Южная роза Зелинская Ляна
Кажется, Габриэль в жизни не испытывала такой злости, она даже топнула ногой и, махнув сложенным веером, в нарушение уже всяких приличий прервала мессира Форстера, воскликнув:
– Вы не желаете извиняться, тогда и я беру свои извинения обратно, раз, по-вашему, они неискренни! Вы… вы отвратительны в самолюбовании своим богатством, мессир! Вы говорите, у вас есть внутреннее благородство? Как бы не так! Оно не присуще нуворишам вроде вас! Внутреннее благородство не позволяет воспитанным людям кичиться тем, что они богаты! И уж тем более не позволяет им кричать на каждом углу о том, что они могут купить любую женщину, как какую-нибудь овцу! Вы могли просто извиниться за свои слова, даже если в душе с ними не согласны! – воскликнула Габриэль, взмахнув руками.
Она попыталась разложить веер, чтобы как-то унять волнение, но веер выскочил из рук и упал на мостик, и Форстер тут же наклонился, поднял его, но не отдал Габриэль, а произнёс, не сводя с неё глаз:
– И кто из нас лицемер? – он усмехнулся. – Вы же просили честности, синьорина Миранди. А быть честным – это как быть голым. Не всегда красиво, и не всем нравится. Я называю вещи своими именами, а вы предпочитаете смотреть на удобную ширму. Вы прекрасно понимаете, что прячется за ширмой, но делаете вид, что так и надо. Но глубоко внутри вы знаете, что я прав насчёт «принципов, туфель и шляпок». И поэтому злитесь на меня…
Он чуть наклонился вперёд, и тон его голоса снова изменился, стал совсем другим, ещё более серьёзным:
– …Поверьте, я сожалею о том, что произнёс тогда эти слова, но не за их смысл, а потому что они были вам неприятны – и лишь поэтому. Считаю ли я, что вас можно купить за дюжину шляпок? Хм. Надеюсь, вы не утопите меня в пруду, как эту маску, но я изучил финансовое положение вашей семьи, Элья…
– Что? – Габриэль чуть не задохнулась от этой наглости. – Да как вы… Да кто дал вам такое право!
– Погодите возмущаться. Дослушайте сперва. Ваш отец, безусловно, прекрасный, умный и очень интересный человек, но во всём, что касается денег, он – полный профан. Он ввязался в одно очень сомнительное финансовое предприятие и совсем не понимает, как управлять ситуацией. И не осознаёт, чем это может закончиться. И, судя по тому, что я от него слышал, он собирается рискнуть всем, что у вас осталось. Я, конечно, дал ему несколько советов, но для человека, ничего не знающего о рынке ценных бумаг, они – как утопающему соломинка. Если так пойдёт дальше, то к концу зимы ваша семья останется без единого сольдо. Вам следует подумать о себе, Элья. Что вы будете делать, когда это случится? – спросил он негромко.
Габриэль показалось, что у неё даже горло перехватило от такой наглости.
Он изучил их финансы? Милость Божья!
– Как вы смеете говорить такое? Какое вам вообще до этого дело? И кто позволил вам копаться в делах нашей семьи? С чего вы вообще взяли, что я нуждаюсь в ваших советах? – выпалила она, шагнув навстречу Форстеру.
Если бы можно было влепить ему пощёчину, она бы так и сделала, но её удержали от этого последние остатки благоразумия. Хотя… они были одни на этом мостике, и плевать, что подобное непозволительно – Габриэль было уже всё равно. И если бы он снова усмехнулся, она бы ударила его, не задумываясь, но Форстер лишь похлопал веером по перилам и произнёс без всякого сарказма:
– Может, это и не моё дело… Может, вы и не нуждаетесь в моих советах, но кое-что о вашем «зефирном обществе», «в котором все поддерживают друг друга» вы должны знать. Оно будет молча наблюдать, как тонет ваша семья, вздыхать и называть вас «бедняжкой». А когда вы окончательно пойдёте ко дну, совсем как ваша маска, все просто отвернутся, и никто не станет вам помогать. Потому что вы больше не сможете позволить себе вести такой образ жизни, какой соответствует их представлениям о приличиях. Вы станете обществу не нужны. Знаете, что вас ждёт, Габриэль? – он снова похлопал веером по перилам и добавил резко, не считая нужным щадить её чувства: – О вас говорят, что вы умная девушка. Перестаньте быть ребёнком, перестаньте злиться на меня из-за всяких глупостей и посмотрите правде в глаза. Вас ждёт участь чьей-нибудь приживалки – экономки богатой родственницы, живущей на мизерное жалованье. Либо жены торговца тканями, посудой или бакалейщика. И как скоро общество, за которое вы так цепляетесь, вышвырнет вас наружу? В их понимании, выйдя замуж за лавочника, вы опошлитесь и станете недостойны этих прекрасных садов, – он указал её веером на темнеющие в сумерках деревья, – а став экономкой или гувернанткой всё, что вы получите – вечное снисхождение к так называемой вашей «незавидной участи». И воспринимайте это как совет, – он снова понизил голос и произнёс негромко и даже с каким-то участием, – но сейчас у вас только один выход, Элья – смирить свою гордость и продать подороже то, что у вас ещё осталось: вашу молодость, красоту и родовую кровь, чтобы удержаться на поверхности. И если вам удастся сделать это не за «дюжину шляпок» – я искренне извинюсь перед вами за все свои слова – увы, в этом мире всё продаётся и покупается, Элья, не за пару туфель, так за дюжину, не за дюжину, так за сотню. И вы в том числе. И я.
Это стало последней каплей. Самым болезненным ударом по её самолюбию, потому что…
Потому что кое в чём он всё-таки был прав, дьявол бы его побрал!
«Бедняжка».
Именно так они уже называли её. Именно это она слышала вчера, прячась от Форстера в тёмных арках галереи внутреннего двора, где две синьоры обсуждали её незавидную участь. И горькое осознание этого окончательно сорвало все покрывала воспитания, приличий и этикета. Ей стало всё равно. Она сделала ещё один шаг навстречу и, уже не беспокоясь о том, что их кто-то услышит, воскликнула:
– Вы очень верно подметили, что вы продаётесь! Синьор Корнелли рассказал мне кое-что о вас. И я знаю о цели вашего визита сюда…
– Этот мерзавец Корнелли – последний человек, которого стоило бы слушать, синьорина Миранди! – резко перебил её Форстер.
– …попасть в Торговую палату – вот о чём вы мечтаете? Жениться на бари? Вы за этим обхаживали местных «дурнушек», не так ли? И старую каргу Арджилли? – произнесла она саркастично.
Её слова хлестали, как пощёчины, лицо пылало и горели глаза, и подойдя к нему ещё ближе, так, что между ними осталось расстояние меньше вытянутой руки, она выпалила, глядя ему прямо в глаза, без всякого стеснения:
– …Хотите честности? Так получите её! Это вы, мессир Форстер, приехали продать себя подороже и теперь меряете всех этой меркой, думая, что все вокруг продажны. Это вас за глаза называют «овечий король», но вы молча глотаете это! Вы позволяете насмехаться над собой, и это ваша плата за возможность стать одним из нас! И при этом вы всё это презираете. Всё верно – вы продажны. Вы присягнули королю в то время, как ваша семья поддерживала бунтовщиков. «Утром молитесь овцам, а вечером – волкам» – так говорят о таких, как вы? И ваша попытка изображать честность – отвратительна и лицемерна, потому что в глубине души вам самому стыдно за то, чем вы занимаетесь! Вы нашли меня, чтобы выместить на мне вашу досаду на южан, думая, что я не могу вам возразить? Вы жестоко ошиблись на мой счёт, мессир Форстер – я вам не какая-нибудь овца из вашего стада! И не ваше дело, что будет дальше с моей жизнью! Если наша семья останется без единого сольдо – ничего! Я пойду работать, но останусь независимой и уж точно не стану продаваться кому-нибудь, вроде вас, за дюжину шляпок и туфель!
– Пфф! Работать? – усмехнулся Форстер, но в его глазах не было веселья. – Вы хоть понимаете, что значит это слово? Вы так молоды и самонадеянны и не знаете, как жестока может быть жизнь с такими прелестными самонадеянными женщинами. Но, милая Элья, хоть вы и вываляли меня в грязи, назвали дикарём и… к дьяволу всё это! Забудьте всё, что я вам сейчас наговорил! – голос его внезапно стал тихим и мягким, наполненным какой-то странной заботой: – Это неважно. Давайте забудем уже про эти глупые принципы и шляпки! Я не ругаться с вами пришёл. Наоборот, я хотел предложить вам помощь и…
– Помощь? От вас? После всего, что вы сказали? – перебила его Габриэль. – Видимо, у гроу нет не только воспитания, но ещё и чувства юмора!
Она хотела рассмеяться, но внезапно поняла, что стоит к нему слишком близко, и что он молча смотрит на её губы, и смотрит так странно, а глаза у него почти чёрные…
И она испугалась. Испугалась всего, что только что произошло: того что она сказала, этой опасной близости, и его взгляда, от которого сердце ушло в пятки, и того, что они одни посреди этих плакучих ив. И страх, смешавшийся со злостью и обидой, заставил её сделать то, что воспитанная девушка вряд ли бы сделала, будучи в своём уме.
Габриэль грубо выдернула веер из его рук и, шагнув почти вплотную, глядя ему в глаза, произнесла негромко, но резко, и фразы её были совсем как пощёчины:
– Катитесь к дьяволу со своими советами, танцами, платочками и корзинами роз, мессир Форстер! Чтоб вы провалились! Я от всей души желаю, чтобы вам всё удалось: соблазнить старую каргу Арджилли, жениться на самой страшной девушке с этой свадьбы, торговать вашими овцами по всей Баркирре и заработать пятьсот тысяч ливров или сколько вы там хотите! И я надеюсь, у вас хватит ума не явиться завтра к нам на чаепитие, или, клянусь всеми Богами, я надену вам на голову свой десерт!
Она развернулась и бросилась бежать, понимая, что в жизни не говорила ничего столь ужасно грубого.
Глава 8
О том, к чему приводят искренние извинения
– Вот дурное это дело, синьорина, принимать у себя какого-то гроу! Мало того, что без роду-племени, так ещё и знает его синьор без году неделя, – бормотала Кармэла, натирая фланелью ложки, – не к добру это. И вообще, принимать гостей в день Великих Мучеников – плохой знак.
– Вот ты и скажи это синьору Миранди, – фыркнула Габриэль, доставая сервиз и серебро из буфета.
– А я и сказала, – ложки недовольно звякали, падая на поднос, – да только он слушать ничего не хочет! Как дитё, ей-богу, всё со своими игрушками носится – разложил эти варварские ножи и стрелы, и амулеты с костями, да простит меня Пречистая, мерзость-то какая, тьфу! Я бы уж давно в печь их выбросила, кабы он так над ними не трясся.
– Меня он тоже не слушает, – ответила Габриэль рассеянно. – Я не больше твоего хочу видеть здесь этого невоспитанного северянина.
Габриэль пыталась поговорить с отцом сегодня утром, но он лишь отмахнулся со словами:
– Дорогая, не понимаю, почему ты так предвзята к мессиру Форстеру? Он прекрасный человек, начитанный, умный, и при его капиталах – совсем не заносчив. К тому же весьма отзывчив – он дал мне несколько дельных советов по вложению денег, так что скоро мы разбогатеем, – синьор Миранди обнял дочь и добавил с улыбкой, – сможем выкупить наш дом, и всё будет как раньше. Прошу тебя – будь с нашим гостем поласковее…
Габриэль возражать не стала. Какой смысл рассказывать отцу о том, что говорил о ней этот гроу? Он всё равно найдёт ему оправдание, в лучшем случае посоветует ей «не обращать внимания на предрассудки и светские сплетни».
– А правда, что гроу ходят в овечьих плащах и все увешанные кинжалами? – спросила Кармэла, с прищуром разглядывая зубцы серебряной вилки. – Он, вообще, хоть как выглядит-то? Шибко страшный?
– Нет, Кармэла, он… – Габриэль задумалась, не зная, как описать Форстера, но потом добавила, пожав плечами: – …обычный. Ты и не поймёшь, что он гроу, пока…
Она снова задумалась.
– Пока что, синьорина?
– Пока не… заговоришь с ним. А вот в разговоре он…
– Ну, чего он-то? Скабрезничает? – нетерпеливо спросила служанка.
– Хуже. Он… позволяет себе говорить всякие гнусности…
– Гнусности? Силы небесные! В присутствии дам? – Кармэла так и замерла с вилкой в руках.
– К сожалению, да. Не только в присутствии, но и дамам. Вот поэтому я и не хочу его видеть.
– Пречистая Дева! – служанка прижала ладонь ко рту, а потом произнесла воинственно: – Ну, ежели он при мне такое что скажет, я, синьорина, могу и чайник ненароком уронить… ему на ноги. Вы же знаете, я такая неловкая. А лучше – варенье! Пускай потом его слуги отстирывают ему штаны, грубияну! А вы не расстраивайтесь, синьорина Элла, я вас в обиду не дам, я много чего могу уронить ему на штаны, вон хоть бы эклеры с кремом. И вытереть потом так, что он в этих эклерах по самые уши будет, прости меня Дева Пречистая! Всяко он будет штанами занят, а не гнусностями.
Габриэль грустно улыбнулась и вздохнула.
– Спасибо, Кармэла, но не надо. Не хватало ещё, чтобы он подумал, что мы не умеем быть гостеприимными, – Габриэль уронила ложку, положив её мимо стола.
За этот день она умудрилась разбить чайную пару, перевернуть вазочку с вареньем и опрокинуть стопку белья прямо в таз с золой. А всё потому, что не замечала происходящего вокруг, прокручивая без конца в голове вчерашний разговор.
Встреча с Форстером у пруда испортила всё ощущение от праздника, и если бы только это! Много позже, в саду, её, наконец, нашла Франческа, которой сложный наряд Красной Королевы мешал быстро ходить, и, усадив на скамью, взволнованно прошептала:
– Ах, Элла! Что я узнала!
Ах, Фрэнни! Лучше бы ты не говорила этого!
Лучше бы ей было не знать, что синьор Грассо и этот «мерзкий гроу» ещё в первый день поспорили, что к концу свадьбы Габриэль будет мечтать о том, чтобы Форстер сделал ей предложение.
– Это всё Селеста! Нет бы сказала мне всё сразу, ещё в первый день! – Фрэн сочувственно сжала руку Габриэль. – Она, видите ли, забыла! А я знаю – не забыла она. Это она всё назло Паоле сделала, ты же знаешь какая она завистливая и жёлчная. Паола ещё по их приезду глаз положила на этого гроу, а Селеста, да простит меня Пречистая, слышала, как та им восхищалась, вот и не сказала – назло. Решила, пусть этот гроу тебя добивается, а не Паолу, вот и промолчала об этом споре. Я бы тоже не узнала, да она случайно проболталась: слишком много пунша выпила, и…
Фрэн тараторила без умолку, а Габриэль сидела, глядя прямо перед собой.
Так вот почему он так вёл себя! Вот к чему все эти платочки, приглашения на вальс, корзины роз и обхаживание её отца! Всё это – его упорство. Эти разговоры у пруда и советы… Всё из-за ящика вина? Боже, как низко!
Но теперь все будут говорить об этом так, будто она и правда ждала этого предложения. Трудно было придумать что-то более отвратительное!
Общество ведь ради развлечения всегда предпочтёт скучной правде пикантную ложь.
– Мы с девочками решили, что не будем теперь танцевать с этим гроу ни за что! Говорить такое никому не позволительно! Но, ты знаешь, Джованна, Лучиана и Паола – отказались! Ну, от Паолы-то я другого и не ожидала, но Лучиана, вот ведь подлая…
Фрэн взахлёб принялась рассказывать подробности бойкота, который разделил девушек на карнавале на два лагеря, но Габриэль её почти не слушала. Она думала о том, что по вине Форстера снова стала мишенью для светских сплетниц, что теперь только ленивый не будет обсуждать её положение и называть её «бедняжкой». Девушкой, из-за которой спорили на ящик вина, девушкой, чья цена – дюжина шляпок!
Милость Божья! Да за что ей такое наказание?
– Ненавижу его! – произнесла она вслух, глядя прямо перед собой. – Ненавижу его! Ненавижу! Фрэнни?
Она накрыла руку кузины своей ладонью и, глядя почти умоляюще, произнесла:
– Приходи завтра к нам на чаепитие? Отец пригласил этого Форстера, и я не знаю, что делать! После всего этого я не смогу сидеть с ним за одним столом! И уйти нельзя.
– Ох, милая! Знаешь, я как-то его побаиваюсь… А, кстати! Если взять Федерика и…
Габриэль схватила её за руку и воскликнула, не дав договорить:
– Точно! Давай пригласим их всех! Уж я-то знаю, как Форстер ненавидит капитана Корнелли! Их трое, а он будет один!
И Франческа идею с восторгом поддержала.
А вот сегодня утром вся затея с чаепитием, на котором сойдутся этот гроу и капитан Корнелли с друзьями, стала казаться Габриэль очень глупой. Собрать врагов за одним столом – мало ли чем такое может закончиться. Не хватало ещё, чтобы получился скандал или какая-нибудь перепалка. Поэтому в душе она очень надеялась, что после вчерашнего Форстеру всё-таки хватит благоразумия не приходить.
Но… она ошиблась.
Форстер явился точно в срок, даже чуть раньше, с коробкой от кондитерской мэтра Эспозито, в которой оказались самые дорогие пирожные, какие только можно было купить в столице.
Встречей и приёмом гостя занялся синьор Миранди. Он, прихватив бутылку лимонного ликёра, тут же повёл Форстера в свой кабинет показывать монографию по туземным обычаям Бурдаса и свою коллекцию оружия, а пирожные перепоручил Кармэле.
Габриэль встречать гостя не вышла.
Она пряталась в своём саду, срезая засохшие цветы, и очень надеялась, что спасительная помощь в виде Фрэн, её кузена и капитанов Моритта и Корнелли явится до того, как ей придётся выйти к столу. Но помощь медлила, а через некоторое время на дорожке появились Форстер и синьор Миранди, направляясь в беседку, и отец принялся махать ей рукой. Габриэль вздохнула и пошла к ним.
Она ничего не скажет этому гроу. Не смотря даже на то, что после вчерашнего рассказа Фрэн её ненависть к Форстеру достигла своего апогея.
Как и просил отец, она будет вежливой.
Она будет молчать и вести себя безразлично…
Она будет односложно отвечать на его вопросы…
Она не будет на него смотреть…
Пречистая Дева, дай мне сил!
Может быть, тогда он, наконец, поймёт, что ему здесь не рады. И она очень надеялась, что это чаепитие станет её последней встречей с Форстером.
– Синьорина Габриэль, – он церемонно поцеловал её руку, – рад вас видеть. Надеюсь, вам понравился вчерашний маскарад?
– Да. Очень. Было чудесно, – ответила Габриэль, сделав вид, что не заметила издёвки, прозвучавшей в его словах.
Она присела, стараясь смотреть на сад, всем своим видом показывая спокойствие и благоразумие и пряча под столом руки, которые терзали батистовый платок. Впрочем, синьор Миранди занял всё внимание гостя, задавая ему один вопрос за другим, и тот вынужден был отвечать.
Габриэль сделала два глотка, а к пирожным даже не притронулась. Все её силы ушли на то, чтобы ничем не выдать тех страстей, что бушевали у неё внутри.
Она невольно слушала рассказы Форстера, разглядывая узор на чашках, и в другое время отметила бы, что рассказчик он прекрасный. В этот раз в его историях не было никаких кровавых подробностей, наоборот, в паре мест ей даже хотелось рассмеяться, но она подавила улыбку усилием воли. Не стоит давать ему повода думать, что он хоть немного ей интересен.
– Синьор Миранди, с моей стороны как-то невежливо, я ведь обещал Габриэль посмотреть её сад, а мы всё говорим о кинжалах и ружьях, – внезапно произнёс Форстер, – вы будете не против, если ваша дочь покажет мне предмет своей гордости, а затем мы продолжим нашу беседу?
Габриэль чуть чашку не выронила из рук.
Вот же подлец!
– Разумеется! – воскликнул синьор Миранди. – Вы правы, она очень им гордится. Его заложила ещё покойная синьора Миранди. Жаль будет с ним расставаться. Элла, покажешь сад нашему гостю? А я отдохну немного тут, что-то снова колено побаливает…
Читать бесплатно другие книги:
