Нелюбимый Доманчук Наталия
Малышка потянула руки к Давиду.
— Все хорошо, пусть побудет с нами! — он поднял ее и чмокнул в мягкую щечку. — Кто моя сладкая булочка?
— Ба-ба.
Все гости засмеялись.
— Вот твоя баба, — Давид повернул девочку, чтобы она увидела Алену, и, улыбаясь, сказал: — Все никак не могу привыкнуть, что ты баба.
— Ты бы лучше привыкал, что ты дед! — Алена протянула руки к внучке, Давид подал ее, и девочка сразу устроилась на коленях у бабушки и, поправив платьице, стала рассматривать гостей.
Девочка внимательно и не спеша смотрела на каждого присутствующего и если узнавала, то смущенно улыбалась или строила глазки. Увидев Сашку, она не сдержалась и, указав маленьким пальчиком, сказала:
— Саса!
Он протянул к ней руки, она спрыгнула с колен бабушки и побежала к нему в объятья. Сашка решил повторить любимый вопрос Давида и спросил:
— Кто моя сладкая булочка?
— Я-я-я-я-я! — ответила она радостно и засмеялась вместе со всеми.
Первыми ушли близнецы с Варей, вслед за ними встала Алевтина:
— Еще раз поздравляю вас, Елена Павловна.
— И я тебя.
Они направились в прихожую. Сашка сидел на диване и, похоже, провожать Алевтину не собирался. Давид наблюдал за ним молча.
Вдруг они услышали голос Алены:
— Саша, Давид!
Когда они оба бросились в коридор, то увидели, что Алена пытается удержать Алевтину.
— Ей плохо, скорую, скорей! Она без сознания!
Неотложка приехала за десять минут и еще через полчаса они были в больнице. Алевтину привели в чувство почти сразу, осталось определить причину ее ужасного самочувствия. Обследование заняло еще немного времени, и после этого врач сообщил Алене, Давиду и Саше, которые сидели и ждали диагноз в коридоре больницы.
— Сложная ситуация, — врач прятал глаза, — она и сама все понимает, но плачет, очень хочет оставить ребенка. А это большой риск. Поэтому попрошу вас переубедить ее, если сможете, конечно…
Алена и Давид выжидающе посмотрели на Сашку.
— Я не знал о беременности, — тихо сказал тот, — но это мой ребенок. Я в этом не сомневаюсь…
— А какой диагноз? — спросила Алена у врача.
— Предлежание по рубцу и подозрение на врастание. Так что подумайте хорошенько, прежде чем принять решение, — и доктор, похлопав по плечу Сашку, направился в свой кабинет.
Алене все стало ясно. У нее такой же диагноз был, когда она забеременела Дашей. Но она справилась. И Алевтина сможет, если захочет.
Давид тоже сразу понял, в чем дело, и спросил у Алены:
— Как ты думаешь, наш доктор, который тебя наблюдал, еще работает?
— Аркадий Михайлович? Думаю, что да.
— Надо будет найти его данные, созвониться и как можно скорей перевезти к нему Алевтину.
Давид отошел в сторону, с кем-то поговорил по телефону и выдал необходимые указания.
Потом подошел ближе и услышал, как Алена успокаивает сына:
— Он замечательный врач. И если она будет слушаться его, то у нее все получится.
— У нас все получится, — поправил сын маму, — тем более Аля хочет этого ребенка. Сами ведь слышали… — его голос дрожал. — Я пойду поговорю с ней.
— Конечно… — Алена улыбнулась сыну.
— Это мой ребенок!
Давид и Алена кивнули.
— Я дурак! — продолжил Сашка, — Я дал себе обещание… глупое обещание… хотя… я не знаю…
— Обещание? Какое? — спросила Алена.
— Я прочитал одну притчу и понял, как она верна, — Сашка отвернулся и посмотрел в окно: — Мужчину и женщину разделяют двадцать шагов. Так вот… каждый из них должен сделать свои десять и остановиться. Если тебя там не встретили, то не нужно делать одиннадцатого. Потому что потом придется делать и двенадцатый, и тринадцатый, и так всю жизнь… Я не хотел бегать за ее любовью всю жизнь. Хотел, чтобы она сделала свои десять… а я свои…
Алена подошла к сыну и обняла со спины.
— Мам… — спросил он тихо, — ты считаешь, это неправильно?
— Сашка… — она прислонила голову к его спине, — любовь нельзя подогнать под общее мерило. Я готова была делать и двадцать, и еще двадцать, и еще миллион шагов. Я долго добивалась твоего отца… Да ты и сам, наверное, все помнишь.
— Помню. Но мне казалось, что он сразу тебя полюбил… ну, как сразу… ну…
— Нет. Я много лет стучалась в его сердце. И даже когда он открыл его для меня, он потом еще долго делал мне больно… пока научился любить… Ведь это умеют не все.
— Думаешь, Аля просто не умеет?
— Или не умеет, или боится. Возможно, она теряла надежду? Много раз ее обманывали, или она отчаялась… не знаю… чувствую только, что у нее чистое сердце, только разбитое на мелкие части, поэтому она никого к себе не подпускает.
Алевтина лежала, смотрела в потолок, и из ее глаз текли слезы. В горле стоял ком, в котором скопилась вся боль, которую хотелось выкричать, выплеснуть из себя, но девушка не могла себе этого позволить. Ей казалось, что душу кто-то раздирает острыми когтями.
Она давно уже поняла, что проклята. У нее ничего не получается. Как только случается что-то хорошее — следом за ним обязательно прибегает смерть. Она хватает и уносит в своих черных лапах прекрасный зародыш счастья и оставляет Алевтину наедине с одиночеством.
В палату зашел Сашка и присел к ней на кровать.
— Ты ведь хочешь сохранить нашего ребенка, правда? — спросил он.
Она закивала.
— У мамы был точно такой диагноз, но она справилась и родила Дашку. Так что все получится, вот увидишь!
Он взял ее за руку. Его женщина была такой бледной и грустной. «Бедная, несчастная девочка, — подумал Сашка, — я никогда ее не оставлю!»
— Спасибо, что не забыл… спасибо, что прислал этот букет.
— Правда, я до сих пор не знаю, какие у тебя любимые цветы…
— Ромашки.
Из ее глаз опять полились слезы, а у него защипало в носу от жалости к ней.
— Я знаю про тебя все. Знаю, что ты была под следствием и знаю, что невиновна. Сейчас главное успокоиться и сохранить нашего ребенка. О нас с тобой мы подумаем позже, хорошо? — спросил он, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Главное, чтобы с малышом было все хорошо, а мы с тобой… потом… решим…
Когда Сашка зашел в палату, Давид присел на стул в коридоре. Алена осталась стоять у окна. Она очень сильно сомневалась, говорить ли Давиду о том, что ей было очевидно, а они с Сашкой даже не подозревали. Все же она решилась, присела возле мужчины и сказала:
— Давид, я не могу молчать… я должна тебе сказать…
Давид напрягся. Почему-то он решил, что она хочет поговорить о них. Возможно, поставить решающую точку. Но сейчас ему меньше всего хотелось выяснять отношения. Хотя какие у них могли быть отношения? Давид давно уже понял и принял тот факт, что он никогда не пойдет на это. И не потому, что боится. Если Давид чего-то и боялся в жизни, то только потерять то, что у него есть: свою семью. Свою большую дружную семью. Чужую по крови. Но свою по сути. Пусть он иногда и упрекал самого себя, что это семья не его, а брата, но кроме них, у него все равно никого не было. И он понимал: чтобы сохранить все, как есть — не нужно ничего менять. Ничего!
— Не надо, Ален, — он резко встал.
Что там Алена говорила про свои двадцать шагов? Так вот, когда она шла к Диме, делала двадцать, потом еще двадцать шагов, то Давид шел в обратном направлении. Он уже тогда бежал от нее. И бежал так быстро, что сейчас и жизни не хватит, чтобы им обернуться и пойти навстречу друг к другу.
Она тоже встала и громко сказала:
— Надо! Иначе я себе этого никогда не прощу.
Пока Давид искал слова, чтобы ее остановить, она коснулась его пиджака, резко убрала руку и прошептала:
— У Алевтины был ребенок.
Она сразу смутилась и добавила:
— Был… или есть… не знаю…
Давид поменялся в лице:
— О чем ты говоришь?
— Ее диагноз. Он говорит о том, что у нее было кесарево. Что у нее есть шов от кесарева и теперь в этот шов… не знаю как объяснить… врастает другой плод… ребенок… понимаешь? Я хочу сказать, что это не первая ее беременность и роды.
— И? — Давид до сих пор не понимал, о чем она говорит.
— Вдруг он был от тебя?
Давид оцепенел от изумления: смотрел на Алену и часто моргал. Постепенно разум и способность рассуждать стали к нему возвращаться, и он спросил у Алены:
— Что же с ним случилось?
— Я думала, что ты собрал на нее всю информацию. Но похоже, что не всю…
Давида опять охватила невероятная злость. И уже не на себя, а на эту Алевтину, которая ворвалась в его жизнь девять лет назад, перевернула все вверх дном и сделала так, чтобы он презирал и ненавидел себя. Он вскочил и рванул в палату. Алене пришлось бежать за ним, она понимала, что Давид не станет церемониться и вытрясет всю информацию.
Все же, когда Давид зашел в палату и увидел бледное измученное лицо девушки и как Сашка держит ее за руку, чуть смутился, но спросил:
— Это ведь твоя вторая беременность, да, Алевтина?
Девушка испуганно посмотрела сначала на Сашку, потом на Алену, и глотая слезы, кивнула.
— Где же твой первый ребенок? Кто это был? Мальчик, девочка? — Давид говорил тихо, но Алена знала, какой ураган эмоций он сейчас пытается обуздать. И надеялась, что ему удастся это сделать.
— Он умер… мальчик…
— Когда?
— Он родился недоношенным… сразу же…
— Когда? — таким же монотонным голосом повторил свой вопрос Давид.
— 6 декабря 2010 года.
Давид закрыл ладонями глаза, едва сдерживая себя, чтобы не закричать.
— Это был мой сын?
Алевтина немного привстала на постели и пожала плечами:
— Или ваш, или насильника…
Время умирать
— Прекращай реветь и спокойно расскажи мне, что случилось.
Грета затащила девушку в комнату и посадила на диван:
— Давай!
— Они накрыли наш салон, в котором я работала! — Оксана продолжала плакать и вытирать рукавом слезы.
— Кто они?
— Менты! Кто же еще? Разделили нас по комнатам и запугивали. Прорабатывали. Я сначала не поняла, что им нужно. В основном спрашивали, что мы делали ночью десятого мая.
— Ничего не понимаю… — пробурчала Грета.
— Дом, в котором жила Алевтина, ночью десятого мая сгорел. Говорят, что это был поджог.
— Батюшки, — запричитала Грета, — тот дом, где семья ее приемная живет?
— Жила. Они все погибли.
— Кто все? — не поняла Грета.
— Отец наш приемный, мать — Тамара и две наши подруги…
— Заживо сгорели? — охнула Грета.
Оксана кивнула и снова начала рыдать:
— И Алевтину арестовали за поджог и их убийство.
— Так она же не убивала никого. Она со мной была в ту ночь. Это когда было? С восьмого на девятое?
— Нет. С девятого на десятое.
Грета задумалась и снова повторила:
— Ну да, со мной она была!
Оксана перестала плакать:
— Вы это серьезно? Не она их отправила? — и девушка подняла глаза к небу.
— Бог с тобой! Со мной она была.
Оксана молчала и пыталась проанализировать ситуацию:
— Тогда кто же их грохнул? Неужели Галка?
— А тебя только это волнует? Надо в Москву ехать и дать показания, что Алевтина была со мной.
— Правильно! — воскликнула девушка, но потом добавила: — Только я с вами не пойду. Они виновных ищут и им все равно, кого засадить. Отпустят Алю — посадят меня. Все, я падаю на дно и буду тихо-мирно сидеть и никуда не высовываться. Пойду работать уборщицей куда-то…
— Меня отвези туда и иди куда хочешь! — Грета засуетилась и принялась собираться в дорогу.
На прощание Оксана дала бабушке новый номер своего мобильного телефона.
— Пусть позвонит мне, когда все успокоится, хорошо? — она задумалась, понимая, что Алевтину могут заставить позвонить и добавила: — Месяца через два-три, не раньше.
— Хорошо, хорошо! — Грета нервничала и Оксану почти не слушала.
Оперуполномоченные не ожидали увидеть Грету Львовну, поначалу даже принимать не хотели, отказывали, утверждали, что заняты. Но через пару часов поняли, что бабуля не собирается сдаваться, и взяли у нее все показания.
— Вы, голуби мои, ошибаетесь! Девочка ни в чем не виновата и если вы ее не отпустите, то я до Кремля дойду. Меня ничто не остановит. Я за справедливость, а у Алевтины есть алиби и куча свидетелей. Так что давайте отпускайте ее! — она пригрозила пальцем. — Не уеду без нее, так и знайте.
— Вам она дочь родная или кто? — не унимался один из оперов.
— Дочь не дочь, а бедного невинного человека не гоже держать за решеткой.
Алевтину выпустили, но до этого взяли показания у других свидетелей, которые провели с «подозреваемой» тот вечер, и через три дня Грета вместе с Алевтиной вернулись в Тверь.
Девушка не могла поверить своему счастью! И понимала, что если бы не Грета, то она бы вышла из тюрьмы очень нескоро.
Еще спустя пару недель Грета помогла Алевтине сдать выпускные экзамены в школе и получить аттестат.
— Надо учиться! — заявила бабушка. — Без образования ты ничего в жизни не добьешься.
— В медучилище пойду, — согласилась Алевтина. — Хочу стать педиатром и лечить детей.
— Умница, дочка.
Сентябрь в Твери в этом году выдался дождливым. Стоило появиться солнышку, как тут же набегали тучи, поливали старые кирпичные дома и превращали пыль в грязную кашицу.
Планы у Алевтины с Гретой были грандиозные: поклеить новые обои в двух комнатах, застеклить одно окно на кухне, купить кастрюлю и пошить два пальто. Оказалось, Грете в наследство от соседей досталась старая швейная машинка и несколько рулонов материи: тоже древней, но очень симпатичной.
— Тут на два пальто получится. Надо только теплый подклад купить.
— У меня еще где-то лисий воротник был, сейчас! — Грета полезла в шкаф искать его.
Последние три месяца они все делали вместе, гуляли, готовили еду, убирали, вели долгие беседы.
Алевтина представляла себе, как была бы прекрасна ее жизнь, если бы у нее с самого рождения была такая бабушка. Или мама. Если бы у нее с самого начала была такая жизнь! Кто-то скажет — бедно и в таких условиях, где нормальный человек не смог бы жить, но ей впервые было так хорошо! Разве есть еще большее счастье, чем встретить человека, который будет тебя любить любого, будет заботиться и переживать за тебя?
И Грета за это время поняла, что неправильно прожила жизнь. Ей непременно нужно было взять ребенка из приюта лет двадцать назад, поднять его, подарить ему всю свою нерастраченную любовь и помочь встать на ноги…
Все это счастье, вся новая прекрасная жизнь закончилась девятого сентября. Алевтина проснулась, а сердце Греты перестало биться еще ночью.
Впервые в жизни Алевтине не хотелось жить дальше. Она интуитивно искала шанс, чтобы зацепиться, чтобы не уйти за Гретой, потому что такие мысли у нее крепко зацепились в сознании, и очень скоро судьба ей подарила его: Алевтина узнала, что она беременна.
У девушки и мысли не возникло, что это может быть нежеланный ребенок. Даже если он и был от Ярослава. Она не испытывала к своему насильнику ненависти, тем более что его давно наказала сама жизнь. Конечно, она мечтала, чтобы малыш был похож на ее первого мужчину, которого она полюбила с первого взгляда. Но тут уже как Бог даст!
Алевтина переехала жить в общежитие при медицинском училище и собиралась опять начинать новую жизнь.
Только вот новая жизнь никак не спешила разделить с девушкой радости, а опять принесла горе…
Время искать
Давид был напряжен и взвинчен до предела и разговор с Алевтиной прошел жестко, даже агрессивно.
Это больше походило на допрос: его вопросы были четкие, лаконичные и безапелляционные. Когда он получил от нее всю информацию, он молча вышел из палаты и быстрым шагом направился к выходу, но вдруг остановился как вкопанный и несколько секунд не шевелился, обдумывая полученные факты.
— Дав… — тихо сказала Алена догнав его уже на лестнице.
— Я не верю ей… — так же тихо ответил Давид.
Алена растерялась. За ее плечами были и опыт, и возраст, да и вообще она редко ошибалась в людях, можно сказать, никогда не ошибалась. Но спорить с Давидом не посмела.
— Что ты намерен делать?
— Поеду в этот роддом и все выясню.
— Сам? Лично? Сейчас?
— Нет, конечно, уже поздно. Завтра утром. А пока пойду искать знакомых…
— Хочешь, я с тобой поеду завтра?
— Нет, что ты! А Настя? И Сашке ты сейчас очень нужна. Я сам легко справлюсь.
Алена подошла к нему ближе и хотела обнять или хотя бы похлопать по плечу, как доброго друга, но Давид резко выдохнул и быстрым шагом направился к выходу, даже не бросив ей скупое «пока».
Алена растеряно поплелась в коридор и присела на стул в ожидании Сашки.
Домой они вернулись поздно. Маленькая Настя уже вовсю сопела на кровати Алены под надзором няни.
— Я вот тут подложила подушки, чтобы она не упала во сне. Мне завтра приходить? — спросила няня.
— Да, если можете, к восьми. Нам нужно будет утром снова уехать.
Давид так и не позвонил: ни в этот вечер, ни утром. Сашка сказал, что в офисе он тоже не появлялся и на звонки не отвечал.
Не понятно почему, но Алена чувствовала себя виноватой. Она вдруг поняла, что Давид устал от них, от их проблем, от этих ужасных, просто чудовищных стечений обстоятельств.
И ей так хотелось его отпустить! Так хотелось, чтобы он зажил своей жизнью!
Они с Сашкой утром перевезли Алевтину в другую клинику. Аркадий Михайлович был рад видеть Алену. Он обнял ее как добрую знакомую и спросил, как поживает тот карапуз, который именно благодаря нему появился на свет двадцать два года назад.
— Как бы вам сказать, — ответил за маму Сашка. — Этот карапуз улетел сейчас к мужу в Читу, оставив уже своего годовалого карапуза бабушке.
Аркадий Михайлович рассмеялся:
— Жизнь бежит!
Сегодня Алевтина выглядела чуть лучше, бодрее, пару раз даже улыбнулась шуткам Сашки и поблагодарила их с Аленой.
Давид появился только к вечеру.
Алена была дома с внучкой, они устроились в гостиной на полу: строили пирамидки и домики из кубиков.
Он был невероятно зол.
— Я даже не знаю, как рассказать тебе то, что я пока нарыл! — он вскинул лицо к потолку, громко набирая в легкие воздух.
— Как есть, так и рассказывай! — Алена встала и подошла к нему ближе.
— Ребенок жив. Мой сын жив.
— Так это же здорово! — обрадовалась Алена.
— Да. Это единственная хорошая новость.
Давид сжал кулаки. Было видно, что он еле сдерживает гнев.
— Она бросила его. Прямо в роддоме. Убежала, оставив его одного, маленького, беззащитного… Он… — Давид снова сжал кулаки и тяжело задышал носом, стараясь сохранить спокойствие, — он родился без кисти… и она его оставила, а сама сбежала!
Мужчина сел на диван и, уже не в силах сдерживаться, заплакал, закрыв лицо руками.
Алена, ощутив острую беспомощность, не знала, что делать, что ему сказать, как его утешить. Она села с ним рядом на диван, нерешительно тронула за рукав, а затем, резко, как будто ее ошпарили, отдернула руку.
Как же сложна бывает жизнь! Ведь случаются ситуации, когда просто хочется подойти и обнять человека, поддержать, утешить, дать ему понять, что он не один. Но приличия или дурацкие страхи не позволяют этого. От обиды за то, что она не может себе позволить просто обнять родного человека, и оттого, что этому дорогому ее сердцу мужчине плохо, она тоже не сдержалась и заплакала.
Настенька испуганно посмотрела на них, потом подошла и погладила: сначала деда, потом бабу.
Теплая маленькая ручка родного человечка немного вернула Алену в настоящее, и она то ли спросила, то ли с утверждением произнесла:
— Как хорошо, что малыш выжил…
— Да. Но там произошла ужасная путаница с бумагами… Половина документов потеряна, я сейчас пытаюсь их найти… Там реально произошло что-то плохое, пока не могу понять что, они боятся раскрывать правду, но дело там явно нечистое. Я уже пообещал им, что никого не трону, если они найдут, куда распределили мальчика. Я объездил все дома малютки в округе, но в те даты никто не поступал. Конечно, я проведу еще более тщательное обследование, но пока результаты такие.
— Нужно, наверное, искать очевидцев… — тихо посоветовала Алена.
— Конечно, на них вся надежда. Уже ищем… было бы намного легче, если бы Алевтина во всем этом призналась… и все честно рассказала.
Настя снова погладила Давида по голове, он поцеловал ей пухлую ручку и сказал:
— Да я уже успокоился, милая, — и посмотрел на Алену. — Когда узнал, что ребенок выжил, а она сбежала — думал, убью ее! Как можно было оставить своего сына?
— То есть ты не веришь ей?
— Нет! А ты?
— Верю.
Он громко выдохнул:
— Как тогда все это произошло?
— Спрошу у нее завтра. Но я верю ей…
Давид немного расслабился, откинулся на спинку дивана и сказал:
— У тебя всегда была отличная интуиция. А если взять во внимание, что со мной в последнее время случаются такие странные и непонятные казусы, которые кроме как злым роком нельзя назвать, то, может, ты и права.
Следующим утром дом опять окунулся в шум и веселье, хоть и ненадолго: приехал из Питера Ванька, к нему присоединились и Сашка, и близнецы. Запахло выпечкой и кофе. Дети смеялись, веселились, обменивались новостями, спорили. Совсем беззаботно, как было много лет назад, когда еще их отец был жив и все они были так счастливы.
Читать бесплатно другие книги:
