Кортик. Бронзовая птица. Выстрел (сборник) Рыбаков Анатолий
— Ти-ши-на!.. Ти-ши-на!.. Ти-ши-на!
Сначала их голоса терялись в общем шуме, но, когда к ним присоединились остальные ребята, не только из лагеря, но и многие деревенские, они перекричали всех.
Это было так ново и неожиданно для собрания, что все замолчали и в недоумении уставились на ребят. Они скандировали: «Ти-ши-на!.. Ти-ши-на!..» — а все с удивлением смотрели на них.
Потом, по знаку Миши, ребята перестали кричать так же внезапно, как и начали…
Борис Сергеевич воспользовался тишиной, наступившей вследствие общего замешательства, и сказал:
— Ведь и у вас есть дети. Вот они сидят рядом с вами. — Он обвел внимательным и укоризненным взглядом сидевших впереди женщин с детьми и продолжал: — Ваши дети сидят возле вас. Вы их любите и заботитесь о них. После собрания они придут домой, где у них есть и пища, и постель, и над головой крыша, и есть ласковая, заботливая материнская рука. Почему же вы так жестоко относитесь к тем, кого война, разруха и голод лишили всего — и крова, и семьи, и отца, и матери? Я спрашиваю: почему вы так жестоки и несправедливы к ним? В чем они провинились перед вами?
И он замолчал, ожидая ответа на свой вопрос. Но ответом ему было общее молчание. Все избегали взгляда Бориса Сергеевича. А у некоторых женщин даже слезы навернулись на глаза. Но они скрывали эти слезы и делали вид, что сморкаются.
Мальчики торжествовали. Здорово он сказал! Крепко получилось!
Строгим и внушительным голосом Борис Сергеевич продолжал:
— Страна наша бедна. Но советская власть сделала все, чтобы вернуть детей к жизни, воспитать из них честных тружеников. И в этом большом и благородном деле никто не сумеет нам помешать. Ни те, кто надеются на возвращение помещиков и берегут для них усадьбы, ни те, кто незаконно завладели землей и эксплуатируют других крестьян. — И он строго посмотрел в ту сторону, где сидел Ерофеев.
И все, кто был в зале, тоже обернулись туда.
— Короче говоря, — заключил Борис Сергеевич, — организация коммуны — дело решенное. И никому не удастся это решение изменить. Оно окончательное. Я пришел сюда не для того, чтобы испросить вашего согласия, а для того, чтобы нам всем подумать о том. как мы будем вместе жить и вместе работать. Хотите вы обсуждать этот вопрос — пожалуйста. Не хотите — я могу уйти. Но коммуна будет.
Слово попросил Ерофеев. Он вышел к сцене, снял фуражку, обнажив плешивую голову, и сказал:
— Очень правильно сказал товарищ представитель насчет ребятишек. И мы тоже хотим, чтобы все было по-божески, по справедливости. Чтобы, значит, и мы никого не обидели и нам чтобы ни от кого обиды не было. А вот насчет земли товарищ представитель ничего не сказал. А с землей-то как будет — вот вопрос.
— Ни на чью землю коммуна не претендует, — ответил Борис Сергеевич, — коммуне отойдет та земля, которая принадлежит государству и которой незаконно пользуются гражданин Ерофеев и некоторые другие граждане. Разве вам, гражданин Ерофеев, полагается владеть почти сотней десятин земли?
— Не я, а все общество пользуется, — ответил Ерофеев и широким жестом обвел зал, показывая, что все здесь сидящие пользуются этой землей.
Но та самая женщина в платке, которая кричала про коммунаров, выкрикнула:
— Ты чего на нас показываешь? Мы этой земли и не нюхали! Всю заграбастал!
Не обращая на нее внимания, Ерофеев спокойно продолжал:
— Владеем по закону. На то и бумага из губернии есть.
Борис Сергеевич строго посмотрел на Ерофеева и сказал:
— Мы знаем, гражданин Ерофеев, сколько вам стоила эта бумага.
Ерофеев метнул на него настороженный взгляд, потом развел руками:
— Про это нам ничего не известно.
— Значит, будет известно, — коротко ответил Борис Сергеевич и, обращаясь к залу, спросил: — Граждане, кто еще пользуется этой землей, просьба встать.
Никто не встал. Все молчали. Только один старик вполголоса проговорил:
— Кто же ею пользуется… Известно кто…
Ерофеев неожиданно протянул вперед руки, повернул их ладонями вверх и сказал:
— Этими руками земля обработана. Разве я не трудящийся?
Женщина в платке вскочила со своего места и закричала:
— Какой ты трудящийся? Ты этими руками только деньги считаешь! Закабалил всех, а теперь трудящимся прикидываешься!
Опять заговорили все сразу. Но теперь общее негодование обрушилось на Ерофеева, на лавочника и на других кулаков. Выкладывались давние обиды, вспоминались несправедливости и унижения, которые терпели все от местных богатеев. Миша смотрел на мать Жердяя: вот кому бы выступить и рассказать, как Ерофеев подбивал ее предать собственного сына. Но Мария Ивановна молча сидела в углу, поворачивая печальное лицо к тем, кто выступал, но сама ничего не говорила.
Председатель Иван Васильевич ладонью постучал по столу:
— Гражданы! Довольно пререкаться! Вопрос ясный: быть здесь трудовой коммуне из числа бывших беспризорных товарищей. А то, что некоторые свою шкуру защищают, так это их личное дело. Все трудящееся крестьянство, и которые бедняки, и которые середняки, горит способствовать общему делу. А потому просим Бориса Сергеевича доложить, как мыслится работа коммуны. В каком, значит, направлении и какая от нас требуется помощь.
Борис Сергеевич рассказал, чем будут заниматься коммунары, что они будут сеять, какие сады разобьют, какие у них будут мастерские и подсобные предприятия, какую выгоду от этого получит окрестное население.
Все молча и внимательно его слушали. Может быть, он и не привлек всех на свою сторону, но большинство чувствовали, что настоящая правда — на его стороне, а не на стороне тех, кто эксплуатировал их.
А ребята торжествовали. Речь Бориса Сергеевича казалась им прекрасной. Он нарисовал такую заманчивую картину развития коммуны, что, слушая его, им хотелось тоже стать коммунарами, остаться здесь и создавать на новом месте новое хозяйство, «нового, — как выразился Борис Сергеевич, — коммунистического типа»…
Глава 66
ОРЕЛ-ЯГНЯТНИК
Собрание кончилось. Уже наступила ночь. Дождь прекратился. Небо очистилось от туч, на нем сверкали мириады звезд. И только когда ребята задевали в темноте деревья и кусты, на них сыпались капли дождя, застрявшие на листьях и ветках.
Борис Сергеевич и Миша шли позади всех. Впереди, из темноты, доносились крики и ауканье ребят, громкий смех Зины Кругловой, обиженное бормотанье Кита, негодующий голос Бяшки.
— Скажите, Борис Сергеевич, — спросил Миша, — если бы вдруг появился бывший владелец усадьбы, маг бы он помешать коммуне?
Борис Сергеевич засмеялся:
— Как же он помешает? Усадьба конфискована и принадлежит государству.
— А вы не знаете, где они, бывшие графы?
— Старый граф еще до революции уехал за границу, а молодой неизвестно где. Впрочем, какое это имеет значение?
Мише очень хотелось рассказать, какое это имеет значение, но он удержался. Вот если завтра он убедится, что человек в зеленом и есть граф Карагаев, тогда он и скажет.
— А вы не интересовались их гербом? — спросил Миша. — Вернее, я хотел спросить: какая именно птица изображена на гербе?
— На гербе изображен орел. И если судить по голове, то это орел-ягнятник, он же орел-бородач. Нечто среднее между орлом и грифом, так сказать, переходный вид. Правда, специалисты, к которым я обращался, утверждают, что туловище — обыкновенного орла, но голова определенно орла-ягнятника. Вот, — он вытащил записную книжку, — у меня записаны приметы: «Голова большая, плоская спереди, выпуклая сзади. Покрыта щетинистыми и пухообразными перьями. Клюв большой, длинный, согнутый острым крючком. Основание клюва окружено пучком щетинок, который прикрывает нижнюю половину клюва. Поэтому орел называется как ягнятник, так и бородач».
Миша внимательно слушал Бориса Сергеевича. Но это опять ничего не давало. Ягнятник, бородач… Полуорел, полугриф… Нет, ничего не дает… Вот халзан, курганник, могильник — это о чем-то говорит. А бородач ни о чем не говорит.
Неужели они ошиблись и с орлом? Неужели орел изображен просто так и их догадкам та же цена, что и показанному на чертеже маршруту?..
Все же сообщением Бориса Сергеевича Миша решил поделиться с Генкой и Славкой. Когда лагерь затих, он тихонько вызвал их из палатки, отвел в сторону и сказал:
— Так вот, ребята, Борис Сергеевич говорит, что у этой птицы голова орла-бородача, или ягнятника.
— Ну и что? — нетерпеливо возразил Генка. — Я ведь тоже говорил, что голова у птицы особенная, не такая, как у настоящего орла. Возможно, что ягнятника, не возражаю. Но какое это имеет значение? Ведь в целом это орел обыкновенный.
— А чертеж? — настаивал Миша. — Ведь на чертеже голова орла совершенно черная, в отличие от туловища и ног. Значит, голова имеет какое-то особое значение. А голова — ягнятника.
Генка опять нетерпеливо передернул плечами:
— Не знаю, не знаю… При чем здесь ягнятник? У нас в России он почти не водится. Иногда только встречается на Кавказе и у Гималайских гор. Если ты хочешь знать, то ягнятник живет выше всех горных птиц, в области ледников и вечного снега. Откуда здесь, в средней полосе России, может взяться ягнятник? И гнездятся они только на скалах. А какие здесь скалы? Нет ни одной скалы…
— Как же нет? А скала, на которую мы сегодня залезали?
Генка рассмеялся:
— Какая это скала? Ты пойми: они гнездятся на неприступных скалах.
— Это не имеет значения, — решительно объявил Миша, — зато как здорово получается… Орел изображает реку Халзан, его голова — скалу на Халзане, а лапы могильника — могилу на скале. Понимаешь? Халзан — скала — могила.
Славка громко зевнул. Ему очень хотелось спать. И, если говорить правду, он устал от догадок и не верил в них. Один орел, другой, и так до бесконечности… Если бы дело было в орлах, то алмаз давным-давно уже нашли бы. Искали тоже, наверно, не дураки.
— Ведь мы были сегодня на скале и никакой могилы там не видели, — сказал Славка и снова зевнул.
— Да, не видели, — горячо ответил Миша, — но ведь мы ее и не искали. Надо пойти и как следует обшарить всю скалу.
— Когда пойти? — испуганно спросили Генка и Славка.
— Сейчас. Немедленно.
Но мальчики наотрез отказались идти сейчас на скалу. Что они там ночью увидят? Ровным счетом ничего. Бесполезная трата времени. Только не выспятся. А ведь завтра приедет человек в зеленом, и надо быть бодрыми и готовыми ко всему.
— Значит, не пойдете? — грозно спросил Миша.
— Нет! — решительно ответили Генка и Славка.
— А если я прикажу?
— Не имеешь права, — ответил Славка. — Если бы это касалось отряда, то ты имел бы право приказывать. А здесь, в конце концов, частное дело.
Некоторое время они горячо спорили о том, имеет ли право Миша приказывать или не имеет. Каждый остался при своем мнении, но идти на скалу Генка и Славка отказывались решительно.
Миша взывал к их разуму, укорял в трусости, обещал верный успех, грозился пойти один, доказывал, что завтра, может быть, уже будет поздно, потому что граф опередит их.
Все было напрасно. Генка и Славка ни за что не хотели идти на Халзан. Славка вообще уже ни во что не верил, Генка не хотел признавать никакого орла-ягнятника, он просто дрожал от бешенства, когда слышал про грифов. И им обоим хотелось спать.
Скрепя сердце Миша уступил. Но он потребовал от друзей обещания, что завтра они обязательно пойдут с ним на скалу. Генка и Славка торжественно обещали пойти.
— Но, — добавил Генка, — учти, что всякие Бяшкины грифы здесь ни при чем.
Глава 67
ГРАФ КАРАГАЕВ
Среда!
Борис Сергеевич, Коровин и колонисты ушли обмеривать землю. Ребята под предводительством Зины отправились в клуб. Миша, Генка и Славка бдительно следили за усадьбой.
«Графиня» в город не уехала. Значит, ее встреча с человеком в зеленом костюме должна произойти здесь. Он приедет дневным поездом, то есть в два часа. Миша велел Генке точно к этому времени быть на станции.
Приблизительно в половине второго «графиня» вышла из дому. Миша и Славка осторожно двинулись за ней. Миновав парк, «графиня» краем небольшого лесочка вышла к берегу реки, гораздо выше и деревни и усадьбы.
Почти одновременно к реке подошел человек в зеленом костюме. Но Генки не было. Значит, человек в зеленом сошел с поезда не на их полустанке, а на следующем.
Он был похож на прогуливающегося дачника. На нем был легкий летний костюм зеленого цвета, желтые ботинки «джимми» и большое светлое кепи. В руках он держал букетик полевых цветов.
Человек в зеленом костюме поздоровался с «графиней». Разговаривая, они берегом реки пошли в противоположную от усадьбы сторону. Единственное, что оставалось Мише и Славке, это тихо передвигаться по берегу так, чтобы не упустить их из виду. Но слышать, о чем они говорят, мальчики не могли.
Той же тропинкой «графиня» и человек в зеленом костюме вернулись обратно и остановились недалеко от мальчиков.
— Когда вы вернетесь? — спросил человек в зеленом костюме.
— Минут через сорок.
— Я буду ждать здесь.
«Графиня» пошла к лодочной станции. Человек в зеленом костюме скрылся в прибрежных кустах. Там он разделся и бросился в воду. Было слышно, как он плескался, фыркал и бил ладонями по воде. Мальчики притаились в кустах.
Потом незнакомец вышел на берег. За кустами послышалось шелестенье газеты, потом все стихло.
Мальчики лежали не шевелясь. Время тянулось томительно долго. Солнце уже начинало склоняться к западу. В траве стрекотал кузнечик. Высоко в небе кувыркался жаворонок.
Незнакомец поднялся. Наверно, одевается…
Наконец показалась «графиня». Незнакомец, уже одетый, с блестящими мокрыми, тщательно приглаженными волосами пошел ей навстречу. Они остановились совсем близко от мальчиков. Незнакомец стоял к ним спиной. Лицо «графини» было хорошо видно.
— Он согласен, — сказала «графиня».
— Сколько людей?
— Он и еще двое в лесу.
— Когда смогут быть на месте?
— Через два часа.
Незнакомец задумался, посмотрел на солнце, затем на часы.
— Пусть будут через три.
— Хорошо, передам.
— С ломами и лопатами.
— Хорошо… я им уже послала два мешка инструментов. Только… Алексей… я хотела предупредить: лодочник вас подозревает.
— В чем?
— Ну… в этом… с Кузьминым.
— Откуда он знает, что я — это я?
— Возможно, он этого и не знает. Но он сказал: «Кузьмина убил человек, с которым вы встречаетесь в музее».
— Он следил за вами?
— Да. Он был уверен, что я скрываю от него настоящее место. Он очень умный и очень опасный человек.
— Я сам опасный.
— Алексей! С этим крестьянином… Кузьминым… как получилось?
Мальчики напряженно прислушивались, боясь пропустить хотя бы одно слово. Сейчас он скажет самое главное!
Карагаев передернул плечами:
— Мы столкнулись с ним лицом к лицу. Он меня узнал. Мог выдать. Что оставалось делать? Одним мужиком на свете меньше.
— Но Рыбалина освобождают.
— Против него нет улик. Но их нет и против меня. Конечно, надо все быстрее кончать. Сегодня же.
— Вы уверены, что это настоящее место?
— Бесспорно. И подумать: сколько лет он нас обманывал! Скотина!
«Графиня» ханжеским голосом проговорила:
— Не говорите так, Алексей! Он мертв, и он ваш отец. Господи, когда я подумаю…
— Ах, оставьте свои причитания! — с досадой проговорил Карагаев. — Лучшие годы я отдал поискам этого камня. Остался в России. Черт возьми! — Он ударил себя по лбу. — И как это я не догадался открыть склеп на скале? Идиот!
Миша бросил быстрый, но очень укоризненный взгляд на Славку. Оказывается, правильно: скала — склеп… Вот тебе и орел-ягнятник…
Славке ничего не оставалось, как только виновато замигать глазами.
— Все же лучше без лодочника и без его людей, — сказала «графиня».
— Склеп завален. Мне одному не справиться. Я уже пробовал.
— Может быть, позвать других?
— Например?
— Ерофеева, еще кого-нибудь.
— Нет! Предпочитаю бандитов. Легче сговориться, дешевле и наверняка не продадут.
— Но они могут вас убить.
— Я вооружен.
Они помолчали.
Потом Карагаев сказал:
— Теперь идите. Предупредите его: через три часа.
Глава 68
СКЛЕП
Итак, надо действовать! Действовать немедленно и решительно!
Миша ни в чем не укорял приятелей. О чем теперь говорить? Только когда скрылись из виду и Карагаев и «графиня», он повернулся к Славке:
— Ну как — «частное дело»?
— Нет, не частное, — ответил пристыженный Славка.
То же самое признал и Генка. Он поджидал ребят в лагере. Человека в зеленом Генка на станции не видел, но с поезда сошел следователь. Однако куда он делся, Генка не заметил. Следователь сошел с поезда и исчез.
— Да, — сказал Миша, — жалко, что он не зашел в лагерь. Ведь убийца налицо. Шутить нельзя. Беги, Генка, побыстрее в деревню и узнай, нет ли там следователя.
Генка побежал в деревню. Но следователя там не оказалось.
Мальчики были очень взволнованы. Что им делать? Идти на скалу нет смысла. Теперь они уже не опередят графа. Остается только одно: рассказать все Борису Сергеевичу.
Борис Сергеевич внимательно выслушал мальчиков. Их рассказ звучал необычно. Но Борис Сергеевич ничем не показал, что сомневается в нем. Он поднялся и сказал:
— Надо идти!
На Халзин луг отправились всем отрядом. Даже Кит категорически отказался дежурить на кухне.
По дороге Борис Сергеевич пригласил с собой председателя сельсовета и двух крестьян-понятых.
Но весть о том, что сейчас на Халзином лугу должны найти клад, мгновенно облетела всю деревню.
Отряд еще не дошел до утеса, как их догнала большая толпа крестьян. Среди них шагал даже доктор. Значит, новость уже дошла и до соседнего села.
Вскоре утес был окружен плотной толпой. Совершенно неожиданно для себя Миша увидел в толпе лодочника и обоих парней из леса. Но человека в зеленом костюме не было.
Солнце уходило за горизонт. Последние лучи его освещали одинокий утес и взволнованную толпу людей вокруг него.
Одна сторона скалы была отвесной. Другая, отлогая, была усеяна разной величины камнями. Почти у самой вершины лежало три огромных валуна. Для того чтобы взобраться на верхушку утеса, надо было их обойти. Осмотрев валуны, Борис Сергеевич и Миша увидели под ними свежие следы лопаты или кирки: кто-то пытался сдвинуть камни с места.
Борис Сергеевич подозвал председателя сельсовета и нескольких крестьян. Быстро заработали ломы и лопаты. Валуны были подрыты. Борис Сергеевич велел толпе раздвинуться. Один за другим все три валуна скатились с утеса.
Показалась каменная могильная плита. Она заросла мохом и травой, даже трудно было сразу разобрать, что это плита. Но, когда наконец вокруг нее расчистили землю, ее очертания выступили совершенно отчетливо.
— Могилку портют, — вздохнул Ерофеев. — Не по-божески.
Кто-то из крестьян засмеялся:
— Могилка-то не на месте. Ей полагается на кладбище быть, а она эвон куда забралась.
Плиту подрыли, затем поддели ее ломами и приподняли. Открылось небольшое углубление.
Толпа прихлынула к яме. Всем хотелось увидеть, что там есть.
— Отойдите, граждане, — сказал председатель, — всем покажем.
И в эту минуту к скале подошли «графиня» и Карагаев. Никто из толпы не обратил на них внимания: все были заняты склепом. Только Миша и лодочник неотступно следили за ними. И Ерофеев, видно, сразу узнал молодого графа и не спускал с него глаз.
В углублении под плитой лежала черная металлическая шкатулка. Борис Сергеевич поднял ее. Она была заперта. Ударом камня Борис Сергеевич сбил замок и открыл шкатулку. Там лежала брошь, усыпанная блестящими камнями. В середине ее сверкал большой бриллиант… Борис Сергеевич высоко поднял брошь и показал ее толпе.
И вдруг, расталкивая толпу, к Борису Сергеевичу подошел Карагаев.
За ним следовала «графиня».
— Эта шкатулка принадлежит мне, — сказала «графиня».
— Возможно, — вежливо ответил Борис Сергеевич, не отдавая шкатулки.
— Дайте ее, — сказала «графиня», протягивая руку,
Но Борис Сергеевич не отдал ей шкатулки.
— Я не могу вам ее отдать. Она будет сдана органам власти, а уж затем вы можете предъявить на нее свои права.
И здесь случилось самое неожиданное: Карагаев выхватил шкатулку из рук Бориса Сергеевича.
Это было так дерзко, что все растерянно и неподвижно стояли на своих местах.
Борис Сергеевич побледнел и шагнул к Карагаеву:
— Что это значит? Верните немедленно!
Карагаев вытащил из кармана пистолет… Толпа шарахнулась в сторону. Карагаев, держа в одной руке пистолет, в другой шкатулку, медленно отступал к подножию скалы… И тут его застиг резкий окрик, прозвучавший, как команда:
— Сдать оружие!
Карагаев оглянулся. Сзади стояли следователь и два красноармейца. И возле красноармейцев стоял Николай Рыбалин. Он посмотрел на Мишу и улыбнулся ему своей обычной приветливой улыбкой.
Глава 69
ИТОГИ И НЕДОДЕЛКИ
Каждый день прибывали новые группы трудколонистов. Со станции на подводах доставляли инвентарь. Коммунары ремонтировали дом, строили сараи, навесы, оборудовали мастерские.
А нашему маленькому отряду уже было пора уезжать. Август золотил листья на деревьях, ночи становились длиннее и длиннее, спать в палатках было уже холодно.
Да и все дела были, в сущности, закончены. Николай Рыбалин оправдан. Тайна бронзовой птицы раскрыта. Усадьба принадлежит трудкоммуне. Обучено грамоте двенадцать человек. Пионерский отряд в деревне создан.
Последние дни ребята деятельно помогали коммунарам. Кит — тот просто не вылезал из кухни. Но все понимали, что пора уезжать. Коммунары заново планировали сад. Из деликатности они не говорили, что палатки отряда им мешают, но ребята это отлично понимали. Конечно, можно переставить палатки на другое место, но уж если сниматься с обжитого места, то совсем.
А жалко расставаться с усадьбой, с деревней, с коммунарами…
— Вы обязательно к нам на будущий год приезжайте, — улыбаясь, говорил Николай Рыбалин. — Опять будем плотничать. Новый клуб соорудим, теплый, чтобы и зимой им пользоваться.
Ерофеев лицемерно вздыхал:
— Да уж, поработали ребята, спасибо им, помогли обществу. И невинного человека защитили.
Но глазки его смотрели подозрительно и настороженно, и никто не верил ему.
Художник-анархист объявил, что он тоже едет в Москву.
— Больше там простору, для талантливого человека, — говорил он, — есть где развернуться. Театры, вывески, фасады. Вам, ребята, если что потребуется в школе оформить, то пожалуйста, с полным удовольствием.
Миша поспешил его заверить, что в их школе уже все давно оформлено.
Ребята уезжали в Москву вечерним поездом. Они уже свернули палатки, скатали одеяла, сложили вещи. Перед отъездом разожгли большой прощальный костер.
На костер пришли коммунары во главе с Борисом Сергеевичем и деревенские ребята.
Миша открыл сбор следующими словами:
— Это наш последний костер. Полагается подвести итог всему, что мы здесь сделали. Но мы будем говорить не о том, что мы сделали, а, наоборот, о том, что мы не успели сделать. Это будет полезно для тех, кто здесь остается. Кто хочет высказаться?
Первым взял слово Славка:
— Мы организовали здесь отряд. Но в него вступило всего тридцать два человека. Мало! Надо, чтобы все ребята в деревне стали пионерами.
— Плохо мы работали по ликвидации неграмотности, — сказала Зина Круглова: — обучили всего двенадцать человек. А надо, чтобы вся деревня стала грамотной.
— В деревне нет больницы, — сказал Бяшка, — приходится ходить в соседнее село. Это несправедливо. Медицина — могучее средство в борьбе с религиозными предрассудками.