Моя строптивая леди Беверли Джо

Син сделал движение помочь Честити сесть в седло, и в этот миг она осознала, что верхом ей придется несладко. Скрипя зубами и смахивая слезы, она позволила приподнять себя и усадить. К счастью, выдержка ей не изменила, и она не застонала. Боль была сильнейшая. Хорошо, что все ограничилось тремя ударами. После десятка ей ни за что не сидеть бы в седле.

Пока Син садился верхом, Честити кое-как справилась с болью, подкрепив себя мыслью, что выбора нет. Если пожаловаться, Син настоит, чтобы она отдохнула, и, может быть, отправится на поиски лекарства. В конце концов их схватят и доставят к отцу, который и в лучшие времена не был милосердным, а теперь и вовсе ожесточился. Возможно, он не в своем уме. Если человек способен пойти против сына и наследника, остается только гадать, как он обойдется с посторонним.

Держать поводья пришлось левой рукой — правая не слушалась. К счастью, Син как будто ничего не заметил. За конюшней он направил лошадь к городской окраине.

— Я здесь немного осмотрелся, еще днем, — объяснил он на ходу. — Эта улица за Мейденхедом переходит в дорогу к деревне Вудлендс-Грин. Дорога гладкая, ровная, по обе стороны — живая изгородь. Мы никак не сможем заблудиться. Главное — не спешить и держать ухо востро.

Вот за это Честити была благодарна всей душой. Она бы не выдержала не только галопа, но и рыси. Каждый толчок приносил вспышку боли.

— Как дела? — спросила она, чтобы отвлечься.

— Может, начнем с твоих? — возразил Син, но потом уступил. — Фрейзера я нашел без труда. Должен сказать, он полностью на нашей стороне. О твоем отце он не самого лучшего мнения, так как ему было отказано в руке Верити. Короче говоря, наш майор взял отпуск по семейным обстоятельствам и сейчас, конечно, уже на пути в Винчестер. Если ему не привыкать ездить по ночам, к полуночи он будет на месте. Жаль, что луна совсем молодая!

— Как вы договорились?

— Он спрячет Верити в некоем Лонг-Нотуэлле, у своего брата, священника. Не так давно он жил там пару месяцев, лечась от легкой раны. По его словам, у них с братом отношения — лучше не бывает, а двухмесячный отпуск дает ему право указать Лонг-Нотуэлл как временное место жительства. Там они с Верити обвенчаются без проблем.

— А это далеко?

— Лондонский округ. Правда, церковь косо смотрит на скоропалительные браки. Придется им предоставить лицензию.

— Боже правый! Где же они ее возьмут?

— У епископа, в данном случае Лондонского. Это его приход. По правилам, одна из сторон должна явиться лично и принести клятву на Библии, что союз будет во всех отношениях законным, но я попытаюсь сделать это от имени Фрейзера и с его письменным поручительством. А он тем временем привезет Верити в Лонг-Нотуэлл, где преподобный Фрейзер будет венчать Фрейзера военного. Так сказать, раз, два — и готово. — Син помолчал и добавил сухо:

— Вообще говоря, в обычном случае так не делается, но, полагаю, делу поможет тот факт, что я прихожусь епископу внучатым племянником с материнской стороны.

— Ох уж эти вездесущие Маллорены! Кстати, а почему ты до сих пор не в Лондоне?

— Из-за тебя.

— Зря! — вспылила девушка. — Нам нельзя разбрасываться, пойми, нужно сосредоточиться на главном! Насколько я поняла, отец мечтает добраться до Верити. Ты должен был забыть про меня.

— Допустим. Ну и что?

— Я же просила тебя!..

— Я тоже много раз просил тебя — о разном. Ты ни разу не послушалась. Беру с тебя пример.

— Это не предмет для шуточек!

Белые зубы Сина сверкнули в бледном свете луны. Он улыбнулся:

— Таким уж я уродился, милая. Если желаешь, попробую научиться серьезности. — И добавил проникновенным тоном:

— Объясни, чего ради ты сбежала с постоялого двора, где была в безопасности?

В придорожном дереве заухала сова, снялась и низко пролетела у них над головами. Кто-то пробежал в живой изгороди, шурша листвой. Син тоже умолк, и это было молчание, с каким ждут ответа.

— Меня заметили в окно. Остаться я побоялась — вдруг схватят? — спустилась к хозяину и наговорила ему с три короба, чтобы объяснить, почему оказалась в одной компании с тобой: ну, что хочу служить в армии, а родня не позволяет, и все такое. Он оказался патриотом своего отечества… за три гинеи и позволил мне спрятаться на конюшне.

— И ты спряталась?

— Не вышло: там сидели в засаде двое из людей отца. Мне удалось от них отделаться, но прикинуться грумом я побоялась и вышла на улицу, где меня заметил Форт и отвел к отцу.

— Он на его стороне?

— Уже нет. Сегодня Форт помог мне бежать.

Было не слишком приятно вести разговор в полной темноте: ровный тон Сина не выдавал чувств, а лица не было видно. Однако мощь его воли была ощутима даже на расстоянии. Он вел дознание как офицер.

— Откуда бежать?

— Отец снял в городе дом, туда Форт и отвел меня, — начала Честити, мысленно вымарывая все шокирующие подробности. — Мне удалось убедить его, что я не видела Верити после побега и не знаю, где она, что тоже ищу ее, поэтому и приехала в Мейденхед. Какое-то время я провела под замком. Потом вернулся отец. Он мне не поверил и… и заставил переодеться. — Она сообщила будничным тоном:

— Он пригрозил отдать меня в бордель, если не добьется правды.

— Что?! — резко спросил Син.

— Ничего! — испугалась девушка. — То есть он ничего такого не хотел… я хочу сказать, он знал, что я сдамся, прежде чем дойдет до крайних мер! Отец… он на самом деле не таков…

Эта пылкая тирада в защиту графа на деле была призвана защитить Сина. Узнав всю правду, он мог настоять на возвращении, чтобы разобраться с ее отцом. И в результате погибнуть.

— Что же было дальше? — поощрил он со сдержанным гневом.

— Форт заступился за меня.

— Как мило с его стороны! — заметил Син едко.

Что касается брата, Честити встала на его защиту не кривя душой.

— Форт — старший сын и наследник, ему нелегко поверить в то, что отец способен… способен на дурное. Они начали препираться, а я сбежала. Вот только я не знала, куда пойти…

— И была одета, как последняя портовая шлюха! Один Бог знает, чем бы все кончилось, не проходи я мимо!

— Но ты проходил, — тихо произнесла девушка, — хотя я по-прежнему думаю, что тебе следовало покинуть Мей-денхед гораздо раньше. В это время ты уже приближался бы к Лондону. Кстати, а куда мы едем?

— Не в Лондон же! Столько ты не продержишься.

Честити перепугалась. Опять задержка, и снова из-за нее. Нет уж, хватит!

— Продержусь, сколько будет нужно, — заверила она. — Мне даже удалось немного поспать.

— Лондон так Лондон.

Некоторое время они ехали в молчании. Чеетити было не до бесед: чтобы держаться в седле, приходилось прилагать усилие. Она пыталась приободриться, вспоминая мучеников разных времен и убеждая себя, что их страдания были не чета ее. Подумаешь, пара шлепков тростью!

Однако до Лондона было миль двадцать, потом столько же до Лонг-Нотуэлла. Дорога тянулась в бесконечность. Ну и пусть, думала Чеетити упрямо, у человека неограниченные резервы, нужно только уметь к ним обращаться.

Увы, ей или не слишком это удавалось, или резервы истощались с поразительной быстротой. Шаг еще можно было выдержать, но когда с первыми лучами солнца Син перейдет на рысь, а потом и на галоп, она просто-напросто свалится с седла прямо на ходу. Даже на черепашьей скорости ткань немилосердно терлась о рубцы на ногах. Сознавая, что это тщетно, девушка все равно возилась в седле, ища более удобной позы и тем самым усугубляя свои мучения. К тому же возня могла привлечь внимание Сина, а это было бы самое худшее.

В десять часов они без проблем миновали мирно спящую деревню Вудлендс-Грин.

— Куда теперь? — спросила Честити, стараясь не морщиться.

— На юг, — ответил Син обычным своим легким тоном, где за каждым словом ощущалась беззаботная улыбка.

Честити любила этот тон, хотя порой и досадовала. Невозможно было поверить, что плохое может случиться с Сином Маллореном или с ней, пока он рядом.

— Почему на юг? Разве мы направляемся не в Лондон?

— Тебя будут искать в первую очередь на главной дороге — той, что ведет из Бата через Мейденхед. Южнее мы выедем на Саутгемптонскую дорогу. Она не так оживленна, можно будет гнать лошадей во всю прыть. Ты еще не устала?

— Совсем чуть-чуть, — ответила она, зная, что простое «нет» не будет принято в расчет и последуют расспросы.

— Наверное, надо тебя где-то оставить… нет, лучше не стоит! Каждый раз, как я это делаю, ты влипаешь в историю.

Чеетити бросила на Сина вороватый взгляд. Он намекает на историю с Хлоей? Но если бы тогда он опознал ее, разве стал бы молчать?

— Что ты хочешь сказать? — осторожно осведомилась она.

— То, что сегодня утром я оставил тебя в «Голове сарацина», а вечером обнаружил на окраине порта в объятиях постороннего мужчины.

— Ах, ты об этом! Только не говори, что действие развернулось по моему сценарию.

— Я говорю, это судьба. Тебе предначертаны мужские объятия. Очень надеюсь, что мои.

У Честити не нашлось сил для дальнейшего разговора. Как быть, если выяснится, что Син узнал ее в распутнице Хлое? Эта мысль породила цепь сладостных воспоминаний, которые пришлось безжалостно подавить.

Син отпустил поводья, время от времени поглядывая на темные очертания всадницы рядом. Что-то было не так, и он понятия не имел, что именно. Честити казалась хрупкой. Без сомнения, она умолчала о том, что с ней случилось в этот день.

Быть может, ее уже отдали в бордель и как раз оттуда она сбежала? Что ей пришлось там вынести?

Возникло настойчивое искушение послать Верити и ее майора к дьяволу и целиком посвятить себя этой подавленной девушке. Например, увезти ее далеко-далеко и там исцелить все раны, телесные и душевные. Но Син не был уверен, что потом ее можно будет оставить одну — где угодно, даже в стенах крепости с хорошо вооруженным гарнизоном. Чувство опасности было таким сильным, что хотелось усадить Честити перед собой и везти, крепко прижимая к груди. Он вообразил себе реакцию и отказался от этой мысли.

Что это за звук? Она что же, плачет? Пропади пропадом эта тьма!

— Как дела? — на всякий случай спросил он.

— Нормально, как же еще! — отрезала Честити.

Син приказал себе не изводиться без очевидной причины и вернуться к практическим вопросам.

— Я хотел предупредить, что дорога здесь неровная, и к тому же мы скоро приедем в Слоу. Я поведу свою лошадь в поводу.

Он спешился. Честити, скрипя зубами, последовала его примеру.

— Ты могла бы остаться в седле.

— Я с удовольствием разомну ноги, — возразила она вполне искренне.

Идти пешком тоже было болезненно, но не настолько, как ехать верхом. За время поездки рубцы, должно быть, сильно распухли.

Целый участок дороги был сильно разбит, в глубоких, неровных колеях скопилась вода. Местами попадались большие лужи. К счастью, оба они были в сапогах.

Еще две деревни остались позади. В каждой из них Честити была на грани того, чтобы взмолиться о передышке, но оба раза справилась с собой и промолчала. Казалось, целую вечность назад и в другом мире она поставила перед собой цель — устроить судьбы сестры и крохотного племянника — и шла к этой цели шаг за шагом и уже находилась на завершающем этапе. Никак нельзя сдаться именно теперь…

Честити споткнулась. Син поддержал ее, ухватив за правую руку. Она вскрикнула.

— В чем дело? — В темноте он нащупал вздутие. — Что это?

— Так, ерунда.

— Откуда?

— Я… оцарапалась. Не знаю где.

Честити зашагала дальше. Син помедлил, потом последовал за ней. В глазах у нее стояли слезы — отчасти боли, отчасти безмерной усталости. Тьма была очень кстати, потому что скрывала их.

— Кажется, сарай темнеет справа от дороги. Вряд ли в нем держат скот — поблизости не видно жилых строений. Скорее всего это сеновал. Остановимся и передохнем.

Отлично, но как потом заставить себя продолжать путь?

— Это ни к чему! Мы ведь спешим.

— Ты называешь это «спешим»? К тому же мы уже достаточно далеко от Мейденхеда и можем позволить себе передышку. Потом можно будет поднажать, а ехать без остановки неразумно, да еще в таком мраке. Не хватало свалиться, получить ушиб или растянуть связку. Идем! Вот дырка в живой изгороди.

Пришлось подчиниться. Вообще говоря, «пришлось» не вполне отражало суть. Все существо Честити рвалось навстречу отдыху.

В самом деле, за изгородью оказался сарай. Был он ветхий и, судя по всему, заброшенный, но все же в нем сохранилось достаточно сена, чтобы накормить лошадей и устроиться самим. Син собрал сено в кучу и накрыл сюртуком.

— Привал! Всем садиться и отдыхать!

Девушка осторожно опустилась на сюртук, чувствуя разом все свои рубцы и ссадины, но предвкушая возможность расслабить усталое тело. В сарае было еще темнее, но близость Сина ощущалась как теплое и ласковое прикосновение.

— Приляг на мое плечо, — сказал он немного погодя. — Будет удобнее.

— А тебе?

— Обо мне не беспокойся.

Прилечь на плечо хотелось, но Честити опасалась, что это только начало и что дело зайдет много дальше простого отдыха Она была слишком опустошена даже для короткой любовной интерлюдии. Более того, Син мог обнаружить рубцы.

— У меня нет намерения обольстить тебя, — сказал он. — Даю слово. Я всего лишь хочу, чтобы ты получше отдохнула.

Когда Син в чем-то заверял, усомниться было невозможно. С бесконечными предосторожностями девушка устроилась в выемке его плеча. Казалось, это уютное углубление устроено природой именно для женской головы. Рука легла на плечо, тепло тел смешалось, и Честити почувствовала себя укрытой от жестокости мира.

Усталость взяла свое.

— Нам нельзя спать сразу обоим… — пробормотала Честити. — Это опасно…

— Чем же? Чтобы отыскать нас в этом сарае, твоему отцу пришлось бы как следует поколдовать. Спите спокойно, леди Честити Уэр.

— И ты не возражаешь? — Язык уже едва слушался.

— Против сна?

— Против имени.

— А почему я должен возражать?

— Ты не можешь… не можешь любить меня… такую.

— Мне лучше знать. Спи!

Казалось, уже минуту спустя ее осторожно потрясли за плечо.

Открыв глаза, Честити увидела над головой дырявую крышу, через которую просачивался утренний свет. В глаза словно песку насыпали, голова раскалывалась от боли, ныло все, что только может ныть. Несколько часов отдыха только ухудшили дело.

— Тот толстяк насажал тебе синяков, — заметил Син. — Убить его мало!

— Это не он…

— Убить мало их обоих!

— Видишь? — Честити устало улыбнулась. — Только встань на мою защиту — и придется ополчиться на весь мир.

— Да ради Бога! — отмахнулся Син. — По крайней мере будет чем заняться.

Она прикрыла глаза, но тут же открыла снова, зная, что иначе уснет. Син легонько коснулся губами ее губ.

— С добрым утром! Я готов всегда начинать наш день таким манером.

— Не выйдет, — возразила девушка со вздохом.

— Это почему?

— Мы получим лицензию, выдадим Верити замуж за Натаниеля, а потом пойдем каждый своим путем.

— Хм…

Взгляд Сина стал ленивым, томным. Честити знала этот взгляд. Что-то в ней немедленно откликнулось, и он это понял.

— Я дал слово, что не стану обольщать тебя.

— Верно.

— Когда я даю слово, то держу. Это так?

— Так, — признала она.

— Поэтому поцелуй будет всего лишь поцелуем. Не первый шаг, а отдельно взятый поцелуй, — объявил Син с нажимом и погладил ее по щеке. — Я заколдую тебя, и ты забудешь прошлое. Забудешь все плохое и станешь юной леди, которой по прихоти судьбы пришлось делить кров с повесой. Этот повеса так очарован ею, что добьется поцелуя, но в глубине души так благороден, что не позволит себе большего. Он из тех повес, кому можно довериться. Закрой глаза, моя прекрасная леди, и подари мне поцелуй, а потом, если хочешь, дай мне пощечину…

Никогда еще поцелуй не был так упоителен, как на охапке сена под дырявой крышей сарая. Это было как в сказке, где конец непременно счастливый, где все возможно.

— Ах, милорд! — с улыбкой прошептала Честити, когда Син отстранился. — Однажды такой поцелуй приведет вас к алтарю.

— Я бы не возражал. — Син поднес ее руку к губам, повернул ладонью вверх и замер. — Это и есть твоя царапина?

Высвободить руку не удалось.

— Бамбуковая трость, верно? Кто это сделал? Граф? — Не дожидаясь ответа, Син схватил и осмотрел другую ее руку. — За что?

Взгляд его стал ледяным и угрожающим. Честити не подозревала, что эти глаза могут меняться так разительно. Она поспешила остудить его гнев.

— За дерзость, Син! Согласись, отец имел на это право. — Она против воли улыбнулась воспоминанию. — Я назвала его гнусным лицемером.

— Какой строгий патриарх! Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Для девятнадцати лет у тебя многовато дерзости, но разве за это бьют? Дерзкая молодость становится отважной зрелостью. Твоему отцу надо бы гордиться такой дочерью.

Он так ничего и не понял, потому что мыслил совсем иными категориями. У них с графом не было ничего общего. Они были как два разных мира.

— Отец уверен, что дерзость в женщине недопустима. Женщина должна быть кроткой и милой — как Верити. Но довольно об этом. Нам пора.

Она сказала неохотно, и так же неохотно Син кивнул. Ветхий сарай стал для них тихой гаванью, покинуть его означало вернуться к суровой действительности.

Син помог Честити подняться, потянув за левую руку. Один Бог знал, чего ей стоило не закричать от боли, даже не передернуться. И все равно он заметил.

— Что такое?

— Так, пара синяков, — солгала девушка. — Падение на мостовую не проходит даром, а я упала трижды за один вечер. Ты не голоден? Лично я изголодалась! Со вчерашнего завтрака во рту не было ни крошки.

— Силы небесные! А я вчера плотно отобедал с Фрейзером. Тогда едем скорее. Первым делом я тебя накормлю.