Наша девочка Трауб Маша

© Трауб М., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

– Стой здесь, никуда не уходи, – сказала мне тетя Зина и побежала к зданию вокзала.

Я покрутила головой: – крошечный перрон, цветы на клумбе и дети, мои ровесники, которые пронеслись вниз, к рельсам.

Выждав еще две минуты, я пошла за ними.

– Ты кто такая? – спросил меня строго один из мальчиков.

– Я только приехала. А что вы делаете?

– Иди отсюда, – сказал он, что-то сосредоточенно выкладывая на рельсы.

– Пусть останется, – вступилась за меня девочка, – ты же никому не расскажешь?

– Не расскажу.

– Сейчас поезд поедет, – объяснила девочка, – и взрывы будут, как салют. Это пистоны.

Мальчик оставил на рельсах несколько лент с черными точками, и вся компания кинулась врассыпную. Я осталась на месте. Через минуту с гудением, от которого закладывало уши, прошел состав. Всего один вагон. И тут же раздался грохот.

– Я вот прямо сейчас выйду! И такое будет! Даже не знаю, что я сделаю! Вот в руках себя совсем не держу! Я вам головы оторву! Нет! Я вам другое место оторву! Нет! Я вам ничего отрывать не буду! Пусть вам будет стыдно! – кричал из окна машинист, высунувшись по пояс. – А ты что стоишь? Совсем стыда нет? Ты девочка или преступник? Что твой отец скажет? Скажет, что у него дочь – преступник? Почему ты стоишь? Вот иди сюда, я с тобой поговорю! Нет! Это я к тебе сейчас выйду! Назад поеду и выйду! Ты думаешь, у меня других дел нет? У меня столько дел! Но я себе еще одно дело сделаю – поговорю с твоим отцом! Нет, я с твоей матерью поговорю! Как она тебя воспитывает? Где ее глаза, что ее дочь так себя ведет!

Поезд, пышущий жаром, медленно удалялся. Машинист продолжал что-то кричать. Я так и застыла на месте. Мой белый сарафан покрылся ровным слоем сажи и пыли.

– Ну как, здорово? Слышала салют? – выскочила из кустов девочка.

– Это не салют. Салют в небе, – ответила я, – это просто хлопки.

– Где ты в небе хлопки видела? Врешь! – подошел мальчик.

– Не вру. Салют – это как в калейдоскопе, много разных огней. Они как шар в небе и рассыпаются дождем.

– Ух ты! – восхитилась девочка.

– Пойдем отсюда, – сказал ей мальчик.

– У тебя сарафан испачкался, – с тревогой сказала мне девочка. – Ругать будут.

– Не будут, – ответила я и пошла назад, на перрон. Мальчик с девочкой перепрыгнули через рельсы и скрылись в кустах.

В этот момент вернулась тетя Зина и даже не заметила моего грязного сарафана.

– Придется пешком. По рельсам, говорят, ближе. Дорогу я узнала. За что мне наказание такое? Вот захочешь сделать доброе дело, так никакой благодарности не жди. Одни мучения.

Тетка была недовольна. От жары она вся взмокла, пот струился по лицу. Мне было противно. Хорошо, что она не брала меня за руку. У тети Зины были страшные руки – красные, отекшие, с пальцами-сардельками, перетянутыми золотыми кольцами.

Я всегда сначала смотрела на руки. По рукам сразу все понятно. Тетя Зина была такой же, как ее руки, – толстой злой сарделькой, которая могла говорить только о деньгах и своих болячках. А еще о том, какая она добрая и сердечная. Руки в это время теребили кольца. Тетка носила сразу четыре украшения – на одной руке кольца были надеты на один палец, получалась пирамидка. А у девочки, которая со мной говорила, были красивые руки. Я это сразу заметила. Длинные пальцы и маленькая ладонь.

Если честно, мне было все равно, куда идти, лишь бы побыстрее избавиться от тети Зины, которой я, по ее словам, должна быть благодарна. Мне не хотелось быть ей благодарной.

Едва мы сошли с перрона, к нам подскочила маленькая девочка, которая начала просить милостыню. Девочке на вид было лет шесть, но глаза – как у взрослой женщины. Настороженный взгляд. Она кинулась к тете Зине, повисла на ее ноге, как обезьянка, не давая ступить ни шагу.

– А ну, пошла вон, попрошайка, – отбрыкивалась от нее тетя Зина, – цыганка приставучая! Пошла вон, я сказала!

Девочка вцепилась в ногу женщине и не ослабляла хватку.

– Дайте ей что-нибудь, – попросила я тетю Зину. Девочка висела на теткиной ноге, но смотрела на меня. Мне показалось, что она даже улыбается.

– Вот еще! Этим только дай! – тетя Зина дернула ногой и наконец отпихнула девочку в сторону. Та схватилась за живот и скорчилась от боли.

– Зачем вы так? – закричала я. – Ей же больно! Дайте ей денег! У вас же есть!

– Будешь орать, оставлю тебя здесь. Пусть тебя цыгане заберут! Побираться научат! – рявкнула на меня тетя Зина.

Девочка, глядя на меня, погладила себя по голове – этот жест означал, что она меня жалеет. Тетка прикрикнула на нее, и девочка убежала. Я заплакала. В тот момент я бы предпочла убежать вместе с этой маленькой цыганкой, чем остаться с теткой.

Тетя Зина должна была отвезти меня к бабушке. Как сопровождающая. Мама никак не могла со мной поехать – у нее была командировка, и она заплатила тете Зине, чтобы та за мной присмотрела. В принципе, этой женщине было по дороге, да и денег мама дала ей много – тетка распихивала купюры по лифчику. У тети Зины в лифчике хранилось много ценностей, благо размер бюста позволял. Она прятала в декольте крестик на золотой цепочке, под левой грудью у нее лежали золотые сережки, под правой – документы и деньги. Если бы у тети Зины было такое желание, она бы и продукты в лифчик запихнула – мама выдала ей в дорогу палку салями и конфеты. Считалось, что для меня. Но моя сопровождающая за неполные трое суток, что мы провели в дороге, в одном купе, так и не нашла в себе моральных сил расстаться с колбасой и шоколадными конфетами.

– Ох, что твоя мать тебе дала? От конфет ты останешься без зубов, а колбаса детям вообще вредна. Только если не докторская, жареная. Если пожарить, тогда весь вред уйдет. Ты разве не знала?

При посторонних людях, особенно при проводнице, тетя Зина прижимала меня к своей необъятной груди и называла «сиротинушкой», которую ей подкинула судьба. Значит, так надо. Значит, она, Зина, должна обо мне позаботиться. Хоть и чужая тетка. Раз родные не могут, то что же – разве бросишь ребенка на произвол судьбы? Проводница и люди умилялись, называли тетю Зину святой и говорили, что сейчас мало таких женщин осталось – сердобольных, заботливых, честных. Про деньги, которые тетя Зина получила за свою сердобольность, она как-то не вспоминала. На вторые сутки я ее просто возненавидела. Наличность, которую мама выдала тетке на мое питание, она экономила. Я так мечтала хоть раз поесть из кастрюлек, которые приносили из вагона-ресторана. Они так вкусно пахли! Но тетя Зина покупала мне на станции пирожки и лимонад, продолжая считать себя святой.

– Я и мечтать о таком не могла в детстве, – повторяла она.

Чтобы не сидеть в купе и не слушать про тети-Зинину доброту, я болталась в коридоре, хлопала откидными сиденьями, смотрела в окно. Проводница считала меня неблагодарной и капризной девицей. И все время делала замечания – то мешаю людям ходить, то обрываю занавески, то громко хлопаю сидушками, то надолго занимаю туалет. Последнее было правдой, а не придиркой – я закрывалась в туалете и плакала. Иногда я выходила в тамбур и перепрыгивала по гудящему и скользящему перекрытию в другой вагон. Туда-сюда. Мне было страшно до жути, но я продолжала перескакивать. Мысленно я представляла себе, как убегаю от тети Зины, и вспоминала книжки и фильмы, в которых герои лихо бегают по крышам вагонов, спрыгивают в траву, перекатываются по земле и остаются живыми и невредимыми. Мне хотелось так же – сбежать от этой мерзкой тетки, которая обманула мою маму и обманывает сейчас попутчиков. Мне хотелось выкрикнуть, что никакая она не святая, не добрая, а, наоборот, злая. И она обещала моей маме кормить меня в вагоне-ресторане. А вместо этого прикарманила, или, вернее сказать, пригрудила, наши с мамой деньги. Тетя Зина была жадной. Она заставляла меня допивать всю газировку и доедать уже засохшие пирожки.

– Вот как ты к еде относишься! – поучала меня тетка. – Кормишь тебя, поишь, заботишься, а что в ответ? Ты нос от еды воротишь! И сидишь с кислым лицом! Хоть бы спасибо сказала! Вот откуда такие дети берутся? А все потому, что их родителям нет до собственных детей никакого дела! Подбросят чужим и свободны! Пусть другие воспитывают!

Иногда я стояла напротив соседнего купе и наблюдала за людьми, которые лежат на полках, читают газеты. Мне давали то конфетку, то вареное яйцо, то ягоды, купленные на станции. Одна женщина угостила меня холодной куриной ножкой, которую я ела стоя, обгладывая косточку. И тетя Зина меня застукала за этим занятием. Как она кричала! Я хожу попрошайничаю, когда она с ног сбилась – чем меня накормить. И какая я дурная и мерзкая, раз так позорю ее перед чужими людьми. Тетя Зина рассказала женщине про то, что родная мать меня бросила, а она, Зина, везет «сироту» к бабушке. Взялась помочь и уже сколько дней не спит – волнуется. Ведь не свой, чужой ребенок, за которым глаз да глаз нужен. За своим столько смотреть не будешь, сколько за чужим. И она уже всякий покой потеряла. Все нервы я ей истрепала своим отвратительным поведением. Вон, и проводница подтвердит. Женщина сокрушенно кивала – да, бывают же такие матери.

Я хотела крикнуть, что моя мама меня не бросала, а тетя Зина – лгунья, но не смогла, промолчала. Еще я боялась, что если скажу что-то плохое, то тетя Зина вообще перестанет меня кормить. Или отвезет не к бабушке, а в другое место. И вообще высадит на ближайшей станции и бросит. Она все время грозилась это сделать.

– Еще одна выходка, и я выкину тебя на станции, – говорила она, – и совесть моя будет чиста. Я на такое не подписывалась. Вот вместе с чемоданом тебя и выкину.

Мне нравилось лежать на верхней полке и смотреть в окно, а тетя Зина говорила, что я ногами поднимаю пыль, которая летит на стол с продуктами. Я лежала смирно, не шелохнувшись, но тетка все равно кричала, что я напылила на помидоры или в чай.

К концу вторых суток – поезд до деревни, где жила моя бабушка, шел почти трое – тетя Зина уже не хотела быть святой. Она превратилась в страдалицу и жаловалась на жизнь. Она ехала к сыну, а вот вынуждена заниматься мной. И потеряет столько времени! А сын у нее такой замечательный, такой умный. Надежа и опора, не то что эти девчонки – выскочат замуж или в подоле принесут, вот и вся от них благодарность. А сын никогда мать не бросит. Только меня же нужно еще до бабки довезти. Поди знай, сколько времени на меня еще уйдет.

Я уже вполне бойко перескакивала из вагона в вагон и много времени проводила в купе проводницы – помогала ей раскладывать билеты по ячейкам, пересчитывать белье и наливать чай. Проводница на вторые сутки поняла, что я хожу все время голодная, тетка врет напропалую, и сменила гнев на милость. Особенно после того, как увидела меня заплаканной, когда я выходила из туалета. Да и проводницу тетя Зина достала – обвиняла, что та за белье берет больше, чем надо, а сахара к чаю недокладывает. Уж она, Зина, точно знает – сколько уж ездит. Все проводницы одним миром мазаны – где могут, украдут. А если не украдут, так испортят. Вон, белье серое специально подкладывает, пододеяльник весь в пятнах. Из-за жадности тетка нажила себе врага. Она брала три стакана чая, а заплатить хотела за два.

– Да подавись ты этим чаем, хабалка! – воскликнула проводница, забрала меня из коридора и поселила в своем купе. Мне нравился бойлер, который должен был быть всегда горячим, и нравилось, что у проводницы в купе можно смотреть в окно. Главное, что там не было тети Зины.

– Ох, бедная ты девочка. Где ж были глаза у твоей матери, что она тебя этой Зинке доверила? На вот, ешь. – Проводница выставляла передо мной маленькие кастрюльки из вагона-ресторана.

В свое купе я возвращалась поздно вечером, и тетя Зина немедленно принималась причитать – что я шляюсь по чужим купе и вырасту шалавой. Другого будущего у меня быть не может.

К концу нашего путешествия тетя Зина извела уже не только меня и проводницу, но и соседей по купе.

– А если ее никто не ждет? – причитала она. – А если адрес неверный? Что ж мне, на себя такую ответственность брать? Я не возьму! Нашли дурочку! Где мне там ее родственников искать? У меня поезд через два часа. Мне к сыну надо! Вот что за мать такая? Бросила ребенка и поминай как звали! Бумажку сунула и хвостом махнула. Еще вопрос, что там за командировка такая. Наверняка к мужику упорхнула, а дочку сплавила, чтобы под ногами не мешалась.

И тут я не выдержала. Двое с половиной суток я молчала и терпела из последних сил. Я смотрела в пол и заставляла себя молчать, не отвечать этой ведьме. А тетя Зина стала для меня настоящей ведьмой – злой и алчной.

– Не говорите так, – сказала я тихо.

– Что ты говоришь? – Тетя Зина не привыкла, чтобы я подавала голос.

– Не говорите так о моей маме, – повторила я.

– Вот нахалка малолетняя! Это ж где видано, чтобы за доброту так платили? – Тетя Зина пошла пятнами, ее большая грудь заколыхалась.

– Вы врете. А врать – плохо.

Попутчики, которые ехали с нами, молчали. Тетя Зина, к моему удивлению, не стала развивать тему, а тоже притихла, хотя внутри у нее все клокотало. Я боялась, что она меня из поезда выбросит, и такой реакции никак не ожидала. Оставшиеся часы мы провели в гробовом молчании, что было счастьем. На меня вдруг навалились апатия и усталость. Если первые сутки я все время плакала, прыгая между вагонами или запираясь в туалете, то сейчас даже плакать не могла. Вторые сутки мне было страшно – что со мной будет, куда меня везет тетя Зина? Сейчас и страх прошел, уступив место покорности судьбе. Я уже немного себя знала – что могу не есть, могу есть то, что мне не нравится, умею молчать, сдерживаться, умею общаться с другими людьми. Еще я поверила в судьбу. Ведь если бы судьба хотела, чтобы я умерла, она могла бы это сделать сто раз – когда я прыгала между вагонами. А вместо этого она послала мне проводницу, которая кормила меня супом и котлетами, и других добрых людей.

Наконец мы подъехали к нашей станции. Стоянка – две минуты. Тетя Зина за сорок минут до прибытия вытащила мой чемодан в проход и замерла с видом оскорбленной статуи.

– Иди, посиди у меня, – предложила мне проводница.

– Нет, пусть стоит, – грозно велела тетя Зина, и я вынуждена была подчиниться.

Перед самой станцией проводница сунула мне в руки пакет. Судя по запаху, там была еда.

– Пусть тебя Бог хранит. – Она меня перекрестила и пошла по вагону объявлять остановку.

Не знаю, кто меня хранил тогда, но я была уверена, что мама.

Тетя Зина выбросила мой чемодан на перрон еще до того, как поезд остановился. Свою сумку она крепко прижимала к груди.

Мы спустились по ступенькам, и поезд почти тотчас же тронулся.

– Ну, и куда дальше? – Тетя Зина была раздражена. Ей больше не нужно было притворяться перед попутчиками. Она вглядывалась в бумажку, которую ей дала мама, – на листке был записан адрес. – И зачем я на это согласилась? Неблагодарная ты тварь. Позорила меня перед людьми. И мать твоя… вот молодец… нагуляла тебя… а потом скинула…

Я начала закипать. Мне тоже теперь не нужно было сдерживаться. Мы остались с тетей Зиной один на один.

– Наказание на мою голову… – причитала тетя Зина, оглядываясь по сторонам.

– За которое вы получили деньги, – ответила я.

– Да какие там деньги? Что ты такое говоришь? Вот ведь мерзавка! Да твоя мать три рубля на все про все выдала! – заверещала тетя Зина. – Да я все на тебя и потратила! Себе в убыток!

– Вы врете. Мама дала вам много. Я все ей расскажу, она вас найдет и сдаст в милицию за то, что вы деньги украли, – сказала твердо я.

– Да я тебя сейчас придушу как котенка за такие слова! – завопила тетя Зина и кинулась ко мне, собираясь то ли душить, то ли дать подзатыльник.

– Эй, дамочка, вы чего тут раскричались? – услышала я за своей спиной незнакомый женский голос.

– А тебе какое дело? – Тетя Зина ответила резко и грубо. – Иди, куда шла!

– Да пошла бы, только разговор ваш услышала, – спокойно ответила женщина, подходя к нам.

Тут я немного запаниковала. Женщина была в платке, надвинутом на глаза. Она была больше похожа на ведьму, чем тетя Зина. К тому же у нее в руках была клюка, на которую она опиралась.

– Не твое дело, старуха! – Тетка вскинула голову. – Не лезь, куда не просят.

– Да не могу не лезть. – Женщина остановилась и принялась внимательно меня разглядывать. – Очень я любопытная по натуре. Лезу, куда не просят. Старуха, говорите. Ладно, пусть буду старухой.

– Так, пошли. – Тетя Зина дернула меня так, что чуть руку не вывихнула. Я ойкнула от неожиданности и резкой боли.

– А ну-ка, отпусти девчонку, – велела ей женщина, сменив тон. – Она тебе не коза на веревке, чтобы ее так дергать. Куда ты ее собралась вести?

– Вот! – Тетя Зина сунула женщине листочек с адресом. – Если тебе больше всех надо, то сама эту маленькую дрянь и веди. А я к сыну поеду. У меня поезд. Будет мне тут каждый встречный-поперечный замечания делать.

Женщина взяла листок, прочитала и еще раз посмотрела на меня.

– Где твоя мама? – спросила она.

– В командировке. Тетя Зина, – я кивнула на тетку, – должна меня отвезти к бабушке. Мама ей денег дала. И на дорогу, и на питание, и даже за то, чтобы она за мной присмотрела. А она их в лифчике прячет. Еще мама колбасу и конфеты дала, только тетка их сыну хочет отвезти. И есть мне не давала. Меня проводница кормила и другие люди. И она про маму мою плохо говорила. А меня шалавой называла.

Я не знала, почему вдруг вывалила этой незнакомой женщине все, что было у меня на душе. Как будто кто-то открыл кран и меня вдруг прорвало. Я плакала и цеплялась за ее юбку, не хуже той маленькой цыганки.

– Ах ты дрянь малолетняя! – заорала тетя Зина. – Да я тебя как родную дочь оберегала, а ты вот как? Да ты… мерзавка! Как твой поганый язык повернулся такое сказать?

– Тебя Зина зовут, да? – Женщина опять сменила тон, стала почти ласковой.

– Да, а что? – взъерепенилась тетка.

– Ох, вижу на тебе проклятие родовое. Ты же к детям едешь? – В голосе у женщины появилось что-то заунывное.

– К сыну, а что? – ахнула тетя Зина.

– Проклятие лежит на мужчинах твоего рода, я вижу. Не сможет он детей иметь. Не даст потомства. А все из-за тебя. Ты его отца со свету сжила, и сына та же судьба ждет. Его твоя невестка в могилу положит и землицей сверху присыплет, а сама гулять будет и радоваться.

– Невестка? Я так и знала! Я чувствовала! Вот ведь змея! А с виду – прямо овечка! Сын мне даже не сказал, что женился. Вот еду к нему. Гадина какая!

– Гадина, так и есть, – подтвердила женщина. – Приворот на нем стоит сильный. Вот он и женился быстро.

– Все правда! Я знала, что его приворожили! Не мог он сам! – Тетя Зина уже заглядывала в глаза женщине-ведьме, которая стояла, опираясь на свою клюку, чуть ли не в трансе. – Что же делать?

– Приворот надо снимать и проклятие родовое тоже.

– Да я же за любые деньги! Лишь бы у него все хорошо было!

– Ты виновата во всем. Тебе и платить, – строго сказала женщина, – деньги брала? Долги не возвращала? Когда мужу помощь нужна была, отказала? Сына за порог родительского дома выгнала? Вот твои грехи. Да еще муж с того света тебе мстит за смерть свою скоропостижную. Без платы проклятие не снимешь. Давай деньги, которые ты за эту девочку получила, и я помогу.

– Вот, все, что есть. – Тетя Зина вытаскивала из лифчика мятые купюры. – Еще кольцо золотое мое возьми.

– Нет, нужно отдать только то, что ты взяла и спрятала. Грязные деньги нужны, понимаешь? На них проклятие.

Тетя Зина вывалила деньги прямо на асфальт. Но женщина покачала головой. Откуда-то из-за спины она, как фокусник, достала яйцо, пробормотала что-то и разбила его над головой тети Зины. Из скорлупы полилась черная жижа и что-то еще.

– Черви в тебе, видишь? По тебе черви ползут! – закричала женщина.

И я увидела, как по тете Зине сползают черные черви. Она тоже закричала от страха.

– Это твои грехи ползут. Твоя жадность. Твое вранье. Пока черви не уползут, проклятие не снимешь. Что еще у тебя есть? Все долги надо вернуть! Эта девочка – твое счастье. Она – твой шанс изменить судьбу. Если ты обманешь сейчас, на весь твой род до седьмого колена ляжет проклятие. И ты умрешь в муках. Сын твой будет рогоносцем и тоже умрет.

– Да, сейчас, это ей на житье мать передала. – Тетя Зина залезла в свою сумку и достала пухлый конверт. Я стояла, онемев. – Она велела передать деньги бабке. Чтобы хватило на два месяца, пока ее не будет. Я не хотела! Не виновата! Сыну моему деньги очень нужны! Я же ради сына! Только ради него!

– Еще что-нибудь? – строго спросила женщина. – Много грехов на тебе вижу! Очень много!

– Клянусь, больше ничего нет! Ни копеечки! – заголосила тетя Зина.

– Ладно, давай проверим.

Женщина достала из-за спины еще одно яйцо, пробормотала слова и уже занесла руку, чтобы разбить его над головой тети Зины, и та промямлила:

– Там, в сумке, отрез ткани и белье постельное. Зачем здесь в деревне такое? Я ж себе за труды в подарок хотела взять. Разве нельзя?

– Нельзя. До последней нитки нужно долги отдать, – сказала женщина, – иначе умрешь ты быстро. Проклятие уже действует, нельзя медлить. Вижу, что плохо тебе.

– Очень плохо. – Тетя Зина заплакала. – То давление скачет, то голова раскалывается, то ноги ноют.

– Это тебе предупреждение посылают. – Женщина была неумолима. – Вижу, что не все ты отдала.

Тетя Зина заливалась горючими слезами, а я не отрывала взгляда от странной незнакомки. Та вдруг посмотрела на меня и подмигнула.

– Что еще? – пробормотала она одними губами.

Я показала на уши. Тетя Зина забрала у меня золотые сережки, крохотные, гвоздики в виде цветочков, мои любимые, подарок мамы. Тетя Зина говорила, что у меня их могут сорвать вместе с ушами. Или цыганки выманят.

Женщина улыбнулась мне и снова заговорила с тетей Зиной.

– Вижу, что серьги у тебя золотые, чужие.

– Да, есть! – обрадовалась тетя Зина, видимо, забыв про то, что спрятала мои сережки в лифчике.

Она достала крохотные сережки и передала их женщине.

– Теперь, вижу, все ты вернула.

– Нет! Не все! Колбаса и конфеты! Пусть забирает! А вдруг отравленные? – заголосила тетя Зина.

– Так и есть, отравленные, – подтвердила женщина.

– Теперь все, проверяй, – выдохнула тетка.

Женщина разбила яйцо и размазала чистый желток с белком по голове тети Зины. Та была просто счастлива.

– Проклятие я сняла. И у сына твоего все будет хорошо. Уезжай. Только если ты хоть раз соврешь или возьмешь деньги, которые не отработала, проклятие рода вернется. Поняла?

– Все поняла, – тетя Зина пятилась по перрону.

Она даже не спросила, что будет со мной. И не поинтересовалась, кто эта странная женщина.

– А вы кто? – спросила я, когда тетя Зина скрылась в здании вокзала.

– Можешь звать меня тетя Тамара.

– Вы добрая ведьма?

Тетя Тамара захохотала.

– Пойдем, – велела она.

– А куда? – спросила я.

– Хороший вопрос, – остановилась женщина. – Куда же тебя отвезти? Думаю, что у Сони тебе самое место. Там тебе будет хорошо. Сколько тебе лет? Одиннадцать? Двенадцать? Как раз как Наталке. Да, пойдем к Соне.

– А к вам нельзя?

Тетя Тамара захохотала.

– Ты первая девочка на свете, которая добровольно захотела со мной жить. Нет, дорогая, ко мне нельзя. Я же ведьма.

– Но вы же добрая. Тетя Тамара, а то, что вы тете Зине говорили, это правда?

– Нет, конечно! Ты с ума сошла в такое верить? Даже малые дети в такие россказни не верят!

– А почему вы за меня заступились?

– Потому что тетку эту давно было пора проучить. Да и твою бабушку я знаю.

– Тогда отведите меня к бабушке!

– Не могу. Уехала она. Письмо вам отправляла, да, видно, вы его не получили. Ты не волнуйся – тебе у Сони хорошо будет.

– А мама? Как она меня найдет?

– Да как же не найдет? Она когда за тобой должна приехать?

– Не знаю. Может, через месяц или через два.

– Ну тогда все успеешь! И нагуляться, и наиграться! Тебя как зовут?

– Катерина.

– Так вот, Катерина, пошли уже. Жарко становится. Отведу тебя к Соне.

Тетя Тамара легко подхватила мой тяжелый чемодан и пошла вперед. Я покорно плелась следом. Мне было страшно, но все-таки почти хорошо и спокойно. Главное, я избавилась от тети Зины. Мне нравилась тетя Тамара, пусть бы она и была ведьмой. Хуже ведьмы, чем тетя Зина, я не встречала. А все остальные мне казались добрыми.

Я успевала смотреть по сторонам. Это было село, так мне показалось. Дома стояли прямо на горе, как будто притянутые невидимым магнитом или приклеенные. Я слышала непрекращающийся шум реки, из-за которого приходилось говорить громче. Мне нравилось, как шумит поток. Казалось, что все домики вот-вот рухнут и уйдут под воду, их унесет бурным течением. Но нет, они стояли, от каждого шла тропинка к реке. Тоненькая, едва заметная.

– Пить хочу, – сказала я.

– Сейчас дойдем до колонки, попьем, – ответила тетя Тамара.

Мы добрались до колонки, и она нажала на железную ручку. Из крана потекла вода.

– Пей скорее и умойся, – велела тетя Тамара.

– Как? Стакана нет, – испугалась я.

– Ладошки сделай ковшиком и пей.

– Как это?

– Как будто умываешься.

– У меня руки грязные. А мыла нет.

– О господи, – воскликнула тетя Тамара, – деточка, ты что, ни разу колонку не видела? Тогда я точно не ошиблась – Наталка тебя быстро всему научит. Так, держи ручку. Нажимай. Сильнее.

Тетя Тамара согнулась и подставила рот под струю воды. Напилась, умылась. Сорвала пучок травы и вытерла мокрые руки.

Наверное, в этот момент я поняла, что ничего не знаю. Что все мои книжки – ничто. Бесполезные знания. В них никто не рассказывал, как нужно пить воду из колонки и что пучок травы может служить полотенцем. Мне стало страшно, и я заплакала. Я ничего не знала о том, как не умереть от жажды. Без привычных вещей – стакана, куска мыла, полотенца – я была беспомощной. Пусть я знала, что такое салют, и видела его не один раз, но какое это имеет значение, если никогда не видела колонки? Я не знала, как буду жить дальше, не знала, с кем и как долго. Конечно, тетя Тамара меня спасла, но вдруг те люди, к которым она меня ведет, окажутся хуже тети Зины? И где моя бабушка? Как она могла меня бросить?

– Если ты будешь плакать по пустякам, я тебя превращу в лягушку, – строго сказала тетя Тамара. – Или дам тебе сонную траву, и ты уснешь.

– Это из разных сказок, – хлюпнула я. – Все сразу не получится – или превращение в лягушку, или в спящую красавицу.

– Да ты наша девочка! Ты мне сразу понравилась! С юмором! – захохотала тетя Тамара.

– Я не хочу здесь оставаться, – плакала я. – К маме хочу. Или к бабушке. Отправьте меня назад. Или туда, куда бабушка уехала. Пожалуйста. Я здесь не выживу. Вы же видите, я ничего не умею.

Тетя Тамара поправила платок на голове.

– Слушай и запоминай, что я тебе скажу. Если мама тебя сюда отправила, значит, так было нужно. Всякое в жизни бывает. Но ты не одна, запомни. Один человек никогда не останется, только если сам того не захочет. Тебе кажется, что ты одна, но это не так. И если тебя сюда судьба привела, значит, так было нужно. Для тебя нужно. Только от тебя зависит – справишься или нет. Ну, хватит плакать. Подумай, как тебе повезло. От тетки этой жуткой избавилась! Разве ты не этого желала?

Я кивнула.

– А если я с тетей Зиной встретилась, зачем мне это нужно?

– Послушай, дочка, ты книжки любишь? Так? Значит, должна знать, что на свете разные люди живут – и добрые, и злые. Ну, столкнулась ты с одной дурой жадной, ну и что? Мы ее на место поставили? Поставили! Проучили! Вот! Радоваться надо, а не горевать. Ты с ведьмой живой познакомилась? Разве ты когда-нибудь думала, что встретишься с ведьмой?

– Вы не ведьма.

– Да, тогда я добрая волшебница, – опять засмеялась тетя Тамара. – А когда ты познакомишься с Наталкой, у тебя вообще другая жизнь начнется, или я плохо знаю Наталку.

– Зачем мне другая жизнь?

– Ну, хотя бы затем, чтобы научиться пить из колонки, – пожала плечами тетя Тамара. – Никогда не знаешь, что в жизни пригодится, так что пользуйся. Жарко-то как сегодня.

Я перестала плакать. Только не из-за слов тети Тамары, а оттого, что почувствовала на себе взгляды. Вокруг нас собралась группа женщин, которые что-то бурно обсуждали. Я немедленно залилась краской, решив, что они говорят о нас, но женщины показывали на мой чемодан.

– Что это? – спрашивала одна из них, пожилая.

– Это сумка, – отвечала ей одна из молодых.

– Зачем такая сумка? – недоумевала пожилая.

– Для вещей, – поясняла молодая.

– Так у них все банки побились, – сокрушалась пожилая.

– Нет, в этих сумках нельзя банки возить. Можно вещи.

– Зачем вещи возить? Вещи на себе надо носить. А продукты тогда как? – недоумевала пожилая. – Плохая какая сумка.

– Девочка городская, наверное.

– Да я вижу, что не наша. Ох, как ее жалко. Худая и грязная совсем. Как ее мать не научила пить? У нас дети в год пить умеют, а эта взрослая. Куда ее отец смотрел? Почему жену такую терпит? Разве можно такую девочку грязную на улицу выпускать? У них что, воды нет? Ох, что я говорю? Может, они бедные, если даже продуктов нет. Ох, бедняжка.

– Да, худая, очень худая, – запричитали женщины из толпы.

– И платье на ней вон какое, – не могла угомониться пожилая, – голая совсем. Наверное, ткани не хватило на платье, даже на рукава не хватило. И юбка короткая. Ох, бедная девочка. А что у нее на ногах?

– Носки, – ответила молодая.

– Не пойму. Что ты такое говоришь? Носки мужчины носят.

– Это как гольфы, только короткие.

– Ох, бедная девочка. Даже на гольфы ее матери денег не хватило. Как же жалко. Надо бы им помочь. Если на гольфы не хватает, мать у нее совсем бедная женщина. Может, ее муж выгнал?

– Так, вы что тут раскричались, гусыни? – рявкнула на них тетя Тамара. – Языками давно не чесали? Так я сейчас плюну, и ваши языки вмиг отсохнут!

– Тамара, а чья это девочка? – спросила пожилая. Остальные притихли.

– Моя девочка. У Сони с Давидом будет жить, понятно?

– Понятно, что ж непонятного, – быстро согласилась пожилая.

– А будете глазеть на нее или шпынять, так вы меня знаете. Все слышали? – рявкнула тетя Тамара.

– Тамарочка, а ты мне мази той принесешь, как в прошлый раз? А то колени совсем плохие. Ноют и ноют. Как думаешь, к дождю это? – ласково спросила пожилая женщина.