Кусака Маккаммон Роберт
– Э-э… не знаю, миссис Престон. – Помощник шерифа несколько оживился, и Селеста представила себе, как он сидит за рабочим столом, весь обратившись в слух. – Если хотите, я свяжусь с шерифом Вэнсом по рации.
– Хочу. Скажите ему, чтобы живо ехал сюда.
Она повесила трубку раньше, чем молодой человек успел ответить. Вошла Таня и на одном из оставшихся серебряных подносов подала ей «Кровавую Мэри». Селеста взяла бокал, стебельком сельдерея размешала жгучие перчинки и в два глотка выпила коктейль почти до дна. Сегодня Таня добавила чуть больше соуса табаско, чем обычно, но Селеста и не поморщилась.
– С кем мне сегодня надо чесать языком? – Она провела запотевшим краем стакана по высокому, изрезанному морщинами лбу.
– Ни с кем, в расписании чисто.
– Слава тебе господи! Что, шайка проклятых кровососов дает мне передышку?
– Встреча с мистером Вейцем и мистером О’Коннором у вас назначена на утро в понедельник, – напомнила Таня.
– Так то в понедельник. К тому времени я, может быть, умру.
Селеста допила «Кровавую Мэри» и возвратила бокал на поднос. Ей пришло в голову, что можно вернуться в постель, но уж слишком она завелась. Целых полгода одна проблема сменяла другую, не говоря уже о моральном ущербе. Иногда Селесте казалось, что она – боксерская груша в руках Господа. Женщина знала, что много раз в жизни поступала нечестно и некрасиво, но расплата за грехи оказалась весьма своеобразной.
– Что-нибудь еще? – Темные глаза Тани смотрели бесстрастно.
– Нет, все. – Но не успела горничная дойти до массивной двери из красного дерева, как Селеста передумала. – Погоди.
– Да, сеньора?
– Только что… я не хотела тебя обидеть. Просто… знаешь, такие времена.
– Я понимаю, сеньора.
– Хорошо. Послушай, если вам с Мигелем захочется когда-нибудь отпереть бар для себя, валяйте, не стесняйтесь. – Хозяйка пожала плечами. – Незачем спиртному пропадать зря.
– Я учту, миссис Престон.
Селеста знала, что разговор напрасный. Ни Таня, ни ее муж не пьют. Впрочем, может, оно и лучше: у кого-то в этом доме должна оставаться ясная голова, хотя бы для того, чтобы держать на расстоянии стервятников в человеческом обличье. Глаза Селесты встретились с Таниными.
– А знаешь, тридцать четыре года ты зовешь меня или «миссис Престон», или «сеньора». Неужели ни разу не хотелось назвать меня Селестой?
Таня смущенно покачала головой:
– Неоднократно, сеньора.
Селеста засмеялась; это был искренний смех женщины, хлебнувшей нелегкой жизни и когда-то гордившейся грязью, остававшейся под ногтями после родео. Она понимала, что победа и проигрыш – две стороны одной медали.
– Ну и фрукт же ты, Таня! Я знаю, что ты всегда не слишком меня любила, ну да ничего. – Улыбка Селесты растаяла. – Мне по душе, что вы здесь в эти последние месяцы, хотя и не обязаны оставаться.
– Мистер Престон всегда очень хорошо к нам относился. Долг платежом красен.
– Вы свой долг давно вернули. – Миссис Престон прищурилась. – Скажи-ка мне, только не ври: первая миссис Престон лучше сумела бы расхлебать эту чертову кашу?
Лицо горничной осталось бесстрастным.
– Нет, – произнесла она наконец. – Первая миссис Престон была женщина красивая и изящная… но вашей смелостью не обладала.
Селеста хмыкнула:
– Да, зато с головой все было в порядке. Потому-то сорок лет назад она и удрала из этой чертовой дыры!
Таня резко свернула на более спокойную почву:
– Что-нибудь еще, сеньора?
– Не-а. Но очень скоро должен появиться шериф, так что будьте начеку.
Таня, держась очень прямо и чопорно, покинула комнату и простучала каблуками по дубовому полу длинного коридора.
Селеста прислушалась. Как пусто и гулко в доме без мебели! Конечно, что-то еще осталось – например, кровать, туалетный столик и обеденный стол внизу, – но немного. Она прошла вглубь комнаты, достала из затейливо украшенной серебряной шкатулки тонкую черную сигару. Хрустальная французская зажигалка ушла с аукциона, поэтому Селеста прикурила от спички из коробка с рекламой клуба «Колючая проволока». Вернулась на балкон, выдохнула едкий дым и подставила лицо безжалостному солнцу.
Опять пекло. Впрочем, бывало и хуже. Ничего, однажды неразбериха с юристами, властями штата и налоговой инспекцией закончится, неприятности рассеются, как облако под сильным ветром, и она заживет по-новому.
– По-своему, – проговорила она вслух, и морщины вокруг рта стали резче.
Селеста задумалась о том, как далеко ушла от деревянной лачуги в Галвестоне.
Теперь она стояла на балконе тридцатишестикомнатной асьенды в испанском стиле, на ста акрах земли – пусть даже в доме не осталось мебели, а угодья были каменистой пустыней. В гараже – канареечно-желтый «кадиллак», последняя из шести машин. На стенах залов, там, где раньше висели полотна Миро, Рокуэлла и Дали, зияли пустоты. Картины ушли с аукциона чуть ли не раньше всего, вместе со старинной французской мебелью и коллекцией Уинта, насчитывавшей почти тысячу чучел гремучих змей.
Банковский счет Селесты заморожен крепче ледников Арктики, но этой проблемой занимался целый полк далласских юристов, и она знала, что в любой день ей могут позвонить из конторы, в названии которой стоит семь фамилий, и скажут: «Миссис Престон? Хорошие новости, золотко! Мы отследили недостающие фонды, и налоговое управление согласилось на проплату задним числом, посредством ежемесячных взносов. Конец неприятностям! Да, мэм, старый Уинт все ж таки позаботился о вас!»
Селеста знала: старый Уинт тот еще жук! Он лавировал среди правительственных уложений об инвестициях и статей налогового законодательства, корпоративных законов и президентов банков, как техасский смерч. Но во второй день декабря старика хватил удар, и расплачиваться со всей бандой пришлось Селесте.
Она посмотрела на восток, где виднелся рудник, а за ним Инферно. Шестьдесят с лишним лет назад сюда из Одессы в поисках золота явился Уинтер Тедфорд Престон с мулом по кличке Инферно. Золото от него ускользнуло, но он отыскал малиновую гору – мексиканские индейцы говорили, будто она состоит из священной целебной пыли. Хотя образование Уинта составляло семь классов средней школы, природа наделила его чутьем геолога, и парень смекнул, что пахнет не священной пылью, а горной породой, богатой медью. Рудник Уинта начался с одной-единственной дощатой хижины, пятидесяти мексиканцев и индейцев, пары фургонов и множества лопат. В первый же день его работы из земли достали дюжину скелетов, и тогда-то Уинт понял, что мексиканцы больше ста лет хоронили в горе своих покойников.
Прошло совсем немного времени, и однажды мексиканец с кайлом вскрыл сверкающую жилу богатой руды. Она стала первой из многих. В двери Уинта то и дело стучали всё новые и новые техасские компании, тянувшие через штат телефонные кабели, линии электропередачи и водопровод. А сразу за рудной горой выросло сперва несколько палаток, потом деревянные и глиняные дома, следом – каменные церкви и школы. Проселочные дороги посыпали гравием, потом замостили. Селеста вспомнила, как Уинт говорил: мол, однажды ты оглянешься и на месте бурьяна увидишь город. Его жители, главным образом рабочие с рудника, избрали Престона мэром. Уинт под влиянием текилы дал городу название Инферно и поклялся воздвигнуть в его центре памятник своему верному старму мулу.
Но, несмотря на все старания, Инферно так и остался городом одного мула. Здесь было слишком жарко и пыльно, очень далеко до больших городов, и стоило выйти из строя водопроводу, как население в мгновение ока начинало умирать от жажды. Но народ все прибывал. «Ледяной дворец» подключился к главной магистрали водопровода и намораживал глыбы льда, по воскресным утрам звонили церковные колокола, хозяева лавчонок делали деньги, телефонная компания тянула линию и обучала операторов, а шаткий деревянный мост, соединявший берега Снейка, заменили бетонным. Были вбиты первые гвозди в доски Окраины. Уолта Трэвиса выбрали шерифом, а через два месяца застрелили на улице, впоследствии названной в его честь. Преемник Трэвиса держался на своей должности, пока его не избили так, что он оказался в двух шагах от райских врат и очнулся уже в поезде, который мчался на север, к границе штата. Постепенно, год за годом, Инферно пускал корни. Но так же постепенно Горнодобывающая компания Престона съедала красную гору, где спали умершие сотни лет назад индейцы.
Селеста-стрит раньше называлась Перл-стрит, по имени первой жены Уинта. В промежутках же между женитьбами оставалась Безымянной. Такова была сила влияния Уинта Престона.
Селеста в последний раз затянулась сигарой, затушила ее о перила и выкинула.
– Эх, доброе было времечко, – негромко сказала она.
С тех самых пор, как Селеста встретила Уинта (она тогда пела ковбойские песенки в маленькой галвестонской закусочной), они жили как кошка с собакой. Селесту это мало трогало – она могла переорать бетономешалку и руганью загнать Сатану в церковь. Правда заключалась в том, что, несмотря на его баб, пьянство и карты, невзирая на то, что Уинт почти тридцать лет держал ее в неведении относительно своих дел, она любила мужа. Когда меньше трех лет назад месторождение иссякло и даже отчаянное применение динамита не помогло вскрыть новую жилу, Уинт Престон понял: его мечта умирает. Теперь Селеста ясно сознавала, что муж тогда помешался: он бросился снимать деньги со счетов, распродавать акции и облигации, собирая наличные с неистовством маньяка. Но куда исчезли почти восемь миллионов долларов, осталось тайной. Может быть, он открыл новые счета на вымышленное имя; может быть, уложил все деньги в жестяные коробки и зарыл в пустыне. Как бы там ни было, накопленное за всю жизнь сгинуло, и, когда налоговое управление подступилось к вдове, требуя внесения задним числом огромных штрафов, платить оказалось нечем.
Теперь этим занимались юристы. Селеста отлично знала, что она сама – всего-навсего сторож, и ее дорога – обратно к кабачку в Галвестоне.
Она увидела, как сине-серая патрульная машина шерифа свернула с Кобре-роуд и не спеша покатила по асфальту. Селеста ждала, обеими руками вцепившись в перила, – несгибаемая маленькая фигурка на фоне многотонной громады пустого дома. Женщина стояла совершенно неподвижно. Машина проехала по кругу подъездной аллеи и остановилась.
Открылась дверца, и медленно, чтобы не слишком потеть, вылез мужчина, весивший в два с лишним раза больше Селесты. Тем не менее и бледно-голубая рубашка на спине, и внутренняя лента светлой ковбойской шляпы пропитались потом. Живот вываливался из джинсов. Наплечная кобура, короткие сапоги из кожи ящерицы. Шериф Вэнс.
– Быстро же вы, однако! – язвительно крикнула Селеста. – Если бы дом горел, я бы сейчас стояла на пепелище!
Шериф замер, поднял голову и обнаружил на балконе Селесту. Как и его любимый герой, сорвиголова из фильма «Хладнокровный Люк»[8], он был в темных очках с зеркальными стеклами. В выпирающем животе урчал вчерашний ужин – энчилады[9] с бобами. Вэнс осклабился.
– Кабы дом занялся огнем, – проговорил он тягучим и сладким, как горячая патока, голосом, – надеюсь, у вас хватило бы здравого смысла позвонить пожарным, миссис Престон.
Селеста промолчала, неподвижно глядя сквозь него.
– Чаффин мне перезвонил, – продолжал шериф. – Сказал, вас разбудили вертолеты. – Он старательно изобразил, что исследует безоблачное небо. – Тут нигде ни единого.
– Их было три. Летали над моей собственностью. Я такого шума в жизни не слыхала. Хочу знать, откуда они и что происходит.
Шериф пожал толстыми плечами.
– По мне, так везде тишь да гладь. Все тихо-мирно. – Усмешка шерифа стала шире и теперь больше походила на гримасу. – По крайней мере, было. До сих пор.
– Они улетели вон туда. – Селеста показала на юго-запад.
– Ну ладно, может, если я потороплюсь, так подрежу им нос. Вы этого от меня хотите, миссис Престон?
– Я хочу, чтобы вы не ели свой хлеб даром, шериф Вэнс! – холодно ответила она. – То есть полностью контролировали все, что делается в округе! Я заявляю, что три вертолета чуть не выдернули меня из постели, и хочу знать, чьи они! Понятно?
– Да вроде. – Гримаса намертво прилипла к квадратному щекастому лицу с двойным подбородком. – Теперь-то они уже в Мехико, не иначе.
– Да плевать, хоть в Тимбукту! Эти сволочи могли вломиться ко мне в дом!
Упрямство и тупоумие Вэнса приводили Селесту в ярость. Будь ее воля, его никогда бы не переизбрали шерифом, но он долгие годы лебезил перед Уинтом и на выборах легко одержал победу над соперником-мексиканцем. Однако Селеста видела его насквозь и знала, что за веревочки дергает Мэк Кейд, а еще понимала (нравилось ей это или нет), что теперь Мэк Кейд стал правящей силой в Инферно.
– Вы лучше успокойтесь. Примите таблетку от нервов. Моя бывшая жена обычно так делала, когда…
– Видела вас? – перебила Селеста.
Шериф зычно, но невесело расхохотался.
– Нечего злиться, миссис Престон, это не к лицу такой леди, как вы. – «Показала свою натуру, стерва?» – подумал он и нетерпеливо спросил: – Так, стало быть, вы хотите подать заявление о нарушении тишины неустановленными лицами на трех вертолетах, пункт приписки или владелец, а также место назначения неизвестны?
– Абсолютно точно. Что, для вас это слишком трудно?
Вэнс хмыкнул. Он не мог дождаться, когда эту бабу пинком под зад вышвырнут из города; тогда можно откапывать коробки с деньгами, которые спрятал старый Уинт.
– Мне кажется, я справлюсь.
– Надеюсь. За то вам и платят.
«Ишь, раскомандовалась, – подумал он, – чеки-то мне выписываешь не ты, это уж точно!»
– Миссис Престон, – спокойно, словно говорил с недоразвитым ребенком, произнес он, – лучше уйдите с солнцепека. Неужто охота, чтоб мозги сварились? Да и нам ни к чему, чтобы вас хватил инсульт. – Он одарил ее своей самой приятной, самой невинной улыбкой.
– Делайте, что сказано! – фыркнула Селеста, а потом повернулась к перилам спиной и демонстративно возвратилась в дом.
– Есть, мэм! – Вэнс шутовски козырнул и сел за руль; влажная рубашка немедленно прилипла к спинке сиденья.
Он завел мотор и поехал обратно к Кобре-роуд. Костяшки пальцев крупных волосатых рук, державших баранку, побелели. Шериф свернул налево, к Инферно, и, набирая скорость, проорал в открытое окно:
– Нашла дурака, чтоб тебя!
Глава 4
Гость
– Похоже, придется идти пешком, – говорила Джесси в то же время, когда Селеста Престон поджидала на балконе шерифа Вэнса.
Стиви перестала плакать, они немного успокоились, но, подняв капот, Джесси сразу увидела, что спущенная шина – самая мелкая неприятность.
Непонятная штуковина продырявила передок машины насквозь, изувеченный двигатель теперь напоминал раскрывшийся цветок. И никак не определить, в чем дело, только пахнет оплавленным железом и горелой резиной, да радиатор с шипением выпускает пар из своей раны. Похоже, отъездилась тачка, созрела для свалки Кейда.
– Черт! – ругнулась Джесси и сразу пожалела об этом.
Стиви непременно запомнит словечко и ляпнет в самый неподходящий момент.
Девочка, широко раскрыв настороженные зеленые глаза, смотрела в ту сторону, где исчезли горящий «паровоз» и вертолеты. На чумазом личике подсыхали следы слез.
– Что это было, мама? – спросила она.
– Не знаю. Что-то большое, это уж точно.
«Вроде горящего в полете трейлера с прицепом», – подумала Джесси.
Большей чертовщины она еще не видела. Терпящий бедствие самолет? Но где же крылья? Может быть, метеорит?.. Однако предмет показался ей металлическим. Что бы это ни было, вертолеты гнались за ним, как гончие за лисой.
– Вон кусочек от него, – показала Стиви пальцем.
Джесси посмотрела. Примерно в сорока футах от них в гуще срезанных кактусов что-то торчало из песка. Она двинулась туда, Стиви не отставала. Обломок величиной с крышку канализационного люка был непривычного сине-зеленого цвета, такого темного, будто загадочный предмет пропитался влагой. Края дымились, и Джесси ощутила жар за пятнадцать футов. Обломок блестел, словно металлический, но в воздухе стоял сладковатый аромат, напоминавший запах жженой пластмассы. Правее лежал еще один фрагмент – трубка, а рядом – куски поменьше. Все они дымились. Джесси велела Стиви: «Стой тут» – и направилась к первому обломку, но от него шел такой жар, что снова пришлось остановиться. Сине-зеленую поверхность покрывали маленькие значки, они образовывали круговой узор: символы, похожие на японские иероглифы, и короткие волнистые линии.
– Горячо, – сказала Стиви у матери за спиной, совсем рядом.
«Так-то ты слушаешься», – подумала Джесси, но не время было читать нотации.
Она взяла дочку за руку. Ничего подобного тому, что пролетело мимо них, рассыпая обломки, Джесси еще не видела. Она до сих пор чувствовала потрескивание наэлектризованных волос. Женщина взглянула на часы: вместо чисел – мигающие вразнобой нули. В синем небе на юго-запад тянулся инверсионный след реактивных самолетов. Солнце уже припекало непокрытую голову, и Джесси спохватилась: бейсболка, сорванная и унесенная вихрем от вертолетных винтов, крохотным пятнышком краснела ярдах в семидесяти за Кобре-роуд. Слишком далеко, чтобы идти за ней, ведь им нужно двигаться в другую сторону, к дому Лукасов. Слава богу, у них есть вода, а солнце пока низко. Довольно глазеть, надо двигаться.
– Идем, – сказала Джесси.
Пару секунд Стиви артачилась, не в силах оторвать взгляд от непонятного обломка, затем позволила себя увести. Джесси вернулась к пикапу за саквояжем, где вместе с ветеринарным инструментом лежали кошелек и водительские права. Стиви разглядывала оставленные самолетами следы.
– Самолеты высоко, – сказала она больше для себя, чем для матери. – Спорим, до них сто миль…
Услышав что-то, девочка замолчала.
Музыка, подумала Стиви. Да нет, что-то другое. Звуки затихли. Девочка старательно прислушалась, но различила только свист пара, вырывавшегося из пробитого радиатора.
Звуки возникли снова, и Стиви почудилось в них что-то знакомое, но что именно, она не могла вспомнить. Музыка и не музыка. Не такая, какую слушал Рэй.
Опять пропала.
А вот медленно-медленно возвращается.
– Нам еще далеко, – сказала Джесси, и девочка рассеянно кивнула. – Ты готова?
Стиви вдруг осенило. На крыльце у Гэлвинов висела красивая штучка, которая порой звенела множеством колокольчиков. «Это ветряные куранты», – вспомнила девочка ответ мамы Дженни на свой вопрос. Вот какую музыку она слышала… но ветра не было, да и никаких ветряных курантов поблизости Стиви тоже не заметила.
– Стиви, – окликнула Джесси. Малышка стояла, вперив взгляд в пустоту. – В чем дело?
– Мама, ты слышишь?
– Что слышу? Ничего, только проклятый мотор шипит.
– Да вот же! – настаивала Стиви, вертя головой в поисках источника звука, который то появлялся, то исчезал. – Слышишь?
– Нет, – осторожно сказала Джесси.
Неужели Стиви ударилась головой? О господи, только этого не хватало!
Стиви сделала несколько шагов к дымящемуся среди кактусов сине-зеленому предмету. Звон ветряных курантов немедленно ослаб до шепота. Не сюда, подумала она и остановилась.
– Стиви? Дружочек, с тобой все в порядке?
– Да, мам. – Девочка огляделась, пошла в другую сторону.
Звук оставался очень слабым. Нет, и не сюда.
Джесси охватил страх.
– Слишком жарко, чтобы играть. Нам надо идти. Пошли скорее.
Стиви двинулась к матери. Резко остановилась. Сделала шаг, потом еще два.
Джесси сама подошла к дочке, сняла с нее бейсболку и ощупала голову. Ни шишки, ни синяка. Глаза Стиви блестели чуть сильнее обычного, щеки разрумянились, но Джесси хотелось думать, что виной тому жара и волнение.
Стиви не отрываясь смотрела куда-то мимо нее.
– Что такое? – спросила Джесси. – Что ты слышишь?
– Музыку, – терпеливо объяснила девочка, догадавшись, откуда доносится перезвон, хотя и понимала, что такого быть не может. – Она поет, – сказала Стиви, когда ее снова омыли чистые сильные ноты, и показала пальцем: – Там.
Джесси увидела, куда показывает дочка. На пикап. Смятый капот, развороченный мотор. Она подумала, что свист пара и журчание масла, вытекающего из перебитых шлангов, конечно, можно принять за диковинную музыку, но…
– Она поет, – упорствовала Стиви.
Джесси опустилась на колени и заглянула дочке в глаза. Кровоизлияния не было, зрачки казались совершенно нормальными. Она проверила пульс: тот немножко частил, но и только.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
«Мама заговорила как доктор», – подумала Стиви.
Она кивнула. Звон ветряных курантов шел от пикапа – Стиви была совершенно в этом уверена. Но почему же мама ничего не слышит? Нежная музыка притягивала девочку; ей захотелось подойти и посмотреть, где спрятаны колокольцы, но мать держала Стиви за руку и тянула прочь. С каждым шагом музыка звучала все тише.
– Нет! Не пойду! – запротестовала Стиви.
– Не валяй дурака. Нам нужно добраться к Лукасам, пока не стало по-настоящему жарко. Что ты еле плетешься? – Джесси трясло. Она только что до конца осознала события нескольких последних минут. Неведомый предмет мог запросто разнести их в пыль. Стиви всегда была выдумщицей, но сейчас ее фантазии пришлись не ко времени и не к месту. – Иди нормально! – приказала Джесси, и девочка наконец сдалась.
Еще десять шагов, и мелодичный звон ветряных курантов превратился в шепот. Еще пять – во вздох. Еще пять – в воспоминание.
Они шли по проселочной дороге к дому Лукасов. Стиви поминутно оглядывалась на «форд», и, только когда он превратился в пыльную точку, а затем исчез из виду, девочка вспомнила: они идут осматривать Душистого Горошка!
Глава 5
Окраина
– Будет и на нашей улице праздник! – сказал Вэнс. Патрульная машина мчалась на восток по Кобре-роуд, в недрах шерифского живота раскатывался гром. – Да, возмездие не за горами! Скоро, скоро Селесту Престон выкинут пинком под зад. – Если бы шерифу довелось прилюдно высказаться на эту тему, он предположил бы, что Ее Зазнайству покажется счастьем, если ей дозволят мыть плевательницы в клубе «Колючая проволока».
Машина двигалась мимо мертвого рудника. В марте двое подростков перелезли через ограду и нашли в штольне невзорвавшийся динамит. Обоих разнесло на мелкие кусочки. В последние недели существования рудника динамит взрывали постоянно, словно работал часовой механизм гибели, и Вэнс думал, что там, внизу, есть и другие несработавшие заряды. Однако больше не нашлось желающих их выкапывать. Да и какой в том прок?
Он потянулся к приборному щитку и взял микрофон.
– Эй, Дэнни! Где ты там?
В динамике затрещало, и Дэнни Чаффин ответил:
– Слушаю, сэр.
– Давай-ка брякни… Мм, ну-ка поглядим… – Вэнс отогнул козырек над ветровым стеклом, достал оттуда карту округа и развернул ее на сиденье. На несколько секунд он отвлекся, и машина вильнула к правой обочине, до смерти перепугав броненосца. – Брякни в Римрок и в Президио, на аэродром. Узнай, летали у них утром вертолеты или нет. Наша принцесса на горошине подняла хай: прическу ей, видишь ты, растрепали!
– Понято.
– Погоди отключаться, – добавил Вэнс. – Они могли пожаловать и из другого округа. Позвони в аэропорты Мидленда и Биг-Спринга. Ах да, и на авиабазу Уэбб тоже. Надо думать, этого хватит.
– Есть, сэр.
– Я сейчас проедусь по Окраине, потом вернусь. Еще кто-нибудь звонил?
– Нет, сэр. Все сидят тихо, как шлюхи в церкви.
– Парень, что у тебя на уме, часом, не Китовая Задница? Брось, не то еще втрескаешься! – Вэнс захохотал.
Мысль о Дэнни, поладившем с Китовой Задницей, Сью Маллинэкс, развеселила его до упада. Эта женщина была вдвое крупнее Чаффина; она работала официанткой в «Клейме» у Брэндина на Селеста-стрит, и Вэнс знал не меньше десяти мужчин, побывавших в ее постели. Чем же Дэнни хуже других?
Дэнни промолчал. Вэнс понимал, что, говоря о Сью в таком тоне, он злит парня – у Дэнни были наивные мечтательные глаза, и мальчишке не приходило в голову, что Китовая Задница просто водит его за нос. Ничего, еще поймет.
– Я попозже еще свяжусь с тобой, малыш. – И Вэнс вернул микрофон на место.
Слева приближалась Качалка. Над Кобре-роуд дрожало горячее марево. Залитый резким светом Инферно казался миражем.
Вэнс знал, что для неприятностей на Окраине еще рано. Но опять-таки никогда не знаешь наперед, с чего заведутся эти латиносы.
– Мексикашки, – презрительно пробормотал Вэнс и покачал головой.
У жителей Окраины была смуглая кожа, черные глаза и волосы, они ели тортильи и энчилады и говорили на южном приграничном жаргоне. В глазах Вэнса это делало их мексиканцами, где бы они ни родились и какое бы замысловатое имя ни носили. Самыми настоящими мексиканцами – и точка.
Под приборной доской в специальном отсеке удобно устроился помповый ремингтон, а под пассажирским сиденьем лежала бейсбольная бита, да не какая-нибудь, а «Луисвилль слаггер». «Старушка создана для того, чтобы дробить черепа копченым, – раздумывал Вэнс. – Особенно она полезна одному хитрожопому панку, который воображает, будто он здесь заказывает музыку». Вэнс знал: рано или поздно миссис Луисвилль встретится с Риком Хурадо, и тогда тот станет первой «мокрой спиной» в открытом космосе.
Он миновал Престон-парк, выехал на Репаблика-роуд, повернул направо возле бензоколонки Хавьера Мендосы и въехал на мост через Снейк, направляясь к пыльным улочкам Окраины. Шериф решил подъехать по Второй улице к дому Хурадо, посидеть перед ним и поглядеть, не надо ли кому вправить мозги.
Ведь в конце-то концов, сказал себе Вэнс, работа шерифа и состоит в том, чтобы держать хулиганье в узде. Через год к этому времени он уже не будет шерифом, а значит, можно с чистой совестью дать себе волю. Припомнив, как Селеста Престон командовала им, будто мальчишкой на побегушках, Вэнс скривился и поехал быстрее.
Он остановил машину на Второй улице, перед коричневым дощатым домом. У тротуара был припаркован старый, помятый черный «камаро» Рика, а вдоль улицы выстроились драндулеты, на которые не позарился бы и Мэк Кейд. За домами сохло на веревках белье, кое-где по голым дворам бродили куры. Окраина – земля и дома – принадлежала Мексиканско-американскому гражданскому комитету, номинальная арендная плата возвращалась в городской бюджет. Вэнс представлял закон и здесь, а не только по другую сторону моста. Дома, построенные в основном в начале пятидесятых, являли собой оштукатуренные дощатые конструкции. Судя по их виду, все они нуждались в покраске и ремонте, но бюджету Окраины такие расходы не поднять. Это район лачуг и присыпанных желтой пылью узких улочек, где вечными памятниками бедности стояли неуклюжие остовы старых автомобилей и громоздился прочий утиль. Здесь жила примерно тысяча человек. Подавляющее большинство обитателей Окраины трудилось на медном руднике, а когда он закрылся, квалифицированные рабочие уехали. Те, кто остался, отчаянно цеплялись за то малое, что у них было.
Пару недель назад в конце Третьей улицы загорелись два пустующих дома, но добровольная пожарная дружина не дала пламени распространиться. На пепелище нашли огарки пропитанных бензином тряпок. В прошлые выходные Вэнс прекратил в Престон-парке побоище, в котором участвовала дюжина «отщепенцев» и «гремучих змей». Как и прошлым летом, обстановка накалялась, но на сей раз Вэнс собирался загнать джинна в бутылку раньше, чем пострадают жители Инферно.
Улицу переходил важный рыжий петух. Шериф надавил на клаксон. Петух взмыл в воздух, теряя перья. «Ишь, гаденыш!» – подумал Вэнс и полез в нагрудный карман за сигаретами.
Но закурить не успел, потому что краем глаза уловил какое-то движение. Шериф посмотрел на дом Хурадо и увидел в дверях Рика.
Они уставились друг на друга. Время шло. Рука сама потянулась к клаксону, и шериф опять просигналил. Эхо гудка разнеслось по Второй улице, все собаки по соседству встрепенулись и залились неистовым лаем.
Юноша не шелохнулся. Он был в черных джинсах и полосатой рубашке с короткими рукавами. Одной рукой удерживал распахнутую дверь-ширму, вторая, сжатая в кулак, висела у бедра тела.
Вэнс еще раз нажал на клаксон, и тот получил возможность стенать еще шесть долгих секунд. Собаки надрывались от лая. За три дома от Хурадо из дверей выглянул какой-то мужчина. На другом крыльце появились двое ребятишек, они стояли и смотрели, пока какая-то женщина не загнала их обратно в дом. Когда шум утих, Вэнс услышал несущуюся из дома напротив испанскую ругань (здешний малопонятный арго казался шерифу сплошной руганью). Мальчишка отпустил дверь, и та захлопнулась, а сам он сбежал по просевшим ступенькам крыльца на тротуар.
«Давай-давай, петушок! – думал Вэнс. – Попробуй только устрой что-нибудь!»
Рик остановился прямо перед патрульной машиной.
Около пяти футов и девяти дюймов ростом, на смуглых руках играют мышцы, черные волосы зачесаны назад. Глаза на темно-бронзовом лице казались угольно-черными… но это были глаза не восемнадцатилетнего юноши, а немолодого, слишком много изведавшего мужчины. В них светилась холодная ярость – как у дикого зверя, учуявшего охотника. На запястьях красовались черные кожаные браслеты, украшенные мелкими металлическими квадратиками, ремень тоже был из проклепанной кожи. Парень пристально смотрел на шерифа сквозь ветровое стекло. Оба не двигались.
Наконец юноша медленно обошел машину и остановился в нескольких футах от открытого окна.
– Какие-то проблемы, дядя? – спросил он, мешая величавый выговор Мехико с грубой невнятицей, характерной для Западного Техаса.
– Патрулирую, – ответил Вэнс.
– Перед моим домом?
Едва заметно улыбаясь, Вэнс снял темные очки. Его глубоко посаженные светло-карие глаза были явно малы для такого лица.
– Захотелось съездить и повидаться с тобой, Рики. Пожелать доброго утра.
– Buenos dias[10]. Что еще? Мне пора в школу.
Вэнс кивнул:
– Последний школьный день? Небось будущее расписал как по нотам?
– Не твоя забота.
– Это верно. Скорее всего, кончишь уличным продавцом наркоты. Хорошо, что ты взаправду крепкий hombre[11], Рики. Со временем тебе, может быть, даже понравится жизнь за решеткой.
– Если я попаду туда первым, – сказал Рик, – то позабочусь, чтобы пидоры узнали: ты на подходе.
Улыбка Вэнса поблекла.
– А это как понимать, умник?
Парнишка пожал плечами, глядя мимо шерифа вдоль Второй улицы.
– Ты, чувак, скоро жди облома. Рано или поздно легавые штата повяжут Кейда и примутся за его подельника. Правда, Кейд может свалить за бугор, а расхлебывать свою парашу оставит тебя. – Рик смотрел прямо на Вэнса. – Кейду второй номер ни к чему. Что, сам не допетрил, мозгов не хватило?
Вэнс сидел совершенно неподвижно, сердце сильно колотилось. В дальнем уголке ума зашевелились неприятные воспоминания. Шериф не мог ударить Хурадо в живот не только потому, что тот был главным у «гремучих змей». Причина крылась глубже, на уровне инстинкта. Мальчишкой Вэнс жил с матерью в Эль-Пасо. Ему приходилось возвращаться из школы через пыльный, жаркий, грязный Кортес-парк. Мать Вэнса днем работала в прачечной. Они ютились всего в четырех кварталах от школы, но для маленького Вэнса ежедневное возвращение домой превратилось в муку, в поход по ничейной земле, где царила жестокость. В Кортес-парке околачивались мальчишки-мексиканцы, и верховодил над ними здоровенный восьмиклассник Луис, с такими же черными непроницаемыми глазами, как у Рика Хурадо. Эдди Вэнс был толстым и неповоротливым, а ребята-мексиканцы бегали как пантеры. И вот наступил ужасный день: мальчишки, галдя, взяли его в кольцо, а когда он заплакал, стало только хуже. Его повалили на землю и раскидали учебники. Ребята-гринго видели это, но боялись вмешаться, и тот, которого звали Луис, стащил штаны с Вэнса, а остальные держали жертву, пока Луис не стянул и трусы. Их напялили Эдди на голову, как лошади надевают торбу с овсом, и, пока полуголый толстый мальчишка бежал домой, мексиканцы визжали от смеха, улюлюкая: «Burro! Burro! Burro!»[12]
С тех пор Эдди Вэнс по пути домой делал крюк больше мили, лишь бы не заходить в Кортес-парк, и мысленно тысячу раз убил того мальчишку-мексиканца, Луиса. И вот он появился снова, только теперь его зовут Рик Хурадо. Он стал старше, лучше говорит по-английски и, несомненно, гораздо лучше соображает, но, хотя Вэнс готовится отпраздновать свой пятьдесят четвертый день рождения, в душе он по-прежнему толстый трусоватый мальчишка, и уж он-то узнал бы эти хитрые глаза где угодно. Это Луис, он самый, просто с чужим лицом.
Истина заключалась в том, что Вэнс ни разу не встретил мексиканца, который так или иначе не напомнил бы ему мальчишек, издевавшихся над ним в Кортес-парке почти сорок лет назад.
– Чего уставился, дядя? – дерзко спросил Рик. – У меня что, вторая башка выросла?
Шериф очнулся. Его охватила ярость.
– Ах ты, сраная «мокрая спина», я тебе сейчас и первую-то оторву!
– Ни хрена. – Но паренек весь напрягся, готовый к бегству или драке.
«Наплюй!» – предостерег себя Вэнс. К такому повороту событий он не был готов – только не здесь, не в центре Окраины. Шериф быстро надел очки и хрустнул пальцами.
– Твои ребята шляются после захода солнца в Инферно. Так не пойдет, Рики.
– Я слыхал, тут свободная страна.
– Свободная. Для американцев. – Хотя Вэнс знал, что Хурадо родился в Инферно, в больнице на Селеста-стрит, то, что отец и мать парня проживали на территории штата незаконно, тоже не было для него секретом. – Ты позволяешь своей шайке…
– «Гремучие змеи» не шайка, это клуб.
– Конечно-конечно. Ты позволяешь панкам из вашего клуба ходить, как стемнеет, на тот берег. Напрашиваетесь на неприятности! Я этого не потерплю. Не желаю, чтобы всякие «гремучки» шастали вечером через мост. Понятно?..
– Фигня! – снова перебил Рик и сердито махнул рукой в сторону Инферно. – Как насчет «щепов», дядя? Они хозяева в этом долбаном городе, так получается?
– Нет. Но твои ребята нарываются на драку, отсвечивая там, где их быть не должно. Я хочу, чтобы это прекратилось.
– Прекратится, – заверил Рик. – Когда «щепы» перестанут ездить сюда, бить окна и размалевывать чужие машины. Они устраивают здесь черт-те что, а нам нельзя даже мост перейти, сразу по рогам! А пожар? И как Локетта еще не посадили?
– С чего бы это? Нет никаких доказательств, что поджог – дело рук «отщепенцев». Мы нашли только несколько кусков жженой тряпки.
– А то ты не знаешь, что подожгли они! – Рик с отвращением покачал головой. – Куриное ты дерьмо, Вэнс! Слушай-ка, большой начальник! Мои люди держат улицы под наблюдением, и, клянусь Богом, мы отрежем лишнее любому «щепу», которого поймаем! Comprendes?[13]
Читать бесплатно другие книги:
