Змеиная голова Лебедев Игорь

Глава 9. «Аквариумъ»

Подбежав к зданию театра, Илья Алексеевич заметил среди множества экипажей уже знакомую лакированную карету на желтых колесах со щербатым кучером на облучке, который как раз подавал прикурить проходившему мимо упитанному господину в котелке. Ардов остановился у афишной тумбы, на всякий случай прикрыв лицо букетом.

По пути в голове Ильи Алексеевича забрезжили очертания новой версии. А что, если эта Найденова сама взялась шантажировать убийцу? Тогда смысл письма становился гораздо понятней: «я знаю твою тайну» – о самом убийстве, «исполни мою волю» – требование платы за молчание, «или пожалеешь» – угроза донести в полицию.

Вокруг тумбы, заклеенной афишами с грядущей премьерой «Уриэля Акосты», набрался народ. Юноша в студенческой тужурке с горящими глазами уверял спутницу, что это безоговорочно выше «Гамлета», поскольку пьеса Гуцкова воспитывает в массе чувство гуманности и симпатию к свободной мысли. Голубоватый голос молодого театрала имел дух подтухшей рыбы. Вступивший в диспут пожилой джентльмен с кофейным баритоном, к которому примешивался запах плавленого сургуча, поделился известием, что в Москве пьеса уже поставлена на сцене Охотничьего клуба, где роль философа-бунтаря, как говорят, неплохо играет некий Станиславский, который сам же и поставил спектакль по заказу Общества литературы и искусства.

Ардов отошел от тумбы, чтобы сосредоточиться. Положим, письмо до Костоглота не дошло – перехватил Шептульский. Но Найденова могла уведомить его и другим способом. И если гипотеза верна, то в костоглотовской карете шантажистке прямо к театру привезли требуемую сумму.

«Ах, как неосторожно! – едва не произнес вслух Ардов, увидев Варвару Андреевну, выпорхнувшую из служебного подъезда театра собственной персоной. – Как же она так в открытую себя выставляет! Ведь преступник теперь будет знать ее в лицо и вполне может прикончить для верности!»

Тем временем актриса подбежала к экипажу в английской упряжи, легко вскочила на подножку и, кивнув кучеру, исчезла внутри. В то же мгновение карета рванула с места. Илья Алексеевич растерялся. Такого кунштюка[36] он никак не ожидал. Он скривился от вкуса жидкой смолы, растекшейся по языку, и поспешил заглотить пилюльку из колбочки. «Вероятно, одноактная пьеса закончилась, – отметил он про себя, – а на дивертисмент она не осталась».

Ардов огляделся. Что теперь делать? Отправляться в погоню? Понятно и так – карета остановится у роскошного особняка на Итальянской улице с окнами на Фонтанку. Ворваться туда с требованием оставить Варвару Андреевну в покое? Глупость несусветная. В конце концов, она отправилась добровольно и пока никаких улик против Костоглота не имеется – одни подозрения. Постояв, Илья Алексеевич направился к театральному подъезду, выставив вперед пучок маргариток.– Виноват, ищу актрису Найденову, – воскликнул он, отбивая букетом предмет дамского гардероба, вместе с визгом полетевший в него из недр первой же гримуборной, дверь которой он отворил наугад.

Со сцены доносились бравурные звуки оперетты Оффенбаха. Переведя дух, сыщик сделал несколько шагов по коридору и распахнул следующую дверь.

– Нижайше прошу прощения, актриса Найденова не здесь?

От гримерного стола к Ардову обернулся корпулентного вида спартанский царь Менелай в выкрашенных золотой краской доспехах из папье-маше и плетеных сандалиях. Он как раз прилаживал себе на подбородок пышную бороду. От флакона с клеем тянуло пряным древесным духом, похожим на коньячный. У соседнего столика сидел грустный молодой человек и листал журнал «Театръ и искусство». Это был артист Лянин.

– Вижу, что не здесь… – пролепетал Илья Алексеевич. – Хотел выразить признательность…

– Укатила ваша Найденова со своим ухажером, – весело сообщил Менелай горячим песочным голосом.

– Ваши гнусные домыслы отвратительны! – визгливо вступил Лянин. Кажется, он был нетрезв.

Ардов отметил, что в облике молодого человека было что-то неуловимо знакомое.

– Простите, не могу распознать, а вы какую роль сегодня исполняли?

Пьесу-шутку в одном действии «Мышеловка» драматурга Щеглова, допущенную к представлению 27 февраля 1896 года за нумером 2303, Ардов мысленно пролистал, пока ехал на извозчике, – она была опубликована в третьем номере «Нивы»: меркантильная мадемуазель Клёпа пыталась женить на себе перспективного адвоката с наследством, используя его любовь к театральному искусству. Клёпу, надо полагать, играла Найденова.

– Ах да, неужели адвоката Веньяминова?

– Вольдемар, это же успех! – воскликнул царь Спарты. – Тебя не узнали! Какой неоцененный талант! Какая глубина перевоплощения! – Обернувшись к Ардову, он уточнил: – Валентин играет вторую мужскую роль, Погуляева.

Менелай насадил на голову шлем и стал протискиваться к выходу. Он явно иронизировал над младшим коллегой.

– Виноват, вынужден отлучиться, дабы позаботиться о восстановлении супружеской чести, – похохатывая, уведомил он сыщика. – Этот мерзавец Парис уже умыкнул, с позволения сказать, мою распутную женушку из Спарты.

– По какому поводу интересуетесь? – с вызовом спросил Лянин, когда царь оставил гримерку.

– Я писатель, – неожиданно для самого себя выпалил Илья Алексеевич. – Драматург. Написал пьесу, хотел предложить ей главную роль.

– Вот как? – Лянин встал и пошатнулся. – И как называется ваша пьеса?

– «Трехбортовый карамболь», – как можно невиннее сообщил сыщик.

– По-моему, довольно глупое название.

Было заметно, что внутри у молодого человека все клокотало и он искал повода, чтобы выплеснуть страсть.

– Там и для вас роль есть, – добавил Илья Алексеевич, с интересом ожидая дальнейших действия господина артиста.

– Премного благодарен – не нуждаюсь!

– Как знаете, – пожал плечами Ардов и положил букет на столик.

– И выглядите вы довольно глупо, господин писатель! – дерзко выкрикнул Лянин и приблизился к сыщику вплотную.

– Ну, по крайней мере, я не пугаю прохожих фальшивой бородой, – холодно проговорил Илья Алексеевич, не мигая глядя в глаза несчастному воздыхателю.

Лянин растерялся и зашевелил губами как рыба, не сразу найдя что ответить.

– Это не ваше дело! – наконец выкрикнул он. – Если вы еще раз заявитесь сюда с этим пошлым букетом, предупреждаю – будете иметь дело со мной! Я запрещаю вам, слышите?

Развернувшись, Ардов медленно вышел из уборной и отправился по коридору. Со сцены доносился тенор царя Спарты: «Я Менелай благородный, лай благородный, лай благородный. Все – мои друзья». «И все – его друзья», – тут же подтвердил хор. «Живется мне превосходно, не превосходно, не превосходно. Муж Елены я…»

В гримуборной растрепанный артист схватил оставленный Ардовым букет и яростно затолкал его в корзину для мусора. Потом повалился на гримерный столик и зарыдал.

Глава 10. Деловое предложение

На ужин Илья Алексеевич отправился к Баратовым. Шура был в ударе. Выложив все последние сплетни Министерства иностранных дел, где он, по собственному признанию, весьма патриотически протирал штаны, молодой человек вдруг хлопнул себя по лбу:

– Совсем забыл! У меня же к тебе деловое предложение!

Илья Алексеевич с опасением взглянул на друга.

– Ты же у себя в полиции сталкиваешься с преступниками, верно?

Ардов кивнул.

– Наверняка среди них попадаются и те, которым присудят смертную казнь, так?

Еще не понимая, куда клонит собеседник, Илья Алексеевич высказался обтекаемо:

– Уложение о наказаниях предусматривает смертную казнь за умышленное убийство, изнасилование, разбой, грабеж, уничтожение чужого имущества…

– И только после высочайшего рассмотрения приговора, – сочла нужным вставить Анастасия Аркадьевна.

– Отлично! – воскликнул Шура. – Просто замечательно!

– Если же имеются смягчающие обстоятельства, то смертная казнь заменяется каторгой, – добавил Ардов, желая вслед за княгиней подчеркнуть наличие гуманистического духа в законе.

– Теперь же слушайте мою историю! – нетерпеливо начал Шура. – Недавно в Англии одного преступника приговорили к повешению. Явившись на эшафот, он потребовал исполнения права, данного каждому перед казнью, а именно – сказать несколько предсмертных слов собравшимся. Ему, естественно, разрешили. Он сам сунул голову в петлю и, когда площадь замерла, в полной тишине проорал во все горло: «Лучшие пирожные на Пиккадилли, 162!»

Последнюю фразу Шура прокричал что есть мочи, изображая самого этого преступника с петлей на шее, и захохотал, будучи более не в силах сдерживать восторг, который вызывала в нем эта история.

Княгиня и Ардов переглянулись.

– Его казнили? – на всякий случай уточнил Илья Алексеевич.

– Палач тут же столкнул его с пьедестала! – все еще продолжая хохотать, ответил Шура и взмахнул рукой.

– Странно… – промолвила Анастасия Аркадьевна. – Зачем было выкрикивать перед смертью эдакую глупость?

– Неужели не ясно? – удивился молодой князь, потихоньку приходя в себя. – Этот преступник получил обещание от хозяина кондитерской заплатить родственникам десять тысяч фунтов!

Анастасия Аркадьевна все еще не понимала смысла истории.

– Это же реклама, mre[37]! – протянул Шура. – Как сказал Людвиг Метцль, «объявление – двигатель торговли!». Теперь этот магазин известен всему Лондону! Он у всех на устах. Представь сама: единственные слова, которые услышала толпа перед казнью, – адрес, где делают лучшие пирожные в городе. Разве тебе не интересно было бы проверить, прав ли преступник? Хотя бы просто для того, чтобы отдать дань выдумке и изобретательности этого кондитера!

– Какой ужас.

– Да почему ужас? Если не своей бестолковой жизнью, то хотя бы смертью преступник принес пользу родным.

– У нас это невозможно, – сказал Ардов.

– Почему это? Я уже договорился с кондитерским магазином Вольфа, они согласны попробовать. Сумма небольшая, но для первого раза…

– Я не позволю, – строго произнесла княгиня.

– Да почему?! – Шура вскочил из-за стола. Он никак не ожидал, что эта забавная история будет воспринята близкими так непримиримо. – Настает новое время, оно требует новых идей. Скоро заработать состояние можно будет исключительно умом, а не только лишь продав нечто за цену, превышающую издержки производства, – запальчиво проговорил молодой человек, демонстрируя неплохую осведомленность в вопросах сущности прибыли и процента, изложенных в «Капитале» Маркса.

Он хотел добавить что-то еще, но Ардов успел вставить важное уточнение:

– У нас публичное исполнение смертной казни запрещено.

Шура выдохнул набранный было в легкие воздух, который намеревался потратить на новый пассаж.

– Вот уже пятнадцать лет как, – докончил Илья Алексеевич.

Шура молча вернулся за стол, заправил салфетку и как ни в чем не бывало продолжил терзать бифштекс. Единственный наследник княжеской фамилии вове не был глупым, напротив – обладал и умом, и сообразительностью, был начитан, образован, наблюдателен, не пребывал в плену иллюзий насчет суровой правды жизни, мог при необходимости проявить и расчетливость, и даже цинизм, а то и удивить совершеннейшей беспринципностью. Вместе с тем в душе его сохранялись какая-то наивная восторженность и почти детская легкомысленность, которые он привык легко пускать в ход, зачастую создавая у окружающих превратное о себе представление, что, впрочем, умело обращал на пользу – с глупыми, как известно, меньше таятся. Эмоции никогда не брали над ним полного верха и не могли помешать критически оценивать происходящее в самых напряженных обстоятельствах. Вероятно, это качество передалось ему от матери, Анастасии Аркадьевны, которая тоже с легкостью ввергала себя в состояние наивной простоты, умея при этом сохранять и остроту взгляда, и трезвость мысли.