Герой империи. Сражение за инициативу Маркова Юлия

– Хватит, – с решительным видом сказал каперанг Малинин, – никто не собирается распылять на атомы или еще каким-нибудь способом уничтожать корабль клана Синих Огней. У нас достаточно возможности, чтобы незамеченными подойти на короткую дистанцию и, оглушив вражеский корабль парализаторами, взять его на абордаж…

– Я, – сказала Малинче Евксина, – через посредство бортового психосканера могу попытаться связаться с мозгом корабля.

– Скорее всего, – парировала первый навигатор Визал Ала, – кораблем класса «Корсар» управляет мозг темной эйджел, и поэтому с ним должна связываться я, а не ты…

– Брэк! – сказал каперанг Малинин. – На связь с управляющим мозгом «Корсара вы будете выходить по очереди. Но должен напомнить: если клан Синих Огней вырастил этот Корабль из собственного эмбриона, то его мозг будет безоговорочно предан своей матроне и ее клану. И вот тогда, если вы позовете его и не сумеете уговорить его сдаться, то серьезного боя избежать уже не удастся. Поэтому, прежде чем окликать Корабль Синих Огней, вам нужно вскрыть взаимоотношения у него на борту и сделать соответствующие выводы. Только на основании точных данных я смогу сделать выбор между переговорами и внезапным стремительным абордажем. На этом все, в дальнейшем возражения не принимаются. Всем нам следует помнить, что на нынешний момент главная наша задача – сражение с армией дейчей за инициативу в последней для Старой Земли планетарной войне. И только потом мы начнем думать о том, как бы половчее ударить по приближающемуся врагу из космоса.

10 августа 1941 года, поздний вечер. Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина.

Известие о появлении в Солнечной системе космического корабля, принадлежащего вольному (дикому) клану темных эйджел, привело вождя советского народа в некоторое смущение. А ну как имперские товарищи, позабыв про войну с гитлеровской Германией, переключатся на свои космические проблемы? Но прибывший с «Полярного Лиса» с докладом бригадный комиссар Щукин успокоил вождя.

– Нет, товарищ Сталин, – покачал он головой, – наши союзники из космоса верны своим обязательствам, а приближающимся к Земле кораблем они займутся после того, как закончится предстоящее нам решающее Смоленское сражение, когда вермахт, потерпевший очередное тяжелое поражение, будет лежать в нокдауне. Но я должен сказать еще вот что. Капитан первого ранга Малинин намеревается не уничтожить чужой корабль, а взять его на абордаж и принудить клан Синих Огней к капитуляции, после которой, по имперским правилам, обычно следует предложение возглавляющей клан матроне принести присягу на верность нашей стране. И принимать эту присягу, по их имперским понятиям, предстоит вам, как главе строящейся империи…

Вождь жестом прервал бригадного комиссара.

– Погодите, товарищ Щукин, – сказал он, – для начала расскажите подробней, что такое клан в представлении диких темных эйджел, а также о том, почему за капитуляцией непременно должно последовать предложение побежденному клану перейти на нашу сторону. Не слишком ли это опасно – брать на службу вчерашних врагов?

– Клан, товарищ Сталин, – ответил бригадный комиссар, – это такая большая семья, и состоит он из дочерей, сестер и тетушек текущей матроны. Как правило, один клан – это один корабль, являющийся общей собственностью всех членов этого клана. Темные эйджел не признают за отдельными индивидами права владеть движимой и недвижимой собственностью, объектами имущественного права могут выступать только кланы. Внутри клана у них все общее, тем более что в своих кораблях с управляемым климатом темные эйджел не носят одежды и разгуливают в костюмах Евы. Как и у многих видов животных, потомство в клане у темных эйджел приносит только доминирующая самка, а остальные обеспечивают ее потомство заботой. Впрочем, поскольку живут эйджел очень долго, такие ситуации бывают нечасто. Иногда кланы делятся. Выглядит это очень похоже на роение пчел, только о гнезде-корабле в таком случае заботятся заранее. Сначала клан должен разбогатеть настолько, чтобы суметь купить новый корабль… Правда, иногда случается по-другому и в ход идет обыкновенный захват. Побежденных в таком случае просто уничтожают. У темных эйджел, у которых все основано на кровном родстве, просто не принято брать чужаков в семью, несмотря ни на какие клятвы. Для империи, напротив, кровь – это ничто, а убийства побежденных находятся под строгим безусловным запретом. В этом отношении они полностью противоположны как диким темным эйджел, так и Гитлеру с его сворой. Но за дикими темными эйджел есть еще одна особенность. Их матроны могут быть полными суками, не щадящими ни женщину, ни ребенка только потому, что те не являются им родней, но в то же время они фанатически верны принесенным клятвам и сентиментально относятся к собственной родне. Не было еще случая, чтобы свободный выбор между смертью для всех и верной службой на благо Империи какой-нибудь клан выбрал смерть. Также не было случая, чтобы хоть один клан изменил своей клятве. Да и не может там быть измены, поскольку, по древним обычаям тех же эйджел, победитель должен удочерить всех побежденных, и с того момента они становятся плоть от плоти и кровь от крови победоносной империи. А ведь темные эйджел – это не абы кто, а новые тактики и пилоты будущей Империи…

– Вы можете не уговаривать меня, товарищ Щукин, – буркнул Сталин, – я сам все прекрасно понимаю. Но одно дело – вступать в контакт с уже цивилизованными Империей существами, и совсем другое – с дикими темными эйджел, которые, как сказала мне товарищ Малинче Евксина, не более чем дикари, которых специально приспособили для жизни на просторах галактики, не сумев исправить ни одного их ключевого недостатка.

Бригадный комиссар тяжело вздохнул.

– Да, товарищ Сталин, – ответил он, – это действительно так. И что хуже всего – исходным материалом для создания эйджел, – что светлых, что темных, – послужили не дикари нашего времени, а представители вида-предшественника, отличавшегося от современного нам человека разумного только образом мышления. И этот образ мышления не подразумевает почти никакой творческой деятельности, конструирования и так далее. Преимущество эйджел в том, что они намного лучше людей обыгрывают стандартные ситуации. Из столетия в столетие эйджел воспроизводят образцы, заданные им Древними, а длинная жизнь и связанный с ней здоровый консерватизм только усугубляет эту ситуацию. И в то же время, когда темные эйджел действуют в рамках Империи, заодно с другими расами, когда достоинства складываются, а недостатки исчезают, они непременно добиваются самых выдающихся результатов. По-научному это, кажется, называется «симбиоз».

– Отлично, товарищ Щукин, – сказал вождь, – а теперь поясните мне свои слова про усыновление, то есть удочерение, подчиненных – какое отношение оно должно иметь к присяге на верность Советскому Союзу…

– У большинства примитивных народов, – сказал бригадный комиссар, – лояльность к существующим порядкам проистекает только из чувства кровного родства. У них же названное родство, то есть усыновление, удочерение и так называемое побратимство по силе создаваемых связей ничуть не уступает кровному. Когда какой-то посторонний необходим для усиления племени, то его банально усыновляют. Я консультировался у наших историков, и они говорят, что в данном случае империя принудительно стала заниматься весьма прогрессивным делом, заменяя у эйджел родовую общину соседской… Диких (как они говорят, «доимперских») эйджел порядки на «Полярном Лисе» должны шокировать не меньше, чем нас с вами.

– Интересное наблюдение, товарищ Щукин, – сказал Сталин, мягко прохаживающийся по толстому ковру, – но этого совершенно недостаточно для того, чтобы создать универсальную теорию, объясняющую все многообразие взаимодействий в сложносочиненном и сложноподчиненном обществе. И это совсем не значит, что мы собираемся игнорировать имперскую социоинженерию. Совсем нет. Просто мы не эйджел, которые могут слепо принять на веру и в течение десятков тысяч лет бездумно копировать готовый образец. Нет, – прежде чем называть это наукой, нам необходимо проверить все преподанные нам постулаты на истинность, и только после этого они смогут называться наукой. Надеюсь, это вам понятно?

– Да, – товарищ Сталин, – согласился бригадный комиссар Щукин, – понятно.

– Тогда вы можете идти, – отпустил вождь своего помощника, – возвращайтесь на «Полярный Лис» и продолжайте исполнять свои обязанности. Я думаю, что наблюдение за непосредственным контактом имперских и диких темных эйджел будет весьма полезным делом. Дело в том, что в учебниках по социоинженерии, которые мне были предоставлены, рассматриваются ситуации только внутри чисто человеческих сообществ, не имеющих включений темных и светлых эйджел, горхов и сибхов; а нам нужна полная картина, во всем ее многообразии.

17 августа 1941 года, утро. Группа армий «Центр», окрестности города Быхова, КП 2-й армии вермахта.

Командующий армией вермахта генерал-полковник Максимиллиан фон Вейхс.

Сегодня исполнилось ровно восемь недель с тех пор, как полоумный ефрейтор приказал начать эту дурацкую войну с русскими. По плану «Барбаросса», к этому моменту мы уже должны были выйти на линию Архангельск-Астрахань, после чего, закончив боевые действия в большевистской России и приняв безоговорочную капитуляцию у остатков их правительства, приступить к переброске свои части в Центральную Азию, чтобы на следующий год через перевалы Афганистана вторгнуться в Индию. Но реальность оказалась иной. Я признаю, что ошибался, когда думал, что в срыве блицкрига виновны только пришельцы с небес. Черта с два. Они только обострили главную проблему этой войны – настолько, что она стала очевидна с первых же дней.

Главная ошибка ефрейтора в том, что он вообще начал эту войну. С чего он вообще взял, что русских большевиков легко победить? Наши первые успехи объяснялись исключительно внезапностью нападения и предательством части генеральской верхушки, но русские солдаты и младшие офицеры, даже застигнутые врасплох, дрались яростно, с самозабвенным отчаянием, и окончательно разгромить мы их смогли только после того, как у сражающихся в изоляции большевистских частей закончились патроны и снаряды. Если отбросить пропагандистские заявления доктора Геббельса, то становится ясно, что большевистские генералы отдавали идиотские и прямо предательские распоряжения, раздергивали на части боеспособные соединения, вносили хаос и дезорганизацию, а русские солдаты все равно, уже не надеясь ни на что, продолжали сражаться с нами подобно древним берсеркерам. Так, наша 34-я пехотная дивизия, пытавшаяся с юга замкнуть малое кольцо окружения вокруг Белостокского котла, оказалась буквально стоптана этими безумцами, штыковыми атаками, прокладывавшими себе дорогу из окружения. Впервые с начала войны (имеется в виду с 1-го сентября 1939 года) соединение вермахта пришлось бросить тяжелое вооружение и отступить, чтобы не подвергнуться разгрому и уничтожению. И именно в таком состоянии пришельцы застигли отступающих русских. Очевидно, увиденное им понравилось. Не каждая армия способна воевать в таких безнадежных условиях.

Генерал-фельдмаршал фон Клюге сказал, что он сразу почувствовал на той стороне жесткую волю нового командования, которое совершенно по-новому стало перевязывать разорванные нами нити. Как удалось выяснить абверу (всего-то через полтора месяца после тех событий), командующему пришельцев удалось добиться, чтобы окруженная группировка подчинялась непосредственно Москве и решала стратегическую задачу сорвать продвижение вглубь России соединений второй танковой группы. И это ему удалось.

Если не считать побоища в Минске, сражение за мало кому известную станцию Ивацевичи стало одним из самых кровопролитных эпизодов этой войны. Выходящие из глубокого окружения русские войска, как вытекающий из пробитого бака бензин, подпитывали пламя этой битвы ровно до тех пор, пока вторая танковая группа не прекратила своего существования. Изрядно потрепанный ударами с воздуха двадцать четвертый мотокорпус тут не в счет. В плен попал даже сам выскочка Гудериан – как и предрекали многие, однажды он все-таки зарвался и переоценил свои возможности.

Более того, пришельцы даже смогли эвакуировать гарнизон осажденной крепости в Бресте. Бой за крепость был коротким, но крайне ожесточенным, в результате чего наша 45-я пехотная дивизия, осаждавшая крепость, понесла тяжелые потери. Погиб и командир дивизии генерал Шпипер, зато тяжелая пехота пришельцев, задействованная в этой операции, сумела эвакуировать из крепости всех русских до последнего, включая мелкие изолированные группы и тяжелораненых. Правда, сразу после этих событий началась кровавая бойня в Минске, по сравнению с которой акция пришельцев в Бресте уже казалась нам обыкновенной пощечиной.

Вот так на нашем горизонте появилась грядущая Империя. Сейчас, когда я знаю о ней гораздо больше, чем тогда, я понимаю, почему имперцы с такой яростью сражаются против нас на стороне большевиков. Их империя состоит из множества наций и даже рас, обитающих на различных планетах, и хоть они не равны друг другу, ни на ком из имперских граждан не стоит клеймо недочеловеков. Курт говорит, что каждая раса и нация в империи имеет свое законное место под солнцем, ибо у каждой из них есть свои недостатки и достоинства. Одни чудовищно сильны физически, другие очень умны, третьи усидчивы и трудолюбивы, что незаменимо при сборке сложнейших приборов, третьи воинственны, четвертые являются прирожденными пилотами, а пятые… в общем, это уже неважно. В биологии такое сосуществование называется симбиозом. Некоторые расы вообще не смогут существовать вне пределов Империи, другие, оказавшись без ее поддержки, будут влачить жалкое существование. И, главное, имперская пропаганда внушила всем им (даже тем, кто имеет весьма отдаленное отношение к человеческому роду), что все они – русские, если не по крови, то по духу. Настоящих русских там абсолютное меньшинство (так же, как в живом организме доля нервной ткани составляет всего несколько процентов), но именно они делают Империю тем, что она есть.

В большевистской России все почти также, только русские представляют среди ее населения абсолютное большинство. Но стоит их куда-нибудь убрать – и огромная страна рассыплется на сотни враждующих племен… Только это все бесплодные мечты, ведь даже без вмешательства пришельцев рано или поздно русские сами отстранили бы от командования своих дураков и предателей и остановили нашу армию (если не на Днепре, то на Дону и на Волге), имея еще достаточно ресурсов для продолжения борьбы. Этот вывод можно сделать по тому, что даже там, где никогда не было никаких пришельцев (в Прибалтике, на Украине и в Бессарабии) сопротивление русских армий при первых же неудачах вермахта возросло настолько, что наше наступление насмерть увязло в укрепрайонах линии Сталина. Воспользовавшись передышкой, выигранной для них пришельцами, русские насмерть вцепились в эти укрепления, построенные по стандартам прошлой войны, так что сдвинуть их оттуда теперь не представлялось возможным.

В результате восьми недель почти непрерывных боев вермахт понес такие потери, что теперь способен был наступать только в полосе двести километров, и то без всякой гарантии на успех. С передовых наблюдательных пунктов было видно, что на том берегу Днепра русские непрерывно продолжают строить свои укрепления, рыть странные зигзагообразные линии траншей, натягивать колючую проволоку, заменять открытые пулеметные гнезда деревоземляными огневыми точками. А у нас только два дня назад кое-как начала функционировать железная дорога. Если прежде грузы везли на машинах двести пятьдесят-триста километров, то теперь расстояние от станции разгрузки до дивизионных тылов сократилось в десять раз. Но это не большое утешение, поскольку железная дорога тоже находится под постоянными ударами большевистской авиации и диверсантов. Если груз находится в пути, нет никакой гарантии, что он не окажется под откосом после подрыва полотна и не сгорит на станционных путях во время налета «белых демонов». Хуже всего, говорят, дело обстоит с диверсантами. В наших тылах действуют не только специально подготовленные отряды большевистских фанатиков из НКВД, но и остатки окруженных и разгромленных частей, до которых вражеское командование всеми силами доводит директиву о развязывании в наших тылах полноценной партизанской войны. И это в условиях, когда на счету каждая тонна горючего, каждый ящик с патронами и каждый снаряд к пушке.

Особенно скверно дела со снабжением обстоят в приданном нашей армии сорок восьмом мотокорпусе – он имеет сейчас всего одну заправку топлива вместо десяти (в крайнем случае, пяти), положенных на момент начала наступления. Даже если удастся форсировать Днепр и прорвать линию фронта, (в чем я сомневаюсь) то «ролики» генерала Кемпфа встанут примерно через восемьдесят километров пути по ужасным русским дорогам, после чего их голыми руками сможет взять любое русское пехотное соединение. Панцеры без бензина – это не панцеры, а железные коробки с пушками и пулеметами; сопровождающая же их мотопехота после того как встанут все мотоциклы, грузовики и бронетранспортеры, мигом потеряет все свои преимущества. Будем надеяться, что за две недели до начала наступления, назначенного на второе сентября, все успеет наладиться… Но все-таки я бы не особо на это надеялся. Ведь, как докладывает разведка, к врагу тоже подходит подкрепление, подвозятся боеприпасы и все необходимое для того, чтобы рубеж Днепра стал для нас непреодолимой преградой. А самое главное – на той стороне у русских очень инициативный и деятельный командующий армией (совсем не чета тем остолопам, которых мы встретили у самой границы). Видно, что под его руководством русские войска с энтузиазмом готовятся встретить наше наступление. Форсирование Днепра будет трудновыполнимой задачей, даже если нам во фланг не ударит Минский Мясник, со своей ударной группировкой расположившийся в Бобруйском выступе за правым флангом нашей армии. По крайней мере, у нашей разведки нет сведений о том, что он сменил или собирается сменить место дислокации. Уж больно удобная там позиция для того, чтобы попытаться подрезать наш наступающий клин.

При этом и меня, и фельдмаршала Клюге, как и многих других, терзают смутные сомнения по поводу того, надо ли нам вообще лить кровь германских солдат в этой безнадежной войне… На фоне угрозы уничтожения Германии и самих немцев второе место в единой и единственной империи человечества кажется нам вполне достойным того, чтобы за него побороться. Мы уже знаем (а если о чем не знаем, то догадываемся), что ефрейтор решил отдать Германию имперцам и русским только в виде развалин, заваленных трупами наших женщин и детей, потому что мы, мужчины, должны погибнуть еще раньше. Но нам такое развитие событий не нравится. Нам необходимо только вступить в переговоры и получить от противоположной стороны надлежащие гарантии (как для себя лично, так и для всего германского народа) того, что в Германии после капитуляции будут установлены именно имперские, а не большевистские порядки. Мы хотим сохранить свободу для частного предпринимательства и быть уверенными, что люди, не замешанные ни в какие преступления, смогут сохранить собственность и положение в обществе. Фельдмаршал фон Клюге говорит, что как только он получит ответы на все интересующие его вопросы, эта война закончится так же неожиданно, как и началась, а несчастный ефрейтор «нечаянно» уйдет в небытие. Он не оправдал доверия нации и потому должен умереть – во имя того, чтобы жили все остальные немцы… Аминь.

19 августа 1941 года, полдень мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

генерал-полковник вермахта Гейнц Гудериан (военнопленный).

Стихотворения Лермонтова о сидящем в темнице горном орле Гейнц Гудериан не знал, но ощущал нечто подобное описанному русским поэтом. Подбили на самом взлете, оторвали от любимого дела, засунули в камеру без окон, кормят три раза в день отборными русскими народными блюдами… и даже не допрашивают. Не до тебя, мол, сейчас.

Быстроходный Гейнц мерил свою маленькую камеру шагами и думал, что это все чудовищно, невыносимо и оскорбительно. Его, величайшего гения танковой войны, поймали, можно сказать, на поле боя, спеленали по рукам и ногам, а потом засунули в кутузку, будто кадета-первогодка, прошрафившегося пьяным дебошем и оскорблением старшего по званию.

Тут, в логове пришельцев, он ничего толком и не видел, – только своих конвоирш (вот это женщины!) и коридоры, по которым его провели от шлюза до двери камеры в корабельной тюрьме. Впрочем, такой же интерьер можно было бы организовать и где-нибудь на Земле (так думал Гудериан, и эта мысль его почему-то немного успокаивала) – для этого достаточно было бы обзавестись подземным ангаром, стены коридоров оборудовать искусственной вентиляцией, обшить матово блестящим металлом, а в качестве светильников использовать лампы неизвестного типа… Одних только этих удивительных ламп, источающих чистый и холодный белый свет, вполне хватало для того, чтобы показать, что он в плену именно у пришельцев, а не оказался передан разведке большевиков.

Перемены в судьбе немецкого генерала наметились после завершения Приграничного сражения, когда все четыре арьергардные советские группировки, рыча и огрызаясь на наседающие передовые германские части, уже отошли на восток, к основному рубежу обороны. Советское командование с помощью новых союзников сумело выиграть время для развертывания Западного фронта второго формирования, а главная ударная группировка дейчей понесла тяжелые (на самом деле невосполнимые) потери, после чего у Ватилы Бе появилось время заняться новой игрушкой. Тем более что к тому моменту и сам Гудериан, качественно промаринованный в полном одиночестве, достаточно размяк и уже был готов к предстоящему разговору со своими пленителями.

Да уж – больше месяца Быстроходный Гейнц не видел ни одного человеческого лица и не слышал ничего, кроме звуков собственного голоса. Сейчас, чтобы не сойти с ума, он заговорил бы и с фонарным столбом, а не то что с офицером противника. Разумеется, он клялся сам себе, что не выдаст на этом допросе никаких тайн, но тут же приходил к пониманию, что если бы его похитителям были интересны какие-нибудь военные или государственные тайны, то его уже давно бы допросили без всяких сантиментов и выжали из него все сведения буквально досуха. Но так как допросов не было, то выходило, что пришельцам, сражающимся на стороне большевиков, и так ведомы все мыслимые и немыслимые тайны Третьего Рейха… На самом деле было еще не время.

В связи с подготовкой грядущего Смоленского сражения Ватила Бе снова отложила беседу со своим пленником и вспомнила о нем только сейчас, после того как появившийся на горизонте «Корсар» напомнил, что ставка в этой игре значительно больше, чем победа правильной стороны во внутрипланетарной войне. В схватке с кланами эйджел новорожденной Империи потребуются все, какие только возможно, человеческие ресурсы.

И вот, спустя полтора месяца с момента пленения (Гудериан, как всякий приличный пленник, делал на стене отметки пуговицей от мундира), впервые за все время дверь камеры раскрылась…

Перед взором пленника предстала особа, которую тот меньше всего ожидал тут увидеть. И это буквально ошеломило его – настолько, что он мог только молча моргать, глядя на странное существо явно женского пола, которое взиралло на него с холодным равнодушием. В представлении генерала вражеский командующий должен был быть подтянутым мускулистым мужчиной европейского облика, с жесткими «орлиными» чертами лица и суровым взглядом серых глаз – именно такого он и ожидал увидеть изо дня в день. Этот образ настолько закрепился в его воображении, что появление Ватилы Бе (а это была именно она во всем блеске своей внеземной красоты) привело его в сильнейшее замешательство, какое ему крайне редко приходилось испытывать. Подумать только – девица! Высокая, с ярко-рыжими волосами, с матовой кожей темно-серого цвета и длинным тонким хвостом, украшенным кокетливой кисточкой… Да-да, действительно хвост, это не обман зрения и не галлюцинация… Нет, мундир с орденскими планками и нашивками в данном случае тоже имел место, но несчастный просто не обратил на него внимания, совершенно сбитый с толку внешним обликом визитерши. Чего уж там говорить – каперанга Малинина, в полной парадной форме, при всех орденских планках и нашивках, он бы легко воспринял в качестве противника-победителя… А вот эта «женщина» в его шаблоны не вписывалась, разрывая их с ужасным треском. Впрочем, генерал, невзирая на одолевшую его оторопь, не мог не отметить, что эта «дама» по-своему весьма хороша собой, как-то демонически, по-адски привлекательна… Она выглядела достаточно молодой – об этом говорила ее плавная грация и юное лицо; и лишь в глазах ее отчетливо светилось что-то древнее и мудрое, нечеловеческое… И из-за этого свойства Гудериан старался не встречаться с ней взглядом – он не желал чувствовать себя подобно кролику перед удавом… Но все же удержаться не мог.

Если бы он был искренне верующим, то, наверное, испытал бы непреодолимое желание завопить: «Изыди, нечистая сила!» и принялся бы истово осенять себя крестом (как это положено у католиков и протестантов – слева направо). Но в Бога Гудериан не верил. Иначе каким образом, фактически создавая с нуля германские панцерваффе (танковые войска) он дал им в качестве эмблемы череп со скрещенными костями (так называемая «Мертвая голова»)? Из-за черных комбинезонов да черепов на пилотках и фуражках советские солдаты частенько принимали панцерманов за эсесовцев, в силу чего, взяв в плен, расстреливали их без всякой процедуры у первого попавшегося куста…

Но сейчас он, конечно же, и не думал об этом. И уж тем более ему не пришло в голову молиться или еще как-то взывать к Господу. Гудериан чувствовал себя обреченным; холодный ужас растекался по его спине липкими струйками. Ему представилось, что это исчадие пришло за ним лично, чтобы за все грехи утащить прямо в ад к своему ужасному господину, который уже ждет его, кровожадно ухмыляясь и раскрыв в смертельном объятии свои когтистые лапы…

В свою очередь, Ватила Бе смотрела на Гудериана совсем другими глазами, нежели на Рокоссовского, к которому хумансовская половина ее сознания испытывала симпатию и женский интерес (что не мешало ей как темной эйджел видеть в нем на тот момент перспективного биологического партнера для продолжения рода). Добившись своего и почувствовав внутри себя зарождение новой жизни, Ватила Бе не утратила теплых чувств к отцу будущего ребенка. Она даже допускала, что все сложится так, что на какое-то время они с Рокоссовским, как это положено у хумансов, даже смогут создать между собой парную семью. Она сама родилась и выросла в такой семье, гордилась как своей матерью, так и отцом, и не видела в подобном будущем ничего плохого. Но прежде всего было необходимо завершить эту войну и сделать страну Эс-Эс-Эс-Эр доминирующим государством на планете.

Однако в случае с этим тактиком дейчей (действительно незаурядным) обе половины ее сознания были полностью согласны между собой в том, что для нее он – только «экземпляр», и не более того. И дело даже не в том, что Быстроходный Гейнц воевал на противной стороне и служил враждебной идее, несовместимой с идеей Империи, а в том, что он ощущался ею как некий чужеродный элемент, перед которым у нее не возникало желание открыться. В таком случае никаких личных отношений в данном случае быть не может – только дело и ничего кроме этого. Впрочем, сейчас личных отношений Ватиле и не требовалось. Один раз уже переиграв Гудериана на поле боя, она сейчас собиралась интеллектуально его отпрепарировать – чтобы, подвергнув этого хуманса позитивной реморализации и инверсии мировоззрения, через него, как через мост, получить доступ к другим тактикам дейчей из той же когорты. Замечательно, если конец войны будет бескровным и стремительным. Для начальной фазы построения Империи самое главное – чтобы все прочие игроки за планетарной шахматной доской не успели изготовиться к тому, что их ждет. Опережение противника в развертывании – любимый прием не только тактиков дейчей; темные эйджел тоже любят это стандартное положение и применяют его с большим искусством.

А в том, что данный «клиент» может очень быстро пройти через процесс инверсии и из врага превратиться в потенциального союзника, Ватила Бе не сомневалась. Для этого данный экземпляр хуманса был достаточно умен, требовалось только немного приглушить одни процессы в его мышлении и подстегнуть другие. Не придется даже обращаться за помощью к Малинче Евксине, ведь некоторым социоинженерным приемам тактиков учат с той же серьезностью, как и непосредственно военному делу. Но тем не менее во всех этих манипуляциях не было ничего личного – лишь голый расчет опытного тактика, вербующего бывшего противника в союзники-консультанты.

– Добрый день, герр Гудериан, – на чистейшем хохдойч, с оттенком участливой заботливости в голосе, сказала главный тактик «Полярного Лиса», – нет ли у вас каких-нибудь нужд, жалоб, просьб или предложений?

Некоторое время Гудериан, не ожидавший такого начала разговора, ошарашенно смотрел на визитершу, потом выдохнул и медленно, с трудом разлепляя губы, произнес:

– Кто вы такая, черт вас возьми? Сама фройлян Сатана?

– Фи, герр Гудериан, – сморщила нос Ватила Бе и чуть склонила набок свою милую головку, – как вам не стыдно так вести себя с дамой! Не ожидала от вас такого. Вы бы еще на меня с кулаками набросились, как какой-нибудь мужлан…

Этот ответ – такой чисто женский, даже несколько кокетливый, сказанный грудным, едва ли не мурлыкающим тоном – был совершенно неожиданным для немецкого генерала, отчего он удивился еще больше. При этом весь его мистический ужас сдулся до размеров пылинки. Он вдруг расслабился, ощутив даже легкое головокружение, смешанное с неловкостью.

– Извините, фройлян! – Гудериан одернул свой помятый несвежий мундир. – Но все равно… не могли бы вы представиться, чтобы я знал, как к вам обращаться? И вообще, сообщите мне, пожалуйста – что тут, черт возьми, происходит? А то меня схватили, засунули в мешок и уже почти полтора месяца мне ничего неизвестно о том, что творится в окружающем мире…

Гостья Гудериана усмехнулась, глядя на него с высоты своего роста, и гордо ответила:

– Мое имя Ватила Бе, герр Гудериан… И я служу на этом корабле главным тактиком. Имперское флотское звание у меня фрегаттен-капитан, в местной Красной Армии товарищ Сталин присвоил мне звание генерал-лейтенанта и назначил главным военным консультантом при Генеральном штабе. – Теперь в ее голосе явственно звенела сталь. – Это под моим чутким руководством русские окруженцы, которых вы уже сбросили со счетов, нанесли вермахту тяжелое поражение и при этом почти полностью уничтожили вашу вторую панцергруппу. Мы не смогли отменить тяжелых последствий беспечности местного русского командования, но зато нам удалось сорвать ваши планы по глубокому продвижению на территорию страны Эс-Эс-Эс-Эр. План молниеносной войны приказал долго жить, и теперь вашей стране Германия в очередной раз предстоит до дна испить горькую чашу поражения…

– Я вам не верю, фройляйн Ватила! – горестно вскричал пораженный Гудериан, не в силах сдержаться, – такого не может быть, потому что… потому что просто не может быть, никогда!

– Ну почему же не может… – хмыкнула та, – очень даже может. Но то, что произошло в районе Слоним-Ивацевичи, буквально меркнет перед событиями в Минске. Ведь ваша танковая группа туда не успела, и не могла успеть, а потому генералам Готу и Штраусу пришлось самостоятельно отдуваться в кровавой мясорубке уличных боев. Возьмите битву за Ивацевичи, которую вы уже проиграли, умножьте ее на сто и поместите в крупный город с его каменной застройкой. После двух недель самых ожесточенных боев город, из которого заблаговременно эвакуировали мирное население, оказался завален трупами ваших солдат и сгоревшей техникой. Сейчас те ваши солдаты, которым удалось выжить, завидуют своим мертвым товарищам, потому что ваши госпитали, до потолков заполненные ранеными, не имеют ни необходимого количества персонала, ни коек, ни перевязочных средств и медикаментов. Когда вы планировали эту войну, то никому из ваших командующих не приходило в голову, что она будет существенно отличаться от легких прогулок по Польше и Франции. И особо должна отметить, что для организации той бойни мне не пришлось прикладывать никаких особых усилий. Я всего лишь нашла способного русского тактика и посодействовала его назначению командующим обороной этого важного транспортного узла; остальное он сотворил с вами уже сам. Ну что такое один батальон штурмовой пехоты, участвовавший с нашей стороны, когда общее количество сражающихся измерялось десятками и сотнями тысяч… И что самое главное – этот командующий сумел благополучно вывести из разрушенного города ядро своей закаленной в боях группировки и с боями отойти в сторону своих основных сил… и оказалось, что никто из ваших генералов не в силах ему помешать.

– Да Вы еще хвастаетесь этим, как каким-то достижением! – взвился Гудериан, который ни на секунду не усомнился в словах своей собеседницы; он просто не мог себя контролировать, эмоции бурлили в нем и рвались наружу подобно лаве из проснувшегося вулкана. – Вы, вставшая на сторону русских большевиков против настоящей европейской цивилизации…

– Топтали мы вашу цивилизацию, – сказала Ватила Бе с таким ледяным презрением, что тело немецкого генерала вдруг как-то обмякло, точно его придавил к месту огромный невидимый плевок, – причем двумя ногами сразу. Проанализировав государственную структуру вашей страны, мы пришли к выводу, что в будущем она не имеет никаких перспектив и потенциально враждебна нашей Империи – как, впрочем, и такие страны, как Британия, Америка, Япония и все прочие… В какой-то мере мы вам даже благодарны за то, что вы начали процесс расчистки территории Европа от накопившегося на ней государственного мусора, сломав те структуры, которые в противном случае пришлось бы ломать уже нам. Одна лишь страна Эс-Эс-Эс-Эр является естественным нашим союзником, и поэтому мы не колеблясь встали на ее сторону; и теперь все прочие государства, включая вашу страну Германию, пойдут у нас под снос… и только то, что русские большевики сумели построить, так сказать, на коленке за последние двадцать лет, будет превращено в новую империю, созданную на строго научной основе.

Быстроходный Гейнц хотел было еще раз слабо возмутиться, но Ватила Бе жестом руки заставила его заткнуться.

– Я еще не все сказала, герр Гудериан, – произнесла она, – и вам рано говорить последнее слово. Сейчас мы воюем только с вашим государством, но не с народом дейчей. По нашему плану вы, наряду с русскими – одна из будущих главных составляющих будущей Империи, которая гарантирует ей успешное развитие…

– Погодите, фройляйн Ватила… – перебил Гудериан главного тактика «Полярного Лиса», – сейчас вы говорите, что не имеете ничего против немцев, но я же знаю, что на поле боя ваши, гм, воины, убивали немецких солдат всех до последнего, не останавливаясь даже перед тем, чтобы добить раненых…

– Добивать раненых врагов на поле боя первыми начали не мы, а ваши солдаты, которым так приказал ваш предводитель господин Гитлер, – резко ответила та, склонившись к Гудериану. – Вы, дейчи, первыми начали истребительную войну на уничтожение против нашего главного союзника на этой планете, а потому не удивляйтесь тому, что с вами стали расплачиваться той же монетой. Внезапность и вероломство вашего нападения на страну Эс-Эс-Эс-Эр, жертвы мирного населения во время бомбежек городов, а также поставленная вашим командованием цель убить как можно больше русских, а остальных сделать рабами не оставили нам другого выхода, кроме как объявить вашей стране Германия войну без правил. Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь… Так, кажется, записано в вашей священной книге? Но мы никогда, – запомните, никогда! – не назовем вас, дейчей, недочеловеками, ибо каждый разумный должен сам отвечать за свои поступки, за все доброе и злое, что он сотворил в своей жизни, и его раса и нация, которую мы не выбираем при рождении, не имеют к этому никакого отношения. Кровь для нас ничто, а идея Империи – это все. Русской Империи, в которой каждый, если он не патологический лентяй и не полный дебил, сможет найти свое место под солнцем и свою форму служения общей Родине. Все остальные империи, построенные хумансами, ищут счастья только для своих, а русская Империя дает шанс всем.