Морозный ветер атаки Тамоников Александр
На задание убыли двадцать девять человек, вернулись восемнадцать. Они и составили костяк полковой разведки – именно потому, что вернулись.
На переднем крае царил форменный ад. Немцы обстреливали из минометов все, что шевелилось или могло пошевелиться. Разведчики добрались до переднего края, сержант Лазаренко лично забросал гранатами пулеметную ячейку и даже погостил во вражеской траншее. Вернувшись, отчитался: не понравилось. Злые они. И реагируют болезненно, когда по ним стреляешь. В ходе проведения разведки вычислили энное количество огневых точек, их впоследствии подавила артиллерия, и наступление фашистов на этом участке временно заглохло.
Снова выдалось затишье, появилась возможность познакомиться с людьми. Глеб схватился за голову: кого он набрал к себе в разведку? Людей с боевым опытом – раз, два и обчелся. Зато налицо вся палитра строящей социализм страны! Студенты, инженер из конструкторского бюро, агроном, зоотехник, пролетарии с промышленных предприятий, научный сотрудник управления метеослужбы, а рядовой Рунгель и вовсе сотрудник Института гигиены труда и профзаболеваний!
– Вы, наверное, важным делом занимались у себя в институте, товарищ? – не сдержался Шубин, разглядывая невысокого лысоватого бойца с удручающе интеллигентным лицом. – Вы говорите, не стесняйтесь.
Боец молчал, прикусив губу. И выжил он в последнем бою, видимо, по случайности.
– Товарищ Рунгель проводил исследования, как правильно чистить зубы и зачем это надо, – под сдавленные смешки подсказал сосед по строю – смешливый паренек среднего телосложения.
Шубин вздохнул:
– А вы кто? Подсказчиком работали на радио?
– Никак нет, товарищ лейтенант. Рядовой Карабаш. – Боец вытянулся, опасливо кося глазом. – Алексей Юрьевич, если что. Двадцать два года, студент пятого курса Новосибирского института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Учебу не закончил. В Москве – с сентября текущего года, прибыл, чтобы записаться в армию. После войны надеюсь доучиться. Геологом хочу стать.
– Геологом – еще ладно, – проворчал Глеб, – лишь бы не великим пианистом… – Он покосился на Вербина, который с трудом сдерживал смех.
– Зря вы так, товарищ лейтенант, – обиженно забормотал Рунгель, – работа нашего института крайне важна для каждого советского человека и народного хозяйства в целом. Кем мы будем без гигиены труда? И как можно недооценить борьбу с профзаболеваниями? Шахтеры, горнорабочие, те же геологи, водолазы… Вы представляете, что такое профессиональное заболевание?
– Отчетливо, – кивнул Глеб. – Снаряд вчера бабахнул – до сих пор голова болит. Яркий образец профессионального заболевания.
Разведчики засмеялись.
– Я в армии служил, товарищ лейтенант, – обиженно бубнил Рунгель. – Давно это было, зато в артиллерийском полку.
– Это успокаивает, товарищ Рунгель. Да вы не обижайтесь, все в порядке, вы прекрасно проявили себя в последнем бою.
А в целом ситуация удручала. Ребята были толковые, он это чувствовал, но опыта – ноль. Да еще эта чертова «прослойка» – чуть ли не треть личного состава! Но что он имел против интеллигенции? В Конституции 36-го года было ясно сказано: в советском обществе полностью искоренены эксплуататорские классы. Общество состоит из рабочих, крестьян и узкой прослойки интеллигенции – вроде тонкого слоя масла между хлебными ломтями. А чтобы не было непонимания и неуместных ассоциаций с буржуазной интеллигенцией, к последней добавилась приставка – «народная».
– А ты каких будешь, малец? – Глеб озадаченно уставился на хрупкого юнца с пушком на губах. Тот важно надувал щеки и всячески старался казаться взрослым.
– Рядовой Боровкин Максим, – ломающимся голосом сообщил боец. – Живу на Краснопролетарской улице…
– Школу окончил? Мамка знает, что ты в армии?
Боец залился краской. Тема явно была болезненной.
– Мне-то не ври, – строго сказал Глеб. – Сколько лет себе приписал? Говори, не бойся, ты уже в армии – не выгоню.
– Семнадцать мне, товарищ лейтенант…
– А подумать?
– А он уже подумал, – хмыкнул Карабаш.
– Да семнадцать же, товарищ лейтенант…
– Смотри у меня, Боровкин…
Танковые колонны взламывали оборону Красной армии, упорно двигались дальше, растекались по просторам. Полк отступал, пятились соседние полки. Безбожно растянулась линия фронта вследствие обходных маневров гитлеровских войск. 18 ноября 4-й полк получил подкрепление – две сотни рабочих московских заводов. Им даже обмундирование не выдали, пришлось снабженцам на месте фантазировать.
В тот же день майор Комков получил приказ прикрыть город Клин, оставшийся почти без защиты. Был спешно сформирован сводный отряд в количестве четырехсот человек и пешим маршем отправлен в город. Людям Шубина приказали примкнуть к отряду.
Батальоном командовал майор Мошляк, отличившийся в 38-м году в боях у озера Хасан, выпускник Военной академии имени Фрунзе. Но сомнительно, что заслуги майора помогли бы ему наладить эффективную оборону малыми силами. Отряд имел десяток пулеметов, несколько противотанковых ружей, четыре полевые пушки – и больше ничего. Отсутствовали сведения, когда и с какого направления ударят фашисты. Все прекрасно понимали: это смертники, город не удержать. И Верховное командование понимало: Клин обречен. Вопрос лишь в том, как долго можно задержать немцев. В тылу действующих частей разворачивались 20-я и 1-я Ударная армии, им требовалось время для занятия позиций.
К утру 19 ноября сводный отряд вступил в Клин. Город вымер, не работали промышленные предприятия. Большинство населения ушло на юг, оставив дома. Улицы и здания замело снегом, его никто не чистил. По дорогам блуждали бродячие псы, выли голодным воем. Сердобольные красноармейцы их подкармливали.
В пустующем доме на улице Ленина заработал штаб. До северной окраины здесь было метров четыреста. Подразделения заняли северную и северо-западную части города, возводили укрепления, устанавливали пулеметы и противотанковые ружья. Связь имелась только с соседним полком – там было тихо.
В три часа пополудни майор Мошляк вызвал к себе Шубина.
Майор сидел в расстегнутом полушубке на скамье, грел руки над печкой. Рядом лежала карта – объект повышенного внимания комбата. Мошляк был коренаст, обладал волевой квадратной челюстью, цепким взглядом. Он много требовал от подчиненных, но и от себя тоже: брился каждый день, был умерен в еде, спал ровно столько, чтобы не падать с ног. О майоре Мошляке в солдатских кругах ходила добрая молва.
– Подвигай табурет, присаживайся, лейтенант. Чаю не предлагаю, пока еще сам не разобрался, где тут чай. Смотри, у нас без малого пятьсот штыков, пэтээры, пулеметы – вроде достаточно, чтобы удержать одно направление. День-другой простоим. Но только одно направление, заметь. Два и три уже не осилим. Мы же не Фигаро, чтобы метаться… А в город с направления возможного удара ведут три дороги, вот они, смотри. С севера, северо-запада и с запада. Противник где-то там, – Мошляк обвел ладонью пространство севернее города, – и откуда пожалует, мы можем только догадываться. Здесь второй стрелковый полк – пойдут с запада, нам сообщат. Хоть что-то. Но вся вот эта неизвестность… Улавливаешь мысль?
– Улавливаю, товарищ майор.
– Ценю твою сообразительность. Выступай, выясни обстановку и доложи. От тебя требуются подвижность и незаметность. Могу предложить только лыжи. Изучи обстановку вокруг сел Вышнее, Полозово и деревни Вишняковки. Обнаружишь немцев – пулей назад. Другой вариант – захват и допрос компетентного немецкого офицера. Можешь разделить своих людей: часть пойдет на север, другие – на северо-запад. Мы в тумане, черт возьми… – Мошляк глухо выругался, – данные войсковой разведки для нас недоступны, связь отсутствует. Сколько у тебя людей?
– Уже двадцать четыре, товарищ майор. Со мной – двадцать пять.
– Ого, жируешь, лейтенант… У иных в ротах меньше, чем у тебя во взводе. Не поделишься?
– Не хотелось бы, товарищ майор… – Глеб смутился.
– Ладно, шучу, – майор засмеялся. – Деловая хватка у тебя, лейтенант. И жадина ты порядочная… В таком случае высылай людей во всех направлениях. А остальные пусть сидят в соседней избе и сил набираются. Не позднее чем через сутки ты должен вернуться и доложить. Придется побегать, лейтенант.
– Привычные мы, товарищ майор, побегаем.
– Ты должен понимать, лейтенант… – Мошляк замялся, – как бы ни старались мы удержать этот городок, нас сомнут и выбросят в поле. Спасет только чудо, но чудес не бывает.
– Я все понимаю, товарищ майор. Но день продержимся – уже хорошо.
– Рад, что понимаешь. Но смертников изображать из себя не будем – очень уж хочется дойти до Берлина и посмотреть Гитлеру в глаза. Предпримем все возможное, чтобы выжить. Удачи, лейтенант!
Глава третья
В районе полудня группа вернулась в расположение сводного отряда. Бойцы спешили, бежали в полный рост и на законное требование дозора отозвались трехэтажной бранью. Другого пароля не требовалось. Усталые, они сняли лыжи, перевели дыхание. Предстоял еще один забег – до штабного строения.
Под глазами майора Мошляка залегли темные круги – ночка выдалась бессонной. Город подвергся авианалету, пострадали несколько зданий, погибли гражданские, четыре красноармейца, шесть человек получили ранения.
– Сержант Кулагин вернулся, товарищ лейтенант? – выпалил Глеб.
– Да, вернулся твой Кулагин, – кивнул майор. – На севере все тихо. Авиация пролетает мимо – идет на канал. Докладывай. Вижу по глазам, что все плохо.
– Через Вишняковку и Курыгино идут два моторизованных полка. Много танков и пехоты. Будут здесь через пару часов. Не хочу показаться паникером, товарищ майор, но долго мы не продержимся. Даже если стеной встанем, немцы обойдут город и двинутся к Солнечногорску. А мы останемся в котле. К югу от города, примерно в двух верстах, начинается лес. Его прорезает дорога. Пока не подошли немцы, можно вывести людей, оседлать лесную дорогу и там наладить полноценную оборону. Продержимся больше суток, уверен. Обойти нас лесом будет трудно…
– Да, это было бы правильно, лейтенант. – Мошляк задумчиво смотрел на карту. – Мы бы сберегли часть людей и выиграли время. А оставленный при отступлении город… он не последний. Но у меня есть приказ – держаться, пока все не станет по-настоящему плохо. Войска противника измотаны, их надо измотать еще больше, чтобы к Москве они подошли полностью истощенными. Сегодня днем мы никуда не уйдем. Посмотрим, что будет к вечеру. Держи своих людей при штабе, лейтенант. Изучи план города, возможно, будут особые распоряжения.
Гарнизон активно готовился к обороне. Снимались силы с северного направления, перебрасывались на северо-запад. Бойцы перетаскивали противотанковые ружья, пулеметы «Максим», американские пулеметы «Кольт-Браунинг» образца 1895 года. Эти штуки работали на треногах, у большинства отсутствовали защитные щитки.
На северном направлении остались только наблюдатели. Оборона уплотнилась, но все равно приходилось контролировать обширное пространство. Северо-западные окраины – небольшой частный сектор, склады, заброшенная трикотажная фабрика. Ближе к окраине – мусорные пустыри, незавершенное строительство крупного складского объекта. Укрытий в районе хватало. Но четкое понимание, как поведет себя противник, отсутствовало.
На этой окраине брали начало улицы Ленина и Островского – обе проходили через центр и тянулись в южное предместье. Снег давно не убирали, но возможность для прохода крупной техники оставалась.
Красноармейцы вытаскивали на проезжую часть всякий хлам: мебель из близлежащих домов, фрагменты стальных ворот, ржавый металлолом. Баррикады получались хлипкими – не было времени выстроить что-то основательное. Мелькали саперные лопатки – бойцы вгрызались в промерзшую землю. Покрикивали командиры, определяя места для пулеметных гнезд.
В распоряжении Мошляка имелись четыре полностью укомплектованные роты, отделение санитаров, взвод разведки. Рота капитана Лядова осталась в резерве, рассредоточилась по цехам трансформаторного завода. Носились порученцы – командиры рот докладывали о готовности. Предстояли непростые времена – санитары заняли здание местной амбулатории, реквизировали все бинты, лекарства, носилки. В распоряжении медицинской службы не было ни одного автомобиля. Впрочем, парочку дряхлых полуторок все-таки нашли на автобазе. Пожилой сторож что-то бормотал про материальную ответственность, потом побледнел, махнул рукой и с берданкой на плече побрел воевать вместе со всеми…
В городе осталось гражданское население. Народ прятался по подвалам, было много стариков, детей. Люди подходили, спрашивали, что им делать. Майор Мошляк сорвал голос, призывая жителей уходить из города, пока не поздно. А если все же решили остаться, то прятаться как можно глубже, он не несет ответственность за гражданских лиц!
После двух часов пополудни повалил густой снег. Крупные узорчатые хлопья красиво кружились в воздухе, плавно падали на землю. Интенсивность снегопада росла. Красноармейцы отплевывались, ругались – ни черта не видно! Снег шел стеной, засыпал людей, свежевырытые окопы. А когда снегопад прекратился, разразились тревожные крики: «Немцы! Приготовиться к бою!»
Из дальнего леса выползали средние танки «Т-3» и «Т-4». Первые – сравнительно легкие, с укороченными пушками, вторые – массивные, с приплюснутыми башнями и удлиненными орудийными стволами. Боевая техника не спешила, шла медленно, неотвратимо. Танки растянулись в колонну, их было не меньше десятка.
Шли грузовики – тяжелые трехтонные «Опели» с пехотой. Грузно покачивались борта, колеса вязли в ухабах. Открытое место было ветреное, снег там не задерживался.
Головной танк притормозил, распахнулся люк, оттуда показалась размытая фигура танкиста. Офицер разглядывал в бинокль очередной город, готовый сдаться на милость великой армии. Город не производил впечатления – небольшой, малоэтажный, без достопримечательностей, да еще и по крыши заваленный снегом.
Офицер внимательно разглядывал городскую окраину. Он не мог не заметить позиции советских солдат – те особо и не прятались. По дороге вдоль застывшей бронетехники забегали люди. На опушке показалась минометная батарея. Пехотинцы покидали машины, разбегались по полю…
Минометный обстрел начался внезапно. Фашисты вели огонь по площадям. Предварительную разведку они не проводили. Самоуверенности еще хватало – даже в столь непростые для вермахта времена.
Мины разорвались у истоков городских улиц, повредили водонапорную станцию. Бойцы прижались к земле. Кто-то спрятался под металлическими щитами. Взрывы разбрасывали мерзлую землю.
Передали по цепочке: «Огонь не открывать, ждать!»
Обстрел продолжался несколько минут. Осколки срезали ветки с деревьев, повалили опору электропередачи. Загорелся дощатый сарай, к нему тут же стали подползать бойцы, оказавшиеся поблизости, – погреться. Пробежали санитары – забрать раненого.
Танки возобновили движение. Несколько машин сползли в кювет, снова выбрались на дорогу, обойдя головной танк. Командир не рвался в бой на белом коне. Башенные орудия вели непрерывный огонь. Пехотинцы рассыпались цепью, двигались вдоль дороги с карабинами наперевес. Маскировочное облачение у пехоты отсутствовало, шли в темных шинелях. Махали руками взводные командиры, призывали солдат растянуться. До наших позиций оставалось метров пятьсот. Окопы молчали. Санитары протащили окровавленного бойца – парнишка жалобно выл и звал маму.
Под гусеницей танка сработал заложенный фугас. Мощность взрывного устройства была неслабой. Тяжелая машина вздрогнула, ее окутал едкий черный дым. Отвалилась гусеница, танк завертелся, встал поперек дороги. Залегли пехотинцы, бежавшие рядом. Распахнулся люк, выпрыгнули двое. Остальные не успели – из нутра танка повалил густой дым, вырвалось пламя.
Остальные машины стали уходить с дороги, развернулись в поле. Башенные орудия не прекращали огонь. Пехота пряталась за танками, невзирая на смрадные ароматы. Позиции красноармейцев заволокла прогорклая завеса. До атакующей шеренги оставалось метров четыреста. Рычали танки, переваливались через ухабы. Подошли грузовики, из них посыпались солдаты, стали разворачиваться в цепь.
– Огонь! – прокричали командиры.
Загрохотали пулеметы, захлопали винтовочные выстрелы. Автоматы «ППШ» пока молчали – не та дистанция. Атакующая пехота перешла на бег, солдаты обгоняли танки. Снова заработала минометная батарея. Мины падали с душераздирающим воем, рвали землю и человеческие тела.
С первых же минут батальон Мошляка понес потери. Пулеметчики гибли, едва успев открыть огонь. Их замещали другие, спешили отработать боезапас, пока чего не случилось… В снегу чернели мертвые тела в шинелях мышиного цвета. Полз раненый, разевая черный рот. Обе стороны теряли людей. Но бойцы не бросали позиций, и немцы не собирались отступать. Они рвались в бой. Впрочем, уже не шли в полный рост, двигались перебежками, часто залегали.
Ускорились танки. Захлопали ПТРы. Еще одна гусеница отлетела – танк задымился, стал двигаться, как покалеченный танцор, но все равно на месте не стоял. Трещал танковый пулемет. Вторая пуля крупного калибра попала между башней и станиной, машина задымилась, встала.
Но атака набирала обороты, из леса выползали все новые машины, подходила пехота. Это было жутковато. Немцы рвались в город, не считаясь с потерями. Развевались полы солдатских шинелей. Триста метров до противника, вот уже меньше двухсот… Один из танков вернулся на дорогу, проехал метров семьдесят и был благополучно подбит из противотанкового ружья. Члены экипажа в черных комбинезонах скользнули по броне, кувыркнулись в кювет.
Немцы атаковали обе улицы – Ленина и Островского. Несколько красноармейцев оставили позиции, побежали в тыл. Двоих растерзали осколки взорвавшейся рядом мины, остальные попадали в снег.
– Куда?! – орал молодой взводный в заломленной на затылок ушанке. – Держаться, ни шагу назад!
Его убили через минуту, но основная масса бойцов все-таки осталась в окопах. Прекратился минометный обстрел, немцы боялись задеть своих. Волчья стая приближалась, солдаты перешли на бег. Раненый красноармеец, оставляя за собой кровавую дорожку, полз к пулемету. Расчет погиб, пулемет валялся на боку, из него, словно глиста, струилась отстрелянная лента. Но в жестяной коробке еще что-то оставалось. Боец взгромоздился на колени, рывком перевернул пулемет – и открыл огонь в тот момент, когда немецкая пехота была уже рядом. Солдаты бежали с примкнутыми к карабинам штыками, дружно орали.
Пулеметчик повалил человек восемь, потом сам свернулся, стал истекать кровью. Кричал, махал руками молодой несмышленый политрук, призывал бойцов в контратаку. Поднялись все, кто уцелел на переднем крае, бросились врукопашную. Но сил было мало, немцы взяли численным перевесом.
Танки входили в город. Бились смертным боем, кровь текла рекой. Рота капитана Быстрова почти сплошь была укомплектована добровольцами. Энтузиазма хватало, но боевой опыт отсутствовал.
Противник обходил с левого фланга, но залег, встретив плотный огонь из «ППШ». В рукопашной красноармейцы не блистали, умирали много и мучительно.
– Отходим! – кричали выжившие командиры.
Рота Быстрова полегла почти полностью. В живых осталось десятка полтора – оборванные, окровавленные, многие потеряли шапки, кто-то даже сапог. Они бежали в тыл под прикрытием пулемета, растекались по участкам частного сектора.
Встали танки, залегла пехота, улица Островского подверглась новому минометному обстрелу. Дорога превратилась в вереницу воронок и кровавых луж. На соседней улице еще держались, там стоял неимоверный грохот, в дыму перебегали фигурки солдат в длинных шинелях.
Танк перевалил через наспех вырытый окоп, полз к плетню. Доски и брусья встали дыбом, когда он наехал на преграду. Разбилось окно в избе, красноармеец выбросил противотанковую гранату. Она взорвалась под гусеницей – трак уцелел, хотя и стал искореженным. Танк сменил направление, стал, как бык, бодать избу. Он подмял под себя крыльцо, выдавил стволом входную дверь, продолжал наезжать. Избушка затрещала, посыпались бревна. Машина, окутанная дымом, въехала внутрь, ломая перегородки между стенами. Затрещали стропила, стала проседать и распадаться крыша, накрыла танк. Но с обратной стороны он не выехал – прогремел еще один взрыв, разлетелись ошметки деревянных конструкций. Дым повалил такой, словно там сожгли гору резиновых покрышек…
Остатки роты Быстрова пытались удержать рубеж. Пятнадцать бойцов засели за баррикадой из металлолома. Сам Быстров, крепко контуженный, шатался, держась за голову. Его пытались утащить за баррикаду, но вражеская пуля опередила, и капитан скатился на землю.
Немцы крались вдоль заборов, осторожно перебегали. Заработал пулемет «МГ-34», установленный в начале улицы. Он крошил ржавое железо, падали красноармейцы, прильнувшие к баррикаде, – отваливались один за другим, обливались кровью. Выжившие побежали по улице в сторону центра, но только двум или трем удалось спастись от губительного огня…
Улица была свободна, солдаты противника выбежали на дорогу, устремились к центру. Их собралось не меньше пяти десятков. С окраины подходили танки. Момент создался опасный – еще минута, и немцы могли прорваться.
Фланговая атака резервной роты капитана Лядова была стремительной и внезапной! Со второго этажа потрепанного здания открыл огонь «максим». В тылу немцев загрохотали взрывы – специально снаряженное отделение забрасывало гранатами танки. Из переулков, выходящих на дорогу, с громовым «ура!» посыпались красноармейцы, бросились на фашистов.
Немцы оторопели. Расклад был явно не в их пользу. Да и взбешенные русские солдаты – явление не для слабонервных! Толпа набросилась на врага, смяла, растерзала. Уцелевшие пустились наутек.
Вырвался вперед капитан Мошляк собственной персоной – нездорово возбужденный, в расстегнутом полушубке, он тоже кричал, размахивал пистолетом, стрелял вдогонку убегающим гитлеровцам. Его обгоняли здоровые длинноногие бойцы – волна катилась по улице. К деморализованным немецким пехотинцам подтянулось подкрепление, но оно уже не могло переломить ситуацию. Наши пулеметчики расстреливали пехоту в упор, отбрасывая ее за горящие танки.
Это была пусть маленькая, но – победа. Она досталась колоссальной ценой, и радость была недолгой. Проезжая часть была завалена телами своих и чужих солдат. Красноармейцы занимали опустевшие окопы, подтаскивали пулеметы и противотанковые ружья. Снова повалил снег. Погода словно издевалась! На улице Ленина все еще шел бой.
– Лядов, держите эту улицу! – прохрипел Мошляк. – Занять оборону, врага не подпускать! Один взвод отправить на улицу Ленина, пусть помогут хлопцам! Если там прорвутся, то нам всем каюк… Шубин, мать вашу, а вы что тут делаете?! – взревел майор. – Я кому сказал, сидеть в резерве!
– Виноват, товарищ майор, – насупился Глеб. – Ну, в угол поставьте. Или под трибунал отдайте. Наши тут гибнут, а мы сидеть должны и чай пить?
– Именно! – взревел майор. – Без тебя справятся! Уводи своих людей к чертовой матери! Находиться при штабе!
Так всегда кажется – без тебя не справятся! Именно без тебя, поскольку твое участие – тот переломный момент, что отделяет поражение от победы. Кто они все без тебя? Ноль без палочки!
Разведчики неохотно выходили на дорогу, строились. На севере снова разгорелась перестрелка, бойцы отворачивались, смотрели под ноги. Приказ майора никому не нравился, пусть в нем и был смысл. Да хоть два смысла!
Взвод потащился в город. Обернулся ефрейтор Гончар, глухо выругался. Недосчитались рядового Червигу, уроженца украинской Полтавы, – подставился боец под шальную пулю. Бледное лицо накрыли шапкой, тело оставили вместе с остальными – прибудет похоронная команда, увезет. Не хоронить же товарища отдельно от других.
За спиной разгорелся бой, немцы снова полезли. Танки отошли к лесу, пехота залегла в поле, позиции сводного отряда подверглись массированному минометному обстрелу. Люди прятались, прикрывались телами убитых, каждую минуту кто-то умирал или получал тяжелое ранение. Это безумие продолжалось уже несколько часов. Пехота шла на штурм, откатывалась. Снова шла как ни в чем не бывало. Таяли силы защитников города. Все труднее становилось доставлять раненых в тыл. Погибли четверо санитаров из восьми.
В какой-то момент защитники дрогнули, стали отходить. На улице Ленина происходило то же самое. Майор Мошляк отправил гонцов с приказом: отойти на пару кварталов и закрепиться. Особое внимание уделять флангам. Боеприпасы подходили к концу, но батальон держался. В минуты затишья собирали боеприпасы у мертвых.
Сидеть на месте было невыносимо. Звуки боя приближались. Снова двинулись танки, но далеко не прошли. Две машины подбили гранатами, они перекрыли проход остальным. Немцы пытались зацепить поврежденную технику тросом, но это закончилось лишь бессмысленными потерями. Пехоту отсекли автоматным огнем.
В какой-то момент в штаб нагрянул Мошляк, дико уставший, но возбужденный.
– Пока еще держимся, лейтенант… Все командиры рот выбыли из строя, представляешь? Быстров, Лядов, Репнин… Кружилин жив, но ему чуть руку не оторвало… Политруков тоже повыбило… И почему мы с тобой еще живы, не знаешь?
– Так в тылу не умирают, – буркнул Глеб.
– Есть работа для твоих героев, – порадовал комбат. – Высылай дозоры во фланги – за пределы городской черты. Кожей чувствую – немцы в обход пойдут. Не могут взять в лоб, обязательно хитрить начнут. А если прорвутся на фланге, то нам определенно хана. Скоро вечер, пора подумать, как дальше жить будем. Продержались несколько часов – и то хлеб. Уяснил задачу?
Западные окраины внушали беспокойство, особенно улица Первомайская, застроенная двухэтажными бараками. Местность за городом была безбожно изрезана, там можно незаметно подвести хоть стадо слонов.
Пока бездельничали, хозяйственный Уткин, до войны трудившийся завгаром, навестил гараж местного исполкома, где нашел вполне пригодные пикап «ГАЗ-4» и полуторку с отвалившимся бортом. Топливо в баках отсутствовало, но нашлись канистры с бензином, и горючее быстро залили в баки. Заводить автотранспорт пришлось без ключей, но Уткин и тут справился. Еще и посмеивался – мол, живы будем, покажу вам еще пару-тройку трюков.
Трех человек Шубин отправил на восток, где за городом простирались бескрайние поля и практически не было дорог. Трое покатили на Первомайскую.
Бой утих, немцы приходили в себя после взятия очередного квартала, подтягивали последние резервы.
Отправленный на Первомайскую грузовик вернулся через тридцать минут, в машине находился один Небольсин, бывший автослесарь из Вязьмы.
– Товарищ лейтенант! – Он лихо затормозил перед штабом, высунулся из кабины. – Немцы, похоже, с запада обходят – возятся в оврагах! Точно не уверены, но решили доложить! Наши на месте остались, следят за ними, а я – сюда! Не опоздать бы, товарищ лейтенант, вдруг ударят?
Шубин почувствовал каждой клеточкой – что-то не так! Троих нет, они на другой стороне городка, ну и ладно. Двадцать человек – тоже сила! С командой не тянул: «Всем грузиться в машину!» Бойцы набились, как патроны в обойму. Уткин тащил ручной пулемет Дегтярева – добыл же где-то, хозяйственный человек! Прибежал оставшийся при штабе лейтенант Сафронов, и Шубин перед посадкой в машину описал ему создавшуюся ситуацию. Он будет действовать по обстановке, но на всякий случай надо готовиться к худшему. Немедленно поставить в известность майора Мошляка!
Грузовик трясся по заснеженным городским дорогам. Клин вымер, навстречу не попалось ни одного прохожего. Даже собаки бегали с поджатыми хвостами. Мирное население отсиживалось в подвалах.
Улица Первомайская завершалась строениями пожарной части и рослой тренировочной вышкой. Через дорогу находилось футбольное поле. Трибуны едва просматривались под снежными завалами. Машину бросили у входа в пожарку, дальше побежали, растянувшись в колонну. Мостик через мусорную канаву, узкий переулок, заброшенные производственные помещения. Далее – кусты, овраги…
– Ложись… – прошипел Небольсин, жестикулируя обеими руками. – Вон за тем сараем, товарищ лейтенант…
За сараем вниз простирался склон. Он сужался, переходя в глубокий овраг. Трещина в земле извивалась, вела неизвестно куда. Местность была неровной – холмы, перелески. На западе виднелись крыши пригородного поселка. Подступали сумерки. Дно оврага было завалено глиняными валунами, они взбирались на склон, опоясывали старый дощатый амбар.
– Пока тихо, товарищ лейтенант… – прошептал, подползая, Левашов. – Мы видели людей вон за тем холмом и подняли тревогу. Далеко, не видно ни черта… А пару минут назад за холмами двигатели работали, Димка Кончак говорит, что это автомобильные моторы… Там можно незаметно подъехать, лесок прикрывает…
– Что же они сразу не подъехали? – засомневался Глеб.
– Да бес их знает, товарищ лейтенант. Полагали, что в лоб возьмут город, да вот не получилось. Пока знакомились с особенностями рельефа, возможно, привлекли кого-то из местных в том поселке – вот время и прошло… Вы представляете, сколько пехоты можно здесь безнаказанно переправить? Перекроют центральную дорогу, зажмут нас в капкан… А вдруг они уже здесь? Полезут сейчас, обратно не утрамбуешь…
Становилось действительно тревожно. Техника оврагом не пройдет, но пехота – без усилий. Тогда уже никто не выживет…
– Кулагин, берите двух человек и пулей вниз, – приказал Глеб. – Осмотреть овраг. Появятся немцы – мухой обратно, в бой не вступать.
Сержант Кулагин был парнем понятливым: намотал на ус, кивнул. Сумерки уже укладывались на землю. Трое побежали вниз, петляя между валунами. С городской окраины доносились рваные выстрелы – бои принимали позиционный характер.
«Не к добру, – подумал Шубин, – ждут, пока эти черти к нам в тыл проберутся…»
Он дал команду рассредоточиться. Маскхалаты почернели от грязи, но все же оставались условно белыми. Отряд расползался за укрытия, готовил оружие. Уткин установил между валунами пулемет, лежал, напевая под нос, при этом сильно фальшивил.
Мелькнула смешная мысль: «А вдруг почудилось: никого там нет и никакие моторы не гудели? Пусто в овраге, только время зря потеряли, могли с пользой употребить в другом месте».
Подчиненные Кулагина вернулись через пару минут. Так быстро бы не пришли, будь все в порядке! Нервы натянулись.
Разведчики бежали вверх по склону, яростно семафорили. Подбежали, перебрались за укрытия, Кулагин доложил сдавленным шепотом:
– Немцев полный овраг, товарищ лейтенант… Как чертей в аду, право слово… Через камни перелезают, сюда идут, под ноги смотрят, потому и нас не заметили… Только пехота – с автоматами и карабинами… Вовремя мы сюда подошли, товарищ лейтенант…
– Приготовиться, – скомандовал Глеб, – гранаты к бою. Без команды не стрелять. Подпустим их ближе, потом положим всю камарилью…
– Ну, все, гуляй, колхоз, – ухмыльнулся Уткин и припал к прицелу пулемета.
Немцы спешили – выбирались из полумрака, как из потустороннего мира. Тяжелое дыхание вырывалось с паром. Солдаты карабкались на склон, огибали валуны. Задние напирали на передних, дышали сослуживцам в затылок. Их было не меньше роты…
Дальше все смешалось в тесном пространстве. «Колхоз» гулял на всю катушку! Дружно застрочили автоматы, забился в судорогах «РПД». Полетели гранаты в толпу.
Такого приема немцы не ожидали. И в первое же мгновение, пока не пришли в себя, потеряли десяток бойцов. Их буквально смело напором огня. Остальные бросились вперед, но напрасно. Промазать на узком участке было невозможно: свинец летел обильно, раненых практически не было.
Немцы валились гроздьями, не успевая открыть ответный огонь. Самые сообразительные нырнули за камни, остальные метались, падали, нашпигованные пулями. Задние стали отступать, прятались за изгибом оврага. Спуск очень быстро опустел, на виду остались лишь мертвые.
Но за камнями прятались живые, постреливали из карабинов. Наши бросали гранаты, чтобы их как-то успокоить. Ругался в невидимой зоне офицер: «Вперед, солдаты, во славу фюрера и рейха!»
Вторая атака захлебнулась, как и первая. Немцы убрались восвояси, потеряв еще несколько человек. Гранаты пока не кончились – красноармейцы выбрасывали их на склон, они катились, взрывались там, где царил вечерний мрак.
«Могут верхом пойти, – мелькнула не очень приятная мысль, – наверху тоже хватает укрытий».
– Боровкин!
– Я! – выкрикнул юный (даже слишком) разведчик.
– Машиной управлять умеешь?
– Так точно!
– Дуй к нашим, доложи майору Мошляку! Пусть принимает решение! Людей надо выводить из города! Нас все равно дожмут, и мы окажемся в котле! Доложишь, и на машине обратно, нас заберешь! Выполнять, Боровкин!
– Да ему только детскими машинками управлять! – засмеялся Вербин.
– А ты не бойся за него, – закряхтел степенный Таманцев, бывший научный сотрудник госметеослужбы (между делом успевший отличиться на Халхин-Голе), – Боровкин хоть и мал, да удал. Может и с детскими машинками поиграть, может и со взрослыми. Он не хуже нас с тобой в этом разбирается…
– А ты, Таманцев, шефство взял над ребенком? – не понял Вербин.
Закончить пикировку не дали солдаты вермахта. «Великая Германия» оказалась все же превыше ничтожных жизней. Они опять пошли на приступ: бежали вверх, паля из карабинов, ругались на своем вороньем языке.
Снова надрывался «РПД», частили пистолеты-пулеметы. Солдаты безропотно шли на смерть – они устали настолько, что отбытие в мир иной уже не казалось трагедией. Пули рвали шинели, сбивали каски с зачумленных голов. Кто-то залег за мертвыми телами, остальные покатились обратно. Двое или трое нырнули за валуны.
Памятуя, как неплохо было в прошлый раз, красноармеец Никонов привстал на колене, вырвал чеку гранаты. Но только успел замахнуться, как прозвучал выстрел. Боец повалился с простреленной грудью, граната упала за спину. Ахнул Кончак, схватил гранату, швырнул вниз за мгновение до взрыва – а вот о своей жизни не позаботился: еще один меткий выстрел поразил его в голову; красноармеец умер мгновенно, даже не осознав, что спас кучу народа.
Ревел благим матом Уткин, опорожнял диск. Кончились патроны, со злостью отбросил пулемет, схватил «ППШ». Надрывались автомобильные двигатели, из-за холма показались две громоздкие машины, медленно приближались, переваливаясь через покатые канавы. Дальше местность стала сложнее, пришлось остановиться. Из кузова попрыгали солдаты, залегали. Но и в овраге оставался неприятель, вел огонь из темноты. Тактика вермахта внушала уважение: выражаясь по-русски, не мытьем, так катаньем.
Усилилось беспокойство. Разведчики несли потери, пока еще умеренные, но что будет дальше? Часть немцев пошла в обход, стрелять по ним было бесполезно – слишком далеко. Сумерки сгущались. Противник подбирался ближе, все громче хлопали карабины. Шубин нервничал. Умирать геройски было не за что – ради того, чтобы задержать противника на несколько минут?
Сержант Кулагин сменил позицию – и крайне неудачно. Пуля попала в бок. К нему подполз Бакланов – парень до войны окончил медицинское училище, мечтал поступить в мединститут, стать знаменитым военным хирургом, но война решила иначе. Он перевернул сержанта, тот задыхался, схватил товарища за руку… и вдруг застыл, рука безвольно упала на землю.
– Мертвый, – констатировал Бакланов и со злостью сплюнул.
Подставлялись не только ополченцы, но и люди с боевым опытом.
– Товарищ лейтенант, что делать будем? – крикнул сержант Лазаренко. – В контратаку двинем?
– Я сейчас по башке кому-то двину, – проворчал Шубин. – Всем лежать, вести огонь, сдерживать неприятеля! Немцы видят, что нас много, нахрапом не полезут!
Огонь из всех стволов вынудил неприятеля отойти. Но угроза попасть в окружение становилась все очевиднее. Фигуры перемещались в темнеющем воздухе – явно шли на охват. Их сдерживали как могли. Потом откуда ни возьмись выскочил красноармеец Боровкин – примчался, тяжело дыша, остаток пути катился, как полено.
– Это я, товарищ лейтенант, – сообщил он свистящим шепотом, – доехал, как вы приказали, доложил товарищу майору. Он выводит людей из боя, все наши отступают по улице Ленина – на выход из города. Просил не задерживаться, но по возможности придержать неприятеля. В распоряжении комбата только две машины, на них вывозят раненых. Остальные – своим ходом… Вы тут еще надолго, товарищ лейтенант?
Читать бесплатно другие книги:
