Госэкзамен Панфилов Василий

Но тут уже я на дыбки встал, самым решительным образом отказавшись ставить свою подпись под этим выкидышем архитектурного Франкенштейна. В итоге, аэропорт так и остался творчеством коллективным, и притом безымянным. Что, по-моему, наилушим образом характеризует этот проект…

Ей-ей, раскоряка какая-то вышла, а не аэропорт! Одному буру не понравилось, что летательные аппараты пугают скот, и он, выпятив нижнюю губу, отказал Фолксрааду в покупке своих земель. А национализировать земли в ЮАС вообще-то можно, но не в этом конкретном случае! Потому что…

… сват, брат, блат.

В итоге, под аэродром выбрано место неудобное. Лишь по тем критериям, чтобы при строительстве никто из уважаемых людей не будет потревожен, и не будут задеты ничьи интересы. Уже сейчас понятно, что лет через десять максимум аэропорт придётся переносить.

А инфраструктура и подъездные пути? Да всё тоже самое… с учётом хотелок конкретных уважаемых людей, а никак не целесообразности и тем паче безопасности.

Аэродром со всеми службами занимает не цельный кусок земли, а представляет собой нечто вроде раздавленного осьминога с раскинувшимися щупальцами. На его территорию вклиниваются земли аж семи фермеров, не считая двух просёлочных дорог, одна из которых пролегает непосредственно у лётного поля.

– Второе покушение, коммандер, – флегматично сказал подошедший Корнелиус, на ходу перетягивая руку поверх локтя какой-то тряпкой, при этом пытаясь придержать подмышкой снятую лётную куртку, которую никто из присутствующих и не подумал взять.

– Ах ты ж в Бога душу мать… – заругался я по-чёрному, глядя на раненого ведомого, и оглядывая охрану налитыми кровью глазами, – На меня, значица, люди нашлись, штоб ажно в коробочку выстроиться, а на ведомого нет?

Глаза у начальника охраны сделались самые отчаянные! Такие себе… выпученные, что в среде интеллигенции принято называть почему-то «трагическими». Санька, ни разу ни интеллигентный, несмотря на все свои художницкие таланты, называет их «какающими», и вот ей-ей – глазки у главнюка такие, будто он в штаны себе навалил и валить продолжает!

Но толку то от твоих глаз?! Хрена ты мне трагичность показываешь? Не умеешь, не берись! А он как раз из тех людей, что считают себя специалистами, не будучи таковыми. При этом инициативные… и в не хорошем смысле этого слова! Классика «Я начальник…», только что в местном исполнении.

Русский, за исключением Лёвки и Корнелиуса, не знает здесь никто, но интонацию и суть уловили правильно. Вытянулись, дышат через раз… и вот честно – не жалко даже! Не жалеется…

Да, они не слишком виноваты в случившемся, но нормальный профессионал, уважая себя, с таким начальником работать просто не будет. Рабочих мест в Претории, да и вообще в ЮАС, куда как больше, чем рабочих рук, так что оправданий им просто не нахожу.

Это бездельники, которых всё устраивает. Родственники начальника охраны и начальника аэропорта. Довеском – сыновья, внуки и племянники местных фермеров, пристроенных на лёгкую работёнку по причине полной своей рукожопости и непригодности к нормальным работам.

– Ноги моей здесь больше не будет! – я перескакиваю на африкаанс, и уже Борсту:

– Да брось ты куртку!

Кочевряжиться тот не стал, но куртку не бросил, а аккуратно передал Лёвке и сел на полуразобранный двигатель, лежащий у стенки ангара. При виде раны я облегчённо выдохнул – не так всё страшно, как показалось вначале! Прочищать раневой канал в полевых условиях я не стал, ограничившись тем, что полил из фляжки арманьяком и перевязал чистым бинтом из индивидуального пакета.

Начальник охраны зачем-то полез помогать, но я посмотрел на него тяжёлым взглядом, и солидного вида бородач, побелев, поспешил скрыться в задних рядах. Бородатые и пузатые добры молодцы, расступившись, ряды смыкать не стали. Напротив, они толи инстинктивно, то ли демонстративно отдалились от него. Самую малость…

– Ну вот… а потом врач осмотрит, – уже спокойней говорю Корнелиусу, и только сейчас начинаю отряхиваться, в чём мне за каким-то чортом попытался помочь подскочивший директор аэродрома, сделав только хуже.

А фельдшер, к слову, где? А… вот он, проталкивается в передние ряды! Рожа заспанная, помятая… Это не в укор!

Если нет пациентов, медику не возбраняется спать, читать или заниматься какими-то посторонними вещами, лишь бы он мог моментально или почти моментально перейти в состояние полной готовности к приёму пациентов. А вот чудовищный выхлоп перегара, несвежий халат и явно грязные руки – в минус! Не считая опоздания…

Сколько уже времени прошло с момента первого выстрела? Минут пять? Да как бы не больше… Что, за это время не было возможности помыть руки и добежать? Да хоть что-то!

От помощи отстраняюсь самым решительным образом. Это… сложно объяснить, но что-то вроде неписанных правил, согласно которым, если я демонстративно не принимаю помощь, то выказываю тем самым своё особое недовольство и не принимаю извинений.

Отряхаюсь сам, но по сути, скорее размазываю грязь. Как назло, недавно прошёл дождь, и хотя земля несколько подсохла, выгляжу я так, будто две недели пешим ходом шёл через вельд, ночуя прямо в одежде на сырой земле и совершенно не заботясь хоть о какой-то гигиене. Ощущение такое, что когда я сниму штаны, то и нижнее бельё окажется пропитанным грязью! Очень даже может быть, к слову…

Багаж в автомобиль закинули без нас, и мы расселись по обтянутым кожей сиденьям, пребывая не в самом радужном расположении духа. Особенно я, явственно ощущая омерзительную, и отчасти унизительную, сырость в штанах.

Ведомый, несмотря на болезненную рану, бодрится. Понятное дело, она болезненно ноет и тянет, но он точно знает, что ничего в общем-то страшного нет, и после томительных минут переживания облегчение захлестнуло африканера с головой.

– Ты правильно сказал, командир, – приложившись к фляге, внезапно подал голос Корнелиус, повернувшись вполоборота с переднего сиденья, – нечего нам на этом аэродроме делать! У моих родичей есть ферма возле города, и как по мне, так лучше садиться на пастбище у надёжных людей, чем вот так, со стрельбой.

– Хм… – я прекратил протирать саднящую щёку платком и убрал благоухающий дорогим алкоголем кусочек материи во внутренний карман.

– Поставить ангар недолго, – тоном соблазнителя добавил Борст, – да и выровнять землю труда не составит. Они и сами предлагали!

– Хм…

– Брауэры? – поинтересовался шофёр, без всякого стеснения влезая в беседу.

– Они, – кивнул Корнелиус.

– А-а… – не сумлевайся, командир! – отозвался водитель, перескочив на русский, – Знаю таких! Хорошая родова, правильная! Они в войну на фермах не отсиживались, да и сейчас, случись чево, первыми с ружжом встанут! У таких небось никакой чужой стрелок на их землю не пройдёт! Щаз! Да и работники – сыты, одеты, обуты и обихожены на зависть всем! К таким небось на кривой козе не подъедешь, они своим местом ух как дорожат!

– Хм… – я задумался уже всерьёз, – думаешь?

– Не сумлевайся! – закивал Митрофан Елизарович, не забывая следить за дорогой, где влекомые быками повозки фермеров перемежаются с редкими грузовичками, – А если уж сами предлагали, то и подавно.

– Ну… – давать ответ вот так сразу не спешу, – подумаем! Прикинуть надо по расстоянию и логистике, но вчерне – почему бы и не да?

Оба-два заулыбались довольно, будто выиграли невесть что, а не кучу проблем для Брауэров. Корнелиус ещё ладно, может и получит какие-то преференции сложными путями. У африканеров своя система взаимозачётов, в которой человек со стороны разберётся сильно не вдруг. Но Митрофан Елизарович?!

Впрочем…

… чего это я?! Человек он в Африке не новый, и прижился так крепко, что и гвоздодёром не отодрать! До войны ещё, и сильно до неё, гражданство получил. Один из немногих русаков…

… хотя себя он считает кержаком, резко отделяя от русских! Ну да это тема отдельная, и я в ней разбираюсь постольку-поскольку, стараясь не нырять в мутные воды этнического и религиозного самоопределения. Санька вон… донырялся! Всерьёз теперь о Тартарии, да об асах с ванами рассказывает…

Гражданство Митрофан Елизарович ещё до войны получил, отвоевал честь по чести в одном из бурских коммандо в чине сержанта, вложился удачно… Он, собственно, и в шофёры ко мне пошёл, потому имеет с этой близости какой-то свой профит. Благо, профессия весьма уважаемая, а его услуги требуются только по приезду в Преторию.

– Подумаю, – повторяю ещё раз, и дабы не терять времени даром, достаю из саквояжа документы, поделив их с Лёвкой, – Ещё раз проверь! Чтоб все цифры сходились!

Хмыкнув, спорить он не стал, и забрав бумаги, погрузился в чтение. Вид у него по-прежнему несерьёзный, да и… пятнадцать лет человеку, какой ещё может вид в таком возрасте?!

Всё такой же носатый, лупоглазый и светленький одесский ашкеназ, разве что ещё сильнее выгоревший под солнцем Палестины. В жизненном анамнезе – самое непосредственное участие в Одесском восстании, заочный приговор к бессрочной каторге на Сахалине за доказанное убийство полицейского офицера и прочие художества, два пулевых ранения, нелегальный переход границы, Палестина, брюшной тиф и подхваченная уже в Африке малярия.

С недавних пор – писарь при штабе авиаотряда в звании сержанта, с перспективой дорасти то ли до моего секретаря, то ли до звания корнета, с назначением на одну из ответственных должностей в наземной службе. Если не обращать внимания на возраст, биография по нынешним местам едва ли не рядовая.

Хватает в ЮАС героев куда как младше! Время такое… и люди.

По приезду домой я сразу пошёл в душ, на ходу скидывая грязную одежду. Вообще-то свинство, но очень уж противное ощущение, и кажется, с каждой секундой промедления грязь с одежды въедается в кожу.

Стоя под тугими горячими струями, я смывал грязь и усталость после полёта, но получалось, если честно, так себе. Отмывшись до красноты, несколько минут стоял под душем, меняя температуру воды от ледяной до почти кипятка. Так, чтоб только-только терпеть.

А хрена! В голове окопалась тревожность, и судя по настрою, устраивается она там всерьёз и надолго, возводя оборонительные линии уровня именитых крепостей. Причин же для волнений – полно…

В преддверии войны развёртка аэродромов дело совершенно необходимое, и в ЮАС очень немногие не согласились бы с этим утверждением. В окрестностях Дурбана с этим нет никаких проблем, и я бы даже сказал, что число их заведомо избыточно!

Буквально каждый посёлок и почти каждый мало-мальский крупный фермер заводят аэродром, причём такое впечатление – на вырост! Огороженные участки пастбища или пустыря, с разровненной площадкой, ветроуказателями и ангаром натыканы повсеместно. У нас, собственно, аэропланов едва ли не меньше, чем аэропортов.

У иного фермера и собственного-то аэроплана нет, а аэродром – есть! А вдруг?! Вот не прям сейчас, но купит непременно, и будет летать в гости, опрыскивать поля от саранчи и вообще, всячески самовыражаться и эстетствовать!

Причём важно не просто расчистить поле, а добиться, чтобы твой (!) аэродром (причина особой гордости) внесли в соответствующие реестры. Тратят время на расчистку травы, ставят ангары и (раз уж ты в реестре!) хранят необходимый набор горюче-смазочных материалов, инструментов, и хотя бы минимальный – запчастей. Эти траты, по мере расходования им могут возместить, но вложиться-то изначально всё равно нужно!

У африканеров с этим много хуже, причём в десятки раз. Не критично, ни в коем случае… Всё это решаемо, причём на уровне местечковых политиков. Но…

… грёбанный Фольксраад!

Откровенных предателей, соглашенцев и ненавистников русских не так много. Всех их, вместе взятых, не наберётся и пятой части от списочного состава парламента.

А вот мудаков… этих много. Складывается иногда впечатление, что большая половина наших парламентариев страдает этим недугом!

Причины мудачества у всех разные, но как правило, это болезненно воспалённое самолюбие, приправленное финансовыми интересами. Хочется им, понимаешь ли, поучаствовать в важном для страны событии…

Лично! Чтоб списочек был, а в списочке его фамилия. Вот тогда наполняется гордостью сердце бура… Списочки фотографируются, делаются заверенные копии у нотариусов и…

… вешаются на стенку. Без шуток! Для потомства. Чтоб потом внуки гордились дедами, которые вершили Историю!

В итоге, банальнейшие вещи тянутся, затягиваются, вносятся правки и поправки, дополнения и запятые. Просто потому, что какие-то мудаки в Фольксрааде решили, что их фамилия должна быть в списке!

А всего-то и нужно, что дать разрешение командованию решать такие вещи самостоятельно. Даже финансирования не требуется. Горючее и масла куплены заранее, техники обучены, с фермеров, на чьих землях планируется развернуть аэродромы, получено согласие и взяты в том подписки.

Луис Бота, уж на что сторонник примирения с британцами, и то зубами скрипит. Ан сам виноват… Доигрался, Наполеон местечковый.

Президент ЮАС подыгрывал примиренцам и англофилам в Фольксрааде, вытаскивая их на важные посты просто в пику нам, да и перестарался. Ну или возможно – переиграли генерала.

По его задумке, бритты ломали зубы о Дурбан, после чего с ними можно было начать переговоры или навалиться на ослабленного врага уже силами чисто африканерских полков.

С этой целью он и его сторонники ставили нам палки в колёса. До поры.

Не знаю, чего уж там обещали им британцы, да и были ли переговоры вообще, а не просто разговоры в кулуарах, коими так славны британцы. Но фракция примиренцев была уверена, что англичане ограничатся «приведением к покорности» территорий бывшей Родезии, их же оставят в покое. Планы Британии отвоевать как минимум земли, «откушенные» недавно бурами от Капской колонии, привели буров в шоковое состояние.

Примиренцы в итоге раскололись на несколько фракций. Друзьями они нам не стали ни в коем случае, но временными союзниками некоторые их них – вполне. А другие – старательно раздувают мехи тщеславия у мудаков, мешая подготавливать к обороне собственно африканерские территории.

По каким соображениям они подыгрывают врагу, Бог весть. Причины разные, и перепутано всё так, что куда там клубку с пряжей после парочки игривых котят!

Одни искренне хотят влиться в Британское Содружество. Это ни в коем случае не единая фракция, и есть как сторонники вхождения в Содружество без всяких условий, так и те, кто оглядывается на Великое Княжество Финляндское и хочет ещё большей автономии.

Другие парламентарии не считают свои действия хоть сколько-нибудь опасными для суверенитета страны. Считают, что все их действия пойдут во вред исключительно нам, а расово чистых африканеров последствия войны не коснутся никоим образом.

Последних, к слову, достаточно много, что иногда приводит меня в уныние. Вот так вот своеобразно аукается недостаток образования, наложенный на веру в свою Избранность…

Общаешься с человеком, и вроде бы он совсем не глуп, а потом бац! В разговоре вылетает какой-то триггер, и вот собеседник уже несёт какой-то вздор, стекленея глазами до полной невменяемости. Может молиться начать посреди разговора или с политическими речами разойтись так, что только слюна летит.

Нам, собственно, плевать, насколько глубоко вторгнутся британцы в земли расово чистых африканеров… Вот ей-ей, плевать!

Проблема только в том, что в таком случае война с Британией грозит стать затяжной, что ломает все наши планы. Нам нужно разгромить основные силы британцев БЫСТРО.

Противостояния длительного, экономического, мы не выдержим. К тому же, чем дольше будет длиться война, и чем она более вялая и точечная, тем больше будет сходить «на нет» наше техническое преимущество.

Если война продлится месяц, и мы разгромим пусть не живые силы противника, но значительную часть флота и авиации, то Британская Империя впадёт в кататонический ступор. Мировой кризис, и без того ударивший по островитянам сильнее всего, накроет их, что называется «с головой».

В таком случае и Франция не выйдет из войны, ибо репарации и контрибуции – дело святое, и добить ослабленного врага – не подлость, а восстановление исторической справедливости! Разборки с Германией по поводу Эльзаса и Лотарингии можно и на потом отложить… А сперва – делёж британских колоний и сфер влияния!

А если нет?! Даже если мы физически уничтожим большую часть британской эскадры близ Дурбаа, что нам делать с пехотными частями, которые будут базироваться на территории Капской колонии? Аэродромов на территориях африканеров у нас пока очень мало, и что самое важное – не завезёно пока в должном объёме горючее, запчасти и прочее, необходимое для серьёзной войны.

Каждый день будет лишать нас технического преимущества. Будет шпионаж, будут сбитые аэропланы, и учёные Британии быстро скопируют все новинки!

А африканеры? Случись затяжная война, так многие захотят «почётного мира», особенно если британцы, уже потрёпанные нами, пообещают бурам какие преференции. Как вариант, вовсе оставить их в покое.

Из душа я вышел чистый до скрипа, и переодевшись в принесённое незаметной прислугой чистое, по широкой лестнице спустился вниз, в просторную гостиную, обставленную в викторианской традиции. Мебель несколько разносортная, но подобрана с большим вкусом, как и полагается в семье со «старыми» деньгами.

– Баас… – окликнул меня слуга, подкравшийся на мягких лапах, – обед накрывать?

Чертыхнувшись нежданному появлению, делаю вид, что не заметил реакции кафра, вусмерть перепуганного моей резкостью. Прислуга здесь не вышколенная даже, а прямо-таки дрессированная. А методы, которые используются для достижения целей, и вспоминать не хочется…

При всей патриархальной простоте здешних нравов, всегда нужно помнить, что простота эта – Ветхозаветная! Здесь легко уживается немыслимое для США и скандальное для Европы признание «цветной» родни…

… и «приведение к покорности» отдельных чернокожих и целых племён методами, которые нельзя назвать иначе как палаческими и изуверскими.

После той войны я прикупил по случаю дом в Претории, с прислугой и всей обстановкой. Ни разу никого не бил и не кричал, разве что голос несколько раз повысил, да каюсь – применял воспитательные меры экономического характера. А до сих пор… В подкорке уже сидит.

– Немного погодите, – отвечаю слуге, не глядя на него, дабы не напугать ещё больше, – сейчас врач придёт, вот тогда и начните на стол накрывать.

– Да, баас! – кафр коротко поклонился и ушаркал в сторону кухни.

Врача не пришлось долго ждать – благо, позвонили ему ещё с аэродрома. Буквально через пять минут ожидания в дверях появился мистер Джонс. Худой, высоченный выходец из Аризоны с безукоризненными манерами и лицом стервятника, он более всего напоминает британского аристократа, какими их принято представлять.

На самом же деле он выходец из самых низов общества, в молодости успел поработать ковбоем, а после – побывать по обе стороны Закона, прежде чем скопить деньги на образование и отучиться в Йеле, а потом в Сорбонне. По живости характера, Джонс успел поучаствовать в нескольких войнах на трёх континентах, четырежды жениться и осесть в ЮАС, будучи уже в достаточно почтенном возрасте.

Врач, к слову, отменный, с богатейшей и разнообразной практикой. Несмотря на возраст, технических и научных новшеств не чуждается, сохранив детскую любознательность и ясный ум.

Так, он является одним из пионеров автомобильного движения в ЮАС, а недавно приобрёл аэроплан для визитов к пациентам, проживающих на отдалённых фермах. И ремонтировать свою технику мистер Джонс предпочитает самостоятельно!

К ясному уму и детской любознательности прилагаются и юношеские же пороки, не считая алкоголизма, коим он переболел ещё в молодости. Женщины, скачки, карты… и дуэли. Это, собственно, и есть причины его переездов. В некоторых странах правосудие прямо-таки жаждет пообщаться с медиком накоротке.

Несмотря на все недостатки, достоинства мистера Джонса как врача и как человека перевешивают их с изрядным запасом, да и человек он очень приятный. Для своих…

– Джентльмены, – поприветствовал нас медик, снимая котелок и передавая слуге изящным жестом, – Наслышан. Не будем терять времени, мистер Борст! Раздевайтесь до пояса, а я пока пойду помою руки.

За каким чортом Корнелиус оделся после душа, зная, что его будет осматривать медик, я не очень-то понимаю. Вроде и пожил здесь достаточно, и друзья среди африканеров есть, а понять их могу не всегда. Приличия? Накинь поверх простыню, ну или если есть фетиш по поводу именно что одежды – пиджак… Но нет!

Чертыхаясь про себя, помог кривящемуся от боли ведомому разоблачиться, пока слуга, опасливо поблёскивая глазами в сторону оставленного врачом саквояжа с инструментами, расстилал на кожаном диване чистую простыню.

Лёвка тут же подобрался поближе, готовый при необходимости ассистировать. Притом не напоказ, а как-то очень незаметно и притом грамотно. Но оценить это, пожалуй, мог бы только человек, разбирающийся в медицине хотя бы на уровне медбрата.

Такие себе мелкие подробности, вроде особой манеры сидеть, когда тебе вполне комфортно, но ты, не нервируя никого излишней близостью и боевитым видом, готов в любой момент подхватить упавшего в обморок человека или подать стерильные инструменты, разложенные на столе. Или к примеру – чисто вымытые руки, которые он держит на весу…

Митрофан Елизарович, напротив, предпочёл не лезть под руку. Воспользовавшись давнишним ещё моим разрешением, он набулькал себе с полстакана виски и уселся в кресле с видом человека, намеревающегося прорасти здесь корнями.

В Европе, пожалуй, такое было бы совершенно немыслимо. Пусть шофёр там и не считается за прислугу, но и вровень с хозяином держать его будет только редкий чудак. Но…

… это Африка, да и Митрофана Елизаровича уместней назвать не шофёром, а скорее волонтёром. Жалование он получает, но скорее для порядку, и довольно-таки скромное, сообразно своим нечастым шофёрским обязанностям. На деле же, выполняемые им функции ближе, пожалуй, к помощнику парламентария.

Пару минут спустя мистер Джонс неторопливо ковырялся в ране блестящим зондом, а Корнелиус старательно улыбался, пребывая на грани обморока. Оскал у него…

«Сфотографировать бы эту улыбочку!» – мелькнула мысль, с которой я расстался не без сожаления.

– Ну вот и всё, – подытожил мистер Джонс, вытаскивая зонд и заливая рану какой-то вонючей жидкостью собственного изобретения. Впрочем, несмотря на запахи и очевидно болезненное воздействие, заживление ран после его снадобий не только быстрое, но и почти всегда проходит без осложнений, а тем паче антонова огня. Очень жаль, что по каким-то своим соображениям он отказывается патентовать состав…

– Останетесь на обед? – спохватился я, помогая медику собирать инструменты.

– Охотно, – улыбнулся тот и засмеялся почти беззвучно, показывая вставную челюсть, – я уж думал, вы и не предложите! Не скажу, что я очень голоден, или кухня у вас настолько хороша, но обеды с вами обычно приправлены занимательнейшими историями, отказаться от которых я совершенно не в силах.

– Ох уж эти истории… – вздохнул я, помогая Корнелиусу одеться.

За обедом я неспешно пересказал Айзеку перипетии с Фольксраадом, пожаловавшись на фактическое отсутствие аэродромов на территориях африканерских государств.

– Занятно, – не на шутку озадачился тот, – Так вы говорите, вопросы скорее технические?

– Совершенно верно! – подтвердил я, – Средства уже выделены, согласие получено, и заминка лишь за болтунами из Фольксраада.

– А вы своей властью… – начал было мистер Джонс, но тут же осёкся, приняв сконфуженный вид, – Ах да! Простите, глупость сказал. Без согласования с Сенатом это будет очень похоже на переворот! Хм… а не к тому ли вас подталкивают?

– Я уж и не знаю, к чему меня подталкивают… – отзываюсь устало, – Ситуация на редкость сюрреалистическая и гадкая. Когда пребывал на посту командующего ВВС, мог бы решить проблему одним росчерком пера! Аэропланов было…

Запив скопившийся во рту яд, продолжаю.

– … по пальцам одной руки пересчитать! А власть, достаточная для решения такой проблемы – была! Потом меня мягко отодвинули от командования ВВС Южно-Африканского Союза, да я и не противился этому.

– Да! – со стуком ставлю бокал на стол, – Не противился! Знал, что почтенным парламентариям хочется поиграть в новую игрушку и раздать друг дружке почётные звания офицеров ВВС. Пусть! Не мешал, хотя одно время дошло до такого идиотизма, что званий фельдкорнетов в ВВС африканерских республик было больше, чем аэропланов!

– Но ни один из них не мог летать, – ядовито добавил кержак, отсалютовав стаканом.

– Весьма возможно, – согласился я, – в лучшем случае на уровне взлёт-посадка аэропланы освоили. Отстранили меня, отстранили Корнелиуса… хотя казалось бы!

– Возраст, – криво улыбнулся молодой африканер, всё ещё бледный после зондажа, и севший за стол скорее за компанию.

– Ну… пусть возраст, – усмехаюсь, – не суть! К власти как таковой никогда не стремился, а ныне авиация Кантонов, коей мне выпала честь командовать, на порядок превосходит авиацию собственно африканерских республик.

– Так уж и на порядок? – недоверчиво поднял бровь Айзек Джонс. Он, по своему обыкновению, отыгрывает не то чтобы простака, а скорее, этакого рассеянного учёного, обращающего не слишком много внимания на окружающую его действительность. На самом же деле, человек он наблюдательный, с отменным чутьём на всякие несуразности, но раз хочется человеку, то пусть его. Не он один…

– Включая добровольческие соединения, пилоты которых приобретали летательные аппараты за свой счёт, и за свой счёт же тренируются – именно что на порядок, – уверенно ответил Лёвка.

– А вы, простите… – медик повернул к нему голову с таким удивлением, будто их и не представляли друг другу пятнадцать минут назад.

– Писарь при штабе авиаотряда, – отозвался ничуть не стушевавшийся одессит, в глазах которого мелькнули и тут же пропали насмешливые огоньки.

– Ага… – медик сделал для себя какие-то выводы, но спорить не стал, – Даже так?

– Ну, вот так… – пожимаю плечами, – Поверьте, нам есть с чем встретить британцев, опираясь исключительно или почти исключительно на силы Кантонов!

– Просто… – кривлюсь болезненно, – Понимаете, Айзек, у меня иногда складывается впечатление, что верхушка буров не собирается воевать.

– Предательство? – резко отреагировал тот, отложив столовые приборы.

– Не знаю! – говорю чуть громче, чем следовало бы, – Право слово, не знаю… Скорее, они просто не видят серьёзности ситуации, но проблема в том, что мне не с кем договариваться!

– Как это? – удивился мистер Джонс, снова принимаясь за еду.

– А так. Дабы не поднимать вопрос моего возвращения на пост командующего ВВС, Фолксраад размазал эту должность, и теперь авиация Южно-Африканского Союза управляется коллегиально.

– Признаться, я изрядно озадачен, – нахмурившись, отозвался мистер Джонс, – Не то, чтобы мне эта информация была в новинку, всё ж таки я человек, не чуждый военному делу, хотя и несколько однобоко. Но с точки зрения именно договороспособности, выглядит эта ситуация совершенно чудовищно! Да, Джордж, вы правы.

– Коллективная безответственность, – едко сказал Лёвка, ловко орудуя ножом и вилкой.

– Метко, – согласился мистер Джонс. Митрофан Елизарович не сказал ничего, он ел. И пил.

Между самым юным и самым старым участником обеда завязалась та пикировка, в которой собеседники очень аккуратно проверяют уровень эрудиции, способность быстро схватывать информацию и чувствовать второе, а то и третье дно в обыденных, казалось бы, предложениях. Я слушал их, лишь изредка вставляя слово-другое, и нашёл их в общем-то равными. С поправкой на возраст и жизненный опыт, разумеется.

– Что же вы намереваетесь делать, Джордж? – мистер Джонс снова вернулся к нашему разговору.

– Не знаю… – губы мои сами кривятся в усмешке, – Иногда думаю, что стоило бы прибегнуть к методам Дикого Запада.

– С дуэлями, – с нотками ностальгии подхватил медик, – стрельбой в спину, шельмованием оппонента в газетах и судом Линча!

– Славные были времена, – неожиданно сказал Митрофан Елизарович, в голосе которого проскользнули скулящие нотки охотничьей собаки, давненько не выбиравшейся в поля.

– Мэтью? – удивился врач, чьи брови поползли на лоб самым решительным образом, – Не знал, что вы там были!

– Не докажут! – брякнул кержак, уже изрядно приложившийся к спиртному, – Э-э… То есть нет! Книги! Да, книги! Читать люблю.

– Книги, значит, – согласился мистер Джонс, внимательно глядя на Митрофана Елизаровича, будто пытаясь разглядеть в нём сходство с давнишним плакатом «Разыскивается», – Надеюсь, Мэтью, вы не откажетесь обсудить со мной эти… книги? А то знаете ли, ностальгия порой одолевает.

– Э-э… – промычал кержак, с тоской глядя на недопитый стакан с виски, и решительно отставляя его в сторону, – Нет! То есть да. Не откажусь.

«Запад, значит» – подытожил я итог разговора, и пытаясь понять, сами ли я набрёл на такое решение, или меня «сыграл» мистер Джонс?

– А может и в самом деле – Запад? – произнёс я вслух, краем глаза отслеживая реакцию американца, – Очень… Очень Дикий Запад! Нет, ну а что мне мешает?

… и я понял, что ничто и никто, а только лишь тонкий налёт цивилизации, да пожалуй, слишком уж всерьёз воспринятая парадигма европейских ценностей.

А на самом деле ситуацию здесь и сейчас можно, и пожалуй – нужно…

… решать пулями и сталью. Не наёмные бретёры, но наши же офицеры и солдаты, возмущённые продажность и тупостью членов Фаольксраада!

– А для этого нам нужно что?

– Что? – удивлённо поинтересовался Лёвка.

– Общественное мнение! – констатировал я, – Подготовленное. Та-ак…

Некоторое время я сидел молча, а в голове всплывали разные образы, подчас очень странные. Успеваю отметить лёгкую тень довольства собой, мелькнувшую на лице врача. Дикий Запад, да?

Идея недурна, но насколько «диким» будет моё поведение при разрешении этой ситуации, решить можно и потом! Сейчас пока так, разговоры…

… и если я не ошибся, за мистером Джонсом стоят определённые деловые круги США, заинтересованные…

… а в чём они, собственно, заинтересованы?! Усилить позицию ЮАС, наилучшим образом подготавливая страну к войне с Британией? Пожалуй…

Янки кровно заинтересованы в ослаблении «кузенов», надеясь перехватить не колонии, так хотя бы рынки сбыта. И пожалуй… усилить раскол между русским и африканерским сообществом!

Только вот кто сказал, что приводить Фольксраад к ответу огнём и сталью будут сугубо русские офицеры и солдаты? Не лучше ли сделать акцент на жителях районов, граничащих с Капской колонией, да притом из тех, что уже пережили депортации, желательно потеря при этом родным. А русские впрягутся за побратимов уже потом…

… и все эти мысли промелькнули у меня не более чем за полминуты. А потом…

… потом мне будто вложили в голову:

– Не смеют крылья чёрные над Родиной летать, поля её просторные не смеет враг топтать…[75]

К сожалению, вдохновение моё было грубо прервано полицией, решившей допросить нас по поводу стрельбы в аэропорту. Полицейский комиссар и два детектива в штатском вежливы, деловиты и целеустремлённы, но мне показалось, что они не заинтересованы в раскрытии преступления.

– Очень уж морды лиц у этих шлимазлов скучные, – мешая русский с одесским, шепнул мне Лёвка, – Как будто им приказано подгонять этот гембель под имеющееся в конце учебника решение.

– Очень даже можить да! – в тон отозвался я, наблюдая за допросом водителя. В этот момент один из детективов, поймав мой взгляд, еле заметно пожал плечами и как-то очень тщательно, акцентировано отвернулся.

«Ну… спаси тя Бог, добрый человек» – подумалось мне, и немножко понаблюдав за поведением полицейских, я пришёл-таки к выводу, шо Лёва прав, несмотря на то, шо он социалист и потому по жизни лев.

– Ой вэй… – пробормотал я, наливая себе после ухода полицейских вино, и залпом его выпивая, – Площадка для большой и малой политики в Фольксрааде уже подготовлена, и увы – не нами! А значит, што?

Я повернулся к Лёвке, и тот изобразил всей своей фигурой живой и почти трезвый интерес.

– Если театральные подмостки в этом скверном любительском театре подготовлены загодя и не нами, то режиссёр этой халтуры видит нас исключительно на вторых ролях, и не поручусь, шо не отрицательными персонажами! Лёва! Корней! Пакуйте вещи взад, мы улетаем!

Задержались мы ровно для того, чтобы Корнелиус успел написать письмо родне, а я дал краткие инструкции Митрофану Елизаровичу по поводу аэродрома. Поскольку водитель наш, не предвидя такого развития событий, изрядно накидался, за руль сел я, как наиболее технически подкованный.

В аэропорту какой-то констебль, пучимый дурным усердием, попытался нам воспрепятствовать попасть в ангар, но подоспевший детектив осадил рьяного служаку несколькими словами.

– Уже покидаете Преторию? – коротко осведомился.

– Да, – кивнул я, – Срочные дела!

– Вовремя… – шепнул он одними губами.

– Простите? – переспрашиваю, не веря своим ушам.

– Говорю, очень жаль, что служебные дела заставляют вас покинуть наш чудесный город! – сказал детектив чуточку громче, чем нужно, – Давайте я вас провожу, а то у нас недавно провели новый набор в полицию, и очень уж много в этом наборе совершеннейших деревенщин!

Открыв дверцу автомобиля, он уселся на заднее сиденье и закурил, не спрашивая.

– Вы мою жену вытащили из лагеря, сэр коммандер, – прикуривая, сказал он одними губами, и до меня только сейчас дошла игра слов «деревенщина – равно бур», и что человек, рискуя как минимум карьерой, предупреждает меня об очень нехороших вещах, происходящих в столице ЮАС…

… аэропланы перед полётом мы проверили особенно тщательно.

По возвращению в Дурбан я развил самую бурную деятельность, и разумеется, не я один. Не претендуя на роль первой скрипки и тем более дирижёра в нашем политическом оркестре, я взял на себя освещение нужной нам позиции в прессе.

В первую очередь написал статью под одним из своих африканерских псевдонимов. Пишу я под ним нечасто, но что называется – метко, и бывает, полемизирую на страницах газет с самим собой.

Эсфирь эта ситуация несказанно забавляет, но в журналистику, да и в литературу вообще она не лезет, полагая свой склад ума скорее математическим и занимаясь более всего ведением финансов, находя это занятие крайне увлекательным. Зря, как по мне, но в споры я не лезу, ибо понимаю прекрасно, что поэзия цифр может быть ничуть не менее интересной. Тем более, финансовая поэзия у Фиры не отвлечённая, а вполне себе живая, напрямую затрагивающая экономику не самого маленького региона.

Надя же взяла мою методу на вооружение и пользуется весьма успешно. Псевдонимов у неё с десяток, причём парочка их них мужские. Пишет она много, и вообще, после переезда в Африку писательские и журналистские таланты девушки расцвели просто необыкновенно.

Писал я с позиции африканера, искренне возмущённого страусиной позицией Фольксраада. Дабы удовлетворить националистические взгляды, присущие большей части африканеров, я отпустил несколько тяжеловесных комплиментов «нашим русским братьям». Из тех, что с приставкой «Но»!

Со статьёй я изрядно намучался. «Скелет» набросал быстро, а вот оформление в африканерском своеобразном стиле, да притом так, чтобы удовлетворить запросы местной деревенщины и интеллектуалов в равной степени, далось очень тяжело.

Вариантов статьи написал несколько десятков, и цензорами моими стали все близкие, нещадно критикуя каждую запятую. Основой стали в итоге те первые строфы сочинённой песни. Писал от лица возмущённого бура, пережившего депортацию и вынужденное переселение, и только недавно вернувшегося на дедовскую ферму, отвоевав эти земли у подлых британцев.

Какого чорта?!

… разумеется, Нечистый в статье не упоминался, но посыл был именно таков. Что там, почтенные буры, происходит в головах членов Фолксраада, и не пора ли нам проверить их у психиатра?

Потому как заниматься подобной хренью, теша собственное самолюбие в преддверии войны, могут только умалишённые! Или предатели…

От имени африканера, я отделил русских, которые сражались в минувшей Англо-Бурской от «понаехавших», и выразил осторожное сомнение, а смогут ли «эти» русские удержать Дурбан и побережье? Я-африканер отнёсся к этому скептически, и поиграв вероятностями будущего с последствиями захвата города британцами, отступил от темы. В конце концов…

… у меня ещё много ипостасей!

Заключительная часть статьи была религиозно-мистической, и как ни странно, на бумагу она легла удивительно легко! Сопоставив собственный религиозный опыт с воззрениями африканеров, я написал нечто в евангельском духе, где предостерегал народ избранный от чрезмерного упования на силы божественные.

От лица африканера я напомнил бурам, что в прошлой войне Господь недвусмысленно выказал свою волю, помогая своему народу в войне за Землю Обетованную. А если члены Фольксраада ныне мешают Народу защищать Землю Свою, то идут они против Воли Господа и служат Противнику Его!

За всеми этими хлопотами так замотался, что чуть было не забыл написать статью от собственного имени. Вкратце рассказав о покушении, я весьма едко прошёлся по профессионализму служителей аэропорта. Не затрагивая, впрочем, технический персонал, к коему у меня серьёзных нареканий не имеется.

Затем, используя графики, оказавшиеся в сём деле новинкой, и потому выглядящие особенно убедительными, показал общее падание профессионального уровня среди чиновников, связав его с действиями Фольскраада и уже не столь явно – с действиями президента Луиса Бота.

Эти две статьи и стали детонатором, расколовшим консервативное африканерское сообщество. До этого многие из них, даже будучи недовольными действиями правительства и парламента, дали им очень уж большой кредит доверия, основанный разом на победе в минувшей войне и националистических настроениях в обществе.

Недостатки ранее либо старательно не видели, либо недовольно поджимали губы, но ворчали только в своём кругу, оправдывая самые нелепые действия хитроумной политикой, призванной противодействовать «русской угрозе». Теперь проблема обороны стала во весь рост, а моё африканерское альтер-эго стало настолько популярным, что ходили речи о выдвижении его, то бишь меня, в Фольксраад.

Я снова всерьёз погрузился во внутреннюю политику страны, урывая для этого время у сна.

Всё это, разумеется, возникло не вдруг, борьба политических фракций в Фольксрааде идёт постоянно, и она далека от идеалов парламентаризма.

Прощупав оборону противника газетными статьями и серией разоблачений, члены прорусской фракции Фольксраада провели на заседании парламента разведку боем, и несколько дней спустя в ход пошла гаубичная артиллерия, то бишь Сниман.

Командующий не вовсе уж чуждался политики, но в самую топь этого вонючего болотца не лез. Все его действия так или иначе были связаны с финансированием армии, да обогащением личного состава.