Госэкзамен Панфилов Василий

– Что-то срочное? – поинтересовался Военгский, на которого я оставил командование базой.

– Британцы блокировали гавань Дурбана, – отвечаю коротко, снимая трубку телефона, – Матиас? Готовь самолёт! Да… да, как обычно.

– Всё нормально, – киваю Илье с той уверенность, которую не испытываю сам, – Основные силы британцев подтянутся не раньше, чем через неделю, так что время на подготовку пилотов ещё есть. Я лечу по вопросам организационным…

Помор насмешливо вздёрнул бровь, позволяя себе усомниться в моих словах.

– Ну… не только, – поправляюсь я, – но преимущественно.

Задавать лишних вопросов Илья не стал, учён. И жизнью вообще, и мной в частности.

На аэродроме в Дурбане нас уже ждали автомобили, подле которого нетерпеливо прохаживался Владимир Алексеевич, в компании человека, который не мог быть никем иным, нежели репортёром. За рулём второго автомобиля сидела новая пассия Корнелиуса, интересная эмансипэ из богемной среды, с весьма вольными манерами, так что молодой африканер, несколько смущаясь, отсеялся сразу же.

Репортёра мой бывший опекун представил несколько невнятно для окружающих, как своего коллегу и старого знакомцы, так что вопросов и не возникло. Всем понятно, что имеет место быть корпоративная и земляческая солидарность, и что сей дятел клавиатуры получил возможность взять у меня интервью, пока мы едем в город. Ситуация не то чтобы очень частая, но и не редкая, с коллегами-репортёрами я стараюсь не ссориться.

Пропустив вперёд автомобиль эмансипэ, мы выехали из аэродрома и задёрнули на окнах шторки – благо, солнце нам подыграло, и солнечный свет сегодня можно назвать пронизывающим.

– Яков Ильич, – представил мне репортёра сидящий за рулём дядя Гиляй, – несмотря на молодость, мой давний и хороший знакомый.

– Насколько хороший, – взгляд бывшего опекуна стал несколько ехидным, – что мне приходилось таскать его на себе, полностью обмочившегося.

– Дядя Гиляй забыл сказать, что было мне на тот момент три месяца, – хмыкнул Яков Ильич, снимая с себя пиджак и со стоном отклеивая соломенные усы-щёточку.

Я, не теряя времени даром, раздеваюсь до белья, переодеваясь в одежду двойника. Типаж лица и фигуры у нас весьма схож, ну да тут и ничего удивительного, физиономия у меня достаточно заурядная. Глаза только несколько выделяются, да и то… не так, чтобы очень.

Переодеваться в одежду, влажную от чужого пота, не слишком-то приятно, но я постарался абстрагироваться. Это как раз тот самый случай, когда важны детали, мой двойник должен пахнуть именно как авиатор, а эту смесь запахов подделать сложно.

Но какого чорта несвежим репортёром должен пахнуть я… Хотя бы сорочку мне могли дать свежую! Впрочем, не важно.

Достав из саквояжа гримировальный набор, я наклеил усы. поглядывая в любезно предоставленное зеркало.

– Бачки ещё, – подсказал дядя Гиляй, глядящий в зеркало заднего вида, – у Яши они несколько длинней.

– Точно!

Пока я наклеивал себе бачки, двойник, напротив, слегка подбрил их, и… оказался весьма похожим на меня! Если не вглядываться слишком пристально, разумеется!

– Нормально, – удовлетворился наконец Владимир Алексеевич. Пока не приехали, пообщались немного, обмениваясь информацией и ставя голоса.

– … рад был пообщаться, Егор Кузьмич! – прощаюсь с пассажиром, – Дядя Гиляй, моё почтение! Привет Наденьке!

Автомобиль уехал, и я остался на тротуаре, испытывая странное чувство…

… свободы? Да, пожалуй… В городе я постоянно под прессингом чужих взглядов и ожиданий, а сейчас, впервые за долгое время, я никому не интересен!

Прогулявшись с часок по городу, и аккуратно проверившись на слежку, завернул в кафешантан, в коем у нас назначена встреча.

– Пей, забавляйся, приятель Филибер[114], - с хрипотцей пел шансонье с отчётливым марсельским акцентом и тем искренним надрывом души, что порой с лихвой восполняет некоторый недостаток певческого таланта.

«А хорош! Лучше меня исполняет, право слово!» – и в голову некстати пролезли воспоминания, как я сочинял эту песню, сидя на подоконнике своей парижской квартиры и глядя на молодого, но уже потрёпанного жизнью военного, флиртующего с уличной продавщицей, торгующей каштанами. Сочинялось почему-то на русском, и я уже сильно потом переводил на французский.

Слушая вполуха, нашёл себе свободное местечко в глубине кафе, неподалёку от компании вкусно пьяных французских военных в компании цветных дам полусвета, ведущих себя с большим достоинством, если так вообще можно сказать о представительницах этой профессии. Заказав себе выпивку и кофе, принялся ждать, поглядывая вокруг, как и положено человеку, не чуждому ремесла репортёра.

Перед началом боевых действий Дурбан буквально оккупировали представители союзников, своим поведением вызывающие скорее раздражение, чем дружественную приязнь. Отдельно взятые офицеры и капралы, как правило, вполне адекватны и даже симпатичны, но служебные обязанности их вызывают некоторое…

… недоумение. Это если говорить языком дипломатии. А проще говоря, они лезут во все щели, занимаясь тем, что дядя Гиляй окрестил «дружественным шпионажем».

Будучи формально наблюдателями, советниками и представителями, и имея полномочия, весьма серьёзные на взгляд человека неискушённого, союзники работают грубо, порой за пределами общепринятых норм. Руководствуясь не иначе как пословицей «Война всё спишет», они лезут куда льзя и нельзя, размахивая документами с грозными подписями и требуя к себе особого отношения.

Особенно раздражает незамутнённая убеждённость Старших Братьев в том, что документ, подписанный каким-нибудь вторым заместителем начальника отдела Французского Генерального Штаба, имеет на территории Южно-Африканского Союза больший вес, чем устав караульной службы и письменный приказ президента Снимана. Чорт его знает…

Мелькает иногда мысль, что наверное, такой подход имеет все основания, и наверное, где-то им позволяют вести себя подобным образом…

… но очень неприятно видеть, как ЮАС пытаются поставить в позу полуколонии.

Военные, не слишком нарушая приличия, притискивали к себе дам, подпевая шансонье и не забывая о выпивке. Я выдохнул, сбрасывая невесть откуда взявшееся напряжение, и усмехнулся. С-союзнички…

– Какие ни есть, – бормочу тихохонько, и поскольку до условленного времени ещё с полчаса, делаю в блокноте небольшие карикатурные зарисовки, на полях которых тезисно набрасываю свои мысли по поводу отношения союзников. Все эти советники, консультанты, наблюдатели и военные специалисты по большому счёту просто балласт!

Есть, разумеется, офицеры с техническим образованием, толковые генштабисты, медики и прочие профессионалы. Но по большей части это обычные «моменты» со связями, приехавшие за чинами, орденами и чужой славой.

В бой, по крайней мере в первых рядах, идти им не придётся. Всё больше «присутствовать» в командных пунктах, да проверять линию обороны после вражеского обстрела, анализируя чужой опыт.

Но так уж повелось, что после боя принято заполнять наградные формуляры, в том числе и на иностранных офицеров, хотя бы косвенно участвовавших в операции. Вроде как из вежливости… своеобразная военная дипломатия.

Награждают командированных военных и правительства родных стран, притом часто не за реальное дело, а вроде как помечая тем самым территорию. Дескать, если мы наградили нашего офицера за участие в Вашей войне, то значит он молодец, и вообще – Наше государство тоже участвовало и оказало неоценимую помощь!

Сержантам и капралам тоже перепадают награды, но там и вовсе до смешного. Достаточно иной раз с бравым видом попасться на глаза старшему офицеру союзных войск…

… и на грудь падает очередная «блестяшка». Особого статуса, как правило, такие награды не имеют, но у ветеранов паркетных войск на груди порой настоящая кольчуга.

В ЮАС с этим иначе, и сильно. Достаточно сказать, что после Второй Англо-Бурской у нас даже орденов и медалей ввести не удосужились! Да и потом… вплоть до богословских диспутов доходило – достойно ли доброму христианину вешать на грудь за убийство людей, и нет ли в этом кривды?

Уже ближе к концу войны явочным порядком начали появляться шевроны отдельных коммандо и знаки «За ранение» или «Участие в рукопашной схватке». Неофициально…

С началом президентства Снимана проект государственных наград вышел на новый виток, но заседающие в Фольксрааде мужи постановили, что все награды будут – сугубо после Победы! Дабы не искушать малых сих, и не вводить их во искушение…

Делая зарисовки, не забываю поглядывать по сторонам, и заметив знакомую персону, закрыл блокнот, вставая навстречу.

– Евгений Яковлевич? Добрый день, – протягивая руку полковнику Максимову.

– Не имею чести… – сухо отозвался тот, не принимая руки, – Ба! Егор Кузьмич?

– Он самый, – улыбаюсь приязненно, и наконец-то мы обмениваемся рукопожатиями, усаживаясь за столик, протиснувшись между стайкой девиц облегчённого поведения.

– Вас не узнать, – глаза генштабиста скользят по моему лицу, остановившись на щёточке усов и большой родинке на щеке.

– Вы тоже неплохо замаскировались, – делаю ответный комплимент. Он и правда не слишком похож на себя прежнего.

– Неплохо… – скривившись как от зубной боли, он замолкает при виде подошедшего официанта и заказывает себе выпивку, – Вы, однако же, узнали меня ещё до начала условленных знаков.

– Помилуйте, Евгений Максимович! – искренне удивляюсь я, – Вы же на нашей территории, а никак не наоборот!

– Хм… и быстро срисовали? – осведомляется он.

– Ещё в Петербурге, – даю честный ответ.

– Однако… – он видит, что я не вру, да и нет такой необходимости, – недурственная у вас агентура, Егор Кузьмич!

– На том стоим, – принимаю комплимент не себе, а всей разведке Кантонов разом, – Денег на разведку не жалеем, да и… хм, при наличии идеологической подоплёки работать становится значительно проще.

Он морщится едва заметно…

– Не принимайте близко к сердцу, Евгений Максимович! – спешу утешить его, – Мы ведь, собственно говоря, на одной стороне!

– Социалисты? – он вздёргивает бровь, ухитряясь показать свой скепсис едва заметной мимикой. При всей своей демократичности, он не пытается опрощаться, уподобившись Толстому, и не играет в либерала с эполетами. Евгений Яковлевич вполне яркий представитель офицерства Российской Империи, разве что не «вообще», а весьма немногочисленного крыла технократов.

– В первую очередь – патриоты, – парирую я ничуть не смущённый, – а социалисты или нет, не суть важно! У нас, не поверите, даже свои черносотенцы имеются, разве только без монархического подтекста.

Помолчав, он сделал глоток, и я не стал вываливать на полковника своё виденье будущего Российской Империи, давая ему время переварить информацию. На эстраде тем временем появился новый шансонье, и до двух заговорщиков в кафешантане решительно никому не было дела!

Это ведь не шпионский роман, а жизнь. Если за нами нет плотной слежки, то обрывки фраз, выхваченные случайными слушателями, не играют ровно никакой роли. Понятное дело, толика конспиративности в нашем разговоре имеется, и хотя мы используем в разговоре настоящие имена, но всё ж таки не выкрикиваем их так, чтобы слышали все окрест!

В остальном же… общество наше чрезвычайно политизировано, а цензура очень мягка и касается только военных и государственных тайн, да отчасти норм морали. Народ нисколько не стесняется, выражая свои мысли по поводу самодержавия, политического строя разных стран и тому подобных вещей.

Не стесняясь, обсуждают военные перевороты, и…

… это не всегда досужие фантазии! Народ у нас резкий, решительный. Один только переезд из Расеи для русского крестьянина или мещанина такой себе анабазис, что человек случайный его и не пройдёт! Даже если переезжает община, это такой слом всех жизненных устоев, столько человеческих трагедий…

А одиночки или те, кто семьями едут? Вот уж битые-перебитые, ко всему готовые… Не буквально, разумеется, но психологическая готовность к любому жизненному дерьму у них просто поразительная!

Год назад ещё шапку срывал, и кланялся любой кокарде с орлом, а ныне не просто вцепился в новую жизнь зубами и ногтями, но и готов отстаивать свои гражданские права с оружием в руках. Распробовали…

А многие притом с опытом если не Англо-Бурской, то как минимум в Июльском восстании поучаствовали, ну или ещё где. Российская Империя велика, и в одном из её уголков непременно бунтуют!

Одни – поговорят, спустят пар в свисток, да и начнут приглядываться, где им интересней обустроиться, и где семье лучше будет. Другие говорят ровно о том, что собираются сделать…

Что есть, то есть… Тормоза во многих бошках сломаны напрочь!

Революционеров, террористов, подпольщиков и прочей резкой публики, у нас – хоть в снопы скирдуй! Не только из числа поданных Российской Империи, к слову… Всех привечаем, кроме разве что крайних радикалов, кусающих кормящую их руку.

– И в чём же, по-вашему, заключается наша роль? – осведомился наконец Максимов. Он немигаючи уставился на меня, но это не было не примитивное давление психики, а желание максимально подробно увидеть мою искренность, так что я не в обиде. Сам такими фокусами балуюсь, разве что…

… профессиональней? А ведь пожалуй… мелькнули, да и пропали мысли, что в оперативной и подпольной работе я стал получше многих кадровых профессионалов! Лакун в этой области, разумеется, полно, да и возраст давит, но… а ведь действительно… состоялся!

– В поддержании порядка, Евгений Яковлевич, – задумчиво отвечаю полковнику, – Не более… и не менее.

– Вот как… – он на мгновение прикрыл глаза, – И что же, не будет никаких обещаний?

– Зачем, господин полковник? – искренне изумился я, – Не путайте нас с отдельными группами революционеров, тем паче радикалами! Они, действительно, могут иметь какие-то свои планы… но мы за них не отвечаем и поддерживаем ровно в той степени, пока они идут в русле общей политики.

– А так… – я пожимаю плечами, – Судьба страны в руках русского народа![115] Будет ли то социализм по Марксу, Томасу Мору или буржуазная республика по французскому образцу, не суть важно. Есть ряд ключевых моментов, на которых мы настаиваем, а остальное – как получится. Все люди рождаются равными и свободными в своём достоинстве и правах…[116]

– Красиво, – безэмоционально подытожил полковник Генштаба, выслушав мой краткий спич, и полез за папиросами. Открыв серебряный портсигар, он подрагивающими пальцами достал одну, и прикурил н с первой попытки.

– Красиво, – ещё раз повторил он, – А получится ли?

– Должно, – также безэмоционально отозвался, – а иначе… зачем всё? Вы, полковник, знаете, каково это – детский гробик отвозить по весне… Да не на кладбище, потому как денег на попа нет, а в овраг?

– Даже так? – голос его дрогнул, и сигарета сломалась в руках, – Чорт!

– Это не самое страшное, – спокойно сказал я, пока Максимов прикуривал новую папироску, – Это обыденность, Евгений Яковлевич. Для большинства русских – обыденность, есть вещи и пострашнее.

– Я…

– Вы изучали всё больше вероятного противника, господин полковник, – спокойно киваю, – понимаю. Вы просто представьте себе реалии Российской Империи…

– … снизу. Четверть детей мрёт, не доживая до года. Ситуация с призывниками, половина из которых в принципе не пройдёт военную комиссию, а остальных нужно сперва откармливать, вам известна. Перспектив… да собственно, никаких!

Он кивнул, и затянулся сильно. Не последовало громких слов о том, что он не знал… Знал, разумеется, знал! Как разрозненные факты, сводить которые в единую систему высочайше запрещено! Как запрещено слово «голод» в газетах, заменяемое на «недород».

… а вообще, человеку с нормальной психикой думать о таких вещах просто не хочется! Подсознание противится, игнорируя такие факты. Потому что иначе…

… нет иного решение, нежели менять всю систему! Пусть даже с мясом! Или помнить постоянно, что ты – соучастник. Молчаливый или не очень… и каждый твой поход в ресторан – это упущенная возможность спасти от голода семью крестьян, каждая покупка нового гардероба на деньги от сданного в аренду поместья, это детские трупики по весне.

А христосование на Пасху с соседом-офицером, который (и ты это точно знаешь!) принимал участие в карательных операциях, и может быть, сам подписывал приказы о расстреле очередного бунтовщика или отдавал приказ «перепороть всю деревню»… Это как?

– Всю систему ломать придётся, – констатировал он мёртвым голосом, и затянулся, – крови будет…

– Не ломать! – возражаю резко, – Строить! С ноля строить! Евгений Максимович, господин полковник! Очнитесь! Не работает система, и давно не работает! Социальные лифты сломаны напрочь, вы разве не видите?

– Строить? Кхм… – он задумался и начал курить одну папиросу за другой, жадно, взатяг, не обращая никакого внимания ни на песни, ни на прелюбопытные сценки из жизни посетителей кафешантана.

– А ведь пожалуй, – согласился он после долгого раздумья, – Строить, надо же! Вы правы, Егор Кузьмич, именно строить! Фундамент у здания Государства Российского прочный, а остальное… Нет, в самом деле – проще разметать эти гнилые доски!

«Эге! – не без оторопи подумалось мне, – а не перестарался ли я часом? Экий якобинец…»

Обсудив вчерне вопросы сотрудничества, и придя к предварительному согласию, сидели потом уже как добрые знакомые, вспоминая всякие забавные истории из своей жизни. По негласному уговору, Англо-Бурскую войну не затрагивали, всё больше о российских реалиях вспоминали, притом в анекдотическом ключе. Евгений Яковлевич задумывался иногда, обрывая себя же на полуслове, и как мне стало ясно, пересматривая свою жизнь в ключе нового мышления.

Я поведал ему о своём побеге из Российской Империи, и полковник хохотал до слёз, слушая истории моей женской испостаси.

– Дашенька… – стонал он, – Господи, сказать кому… Не беспокойтесь, Егор Кузьмич – могила!

– Да хоть бы и нет, – усмехаюсь я в наклеенные усы, – это не тот эпизод в жизни, которого я стыжусь! Ничем предосудительным я себя не запятнал, но знаете… это сейчас вспоминается сугубо в юмористическом ключе, а тогда… Поверьте, Евгений Яковлевич, страшно было!

– Зато женщин стали понимать, – философски заметил тот.

– Понимать? – удивился я, – Что вы! Так… не больше, чем давно женатый человек, обременённый выводком дочерей и племянниц, если он не чужд толики эмпатии.

– И всё-таки, – не согласился со мной Максимов, – полезный опыт.

– А вот здесь я с вами соглашусь, Евгений Яковлевич, – кивнул я.

Распростившись с генштабистом и покинув кафешантан, я не без удовлетворения констатировал, что кажется, расчёты Мишки оправдались более чем полностью! На контакт с технократами из Генштаба мы вышли ещё во время событий в Эфиопии, но изначально это были контакты штабных офицеров ЮАС.

Сейчас мы вышли на них уже от имени группы социалистов разного толка, что даёт определённый простор для игры. Не только нам, но и им…

… и это никого не пугает! Напротив, это прекрасная возможность встроиться в нашу систему, используя её как трамплин для роста в системе Генштаба и Российских реалиях. Ну а нам, соответственно – возможность влиять на события в родном Отечестве.

Этакий симбиоз разных систем, что для генштабистов, привыкших к подковёрным играм и разведывательным операциям – мёд и мёд! Они, разумеются, планируют использовать нас в своих интересах, и мы до поры будем подыгрывать им. А потом…

… переварим![117] При всём уважении к их профессионализму, мы видим и их слабые стороны, в том числе привычку ассоциировать себя с Государством. Не всегда здоровую… Этакий профессиональный перекос патриота, всю свою жизнь посвятившего интересам Отечества.

А они всего лишь люди, хотя и с немалыми возможностями. Вот только большая часть их возможностей базируется на твёрдой власти и поддержке Государственной Машины за спиной!

В период кризиса их ждёт много удивительных открытий…

– … да што ж ты на тротуаре растопырился, чортушко!? – крепко пхнул меня в спину молодой мастеровой. В его светло-серых глазах читался вызов и готовность к хорошей драчке.

– Прошу пардону, – приподымаю соломенную шляпу-канотье, – задумался.

– Ишь, задумался… – мастеровой ещё ворчит, но уже потухая. Его вполне удовлетворил тот факт, что он может пхнуть растопырившегося на тротуаре барина и не получить по морде. Да и вообще…

… в «чистой» части города по тротуару ходить!

Ещё раз приподняв шляпу, удалился, пребывая в самом благостном расположении духа. До вечера ещё несколько часов, и я могу потратить их, как мой душеньке будет угодно!

… а угодно, как оказалось, прогуляться по городу – вот так вот запросто, как никому неинтересный гражданин! Роскошь, а?!

Бортовые огни броненосца «Эмпресс оф Индиа», типа «Ройял Соверен» сложно перепутать с чем-либо ещё, да и выглядывающая из-за облаков луна даёт совершенно театральную подсветку, художественными мазками обведя силуэт корабля. Всё вокруг кажется декорацией к какому-то невообразимому фантасмагорическому спектаклю. Я никак не могу отделаться от ощущения, что участвую в театральном представлении, и что прямо сейчас из-за кулис за мной наблюдает невидимый режиссёр, готовый заменить бесталанного актёра.

Прикрыв фонарь, ещё раз сверяемся с картой… Нет, никаких ошибок быть не может!

– Всево-то сажен двести буксировать, – шепчет Ерофеев, интимно прижавшись сбоку и жарко дыша в ухо. Пловца разрывает на части от сложной смеси гордости и опаски сглазить, и признаться, повод для гордости у него есть…

Минирование акватории как часть обороны не нова, и применялась, дай Бог памяти, ещё при осаде Ла-Рошели. Не слишком успешно, но сам факт…

Британцы, как морская нация, знают это лучше других, и их тральщики, пользуясь полным превосходством на море, протралили воды, собрав богатый урожай мин. Не без потерь, но всё же…

Флот ЮАС представлен старьём, способным гонять разве что контрабандистов (которых мы де-факто привечаем), да поднатужившись, тягаться на равных с напрочь устаревшими колониальными корветами Британской Империи. Несколько особняком стоят лихие капитаны с патентами Добровольческого Флота, ставящие на свои пароходики парочку пушчонок, и что-то там пытающиеся изображать на морских просторах. Итоги подводить пока рано, но к Добровольческому Флоту я отношусь скорее скептически.

Единственное, чего британцы опасаются всерьёз, так это наших береговых батарей и подводных лодок. Они не удаляются дальше десятка миль от берега, и представляют опасность скорее для собственных экипажей, нежели для противника, но…

… напугать британских адмиралов несуществующими разработками по части подводного вооружения нам таки удалось. Это тот случай, когда удачная дезинформация войдёт в учебники разведывательного дела. И нет, я к этому почти не причастен…

… разве только подал идею, что хорошо бы заставить британцев смотреть вниз, а не наверх! А подхватили уже совсем другие люди.

Наши подводные лодки, числом три, показывались иногда на поверхности порта, а потом боевые пловцы что-нибудь шумно взрывали где-нибудь вдали. Впрочем, сценарии могли меняться… суть оставалась неизменной.

В итоге не только вражины, но и собственные граждане уверены, что лодок у нас не меньше десятка, и притом таких, что Жюль Верновский «Наутилус» им и в подмётки не годится. Как водится в городе с интернационально-одесскими корнями, шёпотом и по секрету могли рассказать за племянника Моню или брата соседского приятеля, который «Вот те крест», служит на этой самой подводной лодке. Ну или строил её, грузил торпеды или поставляет продукты…

Враки ходят увлекательные, яркие и такие правдоподобные, какие только могут быть в городе, добрая четверть населения которого знает, шо такое «Панама», и это не за географию с предметами гардероба! Кто-то, как водится, даже зарабатывает на этих слухах, продавая «секретные чертежи торпеды с ножницами, разрезающими противоминные сети», «хлопоча» за перевод «кровиночки» в экипаж секретной подводной лодки и занимаясь ещё кучей интересных вещей такого же рода.

Контрразведка раздувает усы и стучит кулаками по столу, искренне пытаясь пресечь распространение военных тайн, но естественно…

… безрезультатно!

Наиболее талантливые и одиозные панамщики берутся на карандаш, по возможности вербуются, и далее вовлекаются в одну из интересных афер, позволяющих одним хорошим людям зарабатывать на патриотизме, а другим (да им Б-г здоровья!) строить карьеру в контрразведке. Ну и присматриваются… кто как работает – за деньги или готов за патриотизм, не забывая о простых человеческих радостях?

Сильно после этим некоторым поступит интересное предложение – заниматься по сути тем же самым, но немножечко официально на благо родного государства! С погонами, карьерой, и возможность жить интересно и при уважении, видя в конце жизни военную пенсию, мемуары и мундир с орденами.

Несколько месяцев назад мою сырую в общем-то идею оформили должным образов, и акватория Дурбанского порта обзавелась не только минными банками в очевидных и не очень местах. Несколько десятков мин из мастерских Кочшельного поставили на якоря в укромных местах, и притом так, чтобы никакие глубоко сидящие старые баржи и прочие тральщики ни в коем разе не зацепили их. До поры…

– Вот туточки они сети расставили… – Ерофееев водит пальцем по схеме, – не слишком глубоко.

Угукаем, кивая и задавая иногда уточняющие вопросы. Схему постановки противолодочных сетей мы выучили ещё на берегу, но порядок должон быть, и точка!

Закончив обсуждения, надеваем акваланги, ещё раз проверяем комплектность и исправность снаряжения и с лёгким всплеском переваливаемся за борт. Экономя силы и воздух в баллонах (в чём в общем-то нет настоятельной необходимости), до места плывём, опираясь грудью на своеобразные плотики, сделанные их тщательно подобранного плавучего сора.

Плыть недолго, но от нервического напряжения я, признаться, несколько устал. Всё время кажется, что на броненосце вот-вот включат прожектора, и поверхность океана покроется быстро зарастающими шрамами от пуль и снарядов.

Доплыв до места, Ерофеев подаёт знак, и мы ныряем. Сердце бухает в рёбра как кулачный боец, но усилием воли несколько сдерживаю выброс адреналина. Фонари горят еле-еле…

… и это одно из слабых мест нашего плана! Чуть сильнее, и свет могут увидеть с палубы броненосца. Слабее, и уже мы не увидим ни черта! А вспомнить если далеко не безобидных морских обитателей, которых может привлечь свет…

«Зря я, наверное, по части морской биологии просвещался» – приходит мне в голову, но я скольжу вслед за Ерофеевым, который не выказывает признаков страха или сомнения. Ну да… это когда-то я учил его, а ныне корнет даст сто очков всем нам! Какая это боевая операция у него по счёту? Дай Бог памяти… нет, не помню, но точно – за дюжину перевалило!

Я бы, честное слово, и не полез бы ночью в морские глубины, но это тот случай, когда…

… надо!

Причин несколько, и какая из них первая по важности, право слово – не знаю! Перво-наперво, это конечно, неизжитое до конца «Хочешь сделать хорошо, сделай сам!» Потом – тот факт, что к минам приложил руку не только Кошчельный… а я вполне разделяю традицию русских инженеров, становится под построенный мост, когда по нему пускают первый состав!

А ещё потому, что минирование стоящих на якоре британских судов только часть операции, и главное здесь – не несколько взрывов, а необходимость поторопить британскую эскадру, заставить её придти наконец к порту Дурбана. Ибо чем больше проходит времени, тем меньше остаётся шансов сохранить до поры те технические новинки, который должны принести нам Победу!

… ну и потому, что взрыв это всё равно припишут мне… а я не люблю чужой славы!

«Угу! – проснулся ехидный Второй-Я, – А не потому ли, что жить не можешь без риска?»

… и это тоже. В конце концов…

Я кошусь на дядю Гиляя, скользящего рядом с грацией тюленя.

… от возраста это не всегда зависит! Есть у бывшего опекуна способы надавить на меня… и есть понимание, что это такой человек, который и сам найдёт себе интересное приключение! Их с Костой абордаж в прошлой войне стал куда как громким событием… А так под каким-никаким, но контролем!

… и к слову, Владимир Алексеевич сдал все нормативы боевого пловца резерва на общих основаниях, так что непотизм хоть и имеет место быть, но умеренный.

На тусклый свет наших фонарей приплыли морские обитатели. Вижу озадаченные морды мурен, спешно меняющего свой цвет крупного осьминога…

Не то чтобы откровенно страшно… чего нет, того нет. Но напряжение постоянное. Разом всё – мурены эти чортовы, непонимание, как же ориентируется Ерофеев в этом подводном мраке и ожидание подвоха вообще.

Плывём медленно, иногда каким-то зигзагом над самым дном, что меня несколько успокаивает. Очевидно, какие-то ориентиры под водой всё ж таки есть… Напоминаю себе, что боевой пловец именно что здесь погружался не один десяток раз, но настоящего успокоения это так и не приносит.

Но наконец, вот она – экспериментальная мина у самого дна, в окружении приметных каменюк и кораллов. Большая… впрочем, так и задумывалось.

Все треволнения по поводу мурен, акул и иже с ними уходят прочь, да и напарники мои, вооружённые лёгкими стальными копьецами, бдят, растопырившись в разные стороны. Еле заметно шевеля ластами, они перемещаются по кругу, подсвечивая вывешенными на копьях фонарями.

Очень осторожно обследую мину, выискивая следы коррозии, и не обнаружив таковых, выдыхаю облегчённо. Уже хорошо…

Прицепив к ушку резиновый баллон, осторожно подаю туда сжатый воздух. Металлическая болванка, облитая каучуком, едва заметно всплывает над дном. Лишнее… Стравливаю воздух, добиваясь нулевой плавучести.

Перерыв… Ерофеев, привязав к одному из ушек мины еле заметно светящийся фал, всплывает наверх. Глубина, судя по давлению в ушах, не слишком большая, но и не маленькая – метров двадцать.

Пару минут спустя, уточнив наше месторасположение, он спускается, и начинается утомительный тяни-толкай мины к броненосцу. Протолкнуть массивный объект через толщу воды, задача та ещё… Пусть даже и расстояние невелико, но и привычки к такой работе немного.

Ерофеев жестами показывает, что стоянка британских судов близко, и притопив мину на дне, мы всплываем вдвоём, оценивая диспозицию. Ничего не поменялось… «Эмпресс оф Индиа» как стоял в окружении тральщиков и миноносцев, так и стоит.

Меж ними растянуы противолодочные сети, то бишь обычные рыбацкие на крупную рыбу, долженствующие задержать торпеду и выявить появление подводной лодки. Покачиваются буи, тихонько позвякивают крупные колокольчики, навроде коровьих ботал, подвешенные на сети. Сигнализация…

«Резать?» – показывает Ерофеев жестом, на что я пожимаю плечами и так же жестом показываю «Поднырнём. Разведка».

Сети, к нашему облегчению, оказываются утоплены не слишком глубоко. То ли командование британского флота не слишком впечатлилось рассказами о могучем подводном флоте ЮАС, то ли ещё что… не важно. От современных подводных лодок эта защита в общем-то действенная, а существования боевых водолазов устав Флота Его Величества не предусматривает!

На судах не спят и время от времени прожектора обшаривают воду, слышна перекличка часовых. А часовые то… а-а! Ясно. Абордажа опасаются… х-хе!

Снова утомительная тягомотина с тяни-толкаем. Медленно-медленно… буквально на ощупь. Фонари включать опасаемся, и смотали даже светящийся фал. А вдруг!?

Ползём по самому дну, и хотя в теории сети изрядно не достают за него, но я бы на месте бриттов присобачил хотя бы куски троса, прикреплённые к колокольчикам. Или скажем, выставил бы возле броненосца тяжёлых водолазов… Дежурить.

«На месте!» – уверенно сигнализирует корнет, но… контроль и ещё раз контроль! Оставив мину на дне, осторожно всплываю лицом вверх. Благо, подниматься до самой поверхности не понадобилось, подсвеченный огнями силуэт броненосца различим более чем хорошо.

Вниз… втроём цепляем мину и подводим её под днище броненосца…

… и изо всех сил стараемся, чтобы мина примагнитилась как можно мягче. Получилось? А чорт его знает… Мне вот кажется, что не слишком, но согласно расчётам, услышать нас могут только в том случае, если будут ждать именно что мины, притом что все агрегаты на корабле будут выключены. Впрочем, слабое утешение… всё равно в пот бросило.

Вырезав ножом кусок резины, закрывающей таймер, трачу пару минут, выставляя время. Вообще-то, делается это за десяток секунд, но я каждое своё движение проверяю по десятку раз. Не тот случай, когда можно ошибиться…

… дорога назад далась намного легче, хотя подсознательно и ожидалось всякого – от сброса глубинных бомб до встречи с акулами и муренами, прикормленными отходами с камбуза. А когда поднырнули под сети… вот тогда и поверили!

Сразу вернулось, как и не уходило, восхитительное состояние невесомости, радость жизни и все краски мира.

– Ну как? – нетерпеливо просипел рулевой, свешиваясь нам навстречу и помогая подняться.

– Завтра узнаем, – выплюнув загубник, пожал плечами дядя Гиляй, стаскивая акваланг, – всё завтра!

Поспать ночью так и не удалось, так что сумасшедшего учёного я отыгрывал вполне убедительно. Особенно хорошо получалось залипать над чертежами…

Вид у меня становился, по словам Фиры, выполняющей роль ассистентки, необыкновенно одухотворённый. На деле же более всего мне хотелось моргнуть… медленно-медленно, с паузой часика хотя бы на три. Иногда я и в самом деле проваливался в какое-то обморочное подобие забытия, и тогда, очнувшись, разглядывал чертежи я вовсе уж артистично.

… стараясь осознать, а что же это вообще такое?!

Конструкция, более всего напоминающая сделанное из металла паукообразное существо, постепенно воплощалась в реальность и становилась всё более пугающей. Ну так ведь старался… точнее, старались, вдвоём с Санькой.

От меня – инженерная составляющая и хотя бы толика наукообразного правдоподобия, от брата – талант художника и буйное… я бы даже сказал – больное, воображение!

После не такой уж давнишней демонстрации промышленникам, я немножко доработал конструкцию, и теперь количество металлических ложноножек, педипальп и хелицер человека непосвящённого могло бы и напугать. Даже без учёта рычагов, лампочек и всяких жужжащих штучек внутри!

Паукообразную конструкцию, дополненную тросами металлической паутины, ограждает невысокий заборчик, за которым толпятся представители городской администрации, депутаты Фольксраада, военные чины, промышленники, репортёры и Бог весть, кто ещё. Каждой твари по паре…

Владимир Алексеевич исхитрился обставить всё так, что якобы ему пришлось прогнуться, получив взамен какие-то политические и хозяйственные преференции от Важных Персон, а так бы ни-ни… Секретность!

А они, стало быть, доверенные, Особо Важные и…

… кто бы знал, сколько среди них шпионов и агентов влияния, и каких трудов стоило контрразведке и всем нам собрать их здесь, не вызывая подозрений!

Понятно, что интересанты и сами рвались увидеть это воочию, а не слышать потом в пересказе через всю Молдаванку! Контрразведка зубами скрежетала, закрывая глаза на грубую игру и выставляя себя деревенскими дураками, искренне полагающими себя хитрованами.

Но хуже всего то, что в результате этих шпионских игр погибло несколько хороших парней…

… и я уверен, что как минимум часть смертей контрразведка могла бы предотвратить… если бы им не приходилось старательно жмуриться.

От недосыпа и осознания жизненного дерьма, к которому я причастен не слишком косвенно, настроение у меня поганое. Но странным образом, это придаёт ситуации достоверность… так, по крайней мере, говорит Фира.

Техники, истово уверенные в важности своей работы, носятся бешеными белками на кофеине. Но! Все инструкции выполняются с немецкой педантичность и перестраховкой. Если сказано, что болт нужно закрутить на три с половиной полных оборота, то это будет ровно три с половиной, а не три или четыре.

У каждого удобный комбинезон, пояс с инструментами (запатентовано!), каска и книжечка с чертежами и инструкциями, которые выдаются строго на время работы и строго под роспись, а после – в обратной последовательности сдаются и прячутся в сейф.

Обстановка деловитой суеты захватывает, заставляет поверить в реальность происходящего. Да и как не верить-то?! Вот они, столпы общества…

… и рядом Сниман, воинственно выпятивший бороду, переигравший промышленников и поставивший новое изобретение на службу Родине! Вот как тут не верить?

… а с какими сложностями подбиралось место! Какие вкусные обрывки фраз через третьи руки попали к доверенным и Особо важным! Эманации металла, эфир, триангуляция энергетических линий, либидо земли, и ещё много-много слов о метеорологии, геохимии и нисходящих потоках, а вдогонку – обрывки черновиков, на которых выведены зубодробительные уравнения и «Это же очевидно!» и «Следовательно…», написанное на полях.

… место для установки гиперболоида выбиралось по двум основным критериям: британский броненосец в прямой видимости, и относительно слабая артиллерийская батарея, перекрывающая часть портовой акватории.

Сыграет наш блеф в полной мере? Прекрасно! Британская эскадра прижмётся плотнее к «Скальной» батарее, уходя от «Лучей Смерти» и подставляя броневые борта таки простым и понятным снарядам.

Нет? Жаль… но ничего страшного, ресурсов на этот блеф потрачено очень немного.