Самая шикарная свадьба Богданова Анна

Квартира, в которой раньше жила Антонина Ивановна с соседями, претерпела крутые изменения. Из пятикомнатной она превратилась в просторную трехкомнатную – Влас снес две стены сразу как въехал. Все тут было как-то монументально и основательно, и стоило мне только появиться у него дома, как вспоминалась сказка о Машеньке и трех медведях: «Кто спал на моей кровати? Кто ел из моей тарелки?» Все вещи лежали на своих местах – тут было слишком чисто, аккуратно – такое впечатление, что в этом доме никто не живет. Одежда – в шкафах, носки – в ящиках, книги не разбросаны по всей квартире, как у меня, а стоят рядами на полках в кабинете. Когда входишь в просторный коридор, сразу видно, что это не библиотека или продолжение кухни – что предназначен он исключительно для переодевания и не несет больше никаких побочных функций – тут только шкафы, вешалка, калошница, зеркало и низенький резной табурет. Спальню тоже нельзя ни с чем перепутать – там все для сна – широченная кровать под атласным покрывалом, тумбочка со светильником, музыкальный центр (Влас любит перед сном послушать звуки моря, говорит, что это успокаивает), несколько пастельных пейзажей на стенах… В кабинете два кожаных дивана, полки с книгами, компьютер на столе и очень удобное ортопедическое кресло.

В гостиной – длинная стенка с баром, домашний кинотеатр, глубокие уютные кресла, диван, журнальный столик и по углам в деревянных кадках огромные пальмы с листьями, напоминающими огромные веера.

– И отчего у тебя всегда так чисто? Ты сам убираешься или к тебе домработница приходит? – спросила я его как-то.

– Нет у меня никакой домработницы, я просто ничего не разбрасываю, а вещи сразу кладу на место. – Это его, наверное, Олимпиада в детстве вышколила, ну ничего, я быстро тут «порядок» наведу.

Сегодня обычная опрятность квартиры была несколько нарушена: в гостиной накрыт стол – всевозможные вина, фрукты, икра… А в центре огромный букет красных роз – видимо, Влас этим букетом лишний раз хотел напомнить мне о своей любви.

Он торжественно взял меня за руку и повел в спальню – постель была разобрана; белые шелковые простыни, пол, тумбочка – все было усыпано кровавыми лепестками роз.

– Здорово! – воскликнула я, а сама подумала: «Из рекламы слизал».

– Ну что, сначала перекусим? – спросил он.

– Да, да, – согласилась я и метнулась в гостиную. Я ведь два дня голодала – после того как мамаша опустошила мой холодильник, мне все было недосуг зайти в магазин и купить поесть.

Влас налил вина и несколько высокопарно произнес:

– Выпьем за нашу любовь, Машенька… – Он, видимо, хотел еще что-то сказать, но я не могла смотреть на всю эту вкуснятину.

– Да, да, за нашу любовь, – поддакнула я, опустошила бокал и набросилась на еду.

В мой желудок летело все, что видели глаза, без разбора – котлеты по-киевски, оливье, икра, окорок, сырокопченая колбаса, внушительный кусок торта «Наполеон», осетрина. Я налетела на еду подобно стае среднерусской саранчи, которая, передвигаясь со скоростью тридцать километров в сутки, умудряется при этом уничтожить всю зеленую растительность, вплоть до стеблей, колосьев, плодов и даже коры! Я не ела, а скорее поглощала то, что было на столе, не видя ничего вокруг и не воспринимая вкуса того, что ем. Наконец, когда дело дошло до фруктов и я с жадностью схватила виноградную кисть, вдруг почувствовала на себе взгляд Власа – он смотрел на меня с удивлением, даже нет, пожалуй, не с удивлением, в глазах его застыл ужас. Я положила гроздь обратно в вазочку и скрестила руки на коленях.

– Ешь, ешь, наедайся, – проговорил он.

– Спасибо, все было очень вкусно, – ответила я и почувствовала себя не в своей тарелке.

– Ты что, голодала без меня? – заботливо спросил он.

– С чего это ты взял? Ничего я не голодала!

– Маша, – начал было он, но замолчал.

– Что?

– Я совсем по-другому представлял нашу встречу. Я так к ней готовился, так ждал ее.

– Я тоже, – ответила я, как вдруг в животе у меня заурчало, и я ощутила неимоверную тяжесть в желудке.

– Нет. Вернее, я вовсе не то хотел сказать, – Влас совсем растерялся. – Мне кажется, пока меня не было, у тебя что-то произошло. До поездки все было иначе, ты была какой-то другой, понимаешь… Я был уверен, что ты любишь меня, а теперь я этого не чувствую. Ты сейчас со мной сидишь, разговариваешь, но на самом деле мысленно ты совсем в другом месте. Не знаю, поняла ты хоть что-нибудь из того, что я сказал, или нет… – печально заключил он, и я ощутила на себе свойственный только ему, Власу, взгляд, который испытывала два раза в жизни. В этом взгляде было и восхищение, и любовь, но самое главное – боль, печаль и разочарование, будто он сомневался в моем к нему чувстве, не верил в него. И самым страшным было то, что в глубине души я знала, что он прав – в его отсутствие случилось нечто такое, что заставило меня задуматься всерьез: правда ли я люблю человека, за которого собираюсь замуж? Действительно это только мое решение или я иду на поводу у мамы, подруг? В самом ли деле Кронский мне безразличен или это не так? Нельзя не согласиться с Власом – в его отсутствие произошло то, что независимо от меня изменило мое отношение к нему. Встреча с Кронским в Любочкином кабинете оказала на меня разрушающее действие. Теперь, сидя с переполненным животом, я отчетливо это поняла, но надеялась в скором времени справиться со своими чувствами. Я посмотрела на Власа и тут же поняла, что мне не нужно делать никаких усилий над собой, не нужно справляться ни с какими чувствами. Я любила этого человека – мне нравятся его припухлые глаза, тяжеловатый, упрямый и настойчивый подбородок, атлетическое телосложение. В это мгновение он казался мне намного интереснее Кронского, как внешне, так и внутренне. А самое главное, в чем я не сомневалась, так это то, что он искренне любил меня и никто кроме меня ему не был нужен.

– Ты говоришь глупости. Никого я так не любила, как тебя, – сказала я, и это было чистой правдой, потому что и Кронского, и всех своих троих предыдущих мужей я любила по-разному, совершенно иной любовью.

– Правда? – спросил он. В голосе звучали радость, надежда, даже наивность. Его сомнения были моментально развеяны, он подхватил меня на руки и отнес в спальню.

– Постой, постой! – воскликнула я. – Мне нужно в душ! Немедленно!

– Какой душ! Ты что, целыми днями из ванной не вылезаешь? Когда я заехал за тобой, ты ведь только вышла из душа.

– Такая жара, такая жара, я уже успела запылиться и взмокнуть, – пролепетала я и улизнула в коридор.

«Куда же лучше пойти-то?! – в панике думала я. – В туалет – посидеть, «подумать» – или в ванную? И зачем я столько съела?! Я ведь сейчас опозорюсь!»

В животе началась настоящая революция: котлеты по-киевски восстали против «Наполеона», горох из салата, казалось, вот-вот откроет огонь по осетрине. «УООУУУ! – громко раздавалось из моего чрева. – УУУУУ? ООО!» Я больше не раздумывала и рванула в туалет – протяжные звуки доносились из утробы, но не более того. Сидеть тут бесполезно. Я метнулась в ванную, быстро разделась, символически обрызгала водой плечи, как в дверь постучал Влас:

– Что? Что такое?

– Машенька, возьми полотенце.

– Тут есть.

– Это мое.

– Тут целых три, – ответила я. На металлических ручках действительно были аккуратно и ровно развешаны три чистых полотенца.

– Это мои – одно для тела, другое – для лица, третьим я ноги вытираю.

Боже мой! Какая чопорность! Я взяла полотенце и вышла через минуту, Влас сидел на полу у ванной и ждал меня. Он снова подхватил меня на руки и увлек в спальню. В животе началась отчаянная перестрелка.

Он уложил меня на кровать, усыпанную алыми лепестками роз, сдернул полотенце и принялся меня целовать. Я, кроме как о революции, ни о чем другом думать не могла: «Только бы не оконфузиться! И за что они там так ожесточенно борются – эти салаты, икра и «Наполеон»?»

– Как я соскучился, соскучился по тебе, – пыхтел Влас, стягивая с себя брюки.

«Как бы чего не вышло!»

– Я тебя очень люблю, очень!

«Только бы сдержать обезумевший горошек из оливье!»

– Я всю жизнь о тебе мечтал! Мне даже не верится, что ты наконец-то рядом! – воскликнул он, глядя мне в глаза. Я собрала все силы и как можно приветливее улыбнулась ему.

Влас закрыл глаза – он любил меня – вдруг в самый ответственный момент в мою правую ягодицу вонзилось что-то острое. Несомненно, это была иголка. «Да что он, шьет, что ли, в постели?!» – злобно подумала я, пытаясь сменить позу и перевернуться на бок, но Влас только еще больше вдавил меня в кровать. Я молчала, решив потерпеть, чтобы дать ему возможность получить удовольствие, но тут вспомнила жуткую историю, которую в воспитательных целях рассказывала мне в детстве Мисс Бесконечность. «Будь осторожнее с иголками, – говорила бабушка, – вот так сядешь на нее и не почувствуешь, как она в тело впиявится, а уж до сердца дойдет – все! Смерть!» – после чего она многозначительно поджимала губы и обычно куда-нибудь уходила, оставляя меня в одиночестве, чтобы я как следует подумала о ее словах. Иголка все глубже и глубже вонзалась в мягкое место, словно острый нож в масло. В конце концов я не выдержала и завопила:

– ААААААА! ОЙОЙЁЙ! АААААА! У! УЁЙЁЙЁЙОЙ!

– Какая ты… Какая ты… – задыхаясь, пролепетал Влас.

– ОЁОЙ! ОЙ! ОЙ!

– ОХ! ООО! – он был в экстазе. – Какая ты! – воскликнул он и зарычал.

Наконец он откинулся на подушку и усталым, одновременно счастливым и трепетным голосом произнес:

– Маш, какая же ты страстная! Ты меня просто с ума сводишь своими криками! Передать тебе не могу!

Я тут же повернулась на бок и вытащила из задницы нечто странное – это была явно не иголка. Я соскользнула с шелковых простыней:

– Я в душ.

– Да сколько же ты раз на дню в душ-то ходишь?! – усмехнулся он.

Я закрылась в ванной и принялась разглядывать то, что заставило меня не думать о взбесившемся горошке. Это оказался огромный шип розы. «Нет, ну надо же было искрошить в кровать лепестки вместе с шипами! Жертва рекламы!» – злилась я, но Власу говорить ничего не стала, чтобы не портить радость встречи после недельной разлуки.

Засыпая, Влас проговорил:

– Я так счастлив, что ты тоже получила удовольствие, что мы подходим друг другу по всем параметрам…

– Да, ты был просто великолепен!

– Слушай, Маш, я совсем забыл. Ты не могла бы помочь мне – как будущая жена – устроить дома небольшой банкет человек на десять?

Ничего себе небольшой!

– Это все очень серьезные бизнесмены, нужные мне люди.

– Когда?

– Через неделю, я думаю.

– А что от меня требуется?

– Я бы тебе помог, конечно, но у меня сейчас столько проблем. К тому же мы ведь собираемся отдохнуть на море…

– Так что я должна делать?

– Накупить продуктов и накрыть на стол. Я хочу похвастаться перед коллегами своей будущей женой – красивой, умной, к тому же умеющей готовить. Ну, что, договорились?

– Конечно, жалко, что ли! Только ты меня за день предупреди, хорошо?

– А как же, это ведь не шутки! Сам Илья Андреевич придет!

Я сделала глупость и спросила, кто такой Илья Андреевич, после чего пришлось до трех ночи выслушивать обо всех его достоинствах, добродетелях и сильных сторонах как в бизнесе, так и в отношении семьи. Влас упоенно рассказывал о том, как Илья Андреевич добился невообразимых высот в своем деле, сравнил жизнь старшего коллеги с «судном посреди морей, гонимом отовсюду вероломными ветрами». Говорил витиевато, книжными оборотами, подобно гоголевскому Чичикову. В результате я ровным счетом ничего не поняла, кроме того, что Влас очень высоко чтит и ценит Илью Андреевича и что это будет самый важный и главный гость, ради которого, наверное, и затевался предстоящий банкет.

На следующее утро Влас предложил отвезти меня домой, за вещами.

– Я совсем забыла, ведь я сегодня вечером встречаюсь с девчонками, так что вещи отменяются. И потом, наверное, работать я буду все-таки дома. Я так привыкла.

– Ну, так ты ко мне никогда не переедешь, – разочарованно протянул он. – Где вы встречаетесь? В вашем кафе?

– Угу, – сказала я, зажигая сигарету.

– Зря ты куришь по утрам. Это вредно, – неодобрительно заметил он. – Когда за тобой заехать?

– Куда? – не поняла я.

– В кафе, конечно, куда ж еще? Потом заберем твои вещи и поедем домой.

– Может, лучше завтра? Не стоит заезжать за мной в кафе. Я не знаю, сколько мы там просидим.

– А я тебе буду позванивать.

Я совершенно растерялась и механически потушила окурок в кадке с пальмой.

– Маш! Ну что ты делаешь?!

– Что такое?

– Возьми пепельницу, и вообще, можно ведь на балконе покурить, – недовольно проговорил он, надевая пиджак. – Все, я ушел.

Он захлопнул дверь, и я осталась одна в большой чужой квартире. Но ничего, зато сегодня мне никто не будет мешать – по крайней мере, попишу хоть. В данное время я писала сразу два романа. Один, задуманный после разрыва с Кронским еще зимой, о неземной любви, предательстве и измене, застрял сейчас где-то на середине, второй – продолжение злосчастных «Записок», которые требовал от меня главный редактор, писались по мере развития событий моей собственной жизни.

Я деловито включила компьютер, открыла новый файл и принялась вспоминать, на чем остановилась. Вспоминала минут тридцать, но вдруг почувствовала, что мне чего-то не хватает. Потом мучительно принялась перебирать в уме, чего именно мне не хватает. Конечно же! Заставки: «Работай, бестолочь!» Вот в чем дело! Оттого-то я и не написала еще ни одного предложения. Я немедленно создала точно такую же заставку, как на своем компьютере, которая каждые четыре минуты понуждала меня писать, а не считать ворон. Прошло еще полчаса – заставка почему-то не помогала. От нечего делать я сыграла в пасьянс «Паук» – выиграла, потом в «Классическую косынку», потом в какую-то дурацкую игру, в которой я никак не могла выиграть, постоянно натыкаясь на мины. Плюнула и открыла папку с документами Власа – один неосторожный щелчок мышки, другой и… вся папка удалена. Проверила «корзину» – пустая. В панике принялась искать документы в «журналах», на дисках – нигде нет. Что ж делать-то? Неужели так сложно было установить защиту или пароль? Поразительное легкомыслие! «Хотя… если Влас не установил защиту и с такой легкостью можно влезть в его документы, вероятнее всего, они не представляют никакой ценности», – решила я и успокоилась.

Нет. В чужой квартире просто невозможно работать. Я не смогу тут писать, пока не пойму, чего мне не хватает. Может быть, телефонных звонков? И я тут же позвонила Пульке на работу.

– Ты не забудешь за Анжелкой заехать? – спросила я.

– Да вот она, рядом сидит.

– Она что, сама приехала?

– Как же, сама, – усмехнулась Пульхерия. – Ты подумай, в каком она могла бы быть состоянии, если б я за ней вечером заехала?!

– Тебе для подруги жалко?! – послышался настойчивый Анжелкин голос.

– Чего это она у тебя просит?

– Спирт медицинский! Голова у нее, видите ли, болит! Маш, я убегаю на операцию, поговори с ней, если хочешь.

– Если хочешь! – проворчала Огурцова и взяла трубку. – Вы все меня осуждаете и презираете!

– Анжел, у тебя должен быть светлый и трезвый ум к вечеру, поверь мне. И потом, никто тебя не осуждает. С кем дети-то?

– С кем, с кем! Свекровь с отцом дома. Ой, не могу, голова раскалывается, а эта садистка спирта пожалела. Мне надо-то грамм пятьдесят, – сказала она, но, подумав, поправилась: – Ну, сто.

– А Нина Ивановна опять сегодня работает? – Я пыталась отвлечь подругу от губительных мыслей.

– Нет, она по святым местам поехала. Молится, чтобы я пить прекратила. А что я, пью, что ли?! Так, расслабилась несколько раз, подумаешь, какое дело!

– А куда по святым местам-то?

– В Дивеево по канавке пройтись.

– А ты что не поехала?

– Ай! – разочарованно воскликнула Анжелка и сказала: – Слушай, Мань, башка раскалывается, спирта не дали, дай я хоть на банкеточке прикорну.

Делать было абсолютно нечего, и я набрала мамин номер.

– Я у Власа, – заявила я.

– Очень за тебя рада, а я завтра уезжаю в деревню.

– Ты ведь через неделю собиралась!

– Как бы не так! Позвонил Коля, сказал, что приедет завтра, и бросил трубку. Я даже слова вымолвить не успела! Буду звонить тебе по пятницам, смотри тут за нашей Бесконечностью, с Власиком не ссорься, – мама всхлипнула в трубку.

– Что ты, не плачь! Не стоит из-за меня так переживать!

– Думаешь, мне очень хочется с Колей в глуши торчать? – Она переживала не за меня, а за свои утекающие, как вода сквозь пальцы, последние годы, когда она еще может быть любимой. – Ты не нашла мой дорогущий тональный крем?

– Мам, я тебе уже сто раз говорила, что у меня его нет!

– Странно, куда он мог подеваться, – задумчиво проговорила она и спросила: – У Власа-то хоть отпуск будет?

– Да, мы поедем на юг недели на две.

– И охота вам на солнце париться, когда можете в деревне отдохнуть. Там чудесно летом! Грибы, ягоды, речка. Можно в лес сходить. Ты же помнишь, какая там красота! Сосенки впиваются в небо своими кронами, березки… А если встать на рассвете и отправиться на рыбалку!.. Туман еще не рассеялся над полями, лесами – он паром стоит над рекой, будто в открытом бассейне. Тишина, даже птицы еще спят, не щебечут. Вот где-то в кустах пробежал заяц, трещит ветка, дует легкий ветерок, водная гладь вздрагивает и покрывается рябью, словно кто-то пощекотал ее… А закаты! Какие там закаты! – И мамаша пустилась в описание деревенских закатов. Я уже давно поняла, что именно от нее я унаследовала писательский дар. И чего бы ей книжку не написать?! У нее, наверное, лучше, чем у Паустовского, получилось бы. – А если хлещет дождь за окном, можно закутаться в клетчатый плед, сесть у печурки с книгой в руках и читать, прислушиваясь, как капли ударяются о крышу. Сказка, а не жизнь. И отдохнете. Чего бы вам не поехать? Поехали, – мягко, нежным голосом уговаривала меня мама.