Северная война Сахаров Василий

Глава 5

Сегодняшнее утро началось с того, что во главе воинов моей дружины я бежал по хорошо утоптанной дороге. Под тяжёлыми армейскими ботинками поскрипывал снег, а в распаренное лицо бил холодный морской ветер. За плечами висел рюкзак с грузом в двадцать пять килограмм, а позади пыхтели дружинники. Утренний забег подходил к концу, и люди торопились поскорее попасть в тепло. Шаг и бег, постоянная смена темпа. Сегодня бежали десять километров, а по зиме это расстояние более чем приличное. Поначалу воинам было тяжело привыкнуть, что чуть свет их выгоняли на физзарядку. Однако со временем это вошло в привычку, отлынивать от пробежки в дружине Рарога стало считаться слабостью, и ветераны сами взбадривали новичков. Что же касается меня, то подобная разминка даже в радость. Бежишь и ни о чём не думаешь. В голове нет ни одной посторонней мысли, и на душе спокойно, а когда останавливаешься, тут-то заботы и наваливаются, да так, что не продохнёшь.

Передовая сотня вбежала в распахнутые настежь ворота Рарога. С башен за нами пристально наблюдали дозорные, мало ли, вдруг кто чужой к общему строю прилип. Это, конечно, вряд ли, поскольку все окрестности под нашим полным контролем, но порядок есть порядок. Служба должна нестись справно, а за невнимательность можно ответить не только кошельком, но и жизнью. Каждый воин это понимает, благо охранники города-крепости из старожилов не первый год службу тянут. Все они давно обзавелись семьями или перетянули сюда близких. Поэтому для них Рарог не только твердыня на окраине Венедии, но и дом, в котором живут жёны и дети.

За первой сотней в город влетела вторая. Далее третья, четвёртая и пятая. Конники из степняков и отряд Берладника в это время занимались выездкой своих лошадей и появятся немного позже, когда варяги, пруссы и киевляне закончат зарядку и отправятся на завтрак. Всё как обычно, и, напомнив сотникам, что через час состоится ежедневный военный совет, я сбросил рюкзак и покинул колонну. Воины направились на специально оборудованную спортплощадку рядом с казармами, где обосновались неженатые дружинники, а я, всё так же бегом, рванул к своей хижине, просторному трёхэтажному терему в центре города рядом с храмом Яровита.

Меня уже ждали. Банька натоплена, а жёны, которые на удивление быстро смогли найти общий язык и неплохо поладили, наверняка накрывали на стол. До завтрака ещё пятнадцать – двадцать минут, и я вошёл в предбанник. Здесь скинул промокшие ботинки и сырую одежду, остался в чём мать родила и нырнул в жарко натопленную парилку.

Для начала опрокинул на себя тазик с тёплой водой, которая смыла с меня пот, и сразу же пришло облегчение. Я сел на широкую дубовую лавку, вытянул перед собой подрагивающие ноги и стал вдыхать аромат висящих по углам берёзовых веников. Благодать! Жив и здоров, сил немерено, дом – полная чаша, есть дружина и корабли, казна и своё хозяйство. Рядом две прекрасные женщины и дети. Можно жить – не тужить. Но зима на исходе, и скоро начнётся война. По сообщениям из Европы, которые поступают из разных источников, германцы и французы уже собирают в кулак силы и вскоре тронутся в путь, и я, вместе с наиболее подготовленными к партизанской войне венедскими вожаками, двинусь им навстречу.

Снова вернулись беспокойные мысли, и захотелось вскочить на ноги. Для чего? А для того, чтобы ещё раз проверить людей и заставить их пошевеливаться. Однако я себя сдержал. Не надо лишней суеты. Воины тренируются, хозяйство работает в интересах дружины, а жрецы Святовида исправно пересылают деньги на оплату наёмников. Приказы отданы, и жители Рарога, что военные, что гражданские, о надвигающихся крестоносцах знали не хуже меня. Поэтому подстегивать никого не надо. Это факт, дёргаться не стоит, и я стал спокойно мыться, приводить себя в порядок и вспоминать о том, что было сделано за осень и зиму…

Из Новгорода я вернулся с молодой женой и новыми воинами: четырьмя сотнями степняков, дружиной Берладника, киевлянами и полусотней лучших бойцов племени хеме. К этому времени в Рароге уже построили дополнительные казармы с конюшнями и заготовили корм для лошадей, сено и овёс. Вновь прибывшие воины были устроены, а вскоре большими торговыми кораблями из Дубина и Волегоща вместе с сёдлами и уздечками нам доставили лошадей. Надо отметить, очень хороших, ибо не зря в Европе и по всему Венедскому морю ценятся славянские и прусские кони, умные, выносливые и сильные четвероногие друзья, потомки степных скакунов, которые принесли наших предков с Урала и Волги в западные и северные земли.

Практически сразу же начались совместные тренировки кавалерии и пехоты, и здесь я не придумывал ничего нового. Есть наработанная тактика по рейдам венедов во времена Мстислава Первого, память о продвижении по Европе войск Атиллы и пример партизан Великой Отечественной войны – Доватора и Ковпака. Эти методики были наложены на немалый опыт Берладника и степных атаманов, которые знали толк в военном деле, и всё определилось само собой. Конница ведёт разведку и совершает дерзкие налёты, а пехота двигается следом, зачищает окрестности, отлавливает спрятавшихся в чащобах беглецов и штурмует замки. А поскольку обычный дневной конный переход по пересечённой местности составляет тридцать – тридцать пять километров, пехота вполне за ней успевает. Вот степь – это разговор иной, но нам предстоит действовать в покрытой лесными массивами Верхней Саксонии, так что проблем в разнице скоростей возникать не должно. Пешие сотни, которые в бою наверняка захватят телеги, обеспечивают коннице прикрытие и отдых, а всадники налетают на врагов и создают у противника ощущение, что славяне повсюду. При этом за добычу мы цепляться не станем. Основная цель в ином – разгромить вражеские обозы, уничтожить живую силу крестоносцев, в первую очередь профессиональных вояк и рыцарей, пожечь деревни, которые могут стать для католиков опорными точками, вытоптать поля и добыть ценных пленников.

В общем, боевое слаживание пошло своим чередом. В поход должны были выдвинуться одиннадцать сотен воинов: полтысячи конников и шесть сотен пехоты. Командиры справлялись без меня, и я отправился на Руян, где проходил большой совет князей, на котором были оглашены планы по ведению грядущей военной кампании. Сход прошёл деловито. Вожди племён, понимая, что вместе они – сила, заранее определились в своих действиях и разбили зоны ответственности. Рагдай Померанский должен держать границу с поляками и в случае выступления ляхов собирался налететь на приграничные города Санток и Любуш. Прибыслав оборонял земли лютичей и продолжал оставаться великим князем, который будет координировать действия всех венедов. Мстислав Виславит посылал в Ла-Манш несколько вольных ватаг, а сам вместе с варягами, шведами, пруссами и прочими восточными наёмниками отправлялся в Зверин. Никлоту же предстояло командовать диверсантами, которые встретят крестоносцев на их территории, и готовить своё княжество к войне, ведь как ни посмотри, но основной удар католиков обрушится именно на бодричей.

Такие вот планы, и, если коротко, мне предстояло находиться в оперативном подчинении Никлота. Я против этого ничего не имел и, получив от него указания, когда мне необходимо высадиться на берег в районе разрушенного Ольденбурга, отбыл обратно в Рарог. Ну, а чего? Партия сказала надо – комсомол ответил есть. Приказ дан, цели намечены. Так что я прогуляюсь по германским землям от моря до Гамбурга, а когда прижмут, начну отход. Почтовые голуби имеются, а значит, в угол меня не зажмут, могу от морского берега уйти или к бодричам оттянусь. Опять же рядом соседи, Громобой и Вартислав, дружины коих состоят из бодричей, которые могут и конным строем и пешим биться, так что не пропадём.

Вновь я в Рароге. Начинался месяц студень (январь), и я на время, предоставив своим командирам самостоятельно руководить дружиной, погрузился в дела хозяйственные. В первую очередь меня конечно же интересовало производство огненных смесей и успехи алхимиков, которых контролировали волхвы, и ученики Ромуальда Бургосского меня порадовали. Производство «греческого огня» достигло сорока литров в месяц, а это примерно восемьдесят огненных гранат. Можно было бы и больше делать, но ингредиентов для производства маловато, так что приходится ужиматься. Впрочем, к этому времени у меня уже появился чёрный порох, который алхимик из Бургоса и его ученики называли дым-порошок, и под моим руководством были проведены испытания первых ручных бомб, которые начинялись гвоздями. Результаты достаточно скромные – шум, дым и разлетающиеся в радиусе пяти – семи метров куски металла. Но это лучше, чем ничего, и это начало, так что не зря я вытаскивал молодых алхимиков из Брюгге, глядишь, через пять-шесть лет первую примитивную пушку отольём, а пока есть бомбы, и они нам пригодятся.

Кроме того, алхимики показали моим мастерам и волхвам, как производить кислоты – азотную, соляную и серную. Европейским алхимикам они известны уже более ста лет, и это опять же задел на будущее, хотя кое-что я собирался применить уже этим летом. Например, концентрированную серную кислоту, она же купоросное масло. Эта дрянь очень неплохо разъедает металлы и оставляет на коже человека поганые уродливые раны. Вот я и подумал, что крестоносцы очень удивятся, если увидят кислоту в действии. Наверняка закричат о колдовстве, а нам это на руку. Да и соляная кислота, при правильном применении, может себя хорошо показать. Ведь, если я не ошибаюсь, при реакции с диоксидом марганца и перманганатом калия она образует токсичный хлор в виде газа. Вот вам и химическая война, не сейчас, само собой, потому что опять-таки всё упирается в ресурсы и количество кислот, а лет через пять, когда появятся специалисты этого узкого профиля и свинцовые производственные камеры.

Впрочем, на научно-техническом прогрессе я не зацикливаюсь. Войны, по крайней мере, сейчас выигрывают люди, а не пушки, пулемёты, танки и ракеты, которых пока нет. Сила духа, воинское мастерство, правильная тактика, слаженность действий бойцов одного отряда, дерзость и талант полководца. Вот что приносит победу, а достижения химии и инженерной мысли – это, как я уже неоднократно говорил, процесс вспомогательный. Неуверенному в себе человеку в драке против уличных грабителей даже автомат не поможет, ствол отберут, чтобы не размахивал им. И совсем другое дело – уверенный в себе, хорошо подготовленный боец, который подручными средствами всех на куски распластает и после этого без угрызений совести продолжит жить дальше. Да, возможно, ему придётся сидеть в сумрачном здании с решётками на окнах, но он останется жить, а его противник будет гнить в могиле, и этот частный пример может быть применён почти ко всему, что нас окружает. Как некогда сказал князь Олег Вещий, «кто слаб душой и воли не имеет, тому судьба влачить ярмо раба». Он был прав: главное – осознание своей внутренней силы и чёткое понимание того, ради чего человек живёт и к чему стремится. У нас, вождей Венедии, такое понимание есть – мы хотим уничтожить врага, сберечь родную землю и сохранить людей, которые идут за нами. Ради этого мы станем драться не на жизнь, а на смерть и к этому будем стремиться.

После алхимиков, которые освоились со статусом подневольных специалистов, вынужденных передавать свои секреты венедам, я посетил учебку варогов. Здесь провёл смотр полусотни юных датчан, которые должны участвовать в войне против католиков, и убедился, что они готовы зубами рвать крестоносцев. За минувшие годы вароги превратились в ярых почитателей Яровита, и для них был только один авторитет – хозяин Рарога вождь Вадим Сокол, слово которого равнозначно воле небес. Вот так я стал почти пророком. Скажу варогу: «Умри», – и он умрёт, ибо в его голову крепко вбито, что неисполнение приказа – трусость, которая отсекает воина от лучшей доли на небесах. Честно говоря, сам не ожидал, что так получится, но кое-что у меня вышло. Первая партия неплохо подготовленных молодых фанатиков с нетерпением ждала отправки на войну, и если вароги покажут себя хорошо, нужно будет набирать новых.

После варогов я посетил лесопилку, которая совместными трудами Карла Ван-Мейера, киевских умельцев и кузнецов была поставлена в лесах и начала выдавать первые пиленые доски. Затем проехался по деревням и поговорил со старостами, которые хвалились урожаями и приплодом скотины. Кстати, для сидящих на земле людей это несвойственно, ибо хозяин земли обычно рассматривается как человек, который может всё отобрать. Но я к ним по совести, и они ко мне со всей душой.

Далее я проверил спиртзавод, куда назначил постоянного начальника – хваткого и прижимистого суздальца-эмигранта Симеона Уголька. Потом навестил рыбаков и мельников, корабелов и кузнецов, ткачей и производителей бумаги, а также гончаров и пошивочных дел мастеров, которые шили для войска униформу и рюкзаки. Побывал в торговой фактории ладожских Соколов и трактирах, озаботился заготовкой продовольственных припасов на весну и лето. И так пролетел месяц.

Снова я оставил хозяйство, которым стал руководить перетащивший в Рарог родственников главный интендант Гаврила Довмонтов, за коим присматривал Ставр Блажко, и опять присоединился к военному сегменту моей структуры. Ранний подъём, зарядка, завтрак, развод на занятия и обсуждение текучки. Потом обед, короткий отдых в кругу близких, тренировки с лучшими воинами, обход казарм, разговоры с дружинниками, ужин и ночь в спальне одной из любимых женщин. В общем, размеренная жизнь успешного феодала, которая подходит к своему логическому концу. Со дня на день начнётся оттепель. Из Арконы или Зверина прилетит голубь с весточкой – и вперёд! Всем грузиться на корабли! Курс на Ольденбург! Идём на войну!

Прерывая мои размышления, в предбаннике скрипнула половица. Я прислушался к эмоциям человека – это Дарья, которая принесла чистый комплект одежды. Значит, пора вылезать из парилки и отправляться на завтрак. Так и есть, дверь в баню открылась, и я увидел перед собой Дашу. Она, усмехнувшись, смерила обнажённого мужа игривым взглядом и сказала:

– Стол накрыт.

– А может, ну его, этот стол. – Я тоже улыбнулся. – Заходи, спинку мне потрёшь.

– Нет уж. – Дарья качнула русыми косами. – Знаю я тебя. Сначала спинку потри, а потом из бани только к обеду выйдем, и я виноватой буду, соблазнила вечно занятого воина своими прелестями.

– Да, – продолжая улыбаться, согласился я. – Так тоже может быть. Ладно, ступай. Я сейчас.

Жена ушла, а я покинул баню, надел мундир, обулся, прицепил на пояс меч и отправился в терем, прошёл в трапезную и сел во главе широкого продолговатого стола, который был заставлен едой и напитками. Каша и мясо, белый хлеб и мочёные яблоки, соленья и жареная рыба, свежее молоко, закваски и взвары. Что поделать, когда я дома и нахожусь в состоянии относительного покоя, то люблю поесть, и мои женщины, которые расположились слева и справа, об этом знают. Поэтому балуют меня, пока есть возможность, а я не отказываюсь, лопаю всё, что дают, а потом лишний жирок в поле сгоняю.

Завтрак прошёл как обычно. Мы ели, разговаривали о хозяйстве и детях. Однако в душе моих любимых было лёгкое беспокойство. Своим женским чутьём они понимали, что скоро нашей идиллии придёт конец и я должен буду их покинуть. И хотя они старались не показывать свою озабоченность, я её всё равно ощущал и потому старался быть весёлым и беззаботным, аки молодой ягнёнок на первой весенней травке. Это их успокаивало и вселяло в Нерейд и Дарью уверенность в том, что всё будет хорошо. Муженёк отправится на войну и погуляет с мечом, а затем вернётся к ним и детям.

Я насытился и остался на месте. Служанки убрали со стола, а жёны отправились в детскую. После чего один за другим стали появляться командиры моих воинских контингентов и садились на места, которые считали своими. Ближе всех расположились Ранко Самород, Корней Жарко, Поято Ратмирович, Гаврила Довмонтов и Славута Мох со своим приёмным сыном Торарином, который вымахал в статного юношу и стал неплохим бойцом. Далее Орей Рядко, Илья Горобец и Гнат Твердятов. А в самом конце сели степные атаманы, Иван Берладник и вожак лесовиков Калеви Лайне.

Мой взгляд ещё раз пробежался по лицам суровых мужчин, и я начал совет:

– Значит, так, господа сотники. До нашего выступления времени осталось не много, самый большой срок – две седмицы. Куда мы выдвигаемся, вам известно. Что будем делать, тоже. Чему людей учить, понятно. Но есть у меня, как обычно, несколько замечаний, так что слушайте. Первое, степная конница. Чёрные клобуки до сих пор никак не усвоят, что не надо после обстрела противника и удачного налёта хватать мелкую добычу. Вчера отработали захват вражеского обоза, и всё прошло хорошо. Но зачем же хапать с телег, что плохо лежит? Понятно, что я сам приказал действовать так, как привыкли. Однако помимо этого было сказано, что барахло нас не интересует. Ладно, захватили бы какого-нибудь знатного аристократа. Возможно, попалось бы серебро, драгоценности или золото, тоже неплохо. А вот одежду и простое оружие брать не надо. Для нас очень важна скорость, мы идём навстречу крестоносцам не ради добычи, тем более что воины её не получат. Это надо усвоить и крепко-накрепко вдолбить в голову каждого бойца.

Степные атаманы, к которым я обращался, одновременно качнули головой.

– Всё ясно, – ответил Данко Белогуз.

– Понятно, – вторил ему Юрко Сероштан.

– Привычка даёт о себе знать, – усмехнулся Твердята Болдырь. – Это мои люди на обозе пошалили. Больше не повторится.

– Вот и хорошо, – произнёс я, посмотрел на Берладника и продолжил: – Иван Ростиславич, к тебе тоже претензия имеется.

– Какая? – Князь слегка привстал.

– Зачем твои дружинники на последних учениях до конца за свою позицию цеплялись?

– А как же иначе? – удивился Берладник. – Если бы мы отступили, то «вражеская» конница ударила бы по пешим.

– Да. Но пешие не могли уйти, потому что ты стоял насмерть. Это не дело. За спиной пехоты был лес, и она могла легко в него оттянуться, но не сделала этого, поскольку сама в свою очередь прикрывала тебя. Ты синий флаг видел?

– Видел.

– И что он значит?

– Отступление.

– Вот именно. Поэтому будь добр в следующий раз не бросать своих, – на этом слове я сделал упор, – воинов на убой. Нам не надо держаться за германскую землю. Раз за разом повторяю одно и то же: ударили – и отскочили, налетели – и растворились в лесах. За вами сунутся, а там арбалетчики и лесовики Лайне.

Князь поморщился:

– Усвоил.

Я повернулся к Славуте, который вот уже полтора года был полноправным начальником варогов:

– Теперь по датскому молодняку. Я решил, кто возглавит варогов.

– Кто?

Мох уже понял, что я скажу. Не зря же на совет приглашён его приёмный сын, которым он очень дорожил.

– Варогов поведёт в бой Торарин.

Юноша, встряхнув рыжими кудрями, привстал и поклонился:

– Благодарю, вождь. Я не подведу.

А старик недовольно проскрипел:

– Ему же всего семнадцатый год пошёл…

– Ничего, – оборвал я Славуту, – Святослав Игоревич в его годы уже тысячные дружины в походы водил, а Торарин с варогами два года бок о бок трётся и знает всех как облупленных. Да и они твоего воспитанника за своего держат. А чтобы парни не забывались, приставим к ним опытных десятников.

– Как скажешь, – кивнул Славута, а я спросил:

– Ко мне какие-нибудь вопросы есть?

– У меня имеются, – откликнулся атаман Болдырь. – Нам запас подков и ухналей для похода нужен. Подковать лошадей мы и сами сможем, дело не хитрое, а кузнецы лишнего не дают. Опять же кожа нужна для ремонта сёдел и уздечек, да стремена с подпругами.

– Гаврила, – посмотрел я на Довмонтова, – обеспечь.

– Сделаем, – кивнул главный интендант Рарога.

Следующий вопрос задал Ранко Самород:

– Что по огненным смесям? Мне отдельный десяток в сотне делать, который с ними возиться станет, или всех воинов обучать?

– Сегодня я с твоей сотней буду, так что это отдельно обсудим.

Самород понял меня правильно. Чёрные клобуки и дружина Берладника хоть и свои, но наёмники, а значит, при них некоторые вопросы обсуждать не стоит. Ладно, вароги, наёмники до сих пор не понимают, кто это такие, а «греческий огонь» – военная тайна, хотя крестоносцы, как сообщает агентура волхвов, будут иметь запас огненных смесей и потянут его в Венедию в одном из королевских обозов Людовика Седьмого.

Больше вопросов не было, и совет был распущен. Командиры отправились к своим отрядам и сотням, а я присоединился к Самороду, и вместе с ним пошел на берег моря, где его варягам предстояло штурмовать одну из каменных башен. Время уходило, словно вода сквозь пальцы, и нам следовало торопиться. Каждая тренировка – это чья-то спасённая жизнь и мёртвые крестоносцы. Поэтому у воинов впереди ещё один трудный день. Они будут бегать, прыгать, драться и штурмовать стены. А я стану за этим наблюдать и делать из всего увиденного выводы, которые завтра выльются в новые замечания и приказы.

Глава 6

Поздним весенним вечером в переполненную таверну «Дядюшка Мартелл» на окраине Гамбурга вошёл нарядный рыцарь в новом щегольском плаще с красным крестом на спине и золотой цепью поверх бархатного тёмно-коричневого камзола. Это был Седрик фон Зальх, который последние несколько месяцев провёл при дворе короля Конрада Третьего и вновь вернулся на службу бременского архиепископа Адальберта. Он оглядел просторное полутёмное помещение таверны, буквально забитое воинами Крестового похода против славян, и направился к угловому столику, за которым разглядел своего друга Людвига фон Уттенхайма, в распоряжение которого должен был поступить.

Молодой воин Господа, заслоняя свет, навис над покрытым объедками и грязной посудой широким дубовым столом. Людвиг, который явно был нетрезв, находился в компании нескольких суровых наёмников. В левой руке он держал большую деревянную кружку с пивом, а правой прижимал к себе дородную деваху в латаном сером платье с большим вырезом на груди. Седрик, зная своего товарища не один год, не ожидал, что Уттенхайм может вести себя подобным образом: пить с простолюдинами и опускаться до общения с женщиной из отбросов общества. Нет, Зальх не был ханжой, поскольку уже успел повидать жизнь с самых разных сторон, хотя и не утратил некоторых романтических взглядов на жизнь, привитых ему в детстве. Просто молодой рыцарь запомнил старшего товарища опрятным и набожным воином-католиком, коему доверял сам архиепископ Бремена, и верил, что существуют идеальные рыцари, на которых стоит равняться. Уттенхайм был одним из таких людей, поэтому Седрик был несколько обескуражен.

Людвиг заметил, что над ним повисла тень, и воспринял это как угрозу. Он оттолкнул от себя пьяную смеющуюся шлюху, которая свалилась под стол, и схватился за меч. Его собутыльники, воины конного архиепископского отряда, тоже взялись за оружие и начали вставать. Однако когда Людвиг поднял взгляд, то сразу же узнал Зальха, выпустил рукоять клинка и расплылся широкой пьяной улыбкой, воскликнув:

– Седрик! Наконец-то ты снова с нами! Парни, это мой друг! Всё хорошо! Гуляем дальше!

Наёмники опять опустились на лавку. Гулящая девка, что-то бормоча, проползла под столом, с трудом поднялась, обиженно фыркнув, оправила свой неказистый наряд и скрылась среди посетителей заведения. Зальх проводил грязную распутную бабу, главным достоинством которой была выдающаяся грудь, осуждающим взглядом, поморщился и, сев рядом с Уттенхаймом, поприветствовал его:

– Здравствуй, Людвиг. Я только что из Бремена. Меня прислали к тебе в отряд.

– Я этому рад, Седрик. – Мутным взором рыцарь оглядел стол, взял пустую кружку, из глиняного кувшина налил в неё мутного пива, поставил перед Зальхом: – Давай выпьем.

– Давай, – согласился Седрик.

Рыцари в пару больших глотков заглотили дрянное пиво, и Уттенхайм сказал:

– Рассказывай, Седрик, что видел, где побывал и каково быть при дворе нашего доброго и доблестного короля Конрада Гогенштауфена.

– При дворе хорошо, – улыбнулся юноша. – Много благородных рыцарей, красивых утончённых дам в роскошных нарядах и звонкоголосых менестрелей. Постоянно проводятся турниры, и приходят самые свежие новости со всей Европы. В общем, живи и радуйся, если есть титул, владения и деньги. Или глотай слюни, коли в кошельке пусто.

– Наверное, нашёл там себе даму сердца?

Седрик слегка смутился, вспомнив прекрасную юную девушку, которую несколько раз встречал при дворе, и кивнул:

– Да.

– И что, провел с ней ночку-другую?

– Нет. Я беден, а она богата и из очень знатного рода. Поэтому я втайне считаю её своей дамой сердца, а девушка о моих чувствах даже не догадывается.

– Почему?

– Мы не пара. Поэтому мне остаётся пока лишь мечтать о ней и надеяться, что военная кампания против венедов принесёт мне достаток, и тогда я смогу сказать девушке о своих чувствах.

– Ну и кто же эта прелестница, пленившая твоё сердце?

Зальх покосился на воинов, которые продолжали пить и разговаривать о чём-то своём, наклонился к уху Людвига и прошептал:

– Гертруда, дочь Конрада, маркграфа Мейсенского.

– Нелёгкая добыча, – покачал головой Уттенхайм. – То есть ты зря провёл время при дворе короля?

– Не то чтобы зря. Я неоднократно встречался с королём и герцогом Фридрихом Швабским, которые расспрашивали меня о неудачном походе Фридриха Саксонского…

– А-а-а! – Людвиг опустил на стол кружку и поморщился: – Всё это чушь, мой юный друг. Полнейшая чушь. Даму себе не завёл, богатства не нажил и влиятельного покровителя, насколько я понял, у тебя не появилось, иначе ты не вернулся бы к архиепископу. Верно всё говорю?

Юноша помедлил и кивнул:

– Всё так.

– Значит, твоя прогулка не принесла тебе ничего, кроме растрат и разбитого сердца. Я прав?

– Наверное…

– И ты, – Людвиг обвёл вокруг себя рукой, указывая на толпящихся в таверне воинов, – подобно всем этим бродягам надеешься взять у венедов немного их добра и покрыть себя великой славой?

– Конечно. А ещё хочу поквитаться с язычниками за наше прошлое поражение.

– Ну-ну, – усмехнулся Уттенхайм, – дерзай.

Воины архиепископа некоторое время молчали. Хозяин трактира лично принёс рыцарям ещё один кувшин пива и блюдо с жареными бараньими рёбрышками. Но есть Зальху не хотелось, и он продолжил разговор:

– Людвиг, а чем мы должны заниматься?

– Тем же, чем и всегда, мой юный друг, станем выполнять приказы архиепископа.

– Это понятно. Но мне интересно, что именно предстоит делать и когда будет первое дело?

– Дела хочешь? Оно будет. Завтра мы отправимся в Данию.

– Зачем?

– Не знаю. Все приказы исходят от Улекса, а он молчит. Сказал только, чтобы утром отряд был у северных ворот и готов к походу в Данию. Думаю, придётся сопроводить к викингам священнослужителей, которые вчера приехали в Гамбург. Мне это не нравится, но приказ есть приказ. Поэтому сегодня я и пью, вдруг это в последний раз?

– А что в этом задании опасного? Дания недалеко, и до вала Данневирке, если поторопимся, доскачем за пару дней. Потом вернёмся, присоединимся к войскам Крестового похода и пойдём на венедов.

– Не всё так просто, Седрик. Что ты видел, когда въезжал в город?

– Видел, что Гамбург переполнен. Воины в городе, за стенами и во всех близлежащих деревнях. Строятся склады с продовольствием и формируются обозы, как осадные, так и продовольственные.

– Ха! Ты видишь то же самое, что и большинство молодых рыцарей, хотя уже не новичок. А я в первую очередь заметил, что у нас нет никакой организации. Официально нами должен руководить Генрих Лев, но этого восемнадцатилетнего сопляка до сих пор нигде не видно, то ли у короля совета просит, то ли у себя в родовом замке отсиживается. Вот вокруг и неразбериха. Каждый день в город приходят новые отряды. В окрестностях уже больше сорока тысяч воинов, а единого руководства как не было, так и нет. А венеды, мой друг, тем временем сами перешли в наступление. Так что как бы моему отряду не попасть под удар противника. Вот что меня смущает. Завтра в дорогу, а что впереди, неизвестно. С севера от берега Венедского моря приходят только слухи о сожжённых деревнях и замках, а все отряды, которые туда отправляются, исчезают.

– А куда смотрят власти Гамбурга?

– Им не до того. Архиепископ постоянно проповедует, а его отряды охраняют священников и принадлежащие церкви земли. Городская стража и бургомистр пытаются обеспечить безопасность местных жителей, которые уже боятся выходить на улицу и мечтают о том, чтобы крестоносцы поскорее покинули их славный город. А нашим доблестным имперским дворянам вообще ни до чего нет дела. За стенами Гамбурга они раскинули шатры, ведут себя, словно разбойники с большой дороги, да и между собой дерутся. В общем, если в ближайшее время не появится тот, кто возглавит все силы, которые скопились в Гамбурге и вокруг него, плохо нам придётся. Впрочем, может быть, в других местах, где собираются крестоносцы, дела обстоят лучше и бардак творится только у нас.

– Наверное, так и есть, – сказал Седрик. – Когда я покидал королевский двор, то слышал, что Конрад собирает свои войска в Хильдесхейме и там царит порядок. Альбрехт Медведь назначил местом своей ставки Магдебург, а Конрад Церингенский будет наступать от Бардовика.

– А насчёт франков что слышно?

– Они уже вышли и начнут своё наступление на венедов через земли лужичан и Бранденбург.

– Да-а-а… – протянул Уттенхайм. – Силища собирается против язычников огромная. Но нам с тобой это пока ничего не даёт. Завтра в путь-дорогу, и я уверен, что мы обязательно встретимся с вражескими летучими отрядами.

– Ничего, – ухмыльнулся Седрик, – если язычников будет много, оторвёмся, а мелкую группу порубим на куски.

Уттенхайм нахмурился. Опытный рыцарь успел отвыкнуть от своего молодого друга, который, на его взгляд, был чересчур честен и горяч. Но он решил больше ничего не объяснять Седрику, а спровадить его из таверны, чтобы он не мешал ему отдыхать.

– Кстати, а где твои вещи и лошадь? – спросил юношу командир.

– Оставил на заднем дворе, – ответил Зальх.

– Её же украдут.

– Там мой оруженосец.

– Вот как, у тебя появился оруженосец? – удивился Уттенхайм.

– Да, шваб Танкред Фельбен, чрезвычайно серьёзный шестнадцатилетний юноша. Прилип ко мне при дворе короля. Вот я его с собой и взял.

– Понятно. Только ты зря паренька одного оставил, и тебе лучше отправиться в расположение отряда. Там сейчас за старшего десятник Мильх, ты его должен помнить. Так что ступай, Седрик, отдохни с дороги и смени свою парадную одежду на походную.

– А ты останешься здесь?

– Ага! Посижу ещё немного.

– Тогда до завтра?

– Да, Седрик. Утром встретимся.

Зальх покинул таверну и вместе с оруженосцем отправился в отряд Уттенхайма, расположившийся на одном из постоялых дворов неподалеку. Старый десятник Мильх, опытный воин и очень набожный человек, встретил Седрика с радостью, ибо уважал его за серьёзность взглядов и ровный подход к жизни. Он определил рыцаря и оруженосца на постой, и ночь для Седрика прошла спокойно.

Утром Зальха разбудил сам командир, который был совершенно трезв и готов к походу, хотя тёмные круги под глазами рыцаря свидетельствовали, что в таверне он просидел долго. Седрик и Танкред позавтракали, собрали свои вещи, упаковали их в походные сумки, и вскоре отряд Уттенхайма, а это полсотни профессиональных головорезов преимущественно из Фландрии и Франконии, выступил в путь.

Возле северных ворот Гамбурга воинов уже ожидали священнослужители, Максимилиан Улекс и пять монахов-цистерцианцев в сопровождении десятка рыцарей-тамплиеров. Доверенное лицо архиепископа Адальберта познакомило Уттенхайма и Зальха с командиром рыцарей храма Соломона благородным Карлом Женье, благословило их, и отряд выехал на дорогу.

Путешествие началось славно. День был тёплым, грунтовый тракт после весенних дождей уже просох, вокруг Гамбурга было спокойно, и сытые лошади легко несли своих седоков на север. В размеренном движении прошло несколько часов. Город давно скрылся из вида, а время перевалило за полдень. Отряд сделал привал в придорожной деревушке, когда в неё влетело несколько всадников, если судить по гербам на одинаковых тёмных плащах, дружинники саксонского герцога Генриха Льва. Лошади воинов тяжело дышали и были покрыты пеной, а седоки постоянно оглядывались назад и держали наготове оружие – пики и мечи. Уттенхайм окликнул их, и дружинники приблизились. Рядом с Людвигом встал Седрик, и почти сразу появился Женье. Командир архиепископского отряда положил руку на свой клинок и, снизу вверх глядя на воинов герцога, строгим тоном спросил:

– Кто старший?

Дружинники, сплошь деревенские мужики от тридцати до сорока лет, замялись, переглянулись, и один из них ответил:

– Ваша милость, а нету старшего, убили его.

– Кто?

– Язычники.

– Эй ты, разговорчивый! Иди-ка сюда, потолкуем.

Воин герцога спешился и, продолжая озираться, приблизился к рыцарям. Поклонившись Уттенхайму, представился:

– Меня зовут Бомм, ваша милость.

– Из какого вы отряда? – спросил Людвиг.

– Лёгкая кавалерия барона Сигурда Плитерсдорфа, его конюхи, которых он послал на войну.

– Кто вами командовал?

– Рыцарь Хайнрих Мероде.

– Расскажи, что с вами случилось.

– Второго дня выступили из Гамбурга. Было велено проехаться по дорогам до развалин Ольденбурга и вернуться назад. Только далеко мы не уехали. В нескольких милях от этой деревушки на нас налетели язычники, страшные, в чёрных круглых шапках, на рослых конях и с луками. Рыцаря нашего, Царствие ему Небесное, – Бомм перекрестился, – сразу стрелой в глаз свалили, и тогда десятники велели отступать. Ну, мы и помчались обратно к Гамбургу. Язычники за нами, и мы от них только перед самой околицей оторвались.

– То есть вы никого из врагов так и не убили?

– Не-а, – мотнул косматой головой кавалерист. – Мы с пиками и мечами, а язычники с луками, будто слепни вокруг вьются. Куда нам супротив них…

– А сколько в вашем отряде было людей?

– Четыре десятка и ещё два человека.

– А язычников против вас сколько вышло?

– Ой, много, ваша милость, не сосчитать.

– Кто-нибудь из вас местные дороги знает?

– Нет. Мы все из-под Мюнстера. У нас проводники были, но никто не уцелел.

– Понятно. Сейчас отдохните, а потом продолжайте путь в Гамбург. Там обо всём доложите своим старшим командирам.

– Это уж как водится, ваша милость. Мы порядок знаем, да и войска графа неподалёку.

Бомм снова суетливо поклонился и отошёл от рыцарей, а Уттенхайм кинул косой взгляд на стоящих в стороне невозмутимых цистерцианцев, затем посмотрел на Женье и Зальха:

– Что скажете, господа?

Первым ответил тамплиер, сухопарый мужчина с несколько болезненным желтоватым лицом и в белом форменном плаще своего ордена:

– Скорее всего, венедов было немного, не более двух десятков, и они нам не противники. Даже если их целая сотня, то я и мои люди не отвернут. У нас есть приказ сопроводить святых отцов в Данию, где они… – Тамплиер осёкся. – Впрочем, это не важно. Мы продолжаем путь.

– Я тоже считаю, что венедов бояться не стоит, – поддержал франка Зальх. – Нас больше шестидесяти, а рядом не только патруль, который мы встретили, но и другие наши отряды. Наверняка венеды сами опасаются, как бы им в ловушку не попасть, а иначе они гнали бы беглецов до самой деревни. Правда, осторожность не повредит, поэтому предлагаю всем воинам надеть броню, оружие держать под рукой и немного изменить маршрут. Давайте сделаем небольшой крюк и обойдём место, где лёгкая кавалерия встретилась с язычниками.

Уттенхайм кивнул:

– Принимается.

– Я не против, – согласился с предложением Седрика французский рыцарь.

По команде Уттенхайма воины стали облачаться в броню. Зальх исключением не был и достал своё снаряжение. Он натянул отличную кольчугу с длинными рукавами и капюшоном с мягкой подбивкой, перетянул пояс широким ремнём, на котором находился его превосходный франкский меч, стоивший рыцарю двухмесячного жалованья, надел на голову войлочную шапочку, а глухой стальной шлем с прорезями для глаз и рта повесил на специальное крепление седла рядом с треугольным щитом.

Людвиг фон Уттенхайм отдал новую команду, и отряд, в центре которого находились монахи, оставив деревушку и кавалеристов барона Плитерсдорфа, покинул тракт. Воины двинулись кружным путём, забирая влево, поближе к берегу Северного моря. Они ехали узкими лесными тропами подальше от человеческих поселений, вокруг которых наверняка крутились дозорные группы венедов, и воинам архиепископа везло. День прошёл без приключений, хотя вдалеке над лесом виднелись тёмные клубы дыма, словно это горели германские поселения. Граница Дании приблизилась, и уже к вечеру следующего дня германцы должны были увидеть валы Даневирке, некогда построенные викингами для защиты от саксов.

На ночь были выставлены усиленные караулы, но путешественников никто не беспокоил. Рано утром они немного расслабились, снова выехали на окружённый лесами тракт, и это было ошибкой. Судя по всему, венеды держали дорогу под присмотром на всем её протяжении, и через час после того, как германцы выбрались из лесных чащоб, они обнаружили первого язычника.

– Вижу врага! – прокричал передовой воин и, привстав на стременах, указал рукой вперёд.

Зальх вытянул голову и разглядел на дороге одинокого славянского воина на вороном жеребце. Он был молод, не старше двадцати лет, может, ровесник Зальха, и держался уверенно, подбоченясь, бесцеремонно разглядывая германских кавалеристов и тамплиеров. Одет был в лёгкую кожаную одежду, на голове – лихо заломленная набок круглая чёрная шапка, а из вооружения имел короткий степной лук, который вместе с тулом для стрел висел за спиной, и кривую саблю на боку. С левой стороны седла, где у Седрика находился щит, у язычника приторочена смотанная в кольцо верёвка.

«Странный венед, – подумал Зальх, – никогда таких не видел. Может, прусс или дикарь с востока? Да, скорее всего так и есть».

– Взять его! – услышал Седрик окрик Уттенхайма, и передовой десяток германцев понёсся на одинокого славянина.

Тот остался совершенно спокоен. Он ловко развернул коня, гикнул и, пересекая поляну, понёсся в ближайший лес.