Я – истребитель Поселягин Владимир

Оба немедленно обернулись, при этом кто-то, то ли в испуге, то ли от неожиданности, резко взмахнул вилами. Остановившись, я несколько секунд смотрел на длинные зубья, вошедшие в грудь летчика, после чего перевел взгляд на поляков, от чего один из них испуганно икнул.

Ухмылки уже пропали с их лиц, и они со страхом смотрели на наган в моей опущенной руке.

– Уроды! – сказал я устало.

С чавканьем вилы вышли из тела летчика. Парень, выдернув их, отчего труп закачался на парашютных стропах, замахнулся, явно собираясь метнуть их в меня.

Вскинув наган, я с десяти метров всадил в него четыре пули, после чего, направив ствол револьвера на второго, явно собиравшегося сделать ноги, выпустил по нему остатки барабана. Затем, присев на так удобно подвернувшийся пенек, бросил наган на землю и закрыл лицо ладонями.

«Твари, какие же они твари! Сволочи, их же под корень уничтожать надо!» – думал я в бессильно злобе.

Мои терзания нарушил шелест травы и стон. Недо-уменно подняв голову, я с надеждой посмотрел на летчика, но стонал не он, а тот, второй.

– Ах ты сука! Живой, значит! – крикнул я злобно, вскочив, подбежал к вилам, подхватил их и пришпилил недобитка к земле. Навалившись всем телом на черенок, я с ненавистью смотрел на немолодого поляка, который закатил глаза, захрипел, после чего забился и замер.

– Тварь! Собаке собачья смерть! – я плюнул на тело.

Потом встряхнулся, отвесил себе две хлесткие пощечины, чтобы прийти в себя и, подобрав наган, достал из кармашка патроны и перезарядил его. Вернувшись к телу летчика, несколько секунд смотрел в землю, не решаясь взглянуть на него – меня мучила совесть за то, что не успел. Наконец, накачав себя, поднял голову и посмотрел на парня.

«Старший лейтенант», – сразу же отметил я, разглядев кубари в расстегнутом вороте летного комбинезона.

У летчика было располагающее к себе приятное лицо с большими скулами и полными губами. Светловолосый, он ни чем не отличался от тех же поляков, что его убили.

Осмотрев тело, я прикинул, как снять его, после чего влез на дерево и, дотянувшись, перерезал стропы ножом. Спустившись, я осмотрел лейтенанта. Удар был нанесен прямо в сердце, так что парень умер сразу, не мучаясь. Достав из кармана документы, прочитал их: «Старший лейтенант Соломин Эдуард Игоревич, тысяча девятьсот семнадцатого года рождения. Сто шестнадцатый ИАП. Эх, лейтенант-лейтенант, от немцев ушел, выжил, а тут… эх!» – вздохнул я в такт мыслям, положил удостоверение рядом с планшетом, снятой кобурой с ТТ и случайно обнаруженным третьим магазином; потом подхватил труп под мышки и, двигаясь задом, поволок к дороге.

Вдруг кто-нибудь найдет его и похоронит. Уж если не наши будут тут проезжать, так, может, немцы озаботятся.

Положив тело так, чтобы с дороги было видно, я сбегал за вещами и, достав из планшета блокнот, выдернул листок и написал все данные о нем, а также кто его убил, и сунул в один из карманов. После чего, перекинув через плечо ремень с планшетом, подошел к узелкам с едой и, не глядя, что в них, подхватил и медленно направился обратно в свой лагерь.

Вернувшись, я лег на лапник и, не обращая ни на что внимания, пустым взором смотрел на так успокаивающее меня небо. Никогда себе не представлял войну такой. В моих фантазиях я летал, разя врагов направо и налево, никак не думая, что война такая грязная и подлая.

– Нужно жить дальше, – вслух подумал я. – Винить себя буду всегда, это так, что ни говори, но жизнь не окончена, и еще нужно выжить в приграничных боях и выйти к своим.

Придя к этому решению, я привел себя в порядок старым способом, от которого у меня еще полчаса звенело в ухе.

Развязав узелки, посмотрел, что мне досталось.

«О, фляга! С чем она? М-м-м, о-о-о, молочко. Вкусное. Так, сало, картошка, яйца, лук, хлеб… О, табак. А это еще что?» – спросил я мысленно сам себя, с интересом вертя непонятное. На вкус оказалось что-то вроде сладкой пахлавы.

Быстро позавтракав, я убрал все, что осталось из еды, в свой вещмешок, отчего он раздулся – продуктов было действительно много, похоже, поляки уходили на весь день – следом отправились два чистых полотна. Собравшись, повесил на плечи оба винтаря, поправил кепку и направился в сторону, с которой прилетели советские самолеты. Я намеревался прибиться к какой-нибудь авиационной части, вдруг примут?

На поле или другое открытое место я не выходил – ученый, ну его на фиг. Поэтому шел по лесу, а где его не было – кустарником или еще как.

Что было странно: за пару часов ходьбы мне не попалось ни одного советского солдата, зато постоянно слышалась оружейно-пулеметная стрельба. Не успел я подумать об этом, как в просвете между деревьями заметил какую-то темную массу. Сняв с плеча мосинку, взял ее на изготовку и медленно, стараясь не шуметь, направился в ту сторону.

На краю дороги, уткнувшись капотом в дерево, стояла такая знакомая по фильмам полуторка. Внимательно осмотревшись и убедившись, что все тихо и вроде никого рядом нет, я осторожно, хоронясь, вышел к машине и, поглядывая в разные стороны, подошел к распахнутой дверце и заглянул внутрь.

Кабина была пуста, но потеки крови и пулевые пробоины – как в лобовом стекле, так и в дверце – наводили на нехорошие мысли. Осмотрев почти пустой кузов, где, кроме перевязанных бечевкой пачек газет, ничего не было, я внимательно огляделся.

Те, кто расстрелял машину и убил водителя с пассажиром, не могли уволочь их далеко. Поэтому, пробежавшись по кустам, я быстро обнаружил трупы. Зачем их вообще спрятали, если машина осталась на виду? Странно.

Присыпанные прошлогодней листвой в глубине леса, на расстоянии десятка метров лежали красноармеец, по-видимому водитель, и капитан со звездами на рукавах.

«Старший политрук и красноармеец. Хм, документов нет, как и оружия. Немцы? Поляки? Непонятно!» – думал я, стоя над телами.

Канонада не стихала, как и рев авиационных двигателей над головой, – война шла в полном ее понимании.

Вздохнув, я снова присыпал тела листвой и, поправив берданку, которая постоянно сползала, вернулся к машине, выдернул пару газет и отправился дальше – нужно искать наших, прибиться к какой-нибудь части.

Еще через час я услышал надрывный плач. Остановившись, настороженно прислушался, пытаясь определить, послышалось мне или нет. Шелестевшая от ветра трава и шум пролетающей на километровой высоте группы очередных немецких бомбардировщиков никак не давали понять, где плачут. Сделав десять шагов вперед, я понял что звук приближается. Дальше шел уже осторожней. Сперва послышался запах гари, а потом уже показалась опушка. Звук шел оттуда.

Стволом винтовки я чуть опустил ветку куста и всмотрелся в просвет. Лес заканчивался на краю неглубокой, широкой – метров в сто – ложбины, по которой между кустами вилась полевая дорога. Так вот, на этой дороге стояла точно такая же полуторка, что я видел ранее, и изрядно дымила мотором. Рядом с ней стоял на коленях парень в форме и надрывался в плаче.

«Вот дает! Его метров за сто слышно!» – невольно покачал я головой. Затем, прикинув примерный маршрут до машины, немного сдал назад и пошел в обход. Идти напрямую у меня не было никакого желания. Подойдя поближе, осмотрелся: из кабины свешивалась чья-то рука, с которой капала кровь.

Еще раз оглядевшись, я вышел из кустов и подошел к парню.

– Чего надрываешься?

Испуганно вскинув голову, он схватил валяющуюся под ногами винтовку и навел ее на меня. Смотреть на широкое дуло было неприятно, но я не испугался: вояка не закрыл затвор и было прекрасно видно, что оружие без патронов.

Как только боец перестал стенать, стал слышен хрип из кабины.

– Там что, раненый? – не понял я.

– Р-раненый, – судорожно вздохнув, кивнул парень.

– А ну смирно!!! Ты в каком виде, боец? А ну приведи себя в порядок! – рявкнул я.

Паренька нужно было привести в чувство. Для таких людей главное, чтобы рядом был уверенный в себе человек, и они горы свернут, только прикажи. Так что я знал, как себя вести с подобным типом людей. Приходилось встречаться.

Сделав несколько быстрых шагов, я заглянул в кабину, пока парень застегивал верхние пуговицы гимнастерки, приводя лицо в порядок с помощью уже мокрой пилотки. Видимо, сильно его травмировал первый день войны, раз он подчинился непонятно кому в гражданской одежде.

В кабине лежал водитель и хрипел пробитыми легкими. Рядом сполз на пол убитый лейтенант-артиллерист. У обоих намека на перевязку даже не было.

– Твою ж мать! – зло сказал я, поняв, что водителю остались минуты. Вздохи раненого становились все короче и короче. Пытаться помочь даже не стоило думать, человек умирал.

– Патроны есть? – не оборачиваясь спросил я.

– Нет, товарищ…

– Сержант, – буркнул я, ища в кармане патроны от мосинки. Найдя, отсчитал ровно десять штук и, отдав их парню, сказал, пока он неловко заряжал винтовку:

– Вон бугор, займи позицию, что не так – сразу сообщай.

Как только топот сапог стих, я повернулся к раненому. Вдруг он открыл глаза и посмотрел на меня совершенно осмысленным взглядом, ничего кроме океана боли я там не увидел.

– Все хорошо, сейчас врачи прибудут и вылечат, потерпи, папаша, – успокаивал я сорокалетнего на вид ефрейтора.

Водителю оставались минуты, и я посчитал, что рядом с ним кто-то должен быть.

– Ха-ррма-ннн… – прохрипел он.

– Что? Карман? – переспросил я.

Водитель подтверждающе опустил ресницы.

Пачкая пальцы кровью, я расстегнул клапан кармана и достал портсигар. Ефрейтор смотрел, как я открываю его. Внутри вместо папирос было несколько писем.

– А, написать родным?

Водитель опять опустил ресницы.

– Хорошо, я напишу, что вы погибли геройской смертью, – сказал я, убирая портсигар в планшет. Нужно было поддержать умирающего.

Но похоже, в последние действия ефрейтор вложил остаток сил, поскольку, стоило мне поднять глаза, как, захрипев, он дернулся и замер с открытыми глазами. Пачкая его загорелую шею кровью, я пощупал пульс – его не было.

– Блин, а! Что же это такое?! – взвыл я.

Опять рядом со мной умирал человек…

Постояв несколько секунд, я занялся осмотром машины. Бойцы, кроме парня, были артиллеристами, соответственно ничего, кроме снарядов, в кузове не обнаружилось. Только одинокая каска лежала на одном из ящиков.

А вот в кабине в специальном зажиме находился карабин. Сняв с ефрейтора ремень, я осмотрел подсумки и переложил патроны себе, их оказалось двадцать штук. Обыскав погибших, забрал у обоих документы, заодно став обладателем еще одного нагана и великолепного бинокля, затем направился к бойцу, не придумавшему ничего лучше, чем взобраться наверх бугра и активно крутить головой, а что его видно с любой стороны, явно не сообразил.

Отойдя метров пятьдесят от грузовика, заметил активные махания парня. Поняв, что он имеет в виду, я жестами показал, чтобы он спрятался. Почти сразу сквозь постоянный шум близких и дальних перестрелок донесся шум моторов – похоже, сюда ехали немецкие мотоциклисты.

Свистнув, чтобы привлечь внимание бойца, я взмахом руки подозвал его, а когда он быстро спустился, скомандовал:

– Валим отсюда, пока нас не обнаружили!

Шум двигателей стих около полуторки – видимо, немцы осматривали ее.

– Стой тут, вещи сторожи, – приказал я тяжело дышащему бойцу, а сам, подхватив бинокль, вскарабкался на вершину, старательно прикрываясь ветками.

Я не ошибся, у грузовика стояли два мотоцикла и пять немцев, осматривающих полуторку.

«Пятеро. Хм, шанс? Вряд ли, никакой уверенности у меня нет. Это точно. Но просто так уходить не стоит, пальнуть и валить! – решил я, продолжая разглядывать гитлеровцев. – Эх, сюда бы калаш! – мелькнула мысль. – Троих бы снял, так удачно кучкой стоят. Пулеметчик вроде не страшен – вон как развалился и ногу взгромоздил на борт коляски. К стрельбе не готов и стрелять-то ему неудобно – пулемет вдоль дороги смотрит, ему и не повернуть в нашу сторону. Тот, что за рулем переднего мотоцикла, закурил, сюда не смотрит, автомат не видно, может, в коляске лежит? У одного из троицы за спиной винтовка, у других не видать. Один точно пулеметчик первого мотоцикла. Будем считать, что у третьего автомат. А что это они так расслаблены, даже по сторонам не смотрят? Такой грех оставлять безнаказанным нельзя. Сколько выстрелов успею сделать? Один точно, второй наверняка, третий сомнительно! А парень стрелять умеет?»

Оторвавшись от бинокля, я с сомнением посмотрел на бойца, который стоял внизу и испуганно крутил головой.

«Вряд ли, этот олух с пустым патронником в меня целился. А может, расстрелял магазин, затвор-то был открыт? Хм, с ненадежным напарником как-то нет уверенности в правильном исходе боя… Стоп! Это же разведка или дозор! У немецких жандармов вроде бляхи здоровенные были, а тут не видать. А всего-то метров шестьдесят. Надо бы вдарить. Уж больно вольготно себя ведут. А вдруг это дозор, и сейчас сюда сотня таких же подвалит? А если разик стрельнуть, и ходу? Если стрельну, отвалить успеем? Лес – вот он, за спиной, можно сказать, ногами уже в нем. Враг внизу, мы прижались, нас и не видно будет. А чуток отползти – так окажемся в мертвой зоне. Кто для нас самый главный и кто самый опасный? Или, может, мотоцикл подбить?»

Подозвав парня взмахом руки, я спросил:

– Боец, как тебя зовут?

– Виктор, товарищ сержант.

– Витек, ты как стреляешь?

Парень замялся:

– Ну… попадаю иногда в мишень.

– Ясно. Сделаем так. Заряди свой винт. Займешь позицию правее метров на двадцать и лежишь не высовываясь. Как я выстрелю, немцы попрячутся и станут нас высматривать, ты не целясь стреляешь в их сторону. Главное, чтобы тебя не заметили. Пусть только услышат. Выстрелил и сразу ползи в лес. Быстро. Не поднимая головы – немцы сразу начнут поливать по тебе огнем. Могут попытаться и к нам рвануть. А я еще раз стрельну – и за тобой. Что понял?

– Отползти дальше на двадцать метров, выстрелить после вас и уползать в лес, – монотонно повторил он, явно запоминая.

– Главное – выше голов стреляй, не надо целиться. Понял?

– Понял, выше голов, – как болванчик, кивнул он.

С сомнением посмотрев на бойца этого малахольного, я сказал:

– Давай, дуй ползком.

Пока Витя занимал отвлекающую позицию, я проверил берданку и мосинку, приложился по выбранным мишеням.

Пулеметчик все так же прохлаждался, развалившись в коляске. Троица пошарила в кузове и снова скучилась возле кабины.

«Что там Витек?» – Я взял берданку. Ага, дополз, выставил ствол.

– Ну, с богом! – Самый высокий из троицы попал в прицел, я потянул спуск.

Раздался выстрел, немцы попадали, я взял мосинку. Бахнуло справа, и тут же затарахтел пулемет.

– Мать! Мать! Мать его… Ах ты гад! – Пули хлестанули по кустам и деревьям, я от неожиданности боднул мордой землю.

«Расслаблявшийся» пулеметчик в одно мгновение вывалился из коляски и содрал с нее пулемет. Разворачивать мотоцикл ему не потребовалось. Один из троицы плюхнулся пузом на заднее сиденье мотоцикла и тоже тянулся к пулемету.

Водила уже стронул машину с места. Сейчас отъедут чуть в сторону и зайдут сбоку.

Мне сразу стало очень неуютно.

– Ну его на… как говорится, не будем жадничать.

И откуда резвость взялась? Не успел задуматься, уже пролетел десяток метров, нызенько-нызенько, как крокодил из анекдота.

– Витек, бежим, ходу, им до склона секунд пятна-дцать надо! Ноги, ноги!

Уже на ходу начал соображать, какой у меня в руках ствол. Оказалось – оба. В каждой руке. Второй выстрел сделать не удалось, поразил ли первую мишень – неизвестно. Гансы сейчас влезут наверх и прочешут лесок. Карабин висит на плече.

Блестящая реализация плана!..

Твою мать…

– Ну, давай знакомиться. Вячеслав Суворов, – протянул я руку, когда мы, запаленно дыша, остановились у кромки воды переходящего в болото озера.

– Красноармеец Васечкин.

– Ну что ж, будем знакомы. Есть хочешь?

– Нет, как-то не до того… – начал было он. Видимо, стресс отбил у парня аппетит, но я перебил:

– …того-того. Ты пойми, ты – боец Красной Армии. Если не поешь, потеряешь силы, так какой из тебя воин? С немцами нам пока не потягаться, они нас банально большим количеством задавят, так что в следующий раз встретимся. Давай отойдем подальше и пообедаем, я, кстати, тоже есть хочу.

– А раненый? – вдруг вспомнил Виктор.

– Умер он. Можно не возвращаться, я все забрал, и документы, и оружие. Кстати, твоя каска?

– Да, моя.

– На забирай, я ее, блин, полкилометра на себе волок. И вот еще, берданку тоже. Неча тебе налегке ходить.

Не успели мы пройти метров двести, обходя болото, как послышался шум боя где-то рядом. Причем были там в основном пушки да пулеметы. Я еще не различал на звук, так что мы встали и, определившись, направились немного в другую сторону.

– А почему мы туда не пошли? – тревожно прислушиваясь, спросил Виктор. Бой, так внезапно начавшийся, также быстро стих.

– Стреляют, – лаконично ответил я. Глубокий овраг с болотистым дном показался мне тем, что надо, для бивуака. Кто нас будет искать в болоте?

С сомнением посмотрев на мой выбор, Виктор все же двинулся следом.

С аппетитом жуя бутерброд, парень с интересом крутил в руках берданку, разглядывая ее.

– Откуда они у вас, товарищ сержант? – спросил он, кивая на оба винтаря.

– Так, я тебя немного поправлю: Сержант – это не звание, а моя кличка среди сверстников, так что я никакой не сержант.

– Но так командуете!!! – не понял он.

– У меня отец – полковник авиации, что ты хочешь?.. Ладно, давай я расскажу тебе свою историю, а ты свою, как здесь оказался.

Быстро и довольно сжато я объяснил, что приехал к своей подруге, отец которой служил в приграничном районе, но попал в руки поляков и…

– Вот гады! Прямо вилами?!

– Да, почти насквозь.

Выругавшись, Виктор продолжил слушать, пока я не закончил нашей с ним встречей.

– И куда мы теперь?

– К своим, конечно, – ответил я, пожимая плечами.

– Стреляют вокруг, – напомнил боец.

– Пройдем… Ты лучше объясни мне, как ты тут оказался, да еще вместе с артиллеристами?

Оказалось, Виктор был из комендантского взвода города Лида. Он только сменился с поста, где охранял склады, как по приказу взводного на сопровождение колонны с боезапасом были выделены люди. Так Виктор еще с десятком комендачей и попал в сопровождение автоколонны. Это и объясняло, почему у него было так мало патронов. Оказалось, на караул выдают только пять штук, а для сопровождения он дополнительный получить не успел, его перехватили на пути в казарму. Короче, обычное раздолбайство. Дальше было просто. Виктор ехал в кузове третьей машины, сидя на снарядных ящиках, как вдруг зачихал и заглох мотор. Водитель только починил полуторку и рванул догонять остальных, как по ним был дан залп из кустов.

– …я еще думаю, что это машина так странно дергается. Сам стреляю-стреляю, и пули в ответ по бортам барабанят. Вот доехали мы до… – рассказывал он, морщась от воспоминаний.

Когда Виктор спрыгнул с кузова, ошалело мотая головой, подошел к дверце и открыл ее, то увидел кровавое зрелище. Что делать, он не знал, его пока не учили этому, так как призвали всего два месяца назад, потому-то он упал и завыл. Стресс у пацана был тот еще. Да и я не знаю, как бы повел себя в подобной ситуации – разница в возрасте у нас с ним была всего в год. Этот крик души я и услышал, особенно его окончание.

– Понятно. Надо же, это сколько раненый водитель вел машину, пока вы в кусты не въехали? Километр? М-да, силен. Ладно, нечего рассиживаться. Собираемся и топаем дальше, – сказал я, убирая продукты в изрядно похудевший вещмешок. Достав остатки патронов к мосинке и выщелкнув еще из винтовки, отдал их Виктору со словами:

– Держи. Моя вся изношена, так что мы притопим ее в бочажке, а вот берданку пока оставим, может, еще пригодится.

Убрав кобуру с наганом лейтенанта в вещмешок, к нагану Янека, я поправил на боку кобуру с ТТ летчика и сказал, оттянув затвор карабина и проверяя, заряжен ли он:

– Ну что? Пошли!

Шли медленно, осторожно, постоянно хоронясь от всякого шума. Судя по всему, мы стали удаляться от места основного прорыва немецких дивизий, так как то и дело долетавшие звуки стрельбы уже не были такими интенсивными.

– Гарью пахнет, – тихо сказал Виктор, принюхиваясь.

Я быстро отучил его шуметь на весь лес, так что общались мы в основном только шепотом.

– Да? – тоже принюхиваясь, задумчиво спросил я.

Поправив каску на голове, Виктор добавил:

– Горелой резиной пахнет. И еще чем-то.

– Давай осторожно посмотрим, может, что пригодится?

Через двести метров мы вышли на большую поляну, где, по-видимому, размещался один из приграничных аэродромов.

– Немцы! – почти сразу же заметил Виктор грузовик и суетящихся возле него гитлеровцев.

– Угу, вижу. Их, похоже, тот поврежденный МиГ заинтересовал, – сказал я, разглядев в бинокль, что солдаты осматривают и фотографируют севшую на пузо подбитую машину.

Аэродрома фактически не было, многочисленные воронки, усеявшие взлетную полосу и стоянки с остовами самолетов, ясно давали понять, что по этому полку авиа-удар был нанесен одним из первых. Судя по более чем пяти десяткам сгоревших остовов машин, это был полк, вооруженный новейшими на тот момент истребителями МиГ-1. Достав карту из планшета, я посмотрел, где нахожусь. Эта поляна располагалась в двадцати километрах от границы.

– Вить, видишь постройки вон с той стороны? – спросил я, убирая карту.

– Да, вижу.

– Нужно нам подобраться к ним. Хочу переодеться, а там, судя по всему, и жилые постройки, и вроде склад. Обойдем по лесу и там как раз выйдем, немцы нас не увидят.

– Хорошо, – кивнул Виктор.

Через разбитые окна, что выходили на лес, мы попали в пустое здание штаба. Похоже, немцы бегло осмотрели его, продвигаясь дальше. Шелестя бумагами, раскиданными по полу, я оглядел помещения, но ничего интересного, кроме пилотки с голубым кантом, не нашел.

Виктор, который замер у окна и тихонечко посматривал за немцами, обернувшись, сказал:

– Они уезжают.

И действительно, попрыгав в грузовик, «гансы» уехали.

– Давай осмотримся тут, – предложил я, надеясь, что хоть один из самолетов можно найти целым. Однако поиски так и не увенчались успехом, кроме Р-5, который кто-то загнал в кусты, я ничего не нашел. Но и разведчик тоже не был работоспособным, это было хорошо видно по простреленному двигателю.

Зайдя в последнее строение, я обнаружил, что там находится склад с вещевым имуществом.

– Оба-на! То, что доктор прописал! – воскликнул я, увидев это великолепие.

Я немедленно избавился от трофейной польской одежды, вызвав удивленный возглас Виктора, стоявшего у входа и наблюдавшего за аэродромом:

– Ты что, спортсмен? – спросил он у меня.

– За входом смотри. Я же тебе говорил, у меня батя – полковник авиации, я с двенадцати лет летаю, а у истребителей знаешь какие нагрузки? Так что приходится держать себя в форме, – пояснил я, надевая свежее белое нательное белье. Подойдя к стопке летных синих комбинезонов, подобрал себе по размеру, надев, затянул ремни портупеи и сдвинул кобуру назад, на поясницу. Поменяв пилотку на более новую, стал искать среди хромовых сапог свой размер.

– Там кто-то есть! – воскликнул Виктор от входа, когда я вбивал одну ногу, замотанную новыми портянками, в сапог.

– Иду! – ответил я и, подхватив новенький вещмешок взамен старого польского, быстро переложил в него вещи и подбежал к воротам.

– Прям как с картинки! – невольно восхитился Виктор, отрываясь от наблюдения.

– Угу, иди прибарахлись, а я посмотрю, что ты тут увидел. Кстати, где ты заметил движение?

– Вон там, где сгоревший бензовоз стоит. Вроде человек был.

– Понял, ну все, иди, а то как бы нам отсюда бежать не пришлось.

Виктор немедленно скрылся в глубине склада, а я, достав бинокль, присмотрелся к кромке леса, где стояли остовы нескольких машин непонятного назначения.

Виктор не ошибся – там действительно оказалось несколько человек. Судя по всему – такие же окруженцы, как и мы.

– Вить!

– А?

– Там вроде наши, – просветил я его.

– К ним пойдем? – спросил он, гремя чем-то.

– Не, погодим немного, что-то они тоже медлят.

Через пару минут группа людей, в которых я уже точно опознал бойцов Красной Армии, вышли на открытое пространство и напрямую направились к бревенчатому зданию штаба.

– Вот идиоты, не могли, как мы, по лесу? – пробормотал я, продолжая отслеживать их перемещение с помощью бинокля, хотя и так было хорошо видно. Четырнадцать человек. Совершенно без оружия. Пустые ремни – и все, ни ножей, ни подсумков! Не нравилось мне это.

Вдруг приближающиеся бойцы остановились и дружно закрутили головами. До меня тоже долетело стрекотание двигателей, причем явно мотоциклетных.

Один из красноармейцев повелительно махнул рукой, показывая на здание штаба, и вся группа стремглав понеслась к нему.

«Не успеют!» – понял я, увидев, как на аэродром выехали два мотоциклиста-одиночки.

До штаба оставалось метров двести, когда мотоциклисты, поняв, что перед ними безоружные, дали газу и, быстро догнав беглецов, принялись хохоча гоняться за ними, стараясь сбить с ног.

– Что тут? – спросил меня подбежавший сзади Виктор.

– Немцы наших гоняют, – ответил я. Приклад карабина плотно уперся мне в плечо. Приложившись щекой к ложу, я прицелился. Рядом щелкнул затвором Виктор.

– Твой левый, мой – тот, что с автоматом.

– Понял, – довольно лаконично ответил парень.

– Огонь! – скомандовал я, нажимая на спусковой крючок.

Наши выстрелы почти слились в один. Мотоциклист, в которого я стрелял, упал, и к нему сразу же метнулись четверо бойцов, разоружая. У ефрейтора был прекрасно пристрелянный карабин, да и мои руки росли из нужного места. А вот второй немец, прижавшись к бензобаку, стал давить на газ, пытаясь скрыться.

– Бл…!!! Витя!!! – заорал я, передергивая затвор. Наши выстрелы снова прозвучали в унисон.

На этот раз мне не повезло, но, к моему удивлению, попал Виктор. Проехав еще метров сорок, мотоцикл завалился набок и, крутнувшись на месте, замер. Дозаряжая карабин, я вышел из ворот склада, сказав парню:

– Молодец. Чего с первого раза прощелкал?

– Поправку неправильно взял, – виновато вздохнул он.

Как и к первому, ко второму мотоциклу тоже рванулись бойцы.

Тот, что командовал среди них, – я запомнил его по плотной фигуре, – что-то приказав своим, направился к нам в сопровождении еще одного красноармейца. Несмотря на то что с момента бега прошло уже минуты две, и подходивший сержант, и его боец продолжали тяжело дышать. Их гимнастерки избороздили мокрые пятна пота.

– Спасибо, парни, если бы не вы, то даже не знаю, что было бы, – усталым голосом сказал сержант с пехотными эмблемами в петлицах, жадно пройдясь глазами по нашему оружию.

– Да о чем вы, свои же люди, – ответил я, пожимая плечами, недовольно разглядывая сержанта. Его действия мне не понравились, и я просто горел от негодования. Как же так? Опытный командир, а допустил такую ошибку, вывел людей на открытое пространство.

– Командир отделения шестнадцатого стрелкового полка сержант Иванов, – кинув руку к пилотке, представился он.

– Красноармеец Вихров, пулеметчик, – после сержанта представился парень лет двадцати пяти.

– Красноармеец Васечкин, комендантский взвод города Лиды.

– Где мы, а где Лида, – удивился сержант.

– Я был в боевом охранении колонны с боеприпасами, – слегка робея, пояснил Вася.

– Понятно. А вы? – повернулся ко мне сержант.

– Вячеслав Суворов, будущий летчик-истребитель, – в свою очередь представился я.

– Так вы не боец Красной Армии?

– Нет, мне еще семнадцать. В этом году я должен был поступить в авиационное училище, но оказался тут. Теперь даже не знаю.

– Если ты не являешься бойцом Красной Армии, то откуда у тебя оружие и форма? – спросил сержант.