Инспектор и бабочка Платова Виктория

– Может быть, в Австралию? В Австралии полно места.

– Может быть.

– Или в Россию. Там места еще больше.

– Там холодно.

– Не тропики, да. Но когда негде жить, выбирать особенно не приходится, ведь так?

– Ты так печешься о японцах…

– Я большой поклонник супа мисо и старика Миядзаки. Слыхал про такого?

– Нет.

– Он снимает анимэ.

– Мультяшки?

– Ты темный человек, Икер. Анимэ – никакие не мультяшки, анимэ – вещь серьезная и даже философская. Посмотри на досуге хотя бы «Унесенных призраками» – и ты все поймешь.

«Унесенные призраками» звучит весьма актуально в свете лежащего на столе тела Альваро. Два последних года его жизни иначе как призрачными не назовешь. Кто окружал художника все это время, чем он занимался и какое из этих занятий в конечном итоге привело его к смерти? Вопросы тонут в густом тумане, окружающем Альваро; и туман так плотен, что в нем невозможно разглядеть ни одной тени, ни одного предмета, за который можно было бы ухватиться. Иерай, если сбросить со счетов увлечение энтомологией и теперь вот еще японские мультики, – неплохой профессионал, может быть, с его помощью туман хоть немного рассеется?..

– Крашеный блондин, – заявляет Иерай. – Твой парень – крашеный блондин. Причем красится он уже давно.

– Как давно?

– Если исходить из изменений в структуре волос – несколько лет как минимум.

– Несколько – это сколько? Год, два?

– Не меньше двух. Последний раз он красил волосы дней десять назад. Темные корни только-только обозначились. Тебя интересует натуральный цвет?

И без судмедэксперта Икер знает: Альваро – брюнет, но все же говорит:

– Валяй про натуральный.

– Изначально волосы были темными. Типичный южанин, одним словом. Я бы назвал его уроженцем Средиземноморья… Греком, португальцем или итальянцем. Может быть, испанцем. Но уж точно не причислил бы его к скандинавам или британцам. А ведь по паспорту он англичанин… И имя английское.

– Интересно, зачем ему понадобилось перекрашивать волосы?

– Не знаю. Может быть, он педик?

Досужие измышления Иерая ранят Субисаррету в самое сердце. Его друг Альваро никогда не был гомосексуалистом, он любил женщин, а женщины любили его. И какие женщины!.. Затрапезному Иераю с его неопрятной щетиной и пальцами-сосисками такие могут привидеться лишь в самых лучезарных снах, потому как в жизни они не обратят на него никакого внимания. В лучшем случае поблагодарят за то, что он поднес к их машине пару пакетов из супермаркета.

– С чего ты взял, что он педик?

– Просто предположил. Впрочем, это легко проверить. Заглянем к нему в задницу?

– Не думаю, что это актуально. – Икер едва сдерживается, чтобы не двинуть судмедэксперта по мятой физиономии.

– А что это ты так разнервничался? Ты ведь хочешь исчерпывающих характеристик? Я делаю все, что могу.

– И при чем здесь его задница?

– Всего лишь дополнительный штрих к портрету покойного. Он мог оказаться педиком, а у педиков чрезвычайно популярны преступления на почве страсти. Представь, он повздорил с любовником, и тот пришпилил его в аффекте…

– В аффекте пришпилил спящего? – хмыкает Субисаррета. – Обошелся одним-единственным ударом по затылку? Неправдоподобно, хотя и мелодраматично.

– Я просто выдвигаю версию, которая бы всех устроила.

– На всякий случай, если ты вдруг забыл: версии здесь выдвигаю я. И меня интересует истина, какой бы она ни была. Пусть даже не слишком удобной для кого-то.

– Ну да, – скалит прокуренные зубы Иерай. – Ты у нас известный изыскатель, готовый влезть в любую навозную кучу, лишь бы чертова истина восторжествовала. Лично мне до нее никакого дела нет, но задницу парня я все же навещу, если ты не возражаешь…

В вотчине Иерая Арзака даже в самый жаркий день царит прохлада, но освежающей ее не назовешь. Здесь нет окон, но сияние, идущее от флуоресцентных ламп, ослепляет. Все поверхности стерильны и отливают металлическим или стеклянным блеском, отдохнуть глазу просто не на чем. Субисаррета бывает здесь нечасто, но после каждого посещения ему хочется выпить или хотя бы встать под душ, чтобы смыть с себя мысли о быстротечности бытия. О его конечности. Кем бы ты ни был, чего бы ни достиг в жизни, в финале тебя ждет прозекторский стол, белая простыня, бирка на большом пальце правой ноги и кто-то похожий на Иерая Арзака. Собачья все-таки у него работа!.. Если имеешь дело с трупами, часто – не очень свежими и попросту изуродованными, шансы стать циником и мизантропом увеличиваются в разы. Впрочем, мизантропом Иерая не назовешь, он – жизнелюб. Большой любитель шумных вечеринок и хорошей кухни, и нет ни одного приличного ресторана, где бы ему не делали скидок при заказе спиртного.

Жаль все же, что здесь нет окон, хоть какого-нибудь окна, за которым простиралась бы сан-себастьянская ночь, наполненная самыми разными (в основном приятными) запахами и звуками. Тогда можно было бы всмотреться в нее, хоть на некоторое время абстрагироваться от Иерая, копающегося в чужом мертвом теле…

В теле Альваро, который вовсе не был чужим инспектору Икеру Субисаррете. Почему он не сказал судмедэксперту, что это его друг? Глядишь, и отношение к тому, что осталось от Альваро, было бы гораздо более почтительным. Но что сделано – то сделано, теперь уже поздно выступать с заявлениями.

За неимением окна Икеру ничего не остается, как прикрыть глаза, и перед его внутренним взором тотчас возникает фотографический алтарь из номера саксофониста. Логично было бы предположить, что на одном из снимков изображен дом, где живут Исмаэль Дэзире и Darya, вот только природный ландшафт мало соответствует швейцарскому. Конечно, Субисаррета небольшой знаток флоры и не дока в архитектуре, но даже он в курсе, что пальмы в Швейцарии не растут. И сам дом не имеет ничего общего с традиционными для горной местности шале.

Это, скорее, тропики. Африка или Латинская Америка.

Или… Камбоджа.

Далась ему эта Камбоджа! До сегодняшнего (уже вчерашнего) вечера Икер и думать о ней не думал, но благодаря чертовой горничной и ее купюре Камбоджа в сознании инспектора выросла до размеров целого материка. Никем и никогда не исследованного: там обитают самые диковинные в мире животные, все как один с янтарными глазами; молодые джазмены с ушами кошек, русские девушки, давно позабывшие, как выглядит их родина; несовершеннолетние ангелы, целые популяции ночных мотыльков. При желании в Камбоджу можно впихнуть все, что угодно, даже детские страхи Икера, даже психушку, где сидит профессор-маньяк. Воистину – Камбоджа и есть темнота под кроватью.

Лучше туда не соваться.

– …Он не педик.

– Что?

– Ты не слышишь меня? С ним все в порядке… – Иерай тут же поправляется: – В том смысле, что при жизни гомосексуальных связей он не имел. Но я обнаружил татуировку под правым коленом. Довольно занятную. Иди-ка взгляни.

– Татуировку?

Альваро не был любителем украшать себя татуировками и всегда относился скептически к подобного рода боди-арту, но в том зазеркалье, из которого он прибыл, прежние жизненные принципы кардинально поменялись. И следа от них не осталось, как от блокнотов с набросками, вечных спутников Борлито. И неизвестно, какие еще неожиданности и открытия поджидают Икера на пути к зазеркалью покойного друга. При условии, что оно согласится впустить в себя инспектора.

А ведь может и не впустить.

– Странное место для татуировки, ты не находишь? – разглагольствует Иерай, пока Субисаррета вглядывается в участок кожи, испещренный мелкими, едва заметными глазу символами. – И сама она какая-то странная… Впечатлить такой ни одну девушку не получится, как ни старайся.

Девушку – может быть, но сам Субисаррета впечатлен. А ведь это – всего лишь крохотные треугольники, сосчитать их количество не представляется возможным. Треугольники сплетаются друг с другом в произвольном порядке и в какой-то момент кажутся Икеру движущимися лопастями неизвестного летательного аппарата. Поверхность каждой из них украшена пиктограммой, но ни с чем конкретным проассоциировать пиктограммы невозможно: так, набор коротких штрихов, кружков и квадратов. Чем дольше Икер вглядывается в лопасти, тем сильнее они начинают вращаться. Контуры их исчезают, и перед инспектором предстает правильной формы круг, светящийся молочным светом. Там, в кругу, Икер замечает бегущего человечка: таких условных человечков рисовал он сам, на полях школьных тетрадей. Чтобы затем быстро пролистнуть страницы и оживить статичное изображение. Наверное, именно с этого начинал и мультипликатор Миядзаки, о существовании которого инспектор узнал двадцать минут назад. Вряд ли его первый опыт сильно отличался от первого опыта Икера, и человечки были похожи, составлены из кружков и палочек разной величины. И… человечкам ничего не угрожало, в отличие от бегущего в центре молочного круга.

Икер почти физически ощущает ужас преследования. Как будто он сам оказался там, в молоке, и в затылок ему дышит что-то страшное, необъяснимое, не укладывающееся в привычные рамки. И это необъяснимое вот-вот настигнет его, спастись не удастся.

– Эй, дружище! Что с тобой? – Голос Иерая доносится до инспектора, как сквозь толщу воды.

– Что?..

– На тебе лица нет. Очнись!

Лопасти, издав скрежещущий звук, замирают, круг снова распадается на множество треугольников. Человечек внутри круга исчезает, а вместе с ним отступает и страх. Лишь во рту остается привкус чего-то металлического.

– Все в порядке…

– Что-то непохоже. – Судмедэксперт недоверчиво качает головой.

– Сфотографируй мне эту татуировку.

– Само собой.

Вглядываться еще раз в штрихи и треугольники у Икера нет никакого желания, но он утешает себя тем, что, переместившись на снимок, вращающиеся лопасти утратят свою мистическую власть над сознанием. Интересно, испытал ли Иерай что-либо подобное тому, что испытал Субисаррета? Судя по всему – нет, толстяк выглядит совершенно безмятежным, ни один из двух его подбородков даже не шелохнулся.

– Как думаешь, что означают эти треугольники?

– Откуда же мне знать? – Иерай равнодушно пожимает плечами. – Полистай каталоги, может быть, и найдешь что-нибудь похожее.

– Боюсь, что наши каталоги не помогут.

– Поговори с мастерами тату, поройся в Интернете. Но сдается мне, эту татуировку делали не в Европе…

– В Азии?

– Говорю же тебе, я не спец по такого рода вещам. И по чипам тоже. По поводу чипа тебе лучше проконсультироваться с кем-нибудь из специалистов. Но, возможно, он выполняет те же функции, что и чипы, которые вшиваются собакам. Отслеживать животное в случае, если оно потеряется, это и есть его главное предназначение.

И без судмедэксперта Икеру известно предназначение электронных чипов, вот только Альваро, даже в обличье Кристиана Платта, – не животное. Человек. И лучший друг Икера Субисарреты.

– Хочешь взглянуть на него поближе?

Микроскоп стоит тут же, на рабочем столе Иерая, нисколько не похожем на самого Иерая. Иерай в жизни – толстый, не всегда опрятный человек, с целым мешком заезженных старых анекдотов на все случаи жизни. Все его разговоры крутятся вокруг еды, выпивки и секса, самым большим эстетическим потрясением он называет оперетту Имре Кальмана «Марица» и всегда ходит в непарных носках, потому что найти парные – большая проблема в его домашнем хлеву.

Огромный, едва ли не размером со стадион «Камп Ноу», рабочий стол Иерая нисколько не похож на хлев, он выдает в хозяине педанта и незаурядную личность. Аккуратные стопки книг по самым разным отраслям знаний, среди которых попадаются самые настоящие букинистические раритеты. Толком прочесть названия доброй половины из них Субисаррета не может до сих пор: ни испанским, ни баскским на корешках не пахнет. Это какие-то другие языки, возможно, санскрит, возможно, иврит; единственное, что поддается хоть какой-то классификации, – арабская вязь. Большинство книг – каталоги, справочники и атласы, большинство атласов – энтомологические. Почетное место на столе занимает вертушка с десятком музыкальных дисков, но это не оперетты. Марика Рёкк, Илзе Вернер, Зара Леандер – эстрадные дивы Третьего рейха со своими unvergessene FILMSCHLAGER[10], вкусы судмедэксперта Иерая Арзака странным образом совпадают со вкусами Адольфа Гитлера. Единственный прокол – наличие в коллекции Марлен Дитрих, которую фюрер страстно ненавидел.

Как певица она и впрямь не слишком хороша.

Карандаши на столе Иерая всегда лежат перпендикулярно листам бумаги, ручки – строго параллельно записным книжкам, экран и клавиатура большого компьютера поражают стерильностью. Линзы микроскопа протерты и блестят.

Именно в микроскоп и пялится сейчас Икер. Ничего особенного в чипе, даже увеличенном микроскопом, нет. Крошечная микросхема, только и всего.

– Думаю, чип был вшит изначально. – Икер непроизвольно касается собственного затылка. – И убийца не знал о его существовании. Иначе он обязательно бы его вытащил.

– А мог и не вытаскивать. Не исключено, что этот чип для убийцы вообще ничего не значил. А главной задачей было просто замочить бедолагу англичанина, и с ней он справился довольно успешно.