Пыль грез. Том 1 Эриксон Стивен

– Тебя, барахн, я тоже буду ждать.

Лицо змеелова вновь исказила гримаса боли, и из приоткрытого рта вырвался последний вздох.

Марал Эб посмотрел в остекленевший глаз, потом выругался и встал.

– Бросьте его на корм воронью, – приказал он. – И протрубите разведчикам, чтоб возвращались. Разобьем лагерь и приготовимся. Нас ждет отмщение, и оно будет сладким.

Две женщины из шести оттащили то, что осталось от торговца лошадьми, в канаву и скатили вниз. Заслышав шевеление змей в густом кустарнике, они поспешили вернуться к остальным.

Хессанрала, вожак отряда Ссадин, отвлеклась от самодельной сбруи, которую прилаживала к добытой лошади, и с усмешкой поглядела, как ее товарки пучками травы отирают с ладоней кровь и семя.

– Занимайтесь лошадьми.

Одна из женщин отбросила испачканную траву в сторону.

– Гадючье гнездо. Они расплодились во всех зарослях и канавах.

– Нас преследуют эти знамения, – проворчала вторая.

– Нож тебе в язык, Ралата, – недовольно отмахнулась Хессанрала. – До сих пор у нас сплошная удача. Каждой по лошади, да еще три про запас, мешок с монетами, бхедериновое мясо в мятном маринаде и три бурдюка с водой. И не наигрались мы вдоволь с этим жалким самцом? Не научили ли его, какой сладкой бывает боль?

– Все так, – согласилась Ралата, – но я видела тени в ночи, слышала шептание жутких крыльев. Кто-то преследует нас, Хессанрала.

В ответ вожак фыркнула и, отвернувшись, заскочила на лошадь.

– Мы – Ссадины из племени Ахкрата. Женщины-убийцы, внушающие трепет всем и каждому.

Она сурово посмотрела на остальных, требуя согласия. Те развернули лошадей в ее сторону; Хессанралу это, видимо, удовлетворило.

Ралата поплевала на ладони и, оттолкнувшись от стремени, запрыгнула на единственную оседланную лошадь, которая принадлежала убитому торговцу. Клинок Ралаты первым вспорол тело акринная, поэтому лошадь досталась ей.

Хессанрала была еще слишком молода. Ее впервые поставили вожаком, поэтому она иногда перегибала палку. По обычаю, новоиспеченного вожака сопровождал опытный ветеран, на случай если отряд попадет в серьезную передрягу, однако Хессанрала не желала слушать Ралату. Мудрость ей казалась страхом, а осторожность – трусостью.

Ралата поправила морантские хитиновые пластины, служившие ахкратам доспехами, в том числе нагрудную пластину золотого моранта. Потом вставила в ноздри полые костяные затычки, благодаря которым женщины племени Ахкрата были красивейшими из Белолицых, и развернула лошадь в сторону Хессанралы.

– Этот торговец, – произнесла вожак, удостоив Ралату едва заметным оскалом, – возвращался к родне после того, как мы выгнали его из нашего лагеря. Видно, что он пользовался древней тропой. Поедем по ней – найдем акриннайскую деревню и всех там перережем.

– Тропа ведет на север, – сказала Ралата. – Мы не знаем, что там находится. Можем угодить в лагерь с тысячей акриннайских воинов.

– Отчего наша Ралата ноет, как малое дитя, а не кричит ястребом? – Хессанрала окинула взглядом остальных. – Кто-то еще слышал крылатого охотника? Нет, только Ралата.

Та вздохнула и развела руками.

– Все, Хессанрала, покончим на этом. Я возвращаюсь в лагерь. Сколько женщин отзовутся на мой клич? Не пять, нет, я поведу за собой сотню, а то и больше. Ты, Хессанрала, долго не проживешь… – Ралата посмотрела на остальных: в их лицах читалось отвращение и презрение. Девчонки еще, что с них взять. – Пойдете за ней на север, воительницы, и не вернетесь. Кто желает присоединиться ко мне? Я жду.

Никто не пошевелился. Ралата пожала плечами и, развернув лошадь, направилась на юг. Остальные кентером припустили на север.

Скрывшись от отряда за гребнем, Ралата натянула поводья. Она не желала иметь на своей совести кровь пяти глупых девчонок. Многие поймут, почему она их бросила; Хессанрала мало кому нравилась. Однако семьи, потерявшие дочерей, отвернутся.

Их преследовал ястреб, Ралата знала это наверняка. И у детей не было ни пастуха, ни пса, которые бы их защитили. Что ж, тогда она сама будет этим псом, будет идти за ними по пятам, скрываясь в высокой траве, наблюдая. А если ястреб нападет, она спасет всех, кого сможет.

И Ралата двинулась на север.

Низкие туры, выстроившиеся в ряд на вершине холма и спускающиеся вниз по склону, почти совсем заросли. Ветер нанес на них землю, в которой укоренились низкорослые, скрюченные деревья, чьи пышные ветки были усеяны шипами. Вокруг них росла высокая, спутанная трава. Однако Тлен знал, что это за камни и для чего они: древние укрытия и ловушки охотников-имассов. Потому-то он и не удивился, когда склон закончился обрывом, за которым был провал, дно которого густо поросло степяничными деревьями. Под ними лежал толстый слой костей в два или даже три человеческих роста. Сюда во время крупной сезонной охоты имассы загоняли стада степных зверей.

Если начать копать, то можно найти останки бхедов и тенагов: их скелеты, рога, бивни и застрявшие между костями сланцевые наконечники. Можно найти и айев, которые увлеклись охотой и упали с обрыва вместе с добычей; клыки у волков подпилены – отличительный знак диких найденышей, слишком опасных, чтобы оставлять им зубы в целости. А еще можно найти окралов, так как степные медведи тоже охотились на бхедов и порой в панике бежали вместе со стадом, особенно когда загонщики пользовались огнем.

Поколение за поколением, слой за слоем охотники громоздили здесь кости и останки, пока не исчезли все тенаги, а с ними окралы и даже айи. Только пусто и безжизненно завывал ветер; не было слышно ни блеянья, ни трубного гласа самцов тенагов, и даже бхеды уступили место своим меньшим родичам – бхедеринам, которые тоже исчезли бы, не исчезни прежде двуногие охотники.

А они исчезли, и Онос Т’лэнн знал почему.

Он замер на краю провала и с отчаянной болью желал возвращения огромных зверей, которых помнил с юности. Оглядывая окрестности, он мог точно сказать, где и как приготовляли добычу: вот ямы, устланные кожей и наполненные водой, которая от жара камней доходила до кипения, – там женщины разделывали и варили куски мяса; вот кусты зелени там, где раньше были очаги; а вот, чуть в стороне, большой выровненный валун с углублением, в котором разбивали кости, чтобы высосать из них мозг.

Тлен почти чувствовал вонь трупов, почти слышал жужжание и гул насекомых. Почти видел шакалов, дожидавшихся своей очереди, и стервятников, слетевшихся на падаль, юрких ризанов и шепчущих накидочников, клубы дыма, пропахшего жиром и жженой шерстью.

Но пришел последний сезон, а с ним последняя охота, последняя ночь песен у костра. На следующий год здесь уже никого не было – только ветер носился над полуразделанными тушами, что сохли в провале и становились тугими, как кожа, да цветы пробивались там, где раньше скапливалась кровь.

Оплакивал ли ветер их уход молчаливой песней? Или ждал в ужасе первых испуганных криков забиваемых зверей – и не дожидался? Грезила ли земля о топоте тысяч копыт и мягких лап тенагов? Жаждала ли того, что их останки удобрят почву для ее детей? Или наступившая тишина стала долгожданным успокоением для ее измученной кожи?

Бывали сезоны, когда стада приходили позже. А потом, постепенно, стада перестали приходить совсем. Имассы познали голод. Изнуренные и отчаявшиеся, они отправились в новые земли на поиски пропитания.

Обряд Телланна избавил имассов от естественной и неизбежной кончины, а заодно и от заслуженных последствий собственной расточительности и недальновидности.

Интересно, не найдутся ли среди верхнего слоя костей скелеты имассов? Тех немногих, что пришли сюда поживиться останками прошлогодней охоты – найти на обглоданных тушах засохшие полоски мяса и шкуры, пожевать тягучие копыта. Падали ли они на колени в беспомощности и смятении? Взывала ли пустота в их животе к пустому ветру снаружи, осознавая, что обе эти пустоты суть одно?

Если бы не Обряд, имассы познали бы истинное раскаяние – не как призрачное ощущение, а как неутомимого охотника, который преследует тебя до последнего вздоха. И это, считал Тлен, было бы справедливо.

– В небе кружат стервятники, – произнес баргаст, шедший рядом.

Тлен поморщился.

– Да, Бакал, мы почти на месте.

– Значит, здесь трупы. Все так, как ты говорил. – Воин-сэнан помолчал. – Однако наши поплечники ничего не почувствовали. Ты не нашей крови, Онос Т’лэнн, как ты узнал?

Вечно это подозрение, никуда оно не делось. Оценивающее, настороженное отношение к чужаку, который должен повести могучих Белолицых на праведную, да что там – святую – войну.

– Всему приходит конец, Бакал. Но если знаешь, куда смотреть и как видеть, то понимаешь, что конец не всегда бывает окончательным. И пустота воет, словно раненый зверь.

Бакал недоверчиво хмыкнул.

– Каждый предсмертный вопль когда-нибудь затихает, и остается только тишина. Отзвуков, о которых ты говоришь, не бывает.

– В твоих словах убежденность глухого, который настаивает, будто если он чего-то не слышит, то этого нет. Такие мысли, Бакал, заведут тебя в тупик. – Тлен наконец посмотрел на сэнана. – Когда же вы поймете, что мир не подчиняется вашей воле?

– Я спросил, откуда ты узнал, – произнес Бакал, багровея, – а ты отвечаешь оскорблениями?

– Занятно, что ты считаешь это оскорблением, – заметил Тлен.

– Нас оскорбляет твоя трусость, вождь.

– Я не принял вызов Риггиса и твой, Бакал, тоже не приму. Ни твой, ни чей бы то ни было еще… пока не вернемся в лагерь.

– А когда вернемся? Сотня воинов будет драться за право пролить твою кровь. Да что там сотня – тысяча! И ты думаешь, что сможешь выстоять?

Тлен помолчал.

– Бакал, а ты видел меня в бою?

Воин обнажил подпиленные зубы.

– Да никто не видел! И ты снова уходишь от ответа!

Еще сотня недовольных сэнанов ловила каждое слово их разговора. Тлен не стал оборачиваться. Он не в силах был оторвать взгляд от провала. Можно было бы достать меч, состроить грозное лицо, напугать их криками. Можно было бы погнать их вперед с воплями, глядя, как они мечутся между старинными турами и неосознанно попадают на нужный путь…

…А потом падают с обрыва. Испуганные крики, болезненные стоны, хруст костей и грохот падающих тел – какое нагромождение звуков!

– Разрешишь задать вопрос, Бакал?

– Ну давай, спрашивай – и услышишь, как баргасты умеют отвечать прямо!

– Могут ли сэнаны позволить себе потерять тысячу воинов?

Бакал только фыркнул.

– Вправе ли Военный вождь Белолицых лишить тысячу своих воинов жизни, лишь бы что-то кому-то доказать?

– Ты и с одним не справишься, не то что с тысячей!

Тлен кивнул.

– Вот видишь, Бакал, как трудно отвечать на вопросы?

Он обошел провал по краю и стал спускаться в долину по пологому склону. Будь животные поумнее, они бы тоже воспользовались этим путем, но их гнал страх. Страх ослепляет и оглушает. Страх ведет к обрыву. Страх толкает вниз, к верной гибели.

Смотрите, мои воины, как я побегу.

Вот только боюсь я не вас. Что, впрочем, неважно, поскольку, видите ли, обрыву все равно.

– Кто-нибудь знает, как зовется это треклятое племя? – спросил скипетр Иркуллас.

Разведчик наморщил лоб.

– Торговцы говорят, что это нит’риталы. Их можно узнать по синей полосе поверх белой краски.

Предводитель акриннаев пошевелился в седле, разминая затекшую поясницу. Он так надеялся, что наступили спокойные времена – и тут на тебе, война! Неужели он не заслужил покоя? Ему всего лишь хотелось тихо жить в своем клане да играть с внуками в медведя: рычать, пока она с визгом карабкаются на него и тычут кожаными ножичками, куда достанут, потом долго и с наслаждением корчиться в агонии, а когда ребятишки успокоятся и решат, что гигантский зверь повержен – вдруг резко дернуться и со смехом смотреть, как они в страхе разбегаются, оставляя его приходить в себя.

Духи верхние и нижние, Иркуллас заслужил хоть немного пожить в мире. Но нет, вместо этого…

– Сколько, говоришь, вы видели юрт?

В последнее время его память напоминала прохудившийся бурдюк.

– Шесть тысяч, скипетр, может, семь.

Иркуллас хмыкнул.

– Неудивительно, что за месяц они сожрали половину стада уведенных бхедеринов. – Он почесал седую щетину на подбородке, прикидывая в уме. – Выходит двадцать тысяч душ. Верный подсчет, как считаешь?

– Мы наткнулись на след крупного отряда, который ушел на восток где-то день назад.

– Ага, значит, бойцов стало еще меньше… След, говоришь? Баргасты что-то совсем расслабились.

– Скорее расхрабрились, скипетр. Все-таки они уже убили несколько сотен акриннаев…

– Невооруженных и беззащитных торговцев! И от этого они так задрали нос? Что ж, пришло время им схлестнуться с настоящим акриннайским войском, с потомками воинов, которые сокрушили пришельцев-оул’данов, летери и д’рхасилани! – Иркуллас подобрал поводья и повернулся к своему второму командующему. – Гават, пускай крылья в кентер. Как только их караул нас заметит, трубите Сбор. Завидев лагерь, нападаем.

Стоявшие поблизости воины слышали этот приказ, и по их рядам прокатился низкий, зловещий гул.

Иркуллас посмотрел на разведчика.

– Ильдас, скачи к своему крылу. Если получится, затопчите их караульных копытами.

– Говорят, баргастские женщины не менее опасны, чем мужчины.

– Вестимо. Мы убьем всех взрослых и зрелых юношей, а детей воспитаем акриннаями. Тех, кто воспротивится, продадим в рабство болкандцам. Но довольно разговоров. Ильдас, ослабь колчан, пора мстить за сородичей!

Скипетр Иркуллас обожал играть с внуками в медведя. Он сам был как медведь: упрямый, нескорый на гнев, но берегитесь, завидев, как его глаза наливаются кровью. Летери и другие узнали это на своей шкуре. Иркуллас предводительствовал акриннайским воинством три десятка лет, всегда скакал во главе самой грозной конницы в степях и не потерпел ни одного по– ражения.

Командиру, безусловно, требовалась не только ярость. Дюжина летерийских полководцев поплатилась за то, что недооценила смекалку скипетра акриннаев.

Баргасты совершали дерзкие вылазки, убивая торговцев и погонщиков. Иркуллас же не собирался всюду гоняться за небольшими отрядами – пока что, во всяком случае. Нет, он ударит по самому дому этих Белолицых и не оставит ничего, кроме костей и золы.

Двадцать тысяч. Из них бойцов семь – ну, десять – тысяч. Говорят, что там много старых и немощных. Путешествие в наши земли, вестимо, выдалось трудным.

Баргасты – суровые воины, в этом Иркуллас не сомневался. Но ведут они себя как воры и насильники с воинственностью и заносчивостью уличных задир. Хотят войны? Что ж, скипетр Иркуллас им ее подарит.

Да уж, суровые воины эти Белолицые.

Интересно, сколько они протянут?

Камз’трыльд терпеть не мог стоять в карауле. Вечно по щиколотку в бхедериновом навозе и костях (это начался забой мяса на зиму), а вокруг летают кусачие мухи да ветер гонит в лицо пыль и грязь, отчего к вечеру белый раскрас становится серо-коричневым. Да и не так уж он стар; Тальт мог бы взять его на вчерашнюю вылазку. Впрочем, ублюдок с одним клыком считал иначе.

Камз был близок к тому возрасту, когда трофеи уже не роскошь, но необходимость. Пока он еще силен, нужно накопить наследство для потомков, а он тратит время здесь, вдали от…

Гром?

Нет. Лошади.

Он стоял на холме, а на севере тянулась еще одна гряда повыше. Он собирался подняться туда, но потом подумал, что все-таки далековато. Прищурившись, он заметил на вершине конных разведчиков.

Акриннаи. Разъезд – ха, нам еще достанется крови! Камз рявкнул приказ боевым псам, и все трое рванули к лагерю. Он издал клич, и другие часовые – два слева и три справа – тоже заметили врага. Псы тем временем добежали до лагеря, откуда уже доносилась возня…

Да, акриннаи совершили чудовищную ошибку.

Камз поудобнее перехватил копье, готовясь встретить всадника, который летел прямо на него. Отличный конь – вот и первый трофей.

И вдруг за шеренгой всадников по всей гряде поднялись островерхие шлемы – в ослепительном блеске солнца они напоминали гребень железной волны. Сверкнули чешуйчатые доспехи, и…

Камз невольно попятился. От ужаса он даже забыл про несущегося на него всадника.

Опытный воин, Камз умел на глаз определять численность противника. Вот и сейчас он пересчитывал спускавшиеся по склону полчища. Нижние духи! Их тут двадцать… нет, тридцать тысяч… и еще подходят! Нужно…

Первая стрела угодила ему между шеей и правым плечом. От удара он отшатнулся, а когда восстановил равновесие, вторая стрела огнем вспорола ему горло.

На полившуюся по груди кровь тут же слетелись мухи.

Тальт, вождь племени Нит’ритал, пощупал языком свой единственный верхний клык, потом посмотрел на конников в отдалении.

– Они вечно нас дразнят, но, когда доходит до боя, тут же разворачиваются! Воистину край трусов!

– Так, значит, нужно выскоблить его начисто, – пророкотал Бедит.

Тальт кивнул.

– Твои слова, старый друг, звенят, как мечи о щиты. Эти акриннаи могут быть вертлявыми, будто серны, но деревни их не настолько подвижные, а? Когда мы начнем убивать их сыновей и насиловать дочерей, начнем жечь их лачуги и резать лошадей, тогда-то они будут вынуждены вступить в бой!

– Или бежать в ужасе, вождь. Мы видели, как они быстро мрут под пытками. Бесхребетные слабаки. – Бедит указал на север копьем. – Нужно собрать силы и двигаться, а то, сдается мне, они пытаются увести нас в сторону от деревни.

Тальт снова поднял глаза на всадников. Три десятка, не больше. Баргасты заметили разъезд еще на рассвете; Тальт почти загонял своих воинов, пытаясь его окружить. Акриннаи в ответ выпустили лишь несколько стрел – на этом их воинственность иссякла. Жалкое зрелище. Вождь поглядел на свое войско: восемьсот мужчин и женщин сидели, укрываясь от жары; белая краска на лицах размазалась от пота.

– Думаю, мы еще немного передохнём.

– Я останусь здесь, – сказал Бедит, присаживаясь на корточки.

– Если они двинутся, дай клич.

– Да, вождь.

Тальт отвлекся на клубящиеся на юго-западе тучи. Гроза приближалась.

Бедит, похоже, проследил за его взглядом.

– Мы прямо у нее на пути. Что ж, дождь остудит нас во время боя.

– Главное спуститься пониже, когда загрохочет, – напомнил Тальт. – И повернуть копья наконечником к земле.

Бедит кивнул и с ухмылкой постучал себе по шлему из кости и рога.

– Передай это дурням, что носят на голове железо.

– Передам, но я бы больше переживал за акриннаев.

Бедит гоготнул.

Тальт побежал вниз к своим воинам.

Интхалас, третья дочь скипетра Иркулласа, наклонилась вперед в седле.

Сагант, сидевший рядом на своем коне, встряхнулся и произнес:

– Думаю, с ними решено.

Она кивнула, но несколько рассеянно. Она всю жизнь прожила на этих равнинах, видела самые страшные степные грозы. Как-то раз ей попалась сотня мертвых бхедеринов на склоне холма – все как один поражены молнией. Однако таких туч Интхалас не видела никогда.

Лошадь под ней задрожала.

Сагант шумно выдохнул.

– Если ударить сейчас, то можно бытро со всем покончить и убраться отсюда до грозы.

Интхалас подумала и кивнула.

Сагант со смехом развернул коня и, оставив разъезд, поскакал к надежно укрывшимся от взгляда баргастов трем крыльям акриннайских конных лучников и копейщиков вкупе с девятью сотнями пехотинцев в доспехах и с топорами. Всего почти три тысячи воинов. Подъехав ближе, он поднял ладонь вверх и с удовлетворением отметил, как четко и быстро отреагировало войско.

Своими успехами скипетр не в последнюю очередь был обязан тому, что своевременно перенял лучший опыт летерийской армии. Пехотинцев учили держать плотный строй, а также менять тактику исходя из расклада на поле боя.

Баргастов нужно было гнать вперед, выматывая, пока они не попадут прямо в руки тяжелым пехотинцам, и тогда Белолицые обречены. Интхалас отлично усвоила уроки своего отца.

Сегодня всех их ждет добрая сеча. Сагант снова засмеялся.

Интхалас свое дело сделала, теперь черед Саганта. Надо живо покончить с баргастами – она снова взглянула на приближающуюся грозу – да, поживее. Черным подбрюшьем тучи, казалось, скребли по земле, стелились, будто дым. Но в воздухе горелой травой не пахло – ничем не пахло, и это вызывало смутную тревогу. До грозы оставалось чуть больше лиги, но она быстро приближалась.

Встряхнув головой, Интхалас повернулась к разведчикам.

– Как только начнется бой, мы займем позицию с лучшим обзором. Если кто-то из баргастов прорвется, разрешаю вам догнать и убить их. Вы хорошо постарались: варвары выдохлись и не ждут нападения. А деревня, что они оставили за спиной, уже наверняка в руках скипетра.

Ответом ей стали жестокие улыбки.

– Если получится взять кого-то в плен, – добавила Интхалас, – мы сможем сполна заставить их вкусить ужасы, которым они столь безжалостно подвергли наших невинных родичей.

Лица всадников повеселели еще больше.

Один всадник скрылся по ту сторону гребня, и Бедита охватило смутное беспокойство. Зачем тот ушел? Присоединиться к другому отряду, прячущемуся в лощине? А то, может, за склоном деревня – сотни слабаков, трясущихся от страха?

Бедит медленно поднялся – и в это же мгновение ощутил первый подземный толчок.

Он посмотрел в сторону грозы и не поверил своим глазам. Огромные, клубящиеся тучи вдруг стали подниматься. Между ними и землей стояла стена то ли пыли, то ли дождя. Вопреки ожиданиям, однако, она была не сплошная, а будто бы состояла из множества полотнищ, смыкающихся под невообразимыми углами, и из основания била некая белая пена.

Град.

Но если так, тогда градины должны быть размером с кулак, а то и крупнее, иначе с такого расстояния их было бы не разглядеть. От очередного удара содрогнулся весь холм. Бедит оглянулся на акриннаев – те неслись прямо на него.

Что ж, будем драться под градом и молниями! Запрокинув голову, Бедит издал предостерегающий вопль, подобрал копье и побежал к вниз к Тальту и остальным.

Только он присоединился к своим, как у них за спиной и с двух сторон возникли акриннайские всадники, замыкая кольцо. Выругавшись, Бедит оглянулся на холм, с которого только что спустился. Разведчики по-прежнему были там, но сместились сильно в сторону, и перед его взором предстали первые шеренги пехотинцев. Вокруг роптали сородичи, но из-за грома их криков почти не было слышно. Чеканя шаг, пехотинцы спускались вниз по склону – прямоугольные щиты, острые топоры, железные шлемы с забралами, – и конца-края им было не видать.

Вот она, битва, о которой мы так мечтали. Наша последняя битва. Бедит отчаянно взвыл. Юный Тальт, стоявший рядом, ошарашенно замер.

Однако потом вождь расправил плечи и, подняв меч, указал острием на приближающихся пехотинцев.

– Что ж, покажем им, как дерутся настоящие воины! Нит’риталы! Впер-е-ед!

От шока у Интхалас перехватило дыхание. Баргасты нестройной толпой – вверх по склону – помчались на пехотинцев. Да, дикари крупнее и мощнее, но что они могут противопоставить стене щитов и обрушивающимся сверху топорам?

Интхалас ожидала, что баргасты откатятся, а пехотинцы додавят их, обратят в бегство – и тогда конница сомкнет клещи, засыплет убегающих врагов стрелами, а на выходе из впадины их встретят острые копья.

И никто не спасется.

Над головой гремел гром, сверкали молнии, нарастал чудовищный рев – а Интхалас не сводила глаз с несущихся в бой баргастов.

Дикари вломились в ряды акриннаев. Интхалас не сдержала вскрика, когда первая шеренга была буквально раздавлена обезумевшими гигантами. Свистели мечи, щиты сминались, осколки шлемов подлетали в воздух. Натиск смял первые три шеренги. Звуки рубки смешались со стонами раненых, и легион поддался. Тогда шедшие сзади баргасты стали напирать на тех, кто впереди, продавливая строй дальше. Еще чуть-чуть, и они прорвутся.

Сагант, дожидавшийся врага вместе с копейщиками, наверное, тоже видел это. Численностью пехотинцы превосходили баргастов, но ярость варваров меняла все. День вдруг померк, и ход сражения освещали только краткие вспышки молний на западном небосклоне. Бой превратился в свалку: лучники залп за залпом осыпали стрелами фланги баргастов. Сагант с копейщиками ударил с тыла, но баргасты, похоже, не обращали на это внимания и продолжали переть вперед, прорубаясь сквозь акриннаев.

Их стремление было понятно: разорвать акриннайский легион и открыть путь к бегству. Копейщики увязнут в смятенных рядах пехотинцев, а лучники будут слепо стрелять в темноту, неспособные отличить друга от врага. Наступит хаос, командовать которым будет невозможно.

На глазах у Интхалас легион поддался. Баргасты выстроились в клин и протискивались все дальше.

Если они вырвутся на открытое пространство, то смогут перестроиться и поставить заслон в арьергарде – или даже пойти в ответное наступление, кромсая утративших строй пехотинцев и зажатых между ними конников.

– Все за мной! – крикнула Интхалас своим тридцати разведчикам.

Она повела их вниз по склону – сначала кентером, потом галопом – в обход схватки, чтобы зайти со стороны наиболее вероятного прорыва.

– Как только баргасты пробьют брешь в нашем легионе – мы нападаем. Ясно? Сначала стрелы, потом пускаем в ход сабли. Атакуем острие клина. Нужно навязать бой и остановить противника – любыми способами, хоть заваливая их своими телами и мертвыми лошадьми!

Треть крыла конных лучников выходила из схватки на восток. Они тоже перестраивались, чтобы ответить на угрозу, но не успевали.

Треклятые варвары!

Интхалас, третья дочь скипетра, приподнялась на стременах, не сводя глаз со смешавшихся рядов легиона. Дети мои, ваша мать сегодня не вернется домой. И больше не увидит ваших лиц. Никогда…

От резкого толчка лошади бросились врассыпную. Земля вспучилась, подкидывая в воздух тех, кто на ней стоял. В это же время на западные холмы, полностью их поглотив, обрушилась гроза. Интхалас, с трудом удерживая лошадь, в ужасе смотрела, как ветер вырывает из гряды валуны и острые камни, подхватывает их и…

В ближайшей туче зашевелилось нечто плотное и огромное – в половину неба. От основания, взрывая землю, шла волна. Перевалив через холмы, она покатилась вниз во впадину.

Лавина камней смела целое крыло конных лучников, а потом гигантские валуны – крупнее купеческого фургона – обрушились на смешавшихся в кучу баргастов и акриннаев. Во все стороны летела кровь, внутренности и оторванные части тел.

И в это же мгновение ударила молния. Резкие, ослепительные росчерки разрезали тьму, прожигая насквозь копейщиков Саганта и случайно не задетых камнями пехотинцев. Повсюду что-то вспыхивало и горело: мужчины, женщины, лошади. Молния скакала от одной железной поверхности к другой, рисуя безумную паутину. Тела взрывались от вскипевшей внутри жидкости, волосы мгновенно обращались в пепел…

Кто-то вопил ей прямо на ухо. Интхалас повернулась и махнула рукой: уходим! Прочь от грозы, прочь от бойни, прочь от…

Ослепительная вспышка. Мгновенная боль и…

Словно божественный меч прошелся по гряде холмов, нависших над долиной. Некая неумолимая сила снесла верхушки холмов и сбросила их прямо на лагерь Змееловов, погребая их под землей и камнями. По всей долине. Среди раздробленных валунов проглядывали рваные полотнища и шкуры, обрывки одежды, крученные из веревок и перьев обереги, сломанные перекладины юрт. Были еще и куски тел, от которых остались только обглоданные и выбеленные солнцем кости. Но куда страшнее, по мнению Тлена, были черные волосы, выдранные воронами из скальпов, а теперь разбросанные ветром по всему склону.

Риггис оттолкнул плечом онемевшего Бакала и кисло уставился на кошмарную картину. Потом пожал огромными плечами и сплюнул.

– И это наш враг, Военный вождь? Тьфу! Обычное землетрясение. Нам что теперь, воевать с камнями и землей? Резать холмы? Пускать кровь рекам? Ты за этим нас сюда привел? Зачем? Чтобы мы упали на колени и стали молить тебя забрать нас с этой злой земли? – Он вытащил из ножен тальвар. – Все, мое терпение кончилось. Сразись со мной, Онос Т’лэнн! Я вызываю тебя на поединок за право быть вождем Белолицых!

Тлен вздохнул.

– Риггис, разуй глаза. Что это за землетрясение, если оно не оставляет разломов? Сдвигает верхушки холмов, но не трогает их подножий? Проводит три, а то и больше, борозд по равнине – и все в направлении долины, к самому сердцу лагеря Змееловов? – Он указал рукой на лощину. – Видишь эту дорогу из костей? Какое землетрясение способно так разорвать сотни убегающих баргастов?

– Это не землетрясение, а акриннайские всадники, которые добивали выживших. Я бросил тебе вызов, трус! Отвечай!

Тлен посмотрел на великана. Воину еще не было тридцати, но пояс на нем был увешан трофеями. Имасс повернулся к остальным и громко спросил:

– Кто-нибудь из вас хочет оспорить желание Риггиса стать Военным вождем Белолицых?

– Он еще не Военный вождь, – процедил Бакал.

Тлен кивнул.

– Пока нет. Но если я убью Риггиса, здесь и сейчас, ты, Бакал, возьмешься за оружие и бросишь мне вызов? – Он окинул взглядом других сэнанов. – Кто еще последует его примеру? Будем продолжать проливать кровь баргастов, стоя на костях Змееловов? Так вы чтите своих погибших собратьев?

– Они не станут тебя слушать, пока ты не ответишь на мой вызов, – произнес Риггис.

Глаза у него налились кровью.

– Значит, мне надо тебе ответить, и тогда они меня послушают?

Сэнанский воин презрительно рассмеялся.

– Я еще не могу говорить за них…

– Только что сказал.

– Довольно пустых слов, Онос Т’лэнн!

Риггис встал в боевую стойку и поудобнее перехватил тяжелый меч. В заплетенной косичками бороде сверкнул оскал.

Тлен не шелохнулся, даже рук не поднимал.

– Стань ты Военным вождем, Риггис, убивал бы ты лучших воинов, лишь бы заставить остальных подчиниться?

– Да! Я убью любого, кто осмелится мне перечить!