В тот день… Вилар Симона

– Уйди, волхв, – произнес негромко Радко.

Озар уже от двери оглянулся. Парень почти лежал подле Мирины, гладил ее волосы длинные, смотрел в застывшие очи. Молчал, не шевелился, но от его неподвижной фигуры веяло такой болью!..

«Заслужила ли она такую любовь? – вздохнул волхв. – Видать, чем-то заслужила, коль так убивается. Или попросту глуп Радко, если не понимает, кого полюбил. Что он для нее? Да ничто!»

Но размышлять о горе парня Озару было некогда. Стал спускаться по ступенькам и увидел ожидавшего его в дверном проеме воеводу. Нарядный сегодня был княжий дядька: обруч с каменьями удерживал волосы длинные, наручни чеканные поблескивали на запястьях, оплечье рубахи в богатой вышивке, а через плечо корзно парчовое перекинуто – все в узорах диковинных.

– С пира тебя, что ли, покликали, Добрыня?

– С раннего утра у Владимира не пируют. А вот служба у нас была праздничная. В честь преображения Господня. И меня Радомил прямо с нее покликал. У вас тут, оказывается, беды не переводятся. Вот ты и порадовал меня в праздник, ведун!

«Что мне до твоих праздников чуждых!» – думал Озар, но сказать о таком воеводе не мог. Видел, как тот хмурит густые брови, как горят глубокие карие глаза. И ощутил, что страшится воеводу. Даже вспотел под рубахой. Озару казалось, что он никого не боится. А вот же… страшился Добрыни.

А тот и впрямь страшное сказал:

– Был ведь у нас с тобой уговор, Озар-перунник? Был. Ты за каждого в этом доме отвечаешь. Чтобы ничего ни с кем не случилось. А ты что?

– Я уходил. Мне помочь жене Златиги надо было. Родильная горячка у нее начиналась. Вот Златига и попросил помочь. Но я как только отвар ей приготовил, задерживаться не стал. Сюда вернулся.

– Ну, Златига тоже поплатится за то, что вытащил тебя, вместо того чтобы тут помогать. Но неужто ты, разумник, не понимаешь, чем для тебя такое своеволие может обернуться?

Озар подошел совсем близко. Понимал, что главное сейчас – отвлечь воеводу. Тот все грозится, но дело для Добрыни важнее ослушания. Поэтому Озар и сказал:

– Когда я Радомила за тобой посылал, то о смерти госпожи Мирины еще не знал. Мне ты был нужен, чтобы судьбу нарочитого Вышебора решить. Я как вернулся ночью, дабы за усадьбой этой приглядывать, то увидел, как старший Колоярович на ключницу Яру с ножом полез. Ну и скрутили мы его, связали и заперли. Однако решать его участь нам не по сану. Но и держать такого злодея под кровом уже не было сил. Заслужил он кару, хочешь ты для него огласки или нет. Свои же забьют, если ты не проследишь.

– Так это Вышебор убийца? Тогда хочу услышать, что скажешь о нем. Пусть его притащат.

Добрыня расположился за столом на гульбище, наблюдал, как Моисей и Златига выволокли окровавленного, избитого и все еще связанного Колояровича. Но появившийся следом за ними погасший Радко вмиг кинулся на хазарина, сбил его сильным ударом.

– На брата моего поклеп хочешь возвести? Думаешь, не заметил я, как ты вчера волком на нас с Мириной поглядывал!

Моисей сплюнул кровь с разбитых губ, медленно поднялся. Златига удерживал Радко, а Вышебор извивался и выл через кляп, вращал глазами.

– Не я это злодеяние совершил, Радомил, – молвил хазарин. – Я еще с вечера спустился в истобку, спал на лавке у стола. Все это видели.

– А до того, как сошел? – допытывался Радко. На скулах его напряглись желваки, в глазах под упавшими прядями плескалась боль. Однако при воеводе он не осмеливался чинить самосуд над тем, кого подозревал.

Моисей опять сплюнул кровью.

– Пока я оставался при Вышеборе, Мирина все еще разговаривала в светлице с тиуном. Яра тоже поднялась к себе. Думаете, она бы не услышала, что я по терему шастаю, если бы что недоброе задумал? Но, опять же, последний, кто говорил с госпожой, был управляющий Творим.

Все поглядели на тиуна, и тот, нервно поправляя шапку, согласно кивнул. Но глаза при этом забегали.

– Я тут при чем? Ну поговорили мы с госпожой моей ясной, но позже она меня прочь услала.

– Он страсть какой злой от хозяйки вышел, – неожиданно подал голос Лещ. – Всем нам сказал, что уходит, но сам…

– Да не смог я уйти из-за пса вашего! – резко и как-то несолидно взвизгнул Творим. – Никто из вас не удосужился меня проводить, вот я и остался в сенях. И спал до самого утра спокойно. О, воевода почтенный, я своей христианской верой в том клянусь. Утром только и пробудился. Да и как бы я мог? Я души в нашей Мирине голубушке не чаял!

– Творим действительно больше в дом не возвращался, – вздохнув, подтвердил Лещ. – Я чутко сплю. Если бы он зашел, я бы приметил это.

Возникла пауза. И тут подал голос Озар:

– Какая из девок вышла от Мирины последней?

И хотя Добрыня был зол на него, свое дело по дознанию волхв продолжил.

– Никого не было, – выступила вперед Яра. – Мирина, лишившись горничной, Будьку назначила на ее место, но вчера не покликала ее. Сама сняла уборы. Она часто так поступает, когда утомлена и не хочет болтовню девок выслушивать.

На Яру продолжали смотреть, и она добавила:

– Я к ней тоже не заходила. Мирина вчера зла на меня была, вот я и не хотела ей навязываться.

– И чем же ты Мирину разозлила? – поинтересовался Озар, вспомнив, что ключница сегодня сказывала: купчиха выгнать ее собиралась.

Добрыня только наблюдал за всеми со своего места, не вмешивался. Но его устремленный на ключницу взор был тяжел, как напор тарана. Да и что было Яре скрывать, когда все при этом присутствовали. Вот и сказала, что, мол, когда Мирина стала похваляться, что ее за боярина сосватают, она и напомнила: той еще разродиться благополучно следует, ну и дитя от Дольмы не потерять, что часто случается. А с дитем и всего наследства не лишиться.

– Она за Радко заступилась, – неожиданно произнес Бивой. – Госпожа младшего Колояровича своими насмешками, почитай, выгнала. Вот Яра купчиху на место и поставила.

Добрыня поднял руку. Ему эти семейные склоки были ни к чему. Он хотел знать, кто убил вдову Дольмы.

– Ты это у Вышебора лучше спроси, почтенный, – вставил Лещ, хмуро поглядывая из-под кустистых бровей. – Он один наверху оставался с женщинами. А Моисей как спустился, так больше и не поднимался к господину. Мы все тому свидетели. Да и твердил хазарин все время как заклинание, что он в этом участвовать не желает. Я слышал это.

Моисей удивленно взглянул на старого слугу, потом улыбнулся благодарно. Он редко улыбался. Но сейчас понял – выручил его Лещ.

Однако Лещ не растаял от благодарной улыбки хазарина, просто добавил:

– Пусть Моисей и не люб мне, но вины на нем нет. Я ведь вполуха спал. Вот и услышал, как позже он вдруг встрепенулся, смотрю – стоит, прислушивается. А потом наверх побежал. Я тогда разбудил сына, и мы тоже поднялись. А там уже Озар возле Ярозимы окровавленной. А к Мирине мы не заходили. В стороне ее хозяйский покой. И тревожить ее среди ночи не стали.

Добрыня повертел на запястье чеканный наручень, поерзал на месте и спросил:

– Выходит, несмотря на то, что случилось у вас в тереме прошлой ночью, никто не догадался госпоже доложить?

В ответ – молчание. Все понимали, что сплоховали. Но постепенно стали понемногу отвечать: мол, как-то… жалели молодую вдову, к тому же непраздна она. Зачем было ее тревожить, когда сами уже разобрались?

Тогда Добрыня кивнул в сторону Вышебора. Дескать, освободите.

Тот как отплевался от кляпа да размял руки, тут же стал требовать, чтобы его усадили.

– Разве ты простишь такое, воевода? Верного княжьего дружинника да холопы месили!

– Не тебе приказывать тут, Вышта! – рыкнул на него Добрыня. – Ты теперь ответ держать будешь за то, что сделал!

– И буду! Слыханное ли дело, чтобы хозяина судили за то, что служанку подмял! Ну припугнул ее легонько ножом. Так она так дергалась, что сама напоролась на острие!

– А что насчет Мирины скажешь?

– Она-то тут при чем?

Его ответ удивил многих. Уже ведь решили, что знают, кто убийца. А этот…

– Да что с Мириной-то? – не унимался калека. – Вы тут пялиться на меня будете или отвечать как полагается?

Добрыня поднялся, сделал знак двум-трем из ожидавших его во дворе дружинникам взять Вышебора и доставить в узилище.

– Да за что же это? – отбивался тот.

– Там и узнаешь, – отвечал Добрыня. И к собравшимся обратился: – Вы что же думали, что этот упырь и дальше будет резать девок, а вы помалкивай?

Озар иное сказал:

– Выходит, что старший Колоярович не знает о смерти Мирины. Да и не мог он сперва госпожу задушить, а потом к вековухе залезть. Он хоть и упырь, как ты, почтенный воевода, изволил заметить, но все же не настолько шустрый, чтобы везде поспеть. К тому же в его привычках резать, а не душить. Вот если бы Мирина была в крови, я бы не сомневался.

– Хотел бы я знать, когда купчиху порешили? – задумчиво произнес Добрыня, вращая наручень. – Была ли она еще жива, когда Вышебора утащили, или уже убили ее?

Радко в стороне тихо зарыдал, кусая сжатые кулаки. Любуша тоже всхлипывать начала. Озар же сказал, что по тому, как застыло тело Мирины, он не может точно определить, когда ее смерть настигла. Когда они с Моисеем остались сторожить плененного Колояровича, никто вроде наверх не поднимался. Правда, он вздремнул в какой-то миг, но спит он чутко, поэтому готов заверить, что хазарин все время рядом находился. Так что можно не сомневаться, что к госпоже никто не входил, пока они калеку сторожили.

– Ты не сомневаешься, – повернулся к нему Добрыня, – а я вот сомневаюсь, что от тебя толк есть. Зря я на тебя рассчитывал да князю на такого разумника, как ты, ссылался. Ты же прост оказался для этого дознания. Подвел меня. Ладно, Вышебора все одно осудят, а вот ты… Со мной поедешь. Эй, стража! Взять его.

Озар побледнел, отшатнулся от обступивших его стражников.

– Эй, погоди, воевода! Что теперь делать надумал?

Добрыня неспешно надел богато расшитые перчатки. На Озара посмотрел без всякого выражения.

– А ты не догадываешься, ведун? Ты не справился с поручением, значит, теперь вернешься туда, откуда тебя взяли. Да только ненадолго уже. Мне уезжать пора. Дела ждут в Новгороде. А с вами, волхвами, я церемониться больше не стану. Была у тебя птица удачи, чтобы и себе, и собратьям своим помочь, да упустил ты ее. Значит, все пойдет, как и было должно. Казнят вас.

Озар так рванулся в руках стражей, что вмиг вывернулся. Кинулся за Добрыней, загородил ему спуск с крыльца.

– Выслушай меня, Добрыня! Есть мне что тебе сказать.

– Да ну? Отчего же таился? Ладно, не хватайте волхва, пусть говорит. Но учти, перунник, я ведь не эти простодушные, – указал он на испуганно столпившихся в стороне челядинцев. – Я водить себя за нос не позволю. Ну-ка, стань передо мной и говори!

Озар поник головой, задышал бурно. Но постепенно стал успокаиваться. Наконец поднял на воеводу взгляд – лицо бледное, в глазах тоска. Чувствовал, что на него все смотрят, и как будто не решался заговорить. То губы закусывал, то опущенные руки сжимал в кулаки и разжимал.

– Яра убийца, – молвил глухо. – Ключница Колояровичей.

Стало так тихо, что можно было различить негромкое воркование голубей на горище. Все молчали, переглядываться начали. Радко даже хмыкнул насмешливо. Но Добрыня не смеялся. Посмотрел туда, где светловолосая ключница стояла. А она молчит. Уставилась перед собой – и никакого ответа на высказанное обвинение.

– Поясни, волхв, – спокойно произнес Добрыня.

Озар заговорил. Голос его был сиплым и тоскливым.

– Долго гнал я от себя подозрение насчет нее. Думал, просто толковая девка, храбрая. Хотя и заметил, что ключница все за мной присматривает да подслушивает. Ну мало ли, решил. Она тут на хозяйстве, вот и старается быть в курсе, знать, что творится. Это потом, когда обмозговал как следует, стало у меня все складываться в единый узор. И каждый завиток этого узора вел к вековухе.

– Да ну? – все еще смотрел на застывшую ключницу Добрыня. – Рассказывай тогда. И поясни-ка нам, зачем ей было Дольму убивать, хозяина своего доброго.

Озар набрал в грудь побольше воздуха.

– Я еще когда только начинал дознание, тиун Творим поведал мне, что Яра была отменной охотницей в древлянских лесах. Такие многое могут. Но и гонор свой возрастает у таких умелых. А что гонора Яре было не занимать, я скоро заметил. Но оказалось, что Дольма ее дважды обидел. Первый раз, когда открыл ее тайну. Оговорилась она как-то о том, что предал ее хозяин. Яру некогда отдавали общей девкой на капище Лады. В лесах подобное еще случается, если жребий выпал или старейшины решили. Однако в Киеве стольном о таких доброго слова не скажут, волочайками называют. Хозяйка Мирина о том никому не сказывала, а вот Дольма проболтался. Могла ли Яра не затаить на хозяина зло за предательство? Но дело даже не в этом. Тот же Творим мне сказывал, что Дольма хотел сосватать Яру за Вышебора. Страшная это участь для бабы. Я потом тут всех понемногу об этом расспрашивал. Кто отвечал, что отказалась тогда Яра решительно, да и Мирина ей помогла. А кто и утверждал, что Дольма все же намеревался сделать по-своему. И Яра это наверняка знала. Вот и решила избавиться от хозяина, который не только опозорил ее, но и по-прежнему подумывал отдать ее Вышебору. И Дольма смог бы выполнить задуманное рано или поздно.

Чтобы избежать подобной участи, ключница сговорилась с Жуягой погубить купца. Жуяга одно время состоял при Вышеборе, знал о его кровавых желаниях. С Ярой же он был дружен, жалел ее, по-своему был к ней привязан. Вот и согласился помочь. Я бы не поверил в это, но помню, как Яра за Жуягу заступалась, когда я его допрашивал. Да только Жуяга оказался слишком трепетный. Как явился я сюда, дабы все выведать, так он и начал трястись, будто заячий хвост. Яра же сразу поспешила услать его по какому-то делу из усадьбы. Но уже понимала, что долго плешивый холоп не сохранит ее тайну, едва я нажму на него как следует.

Потом она нам со Златигой подсыпала сонное зелье в узвар. И пока мы спали, одурманенные, она ночью вышла наружу и избавилась от Жуяги. Да еще булаву шипастую у дружинника взяла. Какой-то особой сноровки, чтобы булавой огреть по голове, этой девке, ходившей на зверя, не нужно. К тому же Жуяга беды от нее не ждал, мы с дружинником это отметили. Не по затылку его били – по темени. Значит, холоп смотрел на того, кто убивал. Ну а потом Яра отмыла булаву, благо воды в грозовую ночь было с достатком, да и положила на место, зная, как мы крепко спим.

Златига не сдержался, сказал:

– А ведь мы и впрямь спали ну чисто завороженные. Утром нас облить пришлось, чтобы очухались да в себя пришли.

Озар согласно кивнул:

– Доступ к маковому отвару в доме имела только Яра. В сундуке он у нее хранился, на ключ запирала, а ключи всегда у хозяйки. А как показывала мне склянки с сонным зельем, то спокойно заверила, что все на месте. Я ей тогда поверил. Позже вспоминал и думал – отчего поверил? А вот Златига верно мне все время указывал, чтобы ключницу побольше расспросил.

Дружинник с готовностью подтвердил слова волхва, сам смотрел в сторону Яры. Она же продолжала молчать, опустив глаза, никак не реагировала.

– Почему же ты не прислушался к речам дружинника? – поинтересовался Добрыня.

Озар развел руками:

– Ну виноват, ну понравилась мне статная светлокосая ключница. Да и разумной, спокойной такой казалась. Не думал, что за ней подобное водится. К слову, тогда я возле тела Жуяги заметил синюю нитку. А одежда Яры как раз была такого цвета. Однако когда спросил, она ловко отвела мне глаза: дескать, сухую нитку я ей показываю, а если ночью кто в конюшню под дождем входил, то за ночь могла и не высохнуть. Хитро ответила, вот я снова и повелся. К тому же Яра стала мне на Тихона указывать. И тем самым отвлекла от себя внимание. И все говорила, что мальчик кого-то видел из своего окошка в повалуше. Причем самого Тихона уже не было в усадьбе.

Расспросил я его только позже. И со слов мальца понял, что тот и впрямь кого-то заприметил, но распознать не смог. Тот, кто к конюшням пробирался в ту ночь, был накрыт чем-то и шел переваливаясь. Поди узнай. Я одно время даже на Вышебора думал. А вдруг калека притворяется, что ходить не может? Но потом убедился: руки у бывшего дружинника все еще очень сильные, а вот ноги никуда не годятся. Так что и эта ниточка завела меня в тупик. Теперь мне думается, что, ссылаясь на Тихона, Яра знала, что парнишка не мог рассмотреть убийцу холопа, однако все же рисковать не хотела. Мало ли, что мог со временем вспомнить мальчишка? А потом как-то Яра уходила из усадьбы. Тогда и Радко уходил, но, вернувшись, сразу Тихона с собой покликал.

– Было дело, – подал голос Радомил. – Мне поговорить с мальцом надо было. Но позже я его отпустил.

– Я даже знаю, о чем ты говорил с парнишкой, – повернулся к нему волхв. – Сперва ругал, что тот Яру к тебе отправил, а потом уговорил никому о том не рассказывать. Ты ведь не ключницу звал на свидание, не с ней говорить хотел.

Радко насупился, молчал. Волхв же сказал:

– Мне только дивно, что ты саму Яру не расспросил, почему она пришла по первому же зову.

Радко вспыхнул:

– А чего ее расспрашивать, если и так ясно. Я сказал Тишке, мол, передай хозяйке, что зову. Вот малец и решил, что я о ключнице говорил. А я хотел, чтобы не Яру, а… а…

Тут он умолк. Однако Озар не отступал:

– Ясное дело, ты с Мириной хотел свидеться. Ведь она дело тебе важное поручила, вот ты и подумал, что наладится у вас все. Позвал на свидание. А пришла вдруг Яра. Сразу же побежала на твой зов, да еще на ночь глядя. С чего бы такая готовность?

Радко не отвечал. Бросил на ключницу косой взгляд, в котором сейчас и впрямь читалось недоумение.

Озар же продолжил:

– Ты, парень, на гулянке в Даждьбога день с бабой спаривался. И, как и положено в этот праздник, она была под берестяной личиной, скрывавшей лицо. Однако ты почему-то решил, что это Мирина любилась с тобой, и спустя время назначил ей свидание, чтобы обговорить, как теперь вы будете. И вдруг явилась Яра. Это ведь она любилась с тобой в тот вечер. Мил ты ей был. Вот и сошлась с тобой. А когда ты Тихону велел направить ее к означенному месту на свидание, она и понадеялась, что люба тебе. Но ты разбил ее надежды. И выдал себя тем, что другую хозяйку звал.

Теперь Радко не сводил глаз с молчаливой ключницы.

– Яра? Это правда?

Никакого ответа не последовало. Но впервые за все время губы ее дрогнули, скривились в насмешке.

Озар продолжил:

– Яра знала, что ты молчать будешь, дабы не выдать Мирину. А вот Тихон мог разболтать. Он и так уже один раз видел ее в ночь убийства Жуяги, но не смог признать. А тут опять мальчишка в ее тайну проник. И решила она от него избавиться.

Озар шагнул к Радко:

– Ты ведь должен был понимать, что Яра последней в тот вечер вернулась в усадьбу!

Похоже, парню ранее это в голову не приходило. Теперь смотрел на Яру в растерянности, потом лицо его будто окаменело. Она же оставалась неподвижной. Смотрела куда-то поверх голов собравшихся, словно рассматривала резьбу на карнизе гульбища.

Радко произнес:

– Я на Яру тогда ничего дурного подумать не мог. Однако ты прав, я в тот вечер раньше ключницы вернулся домой. Почти бежал, страшась того, что с Мириной ее перепутал. Но чтобы она такое сделала!.. – И окликнул: – Яра?

Никакого движения. Будто и нет ее тут.

Озар же сказал:

– Я тем вечером долго не спал, наблюдал за всем. И видел, когда Яра в потемках вернулась. Но сразу в дом не пошла, зачем-то удалилась за терем. Долго ее не было. Однако, как и Радко, я тогда еще ничего дурного не заподозрил. Ну вернулась хозяйка, проверяет что-то. И даже когда она в потемках потом прошла в терем, я не окликнул ее. Правда, я не заметил, когда мальчишка прошел через сени. И проходил ли? Не знаю. Да и не ждал я его в тот час особо. О дурном же не думалось. Вот я и решил, что парнишка остался ночевать с Радко на сеновале.

На другой день Яра несколько раз говорила мне, что Тихона все нет. Дескать, по делам своим мальчишеским убежал. Даже немного волновалась. И я опять не заподозрил ее. А ведь скребло под сердцем, неспокойно мне было. Но тогда я отнес это к тому, что сама Яра мне нравится, о ней больше думал, чем о пропавшем Тихоне. Да мало ли куда мальчишки, эти воробьи неспокойные, могут податься? И только после того, как Лещ сам не свой явился и сообщил, что тело Тихона под обрывом на дереве… Перун свидетель, я ведь Радко больше иных подозревал. И все вспоминал, как младший Колоярович отвел парнишку к себе на сеновал. И только гораздо позже, наблюдая с гульбища, как Яра ловко скрутила голову крупному сварливому гусю, я вдруг подумал – а с мальчишкой могла бы так же поступить? Ей ведь в лесах древлянских не единожды приходилось на зверя выходить. Значит, ловкая и сильная. Эта бы и с парнишкой легко справилась.

Озар глубоко вздохнул. В сторону Яры не смотрел, лишь крепче сжимал веревку, какой был подпоясан. Словно удерживал себя, не позволял смотреть на так понравившуюся ему вековуху… которая оказалась ловчее и умнее его. Наверняка Яра была в этом уверена, особенно понимая, что понравилась волхву.

– Про Голицу я упоминать не стану, – продолжил Озар. – Там все ясно. Еще одно злодеяние в этом проклятом жилище. Только добавлю, что не забыл, как изумленно смотрела на мертвую повариху Яра. Обычно она спокойная, страхи свои не выказывает… А тут как будто поразилась, что случилось нечто, ей неведомое. Я это отметил, но, опять же, больше успокаивал Яру, чем злое о ней думал.

А ведь уже подозревал, что у нее был повод поквитаться с Дольмой, а потом и Жуягу убрать. Про Тихона… Тогда я еще сомневался. Да и нападение на нее Вышебора отбросило прочь мои сомнения. Однако после того, как угомонились все прошлой ночью, а я сидел и подремывал под дверью Колояровича, в какой-то миг опять подумал, что вроде как все сходится, чтобы именно ключница оказалась виновной. Но даже тогда я оправдывал ее, думал, так Яра защищалась, от беды себя хотела оградить. И мне ее даже жалко стало. Несчастной она тут была. Поэтому утром я сказал Яре – мол, давай уйдем. Что они тебе все?

Волхв помедлил немного, но потом вскинулся, посмотрел прямо в глаза Добрыне.

– Да, беру небо в свидетели, именно так я и сказал ей. Я не юнец какой, чтобы своего чувства к понравившейся бабе стыдиться. И признаю, что мила мне Яра была. Однако в тот миг я еще про Мирину не ведал. А вот когда сидел недавно над мертвой Мириной в одрине, я вспомнил, как Яра отговорила всех будить вдову… И понял, что, кроме нее самой, да еще пьяного калеки Вышебора, никого больше на верхних поверхах терема не было. Кто на ключницу подумает? Она же, если Мирины не станет… Яре ведь нравился Радко, сама мне в том призналась. К тому же был у нее еще повод от госпожи избавиться: кто, кроме вдовы Дольмы, посмеет признанной всеми хозяйке Яре на дверь указать? На ней же тут все держалось. А там рано или поздно и Радомил мог бы ей достаться. Убийство же купчихи все на Вышебора спишут. Знают, что он душегуб. Одного не учла Яра. Что Вышебор не настолько хмельной был, чтобы к ней самой не пробраться.

– Погоди, погоди, – поднял руку Добрыня. – Ведь Яра не так уж сильна, чтобы такую женщину, как Мирина, крепкую, молодую, здоровую, вот так просто удавить, бесшумно.

– А ты у Моисея спроси, – кивнул в сторону хазарина Озар. – Мы вместе с ним тело осматривали.

Моисей невольно подобрался, почувствовав взгляды со всех сторон.

– Ну… там это… – начал он, подбирая слова. – Там просто. Руки у купчихи были наверх закинуты, можно подушку набросить и сесть сверху, чтобы не сильно трепыхалась и боролась. При этом удавку на еще сонную Мирину накинуть и душить. Баба… такая, как Яра, сможет, сил хватит. Пришлось мне как-то с ней побороться, когда Вышебор велел ее к себе втащить. Она сильная. Я не справился тогда.

Озар кивнул, подтверждая его слова, сказал, что тоже так все понял. Шагнул вперед, подняв к небу руку:

– Поверь, Добрыня, все сказанное мною правда! Пусть сам Велес могучий будет тому свидетель! А ты знаешь, как я предан нашей исконной вере. Я взывать к нашему божеству просто так не стал бы.

Добрыня поднялся, закинул за плечо парчовое корзно.

– Та-а-ак, – протянул он, будто переводя дыхание. И к Яре: – А ты что скажешь, Яра-древлянка?

Она даже не повернулась, не взглянула. Стояла и молчала. Если бы светлые пряди волос чуть не шевелились на ветру, то казалось бы, что в ледяную статую превратилась. Все она слышала, ничему не перечила, но и ни в чем не призналась.

– Ты ведь крещеная, Яра, – тихо обратился к ней Добрыня. – Покайся, облегчи душу.

Но она продолжала молчать. Ни кровинки в лице, только губы плотно сжала. Ничего-то от такой не добьешься.

Добрыня отступил.

– Эй, стража! Уведите ее.

Все посторонились. Смотрели, как покорную, молчаливую ключницу уводят со двора. Слова никто вымолвить не мог.

Добрыня тоже пошел с гульбища, но уже на ступеньках крыльца оглянулся.

– Ты свободен, Озар. Можешь идти за всеми четырьмя ветрами, куда вздумаешь.

– А мои собратья? – кинулся к нему волхв. – Ты ведь слово дал!

– Дал слово – выполню. Можешь отправляться к ним и проследить, как выпускать служителей будут. Но учти, начнете снова народ мутить – я уже миловать не стану.

Сошел Добрыня еще на две ступеньки и опять оглянулся:

– А ты, Радомил Колоярович, не жуй сопли. Ты теперь во главе всего хозяйства купеческого будешь стоять, и дел у тебя невпроворот. Да и корабелы ваши скоро должны прибыть с торгов, не до горестей тебе будет, заботы иные отвлекут. И хоть поговаривают, что ты вертопрах, я знаю: Радко Колояров сын – толковый парень, со всем справится. Ну а Мирину… Я сам пришлю за ее телом. Похороним нашу красавицу несравненную по-христиански.

Глава 11

Когда стражи привели обвиняемую Яру на суд князю и она, молчаливая и словно окаменевшая, стояла перед восседавшими на высоком крыльце князем и княгиней, а Добрыня рассказывал, что она сотворила, головницу было решено повесить. Эту казнь стали применять в Киеве только с приходом варягов. Считалось, что простому люду не по чести умирать от каленого булата, как воинам. А вот удавление в петле и быстро, и поучительно, если при всем народе казнь свершить. Сами варяги называли казнь через повешение смертью, вытягивающей ноги: тело после смерти казнимого еще долго не вынимали из петли, и считалось, что ноги его от этого становятся длиннее. Во времена Ольги от подобной кары отказались, да и после Святослава князь Ярополк не приветствовал удушение в петле. Однако в данном случае прилюдную казнь для бабы-убийцы через повешение сочли вполне пригодной.

Однако не сразу пришли к такому решению. Обычно головников топили в Днепре: вывозили в лодке на середину реки, камень на шею и – бултых! – на самое дно, рыбам на кормежку. Однако в этот раз судили такую упорную, молчаливую и нераскаявшуюся злодейку, что изначально даже было предложено покарать ее старым, еще дедовским способом – разорвать лошадьми. Говорили, что и по заслугам убийце будет, и народ поглядит, потешится. Но тут сам Владимир, не так давно крещенный и помнивший заповедь «не убий», посоветовал попросту бросить ключницу Колояровичей навечно в поруб. Это была страшная кара: медленно истлевать в подземелье, в вечной тьме, пока смерть не смилостивится и не заберет за кромку. Или в ад огненный, как теперь говорили.

Но тут вмешался евнух Евстахий, пояснив, что даже в христианской Византии казнят преступников прилюдно, чтобы другим была наука, дабы страшились люди и не совершали подобного. Именно он предложил казнь через повешение. А так как византийские послы в кои-то веки были всем довольны, Владимир решил, что так тому и быть.

А пока Яру опустили в один из глубоких порубов, располагавшихся возле Лядских ворот[108]. Пусть посидит злая баба под землей пару дней, пока Владимир гостей византийских проводит с почестями, а там и казнят при скоплении людей. Место за Лядскими воротами было расчищенное, только несколько дубов росло на склонах. На одном из них, на возвышенности, и повесят головницу. Хорошее место, там как раз перекресток дорог – будут ходить люди, смотреть на нее, болтающуюся на суку, и призадумаются, стоит ли злодеяния совершать.

Владимир еще надеялся, что прошедшая крещение ключница Дольмы покается перед смертью, даже священника к ней направил. Но тот, возвратившись, только покачал головой: сидит и молчит. Кремень, а не баба, слова от нее не добьешься, не то что исповеди и раскаяния.

Для самой же Яры встреча с попом была еще одним наказанием. Он так мягко с ней говорил, так увещевал, так заботился о ее погубленной душе… Овечкой пропащей называл. Но она не желала верить ему и только злилась про себя. Иноземец, грек, чужак!.. И ей ему в чем-то признаваться? Не дождутся! Никто от нее ничего не дождется.

После ухода священника, оставшись одна, она впервые завыла. Сперва тихонько, потом громче, потом вообще на рык перешла. Каталась по усыпанному смятой соломой холодному дну поруба, бросалась на бревенчатые стены, царапала их, как взбесившаяся кошка, даже грызла, задыхаясь от отчаяния. И лишь потом, обессилев, перешла на обычный плач.

Никому нельзя доверять, никому! В этом была сила Ярозимы из древлянского селения. Всегда рассчитывать только на себя. И ведь получалось же у нее. А когда что-то получается, от этого и силы растут. И жить хочется. Одинокий волк силен, он на себя полагается, и все у него выходит. Ну а в стае на него и сильнейший может выйти. И, зная это, Яра считала себя волком-одиночкой. Но вот же… доверилась волхву, душу ему открыла. И вышла на более сильного противника. Теперь она в беде.

Еще когда она была маленькой и ее в селении дразнили кикиморой бледной, Яра замкнулась в себе и поняла, что она выше и сильнее того, что ей могут нанести извне. Отрешишься от всего – и познаешь собственную силу. Поэтому Яра лишь холодно смотрела на селян и как будто снисходительно подавала им свою охотничью добычу.

Потом ее отдали на капище по приказу волхвов. Но и там она, замкнутая и холодная, смогла все выдержать. Ибо в глубине была сильна и терпела все, зная самое главное – даже это еще не конец.

Когда ее как рабу отдали Мирине, счастливой любимице Доли, Яра понимала: она справится. При супруге соляного купца из Киева древлянка должна была стать низшей, а добилась, что ее над другими поставили. И Яра стала чувствовать себя полноправной там, где должна была жить лишь в услужении. Ей сам Дольма уже был не указ! Даже когда Мирина решила выгнать ее со двора, она знала, что справится.

А еще у Яры появился Озар. Она замечала его внимание, его расположение к себе и поняла – оценил ее ведун. А с таким, как он, ей ничего не страшно. Он же… Он… Он…

И она снова начала выть, бросаться на темные дубовые стенки поруба.

А потом поняла: такое горе, такое беснование и плач – тоже слабость.

Но как проявить силу, когда ты в подземном колодце, когда ждет страшная участь?

Силу надо черпать только в себе. Так что хватит чувствовать себя пойманной, думы-то ее свободны, как облака на небе. Вот она и размышляла, вспоминала, взвешивала и оценивала все вплоть до мелочей.

Долго вспоминала. Отвлеклась, когда ей дали поесть – спустили чугунок с печеной репой и кусок хлеба. Яра думала, что и кусочка не проглотит, однако съела все. Ей надо быть сильной. Для чего? Чтобы гордо выйти на белый свет, когда придет ее время? Или для того, чтобы вновь взбеситься от осознания, что поняла все?

В порубе подземном всегда темно. Только там, где наверху тяжелую крышку-ляду подпирают колышком, чуть пробивается свет. Но если ночь… А была ночь, когда Яра стала различать голоса возле поруба. Она встала, прислушалась. С удивлением узнала голос одного из говоривших. Златига.

– Не проси, – сказал кому-то дружинник. – Меня и так не сегодня завтра на степные рубежи отправят. Добрыня недоволен моей службой, вот и усылают. Хорошо еще, что пока задержали и велели головницу сторожить. Потом отправят. А ведь я здесь нужен – жене, маленькой дочери. А тут еще ты пристаешь. Нет, мне новых бед не надо. А вдруг ты порешишь бабу? Пусть она и злодейка, но, если сотворишь с ней что, меня уж точно не наградят.

Тот, кто отвечал, говорил слишком тихо. Но потом голос его стал громче:

– Возьми это, Златига. И позволь в поруб спуститься. Я только поговорить с ней хочу. А это серебро твоей Светланке пригодится, если ушлют тебя. Да и оружия у меня, видишь, нет с собой. Просто в глаза ей взглянуть хочу.

Яра узнала голос и почувствовала, что дрожит. Забилась в угол, сжалась.

Такой и увидел ее спустившийся по приставной лестнице Радко.

Был он в темной одежде, только на поясе бляхи поблескивали. В руке его потрескивал факел. Длинная волнистая прядь падала на сдвинутые к переносице брови, сам бледен, на щеках двухдневная щетина. И все же господином смотрелся. Новоявленный соляной купец Радомил Колояров сын.

А Яра, сжавшаяся, грязная, в той же рубахе и безрукавке, в каких ее уводили со двора, подол измят, рубаха порвана на плече, – ее немало пинали и рвали, когда грубо тащили сквозь толпу желавших дотянуться до убийцы киевлян. На щеке ссадина от брошенного кем-то камня, а волосы, обычно тщательно уложенные, сейчас спадали засаленными прядями вдоль скул. Щеки грязные, и на них видны дорожки от пролитых слез.

– Раньше я никогда не видел тебя плачущей, Ярозима, – произнес Радко, осветив ее факелом.

Она не отвечала, отворачивалась от яркого света и от его полного грусти взгляда. Грусти? Яра не ожидала. Она бы не удивилась, если бы в его глазах были презрение и ненависть. После такого-то обличения…

– Что ты в себе так долго хранила, Яра? – произнес Радко. – Ты ведь доброй такой была, заботливой. Мы тебя все любили. А оказывается… Мне трудно было поверить в обличение, но ты сама все слышала и не стала отпираться.

Яра закрыла глаза. Что она могла тогда? Все так складно с уст волхва слетало. Даже Добрыня его не прерывал. И ей самой казалось, что это она, находясь под мороком чародейским, совершила все, о чем говорилось.

Зачем же Радко пришел? Он ведь, как и все… И Яра только и смогла произнести:

– Велесом он перед всеми клялся! Все время только Велесом!

Радко чуть склонил голову набок:

– О ком говоришь?

У Яры не было надежды, что он поймет. И все же упрямо повторила:

– Он клялся Велесом! А ведь никогда ему не служил. Сам признавался – Перуну служил с юности, потом однажды Морене темной пришлось требы возносить. Но не долго, так как снова в перунники подался. На этой службе и возвысился в Киеве. А вот Велес ему никто. Не служил ему Озар! Но поклялся перед всеми, помянув именно этого бога. Который даже не был его покровителем!

– Зачем ты говоришь мне это? – холодно спросил Радко.

Она ответила с вызовом:

– Потому что Озар лгал всем вам.

Радко долго молчал. Яра поникла. Что еще она могла сказать, чтобы он услышал и задумался? Поймет ли?

Но Радко сообразил. Волхвы, пребывая на общем капище богов, каждый служил лишь своему небесному покровителю. Между ними было даже своеобразное соперничество, причем служители возвышали и возвеличивали лишь того бога, которому возносили требы. А Озар, после того, как указал на Яру, вдруг перед всеми поклялся Велесом торговым, божеством богатства и вдохновения. Хотя Радко помнил, что Озар был известным в Киеве перунником. А волхв обычно только к тому, кому служит, взывает и на него ссылается.

– Так… – выдохнул он.

Яра поглядывала на молодого Колояровича. Если сейчас начнет обличать ее, говорить злые слова, она ничего ему больше не скажет. Значит, не судьба.

Но Радко произнес другое:

– Мне не нравился волхв Озар. Хотя… был момент, когда он и мне вдруг по душе пришелся. Вот посмотрит порой так внимательно – и все поймет. Мудрым казался, сильным, настоящий ведун.

Яра негромко отозвалась:

– И мне тоже.

И продолжила с дрожью в голосе:

– Он все примечал и понимал. А главное – показалось, что он меня понял и оценил. Вот я и потянулась к нему. Как он смотрел… как целовал упоительно!.. С собой звал уйти в вольный свет. Откуда же мне было знать, что он и есть убийца!

Радко судорожно сглотнул. Скулы его напряглись.

– Что ты такое говоришь? Озар – убийца? Да его сам Добрыня к нам в дом привел! И в тот день в Почайне его и близко не было подле Дольмы. А ты… С чего же взяла, что кровь на нем?

Яра впервые вскинула голову, посмотрела с вызовом:

– Да вот было время поразмыслить, пока тут сидела.

– А раньше?

– Раньше я, как и все, точно под чары волхва попала. Верила ему… верила даже в тот миг, когда он меня перед всеми убийцей объявлял. Сама того не понимаю. Словно оглушенная я была. Зачаровал и подчинил меня Озар. А еще больше ранил больно… так больно, что и слова сказать не могла.

Радко неспешно вставил факел в кольцо на стене сруба. Присел на корточки.

– Рассказывай давай. До рассвета у нас есть время.

Яра даже не поверила сперва. Неужто выслушает? Это он, который и брата, и любимой лишился, причем, как все считали, по вине ключницы. Но вон же, смотрит, ждет. А как рассказать? Не была Яра мастерицей рассказывать. Но придется.

Она собралась с духом, обхватила колени, уставилась на мерцающий огонь факела. На самого Радко взглянуть не могла – опасалась, что на его таком внимательном сейчас лице вдруг отразится недоверие и он снова станет суровым и непримиримым.

– Я часто замечала, что Озар лжет по мелочам, вроде как оговорится по случайности, незначительно. Ну мало ли, думала я тогда. А когда он вернулся от Златиги и взобрался в терем по резным столбам гульбища, то заверил меня, что дом был на запоре. Забраться по опорам гульбища такому, как он, нетрудно было. Ты сам видел, какой Озар ловкий, когда он лазил за телом Тихона. Однако, как оказалось, той ночью, когда ты покинул усадьбу, сам терем не был на запоре. Обычно я засов опускаю, но тогда Творим поздно уходил от госпожи, а я к тому времени уже у себя была. Расстроилась я тогда сильно из-за злых слов Мирины, только это и волновало. Вот и не позаботилась о запорах. Ну а утром, когда мы вышли и увидели спящего тиуна в сенях, я сообразила, что дом так и остался не заперт. Позже спросила Озара– как же это? А он так беспечно отвечает, что, мол, расспроси кого из своих, кто открыл с утра дверь. И я, уже привыкнув ему доверять, перестала сомневаться. И только здесь, в порубе, вспоминая все, опять подумала об этом.

Еще припомнила, как волхв ранее уверял меня, что я сонное зелье им с Златигой подмешала в узвар. Это в то утро, когда после грозы Жуягу мертвым обнаружили. Но я-то знала, что ничего не добавляла. А вот Озар стоял на своем, да и Златига ему поддакивал. Я и решила, что кто-то и впрямь мог добавить в тот узвар маковый усыпляющий настой. А вот кто? Хотя мало ли, ведь узвар какое-то время просто охлаждался у печи под навесом и за ним особо никто не присматривал. Но по тому, как тяжело поднимались утром наши постояльцы, было видно, что опоили их. А если сам Озар это сделал незаметно? Волхвы разбираются в травяных настоях, а добавить украдкой, если он у него имелся, по сути проще простого.

– Это лишь твои слова против слов волхва, Яра, – заметил Радко.

– Это так. Тут вообще многое мне неясно. Но отчего-то, когда размышляла и все продумывала, меня особенно смущало вот что: почему в тот день крещения Бивой не пошел на обряд к Почайне?

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

Горная страна выиграла битву, но братьям-близнецам суждено вновь расстаться. Такова цена перемирия…О...
Она вернулась в родной город после шестилетнего отсутствия, решив встретиться лицом к лицу со своим ...
Обычный человек живет обычной жизнью. Но случается и так, что у него есть двойное или даже тройное д...
Сашу и его верного пса Барона пригласили на юбилей двоюродного дедушки, полковника в отставке Георги...
Жизнь молодого русского государства, складывающаяся там, где не так давно были владения Сесиля Родса...
Жизнь не балует Егора, и приключений у героя больше, чем хотелось бы, подчас очень невесёлых. Удары ...