Меченые Шведов Сергей

Глава 3

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

Рекин Лаудсвильский трусил отчаянно. Ситуация, в которую он попал, как бы она ни обернулась, сулила ему большие неприятности. Шорох сознательно подставлял его, это было очевидно, но и выбора у владетеля не было: приходилось соглашаться на роль подсадной утки. Боже мой, что же это за сила такая! Лаудсвильский вспомнил равнодушные рыбьи лица молчунов, и его передернуло. Однажды он уже испытывал нечто подобное, но тогда то ли Данна пожалела его, то ли сила ее не достигла уровня молчунов. Испытав болевой удар, он не потерял над собой контроль, а главное, не было того иссушающего душу ужаса, который он испытал в лапах у монстров из Башни. Словно что-то сломалось в Рекине Лаудсвильском, словно лопнул становой хребет, и он превратился в ползающую слизь, противную даже самому себе. Шорох обещал ему трон. Король-марионетка, которого молчуны будут дергать за веревочки.

Может быть, именно от этой незавидной участи сбежал Бент Хаслумский, а вот Рекин вляпался, как последний дурак. Ведь знал, догадывался, что в Башне нечисто, но не верил, что и его, благородного владетеля Лаудсвильского, можно превратить в ничтожество. Почему эти монстры не стали полными хозяевами Башни, а временами терпели чувствительные поражения? И почему меченые могут противостоять вохрам, хотя наемники умирают в страшных мучениях после встреч с ними? И не эти ли качества меченых привлекли, внимание Чирса, этого таинственного и непонятного пришельца из чужих краев? Рекин припомнил, с каким вниманием чужак следил за поединком между ним и молчунами, припомнил и тень разочарования на лице Чирса, когда тот понял, что владетеля раздавили. А если вспомнить, что Чирс — брат Ожской ведьмы и, вероятно, тоже наделен от природы жуткими способностями, то поневоле призадумаешься, что это за люди стучатся в наши двери и стоит ли им с такой готовностью распахивать объятия, как это делает Унглинский?

Снег падал крупными белыми хлопьями на задремавшую землю. Было удивительно тихо, словно весь мир застыл в ожидании чуда. Но чуда не предвиделось, Рекин знал это совершенно точно, потому что в этом убогом мире, несмотря на всю его кажущуюся красоту, добрые чудеса происходят гораздо реже, чем всякие мерзости. Лаудсвильский вытянул руку, поймал несколько падающих снежинок на раскрытую ладонь и провел ею по разгоряченному лицу. Следовало поторопиться. Тор уже наверняка прибыл, и не было смысла заставлять его ждать так долго. Рекин остановил коня у одинокого сруба, стоящего на самом краю Северного бора. Это был охотничий домик короля Рагнвальда. Где теперь тот Рагнвальд, да и охота идет совсем на другую дичь.

Из дверей сруба выскочил Ара и приветливо помахал рукой владетелю. Лаудсвильский не спеша слез с коня, утонув в мягком пушистом снегу едва ли не по щиколотку, и решительно направился к двери. Тор сидел у горящего очага, кинув себе под локоть тяжелый полушубок, и, казалось, равнодушно смотрел на пляшущий в очаге огонь. Рыжий старательно колол дрова, припасенные какой-то доброй душой. У ног его лежал огненный арбалет — грозное оружие чужаков. Услышав покашливание гостя, оба как по команде подняли головы. Лаудсвильский медленно стряхивал с кожаных сапог налипший снег, глаза его настороженно шарили по темным углам сруба.

— Вроде все чисто. — Ара вынырнул из-за плеча владетеля Рекина.

Лаудсвильский счел нужным обидеться.

— Все бывает, благородный владетель, — сказал Тор, — тебя могли выследить.

— Между нами были кое-какие недоразумения…

— Что было, то прошло, — махнул рукой Тор. — Мы привезли золото.

Рыжий рывком поднял довольно увесистый мешок и бросил его под ноги владетелю. Лаудсвильский осторожно потрогал мешок носком сапога — сумма, судя по всему, здесь хранилась немалая. Рекин затосковал.

— Хватит, чтобы купить целую армию, — засмеялся Ара.

— Владетели — люди жадные, — вздохнул Рекин, — чем больше даешь, тем сильнее у них разыгрывается аппетит.

— Золота хватит, — успокоил Тор. — Если потребуется, дадим еще.

Лаудсвильский помянул про себя нехорошим словом и Чуба, и Шороха, и всех молчунов скопом — итог напряженной работы лежал сейчас в метре от руки, но, увы, уже не принадлежал ему.

За стеной сруба послышался топот копыт, сердце Рекина бешено заколотилось. Ара оттолкнул владетеля и первым выскочил на поляну.

— Какая неожиданная радость, — скривил он в усмешке губы, — сам капитан пожаловал к нам в гости.

Тор прислонился к стенке сруба и молча наблюдал за Чубом, чуть прищурив зеленые глаза. Рыжий встал в проеме дверей, потеснив Лаудсвильского, в руках он держал огненный арбалет, но оружие было опущено дулом вниз. Рекин на всякий случай отодвинулся в сторону, готовый в любую минуту упасть лицом в снег. Но ни Рыжий, ни Ара стрелять пока не собирались, а у Тора, если не считать мечей за спиной, оружия не было вовсе. Чуб казался спокойным. Одним движением он спрыгнул на землю и принялся отряхивать с полушубка липкий снег. Леденец остался в седле, так же, как и пятеро сопровождавших капитана меченых. Суранцы, которых тоже было пятеро, последовали примеру Чуба и стояли теперь на снегу, широко расставив для упора ноги, вскинув готовые к стрельбе арбалеты.

— Я не рад нашей встрече, — сказал Чуб, поворачиваясь к Аре, — тем более что эта встреча прощальная.

— Вот как, — удивился Ара, — и как скоро ты нас покидаешь?

— Вам лучше сложить оружие. — Чуб не среагировал на выходку меченого.

— А почему не вам? — спросил Тор и взмахнул рукой. Доски на крыше сруба раздвинулись, и оттуда высунулись свиные рыльца четырех огненных арбалетов.

— Ловко, — сказал Леденец, с трудом удерживая на месте испугавшегося коня.

Чуб покачал головой и недобро рассмеялся:

— Ты, я вижу, многому научился за это время, владетель Нидрасский.

— Учителя были хорошие, — отозвался Тор.

Лаудсвильского такой оборот событий испугал не на шутку: обе стороны могли посчитать его предателем. Что, однако, было верно лишь отчасти, ибо перед молчунами благородный Рекин был чист. Место встречи он назвал им совершенно правильно, и у рыбоглазых было достаточно времени, чтобы выследить Тора и установить точное количество сопровождающих его лиц и их боевой потенциал. Но молчуны крупно промахнулись, вольно или невольно подставив Чуба и Леденца под дула огненных арбалетов, которые, как подозревал Лаудсвильский, находятся, скорее всего, в руках владетелей. А уж благородные Агмундский и Маэларский не промахнутся, если им доведется стрелять в такую мишень, как капитан меченых, с расстояния десяти — пятнадцати метров.

— Пора расходиться, — сказал Леденец, — встреча явно не удалась.

Лаудсвильский был согласен с третьим лейтенантом Башни. Противники просто изрешетят друг друга на таком расстоянии, и победителей уж точно не будет. Однако Чуб, к удивлению благородного Рекина, отрицательно покачал головой и пристально глянул в глаза Тору:

— Кто-то из нас должен остаться здесь — двоим в этом мире будет уже тесно.

Чуб расстегнул ремни и сбросил с плеч полушубок. Меченые заволновались, потянулись к арбалетом, но третий лейтенант сердитым окриком остановил их.

— Это не по нашим законам, — сказал Леденец капитану, — меченые не дерутся друг с другом.

— Тор Нидрасский изменил Башне, и если я не могу его повесить, то придется убить собственной рукой.

— Капитан прав, — сказал Тор, — слишком уж далеко разошлись мы во взглядах на мир.

Рыжий и Ара переглянулись, Ара шагнул было вперед, но остановился, ибо сказать ему было нечего. Не было слов, которые могли бы примирить двух дорогих сердцу меченого людей, и оставалось только в бессилии сжимать кулаки да посылать проклятия неведомо в чей адрес.

Тор выхватил из-за плеч мечи, Чуб отступил на два шага и сделал то же самое. Ни тот, ни другой не спешили начинать поединок, а молча и упорно смотрели в глаза друг другу. То ли искали слабину, то ли прощались навек.

— Стой, — крикнул Ара, — нужно утрамбовать снег и сделать площадку побольше.

Противники опустили мечи, соглашаясь с ним. Трудно сказать, на что рассчитывал Ара, оттягивая начало поединка, наверное, на чудо. Меченые угрюмо утаптывали снег. Тор откинул голову и не мигая смотрел, как падают с неба крупные пушистые снежинки. Через минуту лицо его стало влажным, и он вытер его рукавом куртки.

— И все-таки это глупо, — сказал Леденец.

Ни Тор, ни Чуб никак не отреагировали на его слова. Кажется, они уже все решили для себя, и чужое мнение ничего не могло изменить в свершившемся факте вражды, опровергнуть который могла только смерть.

— Перестрелка исключается, — сказал Чуб, поднимая мечи. — В случае моей смерти расходитесь мирно.

— Согласен, — подтвердил Тор, — кто бы ни погиб, пусть это будет последняя кровь, хотя бы сегодня.

Тор был чуть выше Чуба, стройнее и стремительнее в движениях. Плотный широкоплечий Чуб был тяжелее и увереннее стоял на ногах. Кроме того, он был куда опытнее своего молодого противника и прошел хорошую школу. Руки его обладали удивительной подвижностью, приобретенной в ходе многолетних тренировок. Тор активно атаковал, то и дело меняя направление, а также силу и скорость наносимых ударов, он то падал на колени, то стремительно взмывал вверх. Чуб дрался экономно, почти не делая размашистых движений, но при этом зорко отслеживая передвижения порывистого противника. Их поединок напоминал схватку молодого орла с матерым волком, и трудно пока было определить, на чьей стороне преимущество. Рекин Лаудсвильский, которому самое время было уносить ноги, с трудом оторвал глаза от захватывающего зрелища и сделал первый робкий шаг в сторону. Никто не обратил на него внимания, даже суранцы, не меньше меченых увлеченные происходящим.

Тор по-прежнему сохранял невозмутимость, на лице Чуба стыла все та же холодная усмешка, но в поединке что-то надломилось. Меченые опытным глазом ухватили это сразу. Чуб начал потихоньку сдавать: наносимые им удары потеряли силу и четкость. Выпады Тора, наоборот, становились все опаснее — мечи со свистом проносились в тревожной близости от тела капитана. Наконец Тор ударом справа достал плечо Чуба. Одежда капитана окрасилась кровью, капитан отпрыгнул и опустил мечи.

— Нет, — сказал Чуб, делая шаг вперед, — меченых кровью не испугаешь.

Клинки скрестились вновь, и теперь уже капитан теснил своего противника, нанося удары то справа, то слева. Тор резко откачнулся назад, а потом столь же стремительно рванулся вперед, распластавшись над землей, словно большая черная птица, и падая нанес правым мечом колющий удар в грудь Чуба, точно между пластин панциря. Это был выпад Туза, так хорошо известный Чубу, но странный и необъяснимый у Тора, никогда не видевшего своего отца. Чуб зашатался: живой Туз стоял перед ним, укоризненно глядя на товарища. А за его спиной пылала Башня, где плавились камни и разрывались сердца меченых, собственной кровью пытавшихся погасить набирающий силу огонь. Душа Чуба рвалась к своим, но ноги подгибались, не в силах сделать и шага.

— Туз, — позвал он в надежде на помощь.

— Я — Тор, капитан, слышишь.

— Глаза, — вспомнил вдруг Чуб. — Зеленые глаза Гильдис.

Он ошибся — друзья не возвращаются. Это ему придется сделать к ним самый трудный в жизни шаг. И он его сделал, а сделав, рухнул в багровый туман, загребая белый снег испачканными кровью руками.

Меченые растерянно столпились вокруг капитана. С малых лет Чуб заменял им отца и мать, он был их единственной опорой в чужом и враждебном мире. Все рухнуло в одну минуту вместе с этим человеком, без всякой надежды на возрождение.

Тор стоял в стороне, глядя потухшими глазами в серое враждебное небо. Снег прекратился, и нечем было охладить сухое от жара лицо.

— Уезжайте, — тихо сказал Леденец.

Ара бросил на лейтенанта растерянный взгляд, потом опомнился и кивнул. Спрыгнувший с крыши Соболь подвел Тору коня. Тор с трудом взобрался в седло, беспрестанно оглядываясь назад, где на побуревшем от крови снегу лежал мертвый Чуб. Соболь огрел его коня плетью, и семеро всадников стремительно понеслись прочь от лесной опушки.

Глава 4

ЛОСЬ

Лось проснулся от неясного шума, доносившегося издалека. Встревоженный, он подошел к окну: по двору мелькали тени, но не они были источником его беспокойства. Чутким ухом Лось уловил треск очередей огненных арбалетов — стреляли не во дворе, стреляли в дальних помещениях королевского замка. Капитан похолодел: вчерашняя бурная ссора между Шорохом и Леденцом не предвещала ему спокойной жизни, но он никак не предполагал, что развязка наступит так скоро. Шорох, поддерживаемый молчунами, настаивал на немедленном штурме замка Хольм. Леденец возражал, требуя прекращения бессмысленной войны и возвращения в Приграничье, откуда уже неслись призывы о помощи. Третий лейтенант утверждал, что цель войны достигнута: никто и ничто не помешает меченым возродить Башню.

Чирс привычно улыбался, пожимая плечами, и в спор лейтенантов не вмешивался, но у Лося не было сомнений, что чужак на стороне Шороха, а не Леденца. Шорох же считал, что, пока в Нордлэнде не утвердилась покорная Башне власть, войну следует продолжать. Если бы второй лейтенант выражал только свое мнение, им можно было бы пренебречь, но за Шорохом стоял Драбант, и это понимали все. Лось вынужден был сделать вид, что колеблется, и пообещал дать ответ через несколько дней. Ему нужно было время, месяц или хотя бы неделя, чтобы взять бразды правления в свои руки, но, похоже, ему не дали и суток.

Лось застегнул ремни и решительно толкнул дверь. Двое меченых бежали по коридору с обнаженными мечами в руках. Лось мог бы поклясться, что они узнали своего капитана и даже расслышали его вопрос, но ни тот, ни другой не обернулись. Дело принимало скверный оборот — треск очередей звучал все отчетливее, а последняя простучала почти рядом.

Жох вылетел из-за угла, едва не сбив капитана с ног. Правая рука его была перебита, а в левой он держал окровавленный меч. Глаза меченого блуждали, а лицо было перекошено гримасой. Боль и отчаяние читались на этом когда-то веселом лице. Жох был обнажен по пояс, и его мускулистое тело представляло собой сплошную рану, словно он продирался сквозь лес мечей. Наверное, так оно и было: кроме двух пулевых ранений в грудь и плечо Лось насчитал на его теле не менее десятка колотых и резаных ран.

— Шорох, — простонал Жох в ответ на немой вопрос товарища, — и суранцы с ним. Беги, Лось, там ты уже никому не поможешь.

Ноги у Жоха подкосились, и он стал тяжело оседать на каменные плиты пола. Лось попытался удержать товарища, но вскоре понял, что это бесполезно. Жох умирал от потери крови и страшных ран, которые превратили его сильное молодое тело в кровоточащий кусок мяса.

Запыхавшийся суранец ошалело уставился на Лося. Присутствие капитана у тела преследуемого им человека оказалось для него полной неожиданностью. Взгляд его скользнул по неподвижному телу Жоха, и рука, сжимавшая огненный арбалет, непроизвольно дернулась.

— Что все это значит? — резко спросил Лось, делая быстрый шаг навстречу чужаку.

Но суранец уже оправился от смущения, дуло его автомата медленно поползло вверх. Он был уверен в своем превосходстве над безоружным капитаном, и в глазах его промелькнуло торжество. Лось не дал ему утвердиться в приятной мысли о собственном превосходстве — удар железных пальцев пришелся в кадык. Чужак захрипел, схватился руками за горло и медленно сполз по стене на пол. Лось сдернул с его плеча огненный арбалет и забросил его за спину.

Крики и топот становились все громче. Лось без труда определил, что блокированные в дальнем крыле замка люди Леденца отчаянно пытаются прорваться к выходу. За спиной капитана послышались торопливые шаги, Лось отступил в тень и оглянулся. Двое суранцев спешили на помощь своим товарищам. Огненные арбалеты они держали перед собой, готовые в любую секунду открыть стрельбу. Лось уложил их одной очередью.

Стрельба в тылу не осталась незамеченной Шорохом. Три молчуна скользили по коридору, почти сливаясь в полумраке с почерневшими от копоти светильников стенами. Следом, охраняя их от возможных неожиданностей, двигались двое меченых. В руках одного из них Лось разглядел автомат.

Внезапное появление капитана, вынырнувшего из ниоткуда, произвело большое впечатление на меченых. Комар даже присел от неожиданности. Молчуны тоже встревожились и тихо зашептались между собой.

— Леденец изменил Башне, — наконец произнес один из них, которого звали Рысом, — Шорох решил покарать изменника.

— Карать в Башне могу только я, — надменно вскинул голову Лось. — А кто изменник — это я сейчас выясню.

— Остается надеяться, что ты еще капитан, — ухмыльнулся Рыс.

Лось, не говоря лишнего слова, выпустил короткую очередь ему в живот.

— Кто еще сомневается?

Меченые растерянно переглянулись. Два уцелевших молчуна, с лицами куда более бледными, чем обычно, жались к каменной стене, бросая на Лося испуганные взгляды. Но никто не произнес ни единого слова в ответ на заданный вопрос.

— Вперед, — приказал Лось молчунам.

Проходя мимо Комара, капитан молча сдернул с его плеча грозное оружие. Меченый собрался было запротестовать, но, взглянув в перекошенное лицо Лося, почел за лучшее промолчать.

Появление Лося не стало для Шороха неожиданностью. Второй лейтенант стоял в окружении суранцев и меченых, вызывающе поглядывая на приближающегося капитана. Несколько десятков стволов качнулись в сторону вошедшего. Лось искал глазами Чирса, но не нашел. Зато Кон и Гере были здесь — злые лица молчунов не предвещали капитану ничего хорошего. Драбант стоял в стороне, в проеме окна, и Лось заметил его не сразу. Молчун даже не пытался заговорить и объясниться: похоже, он давно уже решил все для себя и не нуждался ни в одобрении, ни в осуждении. Жизнь и смерть окружающих была теперь в его воле, и сознание собственной значимости делало Драбанта неуязвимым и неприступным. С десяток убитых меченых и суранцев лежали на полу в самых причудливых позах. Драка здесь, судя по всему, была нешуточной. Ни Леденца, ни Резвого, ни Зуба среди убитых не было.

— Что скажешь, Лось? — спросил Шорох почти весело. Он не выпускал из рук огненного арбалета, готовый в любую секунду нажать спусковой крючок. Отступление для второго лейтенанта было равносильно смерти, он это знал и готовился пройти начертанный молчуном Драбантом путь до конца.

— Где Леденец?

Леденцу крышка, — нервно дернулся Шорох. — Он сговорился с Тором Нидрасским, а теперь вот готовился сдать замок. Молчуны раскрыли заговор, но Леденец поднял бунт.

— Я поговорю с ним.

Шорох вопросительно глянул на Драбанта, тот утвердительно кивнул головой.

— Только учти, — зачастил второй лейтенант, — Леденцу не жить в любом случае, а остальные могут не сомневаться — волос не упадет с их головы, слово Шороха.

Леденец лежал в глубине комнаты, лицо его, покрытое мелкими капельками пота, было смертельно бледным. Дышал он тяжело, со свистом втягивая воздух, а при каждом выдохе в уголках его губ появлялись кровавые пузыри. Но Леденец был в сознании, услышав голос Лося, он приподнял голову и даже попробовал улыбнуться.

— Жох добрался?

Лось в ответ кивнул.

— Молодец, — третий лейтенант засмеялся и закашлялся одновременно, — я знал, что он прорвется.

Лось присел к столу, на котором умирал Леденец. Под правой рукой лейтенанта он разглядел автомат. Зуб, Резвый и еще несколько меченых тоже были вооружены огненными арбалетами суранцев. Видимо, Драбант с Шорохом в чем-то просчитались и не сумели захватить третьего лейтенанта врасплох. Бывшим владельцам этих плюющихся смертью стволов дорого обошлась эта ошибка.

— Шорох обещал всем жизнь в обмен на твою, Леденец.

— Врет, — убежденно сказал Зуб и тяжело вздохнул.

— У Шороха почти девяносто меченых и до полусотни суранцев, а вас полтора десятка.

— Не выпустят они нас, — поддержал товарища Резвый, и губы его обиженно дрогнули.

Был он самым младшим в Ожской дружине Лося, и тому не раз приходилось выручать его из разных передряг. Поговаривали, что Резвый был сыном Чуба, и, скорее всего, так оно и есть, поскольку появился он на свет через два года после разгрома Башни, но сам капитан ни словом, ни жестом не выдавал своих к нему чувств. Резвый всегда слепо шел за Лосем, не высказывая ему претензий. И, выходит, ошибся в своей слепой вере.

— Мне, как видишь, уже все равно, — глухо сказал Леденец. — Только ребята правы, обманет Шорох. Да и не в Шорохе дело — Башне, которую собирается строить новый капитан Драбант, не нужны такие меченые, как мы.

— Я помню, как погибала та Башня, — сказал вдруг Лось. — Все горело вокруг, а женщины выхватывали нас прямо из огня и дыма, не боясь ни мечей, ни стрел озверевших дружинников. Среди них была моя мать. Три года спустя ее убили псы Гоонского.

Леденец помнил и многое другое. Он помнил тот черный день, когда в Башню привезли тело ее капитана Туза. Это был страшный удар и страшное горе для всех. И только двое улыбались у погребального костра — Драбант и Негор. С тех самых пор Леденец возненавидел молчунов.

— Ладно, — хлопнул рукой по столу Лось, — Зуб и Резвый понесут лейтенанта. Остальным держаться наготове: стрелять только по моей команде.

— Правильно, — Леденец открыл глаза, и в этих глазах была решимость простившегося с жизнью человека, — только с одной поправкой: со мной вам не прорваться, поэтому опустите меня на пол поближе к Шороху и уносите ноги.

Шорох с удивлением взглянул на появившегося в дверях Лося.

— Я думал, что Леденец будет драться до конца.

— Леденцу уже все равно, — угрюмо бросил Лось.

Шорох понимающе вздохнул. Глаза его настороженно следили за процессией. Зуб и Резвый опустили почти потерявшего сознание Леденца на пол. Раненый со свистом втянул в себя воздух и открыл глаза. С детских лет они враждовали друг с другом. Не помогало ни вмешательство Чуба, ни хитрые уловки молчунов. Может быть, поэтому Чуб держал их все это время под своей рукой, сделав сначала сержантами, а потом и лейтенантами. Вражда была то явной, то глухой, но не прекращалась ни на минуту. Слишком уж разными людьми были второй и третий лейтенанты Башни. И вот настал день торжества Шороха, но второй лейтенант, глядя на умирающего Леденца, не чувствовал даже намека на радость, скорее присутствовало чувство досады то ли на извечного соперника, то ли на себя.

— Бросайте оружие, — приказал Шорох меченым Леденца. — И ты, Лось, тоже.

— Вперед, — рявкнул Лось и нажал на спусковой крючок огненного арбалета. Целил он в Шороха, но тот успел метнуться за колонну, и очередь, выпущенная капитаном, опрокинула навзничь стоявшего в пяти шагах молчуна. Меченые Леденца, сметая все на своем пути, ринулись к выходу. Сам Леденец приподнялся с пола и полоснул из огненного арбалета по суранцам, бросившимся было преследовать бегущих.

— К окнам, — крикнул Драбант, — не дайте им прорваться к воротам.

Звон стекла дал понять Лосю, что призыв молчуна был услышан. Надо отдать должное Драбанту, он быстро сообразил, что преследовать бегущих в узких коридорах смертельно опасно, ибо умелый стрелок, оставленный в засаде, мог навалить горы трупов из неосторожных охотников.

Двор отлично просматривался из окон, занятых стрелками Драбанта во всех направлениях, от ворот до конюшни. Лось, прижавшись горячим лбом к холодному камню колонны, ждал, отсчитывая секунды. Треск огненных арбалетов у окон стал для него сигналом.

— Драбант, сука! — крикнул Лось и выстрелил в перекошенное яростью и страхом лицо молчуна, а после полоснул по спинам приникших к окнам стрелков.

Сразу же десятки огненных арбалетов злобно огрызнулись в ответ, и отшатнувшийся к стене капитан Башни принял в свое тело весь свинец, предназначенный его друзьям.

Глава 5

СЛЕД ХРАМА

Тор пропьянствовал всю ночь, запершись в одном из залов Нидрасского дома вместе с Арой и Волком. Рыжий, увидев их опухшие с перепоя лица, только крякнул в сердцах. Эйрик Маэларский вздохнул: обстановка складывалась из рук вон. Не приходилось сомневаться, что меченые рано или поздно опомнятся и постараются сполна рассчитаться с Тором за смерть Чуба. Но самого владетеля Нидрасского это обстоятельство волновало мало. Мутными глазами смотрел он на Эйрика и Рыжего, а их предостережения не доходили до его затуманенного алкоголем сознания.

— Пошли кого-нибудь за Данной, — шепнул Рыжему Маэларский, — может, она сумеет его уговорить.

Рыжий только рукой махнул — он знал Тора лучше Эйрика, знал, какой бес иногда вселяется в товарища и как трудно бывает с ним сладить. Смерть Чуба потрясла всех меченых, а уж про Тора и говорить нечего. Тор пытается залить душевную боль вином, но вряд ли ему это удастся. Тризна по капитану меченых грозила затянуться и запросто обернуться новыми похоронами. Шорох ждать себя не заставит, а Лось, как это было в истории с Лебедем, просто отойдет в тень. Жизнь оборачивалась нелепым кошмаром: Чуб убит, Лэнд в руинах, а на границе орудует орда кочевников, грабя и убивая крестьян. И нет человека, способного объединить Лэнд для отпора новому нашествию. Так уже было добрую сотню лет назад, но у людей слишком короткая память. А Чуб ошибся: месть порождает только ответную месть и более ничего. Нельзя объединить людей ненавистью и страхом, рано или поздно все рушится, и уцелевшим остаются только обломки показного величия да проклятия ограбленных людей.

Тор открыл покрасневшие от бессонницы и пьянства глаза и посмотрел на вошедшую женщину. Волк поднял голову, икнул и пьяно улыбнулся ей. Ара, сохранявший еще остатки разума, с тревогой покосился на дверь, прикидывая в уме, как бы побыстрее ретироваться из зала, не роняя при этом собственного достоинства. В том, что разговор будет не самым приятным, он не сомневался. Меченый незаметно подмигнул Волку, указывая на выход, но тот, удобно устроившись в кресле, не был расположен его покидать.

Тор наполнил до краев кубок и протянул его Данне. Странно, он не казался особенно пьяным, во всяком случае, вытянутая рука ни разу не дрогнула, и ни капли вина не пролилось на стол. И только Ара, знавший, сколько в действительности выпито за сегодняшнюю ночь, понимал, что Тор не просто пьян, а уже находится за той чертой, когда человек перестает быть человеком, превращаясь в животное, буйное и страшное.

Ара затосковал и предпринял героическую попытку скрыться. Ноги довольно плохо его слушались, а пол уходил то вправо, то влево. Меченый с трудом, но все-таки устоял на ногах. Тору наконец надоело держать кубок в вытянутой руке, и он со злостью отшвырнул его в сторону. Кубок ударился о висевший на стене щит и со звоном покатился по плитам. Ара с интересом наблюдал, как серебряная посудина, крутясь волчком, вкатывается под стоящее у стены кресло. Пол, похоже, начал успокаиваться, крутую волну сменила легкая зыбь. Ара сделал один шаг вперед, потом другой и с трудом добрался до двери. У порога он остановился и оглянулся: Тор и Данна все так же не отрываясь смотрели в глаза друг другу. Это было уж слишком, и Ара, не раздумывая больше, выскользнул из комнаты.

— Кочевники осадили Ожский замок. Густав прислал гонца с просьбой о помощи.

Тор остался абсолютно равнодушным. Дурные вести не ходят поодиночке. Густав справится сам. А если нет, то, значит, так тому и быть. Все от него чего-то хотят, словно, родившись на свет, он раздал долговые расписки.

— Я убиваю всех, кого люблю, это проклятие преследует меня с самого рождения, — сказал Тор вслух. — А сейчас я жду Лося, чтобы убить и его.

— Лось не придет.

— Лжешь, ведьма. — Глаза Тора бешено сверкнули. — Лось придет, он никогда не простит мне смерть Чуба.

Он ненавидел ее в эту минуту и хотел, чтобы она это знала. Достойная сестра лицемерного брата. Словно змеи, вьются они вокруг него, готовые ужалить и отравить новым ядом ненависти, чтобы использовать потом в своих целях. Ты взял женщину, чужую Лэнду по крови и духу, владетель Тор, и, видимо, приходит пора расплачиваться за свою ошибку.

— Не знаю, что за мир тебя породил, но рано или поздно я до него доберусь.

Владетель знал, как она приходит в его мозг — желание было тем мостиком, который связывал их в минуту наслаждения и ужаса. Чужие мысли и чужая боль врывались в его сознание, как врываются в осажденную крепость враги, и не было сил противиться этому. И он видел мир, чужой и непонятный, хрипящий и воющий от ужаса и тоски. И это он, Тор, умирал сейчас, истекая кровью, на каменных плитах чужого города, и огненные стрелы летали над его головой. А вокруг рушились огромные здания, и серые обломки летели вниз чудовищным дождем. Нечто страшное, сотворенное безумцами из железа, надвигалось на Тора, изрыгая огонь; черные хлопья сажи забивали ему рот, мешая дышать, и не было сил, чтобы сбежать от этого кошмара.

Чужая боль и чужой кошмар. Странные, жуткие видения, которыми она расплачивалась за его любовь. Что за темная сила владела душой этой женщины, и почему он, Тор Нидрасский, позволял ей играть своим разумом и погружать в ночь свою душу? Что она хотела сказать ему? От чего он должен был ее защитить?

Тор медленно приходил в себя, освобождаясь от наваждения. Он с трудом узнал комнату, в которой сейчас находился. Это была его спальня. И женщина, которая лежала сейчас рядом с ним на ложе, звалась Данной. Тор слышал ее прерывистое неровное дыхание и ощущал тепло ее ладони на груди.

— Зачем? — спросил он хрипло.

— Ты должен понять это, Тор.

— Ужаса хватает и в реальном мире.

— Это память, Тор. Проклятие горданцев. Мы помним то, что другие уже забыли, опьяненные ненавистью. Все уже было. И кровь, и смерть. И все повторяется. Горданцы создали Храм, чтобы остановить этот ужас. Ты должен служить Великому, и я помогу тебе. Чирс поможет.

Данна говорила горячо и страстно, но Тора она не убедила. Какой там еще Великий! Разве Чирс служит делу мира и согласия? Разве не он натравил Чуба на Нордлэнд? Хотя, возможно, Тор и не совсем справедлив к чужаку. Война началась не с Чирса, она уже сотни лет раздирает Лэнд. Словно люди, живущие здесь, отравлены ядом взаимной ненависти или прокляты каким-то страшным проклятием. Все уже было, в этом Данна права. Но вновь кто-то невидимый раскручивает спираль братоубийства.

Резкий стук в дверь оборвал поток его мыслей. Тор тяжело поднялся и, покачиваясь от прихлынувшей вдруг слабости, подошел к двери. Бледный как смерть Рыжий возник на пороге.

— Лось убит, — сказал меченый, и губы его дрогнули, — Леденец тоже.

Тор отшатнулся и протестующе затряс головой.

— Драбант и Шорох, — коротко пояснил Рыжий, — Хватит предаваться скорби, Тор, пришла пора действовать.

Тор вышел в зал и оглядел уцелевших меченых. Из западни, устроенной молчунами и Шорохом, вырвалось только десять человек. Десять из тех тридцати, которые пошли за третьим лейтенантом меченых Леденцом. Где-то там, на каменных плитах двора королевского замка, остался лежать Зуб, прошитый автоматной очередью. А Жох умер у дверей капитанской комнаты.

— Шорох будет здесь с минуты на минуту. — Рыжий тронул оцепеневшего Тора за плечо.

— Вместе с мечеными Резвого нас только двадцать, — вздохнул Маэларский, — а у Шороха полторы сотни меченых и суранцев.

— Надо уходить в замок Хольм, — поддержал товарищей Сурок, — возвращаться с такими силами в Приграничье бессмысленно.

— А остальные? — Тор все еще отказывался верить, что время разговоров прошло и начинается откровенная драка меченых с мечеными. Башня умирала и в агонии, затянувшейся на десятилетия, душила, мяла и рвала своих непокорных и бесшабашных сыновей.

— Остальные пошли с молчунами, — глухо сказал Рыжий. — Разве не Драбант, Гере, Негор, Сет растили их с детства? Так за кем, по-твоему, им идти?

Тор опустил голову: умом он все понимал, но сердце отказывалось смириться с неизбежным. Сколько было надежд еще год назад, все казалось таким простым и легко достижимым, а обернулись эти надежды кровью, гибелью друзей, кошмаром разорения. Кто виноват? Виноваты, наверное, все, а он, Тор, в первую голову — не смог убедить, удержать Чуба от авантюры, гибельной и для Башни, и для всего Лэнда.

— В замок Хольм, — произнес он наконец роковые слова.

Глава 6

УБЕЖИЩЕ КОРОЛЕЙ

Появление Нидрасского вызвало изрядный переполох в осажденном замке. С одной стороны, столь внушительное подкрепление не могло не радовать окружение королевы Ингрид, с другой стороны, благородный Тор был столь опасной и непредсказуемой фигурой, что любой здравомыслящий человек предпочел бы держаться от него подальше. Такого мнения придерживался, в частности, осторожный Бент Хаслумский, пытавшийся предостеречь королеву от опрометчивого шага. Вдовствующая королева отчаянно скучала в захолустном замке. Бенту порой казалось, что ее Величество была бы рада даже нападению меченых на замок Хольм — все-таки развлечение. Такое легкомыслие в столь тяжелый для Нордлэнда час покоробило Хаслумского. Потеряв мужа и королевство, благородная Ингрид не утратила ни твердости характера, ни высокомерия, ни властолюбия. К сожалению, все эти в общем-то неплохие качества проявлялись лишь в бесконечных раздорах с немногими еще сохранившими верность королевскому дому сановниками. Конечно, тяжело протекающая беременность королевы могла оправдать многое, но далеко не все. И в результате королевская свита редела с катастрофической быстротой. Хотя справедливости ради надо заметить, что дело здесь было не только во вздорном характере королевы, но и в упорных слухах о скором штурме замка Хольм. В том, что меченые не будут церемониться с защитниками замка, не сомневался никто. Бент уже начал подумывать о том, что, приехав сюда, он совершил роковую ошибку. Быть может, следовало бросить все и бежать подальше, в Вестлэнд, например, где ему был уготован более теплый прием.

Но подобный шаг означал бы отказ от честолюбивых планов, стал бы полным крахом надежд на возрождение Нордлэнда, ибо кто же, кроме Хаслумского, в столь суровые времена способен противостоять развалу. Бент не мечтал о короне, в этом его подозревали совершенно напрасно. Как умный человек, он предпочел бы держаться в тени блестящей и взбалмошной королевы Ингрид, скромно деля с ней власть в качестве первого министра и постель в качестве любовника. Хотя для последнего, как с горечью подозревал Бент, он уже недостаточно молод, и конкурентов у него будет хоть отбавляй.

Гибель капитана меченых Чуба не обрадовала Хаслумского, а скорее напугала. До сих пор его не покидала надежда договориться с капитаном. В конце концов, оба они были озабочены надвигающейся извне на Лэнд опасностью и вполне могли, как казалось Бенту, найти общий язык. То, что отцом ребенка Ингрид был меченый, сулило в будущем радужные перспективы. Если, существует меченый-владетель, то почему бы не быть меченому-королю. В свое время Бент намекал капитану на такое благоприятное развитие событий, и Чуб благосклонно внимал его словам. Объединив усилия Приграничья и Нордлэнда, Бент с Чубом вполне могли бы продиктовать свои условия Остлэнду и Вестлэнду, сделать то, чего не могли добиться король Рагнвальд и серый орден. Конечно, меченые опасные союзники, но ведь и Хаслумский не лыком шит. Планы Чуба в отношении Тора не остались тайной для Бента. Надо отдать, должное Чубу, он не был грубым воякой, как полагали многие, но у этих планов был один существенный недостаток: они выводили из игры благородного Бента. И Хаслумский немало потрудился, чтобы возникшая в отношениях капитана и владетеля Нидрасского щель превратилась в глубокую пропасть. К его немалому удивлению, молчуны принялись активно ему в этом помогать, и даже чужак Чирс приложил к низвержению благородного Тора свою холеную руку.

Это была довольно тонкая работа, но, увы, не удалось избежать одного серьезного просчета, приведшего к неутешительному результату. Бент недооценил коротышку Хоя и переоценил способности молчунов просчитывать ситуацию. То ли молчун Гере не понял прозрачных намеков Хаслумского в отношении возможного побега, то ли не поверил ему, но была упущена возможность убить Тора во время попытки к бегству и тем решить все проблемы разом. К сожалению, Нидрасский остался жив и убил Чуба. Что за легкомыслие, Боже мой, государственному деятелю такого ранга драться на поединке с полоумным мальчишкой. Иногда Бент просто не понимал меченых. В один миг рухнуло возводимое с таким трудом здание, приходилось начинать все едва ли не с самого начала. Бент не сомневался в одном: молчуны ненавидят Тора Нидрасского и будут преследовать его по всему Лэнду, пока голова строптивого владетеля не слетит с плеч. В горячке могут прихватить и прекрасную головку Ингрид, да и самому Хаслумскому не поздоровится — как ни крути, а это именно он помог Тору избежать веревки. Вот почему Бент считал, что было бы лучше для всех, если бы опальный Нидрасский держался подальше от замка Хольм. Увы, королева Ингрид пропускала мимо ушей предостережения и намеки благородного Бента. В очередной раз приходилось с прискорбием констатировать, что личные интересы Ее Величества берут верх над интересами государства. Королева Ингрид назначила Тора Нидрасского комендантом замка Хольм, чем повергла мудрого сановника в глубочайшее уныние.

В том, что у благородного Тора рука тяжелая, убедились многие и очень скоро. Глухой ропот прокатился по замку Хольм и перекинулся на соседние замки, где нордлэндские владетели весьма внимательно следили за всем, что происходит вокруг юбки королевы. Большинству было все равно, от кого понесла Ингрид ребенка, но присутствие приграничного выскочки у королевского трона не нравилось никому. Недовольство нордлэндских владетелей усердно подогревал Рекин Лаудсвильский, укрывшийся от гнева меченых в замке своего друга владетеля Аграамского. Старый владетель отчаянно трусил, но прогнать опасного гостя не посмел.

Положение меченых после гибели Чуба и резни, устроенной Шорохом в королевском замке, сильно пошатнулось. Вассалы Башни, приграничные владетели, поднимали головы и все более дерзко поглядывали в сторону нового капитана, силой захватившего власть. Случай, доселе неслыханный в долгой истории Башни. Шорох повесил двух наиболее дерзких владетелей, что, однако, не утихомирило страсти, а скорее накалило их до опасного предела.

Лаудсвильский ликовал. Его усилия наконец стали приносить плоды, но, увы, ни одна бочка меда не обходится без ложки дегтя: пришли неприятные новости из замка Хольм. Как и следовало ожидать, старый дурак Бент не смог совладать с норовистой королевой. Рекин был вне себя от гнева: затратить столько усилий, пройти через унижения и пытки, устранить Чуба и Лося, почти справиться с молчунами и Шорохом — и все это ради того, чтобы плодами его победы воспользовался меченый авантюрист Тор Нидрасский. Было от чего скрипеть зубами благородному Лаудсвильскому. Владетель Аграамский с готовностью поддакивал разъяренному гостю.

От Унглинского пришли вести о появлении кочевников, но, вопреки ожиданиям, ни Тор, ни Шорох не бросились в родные края, рассудив, видимо, что все сейчас решается именно здесь, в Нордлэнде. Узел затягивался тугой, и, чтобы развязать его, требовалось большое напряжение ума и верные помощники. Ума Лаудсвильскому было не занимать, а вот с помощниками дело обстояло туго. Кроме старого дурака Аграамского, под рукой никого не было.

Владетель Аграамский наивно полагал, что благородный Рекин немедленно ринется в замок Хольм, чтобы своим присутствием помешать наглому узурпатору, но он плохо знал своего гостя. Менее всего Лаудсвильскому хотелось бы сейчас встречаться с Тором Нидрасским. Нет, в замок Хольм поедет владетель Аграамский.

Старик вздрогнул и побледнел: слухи о предстоящем штурме замка уже в самые ближайшие дни достигли и его ушей. Но переживания робкого владетеля мало волновали Рекина. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Страдания, перенесенные ради общего дела, давали Лаудсвильскому право не считаться с мнением других, когда речь идет о благе государства. Возможно, владетель Аграамский думает иначе, но тем хуже для него. Генералу ордена истинных христиан интересно будет узнать, как служили некоторые орденские братья делу спасения веры. Многим придется напомнить о страхах и колебаниях в тяжкий для родины час. Напомнить и призвать к ответу.

Аграамский обмяк: дорогой друг Рекин неправильно его понял. Со своей стороны он готов пожертвовать всем ради торжества справедливости и спасения государства. Благородный Рекин оправдания серого брата принял и, снабдив строгими инструкциями, выпихнул из стен родного замка в большой и негостеприимный мир.

Тор с интересом слушал Грольфа Агмундского, вернувшегося из замка Фондем с совещания нордлэндских владетелей. Грольф был обескуражен и не скрывал своего разочарования.

— Эти крысы будут выжидать, — обнародовал он неутешительный вывод, — чтобы потом напасть на ослабевшего победителя.

Еще менее утешительным был доклад Эйрика Маэларского. Приграничные владетели, получив известие о нашествии кочевников, отказались выступить против Башни, ибо только меченые могли помочь им совладать с обрушившейся на Приграничье напастью. И Шорох твердо обещал им после взятия замка Хольм обрушить все имеющиеся у него под рукой силы на головы обнаглевших степняков.

— Что ж, — подвел итог разговору Тор, — рассчитывать, видимо, придется только на себя.

Для обороны замка сил хватало, но об активных действиях следовало пока забыть. А промедление между тем становилось все более опасным. Никто не помешает нордлэндским владетелям договориться с Шорохом и расплатиться головой Тора Нидрасского, да и своей королевой владетели не слишком дорожили. От замка к замку полз шепоток, что разумнее было бы выбрать короля из своей среды, природного нордлэндца. К счастью для Ингрид и ее неродившегося ребенка, претендентов на корону оказалось слишком много, и они с ходу включились в грызню за шкуру еще не убитого медведя. Подобное развитие событий сулило в будущем грандиозную междоусобицу в разоренной стране, и это обстоятельство отрезвило многих.

Владетель Аграамский чувствовал себя весьма неуютно. Выражения, в которых он передавал устное послание Лаудсвильского когда-то могущественному первому министру, связывали ему язык. Хаслумский внешне был совершенно спокоен, и только потемневшие от гнева глаза выдавали бурю, которая бушевала сейчас в его груди. Аграамский старался как мог, смягчая выражения, и даже вспотел от усердия, но инструкции, полученные им от Лаудсвильского, были весьма жесткими, и отступить от них владетель не посмел.

Хаслумский был оскорблен высокомерным посланием серых, но в глубине души не мог не признать справедливости их упреков. Да, он, Бент, может быть, впервые в жизни оказался не на высоте положения. У серой крысы Лаудсвильского был повод для выражения недовольства, правда, не в такой хамской форме. Придет время, и он припомнит Рекину эти слова, а сейчас следует молча проглотить обиду. Сведения, полученные от Рекина через владетеля Аграамского, были важными. Если распорядиться ими умело, то достичь можно будет очень многого.

Королева Ингрид была оскорблена, губы ее побелели от бешенства, а глаза метали искры под стать ее огненным волосам. Был момент, когда Бент почти пожалел, что коснулся столь деликатной темы. Весть о том, что она не одна занимает место в сердце благородного Тора, повергла Ингрид в неописуемую ярость. Выражения, которыми она наградила своего ветреного любовника, заставили покраснеть даже много повидавшего на своем веку сановника. Слушая королеву, Бент пришел к неутешительному выводу, что даже в воспитании самых высокородных дам имеются пробелы. Господи, в какое время мы живем!

— Подлец! — Это слово было самым мягким из тех, которые королева выплеснула по адресу Нидрасского. — И он осмелился притащить свою потаскуху в мой замок.

— Не это главное, — мягко заметил Хаслумский, чем вызвал новую бурю, но теперь уже в свой адрес. Благородный Бент вынес ее со стоическим терпением.

— Ходят слухи о новом претенденте на трон Нордлэнда.

Ингрид умолкла на полуслове, в глазах ее появилась тревога:

— Каком претенденте?

Хаслумский потупился, чтобы скрыть торжество, и вздохнул. В подобных случаях самое главное — выдержать паузу.

— Не тяни, Бент, — встревожилась не на шутку Ингрид, — мы с тобой старые друзья — выкладывай все, что знаешь.