Черный колдун Шведов Сергей

Глава 7

АЙЯЛА

Бес тронул молодую женщину за плечо, та вздрогнула всем телом и закричала. В широко открытых глазах ее был такой ужас, что меченый невольно отшатнулся. Он вырвал ее из лап вожаков в самую последнюю минуту, и счастье еще, что поблизости не было вохров. Меченый переоценил свои силы, угнаться за атакующей стаей оказалось дело совсем не простым. Вожаки и псы развивали невероятную скорость, о вохрах и говорить не приходилось. Бес съежился, вспоминая ту минуту, когда стая, словно повинуясь приказу, вдруг рванула с места и устремилась к неведомо цели. Хотя цель-то оказалась вполне осязаемой — обоз. Бес так и не понял, почему эти люди решили обороняться голой, как стол, степи, вместо того, чтобы уносить ноги.

Либо они были безумцами, либо никогда не слышали стае. Если судить по обличью молодой женщины, то она горданка, хотя оружие, разбросанное вокруг обоза, было лэндовским. Что-то здесь не так. Обоз, разгромленный стаей, не был торговым. С торговцами Бес имел дело еще во времена своей юности. Судя по амуниции, обоз сопровождала дружина какого-то владетеля. Но тогда непонятно — откуда столько золота? Бес равнодушно скользнул глазами по тускло блестевшим на дне повозки золотым брускам. Это золото было горданским, ему не раз доводилось видеть такое. Духи пользовались в торговых операция бесформенными слитками. Лэндцы предпочитали чеканить монеты, причем каждый владетель со своим гербом. Монеты были круглыми, квадратными, прямоугольными, самых разных размеров. Ценность монеты определялась на глаз, на зуб и даже на вкус, ибо владетели не гнушались добавлять в благородный металл примеси. Горданцы были честнее, но кроме монет храмовики пользовались и желтыми брусками. Возможно, нордлэндцы пощипали обоз храмовиков, прежде чем сами были растерзаны стаей.

Бес покосился на женщину, неподвижно лежащую на дне телеги. Если она и придет в себя, то, вероятно, не скоро. Счастье еще, что ему удалось спасти коня и телегу, не то пришлось бы тащить горданку на своих плечах.

Бес двигался за стаей в течение двух недель. Путь, который стая выбрала в этот раз, не отличался изобилием живности, и, возможно, поэтому движение ее все время ускорялось. Каждый вожак вел за собой до десятка поджарых, голодных и на все готовых псов. У Беса тоже были собаки, которые быстро нашли общий язык с сородичами. Наверное, поэтому вожаки и вохры воспринимали Беса почти равнодушно. К удивлению меченого, стая не представляла собой монолита, каким она казалась со стороны — каждый вожак был сам по себе, и его положение в стае определялось количеством псов и собственными физическими возможностями. Время от времени между вожаками вспыхивали ссоры, но до кровавых разборок дело, как правило, не доходило. Бесу, особенно поначалу, пришлось вы держать несколько таких атак, но он довольно быстро на учил вожаков относиться к себе с уважением. Меченый увеличил количество своих собак до десяти, и тем приобрел в стае необходимый статус. С собаками Бес справлялся без труда, но подчинить себе вожаков ему никак не удавалось. Впрочем, меченый довольно быстро понял природу своей ошибки: он совершенно напрасно пытался подчинить себе каждого вожака по отдельности, следовало подчинять всю стаю целиком. Собравшись вместе, вожаки словно бы обретали разум, который безошибочно выбирал направление, наиболее богатое дичью, и тот собирал стаю в единый кулак Для броска, то рассыпал ее по окрестностям. И чем дальше продвигалась стая, тем больше проявлял себя коллективный Разум, частью которого стал и сам меченый. Это было жутковатое чувство. Нечто похожее он уже испытывал в школе Храма, когда посвященные пытались уничтожить его «я». Меченый сознавал опасность и держался настороже, но все-таки ярость, охватившая стаю при виде обоза, застала его врасплох. На несколько мучительных мгновений он потерял себя и стал частицей этого воющего стада. Спасло Беса то, что он двигался медленнее стаи — черная волна схлынула, и он смог вынырнуть на поверхность. Приобретенный опыт общения со стаей заставил меченого призадуматься: стаей можно было, пожалуй, управлять, но при этом очень трудно не потерять себя в потоке звериных инстинктов.

Бес окинул взглядом сваленное на возу богатство: по суда, одежда, оружие — все, что ему удалось спасти из разоренного обоза. Он прихватил с собой даже огромное корыто, которое наверняка предназначалось для омовения спасенной им женщины. Горданцы славились своей чистоплотностью и, отправляясь в дальнюю дорогу, не забывали о своих привычках. Бес усмехнулся и провел рукой по запыленной бороде. Пожалуй, следовало бы побриться, иначе вид меченого испугает горданку не меньше, чем вид вохра.

Стемнело, когда Бес остановился на привал. Он выпряг коня и потрепал по потной гладкой шее. Гнедой благодарно фыркнул и потянулся к человеку влажными губами, Бес засмеялся и скормил ему горбушку черствого хлеба. С животными ему всегда удавалось найти общий язык, а вот с людьми все обстояло куда сложнее.

Горданка, казалось, очнулась от долгого беспамятства и теперь с ужасом смотрела на своего спасителя. Бес в ответ на ее взгляд только пожал плечами. Конечно, его растерзанная одежда и всклоченная борода вряд ли придутся по душе незнакомке, но тут уж ничего не поделаешь. Лучше находиться в руках у немытого меченого, чем в лапах у вохра. Однако женщина была, видимо, другого мнения. Бесу пришлось приложить немало усилий, чтобы догнать и связать обезумевшую беглянку.

— Хватит, — сказал ей Бес, — успокойся. Женщина, подчиняясь взгляду его темных глаз, затихла.

Бес на руках отнес ее в телегу и осторожно уложил на ворох одежды. Сейчас не время для бурных объяснений, пусть спит, утро вечера мудренее.

Айяла открыла глаза, когда луч утреннего солнца воровато скользнул по ее лицу. Луч падал сбоку из чуть при открытой двери. В полумраке трудно было определить, где она находится, и это испугало женщину.

— Тейт, — позвала она негромко.

Кто-то зашевелился в углу. Айяла в ужасе отшатнулась к стене сруба и сжалась в комок. Заросшее густой шерстью существо приблизилось к лежанке и уставилось на нее круглыми глазами. Айяла вдруг отчетливо вспомнила звериный вой и хриплый лай, неотвратимо накатывавшийся на обоз, и крики ужаса окружающих ее людей. Она закрыла глаза, не а силах справиться с прихлынувшей болью. Айяла много слышала о стае, но ей не приходило в голову, что страшные сказки детства, которые она так любила слушать долгими зимними вечерами, когда-нибудь обернутся страшной явью. Бедный Тейт, он был таким добрым и ласковым и так хотел показать ей родной Лэнд. Она вспомнила еще одно лицо, которое видела во сне, а может быть и наяву. Это было лицо старика, хмурое и грязное, заросшее густой бородой до самых глаз, темных и страшных, похожих на провалы черных колодцев далекого Тахтамыша, где прошло его детство. Слезы потекли из ее глаз, чертя борозды по грязному от дорожной пыли лицу. А может быть, Тейт тоже уцелел? Не мог он умереть, такой добрый и красивый, оставив ее одну в чужом мире. Он обязательно отыщет ее и вырвет из рук страшного колдуна.

Айяла приоткрыла глаза и покосилась на мохнатое маленькое существо. Медвежонок? Ей рассказывали об этих животных, обитавших в северных лесах. Айяла осторожно приподнялась на лежанке, напуганный ее движением медвежонок отпрянул и затаился в углу. Его испуг позабавил молодую женщину, и она засмеялась неожиданно для себя. Похоже, не только ей одной было страшно в этом негостеприимном доме, хозяева которого, казалось, забыли о своих гостях. Айяла приблизилась к медвежонку вплотную и ласково погладила его по густой мягкой шерсти. Медвежонок радостно пискнул и закружил у ее ног, высунув от удовольствия длинный розовый язык. А потом оказалось, что этих забавных мохнатых существ двое. Второй появился неведомо откуда и с удовольствием присоединился к первому, радостно повизгивая.

Айяла выскользнула из сруба и тут же зажмурилась от яркого утреннего света. В двадцати шагах от дверей она увидела двух мужчин и замерла, вжавшись разом ослабевшей спиной в шершавые бревна. Один из незнакомцев обернулся и скользнул по ее лицу равнодушным взглядом красных рыбьих глаз. Мужчина был похож на суранца — светлые волосы, приземистая фигура и большая круглая голова. Его поношенная грязная одежда тоже указывала на это. А такие пустые, лишенные жизни глаза Айяла встречала только у пешек. Второй был одет не чище первого. Он был выше товарища на голову. Широкоплечий и стройный, неизвестный походил на горданца, в том числе и черными как сажа вьющимися волосами, кое-где, правда, тронутыми сединой. Во всяком случае, незнакомец не был ни суранцем, ни северянином. Высокий наконец обернулся, и Айяла едва не вскрикнула, увидев его заросшее бородой лицо, с рваным шрамом через высокий лоб. Это был страшный колдун ее кошмаров. Был он не так уж стар, как ей показалось, но лицо и глаза его наяву пугали еще больше, чем во сне. Во всем облике этого человека присутствовало что-то холодное и безжалостное. Даже в жестах, с которыми он обращался к товарищу, сквозило явное пренебрежение. Бородатый колдун с неожиданной легкостью вскочил на подведенного суранцем коня, не коснувшись стремян, и, не оглядываясь, поскакал прочь от сруба. Суранец, нахлестывая плетью не послушную лошадь, поспешил следом за хозяином.

Айяла перевела дыхание — бежать нужно отсюда, и как можно скорее, пока не вернулись черный колдун и его оборванный спутник. Лучше умереть с голоду или стать добычей зверей, чем оказаться в плену у столь страшных людей. Чья-то фигура мелькнула за деревьями, и женщина вздрогнула от радостного предчувствия — неужели пришла долгожданная помощь? Она метнулась навстречу спасителям и тут же замерла, потрясенная и разочарованная. Огромный вожак стоял посреди поляны и, потрясая дубиной, издавал протяжные крики. Несколько расположившихся поодаль самок с интересом разглядывали невесть откуда явившуюся незнакомку. Десяток детенышей, невероятно грязных и уродливых, дурно пахнущих, окружили Айялу и принялись бесцеремонно дергать за подол платья. А она была так напугана, что даже не рискнула кричать. Сил ее хватило только на то, чтобы рвануться к высокому дереву и прижаться к нему спиной. Детеныши сразу же потеряли к ней всякий интерес. Кроме двух — эти приблизились к женщине и разглядывали ее в упор, о чем-то между собой переговариваясь. Айяла бросилась к срубу и захлопнула за собой тяжелую дверь. Запоров на двери не было, и она навалилась на нее всей тяжестью худенького хрупкого тела. Никто, однако, не преследовал ее, и девушка постепенно успокоилась. Ей даже стало немного стыдно, что она испугалась двух грязных детенышей. Айяла приоткрыла дверь и выглянула наружу: те двое по-прежнему стояли на поляне перед срубом и удивленно таращили на нее глаза. Теперь ей удалось рассмотреть их получше, и она готова была поклясться, что перед ней нормальные человеческие дети. И это открытие потрясло ее.

— Эй, — негромко позвала она, — идите сюда.

Два маленьких человечка растерянно переглянулись. Приближались они к ней с опаской, то и дело оборачиваясь назад, на поляну за деревьями, откуда неслись громкие крики рассерженного самца и жалобные повизгивания детенышей.

— Тебя как зовут? — спросила она черноволосого, который был то ли смелее, то ли беспечнее своего товарища.

— Волк, — черноволосый коснулся рукой подола ее платья и вопросительно заглянул в глаза. Айяла не возражала и Волк осмелел — уж больно красивой была эта расшитая желтыми птицами материя.

— Тор, — назвал себя светловолосый и присоединился к товарищу.

Пахло от них невыносимо, ее едва не вырвало от этого запаха, а грязны оба были просто невероятно.

— Где у вас вода? — Айяла высвободила подол платья из детских рук.

— Там, — неопределенно сказал Волк.

Но Айяла и сама уже разглядела между толстых стволов Деревьев узкую полоску воды. Тор и Волк следили за ней с интересом, но настороженно, готовые сорваться с места в любую секунду.

— Самка, — подвел итог наблюдениям Волк.

— Слабая, — подтвердил Тор.

И зачем только отец привез новую самку, когда в гнезде их было с избытком? Более того, он разрешил ей жить в срубе, чего другим самкам никогда не дозволялось. А теперь эта безумная устроила в срубе настоящий погром.

— Льет воду, — сообщил Волк Тору, заглянув в приоткрытую дверь.

— Зачем?

Это Волк и сам бы хотел узнать. Даже самые глупые самки из гнезда не стали бы таскать воду из реки, чтобы потом вылить ее на грязный деревянный пол. Или она собирается пить из лужи? И огонь развела в печи. Летом! На такую глупую самку дров не напасешься. Волк осторожно скользнул в сруб и зашлепал грязными ногами по чисто вымытому полу.

— Куда? — услышал он грозный окрик и присел от испуга.

— Злая, — тихо шепнул ему на ухо Тор, следовавший по пятам за братом.

Волк согласился с этим выводом. Оба в ту же секунду были водворены в самый дальний угол, со строгим наказом: не делать оттуда ни шагу. Самка оказалась не такой уж слабой, как полагал Тор. Волк почесал рукой пострадавшее место — дерется еще! Самки из гнезда никогда не били ни Волка, ни Тора, а от этой, похоже, всего можно ожидать. Волк загрустил и тихонечко завыл, подражая вожакам, огорченным неудачной охотой. Тор с готовностью присоединился.

— Ну-ка прекратите, — странная самка зажала уши и бросила на провинившихся грозный взгляд.

Сердить ее было небезопасно, и Волк тотчас же умолк. Тор вздохнул: похоже, их ждали нелегкие времена. Даже вохрят несносная гостья выпроводила за дверь. Пух и Дух жалобно скулили за стенами сруба, призывая хозяев. Волк со страхом наблюдал, как самка наливает в большое корыто горячую, дышащую паром воду. Что она собирается делать с таким количеством воды — неужели варить похлебку? Тор тоже пребывал в недоумении. И пока он растерянно таращился на сердитую самку зелеными, как весенняя трава глазами, та бесцеремонно подхватила его на руки и потащила к горячей воде. Тор взвыл дурным голосом и задрыгал ногами. Волк скользнул под лавку и в ужасе там затаился. Тор, к его удивлению, не сварился, хотя орать не перестал.

Что бы все это могло значить? Волк высунул голову из-под лавки и тут же был наказан за свое любопытство. Он даже не успел крикнуть в полный голос, как был водворен в корыто, где уже находился Тор. Последний сразу же перестал орать — теперь в этом не было необходимости, да и вода оказалась не такой уж горячей.

— Вас что, никогда не мыли? — спросила Айяла у расстроенного Волка.

— В воде, которая там, — буркнул он.

— В большой воде, — подтвердил Тор.

Если дети говорили правду, то происходило это невероятно давно. Такой слой грязи можно нарастить только за месяц, да и то если сильно постараться, а эти, похоже, старались.

— Где ваша мать?

Вопрос был задан Волку, но тот от удивления только хлипал глазами.

— Самка, — подсказал Тор.

— Они в гнезде, — сообщил Волк.

— Дурачки, — только и сказала женщина, не объясняя причину недовольства.

Странные пятна разглядела она на груди у обоих — эти пятна не отмывались ни водой, ни мылом. Может, родимые пятна? Но почему тогда они абсолютно одинаковые и у Волка, и у Тора. Мальчишки не были близнецами, скорее всего, не были они и братьями. Волк черноволос и темноглаз, а Тор наоборот — явный северянин, белотелый и светловолосый. К тому же он младше Волка. Оба говорили по-сурански, но предпочитали общаться с помощью жестов, особенно друг с другом, а на ее вопросы отвечали односложно или повизгивали. Их нельзя было назвать глупыми — для своих пяти-шести лет они смотрелись весьма бойкими ребятами, но все-таки в их поведении было что-то настораживающее и даже пугающее. Многие привычки дети переняли у отвратительных обитателей гнезда, но неужели человек, которого они называли отцом, не понимал всей опасности подобного положения? Ребенок не может вырасти полноценным человеком вдали от людей, живя бок о бок с животными. Или черному колдуну все равно, какими будут его дети?

Глава 8

ШАНТАЖ

Ульф оглянулся, чтобы еще раз окинуть Чистилище восхищенным взглядом. Эти горданцы умели строить, черт бы их побрал. Мощные, сложенные из черного сверкающего камня стены устремлялись к облакам и венчались огромным куполом. Все население Бурга можно было собрать под крышей этого грандиозного сооружения, да еще, пожалуй, место бы осталось. Лаудсвильский рассказывал о совсем уж невероятных вещах, происходивших за монументальными стенами, но благородный Рекин и соврет, недорого возьмет. Ульф не верил в чертовщину, которую рассказывали в Лэнде о Храме, но не верить собственным глазам он не мог. Эти жрецы-кукловоды взмахом бровей посылающие пешек на смерть, производили впечатление. Правда, сам Ульф предпочитал полагаться на удаль своих дружинников, а не на рабскую покорность грязных скотов, которых и людьми-то трудно было назвать. Но ведь кто-то сделал их такими. Видимо, Лаудсвильский не так уж и привирал, рассказывая о тайнах Храма.

Нордлэндцы больше месяца добирались до столицы храмовых земель Хянджу, и ярл Хаарский имел возможность убедиться в богатстве и могуществе суранских городов, каждый из которых не уступал численностью жителей столице Нордлэнда. И все эти города, казалось, даже не помышляли о том, чтобы сбросить ярмо Храма. Лаудсвильский намекал на трагические события, подорвавшие мощь посвященных, но как ни присматривался Ульф, никаких признаков развала государства храмовиков он так и не обнаружил. Кроме, пожалуй, одного: Храм впервые пригласил на службу северных варваров и платил им большие деньги. Да и по тому, как любезно принял их посвященный Чирс, можно было сообразить, что храмовики нуждаются в помощи. Последние события в Храме были каким-то образом связаны с Бесом, но Ульфу так и не удалось добиться объяснений по этому поводу у Лаудсвильского. Рекин не был бы Рекином, если бы взял и выложил все начистоту. Может, следует поговорить с посвященным Чирсом — Бес представляет опасность для всех. Единственное, что удалось установить Ульфу, это то, что здесь, в Храме, его племянника знали под именем Ахай. Люди, которым ярл задавал вопросы, озирались по сторонам, а уж потом выдавали такие невероятные вещи о Черном колдуне, в которые человеку, если он в здравом уме, верить не пристало.

Расторопный слуга подвел ярлу Хаарскому коня. Ульф легко вскочил в седло — большое неудобство, что к Чистилищу нельзя приближаться верхом. Владетель Ульвинский указал ярлу на группу гвардейцев, которые, бешено жестикулируя, приближались к нордлэндцам.

— Какого черта? — раздраженно обернулся Ульф к переводчику: — Что им нужно?

Маленький невзрачный человек с плоским лицом что-то крикнул горданцам, те сразу притихли и расступились, пропуская чужаков, но в их темных глазах не прибавилось дружелюбия, а руки продолжали угрожающе сжимать приклады арбалетов.

— Видимо, мы слишком рано сели в седла, — догадался Фрэй Ульвинский.

— А эти? — Ульф махнул рукой в сторону жреца-кукловода с десятком пешек.

— Они несут службу, — пояснил переводчик. — Мечи Храма имеют право подъезжать верхом даже к Чистилищу.

— Плевать я хотел на ваши церемонии, — раздраженно отпарировал Ульф, — хватит и того, что я целую версту протопал пешком.

Ярл огрел коня плетью и, не оглядываясь на горданцев, поскакал по узкой улочке. Испуганные прохожие шарахались в стороны от рассерженного вождя северных варваров. Гвардейцы что-то кричали вдогонку нордлэндцам, но те не обращали на них никакого внимания.

Достойный Бастар, жрец и начальник караула, только головой покачал: варвар он и есть варвар, какой с него спрос. Плохие времена наступили в Хянджу. Посвященный Чирс, да продлятся дни его вечно, слишком уж благоволил к чужеземцам. Об этом шептались в гвардейских казармах, но высказывать свои мысли вслух было небезопасно. Похищенный Чирс не раз уже доказывал, что рука у него тяжелая. А тут еще слухи о посвященном Варе. В Храме опять что-то готовится, а на пороге смуты лучше всего держать язык за зубами. Достойный Бастар не имел ни малейшего желания вмешиваться в спор посвященных. Еще три года службы, и он, купив небольшой домик на окраине Хянджу, заживет спокойной размеренной жизнью. Денег хватит и на покупку дома и на содержание семьи, которую еще предстоит завести. Бастар вздохнул, поправил ремень огненного арбалета и неторопливо двинулся вперед. Трое его подчиненных нехотя последовали за начальником, горячо о чем-то перешептываясь. Достойный не прислушивался: наверняка осуждают его предупредительность по отношению к варварам. Пусть их. Бастара ничего не интересует кроме службы. Недовольство посвященного Халукара в случае ссоры с чужеземцами грозило ему куда большими неприятностями.

— Стой! — Горло жреца перехватило от возмущения. Мало того что болтается в неположенном месте, так еще и пьян как свинья. Это суранское быдло в последнее время совсем распоясалось.

Однако горожанин никак не отреагировал на грозный окрик караульных. Все так же покачиваясь из стороны в сторону, он брел по мощеной улице и уже почти поравнялся с домом посвященного Вара. Что бы там ни шептали о Варе, но пока это второй человек в Храме, и Бастар не мог допустить скандала в двух шагах от его резиденции. Достойный жрец проявил неожиданную для его оплывшей фигуры прыть и самолично настиг ослушника. Тяжелая рука горданца опустилась на плечо бродяги. Пьяница обернулся и посмотрел на остолбеневшего Бастара холодными, насмешливыми и совершенно трезвыми глазами.

— Усердие не по разуму, — сказал он спокойно. — Жил бы.

Бастар возмущенно хрюкнул и, сломавшись пополам, рухнул на колени, зажимая руками рану на животе. Прежде чем его подчиненные успели опомниться, расторопный бродяга успел сорвать с плеча жреца огненный арбалет. Очередь гулко простучала в торжественной тишине наступивших сумерек. Три гвардейца в самых причудливых позах распластались на земле неподалеку от начальника. Бродяга небрежно перебросил оружие через плечо и огляделся по сторонам. Если у этого трагического происшествия и были свидетели, то они предпочли не навязывать своего присутствия слишком уж решительному человеку. Никто не помешал убийце вскарабкаться на высокую стену, отделяющую жилище посвященного Вара от всего остального мира И через секунду исчезнуть за каменной оградой.

Вар в раздумье сидел у горящего камина. Впрочем, ни каких особенных мыслей уже не было в его утомившейся от долгих бдений голове, а были только усталость в стареющем теле да боль в изношенном сердце. Горечь, боль, усталость — это все, что он сумел накопить за долгие годы служения Храму. Наверное, Чирс прав, бодрый рысак Халукар более пригоден для дела, чем такая изработавшаяся кляча, как посвященный Вар. Но почему бы не сказать об этом прямо — у горданца хватит сил, чтобы уйти из жизни достойно, без жалоб и вздохов. Степняку Халукару этого не понять, но посвященный Чирс горданец, быть может, последний горданец в этом мире, если не считать самого Вара. Впрочем, кажется, можно уже не считать.

Чирс не отличается жестокосердием, и если посвященный Вар уйдет сам, то он оставит в покое его семью. Кого посвященный Вар действительно ненавидит в эту минуту, так это Магасара — змею, которую по глупости и неосторожности пригрел у себя на груди. Счастье еще, что успел отдать Айялу мальчишке-варвару с далекого севера. Айяла последняя радость в долгой жизни посвященного Вара, так пусть на долю дочери выпадет более счастливая судьба или судьба иная, если уж в этом мире нет места для счастья.

Шум за спиной заставил Вара вздрогнуть и обернуться. Рослый человек стоял в пяти шагах от него, поигрывая огненным арбалетом. Судя по всему, Халукару не терпится. Хота Вар предпочел бы умереть от яда, а не от пули.

— Это я, посвященный.

Голос показался Вару знакомым: — Ахай?

— Теперь меня зовут Бесом, посвященный Вар.

Вар устало кивнул, в его изношенном сердце не осталось ненависти. В двух шагах от него стоял человек, убивший последние, самые дорогие его сердцу надежды, и не было ни сил, ни желания, чтобы поднять руку для удара. Когда-то он думал об этом мальчике как о своем будущем зяте. Жрец Ахай казался растущим исполином в стаде пигмеев. Кровь горданцев смешалась в его жилах с кровью воинственного племени, но, увы, Вар ошибся — бодрый росток не стал могучим деревом. Это была не первая ошибка посвященного, но она оставила особенно глубокий шрам на сердце.

— Стая потрепала обоз Тейта Аграамского, — бросил небрежно Бес.

Посвященный Вар дернулся, как от удара. Судьба не оставила ему даже надежды. Черная весть настигла его на краю могилы.

Бес сел в кресло и залпом выпил вино из серебряного кубка. Вино привезли из далеких заморских стран, и попало оно в Хянджу не иначе, как через Лэнд. Рядовым жрецам пить вино не разрешалось, но посвященным иногда позволительно расслабиться.

— Ты пришел сюда, чтобы посмотреть, как корчится от боли посвященный Вар?

— А почему бы нет, старик? — Глаза меченого плеснули ненавистью. — Разве не ты убил тех, кто был мне дорог?

— Ты опоздал и разговариваешь сейчас с трупом.

— Халукар, — быстро сообразил Бес — Я знал, что он тебя дожует. А уж на дядюшку Чирса и вовсе полагаться не стоило.

— Уходи, — вскинул седую голову Вар. — Я тебя не боюсь.

— Напрасно, — Бес перебросил из руки в руку свое грозное оружие, — Я собираюсь навестить дорого родственника, покажи мне тайную дорогу в Чистилище.

— Я ничего не скажу тебе, варвар.

— Скажешь, старик, — Бес больше не улыбался, лицо его стало жестким. — Я вырвал твою дочь из лап вохров, и от тебя зависит — к счастью это произошло или к несчастью.

— И ты отпустишь мою дочь, если я покажу тебе дорогу?

— Нет.

— В таком случае, будь ты проклят, меченый подонок, я ничего не скажу.

— Не будь дураком, Вар. Что ждет Айялу в Храме после твоей смерти? Слюнявые губы какого-нибудь младшего жреца. Я даю слово, что буду защищать ее, пока жив.

Вар подошел к столу и взял лист бумаги:

— Ты передашь ей мое письмо?

Бес утвердительно кивнул головой, кажется, в его глазах не было торжества, разве что глубоко затаенная боль. Посвященному вдруг пришло в голову, что этот мальчишка даже более одинок, чем он сам, и от этого понимания ему стало легче. Вар провел ладонью по сухому лицу и принялся торопливо писать, брызгая чернилами, доверяя листу бумаги, быть может, последние в жизни мысли.

Халукар брезгливо отодвинул руку убитого Бастара и шагнул к застывшим в строю гвардейцам. Этот жест степняка покоробил всех, в том числе и Кархадашта, но ни Щит Великого, ни его подчиненные не высказали своего недовольства вслух. Халукар обвел взглядом чисто выбеленные стены казармы и пожал плечами, словно удивляясь тому, что столь крепкий сосуд может вмешать столь слабые сердца.

— Где произошло убийство?

— У дома посвященного Вара.

— Что предпринял почтенный Кархадашт, чтобы отомстить за смерть подчиненных.

Кархадашт помрачнел: убийство гвардейцев в центре Хянджу явилось для него полной неожиданностью. Что же тут можно предпринять и где искать виновных? Слишком много разного сброда ныне шатается по улицам города, чтобы с легкостью можно было отыскать убийцу.

— Чушь, — пренебрежительно махнул рукой Халукар, — городской сброд не посмел бы поднять руку на гвардейцев, вооруженных священным оружием Храма.

Кархадашт покраснел от обиды. Этот выскочка-степняк слишком много себе позволяет, видимо, он забыл, что перед ним Щит Великого, командир гвардейцев Храма. Почтенный уже было открыл рот, чтобы выплеснуть на Халукара Накопленное раздражение, но, встретив холодный взгляд Узких глаз, передумал. Чуткое ухо Храма, с ведома посвященного Чирса, все более прибирал к рукам власть в Суране, так что ссориться с ним было опасно.

— Убийство произошло возле дома посвященного Вара, — продолжал Халукар. — Только его люди могли решиться на подобное святотатство. И, скорее всего, сделали они это с ведома самого Вара.

Кархадашт отшатнулся: нельзя сказать, что слухи о трениях между Варом и Халукаром не достигали его ушей, но решиться на открытое обвинение в убийстве второго человека в Храме мог только сумасшедший либо человек, получивший благословение посвященного Чирса.

Гвардейцы глухо зароптали, Халукар бросил в их сторону высокомерный взгляд, после чего наступила мертвая тишина. Кархадашт пребывал в растерянности — молчание в такой ситуации могло стоить ему очень дорого, но еще дороже обошлось бы ему неосторожно брошенное слово. И все-таки, собрав мужество в кулак, он рискнул возразить всесильному жрецу:

— Нет никаких доказательств, что убийство совершили люди посвященного Вара.

Насмешливая улыбка заиграла на губах степняка:

— Я понимаю тебя, почтенный Кархадашт, твоя дружба с Варом известна всем.

Кархадашту стало нехорошо от этих слов и улыбки:

— Моя дружба с посвященным Варом закончилась давно, после его обвинений в мой адрес перед посвященным Геронтом.

— Обоснованных обвинений, — отрезал Халукар. — Ни кому не дозволено безнаказанно терять священное оружие Храма. Кажется, Геронт так и не успел принять решение по этому делу?

— Оружие было возвращено в тот же день, — Кархадашт повел шеей, словно узкий ворот форменной куртки мешал ему дышать. — Храм не понес ущерба. У каждого бывают неудачи.

Халукар небрежно согласился с доводами командира гвардейцев:

— В этот раз, почтенный Кархадашт, неудачи быть не должно. В случае необходимости тебе помогут дружинники ярла Хаарского.

Щит Великого не считал помощь северных варваров необходимой, более того, бесцеремонное вмешательство чужеземцев во внутренние дела Храма покоробило его, но слишком уж нетвердо сидела голова на плечах Кархадашта в этот день, чтобы устраивать дискуссии с посвященным Халукаром.

Халукар хмуро смотрел в спину удалявшегося Кархадашта. Почтенный напуган и сегодня сделает все как надо, ну а завтра следует подумать, как облегчить ему путь в чертоги Великого. Посвященный Чирс, да продлятся дни его вечно, прав — жестокость и еще раз жестокость. Во время пущенная умелым хирургом кровь убережет организм от полученных потрясений. Многое изменилось, когда сердце Храма остановилось, жаль, что ни посвященный Вар, ни почтенный Кархадашт так и не смогли этого понять.

Глава 9

СЛЕД

Вар оторвал взгляд от бумаг на столе, поднял голову и прислушался. Треск огненных арбалетов Храма нельзя было спутать ни с чем другим. Чирс, похоже, торопился сам и решил поторопить старого друга.

— Началось? — спросил Бес у старого жреца.

Вар в ответ только пожал плечами. Все и так было предельно ясно: со двора доносились громкие крики атакующих. Бес метнулся к двери, но остановился и обернулся к посвященному. Тот протянул ему лист бумаги:

— Вот плата за Айялу, помни об этом, Ахай.

Бес взял бумагу, но уйти не успел. В комнату ворвался человек в разодранном черном плаще, бледное лицо его было перекошено не то бешенством, не то страхом. Бес с трудом узнал в нем Дагара, сына Вара, и поспешно отступил в тень. Дагар не обратил на гостя внимания, видимо, ему уже не было дела до опального жреца Ахая. Ствол огненного арбалета подрагивал в изящных холеных руках молодого горданца.

— Нужно уходить, отец, — хрипло выкрикнул он, — гвардейцы уже во дворе. С ними варвары. Нам не продержаться.

— Посвященному Вару бегать не пристало. — Голос старика звучал спокойно.

— Я укажу тебе дорогу. — Дагар словно не слышал отца. Вар жестом остановил шагнувшего к нему сына:

— Твое место там, где сейчас гибнут наши люди. Лицо Дагара дрогнуло, губы зашевелились, но он ничего не сказал и, круто развернувшись, вышел, тяжело ступая негнущимися ногами.

— Чирс мог бы подождать. — Вар говорил это скорее для себя, чем для меченого. — Я бы ушел сам.

Старый жрец поднял хрустальный бокал и посмотрел его на свет — вино плеснуло на его белую руку. Вар с сожалением, как показалось Бесу, вылил его в камин.

— Может быть, это и к лучшему, — вскинул голову по священный. — Воин должен умирать в бою.

Он подошел к стене и снял с золотых гвоздей тяжелый меч. Вытащив его из ножен, Вар взмахнул им над головой — сила в руках старого полководца еще была.

— Идем, — Вар первым шагнул в открывшуюся потайную дверь, — я покажу тебе выход.

Шум наверху становился все громче. Судя по всему, люди Вара уже пришли в себя после неожиданного нападения и теперь дорого продавали свои жизни. Дом посвященного горданца — это настоящая крепость, и взять его даже вооруженным огненными арбалетами гвардейцам Кархадашта будет не так-то просто. Бес не слишком беспокоился за свою жизнь, он был почему-то уверен, что обязательно выскользнет из этой не для него расставленной ловушки. Старый жрец, не оборачиваясь и не ускоряя шага, уверенно шел вперед, безошибочно находя дорогу в бесчисленных коридорах старого дома. Для него жизнь заканчивалась, время замедляло свой бег, чтобы остановиться уже навсегда. И мысли посвященного были, вероятно, где-то очень далеко.

Вар внезапно остановился и указал меченому на черный провал в стене:

— Про этот ход не знает никто, даже посвященный Халукар. И помни, Ахай, я заплатил.

Бес молча скользнул вперед. Стена с глухим стуком сомкнулась за его спиной, отрезая и от посвященного Вара, и от гибнущих в устроенной почтенным Кархадаштом бойне.

Чирс зябко передернул худыми плечами и протянул руки к священному огню. Халукар неодобрительно взглянул на наместника Великого — в возрасте Чирса рано нежиться у огня в разгаре лета. Хотя, быть может, посвященный просто пытается скрыть от чужих глаз охватившее его волнение. Все-таки Вар был его другом, а у горданцев такие человеколюбивые сердца.

— Итак; все кончено? — негромко спросил Чирс. Халукар кивнул головой:

— Судьба посвященного Вара послужит предостережением другим, чьи длинные языки в последнее время доставили нам немало хлопот.

Чирс оторвался от огня и в задумчивости прошелся по залу. Эта привычка посвященного раздражала Халукара, но не станешь же делать замечание наместнику Великого, которому заботы не позволяют сидеть на месте. Кроме всего прочего, Чуткое ухо Храма не был уверен, что зреющий заговор подавлен со смертью Вара, а потому и пребывал не в лучшем настроении.

— Никто не уцелел?

Халукар замешкался с ответом, и это обстоятельство не ускользнуло от Чирса, он удивленно вскинул брови и пристально посмотрел на соратника.

— Кто-то был у Вара ночью, но среди убитых мы чужаков не нашли.

— Быть может, он ушел до начала штурма?

— Исключено. Мои люди стерегли дом Вара днем и ночью.

— Но он все-таки туда вошел?

— Да, убив при этом четырех гвардейцев.

Чирс удивленно присвистнул. Такая реакция наместника Великого позабавила бы посвященного Халукара, если бы ситуация не была столь серьезной. Впрочем, Чирс не стеснял себя в присутствии степняка, и тот ценил это доверие посвященного.

— Жаль, что вы его упустили, судя по всему, это личность незаурядная.

Оба думали об одном и том же человеке, но ни тот, ни другой не стали произносить его имени вслух. Чирс снова прошелся мимо сидящего Халукара, которому приходилось без конца вертеть головой, следя за перемещениями наместника Великого, и это утомляло.

— Ты думаешь, что он опять объявился в Хянджу?

— Его визит к Вару неслучаен.

Чирс с этим был согласен, он даже догадывался о цели визита: почтенному Ахаю нужна ниточка, ведущая к по священному Чирсу. И из этой ниточки он постарается сплести хорошую удавку. Интересно, что рассказал ему старый жрец, стоя на пороге смерти?

— У Ахая есть и другая приманка в городе, не менее желанная, чем мы с тобой, посвященный, — Халукар без труда угадал мысли Чирса, — появление в наших краях Ульфа Хаарского наверняка не прошло мимо внимания нашего старого друга.

— Ты думаешь, что у Беса есть свой осведомитель в Хянджу?

— И даже не один. В Храме хватает людей, для которых Ахай может показаться весьма желанным союзником.

— Ульфу следует быть настороже, — задумчиво произнес Чирс.

— Тебе тоже, посвященный, даже здесь, в Чистилище. У почтенного Ахая есть поразительная способность появляться там, где его меньше всего ждут.

— Я не думаю, что Вар способен на предательство.

— За час до смерти? — Халукар бросил на собеседника удивленный взгляд. Гордость горданцев иногда переходила в глупость даже у таких разумных людей, как посвященный Чирс, их претензии на исключительность Халукар считал если и не безосновательными, то, во всяком случае, сильно преувеличенными. Люди — это всего лишь люди. Вар был достойным человеком, но отнюдь не святым.

— Я прикажу усилить охрану в подземных переходах святилища.

Чирс задумчиво кивнул в знак согласия. Халукар вздохнул с облегчением. Наместника Великого можно упрекнуть в чем угодно, но только не в опрометчивости. Впрочем, от этого безумного мальчишки Ахая можно ожидать любых неприятностей, безотносительно к тому, что сказал ему посвященный Вар.

Ульф Хаарский никак не мог привыкнуть к веселым жилищам суранцев, ему постоянно казалось, что он открыт со всех сторон миру. Его раздражали окна несуразных размеров. Правда, и подземные жилища горданцев, которые он успел осмотреть, не вызывали у него восторга. В конце концов, ярл Хаарский не крот, чтобы зарываться так глубоко.

— Клянусь тебе, это был он, — владетель Эстольд заметался по комнате.

Ульф остался невозмутим. Хотя на его месте Эстольд Расвальгский обеспокоился бы — уж Хаарскому-то в первую очередь следует ожидать удара.

— Ты мог и ошибиться, — лениво протянул Ульф. — Бес всегда был больше похож на горданца, чем на нордлэндца.

Владетель даже побагровел от возмущения и обратился за помощью к владетелю Ульвинскому, но благородный Фрэй никогда раньше не видел меченого, хотя был наслышан о нем, а потому вряд ли в этом деле мог быть судьей.