Управление Эшбах Андреас

15

Начиная с его первой авантюры, с этой Алисой… какая там у нее была фамилия? Он никак не мог вспомнить. Неважно, в любом случае, с тех пор Ойген Леттке привык отсыпаться на следующее утро. Выключать будильник, просыпаться самостоятельно, оставаться в постели и в этом восхитительном полусне между пробуждением и сном еще раз вспоминать приключения предыдущего вечера, переживать все еще раз, не спеша, не беспокоясь, все ли пойдет по плану. Еще раз вызывать в памяти возбуждение, которое он испытывал, восхитительное чувство власти – власти, которой его наделяло знание, точно так, как и было написано над входным порталом управления! Потому что он знал, что может принуждать женщин, может потребовать от них всего, а они должны ему повиноваться, даже если не хотели этого!

Ха, вчера! Он перевернулся с отрадной улыбкой. Когда все было в самом разгаре, у нее зазвонил телефон. Ее муж, коммивояжер, в тот момент был в Аахене. Леттке приказал ей ответить на звонок и поговорить с мужем, пока он брал ее сзади. Горе, если она выдаст тайну, настойчиво внушил он ей. Тогда она попадет в лагерь раньше, чем ее муж успеет вернуться! Она изо всех сил старалась не выдать, что происходит, не дышать тяжело и тому подобное, и, чтобы сделать действие еще более захватывающим, он как следует шлепал ее, да так громко, что ее муж услышал и спросил, что происходит. И ей действительно пришла в голову отговорка, а именно, что ей необходимо выстирать скатерть, причем срочно, прежде чем пятно, которое она посадила, успеет впитаться.

Вот это забава!

Он потянулся, наслаждаясь тяжестью, переполнявшей его тело. Эта которая по счету? Он не знал. Он мог бы пересчитать, потому что хранил каждую распечатку с соответствующим изобличающим текстом в папке, спрятанной в глубине платяного шкафа. Просто на память. Некоторые женщины беспокоились, что он может вернуться и потребовать большего, но, конечно, он этого не делал. Он ведь был человеком чести, правда, по-своему. Он действительно удалял фрагменты текста, которые могли быть опасными для женщин, как обещал и договаривался.

Ну а благодаря тому, что он хранил их в печатном виде, теоретически он в любой момент мог бы снова их вставить. Если бы он не был человеком чести.

Ах, в сущности, не имело значения, сколько их было. Женщины нескоро закончатся. У каждого человека есть свои скелеты в шкафу, каждому есть что скрывать.

Гораздо сложнее было выбрать соответствующих женщин. Найти пригодных для удовлетворения его страсти. Например, три недели назад у него была одна, похожая на монашку, вся серая и одетая в серое, наглухо застегнутая, без макияжа… но она практически не оказывала ему сопротивления, за исключением незначительного колебания вначале. Затем она начала принимать участие чуть ли не с воодушевлением, даже между делом спросила его, не могут ли они встречаться чаще! От этого ему стало так противно, что он остановился посередине и ушел. Ее дневниковую запись он, конечно же, оставил без изменений.

Пора вставать. Он отбросил перину, в пижаме зашаркал на кухню. Его мать стояла, как всегда, у плиты, маленькая, высохшая женщина, вся в черном. Вечно в черном, похожая на большого жука. Он еще никогда не видел ее другой, ни разу за всю свою жизнь, если бы она надела что-то другое, возможно, он бы ее даже и не узнал.

– Ты встал, – сказала она с нескрываемым неодобрением. Она не сказала «наконец», но было отчетливо слышно, что она это имела в виду. Когда он долго спал, она была убеждена, что ее сын пренебрегает своим долгом, и это было почти невыносимо для нее. Так сыновья героев войны не поступают!

– Вчера поздно вернулся, – спокойно ответил Ойген Леттке, и тут у него перед глазами снова возникла картина того, как он оставил женщину. Как она лежала обнаженная на приведенном в беспорядок супружеском ложе, отвернув лицо, ее дыхание было изнуренным рыданием, и как она, когда он сказал, что теперь уходит, пробормотала: «Надеюсь, ты сломаешь себе шею».

И теперь он, невредимый, стоял здесь, почесывая волосатую грудь под пижамой. Великолепно.

– Я приготовлю тебе завтрак, – сказала мать. Он приучил ее в такие утра оставлять его в покое, а не будить в панике, как раньше, в школьные годы. Это было не так уж и сложно, ему нужно было просто пригрозить, что в противном случае он переедет. Чего он, конечно, не собирался делать – это было бы довольно глупо. Неужели он должен тратить свое время на обременительные домашние дела, если быть такого не должно?

Он пошел в ванную комнату, залез в ванну, задернул занавеску и начал принимать душ. Вода была чуть теплой, а потом быстро остыла, но немецкий мужчина не должен был этого замечать.

Когда он вернулся на кухню, вымытый, выбритый и одетый во все свежее, завтрак уже стоял на столе: злаковый кофе, хлеб, повидло и даже масло. Очень хорошо. Какое-то время был дефицит снабжения. Совсем недавно он принимал участие в совещании, на нем Алоис Франкенбергер, руководитель отдела экономической статистики, изложил нынешнюю ситуацию: Германия стала теперь второй сильнейшей индустриальной страной в мире, немного отставая от Соединенных Штатов, но имея лишь одну треть их населения и небольшую часть их ресурсов – в сущности, это почти чудо и объяснимо только хорошо продуманным использованием компьютеров, которое позволило более плотное, рациональное производство и более детальное планирование. Без компьютеров, коротко и ясно сказал Франкенбергер, ситуация со снабжением была бы гораздо более напряженной, и, вероятно, давным-давно следовало бы прибегнуть к нормированию продуктов.

Пока Леттке толстым слоем намазывал масло на хлеб, он не мог не усмехнуться. Без компьютеров, подумал он, плохо было бы со снабжением и для него, и для его пристрастия!

Пока он завтракал, подошла мать со своим телефоном. Она все еще держала его в руках как инородное тело, нажимала на кнопки так нерешительно, словно боялась, что устройство в ее руке взорвется, если она нажмет не на ту кнопку.

– Ойген, ты должен еще раз показать, как мне записаться на прием к врачу.

В общем, он показал ей еще раз. Вернее, он просто давал ей инструкции и велел сделать определенные действия – так она, возможно, когда-нибудь поймет и запомнит. Это был «Фотель», который он купил ей больше года назад, но она долго отказывалась им пользоваться. Тем временем она периодически брала его с собой, когда уходила из дома, но чаще всего все равно оплачивала покупки карточкой.

– А теперь я записана на прием? – поинтересовалась она, когда пришло соответствующее уведомление. Она смотрела на экран сверху вниз как на врага.

– Да, – ответил он. – В понедельник после обеда, в три часа.

Она презрительно поморщилась, не сводя глаз с экрана. – Я не понимаю, почему я не могу просто позвонить туда. Как раньше.

– Потому что у твоего доктора Моля, – объяснил Ойген Леттке, – больше нет помощницы. И сам он не может ответить на звонок, если в данный момент лечит пациента. А это он делает практически все время.

– Но почему у него больше нет помощницы?

– Потому что Рейху куда больше нужна ее работоспособность в каком-то другом месте, полагаю.

Его мать вздохнула.

– Там была такая хорошенькая, Рози. И такая усердная. Всегда обо всем помнила.

Он пожал плечами.

– Вот видишь? Такие люди везде нужны.

– Ну ладно, – со вздохом произнесла мать. – Это же новое время.

Она отвернулась и выдвинула большой кухонный ящик, который скрипел с незапамятных времен и где она хранила всякие безделушки, положила туда телефон и достала что-то еще, чего он не смог разглядеть.

– Объясни мне, а что с этим делать, – сказала она, положив что-то на стол перед ним.

Когда он увидел, что это такое, Ойген Леттке поперхнулся, закашлял и быстро налил себе кофе, чтобы не подавиться хлебными крошками.

– Мама! – выкрикнул он. – Ты с ума сошла?

То, что лежало перед ним, было стопкой наличных денег, определенно более тысячи рейхсмарок!

– Как ты разговариваешь со своей матерью? – возмутилась она.

Леттке отодвинул в сторону кофейную чашку и тарелку, взял деньги, пересчитал.

– Тысяча триста семьдесят рейхсмарок. Мама, это больше любой суммы, на которую власти могут закрыть глаза! Если бы сейчас в дверь вошел полицейский, он бы немедленно забрал тебя и ты бы попала в тюрьму как минимум на два года.

– Но я одному тебе показала, – невозмутимо произнесла она.

– Почему ты не отнесла тогда деньги в банк, как было предписано?

Она вскинула тощие руки.

– Боже милостивый! Я просто забыла! Это деньги, отложенные на черный день, я спрятала их в вещах твоего отца. Вчера я снова нашла их.

В старом хламе, который она хранила, словно это была святыня.

– Черт! – сказал Леттке, потянувшись за кофейной чашкой, но снова поставил ее на место. У него пропал аппетит. – Вот же дерьмо!

– Там же теперь везде эта реклама, что нужно пожертвовать одежду, для зимней помощи, для общественного благосостояния… – начала рассказывать мать, словно он ничего не ответил.

– Да кому нужно это допотопное тряпье? – прорычал он.

Наличные деньги были настоящей проблемой. Вообще отмена наличных денег. Тогда это так хорошо звучало – борьба с организованной преступностью, нелегальной трудовой деятельностью, коррупцией и так далее. Но ничего из этого не сработало. Преступники просто переключились на другие способы оплаты, на доллары, фунты или сразу на золото, а что касается коррупции и нелегальной трудовой деятельности, то теперь тому, кто принимал наличные деньги, не оставалось практически ничего другого, кроме как подкупить кого-то или заплатить за нелегальную работу. Таким образом, государственные меры создали только особенно хорошо функционирующий черный рынок, на котором, согласно документам Рейхсбанка, в обращении по-прежнему находилось более миллиарда рейхсмарок.

Только то, что за денежные вклады в банке никто больше не получал еврейских процентов, а должен был еще и оплачивать комиссию за хранение денежных средств, – вот это сработало.

– Будет лучше, если ты сожжешь все деньги в духовке, – сказал он, но, когда его мать начала ловить ртом воздух, будто задыхаясь, он поспешно собрал купюры, взял с собой и сказал: – Ладно. Я посмотрю, что можно придумать.

Несмотря на все преимущества, которые давала ему должность в НСА, у нее также были свои недостатки, и это ему стало ясно только сейчас, когда он обратился в банк и потребовал позвать директора: никто не слышал о таком ведомстве! Если бы он пришел из тайной государственной полиции, все двери для него были бы открыты; когда он предъявлял свое удостоверение НСА, в ответ его одаривали только скептическими взглядами. По какому вопросу он желает поговорить с герром директором? Он не может этого сказать, речь идет о конфиденциальном вопросе. Хм, ну, в таком случае ему лучше всего обратиться в секретариат герра директора по электронной почте или по телефону и договориться о встрече, по-другому ничего не выйдет, он должен это понять. Герр директор очень занят.

В конце концов он оказался в кабинете какого-то начальника отдела, пытавшегося заставить его почувствовать, какая это необычайная милость с его стороны, что он готов посвятить ему несколько минут своего драгоценного времени.

– Меня зовут Ойген Леттке, НСА, – начал беседу Леттке, вытащил банкноты и положил их на стол перед мужчиной. – И я нахожусь здесь по причине забытых наличных денег, которые были неожиданно обнаружены.

Мужчина по другую сторону стола немного отодвинулся в кресле, словно хотел как можно больше дистанцироваться от старых купюр рейхсмарок. Трудно было поверить, что когда-то его карьера вне сомнения начиналась с обработки таких же купюр.

– Это проблема, – произнес он.

– Именно поэтому я здесь, – сказал Леттке. – Чтобы ее решить.

Мужчина, довольно худосочный и с осунувшимся лицом, зачитал правила, применимые в таком случае и, по существу, сводившиеся к тому, что после установленной даты все предоставленные наличные средства должны быть изъяты, а о предъявителе надлежало сообщить в полицию.

– Но у человека с вашей должностью, безусловно, есть определенная свобода действий, – сказал Леттке, когда тот отбубнил свою лекцию. – Если вы решите зачислить деньги, которые вдова героя войны обнаружила в его вещах, на ее счет, то кто вас остановит?

Мужчина уставился на него широко раскрытыми глазами.

– Что ж, послушайте, это не так просто, как вы себе представляете…

– Вы, несомненно, правы, – возразил Леттке, вытаскивая блокнот и карандаш. – Но разве все мы, занимающие высокие должности, не имеем свободы принятия решения по собственному усмотрению? Управление национальной безопасности, например, в котором я работаю, контролирует все массивы данных рейха – в том числе, разумеется, платежные данные. Например, я на свое усмотрение могу распорядиться, чтобы все платежи, совершенные или полученные любым лицом, были проверены на наличие нарушений. Это сделает компьютер, то есть сделает очень быстро, и если есть движения денежных средств, о которых, скажем, не должна ничего знать жена, или компания упомянутого лица, или органы власти, то эти данные гарантированно всплывут… – Он наклонился, осмотрел латунную табличку с именем, которая стояла перед ним на столе, и записал выгравированное имя в блокнот. – Э. Шнайдер, что означает Э., если не секрет?

– Эрнст, – ответил его собеседник и сглотнул.

– Эрнст Шнайдер, – повторил Леттке, продолжая записывать: – Кредитный отдел.

Они пришли к соглашению. Потребовалось несколько бланков, которые Ойген Леттке должен был подписать, и десяток форм ввода данных, их следовало заполнить, затем найденные деньги были зачислены на счет фрау Евсевии Леттке, а банкноты подлежали утилизации надлежащим образом.

Когда Леттке покидал банк, одновременно с ним вышла чрезвычайно элегантная и изысканно одетая дама, она не удостоила его ни единым взглядом, даже когда он придержал для нее дверь. С телефоном у уха она самоуверенно прошла мимо него, спустилась по лестнице и замахала рукой, подзывая такси. У нее были ярко-рыжие волосы и аристократическая бледная кожа, на ней были дорогие украшения, и то, что она не скрывала свои длинные ноги, заслуживало особого внимания. Вся ее снисходительная манера разговаривать с таксистом и ждать, пока он откроет ей дверь, делала ее похожей на аристократку.

Леттке остановился на обочине и смотрел вслед уезжающему автомобилю. Вот бы с такой бабенкой переспать! Такую бы видеть стонущим, вспотевшим свертком перед собой, под собой! Сама идея возбуждала его. Он посмотрел на себя сверху вниз. Хорошо, что на нем было пальто.

– А, в сущности, почему бы и нет? – пробормотал он. Идея оживила его. Хорошо было ставить себе более высокие цели!

Он обдумал возможные варианты. Первым делом, конечно же, нужно было незаметно узнать, кто эта женщина. Это, опять-таки, сказал он себе, легко: она вышла из банка в определенное время – он быстро посмотрел на часы: они показывали 11 часов 26 минут – и разговаривала по телефону. Это означало, что ее телефон активен и зарегистрирован ближайшей к банку радиовышкой, кроме того, в это время должно было состояться телефонное соединение с кем-то еще. Затем она села в такси: это повлекло движение денежных средств, а это также зафиксируется.

Другими словами, женщину однозначно можно было найти.

Он сразу поспешил на работу.

Как только он вошел, его охватило странное беспокойство.

– Что случилось? – спросил он у Ханзена. – Кто-то умер?

Пит Ханзен покачал головой.

– Не. Но тебе надо пойти к начальнику.

– К начальнику? Леттке почувствовал легкий испуг, но не показал это. – К А.?

– Не. Не к главному начальнику. К нашему начальнику.

– К Кенитцеру?

– Ага.

Леттке повесил свое пальто на крючок.

– Так бы сразу и сказал.

Вилли Кенитцер был руководителем его отдела, жилистый мужчина возрастом около сорока, которого все считали резким, напористым парнем, пока он в первый раз не открывал рот и своим шепчущим голосом не разрушал энергичное впечатление. До сих пор Леттке с ним практически не пересекался; большую часть времени Кенитцер коротал в своем кабинете, позволяя своим людям хозяйничать по своему усмотрению.

Что Леттке вполне устраивало.

– Вы очень часто просыпаете в последнее время, – вкрадчиво произнес Кенитцер, когда тот усаживался напротив него.

Отрицать это было невозможно. У Кенитцера на экране было его, Леттке, время прихода и ухода.

– Да, мне очень неловко, – согласился Леттке, стараясь выглядеть подавленным. – Мне, должно быть, срочно нужно купить новый будильник. К тому же сегодня у моей мамы возникла серьезная проблема, из-за чего мне пришлось отправиться в банк.

– Что за проблема, позвольте поинтересоваться?

– Она нашла крупную сумму наличными в вещах моего покойного отца. – Время от времени приходилось говорить правду, на тот случай, если за ним тоже кто-то следил. Зачисление крупной суммы на счет его матери могло обратить на себя внимание и вызвать вопросы, которых лучше избегать. Поэтому он вкратце рассказал, в чем дело.

– Ах, – сказал Кенитер, знающе кивая головой. – Хлопотливое дело. Хорошо, что вам удалось с ним разобраться. – Он сложил руки, собрался с мыслями. – Есть еще одно непростое дело. Поэтому я и вызвал вас сюда. Чтобы вы смогли и с ним разобраться.

– Я внимательно слушаю, – произнес Леттке, с облегчением осознав, что ему, судя по всему, не собираются устраивать нагоняй.

– Как известно, у главного управления СД есть агенты в США, – начал Кенитцер. – Этим агентам сегодня ночью посчастливилось подключиться к важному хранилищу данных в Вашингтоне, через которое, по-видимому, проходит большая часть электронных писем на Восточном побережье. Мы вовлечены в эту кампанию, поскольку у нас есть приказ из Берлина как можно скорее и как можно незаметнее копировать данные и документы, которые становятся доступными. Кроме того, мы должны получать появляющиеся данные, пока сохраняется доступ, а также отслеживать и анализировать электронные письма.

– Ух! – сказал Леттке. Это было непростое дело!

– Тайхман и Фелькерс уже сидят и вместе обдумывают, как действовать дальше. Поскольку вы лучше говорите по-английски, я хочу, чтобы вы приняли участие в работе над этим делом. – Кенитцер откашлялся. – Надеюсь, мне не нужно отдельно подчеркивать, что все это имеет первостепенную важность.

– Нет, это понятно, – ответил Леттке.

Стояла поздняя ночь, когда они наконец были готовы приступить к копированию данных, и, пока они замерев смотрели на экраны, надеясь, что обмен данными по трансатлантическим линиям действительно останется незамеченным, Леттке задался вопросом: съел ли он хоть что-нибудь за день. Он не мог вспомнить. С другой стороны, кругом стояли пустые тарелки, выглядевшие точно так же, как те, на которых в столовой подавали бутерброды.

Но это не имело значения.

– Работает, – хриплым голосом констатировала Розмари Фелькерс.

– Да, – подтвердил Пауль Тайхман, специалист по технике связи. – Теперь нам остается только ждать и скрестить пальцы, чтоб так и оставалось.

– Нам? – Начальница отдела программирования встала. – Это ваша задача. Моя сделана, программы работают. Спокойной ночи. – Сказала это и засеменила прочь.

Леттке написал свой номер телефона на листе бумаги и пододвинул его к Тайхману.

– Позвоните мне, если что-нибудь случится. Я оставлю свой телефон включенным на ночь.

Но он не ушел сразу, а вернулся в свой кабинет, снова включил компьютер. Рыжая аристократка никак не шла у него из головы, да и ему нравилось упражняться. Он запросил телефонные данные, затем банковские данные, листал их взад-вперед, изменял опции поиска…

Но в конце концов ему пришлось сдаться. Независимо от того, как бы сильно он ни ограничивал данные, их всегда оставалось слишком много, чтобы можно было идентифицировать женщину вручную. Чтобы выяснить, с кем он сегодня столкнулся, требовался запрос, сопоставивший бы владельцев всех телефонов, которые сегодня в 11:26 совершали вызовы в районе банка, со всеми платежами, поступившими на счет веймарской службы такси в течение определенного периода времени после этого. А создать подобный запрос могла только наборщица программ.

Та, которая не задавала бы лишних вопросов. Такая, как фройляйн Брунхильда. Только ее больше не было в ведомстве. Некоторое время назад она вышла замуж в Кельне и теперь работала в находящейся там страховой компании.

Любой другой программистке ему бы пришлось рассказывать правдоподобную историю о том, почему ему нужно найти именно эту женщину. А ему не хотелось придумывать такую историю.

Вздохнув, он выключил компьютер, закрыл лицо руками и оставался сидеть так некоторое время. Позволил событиям еще раз промчаться перед своим внутренним взором: как женщина проплыла мимо него, огненно-рыжие волосы ярко вспыхнули в лучах солнца, проникавших в зал через одно из окон над главным входом… ее элегантные ноги в сверкающих чулках и туфлях на высоком каблуке…

А если бы он этому научился? Он выпрямился, посмотрел на темный экран перед собой и внезапно преисполнился дикой решимости. Почему, упрямо подумал он, считается, что только женщины могут программировать как следует? Это же наверняка какой-то дурацкий предрассудок!

По-другому ведь тоже бывало: есть же женщины, которые зарекомендовали себя в областях, считавшихся исключительно мужскими. Совсем недавно он прочитал статью о летчицах, о Ханне Райч, первой в мире женщине – командире экипажа, и Мелитте Шенк, графине фон Штауффенберг, работавшей бортинженером. Или Лени Рифеншталь, которая не только закрепилась в мире кино, где было особенно много мужчин, но и считалась самым важным телевизионным продюсером. Итак, почему же искусство программирования должно было, наоборот, остаться для него закрытым только из-за того, что он был мужчиной?

Ему оставалось придумать, как все устроить, чтобы никто об этом не узнал.

Во-первых, потому, что тогда возник бы вопрос, для чего ему это нужно.

А во-вторых… в общем, не нужно, чтобы коллеги начали сомневаться в его мужественности.

16

Хелена и Мари никогда не пропускали Майский праздник, причем инициатива совместных начинаний всегда исходила от Мари, которая время от времени с удовольствием бродила по окрестностям. Хелена, напротив, чувствовала, что становится все более нелюдимой. Почему она никогда не замечала, что где-то устраивалась вечеринка? Впоследствии она всегда вспоминала, что читала об этом в своем новостном потоке, но каким-то образом, казалось, она была склонна упускать такие вещи из виду.

При этом она любила, когда Мари предлагала куда-нибудь сходить, потому что это почти всегда было занимательно.

Так было и в то майское воскресенье. Духовая музыка разносилась над поляной, где проходило народное гулянье, небо было безоблачно-голубым и сотни гордых флагов развевались на теплом устойчивом ветру. Пахло жареными колбасками, гороховой похлебкой, жареным миндалем и, конечно же, пивом. Чтобы отпраздновать то, как фюрер вернул Богемию и Моравию в империю, а Пльзень, родина пивоварения, теперь был немецким, на пиво сегодня была назначена специальная цена.

И так много людей! Суматоха, толкотня, давка между длинными столами, половина из которых стояла под легкими палатками. Пиво чудесно сверкало в стеклянных кувшинах, и настроение было исполнено энтузиазма: наконец-то дела Германии идут в гору! Фюрер доказал, что способен творить настоящие чудеса. Разве не водил он за нос мнимые великие державы как танцующего медведя на манеже?

В отличие от Хелены, Мари было легко начинать беседы с незнакомцами, и поэтому Хелене тоже иногда приходилось заговаривать с кем-то, кого она еще не знала. Правда, не так, как Мари, которая иногда казалась кокетливой – обманчивое впечатление, конечно, она ни на секунду не задумывалась о том, чтобы стать неверной своему Отто. Между тем они были помолвлены, и свадебные планы тоже были определены: через неделю после восемнадцатилетия Мари они пойдут к алтарю.

Кстати, Отто собирался присоединиться к ним позже, самое позднее к началу танцев. У него еще были кое-какие дела на ферме, и, когда он позвонил сообщить об этом, Мари сказала ему, что все в порядке, значит, у них будет еще один девичий день.

День начался с того, что они раздобыли себе по бокальчику пива – здесь никто не спрашивал их о возрасте, да и своих родителей Хелена тут не встретит, – а потом стали искать свободное местечко.

Хелена заметила один совершенно свободный столик, из-за которого только что встала группа людей.

– Глупости, – высказала свое мнение Мари. – Там мы будем сидеть совсем одни.

Сказала это и направилась к столу, где сидела группа веселых молодых людей в студенческой одежде. Она спросила, найдется ли местечко для двух девушек, на что мужчины охотно подвинулись, чтобы они смогли протиснуться. Студенты смеялись, но при этом смотрели только на Мари, она сегодня была лучезарно красива и выглядела в глазах Хелены как сама Мать-Земля.

Что же они изучают, поинтересовалась Мари. Историю, ответили студенты, в Йене. Они не были однокурсниками, но все они были призваны на военную службу и праздновали свои «послдние дни как мирные жители», как выразился один из них.

Светловолосый парень с эспаньолкой возразил:

– Последние дни перед нашим переходом в героическое бытие!

– Могли бы спокойно дать мне еще три месяца, – произнес третий, долговязый молодой человек с яркими лавандово-голубыми глазами, у которого были блестящие черные волосы, завязанные резинкой в крошечный хвостик: он был не длиннее чем мизинец, но придавал незаурядности его внешнему виду.

– Почему? – переспросила Мари. – Что бы ты сделал за эти три месяца?

– Завершил свою выпускную работу, – ответил он, поднял свой бокал с пивом и, обращаясь к ним, произнес: – За жемчужину познания, которая теперь остается наполовину законченной на моем компьютере и, если я, Артур Фрай, погибну героической смертью, останется незавершенной и, таким образом, скрытой от человечества.

Его товарищи тоже подняли бокалы, хором издали печально-зловещий вопль и выпили – очевидно, некий ритуал, о котором Хелена никогда не слышала. Они с Мари тоже подняли свои бокалы, выпили по глоточку, потом Мари спросила:

– А о чем твоя работа?

Хелена всегда удивлялась, как ей это удается. Просто брала и спрашивала, без какой-либо стеснительности, но никто не чувствовал себя как на допросе. Напротив, казалось, большинству нравилось рассказывать о себе и открывать Мари свои самые личные вещи.

Это всегда были такие простые, такие очевидные вопросы. И все же они ни за что на свете не пришли бы в голову Хелене.

– Моя работа, – объяснил Артур с франтовским конским хвостиком, – это то, что называется «спекулятивной историей». Основная идея такого рода работ заключается в том, что единственный способ по-настоящему оценить значение того или иного исторического события – это выяснить, что произошло бы, если бы оно никогда не случилось. Метод, не лишенный споров среди ученых, но, если вы меня спросите, большинство ученых в любом случае являются закостенелыми чиновниками без единой искры воображения.

Мари нахмурилась, как делала всегда, когда задумывалась.

– Это значит, ты размышляешь, что было бы, если бы, например, Колумб не открыл Америку?

Артур кивнул.

– Да, только сейчас об этой теме, во-первых, уже много написано, а во-вторых, она бесполезная. Я имею в виду, что Америка уже была там, если бы Колумб остался в порту, ее обнаружил бы кто-нибудь другой. Это мало что дает. Интересны только такие события, значение которых большинство людей недооценивает.

– И ты такое нашел?

– Конечно, – ответил он и сделал глубокий глоток.

Мари взглянула на Хелену и спросила с притворной серьезностью:

– А, собственно, хотим ли мы узнать, что это за событие?

Они играли в такую игру не в первый раз. Хелена надула щеки, пожала плечами и ответила:

– Я даже и не знаю…

– Действительно? – Она наклонилась к нему и заявила: – Вам не нужно рассказывать нам, что это такое. По-моему, нас это нисколечко не интересует.

Артур усмехнулся. Его товарищи тоже.

– Я еще не пощадил никого, кто об этом спрашивал, так что теперь вам придется встать и убежать, чтобы я вам не рассказывал.

– Ах, – со вздохом промолвила Мари. – Если бы не было так сложно найти другое место… Ну, ладно. Расскажи нам. Мы отважно выдержим.

– Ну что ж, – начал Артур, отодвигая пивной бокал, чтобы освободить место и по-профессорски сложить руки. – Я задал себе следующий вопрос: что было бы, если бы сэр Чарльз Бэббидж не построил свою аналитическую машину? Каким был бы мир сегодня?

Мари подняла брови.

– И?.. Каким?

Хелена была удивлена. Мари всегда быстро отвлекалась, когда Хелена рассказывала о программировании или компьютерах.

– Да, каким бы он был? – начал Артур. – Большинство людей не осознает, что наличие аналитической машины повлекло множество других разработок, не только научных, но и технических и даже политических. Смогла бы Британская империя превратиться в мировую державу без всех вычислительных машин в британских банках и страховых компаниях? Трудно сказать. В конце концов, у них было превосходство в Мировом океане. Вероятно, империя все равно бы возникла, но у нее был бы гораздо более выраженный военный отпечаток. Были бы у нас сегодня компьютеры? Конечно же нет. Вероятно, у нас не было бы даже телевизоров.