Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга V Ракитин Алексей

© Алексей Ракитин, 2023

ISBN 978-5-0059-9139-3 (т. 5)

ISBN 978-5-0053-5460-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1872 год. Таинственное исчезновение Абии Эллиса

Рабочие газового завода в городе Кембридже, штат Массачусетс, утром 6 ноября 1872 г. столкнулись с досадной неприятностью, мешавшей их работе. Газовый завод, как можно понять из названия, занимался выработкой т.н. "свечного газа", использовавшегося для освещения домов и улиц как самого Кембриджа, так и других городов в районе залива Массачусетс – Бостона, Чарлстауна, Челси. Газ вырабатывался из угля, доставлявшегося по реке Чарльз, для его приёма завод располагал собственной пристанью.

И вот рядом с этой пристанью примерно в 3 часа пополудни 6 ноября были замечены 2 притопленные бочки, качавшиеся в свинцовых речных водах. Одна – размером поменьше – почти наполовину выглядывала из воды и казалась менее нагруженной, чем другая – более крупная и притопленная настолько, что её бок лишь ненамного поднимался над волнами. Бочки мешали швартовке пароходов – они могли повредить гребные колёса или – что было ещё хуже! – при соударении с корпусом вызвать течь. Бочки следовало убрать – без этого капитаны могли отказаться от швартовки.

Хотя расчистка речной акватории не входила в круг обязанностей рабочих завода, им пришлось озаботиться удалением помехи. Занялись этим похвальным делом рабочие Стефен МакФэйден (Stephen McFaden) и Уилльям Голдспринг (William Goldsping). Чтобы рабочие трудились веселее, управляющий заводом пообещал, что всё, найденное в плавающих бочках, достанется им. Стимул был так себе, но… вдруг там действительно окажется нечто ценное?

МакФэйден, отработавший на газовом заводе уже 12 лет, был мужчиной рассудительным и осторожным. Он руководил необычной операцией.

Обе бочки усилиями МакФэйдена и Голдспринга сначала были подняты в лодку, причём сделать это удалось не без некоторого затруднения. После того, как лодка причалила к пирсу, малую бочку при помощи каната затащили наверх. Вторую поднимать не стали, поскольку МакФэйден здраво рассудил – коли в бочках какой-то хлам, то проще выбить у бочек дно и утопить всё содержимое, чем поднимать на пирс, а потом убирать с пирса. Что ж, ход рассуждений выглядел вполне разумным, а потому собравшиеся на пирсе рабочие решили осмотреть сначала одну из бочек – ту, что меньше размером.

Выбив днище и вытряхнув содержимое на дощатый настил пирса, люди ахнули. Содержимое бочки оказалось по-настоящему необычным, хотя и совсем не таким, каким его хотели бы видеть рабочие газового завода.

В бочке находился конский навоз и солома. Но не только! В ней также лежали 2 человеческие руки, 2 ноги и… мужская голова. Казалось, они принадлежат одному человеку, хотя в точности знать этого никто в ту минуту не мог. Обладатель этих частей тела при жизни был уже в возрасте – на это указывала его седая шевелюра и седые усы. На голове можно было видеть след одного или нескольких ударов топором; причиненное повреждение было таково, что в образовавшиеся в своде черепа глубокие трещины можно было видеть мозг.

Зрелище, конечно же, было ещё то!

Все шутки про богатое вознаграждение сразу же закончились. В полной тишине рабочие подняли из лодки вторую бочку, но открывать её никто не стал – было решено оставить её до появления полиции. Пусть «законники» сами решают, что и как делать!

Патрульные полиции города Кембриджа Джон Милликен (John S. Milliken) и Мозес Чайлд (Moses M. Child) прибыли на пирс газового завода примерно в 16:30 – это произошло спустя приблизительно четверть часа со времени обнаружения частей человеческого тела в меньшей из бочек. Полицейские весьма здраво предположили, что во второй бочке может находиться нечто, имеющее связь с содержимым первой, а потому от её вскрытия они воздержались до прибытия коронера.

Уилльям Веллингтон (W. W. Wellington), врач службы коронера, прибыл на пристань газового завода к 11 часам вечера. Что поделаешь – автомобилей в ту золотую пору цивилизации ещё не существовало, телефонов – тоже, поэтому отыскать человека в другом городе и обеспечить его явку за десяток километров являлось делом небыстрым. Впоследствии врач вспоминал, что при подъезде к причалу он увидел довольно большую толпу – числом в несколько сотен человек – стеной стоявшую под проливным дождём. Люди с фонарями неподвижно стояли и ждали… да Бог знает, чего они ждали! Желание прикоснуться к сенсации погнало людей из тёплых жилищ в промозглую тьму ноябрьского вечера, обывателям хотелось «расчленёнки» и кровавых подробностей. Такая вот, понимаешь ли, специфическая тяга к специфическим новостям!

Доктор осмотрел конечности, прикрытые до его прибытия дерюгой, после чего дал команду вскрыть вторую бочку. В ней он обнаружил мужской торс, которому, очевидно, принадлежали отрубленные части тела, найденные в другой бочке. Кроме того, в бочке находилась солома, большое количество опилок, конский навоз и какая-то одежда. Какая именно, доктор выяснять на причале не стал – он велел сложить всё, найденное в бочках, обратно и отвезти необычный груз в здание 15-й полицейской станции в Кембридже. Там предполагалось разместить штаб расследования.

Чтобы более не возвращаться к работе доктора Веллингтона, скажем сразу, каковы оказались её результаты. Врач работал с уликами каждый день до 11 ноября включительно, а 19 числа письменно оформил все связанные с этим делом бумаги и передал их по инстанции для рассмотрения коронерским жюри.

Согласно мнению доктора, все части тела, найденные в обеих бочках, принадлежали одному человеку – это был белый мужчина в возрасте старше 50 лет. Убит он был 3-мя или 4-мя ударами лезвием топора по затылку – точное число ударов определить было сложно ввиду растрескивания костей черепа на большое количество осколков. Расчленение тела явилось посмертным актом – это представлялось довольно очевидным, но требовало специального судебно-медицинского подтверждения. Смерть неизвестного мужчины, по мнению специалиста, последовала примерно за 30 часов до момента проведения вскрытия, если точнее, то в интервале от 18 до 21 часа 5 ноября.

Честно говоря, этот момент вызывает некоторое недоверие, поскольку подобная точность интервала, ограниченная всего 3 часами [причём спустя более суток со времени наступления смерти!], представляется сомнительной. Даже сейчас, при современном уровне развития судебно-медицинских знаний, ограничение интервала времени наступления смерти 3-я часами при отсутствии свидетелей представляется слишком уж самонадеянным [современные специалисты обычно оперируют более консервативными отрезками времени по 6 часов]. В данном же случае картина посмертных изменений, на которые опирался в своей оценке Уилльям Веллингтон, в значительной степени искажалась тем, что труп расчленялся и на протяжении некоторого времени находился сначала в холодной воде, а затем – на улице. Обескровливание при расчленении влияет как на процесс образования трупных пятен, так и на темп охлаждения тела и скорость разложения плоти. Отделенные части тела всегда выглядят значительно более «свежими» нежели торс [это связано с их обескровливанием]. Кроме того, нахождение в условиях низких температур также непосредственно влияет на скорость развития посмертных изменений. Существует даже мнемоническое правило, выражающее связь между скоростью развития гнилостных процессов и температурой окружающей среды – последствия посмертных изменений при понижение температуры на 1° ниже 25° С равноценны по своим последствиям увеличению времени гниения на 1 сутки [другими словами, тело, находящееся при температуре 5° С на протяжении 20 дней разложится примерно в той же степени, что и при температуре 25° С за 1 сутки].

Продолжая свою работу, доктор Веллингтон исследовал прочее содержимое бочек. Из большой бочки он извлёк части мужской одежды – тёмный костюм, пальто, шляпа и панталоны (кальсоны). Обувь отсутствовала. Осмотр карманов не привёл к обнаружению улик, способных помочь в идентификации тела – костюм и пальто явно были проверены убийцей перед тем, как он поместил их в бочку. Отсутствовали и метки, способные послужить подспорьем при определении принадлежности найденной одежды.

Отдельным этапом работы доктора Веллингтона явилась проверка принадлежности одежды найденному трупу. Нельзя было исключать того, что в бочки помещена одежда, не имевшая никакого отношения к убитому, преступник мог поступить таким образом, дабы затруднить идентификацию тела и направить следствие по ложному следу. Доктор измерил ряд антропометрических показателей, напрямую влияющих на размер одежды – размер плеч, охват талии, расстояние от шеи до запястья – и сравнил с соответствующими показателями пиджака и брюк. Они показали хорошее соответствие, из чего доктор Веллингтон заключил, что найденная одежда принадлежала именно убитому мужчине и никому иному.

Преступник явно озаботился тем, чтобы максимально затруднить опознание тела. То, что убийца поместил кальсоны и костюм вместе с трупом, свидетельствовало о его уверенности в том, что эти детали одежды, лишённые меток, полиции ничем не помогут.

Полностью опустошив бочки, доктор Веллингтон принялся тщательно исследовать конский навоз, сено и опилки, их наполнявшие. Он искал что-то, что могло бы подсказать происхождение трупа или бочек. И удача улыбнулась ему, хотя подобное может показаться невероятным! Веллингтон обнаружил кусочек коричневой бумаги, на котором карандашом было написано "P. Schouller, №1049, Washington Street." Вашингтон-стрит являлась длинной извилистой улицей, тянувшейся практически через весь Бостон с севера на юг.

Ранним утром 7 ноября из полицейской станции №15 в Кембридже в штаб-квартиру Департамента полиции Бостона было отправлено телеграфное сообщение с изложением сути произошедшего накануне на территории газового завода и результатах ночной работы врача коронерской службы Веллингтона. Все полицейские подразделения Бостона и пригородов были объединены телеграфной сетью в 1871-1872 гг., и возможность передачи сообщений без отправки посыльных чрезвычайно упростила координацию полицейской работы. [Сугубо для любителей развлечений в стиле "Что? Где? Почём?" можно сообщить, что Департамент полиции Бостона озаботился переходом своих подразделений от телеграфной связи к телефонной уже в 1878 году, став одним из пионеров этого вида связи в США].

Сообщение о найденной в бочке с трупом записке попало на стол начальника Департамента полиции Бостона Эдварда Хартвелла Сэвэджа (Edward Hartwell Savage), чьё имя в дальнейшем оказалось неразрывно связано с настоящим расследованием. Это был человек интересной судьбы и по-настоящему неординарный. В полицию Бостона он пришёл в 1851 г. в возрасте 39 лет человеком уже зрелым и повидавшим жизнь. Единой полиции тогда ещё не существовало – её аналогом являлись 2 абсолютно автономных подразделения, одно из которых называлось "дневным эскадроном", а другое – "ночным". Указание на время суток свидетельствовало о времени патрулирования. Сэвэдж попал в "ночной эскадрон" ("night squad") с расценкой несения службы 50 центов за 12 часов. Огнестрельного оружия у тогдашних полицейских не было – оно появилось только в 1884 году, даже не было стандартных 14-дюймовых дубинок (~35 см) из американского дуба, которые можно видеть на ретро-фотографиях у многих патрульных. "Ночной эскадрон" заступал на службу с весьма специфическим оружием – особым американским гибридом алебарды и багра. Этим орудием, точнее, его крюком, можно было подтаскивать к себе предметы в воде, а режущей кромкой наносить рубящие удары. Про использование крюка для подтягивания предметов в воде упомянуто не ради красного словца – дело в том, что ночные грабежи в гавани Бостона на протяжении многих лет являлись головной болью городской администрации, и "ночной эскадрон", заступая на смену, каждую ночь буквально выходил на ристалище.

Но Эдвард Сэвэдж интересен не только этими славными страницами своего прошлого. Дело в том, что он был не только полицейским, но и писателем. В 1865 году он издал свою первую книгу, и в последующие 19 лет последовала целая серия публикаций из истории Бостона и правоохранительных органов Массачусетса. Он стал автором воистину эпических работ, которые можно здесь упомянуть, например: 2-хтомная "Хронологическая история бостонской стражи и полиции с 1631 по 1865 годы" ("A Chronological history of the Boston watch and police from 1631 to 1865"), "Бостон при дневном свете и газовом освещении" ("Boston by Daylight and Gaslight"), "Воспоминаниями бостонского полицейского" ("Recollections of a Boston Police Officer"), "Бостонские события: краткое изложение более 5000 событий, произошедших в Бостоне с 1630 по 1880 год за период в 250 лет вместе с другими интересными событиями, систематизированными в алфавитном порядке" ("Boston events: a brief mention and the date of more than 5,000 events that transpired in Boston from 1630 to 1880, covering a period of 250 years together with other occurrences of interest, arranged in alphabetical order") и некоторые другие.

Слева: Эдвард Сэвэдж, справа: раритетное издание с 2-я книгами Сэвэджа – «Воспоминания бостонского полицейского» и «Бостон при дневном свете и газовом освещении».

Мы знаем, что многие отечественные правоохранители отметились на ниве писательского творчества, причём, отметились работами по-настоящему оригинальными, креативными и необыкновенно интересными даже по нынешним меркам. Навскидку можно назвать фамилии таких мастеров пера и оперативно-следственной работы, как Путилин [начальник столичной Сыскной полиции], Кошко [создатель уголовного розыска Российской империи, между прочим!], Спиридович [заместитель начальника охраны Государя Императора Николая Второго по оперативной работе], Ланге, Соколов [расследование убийства семьи Государя Императора Николая Второго]. И следует признать, что Эдвард Сэвэдж на их фоне выглядит очень достойно. Скорее уж Конан Дойл на фоне таких мастеров пера выглядит нелепым компилятором и школяром

Уж извините автора за такое длинное и, возможно, не очень уместное отступление, но мне показалось, что эта информация о начальнике бостонской полиции заслуживает упоминания.

Итак, в первые часы 7 ноября 1872 г. Эдвард Сэвэдж получил телеграмму из Кембриджа с указанием адреса по Вашингтон-стрит и упоминанием некоего "P. Schouller", которые надлежало проверить на предмет возможной связи с убийством и расчленением неизвестного мужчины. Начальник полиции, понимая, что такого рода преступления надлежит расследовать по горячим следам, немедленно отправился к дому №1049 лично в сопровождении пары детективов. Обитатели дома были разбужены, и их опросом удалось установить следующее.

В указанном доме помещалась мастерская по изготовлению бильярдных столов и столов для игры в багатель [эта игра чем-то напоминает бильярд, она ведётся на специальном закруглённом столе размером меньше бильярдного]. Мастерская принадлежала Питеру Шуллеру – то есть, это именно его имя и фамилия были указаны на листке бумаге, найденном в одной из бочек. Владелец мастерской жив, все его родственники и знакомые в полном порядке, то есть человек, найденный в бочке, не имеет явной связи с мастерской.

Продолжая сбор информации, полицейские установили, что магазин, работающий при мастерской, ведёт торговлю отходами столярного производства, в том числе опилками. Поскольку в бочках с частями тела находилось большое количество опилок, детективы заинтересовались этой деталью и попросили Мишеля Шуллера (Mishelle Schouller), сына владельца бизнеса, сообщить, кто в последнее время закупал опилки.

Это карта Бостона и пригородов относится к 1852 году, то есть составлена она за 20 лет до описываемых событий. Здесь ещё нет газового завода в Кембридже, да и сам этот городок выглядит совсем маленьким. Чёрным пунктиром показана Вашингтон-стрит, тянувшаяся от южной границы Бостона к самому центру города и имевшая тогда длину чуть более 3,3 км. К 1872 г. южная граница Бостона отодвинулась гораздо ниже обреза карты, в результате чего длина Вашингтон-стрит превысила 5,5 км. Эта улица стала самой длинной в Бостоне, своего рода нервом города, вокруг которого закручивалась деловая активность его жителей.

Оказалось, что в понедельник 4 ноября 2 бочки опилок приобрёл некий чернокожий торговец по фамилии Кимберли, а чуть ранее – в субботу 2 ноября – Левитт Элли (Levitt Alley), занимавшийся перевозкой крупногабаритных грузов. Элли приобрёл 3 бочки опилок. Надо сказать, что были названы и другие покупатели, но Эдвард Сэвэдж посчитал, что на данном этапе он узнал достаточно.

Очень соблазнительно было заподозрить чернокожего торговца Кимберли, поскольку негры традиционно для США считаются людьми с криминальными наклонностями и вообще ненадёжными. Но именно поэтому Сэвэдж решил оставить Кимберли «на потом». Логика начальника полиции была довольно простой – убитый являлся мужчиной в возрасте и, судя по всему, человеком приличным, а потому он должен был испытывать недоверие к неграм и вечером 5 ноября вряд ли стал бы договариваться о каких-то делах с Кимберли. То, что убитый не имел защитных ран и был убит ударом [или ударами] по затылку, косвенно свидетельствовало о внезапном нападении со спины, а по мнению Сэведжа белый мужчина вряд ли оказался бы настолько беспечен в обществе чернокожего. Скорее всего, неизвестного белого мужчину убивал белый.

По этой причине Сэвэдж решил сосредоточиться, по крайней мере, на первоначальном этапе работы, именно на Левитте Элли.

Последний проживал на Ханнеман-стрит (Hunneman street), короткой улочке, расположенной восточнее Вашингтон-стрит. Дом Элли не имел номера, все местные жители были известны окрест по фамилиям. Начальник полиции Сэвэдж вместе с помощниками Чарльзом Скелтоном (Charles L. Skelton) и Альбионом Дирборном (Albion P. Dearborn) прибыл к дому Левитта ещё затемно и, объяснив владельцу дома цель своего появления, попросил показать постройки.

Это карта Бостона и пригородов относится к 1872 году и демонстрирует городскую планировку до «Большого пожара 9 ноября». Необычный вид карты с обрезанными углами объясняется тем, что в XIX столетии американские типографии не придерживались топографического правила «север всегда вверху» и ориентировали объекты как заблагорассудится. Делалось это с целью экономии бумаги. Для адекватного отображения информации карта приведена автором в привычный для современного читателя вид [север вверху]. Тёмно-серый пунктир показывает Вашингтон-стрит, а небольшая пунктирная линия белого цвета восточнее – это Ханнеман-стрит. Легко заметить, что Ханнеман-стрит расположена намного ближе к заливу Саус-бэй, нежели к реке Чарльз, в водах которой были найдены бочки с расчлененным телом.

Левитт Элли оказался кротким, очень спокойным и немногословным мужчиной в возрасте несколько за 50 лет. Он подтвердил факт приобретения в минувшую субботу опилок в магазине при мастерской Питера Шуллера и уточнил, что делает такие покупки регулярно. Опилки, являющиеся отличным амортизатором, ему нужны для пересыпания различных деликатных грузов, например, стекла, полированной мебели и т. п. Рассказывая о себе, Левитт Элли сообщил прибывшим полицейским, что родился в 1816 году в городке Итон (Eaton) в штате Нью-Хэмпшир, отец его рано умер и мать занималась его воспитанием в одиночку. Он хорошо учился в школе, но из-за материальных затруднений не мог получить высшего образования. Женился Левитт в 1842 году [в возрасте 26 лет]. В браке были рождены 3 сына и 3 дочери, одна из дочерей замужем, но с мужем проживает в его – Левитта – доме. В Нью-Хэмпшире он вёл дела до 1869 года, затем всё бросил и переехал в Бостон, где поначалу работал плотником, а затем занялся извозом.

Отвечая на расспросы полицейский, Левитт сообщил, что сыновей его зовут Дэниел, Уилбур и Куртис, а дочерей – Лорейн, Анна и Эбби, кроме зятя в доме проживает наёмный работник, друг его детства по фамилии Тиббетс. Затем Левитт безропотно показал полицейским свои владения – большой жилой дом с внутренним двором, сараем и конюшней. Поскольку в бочках, в которые был помещён расчленённый труп, был найден конский навоз, Эдвард Сэвэдж попроси Элли показать конюшню.

При свете 2-х масляных фонарей полицейские осмотрели просторное помещение, в котором находились 4 прекрасные лошади. Элли явно любил животных и заботился об их состоянии. Никаких подозрительных следов, вроде потёков крови, разорванной одежды, оторванных пуговиц или чего-то подобного, осмотр не выявил.

Особых подозрений Левитт Элли не вызвал, никто из полицейских в те минуты и не думал, что этот человек или его дом может иметь какое-то отношение к убийству. Ханнеман-стрит, на которой находилось домовладение Элли, была удалена от залива Саус-бэй приблизительно на полкилометра, в то время, как расстояние до реки Чарльз было намного больше [около 1,6—1,7 км]. Если местом преступления явилась Ханнеман-стрит, то убийце следовало бы выбрасывать бочки с трупом именно в залив Саус-бэй – такой выбор представлялся логичнее во всех отношениях.

Чтобы закончить с Левиттом Элли и заняться отработкой других направлений, Эдвард Сэвэдж поинтересовался, не пропадали ли у него в последнее время бочки. Элли ответил уклончиво, мол, ничего подобного не замечал, хотя бочек в его хозяйстве множество, может, что-то упустил из вида. Его попросили пересчитать и сказать, все ли из них находятся на своих местах. Элли ходил по конюшне, спускался в подвал под домом и мямлил что-то нечленораздельное. В общем, поведение его до некоторой степени смутило начальника полиции и тот, дабы поскорее покончить с данным ответвлением в расследовании, предложил Элли вместе проехать в Кембридж и посмотреть на бочки, поднятые из воды. Дескать, вдруг опознаете…

Элли моментально согласился и все четверо – начальник полиции, два детектива и Левитт Элли – отправились в Кембридж в двух экипажах. Уже после восхода солнца они благополучно прибыли к месту назначения и свидетелю были представлены бочки, извлечённые накануне из воды у пирса газового завода. Левитт заявил, что одна из бочек – та, что большего размера – по его мнению, могла бы принадлежать ему, а относительно второй он был неуверен.

Такой ответ оказался неожиданным и до некоторой степени озадачил Эдварда Сэвэджа. Получалось, что Левитт Элли причастен к делу двумя «ниточками» – тем, что имел деловые отношения с бильярдной мастерской Питера Шульмана, чей адрес оказался найден в одной из бочек, и тем, что сама бочка могла принадлежать Элли. Конечно, иногда совпадения оказываются просто совпадениями, но… но не всегда!

В интересах расследования представлялось важным скорейшее установление личности убитого. Для решения этой задачи можно было пойти разными путями – дать, например, соответствующее сообщение в газете или выставить тело на всеобщее обозрение в морге. Но на первых порах можно было ограничиться более простыми полицейскими мероприятиями, а именно – проведением опроса жителей патрульными полицейскими. Убитый явно не принадлежал к люмпенам и являлся, судя по всему, человеком зажиточным. Его должны были хватиться близкие, а если таковых не имелось, то его исчезновение должны были заметить партнёры по бизнесу, соседи, знакомые. Правда, для человека приезжего такой расчёт мог не оправдаться, но попробовать, тем не менее, следовало.

С утра 7 ноября патрульные, заступившие на смены в Кембридже и Бостоне, начали планомерные опросы, рассчитывая получить информацию о человеке, подозрительно отсутствующем с вечера 5 ноября.

Через несколько часов было получено сообщение о том, что соседи и деловые партнёры не могут отыскать некоего Абию Эллиса (Abijah Ellis), риэлтора, много лет занимавшегося сделками с недвижимостью, известного своим жёстким несговорчивым нравом. Абия родился в 1817 г. в штате Нью-Гэмпшир, но много лет прожил в Бостоне, где и сколотил немалое состояние. Его родные сестра и 3 брата были живы – их письма, доставленные Абие Эллису 5 и 6 ноября были найдены полицией невскрытыми.

Примерно в 2 часа пополудни 7 ноября расчленённое тело было предъявлено домработнице Эллиса и деловому партнёру последнего Джорджу Квигли (George B. Quigley) – оба уверенно опознали труп. Квигли также сделал кое-какие существенные уточнения о бизнесе убитого. По его словам, тот обычно совершал денежные операции – принимал деньги плательщиков, либо оформлял документы – в его, Квигли, офисе в доме №34 по Виндзор-стрит (Windsor street). Испытывая непреодолимое недоверие к банкам, Абия никогда не доверял свои сбережения банковским депозитам, предпочитая наличные. Убитый всегда имел при себе значительную сумму денег – долларов 200 или даже 300. В последний раз свидетель виделся с Эллисом примерно за 10 дней до убийства последнего, то есть 25 или 26 октября.

Идентификация убитого резко продвинула расследование вперёд. Прежде всего потому, что почти сразу же выяснились важные детали одной из последних сделок, проведенных убитым. Абия Эллис продал большой дом с надворными постройками на Ханнеман-стрит тому самому Левитту Элли, что покупал опилки в бильярдной мастерской Питера Шуллера. И покупатель, не располагая нужной суммой денег, попросил продавца о рассрочке. На момент смерти Абии Эллиса покупатель оставался ему должен около 2 тыс.$ – это была очень значительная сумма и очень весомый мотив убийства.

Тут, в общем-то, всё сошлось.

Примерно в 3 часа пополудни полицейские в форме и в штатском прибыли к дому Левитта Элли и приступили к его методичному обыску. Во время осмотра конюшни, проведенного при дневном свете, под большой кучей соломы были найдены многочисленные тёмные следы, которые могли быть следами крови. В надежде на то, что врачи службы коронера сумеют доказать происхождение крови, участки с подозрительными следами были выпилены и приобщены к делу в качестве вещественных улик.

Владелец дома при обыске отсутствовал, и никто не знал, где он находится, поскольку его разъезды всегда были хаотичны и непредсказуемы. Полицейские передали через младшего сына Левитта приказ явиться на следующий день 8 ноября для допроса в здание 5-ой полицейской станции в Кембридже.

Преступление практически было раскрыто, мало кто сомневался в виновности Левитта Элли. Если улики, указывающие на него, являлись в действительности не уликами, а лишь чудовищными совпадениями, то следовало признать, что Левитт был самым невезучим человеком на свете. Ну, в самом деле – он задолжал убитому огромную сумму денег, планировал встретиться с ним в день убийства, покупал опилки в бильярдной мастерской, наконец, в его конюшне оказались найдены многочисленные следы крови [заметьте, замаскированные следы!]. Ну неужели кто-то поверит в возможность подобного случайного стечения обстоятельств? «Такого не бывает!» – скажет любой обыватель и, наверное, будет прав. А ведь именно из таких обывателей и набирается жюри присяжных!

И если бы всё в этой необыкновенной истории действительно оказалось таким, каким выглядело со стороны в те ноябрьские дни, то этот очерк никогда бы не был написан. Однако, написать его следовало хотя бы потому, что история убийства Абии Эллиса даже с позиции современного человека представляется одной из самых необычных в криминальной истории не только Бостона, но и всех Соединенных Штатов.

8 ноября оказался днём весьма богатым на события. Полицейскими была допрошена Мэри Так (Mary E. Tuck) – женщина, с которой убитый Абия Эллис несколько последних лет поддерживал интимные отношения. Согласно показаниям женщины, её знакомство с Эллисом длилось около 9 лет, по-видимому, их отношения были очень доверительны, поскольку женщина неплохо ориентировалась в делах Абии. На момент смерти тот владел 2-я домами на Довер-стрит (Dover street), 2-я на Метрополитен-плейс (Metropolitan place) и 3-я в южном Бостоне. Абию без всяких оговорок можно было назвать очень зажиточным человеком, его месячный доход по оценке Мэри Так составлял от 250$ и выше. В те времена оплата дорожного рабочего не превышала 50 центов в день [обычно гораздо ниже], так что убитый мог жить, ни в чём себе не отказывая.

Свидетельница подтвердила наличие у Абии привычки носить с собою значительные денежные суммы, причём он не делал из этого особого секрета и если его спрашивали, сколько у него с собою денег, он без раздумий и колебаний отвечал. Что и говорить, довольно неосторожное прямодушие! На вопрос о том, когда отсутствие Абии показалось подозрительным, Мэри Так ответила, что первый раз обеспокоилась в обеденное время 6 ноября. Она отправила мальчика-посыльного с поручением обойти все дома, принадлежавшие Абии, и отыскать последнего. Когда посыльный вернулся ни с чем, Мэри встревожилась всерьёз и обратилась к полиции.

Согласно показаниям Мэри, убитый собирал ренту с арендаторов каждую неделю в период с субботы по понедельник. Свидетельница назвала некоторых плательщиков, по её словам больше всех платил некий Дэвидсон, арендовавший дом в южном Бостоне. На прямо заданный вопрос об отношениях убитого с Левиттом Элли, женщина ответила, что никогда не слышала о том, чтобы этот человек что-то платил Абии Эллису.

В тот же день 8 ноября в помещении 5-й полицейской станции в Кембридже состоялся допрос Левитта Элли, подозрения в отношении которого уже оформились [хотя и не без оговорок]. Допрос проводил начальник бостонской полиции Эдвард Сэвэдж лично. Мероприятие было заблаговременно подготовлено – в здании находились полицейские доктора Фой (Foye) и Хейс (Hayes), которые до начала допроса провели осмотр Левитта и его одежды.

Врачебный осмотр показал, что на теле подозреваемого отсутствуют повреждения, которые можно было бы связать с недавней дракой или ранением каким-либо орудием – не было ни синяков, ни порезов, ни осаднений кожи.

А вот результат осмотра одежды оказался намного более интересным. Во-первых, выяснилось, что 2-е нижние рубашки Левитта сильно запачканы кровью. Большие пятна крови оказались на обоих рукавах каждой из них. При этом третья рубашка – одетая поверх, была чистой, что могло означать только одно – Левитт Элли знал о пятнах крови и попытался их скрыть от окружающих. Во-вторых, большое количество пятен крови разного размера и форм было найдено на кальсонах подозреваемого. К сожалению, в нашем распоряжении нет фотографий окровавленной одежды, в которой разгуливал Элли, было бы очень интересно посмотреть, что же она из себя представляла. Но в любом случае, наличие нижнего белья со следами крови под чистой одеждой, означало то, что подозреваемый либо раздевался перед тем, как запачкать её кровью, либо озаботился переодеванием после того, как кровь попала на одежду.

После осмотра докторами последовал довольно напряжённый и продолжительный допрос, в ходе которого Левитту Элли было задано большое количество самых разнообразных вопросов. Поскольку Абия Эллис был убит и расчленён с использованием топора, первые вопросы, заданные подозреваемому, касались именно наличия топора в его хозяйстве. Левитт без колебаний ответил, что топора у него нет и притом довольно давно – уже несколько недель. Причина тому – разгильдяйство его работников, потерявших нужный в хозяйстве инструмент. Как несложно догадаться, отсутствие топора рождало массу бытовых неудобств, важнейшее из которых заключалось в том, что живую птицу приходилось резать ножом и следы крови на исподнем Левитта – это как раз последствия подобного забоя.

Была названа и другая причина происхождения крови. В Бостоне на протяжении последних месяцев стал распространяться лошадиный грипп, и Левитт, с трепетом относившийся к тягловым животным, пригласил ветеринара для вакцинации. Все 4 лошади были привиты, но прививки сопровождались разбрызгиванием крови животных, мелкие капли которой попадали на подштанники Левитта.

Вопрос о топоре во время допроса задавался неоднократно; по воспоминаниям Эдварда Сэвэджа он задал его 4 или 5 раз и подозреваемый давал неизменный ответ. Надо сказать, что рассказ допрашиваемого про потерянный топор звучал не очень достоверно, поскольку в большом хозяйстве этот инструмент необходим для самых разных нужд, а не только для забоя живой птицы. Следует иметь в виду, что городская среда в последней трети XIX века очень сильно отличалась от современной. Отопления в нынешнем понимании не существовало, в домах необходимо было топить печи и камины, для приготовления пищи также требовалась отдельная печь, зачастую весьма большая! Широко использовался уголь, особенно в городах, но промысел Левитта Элли предполагал регулярное появление деревянных отходов [бочек, ящиков, разного рода подкладных досок и пр.]. Спрашивается, как Левитт обходился с ненужной тарой – только пилил, но не рубил?

Бостон XIX столетия. Основной грузовой транспорт – телеги, а основная тара – мешки и бочки.

На вопрос о времени и обстоятельствах последней встречи с убитым Левитт ответил, что в последний раз встречался с Эллисом в субботу 2 ноября. В ходе этой встречи он передал Абии 21,5$, они договорились, что следующая встреча состоится во вторник 5 ноября в 12 часов. Левитт заявил, что был готов отдать во время встречи во вторник от 50$ до 100$ в зависимости от того, как себя повёл бы кредитор. То есть, смотря по настроению Абии, он мог отдать большую или меньшую сумму. Встреча эта не состоялась по причине неявки Абии Эллиса. Свой рассказ допрашиваемый повторил на разные лады несколько раз, поскольку к этой теме допрашивавшие его полицейские возвращались неоднократно [очевидно, умышленно].

Также Левитта Элли попросили восстановить свои перемещения 6 ноября – в тот день, когда бочки с расчленённым телом были обнаружены возле пристани газового завода. Допрашиваемый с большой точностью рассказал о своих поездках, изложение его маршрута заняло 2/3 страницы типографского текста. Надо сказать, что "концы" он нарезал внушительные, крутился, как белка в колесе.

Был задан подозреваемому и вопрос о его возможном появлении 6 ноября на Чарльз-ривер-стрит (Charles river street – название этой улицы жители Бостона обычно сокращали до обычного Чарльз-стрит). Это был очень важный вопрос, поскольку полицейские не совсем понимали, когда Левитт Элли, если только он действительно убил Абию в интервале от 18 до 21 часа 5 ноября, избавился от тела?

Допрашиваемый уверенно ответил, что на Чарльз-стрит 6 ноября не появлялся. И поскольку вопрос этот на разные лады в последующем повторялся, уточнил, что на Чарльз-стрит он не был не только 6 ноября, но и всю последнюю неделю.

Надо сказать, что все эти рассказы о перемещениях выглядели очень весомо и правдоподобно. В них отсутствовали «провалы» времени, разрывы маршрута движения и прочие нестыковки. Сразу поясним, дабы избежать подозрений в умышленных недомолвках, что ответы Левитта о его разъездах 6 ноября были в последующем тщательнейшим образом проверены и опровергнуты не были. То есть слова подозреваемого либо получили полное подтверждение, либо не подтверждены, но признаны возможными. Левитт Элли на своём трудовом поприще ломового извозчика взаимодействовал с большим количеством людей – как грузчиками, помогавшими ему переносить тяжести, так и заказчиками. Перемещения такого человека отслеживались довольно просто, поскольку он практически всё время на протяжении своего трудового дня находился в обществе тех или иных людей. В поведении подозреваемого в тот день была обнаружена одна маленькая странность – чуть ниже о ней будет сказано особо – но она не отменяла того факта, что Левитт Элли в своём рассказе о перемещениях в тот день в целом оказался довольно точен. А этот вывод означал одно из двух – либо он не убивал Абию Эллиса [и тогда получалось, что полиция смотрит совсем не в ту сторону], либо он его убил, но очень хорошо подготовился к возможным вопросам. Во втором случае полиция упускала из вида нечто важное…

Посмотрим на карту Бостона, представленную ниже. Это карта 1852 г., на ней Ханнеман-стрит, где предположительно был убит Абия Эллис, ещё находится южнее южной границы города. Через 20 лет, ко времени описываемых событий, Бостон значительно расширился, и Ханнеман-стрит (она показана чёрным пунктиром) была уже глубоко внутри городской застройки. Посмотрев на карту, легко понять, что если убийца имеет намерение бросить труп в воду, то ему следует направиться к заливу Саус-бэй, расстояние до которого составляло 400 метров… ну пусть 500 или 600 с учётом огибания углов. Но топить труп в реке Чарльз, расстояние до которой 3 или даже 4 раза больше, крайне нерационально.

Карта Бостона 1852 г. позволяет наглядно представить взаимное расположение мест проживания Левитта Элли на Ханнеман-стрит (чёрный пунктир) и реки Чарльз, в водах которой были найдены бочки с трупом Абии Левитта. Знак * (звёздочка) показывает пристань газового завода в Кембридже, возле которой бочки с трупом были замечены и впоследствии подняты из воды. Река Чарльз отдалена от дома подозреваемого на довольно значительное расстояние [~1,8 км], быстро преодолеть которое гужевым транспортом представлялось весьма затруднительно [если не сказать невозможно]. Поскольку весь день 6 ноября подозреваемый провёл в центре Бостона, полиция сочла, что наилучшим местом сброса бочек с трупом в воды реки Чарльз могла стать улица Чарльз-ривер-стрит (или просто Чарльз-стрит). Она выделена на этой карте белым пунктиром. Кратчайшее расстояние между Ханнеман-стрит и Чарльз-стрит составляет 2 мили (~3,3 км).

Человек ленив, убийца ленив тоже! Кроме того, следует иметь ввиду, что мы говорим о времени, когда бочки с трупом следовало доставить к воде на телеге, а не в личном «пикапе» или в грузовом такси «Грузовичкофф». В реалиях тех лет имело большое значение, повезёт ли убийца свой груз на расстояние, скажем, 500 метров или же 2 км!

Отсюда возникал обоснованный вопрос, требовавший ответа: почему бочки были сброшены в реку Чарльз, а не в залив Саус-бэй и когда и как именно это было проделано?

По всему чувствовалось, что подозреваемый был готов к допросу, он отвечал уверенно, без долгих раздумий, однажды сказанное не видоизменял. Начальник полиции Сэвэдж, видя, что сбить с толку Левитта Элли никак не получается и допрос явно обречён на провал, обратился к допрашиваемому с вопросом, разрешит ли тот провести осмотр его дома и надворных построек? Левитт без колебаний согласился. Взяв с собою двух детективов – Вуда (Wood) и Хэма (Ham) – Сэвэдж отправился в обществе Элли на Ханнеман-стрит. Там к ним присоединился капитан Смолл (Small) с группой патрульных.

Осмотр, который правильнее было бы назвать обыском, привёл к обнаружению того предмета, которого якобы у Элли не имелось. Речь идёт о старом топоре, на отсутствии которого Элли настаивал несколькими часами ранее. Топор был передан на сохранение капитану Смоллу, а подозреваемому был, разумеется, задан вопрос о причине неточности его показаний. Левитт в ответ лишь пожал плечами и заявил, что считал топор пропавшим – ну а что тут ещё сказать?

Также во время обыска были обнаружены кое-какие деловые бумаги Левитта Элли. Поначалу казалось, что они будут способны помочь обвинению и подтвердят финансовое неблагополучие подозреваемого, но этого не произошло. После их изучения стало ясно, что Левитт в целом является человеком зажиточным – на его имя, в частности, была записана кое-какая недвижимость в штате Нью-Гэмпшир, а кроме того, он имел банковский депозит на 650$. Это были не то, чтобы фантастические сбережения, но учитывая, что семья Левитта вела очень экономный образ жизни и подозреваемый владел бизнесом, приносящим стабильный доход, стало ясно, что финансовый крах Элли отнюдь не грозил. Сделав этот вывод, детективы интерес к бумагам Левитта моментально потеряли.

После обыска – точнее, осмотра! – Элли был увезён из дома в полицию, где допрос его продолжился. Лишь в районе 21 часа он был отпущен домой, но с условием, что на следующий день явится к 9 часам утра в полицию для продолжения «беседы».

Мы можем только гадать, как развивалась бы «беседа» утром 9 ноября, но уже после того, как Левитт был отпущен домой, произошло нечто, прямо повлиявшее на события следующего дня. К начальнику полиции Бостона Эдвину Сэвэджу обратился полицейский Джон Перри (Jon W. Perry), сообщивший о том, что в среду 6 ноября около 14:30 он видел 2 бочки, плававшие в водах реки Чарльз. Полицейский в это время находился на дамбе Милл-дам (Mill-dam) [смотрите карту ниже]. Понаблюдав за бочками, Перри понял, что они поднимаются вверх по течению реки, поскольку с юго-востока задувал сильный ветер. Одна из бочек была больше другой по размеру и выглядела более погружённой в воду, чем другая, которая качалась на волнах, как поплавок. Перри отметил про себя этот факт, но никаких действий не предпринял, ибо контроль за состоянием акватории реки не входил в круг его служебных обязанностей.

Выйдя на службу на следующий день и узнав об обнаружении останков в Кембридже, Перри предположил, что увиденные им бочки являлись именно теми, в которые был помещён расчленённый труп. Полицейский вернулся на Милл-дам и осмотрел то место, откуда видел бочки. Неподалёку от створа шлюза, оборудованного в теле дамбы, он обнаружил мелкие щепки чёрного ореха и какого-то светлого дерева, породу которого определить не смог. По мнению Перри, он нашёл то место, где бочки были спущены с повозки и брошены в воду. Это предположение выглядело логичным – дорогу по дамбе возле шлюза перегораживал шлагбаум, возле которого дежурил патруль речной полиции, и преступник со своим страшным грузом, разумеется, не желал попадаться на глаза полицейским. Не доезжая до шлагбаума около 60 метров, он снял бочки с повозки и бросил в реку. Тёмной, холодной, дождливой ночью он мог действовать, не опасаясь быть замеченным, поскольку полицейские прятались от непогоды в сторожевой будке.

Сообщение наблюдательного патрульного полностью снимало проблему, связанную с Чарльз-ривер-стрит, которую подозреваемую Левитт Элли не посещал на протяжении всей недели с 1 по 8 ноября. Ведь Левитту незачем было приезжать на эту улицу – бочки он сбросил в реку Чарльз совсем в другом месте!

Приведенная ниже иллюстрация наглядно демонстрирует важность сделанного патрульным заявления. Ветер, дувший 6 ноября с юго-востока, погнал волны реки Чарльз против обычного направления движения воды, поэтому бочки с трупом Абии Эллиса поплыли не в сторону океана, а вверх по течению. Это кажется контринтуитивным, противоречащим нашему повседневному опыту, но именно так работает принцип наводнений на широких реках [например, именно ветер, направленный против течения – а вовсе не прилив! – вызывает наводнения на реке Неве в Санкт-Петербурге]. Преступник, бросивший бочки в реку, очевидно, рассчитывал на то, что они быстро попадут в океан, но не сделал необходимую поправку на направление ветра.

Бочки с трупом сначала поднялись вверх по течению реки Чарльз, а после того, как направление ветра во второй половине дня 6 ноября изменилось [он задул с юго-запада], бочки стали дрейфовать вниз. При этом ветер постепенно их прибивал к противоположному берегу реки, в силу чего они оказались в районе пристани газового завода, где и были замечены около 15 часов.

Карта Бостона 1852 г. показывает взаимное расположение объектов, о которых идёт речь в очерке. Знаком * обозначено место обнаружения кусочков дерева (щепы) возле ворот шлюза на дамбе Милл-дам, где предположительно бочки были сняты с повозки и брошены в реку Чарльз. Чёрный пунктир показывает движение бочек в воде – сначала под воздействием ветра, дувшего с юго-востока, вверх по течению реки Чарльз, а после перемены направления ветра – вниз, к пристани газового завода в Кембридже.

С учётом информации, полученной от патрульного Перри, перемещения бочек получали хорошее объяснение, гораздо более правдоподобное, чем для версии, при которой их сброс производился в районе улицы Чарльз-стрит.

Всё отлично сходилось!

Именно информация, сообщённая Джоном Перри, явилась той пушинкой, что окончательно склонила чашу колеблющихся весов в пользу того, что Левитт Элли мог быть убийцей Абии Эллиса и подлежит аресту.

Когда утром 9 ноября подозреваемый явился в здание полиции, как ему было приказано накануне, детективы приступили к допросу, уже зная, что по окончании оного – независимо от сознания или не сознания в совершении преступления! – Левитт будет арестован.

После напряжённого допроса, в ходе которого от подозреваемого не удалось добиться каких-либо признаний или неосторожных высказываний, детективы объявили Левитту, что тот арестован и домой более не вернётся.

Элли находился в камере в здании Департамента полиции, когда вечером того же дня в Бостоне начался чудовищный по своим масштабам пожар, вошедший в историю города как «Большой пожар» или «Великий пожар». Как стало ясно по результатам последующего расследования, очаг возгорания находился в подвале 5-этажного склада на углу улиц Кингстон и Саммер в центре города. Пламя было замечено немногим позже 19 часов. В то время в здании не было ни одного работника [всё-таки, речь идёт о субботнем вечере!], что послужило основанием подозревать поджог. Впрочем, виновный никогда не был установлен, как и истинная причина возгорания.

На протяжении последующих 12-15 часов огонь охватил территорию в 25 гектаров плотной городской застройки. По официальной статистике, пожар уничтожил 776 зданий и нанёс чудовищный урон местному бизнесу и городскому хозяйству. Точные убытки вряд ли возможно было установить, считается, что стоимость личного имущества, уничтоженного огнём, достигала 60 млн.$, а городского – 13,5 млн.$. На пожаре погибло 13 человек, чья личность была установлена, но имелся ряд неопознанных трупов, поэтому число жертв пожара обычно определяется в 20 человек.

Говоря о "Большом Бостонском пожаре" нельзя не упомянуть о том, что некоторая часть жертв и разрушений явилась следствием неразумных [мягко говоря] действий властей. Кому-то пришло в голову использовать для борьбы с огнём ударную волну от взрыва, произведённого в непосредственной близости от фронта горения. Надо сказать, что такая тактика действительно используется для тушения открытого горения газовых или нефтяных скважин, но для борьбы с огнём, распространяющимся широким фронтом, не годится. Тем не менее, светлые умы бостонских руководителей решили опробовать неизвестную им методику на собственном городе. Перед горящими зданиями стали размещать и подрывать бочки с порохом, которые пламя, разумеется, погасить не смогли, а вот близлежащие постройки успешно разрушали, зачастую травмируя их жителей, зевак и пожарных.

В общем, бостонские власти личным примером доказали всему миру, что дурак с гранатой, безусловно, опасен, но дурак с бочкой пороха – опаснее стократ.

Панорама сгоревшего Бостона утром 10 ноября.

Левитт Элли, переживший "Большой пожар" в камере, во время этих трагических событий повёл себя довольно интересно. Полицейские, наблюдавшие за поведением арестантов, отметили в своих рапортах, что Левитт страшно переживал из-за невозможности оказаться на улице. Ранее очень спокойный и рассудительный, в часы пожара он пришёл в страшное возбуждение и кричал полицейским через решётку, что по их вине лишается больших денег, поскольку в такую ночь мог бы заработать извозом 500$ или даже больше. Он был страшно разгневан из-за того, что арест лишил его возможности хорошенько заработать на людском горе.

Момент этот оказался очень интересен и впоследствии поведение Левитта в ночь «Большого пожара» использовалось как свидетельство его сквалыжности, или, выражаясь мягче, меркантильности. Комментировать эту историю вряд ли нужно, каждый вправе делать собственный вывод.

На протяжении ноября 1872 года детективы полиции Бостона, выполняя поручение окружного прокурора Джона Мэя (John W. May), продолжали сбор сведений, способных подтвердить виновность Левитта Элли в убийстве Абии Эллиса. Был выявлен ряд ценных свидетелей, сообщивших правоохранительным органам весьма ценную информацию.

В частности, детективам удалось разговорить некоего Джона Тиббетта (John Tibbett), одного из грузчиков, работавших на Левитта Элли. Выяснилось, что Джон являлся старым другом арестованного – они вместе росли в штате Нью-Гэмпшир, но затем их пути разошлись, поскольку Левитт в 1869 году перебрался в Бостон. В августе 1871 г. Тибетт ввиду разорения уехал из Нью-Гэмпшира и также отправился в Бостон, Левитт разрешил другу некоторое время пожить в своём доме и предложил работу грузчика. Для человека совсем без денег, каковым тогда являлся Джон Тибетт, эта помощь оказалась очень важна.

Рассказывая о событиях 5 ноября, Тибетт сообщил детективам, что в тот день в мастерской Шуллера были приобретены 3 бочки с опилками – 2 небольшие из белого дерева и 1 большая – из красного [тут сразу приходит на ум сообщение патрульного Джона Перри, рассказавшего об обнаружении на Милл-дам щепок 2-х разных видов – светлого дерева и тёмного]. Эти бочки были привезены на Ханнеман-стрит и занесены в конюшню.

Тибетт владел 1-м из 3-х ключей от конюшни и мог приходить в любое время, но Левитт сказал ему тем вечером, что можно идти отдыхать, поскольку работы больше не будет. Произошло это около 19 часов. Джон Тибетт отправился в дом и явился на конюшню только утром следующего дня. И бочек в конюшне уже не обнаружил.

Другое важное свидетельство предоставила полиции Эллен Келли (Ellen Kelley), соседка подозреваемого. Женщина проживала в доме №6 по Спринг-курт (Spring court), находившемся буквально в 30 футах (10 м ) от дома Элли. По словам Келли, около 19 часов 5 ноября она шла в местную церковь мимо домовладения Элли, и в конюшне последнего были слышны голоса, в частности, кто-то произнёс что-то вроде "God d-n you". Когда женщина шла обратно, то обратила внимание на то, что в конюшне горел свет. Спустя некоторое время, несколько позже 20 часов, Келли отправилась за водой и опять услышала некие звуки, доносившиеся из конюшни Левитта. Звук был похож на тот, что издают перекатываемые бочки.

Сообщение Эллен Келли было сочтено особенно важным потому, что подозреваемый во время допросов 8 и 9 ноября настаивал на том, что запер конюшню около 19 часов 5 ноября и отпер около 7 часов утра 6 ноября. И спрашивается, кто же тогда разговаривал в запертой конюшне и катал там бочки?

Ещё один свидетель – Уиллис Сэнборн (Willis H. Sanborn) – сообщил полицейским, что утром 6 ноября Левитт Элли появился возле своего дома около 8 часов утра. Сэнборн, владевший собственной лошадью и повозкой, время от времени помогал Левитту при выполнении крупных заказов. На утро 6 ноября у них была запланирована совместная работа и Сэнборн, согласно договоренности, прибыл на Ханнеман-стрит к 07:15. Там он обнаружил Куртиса, младшего сына Левитта, и грузчика Тиббетса, однако сам Левитт Элли отсутствовал. Он появился лишь около 8 часов утра, подъехав со стороны Вашингтон-стрит. Но и после этого все они оставались на месте, дожидаясь явки ещё одного грузчика, который прибыл спустя четверть часа.

В надёжности показаний Сэнборна можно было не сомневаться, поскольку свидетель хорошо знал Левитта Элли, был с ним очень дружен и ранее даже несколько месяцев работал на него грузчиком. Сэнборн был очень точен в деталях и заявил, что Левитт в тот день управлял повозкой, выкрашенной в красный цвет, и запряжена в неё была вороная кобыла. Это была единственная лошадь Элли, не болевшая в то время лошадиным гриппом.

Это свидетельство хорошо дополняли показания некоего Джорджа Армстронга (George L. Armstrong), по словам которого Левитт Элли вместе со своей повозкой утром 6 ноября в период с 07:30 до 8 часов находился возле бильярдной мастерской Шуллера. Армстронг владел магазином, находившимся неподалёку, расстояние между его магазином и мастерской составляло буквально 20 футов, то есть 6 метров [адрес магазина Армстронга: Вашингтон стрит, дом №1043]. Армстронг, хорошо знавший Левитта Элли, перебросился с последним парой фраз. По словам свидетеля, Элли никуда не спешил и выглядел совершенно спокойным. Во время их разговора в повозку Левитта загрузили бильярдный стол, Армстронг наблюдал за тем, как это осуществлялось, и заверил детективов, что никаких бочек в повозке не было.

В скором времени детективы полиции Бостона получили и иные немаловажные свидетельства.

Младший сын подозреваемого Куртис после ареста отца дал довольно неудачные показания, заявив, что утром 6 ноября заметил следы крови на рубашке отца в районе груди. Куртис заинтересовался происхождением пятен, и отец ответил, что это была кровь из ноздрей лошади. Сын, по-видимому, полагал, что этими показаниями поможет отцу, но в действительности они сильно повредили Левитту, поскольку убедили детективов в справедливости их предположения об убийстве и расчленении тела Эллиса именно вечером 5 числа.

Кроме того, рубашка со следами крови на груди при обыске дома Левитта Элли найдена не была. А это означало, что подозреваемый не просто одел чистую рубашку после замечания сына, но и потрудился над тем, чтобы избавиться от старой. В отношении нижнего белья он подобной предусмотрительности не проявил, очевидно, не предполагая, что в скором времени ему придётся раздеваться в полиции, где его одежда будет подвергнута внимательному осмотру.

Напомним, что на допросе в полиции Левитт ничего не говорил о крови из ноздрей лошади, а уверял, что кровь попала на его нижнее бельё во время противогриппозной вакцинации лошадей. Таким образом, показания отца и сына вступали в явное противоречие.

Имелся и другой нюанс, связанный с пресловутой вакцинацией. Левитт утверждал, будто не помнит, когда именно она проводилась в последний раз, но расплывчато говорил о конце октября, возможно, 31 октября. Однако, забегая немного вперёд, сообщим, что детективам удалось отыскать ветеринара, из записей которого следовало, что лошадей подозреваемого он вакцинировал… 24 сентября! Расхождение в датах следует признать очень сильным. Такое расхождение порождало множество оправданных вопросов. К ним следовало добавить ещё один безответный и вполне оправданный вопрос уместный вопрос: неужели Левитт Элли ходил в запачканном кровью нижнем белье почти 6 недель [если отсчитывать со времени вакцинации 24 сентября]?

Впрочем, сейчас мы немного забежали вперёд, нарушив хронологию повествования.

Другим свидетельством, усилившим подозрения в адрес Левитта, явился рассказ одного из жителей города о том, будто он видел, как 6 ноября Элли расплатился с неизвестным, передав тому 30$ – очень значительную сумму по меркам того времени. Левитт отрицал, что подобный эпизод имел место в действительности, настаивая на том, что свидетель ошибся. Тем не менее, полиция всё более укреплялась во мнении, что подозрения в отношении Левитта оправданны.

В понедельник 11 ноября Элли перевели из полицейского участка в Кембридже, где он содержался, в Бостон, где должно было пройти Большое жюри. В тот же день у подозреваемого появились адвокаты Льюис Стэкпол Дэбни (Lewis Stackpole Dabney) и Густав Сомерби (Gustav A. Somerby). Как станет ясно из дальнейшего, именно они станут героями этой весьма незаурядной истории, хотя в ту минуту, разумеется, никто не мог предполагать ни её исхода, ни той роли, какую придётся сыграть этим людям.

На следующий день Абия Эллис был похоронен в местечке Фрицвилльям (Fitzwilliam) в штате Нью-Гэмпшир. Для этого расчленённые останки пришлось перевезти в закрытом гробу по железной дороге за 80 км от Бостона и далее по просёлочным дорогам доставить на кладбище, на территории которого Эллисы на протяжении нескольких поколений владели большим участком земли.

Лаконичное газетное сообщение о предании земле тела Абии Эллиса 12 ноября 1872 г.

Могила этого человека сохранилась доныне, она находится в ряду других захоронений семьи Эллис. Сейчас мало кто знает, что это место можно назвать без преувеличения историческим, ведь с ним связан сюжет, достойный того, чтобы остаться в мировой истории уголовного сыска!

Продолжая сбор всевозможной информации о жизни и финансовых делах Левитта Элли, полиция установила, что старшая из дочерей подозреваемого была на сносях. Подозреваемый ждал внука и говорил о намерении сделать первенцу хороший подарок. Очевидно, это обстоятельство должно было влиять определенным образом на Левитта и могло быть одним из мотивов убийства кредитора.

Кроме того, после долгой и скрупулёзной калькуляции приходов и расходов Левитта Элли за последние годы, детективы пришли к выводу, что общая величина его долгов должна была составлять около 2 тыс.$, что следовало признать очень значительной суммой.

Могила Абии Эллиса на кладбище в районе Фрицвилльям, округ Чешир, штат Нью-Гэмпшир сохранилась до настоящего времени.

Полиции важно было отыскать свидетелей, видевших подозреваемого на дамбе Милл-дам, либо на подъездах к ней. И такой свидетель был найден!

Некий ломовой извозчик Франклин Рэмселл (Franklin A. Ramsell) явился в полицию и заявил, что «после 8 часов утра» 6 ноября двигался со своей повозкой по Милл-дам-роад, дороге, проложенной поверху дамбы, и у её южной оконечности встретил повозку… с 2-я бочками, прикрытыми зелёным ковром! Повозка ехала встречным курсом, то есть в направлении дамбы и не привлекла поначалу особого внимания свидетеля. Однако через некоторое время, когда Рэмселл возвращался обратно, он повторно встретил ту же повозку, которая теперь двигалась по Паркер-стрит (Parker str.) в направлении от дамбы. И бочек в повозке теперь не было!

Сообщение это по понятным причинам чрезвычайно заинтересовало детективов Сэведжа и они постарались выжать из свидетеля максимум информации. Франклин Рэмселл сообщил, что одна из бочек была больше другой, они имели разный цвет – одна казалась светлой, другая тёмной. Свидетель даже заверил, что сможет опознать ковёр, который покрывал бочки. Однако возницу свидетель опознать не мог и честно это признал, по его словам мужчина сидел, надвинув шляпу на глаза и низко опустив голову. Также свидетель не мог описать одежду подозрительного возницы, точнее, описание это имело самый общий характер и ничего полиции не давало.

Наконец, имелась ещё одна немаловажная деталь, на которую сейчас следует обратить внимание. По словам Рэмселла, он начал движение по Милл-дам-роад в 8 часов утра (дословно»(…) going over the Mill-dam road; started at eight o’clock (…)»), но точное время встреч с подозрительным возницей назвать не мог и даже не пытался это сделать. Скорость движения груженой повозки составляла по общему мнению ~1,2 мили в час (менее 2 км в час), поэтому для определения времени встречи свидетеля с подозрительным возницей требовалось провести кое-какие вычисления.

Эта иллюстрация позволяет лучше понять содержание показаний Франклина Рэмселла. Цифра 1 показывает расположение батопорта (герметичных ворот) на Милл-дам, где находился шлагбаум и будка для наряда речной полиции. Цифра 2 обозначает приблизительное место обнаружения бочек с расчлененным трупом у пристани газового завода в Кембридже. Знак * (звёздочка) показывает место на дамбе Милл-дам, где патрульный Джон Перри обнаружил щепки светлого и тёмного дерева. Полицейские считали, что именно там убийца снял бочки с трупом с повозки и столкнул их в воду. Место это было удалено от шлагбаума приблизительно на 60 метров. Чёрный пунктир показывает Ханнеман-стрит, где проживал подозреваемый Левитт Элли. Белый пунктир обозначает Чарльз-ривер-стрит – ту самую улицу, которая первоначально считалась местом сброса бочек в воду. Как видно, показания Рэмселла о встрече с одной и той же повозкой на дамбе и на Паркер-стрит, отлично вписывались в версию о причастности Левитта Элли к убийству Абии Эллиса.

Но сделать это корректно представлялось затруднительно по той простой причине, что точные места встреч были неизвестны. Показания Рэмселла в этой части теряли чёткость и становились довольно неопределенны.

После некоторых размышлений над словами свидетеля, Сэвэдж и его подчиненные решили отнести обе встречи к довольно широкому интервалу времени от 9 до 10 часов утра. Полицейские оказались до такой степени заворожены рассказом ценного свидетеля, буквально свалившегося на них, как снег на голову, что не поленились отвезти Франклина Рэмселла в дом Левитта Элли, где предъявили для опознания целый ворох всевозможных попон, ковров, ковриков, одеял и пледов, которыми можно было бы [теоретически] накрывать перевозимый груз. Рэмселл с некоторыми оговорками опознал старый зелёно-коричневый ковёр, что детективы, разумеется, сочли несомненным успехом.

Но рассуждая объективно, следовало признать, что это опознание, как и появление такого удобного свидетеля, рождало большое количество вопросов. Само по себе то, что Рэмселл рассмотрел и запомнил бочки, накрытые ковром (!), но при этом не обратил внимание на извозчика, выглядело как-то неубедительно и казалось сомнительным. Ещё более сомнительным выглядело то, что свидетель опознал ковёр – всё-таки, человеческий мозг обычно не фиксирует такие детали! Но на том этапе расследования никто особенно не задумывался над тем, насколько достоверным может быть сообщение Рэмселла. Показания этого свидетеля были восприняты совершенно некритично.

Полиция потратила немало сил на выяснение того, где и когда Абия Эллис был замечен в последний раз. Понятно, что в интересах следствия, уже сосредоточившегося на Левитте Элли, было бы очень желательно отыскать свидетеля, видевшего, как убитый входил в дом предполагаемого убийцы или, по крайней мере, находился неподалёку от него. Однако такого свидетеля отыскать не удалось.

Детективы получили сообщение, согласно которому Абия Эллис около 19 часов покинул таверну в доме №3 по Смит-стрит (Smith str.), где он ужинал. Это было последнее место, где убитого в последний раз видели в добром здравии – далее след потерпевшего терялся. Расстояние от таверны до дома Левитта Элли составляло 1 милю (~1,6 км.), что было довольно далеко. Улицы Бостона были плохо освещены, начало ноября ознаменовалось продолжительными ежедневными дождями, тучи висели над городом постоянно. Двигаясь по тёмным улицам на южной окраине города, Абия Эллис мог попасть под горячую руку какого-нибудь портового грузчика, местного работяги или бандита, которых тогда в Бостоне было немало. Город в те годы был наводнён разного рода криминальной публикой, промышлявшей кражами на железной дороге, в порту, с многочисленных складов и т. п. В интересах следствия было максимально «сблизить» предполагаемого убийцу с жертвой, однако в желаемом для следствия виде эту задачу решить не удалось.

Да и сам ужин в таверне на Смит-стрит рождал определенные сомнения в том, что там видели именно Абию Эллиса. В своём месте мы ещё скажем несколько слов о содержимом желудка убитого, пока же просто отметим, что меню его предполагаемого последнего ужина не соответствовало тому, что зафиксировала служба коронера.

Таким был Бостон до телефонов, трамваев, метро и автомобилей (фотографии относятся к последней трети XIX-го столетия).

В общем, в этой части следствие несколько «провисало». Тем не менее, окружной прокурор Мэй (May), деятельно руководивший расследованием, был полон оптимизма и не выказывал ни малейших сомнений в том, что правоохранительные органы взяли нужный след и безошибочно назовут убийцу. И даже не просто назовут, но и докажут его вину в суде.

В целом следствие в те ноябрьские дни велось весьма энергично и результативно. Газеты регулярно оповещали как жителей Бостона, так и других регионов страны о ходе расследования, и это явилось одной из причин того, что правоохранительные органы не сталкивались с затруднениями при поиске свидетелей.

Свидетельских показаний было не мало, а напротив, много, что создавало известные трудности по их приведению в единую непротиворечивую последовательность.

Работа Большого жюри округа Саффолк, которому предстояло оценить собранный прокуратурой обвинительный материал для решения вопроса о последующей передаче дела в суд, началась 2 декабря 1872 г. Принимая во внимание, что с момента взятия подозреваемого под стражу минуло более 3-х недель, следует признать, что Большое жюри начало свою работу по этому делу с задержкой [обычно этот интервал много короче]. Задержка явилась следствием «Большого пожара», повлиявшего на все стороны городской жизни, в т.ч. и на функционирование правоохранительных органов.

Доклад с обзором собранных следствием материалов делал помощник окружного прокурора Хорас Чини (Horace R. Cheney). Подозреваемый не отказался от дачи показаний – хотя и имел на это полное право – и заявил о своей полной невиновности. Он сделал ряд важных заявлений, в частности, по его словам, 5 ноября он встречался с убитым возле Хэммонд-парка (Hammond park). Встреча произошла в 14 часов, то есть задолго до убийства [напомним, Абию видели живым спустя 5 часов!]. Встреча прошла совершенно обыденно, без каких-либо эксцессов. Левитт, настаивал на том, что передал Абие 90$ наличными и спокойно уехал.

Во второй половине ноября 1872 г. в различных газетах, как Массачусетса, так и других штатов, появилось довольно много публикаций, посвященных расследованию убийства Абии Эллиса. Даже «Большой пожар» Бостона не особенно отвлёк читателей от загадок этой необычной истории. Слева: начало большой статьи с говорящим заголовком «Бостонская бойня» в газете «Chicago daily tribune» от 15 ноября. Справа: статья в «Daily Kennebec journal» в номере от 21 ноября под названием «Убийство на реке Чарльз».

Левитт Элли держался с большим достоинством и выглядел совершенно спокойным. Это до некоторой степени сбивало с толку, если бы не внушительность обвинительного материала, представленного прокуратурой, Большое жюри с немалой вероятностью могло бы дело в отношении Левитта остановить. Однако помощник окружного прокурора Хорас Чини оказался очень убедителен и полностью разрушил позитивное впечатление, произведенное подозреваемым. Он вывалил в уши членам жюри такой поток разнообразной информации и вызвал на заседания такую толпу свидетелей, что членам Большого жюри осталось лишь сдаться и полностью признать все доводы обвинения.

9 декабря 1872 г. старшина Большого жюри Артимус Холден (Artemus R. Holden) подписал «индайктмент» («indictment» – обвинительное заключение), в котором признавал собранный окружной прокуратурой материал исчерпывающим и достаточным для поддержания в суде обвинения Левитта Элли в убийстве Абии Эллиса.

Может показаться удивительным, но произошедшее не вызвало особого ажиотажа в прессе, наверное, потому, что подобный исход представлялся ожидаемым. Сенсацией стал бы, как раз, обратный результат – снятие с Левитта обвинений.

13 декабря вердикт Большого жюри был официально передан в канцелярию Верховного суда округа Саффолк. Левитт Элли оставался в тюрьме, и будущность его рисовалась в самом мрачном свете.

Краткое упоминание в газете «The Portland daily press» в номере от 10 декабря 1872 года о работе Большого жюри округа Саффолк, рассматривавшего обвинительный материал по делу об убийстве Абии Эллиса. То, что собранное окружной прокуратурой «тело доказательств» было признано достаточным для передачи дела в суд, оказалось вполне ожидаемым и не вызвало особого интереса журналистов и публики. Данному делу был посвящен всего один абзац, причём даже не первый.

У обвиняемого совсем не оставалось денег. Младший брат Джон Элли, который должен был каждый месяц выплачивать некоторую сумму от проданного Левиттом участка земли в Нью-Хэмпшире, предложил вместо денег вексель с обязательством погашения долга через год. Фактически это клочок бумаги, который ничего не стоил, в современной России подобную манипуляцию называют «кидаловом». Деловые партнёры арестанта испытывали серьёзные затруднения с оплатой уже выполненных работ и просили об отсрочке. В этой ситуации Левитт был вынужден объявить о том, что неспособен оплачивать услуги адвокатов. Он официально обратился в окружной суд с просьбой оплатить по стандартным расценкам работу защитников. 11 января 1873 г. судья Мортон постановил удовлетворить ходатайство обвиняемого. Адвокаты Дабни и Сомерби продолжали представлять интересы Левитта Элли, только теперь они работали за казённый счёт.

Что ж, нельзя не признать, что это было довольно гуманно!

Процесс по обвинению Левитта Элли в убийстве Абии Эллиса открылся в здании окружного суда 3 февраля 1873 г. Председательствовал на процессе судья Джон Уэллс (John Wells), подменным судьёй был назначен Маркус Мортон (Marcus Morton). Обвинение решил возглавить Генеральный прокурор штата Массачусетс Чарльз Трейн (Charles R. Train), и решение это, разумеется, не было спонтанным.

Трейн являлся большим политиком, человеком с серьёзными связями, деньгами и огромными амбициями. Уже в возрасте 30 лет он стал депутатом парламента штата Содружество Массачусетса от Республиканской партии и в дальнейшем оставался в числе её высшей номенклатуры. На своём политическом поприще Трейн занимался всяким – он был окружным прокурором, входил в администрацию Бостона, где возглавлял важнейший с точки зрения финансирования Комитет по общественным зданиям и территориям (Committee on Public Buildings and Grounds), некоторое время занимал должность заместителя Генерального прокурора штата. Во времена Гражданской войны Чарльз Трейн даже отправился воевать, но, разумеется, не с ружьём в руках с примкнутым штыком, а при штабе. Около полугода он являлся адъютантом главкома союзной армии Джорджа Бринтона МакКлеллана (George Brinton McClellan). После того, как МакКлеллан был отставлен от должности, Чарльз Трейн потерял интерес к войне и вернулся к созидательному труду в тылу.

Хотя личная поддержка обвинения в суде не входила в круг должностных обязанностей Генерального прокурора штата, Трейн решил принять участие в процессе. Логика его была более чем прозрачна – убийство Абии Эллиса стало широко известно, интерес к нему огромен, обвинительный материал собран солидный и убедительный, осуждение обвиняемого предопределено отлично проведенным расследованием… Так чего ещё надо для репутации блестящего политика?! Следовало лишь явиться в суд, немного попинать обвиняемого, отправить его на виселицу, а потом всю оставшуюся жизнь рассказывать репортёрам и избирателям о неустанной борьбе на ниве обеспечения безопасности и порядка населения.

Генеральный прокурор Массачусетса Чарльз Трейн в начале 1873 года выступил на процессе Левитта Элли главным обвинителем.

Помощником обвинителя выступал Джон Мэй (John W. May), окружной прокурор округа Саффолк – тот самый человек, что и провёл собственно расследование. Наверное, Мэю было обидно, что Генеральный прокурор цинично отодвинул его на второй план, ибо лавры разоблачителя гнусного убийцы по праву должны были достаться Мэю, но… но против высокого начальства не попрёшь, и окружному прокурору пришлось довольствоваться ролью "второй скрипки".

То, что обвинение поддерживал лично Генеральный прокурор штата, ничего хорошего Левитту Элли не сулило. Ясно было, что за проигрышное дело Генпрокурор браться бы не стал, то, что Чарльз Трейн решил покрасоваться в суде, означало его непоколебимую уверенность в вынесении обвинительного приговора.

Судебный процесс открылся традиционной процедурой – избранием жюри присяжных. С этим делом было покончено на удивление быстро – менее чем за 1,5 часа. Иногда на остро конфликтных [спорных] процессах выборы жюри растягиваются на несколько заседаний и протекают в обстановке крайнего нервного напряжения всех участников. В данном же случае всё прошло на удивление спокойно и даже рутинно.

После выбора жюри присяжных окружной прокурор Джон Мэй ознакомил присутствующих с обвинительным заключением. В нём он восстановил картину убийства, каковой та была, по мнению стороны обвинения.

Надо сказать, что реконструкция, нарисованная прокурором, выглядела довольно необычно. Собственно о преступлении в версии обвинения не говорилось вообще ничего, из обвинительного заключения невозможно понять откуда и куда двигался потерпевший, как он оказался на месте убийства, почему он там оказался, когда это произошло. Сначала прокурор Мэй сообщил суду об обнаружении в бочках клочка бумаги с адресом мастерской Шуллера, затем безо всякой связи перескочил на следы крови в конюшне в Левитта Элли, а затем бодро принялся рассказывать как именно последний избавлялся от расчлененного трупа жертвы.

По версии обвинения, подсудимый немногим ранее 5 часов утра 6 ноября отправился в конюшню, там некоторое время расчленял труп Абии Эллиса, рассовывал останки по бочкам и запрягал лошадь, а около 06:40 выехал с территории двора с 4-я бочками в повозке. Если читать обвинительное заключение строго формально, то можно подумать, что подсудимого обвиняли в расчленении и сокрытии трупа, поскольку про сам акт убийства там не было вообще ни единого слова! В любом документе такого рода должно присутствовать [хотя бы в предполагаемой форме] указание на место и время встречи убийцы и его жертвы и объяснение природы возникшего конфликта – в данном же случае ничего этого в обвинительном заключении прописано не было.

Говоря о перемещениях Абии Эллиса вечером 5 ноября – то есть в день убийства – окружной прокурор признал, что тот находился довольно далеко от дома Левитта (~1,6 км по прямой, а реально – больше) и обвинение не может сказать, где и когда произошла встреча убийцы и жертвы. Этот довольно неловкий для обвинения момент Джон Мэй обыграл весьма коряво, заметив: «Как они встретились и что последовало далее, известно только Абии Эллису и Богу» («How they met and what transpired was knowm only to Abijah Ellis and to God»). Формулировки такого рода в суде, конечно же, звучат совершенно неуместно.

Документ, зачитанный окружным прокурором, выглядел очень странно даже по меркам того времени. Но не зря же говорят «хозяин – барин!», коли Генеральный прокурор штата считает возможным выходить в суд с таким обвинительным заключением, то почему бы и нет?!

Далее начался вызов и заслушивание свидетелей обвинения. Сначала это были рабочие газового завода, обнаружившие плававшие в воде бочки и извлекавшие их из воды – Стефен МакФэйден (Stephen McFaden), Уилльям Голдспринг (William Goldspring) и Уилльям Хэзлитт (William Hazlitt), – потом последовали полицейские из Кембриджа, прибывшие на пристань – Джон Милликен (John S. Milliken) и Мозес Чайлд (Moses M. Child). На этом этапе ничего особенно интересного или необычного не происходило – показания этих свидетелей в очерке рассмотрены.

После этого последовал допрос владельца мастерской по производству бильярдных столов Питера Шуллера и его сына Мишеля. Внимание суда стало постепенно перемещаться к фигуре обвиняемого, который, как мы знаем, вёл со свидетелями кое-какие дела. Мишель подтвердил в суде, что 5 и 6 ноября Левитт Элли приезжал к ним, покупал сначала опилки, а затем забирал бильярдный стол. Всякий раз в повозке Левитта находился 1 рабочий. Забрав утром 6 ноября бильярдный стол, Левитт возвратился в тот же день около полудня.

В зале суда находились улики, разложенные на нескольких столах. Мишелю предложили посмотреть на них и ответить на ряд связанных с ними вопросов. В числе улик находился фрагмент деревянной галтели (украшения стола сложного профиля), посмотрев на который свидетель заявил, что узнаёт улику – такие детали использовались в их мастерской, более того, в их мастерской они изготавливались. Дальше, однако, последовал неприятный для обвинения казус, который можно было счесть своего рода предостережением.

Посмотрев на опилки, вываленные горой на одном из столов, Мишель неожиданно заявил, что они не похожи на отходы их производства. Это было явно не то, что проводивший его допрос Чарльз Трейн рассчитывал услышать! Он моментально задал вопрос на другую тему, но этот мелкий эпизод с очевидностью продемонстрировал не иллюзорную возможность того, что судебный процесс преподнесёт неожиданные для всех сюрпризы.

Мишеля Шуллера спросили о происхождении клочка синей бумаги с адресом их мастерской, найденного в одной из бочек с частями трупа. Свидетель ответил, что в подобную синюю бумагу обычно заворачиваются бандероли, приходящие по адресу мастерской. Последняя такая бандероль стоимостью 31$ была получена 18 октября 1872 г., то есть примерно за 3 недели до убийства Абии Эллиса.

Второй день суда начался с допроса Джона Тиббетса (John Tibbetts), того самого грузчика Левитта Элли, что являлся его многолетним другом и приехал в Бостон из Нью-Гэмпшира. Свидетель покинул конюшню в 19 часов 5 ноября, причём сделал это в обществе Анны, младшей из дочерей обвиняемого, и более не возвращался, а потому ничего особенно важного он теоретически сказать не мог. Однако в действительности его показания оказались очень и очень любопытны!

Прежде всего, Тиббетс заявил, что участвовал в перевозке бочек с опилками, купленных 5 ноября в мастерской Шуллера. По его словам, по прибытии в конюшню содержимое 2-х бочек тут же было засыпано в стойла – 2-х лошадей – это сделал Тиббетс лично при помощи Левитта. Так в этой части он подтвердил, вроде бы, заявление Мишеля Шуллера о том, что опилки, найденные в бочках с трупом, не соответствуют опилкам из бильярдной мастерской.

Однако дальше стало интереснее! Когда зашла речь об опознавании улик, представленных суду, Джон Тиббетс заявил, что топор, выставленный на всеобщее обозрение, не соответствует тому новому топору, что имелся в доме Левитта, но впоследствии пропал. Пропавший топор имел рукоять, выкрашенную красной краской.

Это уточнение явно оказалось неожиданным для обвинения, но допрашивавший Тиббетса Генпрокурор попытался сделать хорошую мину при плохой игре, для чего заговорил об исчезновении топора после 5 ноября [т.е. предполагаемого времени убийства Абии Элли и расчленения его трупа в конюшне обвиняемого]. Свидетель согласился с тем, что топор действительно пропал, вот только случилось это вовсе не 5 ноября, а… после 9-го! Тиббетс уверенно заявил, что 9 ноября занимался починкой лошадиной упряжи и пользовался топором. В тот день Левитт Элли был взят под стражу, в дом явились полицейские, которые провели обыск, и вот тогда-то топор и пропал! Выглядело это так, словно полицейские сами же топор и прихватили – Тиббетс, разумеется, этого не сказал, но подтекст оказался более чем ясен.

Это утверждение свидетеля имело ещё и тот неприятный аспект, что ранее конюшню осматривал начальник полиции Эдвард Сэвэдж с помощниками. Начальник полиции решил, что топора нет, а топор, оказывается, оставался тогда ещё на месте!

Как-то нехорошо получалось, правда?

Удивительные откровения Тиббетса на этом отнюдь не закончились. Посмотрев на бочки, в которых были найдены части тела Абии Эллиса, свидетель неожиданно заявил, что это не те бочки, которые 5 ноября были получены в мастерской Шуллера. А когда допрашивавший его Генпрокурор попытался оспорить это утверждение, Тиббетс спокойно возразил, сказав, что он их, вообще-то, носил. Дескать, я их носил, я знаю…

Чарльзу Трейну пришлось срочно сглаживать неловкий момент, для чего он перевёл допрос на обсуждение материального положения обвиняемого. Однако и тут свидетель брякнул такое, что Генеральный прокурор явно не желал слышать. По словам Тиббетса, некий джентльмен по фамилии Остин (mr. Austin) попросил у Левитта Элли 2 или 3 ноября деньги в долг, а Элли ответил, что дать не может, поскольку 5 числа ему предстоит встретиться с кредитором и вернуть тому 50$. А это были большие деньги! Он вёл бизнес, осуществлял текущие платежи, гасил долг… и всё с деньгами у Левитта Элли было нормально.

Этот допрос с очевидностью показал недостаточную подготовку процесса со стороны обвинения. Вызывающая свидетеля сторона [обвинение или защита – неважно!] должна хорошо знать, что именно будет говорить свидетель. Допрашивающий должен быть готов к различным вариантам ответов "своего" свидетеля, впрочем, свидетеля противной стороны тоже.

Уже на 2-й день суда над Левиттом Элли стало ясно, что сторона обвинения явно не доработала и плохо подготовилась к допросам.

И вот тут, конечно же, возникала интрига. Какие сюрпризы таило продолжение суда?

Далее последовал допрос Эллен Келли (Ellen Kelley) – той самой соседки обвиняемого, что слышала подозрительные звуки [разговор мужчин, звук перекатываемых бочек и пр.] около 19 часов в день убийства. Она почти дословно повторила свои показания, данные во время расследования и в ходе заседания Большого жюри, так что никаких неприятных сюрпризов в суде не последовало. Это было очень хорошо, поскольку обвинение рассматривало Келли как очень важную свидетельницу и придавало её словам большое значение.

После неё в зал был вызван Уилльям Веллингтон (W.W. Wellington), врач коронерской службы из Кембриджа. Это именно он приезжал на пристань газового завода после поступления сообщения об обнаружении бочек с фрагментами человеческого тела. Доктор обстоятельно рассказал об исследовании останков, одежде, найденной в бочках, а также различном мусоре, оказавшемся в бочках и переданном полиции.

Допрос не сулил никаких неприятных для обвинения сюрпризов, но таковые случились! Адвокат Дабни, явно хорошо подготовившийся к процессу и прекрасно осведомленный о множестве важных деталей, во время перекрёстного допроса доктора Веллингтона заговорил о часах, который последний получил от Бракетта (J.Q.A. Brackett), одного из руководителей газового завода. Этот человек в числе первых прибыл на пирс после подъёма из воды бочек, и именно по распоряжению Бракетта была вызвана полиция после того, как бочки были открыты. То есть Бракетт находился на пристани ещё до появления доктора и был свидетелем того, как из перевёрнутой бочки выпали части человеческого тела. На том месте, где лежало содержимое одной из бочек, Бракетт поднял карманные часы, которые и передал Веллингтону после появления последнего на пирсе.

Льюис Дабни, один из защитников Левитта Элли.

Веллингтон подтвердил факт получения часов и признался, что, по его мнению, эти часы принадлежали убитому. После этого он согласился с тем, что остановка часов в момент нападения представляется ему вполне вероятной. Современному читателю следует помнить о том, что нынешние механические часы весьма далеко ушли от своих предков. Сейчас механизмы и корпуса даже сравнительно простых часов выполняются антимагнитными, пыле- и влагозащищёнными, ударостойкими. В XIX столетии уровень развития точной механики не обеспечивал рядовым карманным часам высокий уровень защиты от ударных нагрузок – часы останавливались даже при падении с незначительной высоты (менее 1 метра). Для человека того времени представлялось очевидным, что если владельца часов ударили по голове и он неконтролируемо упал, то часы должны будут остановиться.

Что доктор Веллингтон и подтвердил.

Адвокат после этого поинтересовался тем, какое же время показывали часы, полученные доктором от Бракетта? Веллингтон ответил, что часы показывали 11 часов. Но ответ этот радикально противоречил версии обвинения, ведь согласно предположениям окружной прокуратуры смерть Абии Эллиса последовала много ранее – в 8 часов вечера, может быть, в 9, но никак не в 11. Эллен Келли, допрошенная немногим ранее, вообще говорила о подозрительных звуках, услышанных около 7 часов вечера!

Самое интересное заключалось в том, что сторона обвинения попыталась скрыть существование часов, прекрасно понимая, что эта улика работает против предложенной прокуратурой версии событий. Картина получалась неприглядной – про фрагмент галтели, найденной в бочке, обвинение прекрасно помнит и не забывает спросить свидетеля, а вот про часы [такую важную улику!] забывает, так что ли?!

Нельзя не признать того, что адвокат Дабни этим допросом забил противнику прекрасный гол, показав суду и присяжным, насколько цинично сторона обвинения манипулирует материалами дела, выпячивая одни детали и замалчивая другие.

Далее последовал допрос городского чиновника Уилльяма Джексона (William S. Jackson), представившего план района Ханнеман-стрит и домовладения Левитта Элли. Это был сугубо технический свидетель, и он появился в зале суда буквально на 5 минут.

А потом пришёл черёд извозчик Франклина Рэмселла (Franklin A. Ramsell), того самого, что видел некую повозку с бочками на дамбе, а чуть позже – ту же самую повозку, но уже без бочек. Рэмселл рассматривался обвинением в качестве одного из важнейших свидетелей, напомним, что именно «под него» была выстроена вся версия окружной прокуратуры.

Но прежде чем перейти к разбору того, что произошло в суде далее, следует сделать небольшое отступление. Есть такая специфическая категория людей, которая в силу неких внутренних психологических установок видит себя эдакими «ниспровергателями авторитетов», или, если угодно, знатоками всего и вся. Читатели с опытом общения в интернете, несомненно, сталкивались с персонажами такого сорта – они склонны к ведению полемики в конфронтационном ключе и свои субъективные суждения преподносят как истину в последней инстанции. Причём, как правило, пишут они на такие темы, в которых ничего не смыслят, а потому генерируют глупости. Причиной такого поведения являются как, мягко говоря, невеликий ум, так и психологические комплексы, обусловленные непризнанием окружающими их достоинств [достоинства эти по преимуществу существуют лишь в головах таких вот персонажей, но объяснить им это невозможно]. Причём следует понимать, что сейчас речь идёт не о «троллях», то есть людях, искусно раздражающих собеседника и тонко высмеивающих его на публике, а именно о тех, кто берётся с самым серьёзным выражением лица рассуждать о том, в чём ничего не смыслит.

Замечательным примером такого персонажа является лирический герой рассказа Василия Шукшина "Срезал". Если вы читали этот рассказ, то сразу же поймёте мою мысль, если нет, то прочтите – в образе Глеба Капустина выразительно показан тот типаж ехидного демагога, о котором ведётся речь. Для юристов персонажи такого сорта неудобны и даже опасны, ввиду неспособности признавать ошибки. Если обычного человека можно убедить в том, что те или иные его утверждения ошибочны, бессмысленны либо вообще невозможны, то с шукшинским Глебом Капустиным конструктивное взаимодействие невозможно ввиду его невежества и закомплексованности.

Франклин Рэмселл являлся таким вот "Глебом Капустиным", разумеется, с поправкой на время и место. И это очень важно, потому что поведение этого человека напрямую повлияло на криминальный сюжет, которому посвящён настоящий очерк.

О чём идёт речь?

Рэмселл во время дачи показаний Большому жюри в ноябре 1872 года чуть-чуть видоизменил свои первоначальные показания, данные полиции ранее. Первая версия его повествования о событиях утра 6 ноября в своём месте была подробно изложена, но по прошествии десяти дней свидетель надумал чуть-чуть её дополнить. А именно – выступая перед Большим жюри, извозчик рассказал, что при съезде с дамбы он слышал колокольный звон, доносившийся со стороны Бруклина, пригорода Бостона, находившегося в 4 км юго-западнее дамбы. С одной стороны, эта мелочь как будто бы ничего не меняла, но с другой – эта информация давала чёткую привязку событий ко времени.

Помните прекрасный диалог из номера «Comedy club» под названием «Аналитики» [с участием Гарика «Бульдога» Харламова и Вадима Галыгина]: «Но это же ничего не меняет!» – «Да! Но нет!» И в данном случае получилось в точности по этой крылатой фразе: да! но нет!

Как мы увидим из последующих событий, упоминание колокольного звона Рэмселлом имело большое значение, поскольку сторона обвинения решила чётко «привязать» показания свидетеля ко времени. Для этого в число свидетелей обвинения были внесены представители нескольких религиозных общин из пригородов Бостона, которым надлежало прояснить вопрос о точном времени колокольного звона. Этих свидетелей можно назвать «техническими» в том смысле, что по существу дела они ничего не знали и сказать не могли, но располагали информацией, способной уточнить показания другого лица.

Данное уточнение представляется необходимым, поскольку без него читатель вряд ли поймёт с какой целью все эти люди приходили в суд и допрашивались Генеральным прокурором.

Следует отметить, что в показаниях Рэмселла присутствовали шероховатости, обращавшие на себя внимание всякого, кто их слышал. Так, например, извозчик заявил, что на встреченной им повозке стояли две бочки, одна была большой, а другая маленькой, причём одна казалась новой, а другая – старой. Подобная детализация не могла не удивить, если принять во внимание то, что бочки были накрыты зелёным ковром и встреча двух повозок произошла в рассветный час на дороге, лишённой уличного освещения. Удивительную остроту зрения продемонстрировал Франклин Рэмселл, не правда ли?

Проявленная острота зрения представлялась тем более удивительной, что встреченного возницу Рэмселл не только не смог опознать в обвиняемом, но даже и описать не сумел! То есть бочки под ковром в чужой повозке вижу, а человека, управляющего этой самой повозкой – нет… Только шляпу, надвинутую на лицо, заметил и пальто тёмное! Точка.

И подобное невнимание к внешности таинственного ломового извозчика свидетель проявил дважды, ведь повозку он встречал два раза!

Особенную неловкость ситуации придавало то обстоятельство, что Рэмселл являлся свидетелем обвинения, а потому допрашивавший его Генеральный прокурор не мог ставить под сомнение точность и правдивость услышанных показаний. Они признавались точными и правдивыми по умолчанию.

Генеральный прокурор наверняка кусал губы и раздумывал над тем, как бы так мягко и незаметно подтолкнуть упрямого осла в свидетельском кресле к едва заметной оговорке, чтобы тот произнёс что-то вроде: «так мне показалось», «возможно, я неточно рассмотрел», «быть может, в моей памяти смешались события разных дней»… Но Генеральный прокурор так ничего и не придумал и самодовольный Рэмселл сполна насладился всеобщим вниманием к своему продолжительному и довольно противоречивому рассказу.

Извозчик закончил давать показания и покинул зал судебных заседаний, исполненный сознанием важности выполненной миссии.

Далее последовали допросы ряда свидетелей, призванных продемонстрировать полноту полицейской работы. Сначала некий Уилльям Ричардс (W.R. Richards), извозчик по профессии, лично знакомый с обвиняемым, рассказал о встрече с Левиттом Элли около 7 часов утра 6 ноября в районе Эшбартон-плейс (Asburton Place). Эта площадь находилась на удалении около 2 км от дома подсудимого. Из показаний Ричардса можно было сделать единственный вывод – утром 6 ноября Левитт Элли покинул дом очень рано!

А следующий свидетель – капитан полиции Чарльз Бакстер (Charles W. Baxter) – подтвердил показания извозчика Ричардса о перемещениях последнего 6 ноября. Самого Левитта Элли полицейский на Эшбартон-плейс не видел, но вот Ричардс точно там появлялся.