Завещание Гришэм Джон

Глава 15

Мечты Лилиан Филан о спокойном семейном рождественском ужине разлетелись в прах, когда поздним вечером пьяный Трой-младший заявился домой с Бифф, с которой они отчаянно ссорились. Супруги приехали на двух машинах — новеньких «порше» разных цветов. Когда Рекс, тоже подвыпивший, упрекнул старшего брата в том, что он мешает матери тихо встретить Рождество, дом наполнился криками. У Лилиан было полно народа: все четверо ее детей — Трой-младший, Рекс, Либбигайл и Мэри-Роуз — приехали со своими одиннадцатью отпрысками и кучей друзей, большинство которых Лилиан не звала.

После кончины Троя его внуки, равно как и их родители, обросли множеством новых приятелей и прихлебателей.

До появления Троя-младшего вечер проходил мило и пристойно. Никогда прежде здесь не дарили таких шикарных подарков. Не смущаясь ценой, наследники Троя накупили друг другу одежды от модных кутюрье, ювелирные украшения, электронные технические новинки и даже произведения искусства. Деньги явили образ лучшего, что они могут дать.

Всего через два дня должны были огласить завещание.

Спайк, муж Либбигайл, с которым она познакомилась в реабилитационной клинике, попытался урезонить Троя-младшего и Рекса, за что мгновенно схлопотал от первого весьма нелестную аттестацию: Трой-младший напомнил ему, что он «жирный хиппи с мозгами, съеденными ЛСД». Это оскорбило Либбигайл, и она обозвала Бифф шлюхой. Лилиан убежала к себе в спальню и заперлась там. Внуки со своей свитой спустились на нижний этаж, где кто-то заранее набил холодильник пивом.

Мэри-Роуз, которую едва ли можно было назвать самой благоразумной и наименее взрывной из четырех детей Лилиан, убедила братьев и Либбигайл прекратить вопли и, словно боксеров в перерыве между раундами, развела их по разным углам. Каждый кучковался со своей компанией: кто-то в кабинете, кто-то в гостиной. Воцарилось хрупкое перемирие.

Не пришедшие к общему соглашению адвокаты теперь работали отдельными командами, и каждая претендовала на то что наилучшим образом представит интересы своего клиента.

Они часами совещались, высчитывая, как бы урвать кусок пирога побольше. Четыре маленькие адвокатские армии — а если считать поверенных Джины и Рэмбла, то шесть, — работали в лихорадочном режиме. И чем больше времени наследники Филана проводили со своими адвокатами, тем меньше они доверяли друг другу.

Спустя час после наступления затишья появилась Лилиан. Ничего не сказав, она проследовала на кухню и стала заканчивать приготовление ужина. В фуршете был свой смысл.

Можно было есть, передвигаясь по дому, собираться группами, наполнять тарелки и возвращаться в свои безопасные уголки.

Таким образом первому семейству Филана все же удалось провести рождественский вечер относительно мирно.

Трой-младший в одиночестве ел ветчину со сладким картофелем в баре патио. Бифф ужинала с Лилиан на кухне. Рекс со своей женой-стриптизершей Эмбер наслаждались индейкой в спальне, наблюдая по телевизору за футбольным матчем. Либбигайл и Мэри-Роуз с мужьями пристроились в кабинете.

А внуки с приятелями, прихватив мороженую пиццу, вернулись вниз, где пиво лилось рекой.

Второе семейство Троя вообще не отмечало Рождество, во всяком случае, совместно. Джейни не любила праздников, поэтому отправилась в Швейцарию, куда съезжались симпатичные европейцы покататься на лыжах и себя показать. Она взяла с собой двадцативосьмилетнего тренера по бодибилдингу по имени Лэнс, который, несмотря на то что Джейни была вдвое старше его, радовался редкой возможности совершить такое путешествие.

Дочь Джейни Джина вынуждена была отправиться к родственникам мужа в Коннектикут. Обычно встречи с ними были унылыми и нудными. Но теперь обстоятельства драматическим образом изменились. Для ее мужа Коуди это было триумфальным возвращением в разрушающуюся родительскую усадьбу неподалеку от Уотербери.

Когда-то семейство Стронг разбогатело на морских перевозках, но долгие годы бездарного управления делом и беспечной траты денег привели к полному упадку предприятия.

Громкое имя и почтенная родословная все еще открывали им двери престижных учебных заведений и клубов, а брачные союзы, заключавшиеся членами семьи, по-прежнему имели громкий резонанс. Но кормушка, из которой ели слишком много поколений рода, оказалась не бездонной.

Это были высокомерные люди, кичившиеся своей фамилией, акцентом, генеалогическим древом и на первый взгляд ничуть не обеспокоенные истощением состояния. Некоторые члены семьи сделали карьеру в Нью-Йорке и Бостоне, но тратили на поддержание имения все, что зарабатывали, потому что оно было их тылом, их родовым гнездом.

Последний из Стронгов, обладавший трезвым деловым мышлением, судя по всему, предвидел конец и оформил часть состояния — очень приличную часть — как находящийся под доверительным опекунским управлением капитал, предназначенный только для получения образования. Сей акт был заверен множеством адвокатов и представлял собой закованный в броню неприкосновенный запас, чтобы никто из потомков не смог покуситься на него. Покушения имели место, но капитал выстоял, и поэтому всем юным представителям семейства Стронг до сих пор было гарантировано превосходное образование.

Женитьба Коуди на Джине Филан его семьей была расценена как мезальянс, прежде всего потому, что у Джины это был второй брак. Однако ее вхождению в клан поспособствовал тот факт, что ее отец на момент свадьбы стоил шесть миллиардов долларов. Тем не менее на нее всегда смотрели свысока, ведь она была разведена, не получила образования в одном из старейших университетов Новой Англии и, следовательно, не была достойной парой для Коуди.

Но в этот рождественский вечер все Стронги собрались, чтобы приветствовать Джину. Она никогда не видела столько приторных улыбок на лицах людей, ей неприятных, не удостаивалась стольких объятий, поцелуев в щечку и похлопываний по плечу. За эту суету она возненавидела их еще больше.

Пара стаканчиков — и у Коуди развязался язык. Мужчины собирались группками вокруг него, и наконец прозвучал сакраментальный вопрос: «Сколько?»

Коуди сделал постную мину, словно состояние уже успело ему наскучить — эту сцену он репетировал сотни раз перед зеркалом в ванной, — и сказал:

— Думаю, миллионов пятьсот.

У многих захватило дух, но кое-кто, внутренне клокоча от зависти, скорчил презрительную гримасу, потому что все они были Стронгами и прекрасно знали, что никогда не увидят ни цента из свалившегося на голову Коуди богатства.

Слово, однако, просочилось за пределы группы, и вскоре уже женщины, рассредоточенные по всему дому, оживленно перешептывались, повторяя заветное: «Полмиллиарда». Мать Коуди, поблекшая чопорная женщина, чье лицо, когда она улыбалась, рассекалось множеством морщин, была шокирована происхождением денег.

— Это новые деньги, — презрительно сказала она дочери. Имелось в виду: новые деньги, нажитые скандальным старым козлом, сменившим трех жен и наплодившим кучу никчемных детей, ни один из которых не окончил престижного университета.

Новые, старые ли, но у младшего поколения женщин семьи Стронг эти деньги вызывали бешеную зависть. Они уже видели реактивные лайнеры, особняки на побережье, феерические приемы на дальних уединенных островах, фонды, учрежденные для племянников и племянниц, а может, и прямые подношения в виде кругленьких сумм наличными.

Деньги подтопили лед, и Стронги демонстрировали теплоту, которой никогда не проявляли в отношении «чужаков». Невиданные прежде открытость и любовь царили на этом уютном домашнем рождественском сборище.

Во второй половине дня, когда семейство собралось за традиционным праздничным ужином, пошел снег. «Какое восхитительное Рождество!» — загалдели Стронги. А Джина ненавидела их с каждой минутой все сильнее.

Рэмбл провел праздник со своим поверенным, стоившим шестьсот долларов в час, который, впрочем, до поры скрывал счета, как умеют скрывать их только адвокаты.

Тайра, как и Джейни, уехала со своим молодым жиголо куда-то на побережье и там загорала на солнышке без лифчика, а возможно, и без всего остального, ничуть не заботясь о том, чем занимается в это время ее четырнадцатилетний сын.

Адвокат Рэмбла, Йенси, дважды разведенный холостяк, от последнего брака имел сыновей-близняшек, которым исполнилось одиннадцать. Мальчики были блестяще развиты для своего возраста; Рэмбл, напротив, чрезвычайно неразвит для своего, поэтому они прекрасно находили общий язык, с увлечением играли в видеоигры в спальне, в то время как Йенси в другой комнате смотрел по телевизору футбольный матч.

Его клиент должен был в день совершеннолетия получить пять миллионов, но, учитывая уровень его развития и семейные традиции, этих денег ему хватит даже на меньший срок, чем хватило другим отпрыскам Филана. Однако не судьба этих несчастных пяти миллионов заботила Йенси — столько он рассчитывал получить за защиту прав Рэмбла при разделе наследства Троя Филана.

Йенси тревожило другое. Тайра наняла новых адвокатов из очень агрессивной фирмы, имеющей связи с Капитолием и располагающей весьма большими возможностями. Тайра — всего лишь бывшая жена, а не отпрыск Троя, каковым является Рэмбл, и ее доля наверняка будет скромнее, чем доля Рэмбла.

Ее новые поверенные, разумеется, это понимали и оказывали давление на Тайру, чтобы заставить ее загнать Рэмбла в угол и наложить лапу на его часть наследства. К счастью, мать уделяла Рэмблу очень мало внимания, и Йенси умело манипулировал подростком, держа его на расстоянии от матери.

Мальчишечий смех, доносившийся из спальни, звучал для него сладкой музыкой.

Глава 16

Ближе к вечеру, утюжа тротуары, Нейт заметил маленькую лавку, которая была открыта, и вошел в надежде купить пива. Ничего, кроме банки пива, ну, может, двух. Он один, на краю света, и ему не с кем было встретить Рождество. Нейта накрывала волна одиночества и тоски, он начинал катиться вниз. Жалость к самому себе захлестывала его.

Он окинул взглядом ряды бутылок: разнообразные сорта виски, джина, водки выстроились, словно хорошенькие маленькие солдатики в ярких мундирчиках. Во рту у него вдруг пересохло, и он, закрыв глаза, вынужден был ухватиться за прилавок, чтобы не упасть. Гримаса боли перекосила его лицо при воспоминании о Серхио, Джоше и бывших женах — обо всех, кому он доставлял своими срывами столько страданий. Он был близок к обмороку, когда коротышка за прилавком что-то сказал, явно обращаясь к нему. Нейт сердито взглянул на него, прикусил губу и указал рукой на водку. Две бутылки — восемь реалов.

Каждый новый его срыв отличался от предыдущих. Некоторые начинались постепенно: стаканчик здесь, рюмочка там, щель размывалась все шире, и наконец дамбу прорывал набравший силу поток. Однажды он сам при последнем проблеске сознания приехал в центр детоксикации. Бывали случаи, когда Нейт просыпался привязанный к кровати с иглой капельницы, воткнутой в вену, ничего не помня. Последний раз горничная мотеля нашла его в номере, за который он платил тридцать долларов в день, в коматозном состоянии.

Схватив бумажный пакет, Нейт устремился в отель, старательно обходя группу потных мальчишек, гонявших мяч на тротуаре. Какие дети счастливые, подумал он. Никаких забот, никакого багажа. Сегодня игры, завтра игры…

До наступления темноты оставался час, и Корумба постепенно оживала. Открывались уличные кафе и бары, на проезжей части появилось несколько автомобилей. Войдя в вестибюль отеля, Нейт услышал звуки оркестра, игравшего на площадке возле бассейна, и на секунду ощутил искушение посидеть за столиком и послушать хоть одну песню.

Но он быстро подавил это желание и направился к себе в комнату, запер дверь и наполнил льдом высокий пластиковый стакан. Поставив бутылки рядом, он откупорил одну из них, медленно налил водку поверх льда и стал пить стакан за стаканом, пока бутылка не опустела.

Жеви ждал торговца запчастями. Тот пришел только в восемь. Солнце стояло высоко, облаков не было. Жара, как в пекле.

Масляного насоса у торговца не оказалось, по крайней мере такого, который подходил бы для дизельного мотора.

Продавец сделал два звонка, и Жеви рванул на своем ревущем пикапе на окраину Корумбы, где судоторговец держал ремонтную мастерскую, двор которой был завален останками дюжины покореженных кораблей. В цехе по ремонту моторов парень, ведавший запчастями, показал Жеви далеко не новый масляный насос, завернутый в грязную ветошь. Жеви с радостью отвалил за него двадцать реалов и покатил к реке, где припарковался у самой кромки воды.

«Санта-Лаура» была на месте. Жеви с удовлетворением отметил, что Уэлли уже прибыл. Это был матрос-новичок, не достигший и восемнадцати лет. Он, однако, уверял, что умеет готовить, водить судно, мыть и чистить его, а также выполнять любые другие работы. Жеви понимал, что мальчишка врет, но подобная бравада была обычна для парней, которые ищут работу на реке.

— Ты не видел мистера О'Рейли? — поинтересовался Жеви.

— Американца? — переспросил Уэлли.

— Да, американца.

— Нет. В глаза не видел.

Рыбак в деревянной лодке что-то крикнул Жеви, но тот был занят другими делами. По опасно прогибающимся мосткам он перешел на борт судна, в глубине которого снова слышался стук молотка. Обнаженный по пояс потный угрюмый механик, скрючившись в три погибели, сражался с мотором.

Машинное отделение представляло собой настоящую душегубку. Жеви вручил механику насос, который тот ощупал короткими пальцами-обрубками.

На судне был установлен пятицилиндровый двигатель с насосом внизу картера, располагавшегося непосредственно под кромкой скрипучего настила. Механик пожал плечами, словно покупка Жеви могла сработать лишь в случае, если произойдет чудо, потом медленно опустился на колени и, перевалив живот через коллектор, низко склонился над краем, после чего рявкнул что-то нечленораздельное, но Жеви понял и передал ему разводной ключ. Новый насос с трудом входил на место старого, и уже через минуту рубашку и шорты Жеви можно было выжимать.

Поскольку Жеви и механик прочно застряли в машинном отделении, Уэлли решил пойти и спросить, не нужен ли он им. Нет, вообще-то не нужен.

— Просто жди американца, — велел Жеви, вытирая пот со лба.

Механик, чертыхаясь, возился с разводным ключом с пола, после чего наконец объявил, что насос можно опробовать.

Запустив двигатель, он несколько минут наблюдал за давлением масла, потом улыбнулся и стал собирать инструменты.

А Жеви отправился в отель за Нейтом.

Застенчивая девушка, дежурившая в регистраторской, сказала, что сегодня не видела мистера О'Рейли. Она позвонила к нему в номер, но никто не ответил. Тогда Жеви остановил горничную, проходившую мимо, и та нехотя дала ему запасной ключ.

Дверь была заперта, но не взята на цепочку, так что Жеви открыл ее и осторожно вошел. Покрытая скомканными простынями постель была пуста. Жеви увидел бутылки. Одна, порожняя, валялась на полу, другая, наполовину полная, стояла на столе. В комнате было очень холодно: кондиционер работал на полную катушку. Парень заметил голую ногу и подошел поближе. Нейт, голый, лежал на полу между кроватью и стеной, простыня прикрывала лишь его колени. Жеви слегка толкнул его ногу — нога дернулась.

Значит, американец жив.

Жеви, что-то приговаривая, стал трясти его за плечо и наконец через несколько минут услышал глухое рычание, за которым последовало громкое и болезненное испускание газов.

Плюхнувшись на кровать, Жеви осторожно просунул руки Нейту под мышки и, оттянув от стены, подтащил к постели.

Ему удалось перевалить обмякшего американца на кровать, после чего Жеви быстро прикрыл его простыней.

Раздался еще один болезненный стон. Нейт лежал на спине, одна нога свешивалась на пол, глаза у него запали, волосы были всклокочены, дышал он медленно и затрудненно. Стоя у изножья кровати, Жеви во все глаза смотрел на него.

В проеме двери появились девушка-регистратор и горничная. Жеви махнул, чтобы они ушли, запер дверь и поднял пустую бутылку.

— Пора отправляться, — сказал он. Молчание было ему ответом.

Может, позвонить Валдиру, чтобы тот связался с американцами, пославшими несчастного алкоголика в Бразилию? Нет, позже.

— Нейт! — громко позвал Жеви. — Скажите что-нибудь!

Никакого отклика. Если О'Рейли не очнется в самое ближайшее время, придется вызвать врача. Полторы бутылки водки за одну ночь могут убить человека. Вероятно, организм Нейта отравлен, и его нужно доставить в больницу.

Жеви сходил в ванную, намочил полотенце холодной водой и обмотал им шею Нейта. Тот стал корчиться и открыл рот, видимо, пытаясь что-то сказать.

— Где я? — наконец выдавил он, едва ворочая распухшим языком.

— В Бразилии, в своем гостиничном номере.

— Я жив?

— Более или менее.

Краем полотенца Жеви протер лицо Нейта и его глаза.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Хочу умереть, — ответил Нейт, протягивая руку к полотенцу. Нащупав конец, он засунул его в рот и начал высасывать воду.

— Я принесу вам попить, — засуетился Жеви, открыл холодильник и достал бутылку воды. — Вы можете приподнять голову?

— Нет, — простонал Нейт.

Тогда Жеви накапал воды ему на губы и язык. Несколько капель скатилось по щекам, Нейт никак не отреагировал на это.

Голова у него раскалывалась, в висках стучало, и первой мыслью было: как, черт возьми, ему удалось проснуться?

Он слегка приоткрыл правый глаз. Веки левого были по-прежнему склеены. Свет пронзил его мозг, и к горлу подкатила волна тошноты. С удивительной резвостью он перекатился на бок, встал на четвереньки, и его вырвало.

Жеви, едва успев отскочить, помчался в ванную комнату за другим полотенцем. Там он помедлил, прислушиваясь к кряхтенью и кашлю Нейта. Ему совсем не хотелось смотреть, как голый мужчина, стоящий в постели на четвереньках, выворачивает внутренности наизнанку. Он включил душ и стал смешивать горячую и холодную воду, добиваясь нужной температуры.

По соглашению с Валдиром Жеви должен был отвезти мистера О'Рейли в Пантанал, чтобы тот нашел там некую персону и препроводил ее в Корумбу. За это ему полагалась тысяча реалов. Деньги немалые, но Жеви не нанимался за них возиться с пьяным американцем, он не нянька. Судно готово. Если Нейт не в состоянии держаться на ногах, Жеви найдет себе другую работу.

Рвота у Нейта на время прекратилась, и Жеви, оттащив его в ванную комнату, поставил под душ, но, как только он его отпустил, Нейт, скрючившись, сполз на пол.

— Простите, простите, — без конца повторял он.

Жеви оставил его там — пусть хоть утонет, ему все равно — и вернулся в комнату, скомкал простыни и попытался хоть немного убрать, после чего отправился вниз за чашкой крепкого кофе.

Было почти два часа, когда Уэлли услышал рокот мотора приближающейся машины. Жеви припарковался на берегу. Американца видно не было.

Потом откуда-то снизу показалась голова. Под глазами у американца залегли темные тени, бейсболка была натянута на лоб. Открыв пассажирскую дверцу, Жеви помог мистеру О'Рейли выбраться. Уэлли, подскочив к машине, вытащил из нее сумку и кейс. Он хотел поприветствовать мистера О'Рейли, но момент оказался неподходящим: тот производил впечатление тяжело больного человека. Кожа у него страшно побледнела, он весь был покрыт испариной и слишком слаб, чтобы идти самостоятельно. Уэлли проводил их до кромки воды и помог провести американца по шаткой дощечке на борт. Жеви практически нес мистера О'Рейли на себе до самых ступенек, ведущих на мостик, потом по узкому проходу — на маленькую палубу, где того ждал гамак, в который Жеви его и закинул.

Когда они вернулись на палубу, Жеви запустил двигатель, а Уэлли отвязал концы.

— Что это с ним? — спросил парнишка.

— Пьян в стельку.

— Но еще только два часа.

— Он уже давно пьян.

«Санта-Лаура» медленно отчалила от берега и, двигаясь вверх по реке, поплыла мимо Корумбы.

Нейт видел, как город проплывает мимо. Над ним на металлической раме, покоящейся на четырех столбах, был натянут тент из плотного зеленого брезента. К двум столбам был привязан его гамак, слегка раскачивающийся в такт движению. Тошнота подкатила вновь. Нейт старался не двигаться. Ему хотелось, чтобы все вокруг замерло. Корабль медленно шел вверх по реке, на которой царил полный штиль. Не было и намека на ветер. Нейт лежал, глубоко утонув в гамаке, и пялился на темно-зеленый брезент, натянутый над головой. Он попробовал собраться с мыслями. Это оказалось трудно, потому что голова кружилась и болела. Чтобы сосредоточиться, требовалось сделать неимоверное усилие.

Перед отъездом Нейт из номера позвонил Джошу. Приложив к голове пакеты со льдом и обхватив ступнями ведро холодной воды, он набрал номер и постарался придать голосу нормальное звучание. Жеви ничего не сказал Валдиру — Валдир ничего не сообщил Джошу. Никто ничего не знал, кроме них двоих, и они решили сохранить происшествие в тайне. На судне алкоголя не держали, и Нейт поклялся оставаться трезвым до самого их возвращения. Да и как можно было бы найти выпивку в Пантанале?

Если Джош что-то и заподозрил, то голосом себя не выдал. Его сотрудники еще на рождественских каникулах, но дел у него, как всегда, по горло и так далее. Все как обычно.

Нейт сказал, что чувствует себя превосходно. Арендованное судно имеет вполне приличный вид, а теперь и последние неполадки устранены. Все с нетерпением ждут отплытия.

Когда он повесил трубку, его снова вытошнило, потом он опять постоял под душем, затем Жеви помог ему дотащиться до лифта и проволок через вестибюль.

Река сделала плавный поворот, еще один, и Корумба исчезла из виду. По мере того как пароходик набирал скорость, интенсивность движения на реке уменьшалась. Нейт видел, как бурлит в кильватере грязно-коричневая маслянистая вода. Парагвай имел здесь ширину менее сотни ярдов и стремительно сужался. Они проплыли мимо хлипкой лодочки, груженной зелеными бананами. Два сидевших в ней маленьких мальчика помахали ему.

Размеренный стук мотора и на скорости не прекратился, как надеялся Нейт, но стал глуше. Все судно вибрировало в такт этому стуку. Не оставалось ничего другого, как смириться с этим. По поверхности воды пробежал легкий ветерок. Нейт попробовал покачаться в гамаке. Тошнота прошла.

«Не думай о Рождестве, о доме, о детях, о поруганном прошлом и забудь о своих дурных привычках», — приказал себе Нейт. Срыв не состоялся. Это судно стало его клиникой. Жеви — его врачом. Уэлли — нянькой. В Пантанале он завяжет и больше никогда не будет пить.

Сколько же можно врать самому себе?!

Действие аспирина, который дал ему Жеви, закончилось, голова опять начала болеть. Нейт провалился в забытье и очнулся, лишь когда появился Уэлли с бутылкой воды и миской риса. О'Рейли ел рис ложкой, но руки у него так дрожали, что рис просыпался на рубашку и в гамак. Он был теплым и соленым. Нейт съел все до последней крупинки.

— Маис? — спросил Уэлли.

Нейт отрицательно покачал головой — больше не надо — и отпил воды. Потом он снова откинулся на спину и попытался заснуть.

Глава 17

После нескольких фальстартов нарушение суточного ритма, вызванное долгим перелетом, усталость и последствия выпитой водки все же сделали свое дело. Помог и рис. Нейт впал в тяжелый глубокий сон. Уэлли наведывался к нему каждый час.

— Храпит, — докладывал он Жеви, стоявшему на мостике.

Нейт спал без сновидений часа четыре, пока «Санта-Лаура» продвигалась на север, преодолевая встречный ветер и течение. Проснувшись, Нейт снова услышал размеренный стук мотора, но ему показалось, что судно стоит на месте. Он осторожно приподнялся в гамаке и, повернув голову, стал вглядываться в берег, желая убедиться, что они действительно плывут. Растительность вдоль реки была густой, а сама река — необитаемой. Позади судна пенилась струя. Задержав взгляд на одном дереве, Нейт понял наконец, что оно движется относительно судна и, следовательно, они плывут. Куда-то. Но очень медленно. Река поднялась из-за дождей, плыть по ней стало легче, но скорость движения против течения не увеличилась.

Тошнота и головная боль прекратились, однако шевелиться Нейт все еще старался осторожно. Он предпринял отважную попытку выбраться из гамака, прежде всего потому, что необходимо было облегчиться. Ему довольно быстро удалось поставить ноги на палубу, но после этого он вынужден был дать себе немного отдохнуть. И в этот момент тихо, словно мышка, появился лучезарно улыбающийся Уэлли с маленькой чашечкой кофе.

Нейт принял у него горячую чашку, погрел о нее руки, потом сделал глоток. Никогда не ощущал он запаха приятнее.

— Обригадо, спасибо, — сказал он.

— Сим, не за что, — ответил Уэлли с еще более лучезарной улыбкой.

Попивая чудесный напиток, Нейт старался не смотреть на Уэлли. Парнишка был одет в обычное для здешних матросов рванье: старые спортивные шорты, видавшую виды майку, дешевые резиновые сандалии, защищавшие его загрубевшие мозолистые ступни. Так же, как у Жеви, Валдира и прочих бразильцев, которых Нейту довелось видеть, у него были черные волосы, темные глаза и коричневатая кожа — светлее, чем у одних, темнее, чем у других, но имевшая собственный неповторимый оттенок.

«Я жив и трезв, — подумал Нейт, приканчивая кофе. — Еще раз заглянул в преисподнюю, увидел собственное мутное отражение в ее кривом зеркале, поздоровался со смертью и вот опять — сижу, дышу, я выжил, я спасся из ада. Дважды за последние три дня я прощался с жизнью, но, видно, время мое еще не пришло».

— Маис? Еще? — спросил Уэлли, кивком указывая на пустую чашку.

— Сим, да, — ответил Нейт, протягивая ему чашку. Два шага — и мальчик скрылся из виду.

После авиакатастрофы и выпитой водки тело Нейта было словно сведено судорогой, но он заставил себя встать и без посторонней помощи постоять на палубе, правда, слегка согнув ноги в коленях и пошатываясь. Но ведь он мог уже стоять — одно это дорогого стоило. Выздоровление означало теперь лишь серию маленьких шажков, скромных побед.

Если выстраивать их последовательно, упорно, без заминок и провалов, непременно поправишься. Никаких лекарств — только здоровый образ жизни и очищение организма. А еще празднование каждой маленькой победы. Эту задачку он уже решал много раз.

В этот момент плоское дно судна наткнулось на мель, протащилось по ней, и корабль резко мотнуло в сторону.

Нейт повалился обратно в гамак, но не удержался в нем и упал на палубу. Он больно треснулся головой о деревянный настил. С трудом снова поднявшись на ноги, Нейт одной рукой ухватился за перила, другой потер ушибленную голову. Крови не было, только небольшая шишка — еще одно незначительное повреждение его многострадального организма. Зато удар окончательно привел его в чувство, и когда зрение прояснилось, он, продолжая держаться за перила, медленно пошел на крохотный скрипучий мостик, где, положив одну руку на штурвал, сидел на высоком табурете Жеви.

Характерная мимолетная бразильская улыбка — и вопрос:

— Как себя чувствуете?

— Намного лучше, — почти смущенно ответил Нейт.

Смущение было чувством, которое Нейт напрочь отбросил много лет назад. Алкоголики, наркоманы стыда не ведают.

Они так часто бесчестят себя, что вырабатывают своего рода иммунитет против смущения.

Уэлли, балансируя, поднялся на мостик, в обеих руках держа по чашке кофе. Одну вручил Нейту, другую — Жеви, после чего уселся на узенькой скамеечке возле капитана.

Солнце начинало садиться за дальние горы на боливийском берегу. Воздух стал прохладнее и легче. Жеви нащупал майку, лежавшую на скамейке, и надел ее. Нейт опасался шторма, но река была неширокой — в случае чего они смогут пришвартовать проклятое суденышко и привязать его к дереву.

На берегу показался маленький домик, первое человеческое жилье, которое Нейт увидел после Корумбы. Там виднелись признаки жизни: лошадь, корова, каноэ, вытащенное на берег. Мужчина в соломенной шляпе, истинный пантанейро, выйдя на крыльцо, помахал им рукой.

Когда они проплыли мимо дома, Уэлли обратил внимание на густую массу чего-то зеленого, врезающегося с берега в воду.

— Жакарес, — сказал он.

Жеви равнодушно взглянул в указанном направлении.

Он повидал на своем веку миллионы аллигаторов. О'Рейли пока видел лишь одного, с высоты лошадиной спины, и теперь, наблюдая за отвратительными рептилиями, зорко следящими за ними из прибрежного ила, подумал, что любоваться ими лучше все-таки издали.

Какое-то чувство, однако, подсказывало Нейту: до окончания путешествия придется сталкиваться с этими мерзкими тварями гораздо чаще, чем ему бы хотелось. При поисках Рейчел Лейн придется пользоваться лодкой, привязанной к корме «Санта-Лауры». Они с Жеви, плавая в ней по мелким притокам, пробираясь сквозь темные, заросшие водорослями заводи, непременно наткнутся на лежбища жакарес и прочих плотоядных гадов, с нетерпением ждущих людей, чтобы съесть их на обед.

Очень осторожно, держась за перила, Нейт предпринял попытку спуститься по ступенькам. Ему это удалось, и он побрел дальше, по узкому проходу мимо каюты и кухни, где у Уэлли на пропановой плите уже стояла кастрюля. В машинном отделении ревел дизельный мотор. Последним пунктом на пути Нейта была каюта — крохотное помещение с туалетом, грязным умывальником и болтающимся над головой душевым шлангом в углу. Облегчившись, Нейт заметил веревку и, отступив назад, потянул ее — теплая вода с коричневатым оттенком полилась из душа весьма бойко. Несомненно, вода была речной и нефильтрованной, зато источник ее — неисчерпаем. Над дверью висела проволочная корзинка для полотенца и одежды. Раздеваться, намыливаться и смывать воду пришлось одной рукой, поскольку другой нужно было тянуть веревку.

Черт, мысленно выругался Нейт. Впрочем, пользоваться этим душем ему предстоит недолго.

На кухне он заглянул в кастрюлю. Она была наполнена рисом и черными бобами. Интересно, они только этим собираются питаться? Да какое это имеет значение! В еде Нейт был неприхотлив. В Уолнат-Хилле их вообще чуть ли не голодом морили, так что аппетит у него «усох» уже давно.

Сидя на ступеньках спиной к Жеви и Уэлли, Нейт наблюдал, как на реку опускается темнота. Дикая природа готовилась ко сну. Птицы перелетали с дерева на дерево, парили низко над водой в поисках последней мелкой рыбешки на ужин. Ровный гул мотора перекрывали их пение и резкая гортанная перекличка. Всплески воды у берега означали, что аллигаторы погружаются на дно. Вероятно, тут есть и змеи — громадные анаконды, на ночь укладывающиеся в ил, но об этом Нейт предпочитал не думать. На «Санта-Лауре» он чувствовал себя в относительной безопасности. Ветерок стал стихать, потеплело. Шторм не состоялся.

Время текло где-то в других местах, здесь же, в Пантанале, оно стояло на месте, и Нейт постепенно начинал к этому приспосабливаться. Он думал о Рейчел Лейн. Какое влияние окажут на нее деньги? Ни один человек, невзирая на глубину веры и преданность церкви, не останется прежним, получив такое состояние. Может, она уедет с ним в Штаты, чтобы управлять отцовскими капиталами? И как она прореагирует на появление выследившего ее американского адвоката?

Уэлли бренчал на старенькой гитаре, Жеви низким грубоватым голосом подпевал. Их дуэт звучал приятно, почти умиротворяюще; это была песня простых людей, которые мало заботились о завтрашнем дне, а уж о том, что случится или не случится через год, — еще меньше. Нейт им завидовал, во всяком случае, пока они пели.

Он наслаждался моментом, был счастлив, оттого что остался жив, и предвкушал приключения, которые ждали его впереди. Прошлое осталось в каком-то ином, призрачном Мире, на холодных вашингтонских улицах.

Там ничего хорошего произойти не могло. Он давно осознал, что в том мире, с хорошо знакомыми людьми, с привычной работой, с повадками, которые не раз доводили его до краха, вести чистую жизнь невозможно.

Уэлли вел соло на гитаре, которое окончательно отсекло Нейта от его прошлого. Это была старинная печальная баллада, Уэлли пел ее долго, пока река полностью не погрузилась во тьму. Жеви включил на носу судна два маленьких прожектора. Плавать по этой реке было легко. В зависимости от сезона она становилась то более, то менее полноводной, но всегда оставалась не слишком глубокой. Бороздящие ее суда были плоскодонными и имели высокую осадку, чтобы по возможности избегать мелей. Однако после наступления темноты Жеви посадил-таки «Санта-Лауру» на мель, и корабль остановился. Дав задний ход, Жеви резко бросил судно вперед и, поманеврировав таким образом минут пять, снял его с мели. «Санта-Лаура» казалась непотопляемой.

За привинченным в углу каюты неподалеку от четырех коек столом Нейт ужинал в одиночестве. Уэлли подал ему неизменный рис с бобами, а еще — вареного цыпленка и апельсин. Все это Нейт запивал холодной водой из бутылки. Над столом раскачивалась висящая на тонком проводе лампочка. Воздух в каюте был спертым и душным. Уэлли предложил Нейту спать в гамаке.

После ужина пришел Жеви с навигационной картой Пантанала. Он хотел разработать дальнейший маршрут. Преодолевать Парагвай приходилось довольно медленно, и отплыли они от Корумбы не слишком далеко.

— Вода стоит высоко, — объяснил Жеви, — назад поплывем гораздо быстрее.

О возвращении Нейт пока не задумывался.

— Никаких проблем, — ответил он.

Указав несколько направлений, Жеви сделал кое-какие подсчеты.

— Первая индейская деревня находится где-то здесь. — Он ткнул пальцем в место, до которого, по представлению Нейта, с такой скоростью плыть нужно было несколько недель.

— Гуато?

— Сим, да. Думаю, туда нужно плыть в первую очередь. Если там ее не окажется, то, может, кто-нибудь подскажет, где искать.

— Когда мы сможем прибыть туда?

— Через два или три дня.

Нейт пожал плечами. Время для него остановилось. Наручные часы лежали в кармане. Привычка планировать дела на часы, дни, недели, месяцы вперед была давно забыта. Его судейский распорядок — великая незыблемая карта жизни — пылился в каком-нибудь дальнем ящике стола у его секретарши. Он обманул смерть, и каждый день стал для него теперь даром судьбы.

— У меня есть что почитать, — сказал он.

Жеви тут же осторожно сложил карту, собираясь уходить, и вдруг спросил:

— Вы в порядке?

— Я в полном порядке. Чувствую себя прекрасно.

Было еще много чего, чем Жеви хотел бы поинтересоваться, но Нейт не был готов изливать парню душу.

— Я в полном порядке, — повторил он. — Путешествие пойдет мне на пользу.

Еще с час он читал, сидя за столом при тусклом свете лампочки, пока не заметил, что весь взмок от пота. Тогда, собрав кучу справок Джоша, прихватив жидкость, отпугивающую насекомых, и фонарь, он осторожно выбрался на нос судна, оттуда — на капитанский мостик, где за штурвалом, сменив отдыхающего Жеви, стоял Уэлли. Опрыскав руки и ноги противомоскитным средством, Нейт забрался в гамак и стал вертеться, выбирая удобное положение. Когда ему это удалось и гамак стал размеренно покачиваться в такт движению «Санта-Лауры», Нейт включил фонарик и снова принялся читать.

Глава 18

Вообще-то слушания по поводу оглашения завещания — дело несложное, но в данном случае существенное значение имели детали. В течение всех рождественских каникул Ф. Парр Уиклифф не мог думать ни о чем ином. Все сидячие места в зале суда будут заняты, и еще втрое больше зрителей останутся стоять, подпирая стены. Он так волновался, что накануне слушаний весь день ходил по залу судебных заседаний, прикидывая, кого куда посадить.

Пресса, разумеется, как всегда, вела себя разнузданно.

Тележурналисты хотели присутствовать в самом зале, он решительно отверг это требование. Тогда они предложили разместить камеры в коридоре, чтобы можно было снимать через стеклянные окошки в дверях. Этого он тоже не разрешил.

Газетчики намеревались сами выбрать себе места в зале, Уиклифф отказал и в этом. Они просили его об интервью, но до поры он хранил молчание.

Адвокаты также капризничали. Одни желали, чтобы слушание было совершенно закрытым, другие по понятным причинам требовали пригласить телевидение. Одни настаивали на том, чтобы до утверждения завещание хранилось за семью печатями, другие — чтобы им по факсу прислали копии для детального ознакомления. Они дергали Уиклиффа, передавали требования посадить туда-то или туда-то, выражали озабоченность тем, кого допустят в зал, а кого нет.