Шефы тоже плачут Рей Полина

Пухляш! Не спи на работе, стейк сам себя не приготовит.

Улыбка двухметрового гада-шефа, склонившегося надо мной и почти ласково треплющего меня за щёку, любому другому могла бы показаться обаятельной. Я же знала с таким оскалом он сожрёт кого хочешь и даже не подавится. Особенно меня.

Отстань, я не сплю.

Я врала едва притулилась около стола, как склонила голову и засопела. Кажется, мне даже успело присниться что-то приятное.

Я вижу. Приготовь заказ, пока клиент не ушёл. Не даст чаевых официанту работаешь в этом месяце без премии.

Едва он отвернулся, так и не дождавшись моего «да, шеф», показала язык и достала из холодильника мясо. Что ж, если представить на месте куска говядины Орловского, может, будет не так обидно получить выговор на ровном месте.

Орловский это мой босс. Точнее, шеф-повар ресторанчика «Стяг». А если совсем точнее Орловский Андрей Николаевич, шеф-повар, босс и самая большая задница на свете. Сколько себя помню, он всегда выводил меня из себя. Даже когда мы жили в разных городах, умудрялся напоминать о себе время от времени. То шуткой, вскользь сказанной во время того, как поздравлял меня по телефону с днём рождения, а то и вовсе букетом из контрацептивов, присланных с курьером.

Не было ни дня, когда я бы не вспоминала о том, что Орловский существует на белом свете. Он просто не давал мне возможности это забыть.

И вот теперь, когда его мать, по совместительству владелица небольшого ресторана на окраине Санкт-Петербурга, пригласила меня работать у неё, наличие Андрея рядом стало совсем уж каждодневным. И он пользовался этим с лихвой.

Но в целом же я была очень благодарна за то, что работаю в «Стяге». Кулинария была моей страстью всегда, Наверное, с тех самых пор, когда мне было три года и я лепила куличики в песочнице, рассаживала в круг кукол и кормила их ими, делая вид, что это торты. Потом я стала читать мамины поваренные книги вместо того, что задавали мне в школе, и не успокоилась, пока не выучила все рецепты наизусть.

Следующим этапом стала выдумка новых кулинарных шедевров или адаптация продуктов из списка к реалиям российской жизни.

И каково же было моё удивление, когда я поступила в кулинарный техникум, и узнала, что Орловского снаряжают учиться не куда-нибудь, а во Францию. И, по удивительному совпадению, именно кулинарному искусству.

Пухляш, ну? Стейк готов?

Для медиум вэлла¹ прошло слишком мало времени. И меня зовут Рита!  огрызаюсь я, когда Андрей материализуется за моим плечом и, заглянув через него, воззревается на кусок мяса, который я переворачиваю, чтобы он не подгорел.

Он дойдёт на тарелке, когда дашь ему отдохнуть перед подачей.

В голосе шефа слышатся какие-то противные нотки, хотя, возможно, мне это только кажется. А его близость нервирует. Не зря наше знакомство два десятка лет назад началось с ударом погремушкой точно в лоб Орловского. Сейчас мне тоже хочется чем-нибудь в него запустить.

Я повар, и я знаю, что я делаю!

Схватив сковородку за ручку, охаю, когда поверх моих пальцев смыкается ладонь Андрея. Он настойчиво пытается снять стейк с огня, я точно так же настойчиво пытаюсь ему помешать.

Отпусти, шепчет он предупредительно мне на ухо.

И не подумаю.

Я шеф, и я знаю, что делаю, передразнивает он меня.

Я делаю какое-то неуловимое даже для самой себя движение, ударяясь затылком о грудную клетку Орловского. И он сдавленно охает и… отпускает ручку. Кусок мяса, взметнувшись в воздух, пролетает пару метров, чудом никого не зацепив по дороге, и плюхается на пол.

Чёрт! Теперь всё переделывать… И не только переделывать.

Штраф в размере стоимости трёх стейков, тихо говорит Орловский прежде, чем отправляться готовить Нисуаз.  И только попробуй передержать следующий.

Не передержу. Отработать в минус этот день и задолжать шефу слишком непозволительная роскошь даже для меня. Я вздыхаю, заново ставя сковороду на огонь. Совсем скоро домой. А завтра выходной. И только благодаря этим мыслям я чувствую себя более-менее успокоившейся.

Утро врывается в мой сон c головной болью и насморком. Открываю глаза с трудом, а они слезятся то ли аллергия на что-то, то ли умудрилась простыть прямо посреди июня. На сотовом три пропущенных от матери Орловского, которую в нерабочее время я зову просто тётей Таней. Интересно, зачем она мне названивала, да ещё и так настойчиво? Может, Андрей рассказал, что вчера я загубила отличный кусок мраморной говядины? Нет, на него это непохоже. Он был занозой в заднице, но не ябедой. Значит, причина совсем не в её заносчивом сыночке.

Тёть Тань, вы мне звонили?  говорю я в трубку с истинно французским прононсом.

Оу, отвечает она без приветствия.  Вопрос отменяется. Ты заболела?

В её голосе искреннее участие, и связано оно совсем не с тем, что я завтра могу не выйти на работу. Она действительно волнуется за меня.

Есть немного. К завтрашнему дню приду в норму.

Хорошо. Но если разболеешься никаких выходов на работу! Андрей найдёт тебе подмену.

О, да. И сделает это с огромным удовольствием.

Нет. Я сейчас же буду лечиться всеми возможными и невозможными способами.

Перебросившись парой слов, мы заканчиваем беседу, а я плетусь на кухню, чтобы найти таблетки и закинуться лекарствами, способными убрать это ужасающее состояние.

Пей до дна!

Что там?

Перцовка. Пей!

Я подношу ко рту наполненную до краёв стопку, больше похожую по объёму на маленький стакан. От одного запаха глаза слезятся, а нос сам по себе прочищается. Правда, ненадолго.

Марина настойчиво подталкивает стопку под донышко, и я всё же делаю щедрый, в половину содержимого, глоток. Надо будет убить лучшую подругу. Лучше дважды!  ещё мелькают в моей голове мысли, когда губы, нёбо и горло опаляет такой нестерпимой остротой, что я чувствую себя огнедышащим драконом. Из глаз помимо воли брызгают слёзы. Маринка смотрит на меня выжидающе, сидящая чуть поодаль Катька округлив глаза.

Простуда действительно отходит на второй план. Ей просто не остаётся места среди приступа удушающего кашля, который сменяет эффект слезотечения.

Я… когда-нибудь… убью тебя, Марина, обещаю, когда ко мне возвращается возможность говорить.

Нормально вообще! Я тебе тут жизнь спасаю, а ты членовредительством грозишься, притворно-обидчиво сокрушается подруга.

Это теперь так называется?

Ага. Ну хоть немного помогло?

Неа. Но я запьянела.

Насморк действительно исчез. Или мне просто стало всё равно, течёт у меня из носа или нет. По венам разлилось такое приятное тепло, от которого хотелось улыбаться во весь рот. И даже перцовое послевкусие на губах не казалось таким уж противным.

Запьянела? Этим надо воспользоваться, решает Маринка, устраиваясь в кресле удобнее.  Рассказывай, как ты со своим шефом. Что у вас?

У нас?

Ну, да. У вас.

А что может быть у нас? Он меня доводит, я не сдаюсь.

Ладно тебе. Андрей просто прелесть.

Это пока ты не на моём месте. Была бы на моём, он бы к тебе цеплялся.

Завидую.

Нечему. Иногда мне кажется, я не выдержу и сяду по статье сто пятой.

И лишишь генофонд такого мужчины? Какая ты злая.

У меня есть на то все основания!  Я выставляю указательный палец вверх, давая понять, что готова отстаивать свою позицию относительно Орловского до победного. Но пересказать то, что подруги знают наизусть и без моих повторений, не успеваю раздаётся звонок в дверь.

Ты пиццу заказала?  удивлённо спрашивает Катя.

Я пожимаю плечами. Больше гостей я не ждала, ничего с доставкой на дом не заказывала. Значит, кто-то из соседей. Я открываю дверь, не глядя в глазок, и зря. На пороге стоит Орловский собственной персоной.

Выглядишь ужасно, говорит он, и мне лишь на мгновение кажется, что в его взгляде мелькает тревога. Привидится же такое.

Спасибо.

Надеюсь, самочувствие лучшевида.

Надейся. Тебя каким ветром сюда принесло?

Попутным. Мама попросила заехать и привезти тебе это.

Он вручает мне пакет, который я инстинктивно прижимаю к груди. Даже заложенный нос не мешает мне понять по запаху, что Орловский привёз имбирь, лимон и что-то ещё, корицу, что ли?

Спасибо, снова повторяю я.

И на этом вроде бы можно было завершить разговор, но этот засранец стоит и не уходит. Вот только смотрит совсем не на меня. Его взгляд направлен куда-то мне за спину, а на лице при этом появляется довольная ухмылочка. Слышу, как сзади переговариваются девчонки.

Так. Передача «Навести больного» завершена. Можешь ехать, говорю я ему и пытаюсь закрыть дверь, что Орловский не даёт сделать, придержав её рукой.

И почему сейчас внутри рождается какое-то странное чувство? Будто у меня пытаются забрать что-то моё, принадлежащее мне с самого детства? Нехорошее такое ощущение, которое надо бы гнать метлой куда подальше.

Пухляшик, ты почему такая злая?  интересуется Андрей, всё так же заглядывая в квартиру.  И невоспитанная. Пригласила бы в гости.

Ещё чего! Не хватало в ресторане эпидемию устроить.

Зря опасаешься. К твоей заразности я привык давным-давно. У меня на неё стойкий иммунитет.

Он вдруг перевёл взгляд на моё лицо и, вскинув брови, наклонился прямо к губам. Дурацкое предположение, что Андрей вот-вот меня поцелует, заставило меня впасть в такой ступор, что я лишь испуганно воззрилась на его рот в каких-то паре сантиметров от моего и забыла, как делать следующий вдох.

Пухляш… ты что пила?  поинтересовался он тихо, как будто был моим старшим братом, который поймал меня на месте преступления.

Немножко, пискнула я, отступая на шаг.  И вообще! Это не твоё дело.

Я всё же совладала с дверью, захлопывая её перед носом Орловского прежде, чем он успел предпринять попытку ворваться в квартиру, чему бы Катя и Марина были только рады.

Зачем ты его выставила?  удивилась последняя, когда я вернулась в комнату и водрузила пакет на кофейный столик.

Затем! Нечего портить мне единственный выходной. Я и так на его морду лица завтра насмотрюсь.

Везёт тебе. Он красавчик.

Он? Ты с кем-то спутала этого… Орловского.

Не глупи, Рит. То, что он красивый и сексуальный, не заметила бы только слепая.

Значит, я ко всему ещё и незрячая.

Я достала из пакета лимоны, упаковку аспирина, несколько энергетических батончиков и большую бутылку домашнего морса. А на самом дне обнаружила сложенный вчетверо листок.

«Выходи на работу быстрее, Пухляш. Мясо будет скучать по полётам, если ты не появишься завтра же :)»

Оригинальный способ поддержать и пожелать здоровья. В стиле Орловского. Я неодобрительно хмыкнула и скомкала послание. Только почему на моих губах помимо воли появилась довольная улыбка?

Наверное, я бы даже успела скиснуть и заскучать, если бы в моей жизни не было Андрея. Это ради него я похудела на двадцать килограммов, когда мне осточертело, что он дразнит меня Пухляшом. И хоть прозвище осталось, как приклеенное, и не было на свете силы, которая бы заставила Орловского передумать и перестать меня так называть, изменения пошли мне на пользу.

В шестнадцать я окончательно расцвела, на меня стали засматриваться парни, с одним из них я даже пробыла в довольно долгих отношениях по меркам подростков, у которых вечный ветер в голове. Целых полгода. Правда, дальше поцелуев и объятий дело не дошло, но зато я поняла, что привлекательна. И что извечные шутки Орловского, который отпускал их в мою сторону по поводу и без, уже не раздражают и не злят как раньше. И теперь я могу сносить их стойко, а не прячась в своей комнате и не вымачивая в слезах подушку, как то было в тринадцать.

Всё менялось, но одно оставалось константой в моей жизни был Андрей. Правда, будучи подростком, я и представить не могла, что однажды он станет моим шефом, но даже с этим смирилась довольно быстро.

Ты помнишь, что завтра ресторан закроется на спецобслуживание?  спрашивает у меня тётя Таня ближе к закрытию «Стяга» в один из летних дней.

Разумеется, я это помню. Вот только присутствовать на мероприятии, на котором мне могут быть и не рады, не планирую. Даже если это…

Да, помню, у вашего сына день рождения, Татьяна Алексеевна.

И я надеюсь, ты поможешь приготовить ужин.

Я?

Да, ты.

Она кивает, и за показной серьёзностью и деловым тоном мне мерещится улыбка. Как будто знает что-то, что неведомо даже мне.

Почему я? В ресторане же есть другие повара.

Потому что на тебя я могу положиться. Ты мне практически родная.

Угу. Вам да. А вот Андрей может быть и не рад этому.

Глупости. Он тебя любит.

Она проводит по моему лицу рукой в знакомом с детства жесте и отходит, оставляя меня в полном недоумении. Орловский меня… любит? Что за несусветная чушь? Этот тип любит только себя и ещё подтрунивать надо мной. А больше ничего. И даже если тётя Таня имела ввиду любовь, которая бывает у брата к сестре я в это не верю. Андрей испытывает ко мне какие угодно чувства, но только не любовь. И убедить меня в обратном практически невозможно.

В зале народу не слишком много, но создают они столько шума, что я раз за разом выглядываю из кухни из чистого любопытства посмотреть, кто приехал на день рождения Орловского. Хрупкую блондинку, будто бы сделанную из фарфора, я замечаю сразу. И с первого же взгляда она мне решительно не нравится. Особенно то, как нарочито смеётся, как кладёт руку на колено сидящего рядом с ней Андрея. А он вместо того, чтобы встать и отойти, очень даже флиртует с ней в ответ. Хотя, встать и отойти он должен только в моих фантазиях, обычно Орловский всегда не прочь вот так поулыбаться всяким блондинкам, брюнеткам и рыжим.

Вер, а кто это там рядом с Андреем Николаевичем?  как можно более равнодушно спрашиваю у су-шефа и по совместительству «справочного бюро» всего ресторана.

Вера знает всё и обо всех за редким исключением, но не треплется на каждом углу, не сплетничает и не обсуждает чужую жизнь, просто знает и всё. Выглянув из-за двери в кухню, хмурится некоторое время, а потом выдаёт, повернувшись ко мне:

Так это же девушка шефа.

Следующий вопрос так и застывает на моих губах, когда я перевариваю то, что мне рассказала Вера. У Орловского есть девушка, а я узнаю это вот так, вскользь? Застав его практически на месте преступления с оружием в руках?

Оу. И давно они вместе?

Нет. Пару месяцев назад познакомились в самолёте.

Ясно. А чего он её скрывал?

Кого?

Ну, девушку свою.

Где скрывал?

Понятно. Это просто я не видела их вместе.

Наверное. Ладно, давай закуски подавать.

Угу.

В этот раз чувство, что кто-то не только покусился на «моё», но ещё и успел это самое «моё» у меня забрать, особенно острое, почти невыносимое. Нет, подумать только! У Орловского есть девушка, а я об этом ни сном, ни духом. И никто меня даже уведомлять об этом не собирался.

Срывая злость на ни в чём не повинном томате, я яростно кромсаю его на части, пока он не становится похож на пюре. Сальса из свежих овощей превращается в разноцветное месиво. И я чувствую удовлетворение, раскладывая её по салатникам.

Горячим занимается Вера, что даёт мне возможность немного остыть, выйдя из ресторана в заднюю дверь. И снова там меня ждёт сюрприз Орловский собственной персоной. Один. Стоит боком ко мне, курит, зажав сигарету в зубах и засунув руки в карманы джинсов. Пока я размышляю, ретироваться мне по-тихому или просто развернуться и уйти Андрей ведь всё равно не заметит Орловский цедит, перекатив сигарету в уголок рта:

Пухляш, сегодня твои кулинарные способности выше всяких похвал. Вот та каша из овощей… я не совсем понял, почему её было не перелить в стаканы?

Он поворачивается, и в глазах его замечаю улыбку. Или насмешку? Сейчас, когда мой мозг затуманен слишком долгим пребыванием в жарком помещении кухни, я не сразу могу разобрать, чего во взгляде Орловского больше.

Я подумала, что твой цапле будет удобнее клевать её с тарелки.

Сама не знаю, какой чёрт тянет меня за язык в этот момент. Охарактеризовать девушку шефа, да ещё и таким эпитетом не лучшая идея. А уж показать, что её наличие меня задело это просто «эпик фэйл».²

Моя… цапля?

Вместо того, чтобы послать меня ко всем чертям, Орловский запрокидывает голову, и из его груди вырывается громкий смех. Я некоторое время наблюдаю сначала за тем, как выпадает из его рта сигарета, потом за смеющимся Андреем. Помимо воли губы мои тоже растягиваются, и сдерживать это выше моих сил.

Ладно, Пухляш. На сегодня тебе задание такое, отсмеявшись, возвращается к разговору Орловский.  Сейчас переодеваешься и я тебя приглашаю принять участие в праздновании. Идёт?

С чего бы вдруг? Я из твоих гостей только тётю Таню знаю.

И?

Без «и».

Ну пообщаешься с ней, познакомишься с остальными. С цаплей вон.

В его глазах теперь точно насмешка её уже не спутать ни с какими улыбками и прочими приступами веселья. Наверняка ожидает, что я откажусь и сбегу куда подальше. Например, домой. И это было бы весьма мудрое решение, но вместо него я киваю и говорю, как ни в чём не бывало:

Окей. Сейчас только фартук сниму.

Жду и надеюсь, Пухляш, доносится мне в спину.

В такие моменты мне начинает казаться, что я вернулась в свои тринадцать. И мне приходится очень стараться, чтобы прогнать это дерьмовое ощущение.

Переговариваясь с тётей Таней под бокал вина и вполне сносное каре ягнёнка, приготовленное Верой, я раз за разом возвращаюсь взглядом к сидящей неподалёку парочке. Цапля, которую зовут ожидаемо вычурно Миленой, ластится к Орловскому, а тот, не обращая внимания на то, что не один, поглаживает её по колену, и с каждой минутой его рука поднимается всё выше, задирая край и без того короткой юбки.

На меня внимания он не обращает, но это привычно.

Лапуль… ты чего, уснула?  слышу голос тёти Тани и вздрагиваю, переводя на неё взгляд.

Нет, я задумалась.

А! Так что тебе по цвету кажется? Если перекрасим стены в белое и синее?

Будет хорошо. Только ресторан тогда закрывать придётся же.

Ну, да. Я же тебе сказала, на неделю, не больше. Ты вообще меня слушала?

Конечно, я её слушала, но явно не слышала. Почему-то вид того, как Орловский весь погружён в свою цаплю, нервирует меня настолько, что все мои слуховые способности как ветром сдувает.

Пухляшик, скажи мне, как ты относишься к карри?  внезапно спрашивает у меня Андрей, чем вводит в состояние ступора.

К карри?

Да. Мы тут с Миленой спорим, что настоящее индийское карри нужно подавать в таком виде, в котором его подают в Индии очень острым. А ты что об этом думаешь?

Ты имеешь ввиду обычным людям в ресторане?

Да, именно это я и имею ввиду.

М… Не все любят острое.

Вот! Это я тебе и говорила, вступает в беседу Милена, смерив меня холодным взглядом серых глаз.

Кто не любит просто не будет заказывать. Я вот люблю остренькое.

Его взгляд останавливается на моих губах, и я чувствую, как в лицо ударяет краска. Что за намёки в присутствии матери и девушки? Или мне снова мерещится то, чего на самом деле нет?

Тогда в меню надо написать десять восклицательных знаков рядом с ним. Чтобы заказывали только самые отчаянные.

Ты думаешь, острое любят только самые отчаянные?  вскидывает бровь Орловский.  Значит, я очень отчаянный.

И скромный.

Не без этого.

Подмигнув мне, он снова возвращает всё своё внимание цапле, а я чувствую себя обделённой. Что это вообще было сейчас? Попытка втянуть меня в разговор? Разрешить какой-то странный спор? Показать что-то ещё, что мне даже не объять своими мозгами?

Пока Милена, подпустив в голос капризных ноток, интересуется скоро ли будет торт, и явственно намекает на то, чем бы хотела заняться вместо того, чтобы оставаться здесь с гостями, в моей голове зреет дурацкий план. Но чем больше он обретает оформившиеся черты, тем больше я нахожу его гениальным.

Извинившись, я снова возвращаюсь на кухню. Если шеф любит поострее он это получит.

В холодильнике как раз лежит заготовленное на завтра песочное тесто. Сделать к нему начинку из ревеня дело десяти минут. И мой секретный ингредиент на этот прекрасный вечер перец халапеньо. Его не экономлю бросаю сразу два. А подумав, добавляю третий. И много-много корицы.

Отправляя пирог в духовку на пятнадцать минут, понимаю, что выходка попахивает чем-то настолько детским, что мне наверняка станет стыдно сразу после того, как Орловский отведает угощение. Впрочем, в тот момент я даже не подозреваю, чем всё это закончится на самом деле.

Дай угадаю, произносит Андрей с улыбкой Чеширского кота на красиво очерченных губах.  Цианид?

Он подносит к лицу пирог, густо украшенный сливками, и вдыхает аромат.

Неа.

Мышьяк?

Нет. Пирог с ревенём, помнишь, такой готовила твоя бабушка? Ну, не совсем такой, её пирог уже не повторить. Но всё равно с днём рождения!

Орловский смотрит на меня с недобрым прищуром в карих глазах. Неужели почувствовал аромат халапеньо? Он может, он же шеф… И не успеваю я придумать что-нибудь, чтобы он уже попробовал этот чёртов пирог, Андрей подносит его ко рту и откусывает едва ли не треть от поднесённого куска. Сначала жуёт молча, а потом… Потом случается ужас, который я запоминаю на всю свою жизнь. Он роняет тарелку с недоеденным пирогом на пол, делает жадный глубокий вдох и хватается за горло.

А я стою, как вкопанная и смотрю на Орловского, чувствуя, как моё тело парализует ужас. Всё это время Андрей не сводит взгляда с моего лица. И пытается схватить хоть глоток кислорода ртом.

Но там всё не настолько остро! Не настолько, чтобы от одного кусочка он едва не задохнулся.

Господи, скорую!  кричит кто-то рядом со мной.  Скорую, срочно!

Орловский оседает на диван, продолжает свои попытки сделать вдох. Меня отталкивают в сторону, суетятся вокруг Андрея.

Что ты положила в пирог?  кричит мне в ухо цапля. А может, это вовсе не она. Всё равно… Главное ответить, ведь это сможет хоть немного помочь Орловскому?

Халапеньо.

Какая же ты дура!

И в этот момент я с ней полностью согласна.

Я не знаю, как, но меня допускают посидеть в больничном коридоре. На самом крайнем стуле, где-то в сторонке от остальных, отправившихся вместе с Орловским сюда, в эти мрачные казённые стены. И я сижу, глядя на носки своих кед, почти не поднимая головы.

Мне ужасно стыдно. Так стыдно, как не было даже тогда, когда я творила свои шалости. Например, выкрашивала лаком для ногтей шевелюру Андрея. Тогда мне было десять, сейчас в два с лишним раза больше, и шутки у меня теперь такие, что едва не довели Орловского до смерти.

Ты как?  интересуется тётя Таня, подсаживаясь ко мне.

Хочется сдохнуть. Особенно от вашего вопроса.

Глупости. Ты же не знала, что у Андрея аллергия именно на этот вид перца.

Не знала. Правда, не знала. Но если бы не дурацкое желание над ним подшутить…

Ну, ваши отношения всегда были такими… чему тут удивляться?

И ведь не поспоришь. Даже отрицать, что у меня и Андрея в принципе были отношения глупо. Какие-то больные и болезненные, но ведь были. С той самой секунды, когда я зарядила ему игрушкой в лоб.

Как он?  Я всё же отрываюсь от созерцания своей обуви и перевожу взгляд на тётю Таню, по пути цепляя глазами цаплю. Она смотрит на меня презрительно, и я её понимаю. Будь я на месте Милены, последний человек, которого я бы хотела здесь видеть тот, который едва не отправил в морг её парня.

Нормально. Приступ сняли, но теперь никакого халапеньо!

Тётя Таня устало улыбается, я тоже предпринимаю попытку ответить ей взаимностью. Но получается как-то хреново.

Он просил тебя зайти к нему.

Кто?

Как кто? Андрей.

Зачем?

Я не знаю.

Зато знаю я. Попробует прибить меня штативом для капельницы и будет прав.

Почему?

Я же сказала, что он тебя любит.

Очень хочется запротестовать. Но сейчас, когда меня гложет непереносимое чувство вины, я даже не пытаюсь этого сделать.

Значит, мне можно к нему зайти?

Нужно!

Орловский лежит на больничной кровати, и от одного только этого осознания хочется совершенно трусливо развернуться и сбежать. Но я просто подхожу и встаю в полуметре от него. Кажется, он спит, что даёт мне возможность стоять и смотреть на него, отмечая какие-то вещи, которые раньше казались совсем неважными. Как он хмурится во сне, например. Точно так же, как в детстве, когда ему было семь, а мне шесть, и он пытался меня «строить». Как же давно это было! Кажется, в какой-то другой жизни, где были совсем другие Андрей и Рита.

Пухляш, ты во мне дыру проделаешь, жалуется он, не размыкая глаз, чем заставляет меня инстинктивно отступить на шаг.  И я совсем не о щедрой порции халапеньо в моём желудке.

Я…

Что я? Вот что мне ему сказать? Не виноватая я, эта идея сама пришла? Или может: прости меня, я больше не буду?

Да?  уточняет он, приоткрывая глаза и вперившись в меня взглядом.

Мне очень жаль, что всё так вышло, говорю то, что крутится на языке с того момента, как Орловский стал задыхаться на глазах у изумлённой публики.  И ты мог бы предупредить, что у тебя аллергия на халапеньо!