Васёк Трубачёв и его товарищи. Все повести Осеева Валентина
– Тоже понятно? Ну и хорошо! А вот если ещё какие новости у тебя есть – выкладывай.
Васёк поглядел на Матвеича. Тот вдруг громко, раскатисто захохотал, встряхивая головой и откидываясь назад:
– «По пятам ходим»! Ну, диты! От бисовы диты! – От смеха щёки его побагровели, могучая грудь тряслась.
Глядя на него, Николай Григорьевич не выдержал и тоже засмеялся. Васёк побледнел от обиды, встал и пошёл к двери.
– Стой, стой! – закричал Матвеич. – Садись за стол. Давай отчёт: где были, что делали? Я тебе насчёт продовольствия задание давал.
– Фашисты три машины нагрузили. Сева слышал – на Жуковку повезут; шофёр говорил – в Лукинках бензин будут брать. Полицаи поедут и солдаты. А там на одном грузовике… – Васёк нерешительно взглянул на Матвеича.
– Давай, давай дальше! – кивнул тот.
– На одном грузовике пулемёты стоят.
– Добре! А когда повезут? Не слыхал?
– Нет. Скоро, потому что уже совсем нагрузили.
Матвеич заложил назад руки, большими шагами заходил по комнате, бормоча что-то про себя и загибая на руке пальцы.
Когда Васёк уходил, Матвеич дал ему толстый пакет:
– Спрячь хорошенько. Пойдёшь в Макаровку. К Миронихе. Баба Ивга скажет куда. Сам пойдёшь. Толкового товарища возьми. Да гляди в оба: не попадитесь – далеко это. Я там давно не был, не знаю… может, фашисты в селе стоят, – так осторожненько!
Васёк шёл недоумевающий, но успокоенный доверием Матвеича. По дороге он думал о Степане Ильиче: «Тут какая-то тайна. Матвеич умный, он всё знает, только не говорит. А как может он сказать, если ребятам этого знать нельзя! Может, Матвеич сам следит за дядей Степаном, но не хочет, чтобы мы знали… Ну и пускай! Нельзя так нельзя. Наше дело – слушаться. Как Матвеич сказал, так я и передам. И рассуждать об этом не надо больше, и думать не надо».
Но думалось как-то невольно.
Васёк вспомнил разговор с Николаем Григорьевичем и вдруг остановился, поражённый внезапной мыслью: «А если всё это неправда? Дядя Степан нарочно старостой стал, чтобы всё узнавать у фашистов!»
Перед глазами Васька встало тёмное, полное глубокой душевной тоски лицо Степана Ильича.
– Пусть это будет неправда, дядя Степан, пусть это будет неправда! – прижимая к груди руки, прошептал Васёк.
Дома он строго сказал ребятам:
– Не велел Матвеич следить. И уходить не велел.
– Что же это? – растерялся Одинцов. – Что ж это, Васёк? Ведь мы – пионеры!
– А для пионеров есть пионерская дисциплина! – обрезал его Васёк.
О поручении, данном ему Матвеичем, он сообщил только то, что уходит далеко и не знает, когда вернётся. Ребята огорчились, но спрашивать не стали.
– А вы тут не зевайте! Пусть на пасеку за меня Мазин сходит, если надо будет.
С собой он решил взять Одинцова.
С вечера баба Ивга уложила им в мешок еду, рассказала дорогу:
– Может, с людьми подъедете где… А то тропинкой пройдёте напрямки. Далеко это… от Жуковки в сторону. Торбы я вам сошью; в случае чего, сохрани бог, скажете: сироты, побираемся…
Глава 39
Виденье
Мальчики вышли на рассвете. На длинной деревенской улице маячили фигуры полицаев. За хатой конюха Леонтия скользнула тень Петро. Васёк забеспокоился:
– Чего это он там высматривает? Надо бы предупредить… Подожди меня.
У конюха стояли фашистские солдаты. Сам конюх с семьёй ютился рядом в каморе. Васёк осторожно перелез через плетень и стукнул в закрытое окошко каморы. Дверь приоткрылась, выглянула жена Леонтия.
– За вашей хатой Петро ходит! – шепнул ей Васёк.
Леонтьиха испуганно захлопнула дверь.
Мальчики пошли дальше. За селом на выгоне стояли машины, нагружённые продовольствием. Две из них были уже доверху заложены ящиками и мешками. Гитлеровские солдаты прикрывали их серым тугим брезентом. Третью машину нагружали полицаи. Вдоль забора ходил часовой. Мальчики незаметно прошмыгнули мимо, в молодой лесок позади выгона. Пройдя несколько шагов, они остановились, удивлённые неожиданной встречей.
Под орешником сидел Мазин с каким-то незнакомым человеком. Человек этот был босой, с завязанными тряпкой пальцами; одежда мешком висела на его худых плечах, широкие украинские штаны были подвязаны ремешком. Он о чём-то рассказывал Мазину, опираясь локтем о землю, поднимая вверх густые выцветшие брови и морща лоб. Рядом на траве лежала горка вырезанных из орешника дудочек. Одна из них, с зелёной резьбой, видимо, принадлежала уже Мазину. Он вертел её, прикладывая к губам, но свистнуть не решался.
– Да-а… Гитлеровец на работу не прыток. За него лакеи работают. Ишь, грузят, стараются… – щуря светлые глаза, говорил незнакомец. – Вот этот полицай, мальчишечка, и называется изменник Родины. Самый худший вид человека! И даже человеческого в нём ничего не осталось – потому как, если правильно разобраться, из чего состоит человек? Какие такие качества он в себе имеет? – Он склонил голову набок, растопырил на руке пальцы. – Первое – любовь к Родине! Гляди, какой палец я загибаю… – Он загнул большой палец. – Второе…
– Мазин! – окликнул товарища Васёк.
Мазин оглянулся, вскочил:
– Я сейчас, дядя…
– Ты с кем это? – спросил Васёк.
Мазин отвёл его в сторону:
– Я этого дяденьку тут и вчера видел. Он тоже выслеживает кого-то.
– Не тебя ли? Иди домой лучше. Не болтайся тут зря.
– Я не зря болтался. Фашисты ночью продовольствие на Жуковку повезут! – зашептал Мазин.
– Надо бы Матвеичу сказать. Он зачем-то спрашивал, когда повезут. Ты бы сходил, Мазин.
– Я схожу сейчас.
– А мы Петро видели около Леонтьевой хаты! Высматривал, видно, что-то, – сообщил Одинцов.
– Я бы этого Петро убил, как собаку! Это самый худший вид человека! – Мазин вынул из кармана дудочку, повертел её в руках.
– А что это у тебя? – заинтересовался Васёк. Он взял у Мазина дудочку, приложил к губам.
– Осторожно! Свистнет! – испугался Мазин. – Это мне дяденька подарил. У него много. Здорово сделано?
– Ловко! А ты в полную силу свистел?
– Нет. Боюсь! Часовые недалеко. Дяденька говорит, если свистнуть в эту дудку, так все, кто рядом стоят, навзничь повалятся!
Ребята засмеялись.
– Ну, мы пошли, а то поздно. Ты тоже иди. Зря не лазь тут! – распорядился Васёк.
– Возьми дудку! – великодушно предложил ему Мазин.
– Насовсем? – обрадовался Васёк.
– Бери насовсем. Я у него ещё выпрошу, да он и так даст – добряк, видно.
Васёк с удовольствием взял дудку. Мальчики расстались.
Коля Одинцов и Васёк шли рядом, изредка передавая друг другу дудочку и тихонько, для развлечения, посвистывая.
– Жаль, в полную силу нельзя! Пристанут ещё чернокопытники, остановят…
Шли долго. Дорога была длинная-предлинная. Бесконечно тянулось шоссе. Повсюду встречались гитлеровцы: они ехали па повозках, на грузовиках…
Один раз мальчиков подсадил на телегу какой-то дед. Он ни о чём не спрашивал, только тихо бормотал про себя, нахлёстывая лошадь:
– Иди, иди, всё равно Гитлер житья не даст! Ребят по миру пустили, чего ещё надо? Людей на дорогах стреляют… Видно, пропала наша жизнь. Серко! Что было, того не воротить! Иди, не поджимай брюхо! О колхозных кормах забывать надо…
Ребята переглядывались, молчали. Слезая с телеги, Одинцов горячо сказал:
– Спасибо вам, дедушка! Только неправильно вы думаете… Мы победим! Мы, честное слово, победим! Вот и Васёк вам скажет…
Старик усмехнулся, внимательно посмотрел Коле в глаза, потом перевёл взгляд на Васька.
– Мы победим, дедушка! – решительно подтвердил Васёк.
– А вы что за ворожейки такие? «Победим»! Большое слово! Да армия-то наша на Киев отошла. Сам видел… Через наше село шли… Молодец к молодцу, в полном боевом порядке. Богатыри! Один на десятерых идёт… А отходят. Куда отходят – бог весть… Бабы с воем за ними бегут, ребятишки… А они только стиснут зубы: «Вернёмся, граждане, не бойтесь…» А чего – не бойтесь? Со всех сторон враг идёт. Народ весь в леса подался… – Старик вдруг замолчал, оглянулся на лес и тронул лошадь. – Эх, эх, дела!..
Мальчики пошли по тропинке. Солнце начинало сильно припекать. Волосы покрылись пылью.
– Не стоит со всяким разговаривать, – нащупывая на груди свой пакет, сказал Васёк.
Одинцов протянул руку:
– Дай потрогать… А толстый пакет! Видно, важное поручение. Хотя в тонком иногда ещё важнее бывает!
– Конечно, бывает, – неохотно согласился Васёк. – Я читал где-то, что в гражданскую войну один герой ехал с таким пакетом и попал к белым… Так он знаешь что сделал? Весь этот пакет съел!
– Да что ты?
– Честное слово, съел! Там ещё сургуч был – так и с сургучом вместе.
– Это здорово! – Одинцов задумался.
Васёк снова пощупал свой пакет:
– А нам, в случае чего, тоже придётся съесть, пожалуй…
– Да он толстый! – засмеялся Одинцов. – Как его есть?
– А как красноармеец ел? Думаешь, вкусно ему было?
Одинцов покрутил головой:
– Я один раз промокашку съел маленьким… Конечно, если придётся…
Ребята замолчали.
К полудню ноги у них устали, оба приуныли и еле тащились по дороге.
– Хоть бы свистнуть один раз! Попробовать, что за свисток такой? – сказал Васёк, разглядывая подарок Мазина.
– Зайдём в лес и свистнем! – оживился Одинцов.
– Так нам сейчас крюк надо делать!
– Ну что ж такого? Свистнем по разу, а тогда за это пойдём побыстрей.
– Ладно.
Свернув с шоссе, мальчики побежали в лес. Выбрали тенистое местечко. Прислушались, оглянулись. Васёк свистнул. Коля упал в траву и задрыгал ногами:
– Ох и свист!
Свист действительно был резкий, пронзительный. Одинцов тоже свистнул.
– Мы ещё не в полную силу. А если в полную свистнуть – вот было бы!
Что было бы, никто не знал, но мальчики выбрались на шоссе довольные. Усталости как не бывало. На закате солнца дошли до того места, где когда-то пил из ручья Митя. Ребята влезли по пояс в водоросли, потом обмылись ключевой водой. Закусили и снова вышли на шоссе.
– Вот Жуковка виднеется… А нам ещё в сторону километров пять.
Ноги стали утопать в песке. Попадались неубранные разбитые телеги, остатки легкового автомобиля, отлетевшие и утонувшие во рву колёса.
– Ведь это около Жуковки грузовик разбили… – шёпотом сказал Васёк. – Здесь наши девочки ехали… Одинцов заморгал глазами:
– Знаешь, Васёк, я их никогда не забываю и не забуду! А ты?
– Никто из ребят не забывает. Только не говорим… Что теперь говорить!
– А какие девочки были! Валя Степанова, Лида Зорина, Нюра Синицына… Самые лучшие люди из всего класса!
Васёк кивнул головой.
– Если б хоть знать, что они не мучились, что сразу… – сказал Одинцов и вдруг остановился.
Впереди лежала груда железа. Около неё одиноко высился белый деревянный столбик.
Мальчики на цыпочках подошли к нему. Одинцов закрыл лицо руками и бросился в траву. Васёк присел около насыпи, вытирая кулаком глаза. Не глядя друг на друга, мальчики нарвали цветов, положили на могилу.
– Давай тут, около них, и заночуем, – предложил Васёк. – Всё равно нам в лесу ночевать.
Мальчики залезли в перевёрнутую вверх дном разломанную машину. Долго говорили о девочках, вспоминали, как дружили и как ссорились с ними в классе.
– А мне всегда Нюра Синицына представляется… Я её до зла доводил, придирался к ней, – изливал душу Одинцов.
– Она бы тебя простила теперь, если б знала…
Выговорившись, Коля заснул. Заснул и Васёк.
По небу рассыпались мелкие звёзды. Чёрной грудой лежал на дороге разбитый грузовик. Мальчики дружно посапывали, неудобно свернувшись под искорёженной кабиной. Они не слышали, как хрустел в лесу валежник, как всхрапывал конь, осторожно переставляя копыта через поваленные деревья.
Мальчики не видели, как, пригнувшись к земле и прячась за обломками, перебегали через дорогу какие-то люди и, притаившись во рву, зорко вглядывались в даль.
Резкий, пронзительный свист разбудил обоих. Васёк испуганно схватился за пакет. Одинцов вскочил, больно ударившись головой о железо.
С дороги грянули выстрелы, с треском разорвалась граната, застрочил пулемёт.
Вспыхнуло пламя, где-то заржали лошади, раздались крики.
Мальчики, схватившись за руки, выглянули наружу.
На дороге, сгрудившись, буксовали машины, чёрным столбом поднимался дым, прорывались клубы пламени. Вокруг метались полицаи и солдаты. При свете огня можно было видеть, как они прыгали с машин на землю и падали под ударами напавших на них людей. Крики заглушались стрельбой. Мимо пылающего грузовика проскакал какой-то боец на гнедом коне. Неподалёку от мальчиков разорвалась граната. От страха они замерли, тесно прижавшись друг к другу. Когда стрельба затихла, они снова поглядели в щель.
Мимо ребят промчались телеги и, свернув в лес, запрыгали по ухабам. За ними ускакал конь. Под мышкой у седока торчали дула немецких автоматов.
На дороге остались пылающие машины и распростёртые тела убитых полицаев и гитлеровцев.
Васёк схватил за руку Колю Одинцова, и они, выбравшись из-под обломков грузовика, бросились в лес. Мальчики бежали, натыкаясь на кусты и деревья, обдирая об острые сучки ноги. Они боялись оглянуться назад, боялись остановиться, чтобы перевести дыхание. Наконец, споткнувшись о заросший мохом пень, оба упали. Позади них сквозь гущу леса просвечивало розовое пламя.
Васёк сел, прижимая рукой спрятанный на груди пакет. Одинцов обхватил его за шею, прижался холодными губами к его уху.
– Что это было? – прошептал он дрожа.
Васёк молчал, тяжело переводя дыхание. Потом снова вскочил и потянул за собой Колю:
– Уйдём подальше.
Утро застало мальчиков в глухом, неизвестном месте. Выйти на дорогу они боялись, блуждали по лесу. Говорили шёпотом:
– Как она их… здорово!
– А обоз-то узнал ты?
– Тот самый.
– А на коне…
Мальчики поглядели друг другу в глаза.
– Мне показалось, это был… – прошептал Одинцов.
Васёк схватил его за руку:
– Молчи!
К концу дня они увидели Жуковку. Обошли её стороной – боялись фашистов.
В Макаровку пришли поздно вечером. В хатах горели невесёлые огоньки. На улицах было пусто. Кое-где подвывали собаки.
Какой-то хлопчик указал хату Миронихи. Мальчики пробрались с огородов во двор.
– Заглянем раньше в окно – нет ли в хате гитлеровцев, – решил Васёк.
Коля Одинцов стал коленом на завалинку и прижался лицом к стеклу. Потом медленно сполз на землю, протёр кулаками глаза и жалобно сказал:
– У меня, Трубачёв, виденье… Там… Нюра Синицына!
Васёк оттолкнул его от завалинки и полез сам.
За окном около стола сидела Нюра Синицына и что-то шила. Стекло звякнуло. Нюра подняла голову и увидела прямо перед собой приплюснутое к стеклу лицо Трубачёва. Она вскочила, вскрикнула и бросилась во двор. Первый, кто ей попался, был ошеломлённый Коля Одинцов. Нюра заплакала, обливая слезами его щёки. Потом бросилась к Ваську.
– Валя! Лида! – кричала она.
Какой-то малыш цеплялся за её платье и тоже лез целовать мальчиков.
Глава 40
Девочки
Девочки забрасывали ребят вопросами. Потащили их в хату, усадили за стол, подкрутили фитиль в лампе. Мальчики наконец пришли в себя.
– Ну да, живы!.. Только так страшно было, так страшно!
Девочки, прижавшись друг к другу, стали тихонько рассказывать. Голоса их часто прерывались:
– …К вечеру около Жуковки, над самой дорогой, появился фашистский самолёт. Он летел низко-низко… И потом начал бомбить шоссе. Кроме грузовика, на дороге была телега с людьми… Лошадь понесла… Малыши испугались, начали плакать. Тогда шофёр подъехал к самому лесу… под деревья… А Екатерина Михайловна… она, бедная, схватила детей…
Нюра всхлипнула. Малыш, который всё время не отходил от неё, беспокойно заёрзал на скамейке.
Валя Степанова улыбнулась дрожащими губами, знакомым движением откинула со лба разлетающиеся тонкие волосы:
– А на дороге взлетела телега… И около неё со свистом посыпалось что-то…
– Пули, – подсказала Лида Зорина. Она не плакала, но глаза у неё были красные.
– …Шофёр закричал, чтобы мы прыгали с машины и бежали в лес. А няня схватила ребят, обняла и ничего не понимает… Тогда Екатерина Михайловна тоже закричала: «Прыгайте, прыгайте! Берите детей!» Нюра первая спрыгнула, схватила Павлика…
– Нюра меня схватила… – серьёзно сказал малыш, прижимаясь головой к боку Синицыной.
– А мы с Лидой одну девочку… Гальку… Она толстая, тяжёлая и за няню уцепилась… Мы её еле-еле вдвоём с Лидой в лес… бегом… а дальше… – Валя широко открыла голубые глаза и крепко стиснула ладони. – Всех убили…
– Всех, всех! – с ужасом прошептала Лида. – Бомбой…
Нюра Синицына прижалась щекой к тёплой головёнке прильнувшего к ней Павлика. Одинцов ничего не спрашивал; от страшной картины, нарисованной девочками, у него рябило в глазах. Вспомнился разбитый грузовик, одинокий столбик, могила, на которую они с Васьком положили вчера цветы… И ему казалось чудом, что девочки, которых они оплакивали, живы. И ещё одно чувство волновало Колю: он с торжеством вспоминал о ночном происшествии на шоссе. Это была месть за погибших детей, за слёзы девочек! Но Коля не смел сказать об этом. Он вопросительно смотрел на Васька.
Васёк тоже ничего не сказал. Он притянул к себе Павлика, потрогал его худенькие плечики, неловко потрепал по голове:
– Октябрёнок…
– Братик, – поспешно сказала Нюра. – Он тётю Ульяну любит, мамой зовёт. Она его насовсем взяла…
Васёк кивнул головой, оглядел хату. Она была переделана на две половины. За дощатой перегородкой кто-то сонно бормотал, слышались посапывание и храп.
– Кто там?
– Это дети спят… Ульяны Ивановны. А её нет… ушла.
– Не обижают вас здесь? – осторожно спросил Одинцов.
– Нет, что ты! Они хорошие. Она же нас и подобрала в лесу. Мы ведь два дня в лесу жили.
– Как – в лесу?
Снова начались рассказы.
…Испуганные, несчастные, с двумя малышами на руках, девочки бродили по лесу, потеряв дорогу. Галька кричала, плакала, просила есть…
– А что же вы ели?
– Сначала ничего… Мы как побежали, побежали сразу… А потом, когда сильно ударило, – за нами бомба… упала… Ничего не помнили… Оглушило нас… А потом вдруг тихо-тихо стало. Я слышу, Галька плачет рядом, – рассказывала Валя Степанова. – И Нюра с Павликом стоят надо мной, а Лида кричит: «Пойдёмте, пойдёмте назад! Там что-то случилось!» Мы и пошли… А потом, когда увидели, что всех насмерть… опять назад побежали… далеко-далеко в лес… в болото какое-то зашли…
– Ну ладно. Не люблю я всё вспоминать!.. Выбрались, одним словом, на шоссе через два дня, – хмуро сказала Нюра.
– Ну да, выбрались, конечно… Мы ведь ещё вас с Митей потом ждали… Думали, вы проехали уже, – сказала Лида.
– Кашу в лесу варили, – задумчиво припомнила Валя. – Нюра бесстрашная – она ещё после одна к нашему грузовику бегала. Манной крупы принесла, сгущённого молока, спичек, хлеба. Одна ходила, без нас… рано-рано встала и пошла… ничего не сказала…
– А чего мне говорить-то? У нас дети на руках, есть просят, и холодно им… Я ещё там, – Нюра вдруг понизила голос и зябко повела плечами, – одеяло взяла…
Одинцов с уважением посмотрел на неё:
– Молодец ты!
Девочки рассказали ещё, что на дороге подобрала их Ульяна Ивановна, жена директора МТС. Маленькую Гальку взяла другая женщина, а они все живут вместе.
– Никому она нас не отдала, хотя у неё и своих четверо. Одна девочка – старшая – с нами дружит, а другие ещё маленькие. У нас эсэсовцы в селе. Они по хатам не стоят – боятся, верно. В клубе живут, в сельпо, из сельрады общежитие сделали. Вот тётя Ульяна и взяла нас к себе…
– Значит, она и есть Мирониха? Жена директора МТС? – живо спросил Васёк.
– Ну да! А что?
– Ничего. Нас к ней по делу послали.
– По делу? Митя?
– Митя?
Мальчики переглянулись:
– Эх, да ведь вы ничего не знаете, что с нами было!
Васёк стал рассказывать, как фашисты забрали Митю, как все ребята искали его, как он нашёлся. Как Митя даже обнимал его, Васька, один раз, случайно, в одном месте, а потом опять ушёл в лес.
Девочки слушали, боясь проронить хоть одно слово.
– И у нас все комсомольцы в лес ушли. А двоих эсэсовцы убили! И женщину одну убили!
– Убили? Ладно! Их тоже сегодня ночью били! Ещё как! – не выдержал Васёк. – Мы сами видели!
Он придвинулся ближе к девочкам и стал рассказывать про то, что они видели ночью на дороге.
– Так это правда? – радостно спрашивали девочки. – У нас в селе все-все друг дружке шёпотом говорили, только мы не верили…
– А зарево какое было! Мы сами видели! И эсэсовцы куда-то на мотоциклах ехали, бегали, кричали, машины гудели… Мы боялись, что они схватили кого-нибудь, – сказала Зорина.
– Ну да, «схватили»! Сами попались! Там один на коне был… – начал с увлечением Одинцов.
Васёк строго прервал его:
– Не наше дело, кто был! А только храбрецы они! Рраз, рраз! – и всех фашистов уложили!
Лида Зорина блеснула чёрными глазами:
– Фашисты! Мы их так ненавидим!
Синицына сморщилась:
– Они с людьми, как с подданными какими-то, обращаются!
Читать бесплатно другие книги:
