Харассмент Ярмыш Кира

– Да… Что только не делал. Даже к психологу ходил. Без толку. Только это и помогает. – Мужик кивнул на карман.

Чтобы не показаться грубой, Инга отсчитала в голове три секунды, за которые мужик, к счастью, больше ничего не успел сказать, и надела наушники.

Самолет поднялся выше, и Инга больше не видела землю, а только круто взбитую пену облаков под крылом, простиравшуюся до самого горизонта. Солнце заливало все вокруг. Настроение у Инги было прекрасное: все впереди представлялось ей таким же светлым и просторным, как это небо.

Бортпроводники начали разносить напитки. Когда очередь дошла до Инги, она сняла наушники и попросила воду с газом. Толстый мужик не упустил шанс воспользоваться вынужденным ослаблением ее защиты:

– Отдыхать летите?

– Нет.

– По работе?

– Да.

– И я по работе. Много летаете?

Инга повела плечами. Она не знала, как отвязаться от мужика. Снова надеть наушники посреди разговора было бы слишком грубо.

– Да не очень много.

– А мне постоянно приходится. Я так скоро сопьюсь. Хочу уже однажды туда улететь и больше не возвращаться.

– Так надоело летать? – с усмешкой спросила Инга.

– Да не. Хочу уже нормально пожить. У нас разве поживешь нормально? Москва стала – не проехать. Пробки до обеда. Я из Выхино каждый день на Дмитровку мотаюсь, трачу на дорогу четыре часа, и это в лучшем случае! А эти чурки кругом? Русского лица уже нигде не встретишь. Все эти таксисты, разносчики, официанты. И все жадные стали. И недовольные. Ноют вечно и грызутся, грызутся. Вот ты давно в Москве живешь?

Мужик неожиданно обратился к Инге, да еще на «ты», что заставило ее вздрогнуть. На протяжении всей его тирады она сидела с лицом, по которому медленно, как чернильная клякса по воде, расползалось презрение.

– Я в Москве родилась, – холодно сказала Инга.

– Ну хоть кто-то там родился. Я думал, все понаехали. Ну и что, нравится тебе там жить?

– Не жалуюсь.

Мужик с хрипом выдохнул, а потом снова достал свой виски и сделал несколько глотков.

– Ты молодая, может, поэтому. А я видеть уже все эти рожи не могу. Все ходят и ноют, ноют… – Мужик вытянул лицо и издал несколько нечленораздельных звуков, видимо изображая нытье. По мере того как он говорил, он все больше распалялся и теперь уже смотрел на Ингу с откровенной злостью, словно она лично была во всем этом виновата. – Знаешь, когда я окончательно понял, что надо валить?

Инга не спросила и не кивнула, чтобы не поощрять продолжение, но он все равно сказал:

– Сегодня в очереди в аэропорту. Позади меня стояли муж с женой, и баба все его пилила – эскалатор не работает, билет на аэроэкспресс дорогой, какая-то их знакомая – дура. И я подумал: вот всё в России так. Все проблемы позорные. То ли дело во Франции. Две недели назад летел, там тоже в очереди сзади стояли французы. Так они обсуждали, разрешить ли администрации района спилить дерево во дворе. Ты понимаешь? Дерево! Нет у людей других проблем, они деревья обсуждают!

Мимо прошла бортпроводница, собирая пустые стаканы. Воспользовавшись паузой, Инга торопливо надела наушники. Когда раздавали завтрак, она предусмотрительно вытащила один, но не выпустила его из рук и, получив поднос, сразу заткнула уши снова.

Инга задремала, а когда проснулась, самолет пошел на посадку, клюнув носом облака, и салон, как обычно, затрясло. Инга краем глаза видела, что мужик схватился за бутылку, но там давно уже ничего не осталось. Ей, наоборот, особенно нравилась турбулентность при снижении – тряска напоминала разновидность аттракциона, к тому же она значила, что настоящее приключение вот-вот начнется.

Когда они приземлились, Инга опять внутренне напряглась – сейчас ей надо было не потерять журналистов, пройти с ними по аэропорту, отстоять в очереди, миновать контроль, не забыть ничей багаж, а потом найти ожидающий их где-то трансфер. Ее расслабленность после удачного вылета моментально сменилась тревогой.

На улице было пасмурно, но тепло. Журналисты, взбодрившись по сравнению с утром, забрасывали Ингу вопросами, только Наталья держалась в стороне и как будто совершенно не интересовалась предстоящей программой. Когда они получили багаж, Инга не сразу разобралась, куда теперь идти, но Наталья уверенно направилась налево, ни слова, впрочем, не говоря. Остальные после секундной заминки последовали за ней, и Инга тоже, раз и навсегда Наталью невзлюбив.

Едва выйдя в зал ожидания, Инга увидела человека с табличкой их компании и только тут наконец-то расслабилась. Полоса препятствий была позади, никакие неприятности теперь не грозили. Они погрузились в небольшой автобус и отправились в гостиницу.

Остаток дня был в их полном распоряжении, а завтра утром открывалась выставка, на которую они и приехали: Ингина компания демонстрировала чудеса своего нового программного обеспечения, которое, согласно пресс-релизу, использовалось везде, от самолетостроения до медицины. Инге нужно было каждый день сопровождать журналистов в выставочный зал где-то на окраине Парижа, а затем следить, чтобы каждый из них вовремя оказывался на интервью, подписании важного договора или пресс-показе. Ингины ожидания от предстоящих дней менялись раз в полчаса: то ей казалось, что ничего сложного ее не ждет – всего-то надо следить за временем, то – что она никогда не справится с графиком десяти человек сразу и в опозданиях будут винить ее одну. Вечера же у них были благословенно свободными, за исключением последнего, когда планировался большой ужин с французским и американским начальством. Вообще-то это была Ингина гордость: она сама предложила Илье такой формат и знала, что российские журналисты, которых она привезет, будут единственными представителями прессы, туда допущенными.

Гостиница оказалась неподалеку от выставочного комплекса – можно было бы дойти пешком, но их все равно собирались возить на том же автобусе. Инга немного расстраивалась: хотелось, конечно, жить в районе попрестижнее. Она представляла, как просыпалась бы рано-рано утром, заходила в какое-нибудь маленькое уютное кафе на углу, покупала бы там кофе и круассан, а потом ела его на балконе (непременно с коваными перилами), глядя, как просыпается улица.

Гостиница действительно не имела никакого парижского флера – большое бездушное здание. Номера оказались огромными, что особенно бросалось в глаза из-за минимума мебели: кровать, кресло, письменный стол и стул. На одной стене висела черно-белая фотография, на противоположной – телевизор. Ванная тоже была огромная и сверкала в иссиня-белом свете ламп, скорее напоминая операционную. Балкон имелся, но без всяких кованых перил. Выйдя на него, Инга оглядела открывшийся ей вид на типовую застройку спального района.

Ей хотелось бросить вещи и сразу же поехать в центр, чтобы глотнуть воздуха настоящего Парижа, однако совесть не позволяла. Инга стыдила себя, напоминая, что приехала сюда работать, а не гулять, хотя и неясно было, что такого она может делать, сидя в гостинице, чего не могла бы возле Эйфелевой башни. Настроение ей немного портила мысль, что нужно написать Илье – отчитаться и узнать планы на завтра. Делать этого Инге совсем не хотелось, но не написать было нельзя.

Она сходила в душ, разобрала чемодан, изучила карту Парижа и проложила маршрут до туристических мест, потом полистала соцсети и написала в их общий с журналистами чат, во сколько они встречаются утром. Батонов сообщил, что они планируют в семь поехать в центр и выпить «в высшей степени цивильно» и что Инга обязательно должна поехать с ними. Она как раз подумывала выведать их планы и присоединиться, так что была рада повторному приглашению. Когда она печатала ответ, в дверь ее номера постучали.

Переодеться из белого гостиничного халата в нормальную одежду Инга не успевала, поэтому запахнула его полы потуже и осторожно выглянула в коридор.

За дверью стоял Илья.

– Можно? – спросил он, широко улыбаясь.

Инга не ожидала его вот так увидеть, хотя не сразу поняла почему. Может, она думала, что он еще не приехал? Или что живет в другой гостинице? Правда, однако, заключалась в том, что она вообще не думала, где он и как ее найдет.

– Конечно, – пробормотала она и отошла в сторону, пропуская Илью в номер.

Он сделал два шага по ковролину и замер, словно не решался пройти вглубь комнаты без дополнительного приглашения.

– Хотел спросить, как ты устроилась. Нормально долетели?

Инга одновременно пожала плечами и кивнула. Из внезапно вспыхнувшего в ней упрямства она решила не предлагать Илье пройти дальше. Они так и остались стоять у двери.

– У тебя есть планы на вечер? – помолчав, спросил Илья.

– Есть.

Инга скрестила руки на груди, ничего больше не добавив. Илья тоже не говорил, только смотрел на нее, и под его взглядом она наконец сдалась:

– Я собиралась выпить с журналистами.

– Зачем?

– Что значит «зачем»? Чтобы узнать их получше. Мне вообще-то еще потом работать с ними.

Илья поморщился.

– Забей на журналистов. У тебя еще будет куча времени узнать их получше. Я не видел тебя целую неделю. Давай поужинаем вечером.

Инге не хотелось ужинать с Ильей, но она знала, что, если он что-то вбил себе в голову, этого не миновать. Сейчас она откажется, ссылаясь на работу, а он начнет уговаривать, и в конце концов она уступит, просто чтобы он отстал.

Инга посмотрела в сторону окна и все же сделала попытку:

– Мне завтра рано вставать.

Илья взглянул на часы.

– Сейчас четыре. Давай встретимся внизу в шесть. Вернемся не поздно.

Инга вздохнула и понурила голову, выражая этим неохотное согласие.

– Не боишься встречаться внизу? – Она все же не удержалась от маленького укола. Еще недавно она боялась обидеть Илью, а сейчас ей было даже приятно. – Журналисты ведь могут увидеть.

Взгляд Ильи похолодел:

– Не боюсь.

– Ну, тогда увидимся в шесть, – бросила Инга и открыла дверь, недвусмысленно намекая, что имеющиеся у нее два часа намеревается провести в одиночестве. Илья еще некоторое время смотрел на нее, не двигаясь с места, а потом вышел, так больше ничего и не сказав.

Как только он ушел, у Инги волшебным образом улучшилось настроение. Она была довольна тем, как независимо держалась, и тем, что Илья прекрасно это видел. На Ингу вдруг снизошла необычайная легкость, словно она сбросила с ноги камень, тянущий ее на дно, и взмыла к поверхности. Этим камнем был даже не сам Илья, а Ингин мнимый долг ему угождать. Все время, пока они были вместе, она как будто выполняла тяжелую работу, стремясь убедить себя, что сделала правильный выбор. Инга вела себя сдержаннее, чем ей было свойственно, преувеличенно радовалась его знакам внимания и самоотверженно выполняла прихоти Ильи, начиная от выбора блюд и заканчивая наручниками и плетками. Как будто это была ее обязанность: создавать условия, в которых Илью ничего не раздражало, чтобы он представал перед ней беззаботным и приветливым, лучшей версией себя. Инга надеялась, что тогда ей наконец-то удастся его полюбить.

Теперь все это было ей ни к чему. Его отношением она больше не дорожила и не желала обманываться на его счет. Было бы даже хорошо, если бы он снова повел себя как-нибудь особенно мерзко: устроил ей сцену сегодня в ресторане, например, или как-то ее оскорбил. Это бы сработало окончательным противоядием против той волны обаяния, которая подкупила Ингу в самом начале их отношений. Сейчас она даже не понимала, что вообще ее в нем привлекало. Теперь Илья казался ей не самоуверенным, а капризным, не дерзким, а бесчувственным, да и ореол запретности, который сопровождал их отношения, совсем перестал Ингу будоражить.

Мурлыча под нос какую-то мелодию, она открыла шкаф и оглядела свои наряды. Инга взвесила в голове возможность пойти на ужин в чем-то нарочито повседневном, чтобы лишний раз продемонстрировать, как мало она теперь заботится о том, что Илья о ней думает. Однако этот вариант она все же отмела: наряжаться стало для нее теперь ни с чем не сравнимым удовольствием, и она не желала лишаться его, пусть и во имя декларативных целей. Впрочем, чуть позже она нашла компромисс: решила надеть самое простое белье без кружев, чтобы, во-первых, сказать самой себе, что сексом с Ильей сегодня заниматься не будет, а во-вторых, ему (если все-таки дойдет до секса) – как он ей безразличен.

Она спустилась в лобби отеля в шесть ноль пять. Илья уже был там. Инга с любопытством ждала, что он ей скажет, – Илья ненавидел опоздания, но он, как ни странно, промолчал. Они сели в такси, которое Илья вызвал заранее, и поехали куда-то, Инга не стала спрашивать куда. Они вообще мало разговаривали. Инге нравилось смотреть в окно. Она составляла в голове план, куда будет ходить ближайшие несколько вечеров.

Такси остановилось в узком переулке у здания с неприметным серым фасадом. Вход в ресторан, если это был он, тоже выглядел очень скромно – двустворчатая деревянная дверь со стеклянными вставками, небольшая табличка рядом. Илья вышел из машины и решительно направился к входу, а Инга, провозившись с дверью, отстала. Она успела подумать: как странно, что Илья, с его подчеркнутым снобизмом на тему ресторанов, выбрал такое непрезентабельное место.

Однако внутри все было совсем иначе – светлые стены со сверкавшими на них лампами, маленькие круглые столики с белоснежными скатертями. Людей внутри было так много, что по сравнению с пустынной улицей особенно ощущался контраст, и Инга поначалу замерла на пороге, не ожидав такого. Официант за стойкой вежливо поговорил с Ильей, сверился с лежащей перед ним открытой книгой и повел их вглубь. Инга не заметила ни одного пустующего стола и размышляла, куда же их посадят, когда они внезапно оказались во внутреннем дворике. Здание представляло собой колодец, и внутри него располагался настоящий сад с клумбами и деревьями в кадках, обрамленный террасой. Здесь тоже повсюду сидели люди, но было гораздо тише. Пахло цветами. По стене дома пышно вился виноград. Официант проводил их в угол террасы и услужливо отодвинул для Инги стул.

– Какое обманчивое место, – сказала Инга, глядя по сторонам.

В полуметре от нее была ограда террасы – кованая, как она и хотела, тоже увитая виноградом.

– Я подумал, что тебе понравится, – отозвался Илья как будто равнодушно, но Инга расслышала в его голосе легкое самодовольство.

Им принесли стеклянный кувшин с водой и зажгли длинную белую свечу, вставленную в горлышко бутылки, покрытой, как бахромой, оплавленным воском. Инге вдруг стало до странности неуютно. Все было слишком романтично, как будто Илья специально это спланировал, и это ее беспокоило. Даже если и нет – само место как будто обязывало ее настроиться на любовный лад, чего Инга вовсе не желала.

Илья заказал белое вино, и это Ингу тоже удивило. Она любила белое больше, но Илья принципиально заказывал только красное. Поставив локоть на стол и подняв бокал, Илья задумчиво покрутил его за ножку. Инга еще больше напряглась, поняв, что он собирается сказать что-то торжественное.

– Я много думал о тебе в последнюю неделю, – начал Илья. – О нас. Меня очень огорчило, что мы в последний раз расстались как-то… плохо и что ты явно обиделась и избегаешь меня.

Инга опустила глаза в стол. На белоснежной скатерти под тарелкой, которую официант только что убрал, оказалось крохотное, еле заметное черное пятнышко. Инга хотела поскрести его ногтем, но не решалась, пока Илья говорил. Он тем временем продолжил:

– Я понял, что мне очень не хватало тебя эту неделю, а еще понял, что никогда не говорил тебе, как ты мне дорога. Сколько мы уже вместе?

– Э-э-э… пять месяцев? – неуверенно произнесла Инга, застигнутая врасплох его вопросом. Сама она в этот момент размышляла, зачем в ресторанах ставят пустые тарелки и бокалы на стол, если их уносят сразу же, как только ты сделаешь заказ.

– Пять месяцев, да. И вот за все это время я ни разу не сказал, как много ты для меня значишь. Я хотел бы это исправить. Инга… посмотри на меня.

Последние слова Илья произнес самую малость раздраженно. Инга, не потрудившись скрыть вздох, подняла на него глаза, а потом прикоснулась кончиками пальцев к бокалу, надеясь, что так он быстрее покончит с затянувшимся тостом.

– Инга, я тебя люблю, – сказал Илья.

– Ох, – выдохнула Инга.

Илья поднял бокал, улыбаясь ей, как Ди Каприо на известной картинке. Инга, не сразу опомнившись, подняла свой, стремительно чокнулась и тут же сделала глоток, судорожно соображая, что отвечать. Она бы выпила вино залпом, лишь бы вовсе избежать этого.

– Я не знаю, что сказать, – наконец пробормотала она.

Илья рассмеялся.

– Обычно девушки реагируют не так.

– Я просто совсем не ожидала. Ты меня подловил. – Инга очаровательно улыбнулась, надеясь, что ей удастся выдать свое ошеломление за недоверчивую радость.

– Это, наверное, тоже моя недоработка, – проникновенно сообщил Илья. – То, что тебя так поразили мои слова. Но у тебя будет время к этому привыкнуть. И вот еще что. – Он потянулся в карман и поставил перед Ингой на стол очередную бархатную коробочку.

Из-за его последних слов Инга открыла ее с ужасом значительно большим, чем в прошлый раз на Новый год, но внутри, к счастью, опять оказалось не кольцо, а всего лишь сережки.

– Какая прелесть! – воскликнула Инга, стараясь вложить в свой голос энтузиазм, которого ей только что не хватило. – Мне очень нравится! Большое спасибо!

Она накрыла руку Ильи своей, не глядя ему в глаза. То, что она не ответила на его главные слова, упало между ними, как камень в воду. Инга никогда раньше не замечала, чтобы невысказанное было таким осязаемым. Тем не менее она подумала, что если будет особенно ласкова сегодня, то ее невзаимность постепенно растворится в воздухе и забудется.

Инга предложила выпить еще вина и, пока Илья наливал, надела сережки. Они были гораздо лучше подвески с буквой «И» (ее она, кстати, так и не носила) – маленькие, аккуратные, с жемчугом. Она бы, впрочем, в любом случае сейчас их надела, чтобы ему польстить.

Остаток вечера Инга провела, щебеча обо всем на свете, чтобы искупить свое молчание вначале. Кажется, это работало – по крайней мере, с виду Илья был вполне доволен и к теме признаний больше не возвращался.

Ближе к концу ужина встав из-за стола, Инга поняла, что опьянела сильнее, чем думала, и разозлилась на себя. В туалете она тщательно осмотрела свое отражение и нашла себя уставшей. Это тоже не добавило ей оптимизма: ей ведь в самом деле рано вставать, и она рассчитывала отдохнуть как следует. Стоило проскользнуть первым неприятным мыслям, как за ними последовали и остальные. Инга так старалась отвлечь внимание Ильи, что совсем позабыла о своем решении вести себя холодно и безразлично. Она тут же ощутила новый прилив злости, впрочем, не на себя, а на Илью, за то, что он осмелился говорить ей о любви в самый неподходящий момент. Это только еще больше все испортило.

Инга вернулась к столу мрачная как туча и напомнила, что они не собирались задерживаться. Илья, кажется, не заметил в ней особой перемены, хотя это, снова со злостью подумала Инга, было неудивительно – решив, что мир между ними восстановлен, он снова стал совершенно нечувствителен к ее настроению. Илья спросил, не хочет ли она десерт, Инга буркнула, что не хочет. Он вызвал такси.

В отеле, разумеется, Илья пошел за ней в номер, и Инга, как бы недовольна она ни была, не нашла причины ему отказать. Она, конечно, могла снова заявить, что завтра ей работать с утра пораньше, но, посмотрев на часы, обнаружила, что еще совсем рано. Кроме того, Инга чувствовала себя как будто обязанной, словно если она доведет этот вечер до логического завершения, то потом, в момент расставания, Илье будет не в чем ее упрекнуть. Ничего странного в этом рассуждении Инга не замечала. Как и в случае с потенциальными изменами своих мужчин, ей было важно ощущать свое моральное превосходство. Совершая над собой усилие сейчас, она как будто автоматически заслуживала снисхождения в будущем.

С утра Ингу разбудил будильник, и, открыв глаза, она смогла только порадоваться, что вообще его услышала, – она не выспалась и была совершенно разбита. Голова болела, во рту стоял неприятный алкогольный привкус. Илья ушел ночью, и Инга порадовалась, что ей хотя бы не придется собираться при нем.

Кряхтя, она выбралась из постели и поплелась в ванную. Пронзительный свет, отраженный в хромированных трубах и кранах, больно ударил по глазам. Поморгав, Инга подошла ближе к зеркалу – вид у нее был уставший, словно она вообще не спала, и довольно потрепанный. Свет бил так, что лицо казалось неровным, как будто все в буграх и провалах. Мешки под глазами были устрашающими. Инга приблизила лицо к зеркалу, надеясь, что, сместившись, свет не будет к ней так беспощаден. С близкого расстояния она в самом деле выглядела лучше, но настроение у нее уже успело испортиться. Она похвалила себя за то, что поставила будильник с запасом – оставалось больше времени привести себя в порядок.

Душ ее немного взбодрил, но Инга все равно чувствовала себя будто чужой в своем теле. Оно плохо ее слушалось: она уронила банку с кремом, потом, потянувшись за полотенцем, чуть не потеряла равновесие. Все прикосновения к коже ощущались как будто издалека – выйдя из ванны босой, она отметила про себя, как странно идти по ковролину голыми ногами.

Кровать представляла собой белоснежное месиво из подушек и одеял, на полу валялся пояс от халата, которым Инга связывала Илью. Она подняла пояс двумя пальцами и брезгливо бросила его в кресло. Она вдруг вспомнила короткий миг из сегодняшней ночи: как она сидит на Илье и сдавливает ему горло руками. Она отпустила, только когда он закашлялся, и то не сразу. Это воспоминание так внезапно вошло в ее сознание, словно вспороло его, что Инга остановилась посреди комнаты. Илья ничего не сказал ей потом и, вполне возможно, был даже доволен, но Инга была поражена. В постели с ним она редко проявляла инициативу несмотря на то, что доминировала: это Илья всегда просил ее сделать что-то с ним, и она делала. Она точно знала, что вчера он ни о чем таком ее не просил, и не могла понять, какие эмоции при этом испытывала. Ее захватил процесс и она поддалась азарту? Или ей в самом деле хотелось сделать ему больно?

Она смогла привести себя в порядок и даже спустилась на завтрак, где, впрочем, ограничилась черным кофе и булочкой. В зале за большим круглым столом она увидела четверых журналистов – Батонова, Наталью, молодую верткую блондинку по имени Оксана из отраслевого журнала про компьютеры и Вячеслава из РИА «Новости». Вячеславу было за пятьдесят, но он требовал, чтобы все обращались к нему «Слава», чем ввергал Ингу в особенную неловкость. Он был похож на дальнобойщика – потертые штаны, потертая рубашка и приплюснутая фуражка, которую он до сих пор при ней ни разу не снял. Даже сейчас, за завтраком, он сидел в ней.

Инга, заметив журналистов, тут же отвела глаза и попыталась сбежать – то есть резко развернулась на сто восемьдесят градусов и торопливо пошла в обратную сторону, постаравшись, однако, придать лицу озабоченное выражение – может, кто-то решит, что она что-то забыла. Явиться к ним в нынешнем состоянии значило навсегда похоронить свою репутацию ответственного профессионала. Однако, сделав пару шагов в противоположную сторону, Инга представила, как глупо выглядит со стороны. Наверняка журналисты тоже ее заметили. Заскрипев зубами, она вновь развернулась, расцвела настолько очаровательной улыбкой, насколько могла, и направилась к ним.

– Можно? – спросила она и, не дожидаясь ответа, поставила свою тарелку с булочкой на стол.

– Конечно! – засуетился Батонов, отодвигая в сторону пустые стаканы из-под сока и чашки. – У нас же еще есть время, мы пока не опаздываем?

– Еще двадцать минут.

– Замечательно.

Все молчали. Кажется, Инга своим появлением прервала какой-то разговор. Она осторожно откусила самый краешек булочки – хлопья сухого слоеного теста посыпались на одежду, и она резко склонилась над тарелкой.

– Давно работаете? – спросил Батонов.

Инга торопливо вытерла губы и отряхнула блузку. Но крошки, казалось, все равно остались у нее на лице.

– Чуть больше полугода.

– И как вам? С нами.

– С вами лично? – удивилась Инга.

Батонов рассмеялся, как будто она сказала что-то смешное, и пододвинул к ней салфетницу, за которой Инга потянулась.

– С журналистами вообще. Нас обычно не любят.

– У меня никогда не было трудностей с журналистами.

– О, это вы еще с Котовым близко не работали, – сказала Оксана. Она была как ртуть: все время двигалась, убирала волосы за ухо, тут же снова трясла головой, вертела в руках ложку, по-разному усаживалась на стуле. От ее мельтешения у Инги рябило в глазах. – Он мертвого разбудит, лишь бы вопрос задать.

Инга помнила, что Котов – долговязый парень в очках. Пока ей казался исключительным только его рост.

– Так и надо, – уверенно сказал Вячеслав. Он облокотился на стол и хрустнул пальцами. – Это вы, молодежь, мнетесь.

– Котов тоже молодежь.

– Значит, он все правильно понимает. У меня в отделе была стажерка, вроде толковая. Я ее отправил брать интервью у менеджера одной там авиакомпании. А она приходит потом и говорит: я один раз вопрос задала, он как-то отбрехался. Но не могу же я спросить еще раз, человек же ясно дал понять, что не ответит.

– А вы ей что?

– А я ей сказал, что она может прямо сейчас манатки собирать и идти в ту авиакомпанию пиарщицей, если она так об их руководстве печется.

Все усмехнулись, впрочем без особой искренности. Инга скривила губы.

– Вы не обижайтесь! – заметив это, сказал Вячеслав. Смущенным он нисколько не выглядел. – Я ничего против пиарщиков не имею. Вы тоже нужны, помогаете нам. Вы вот вообще нас всех в Париж повезли, отчего ж мне иметь что-то против? Просто журналистика – это не обычная работа. Это призвание. Многие думают: а, легкотня, я в школе сочинения хорошо писал, значит, и здесь смогу. Нет. Журналистика – это не просто слова в предложения складывать, это искать информацию, обрывать телефоны, расследовать, докапываться до сути. Мало кто может.

– Но вы же пишете про новые технологии. – Инга не хотела спорить, слова вырвались сами. – Вы много занимаетесь расследованиями?

Вячеслав засопел, но тут вмешалась Наталья. Сегодня она выглядела еще более сонной и презрительной, а ко всему прочему – заметно отекшей. Инга заподозрила, что Наталье хуже, чем ей.

– Я много раз занималась журналистскими расследованиями. И мы не просто пишем про «новые технологии», как вы выразились. Или вы считаете, что отвезли нас в Париж – и получили на блюдечке рекламный материал?

Инга действительно считала примерно так, но по тону Натальи поняла, что признаваться в этом не стоит.

– Я ни в коем случае не пытаюсь умалить вашу работу, – торопливо заверила она, – ни работу журналистов вообще, ни тем более журналистов, специализирующихся на ай-ти.

Инга не знала, зачем добавила «тем более». Видимо, от волнения. Все за столом молчали и смотрели на нее – только Наталья, едва договорив, тут же принялась ковыряться в тарелке, демонстрируя полное безразличие к Ингиным попыткам оправдаться.

– Ладно. – Инга встала, поняв, что прощение так просто не заслужить. – Я пойду в лобби, буду ждать вас там.

Она выходила из зала, спиной ощущая сверлившие ее взгляды, но когда у самой двери украдкой обернулась, на нее никто не смотрел.

Один из журналистов не спустился вовремя, и Инге пришлось просить на ресепшен, чтобы ему позвонили в номер. Выяснилось, что он проспал, всем пришлось его ждать, поэтому к открытию они опоздали. Инга проклинала судьбу, которая уготовила ей такой простой день вчера, когда она была трезва и целеустремленна, и сложный – сегодня, когда она мучилась похмельем.

Первым опозданием проблемы не ограничились: весь день шел наперекосяк. Опаздывали спикеры, опаздывали журналисты, Ингу постоянно дергали сообщениями и звонками, она сама то и дело терялась в огромном зале выставочного комплекса и не могла найти нужный павильон. Инга довольно быстро поняла, что имела в виду Оксана, сказав, что Котов «мертвого разбудит», – он атаковал ее ежечасно, требуя дать ему какой-то буклетик, познакомить с очередным человеком и перенести согласованное время интервью, потому что он уже разговорился с кем-то другим.

Людей было море, и в их потоке Инга ощущала себя неуютно. Ей казалось, что все знают друг друга и радуются при встрече, только она не знает никого, да еще и все делает неправильно, вызывая недовольство. Говорить по-английски сегодня тоже не получалось: Инга мямлила и подолгу не могла вспомнить самые простые слова. Она зареклась пить в оставшиеся дни.

Илью она не видела целый день и старалась не думать о нем, но ничего не выходило. Обрывки воспоминаний то и дело приходили на ум. Она стояла возле автомата с кофе, и перед ее глазами вдруг мелькнула картина, как она вынимает из ушей сережки и кладет их на стол в номере. Даже такая безобидная деталь заставила Ингу дернуться, словно она неосторожно дотронулась до свежей раны. Ее вчерашняя злость на себя прошла, сменившись тупым отчаянием: она предчувствовала, что Антон обязательно все узнает. Она не понимала, откуда взялась эта уверенность, и главное, почему сейчас. Одновременно Инге мерещилось, что все люди, которых она встречает, уже знают про нее что-то и смотрят косо. Чем больше она нервничала и жалела себя, тем больше поводов для этого находилось, словно ее собственный мозг обратился против нее и безжалостно подбрасывал новые причины. Она даже начала ощущать стыд перед Ильей: ей вдруг померещилось, что вчера она вела себя чересчур развязно. Инга вспомнила, что, когда они занимались сексом, она ударилась головой о спинку кровати. Сегодня это казалось ей несмываемым позором. Ей хотелось спрятаться и поплакать.

Однако после обеда день как будто стал налаживаться, а на самом деле это просто Инга начала приходить в себя и постепенно воспряла духом. Она боялась писать Антону, уверившись, что он каким-то шестым чувством обо всем догадался, но тут он написал ей сам, и Инга успокоилась. К вечеру она ощущала себя полной сил, и конец света, который еще несколько часов назад был неминуем, отложился на неопределенный срок. Сейчас она вернется в гостиницу, переобуется из каблуков в сандалии и наконец-то убежит гулять по Парижу. Она не сомневалась, что, как только ее захватит новый город, тревога окончательно пройдет.

Этому не суждено было сбыться – на входе в отель она столкнулась с Ильей. Он не писал ей весь день, что утром ее еще радовало, а потом, как и все остальное, начало безотчетно беспокоить. Сколько бы она ни напоминала себе, что Илье свойственно пропадать, Инга не могла отделаться от ощущения, что его молчание наделено зловещим смыслом. Причин для этого не было, но Ингин разум, взвинченный похмельем и паранойей, любезно сконструировал одну – она стала думать, что вчера совершила какую-то особенную глупость или неловкость, о которой забыла. Инга успокаивала себя, что даже если и так, ничего страшного не случилось, что она все равно собиралась расставаться с Ильей, поэтому это только к лучшему, но не могла одолеть смятение.

Увидев Илью, она в первую секунду испугалась. Илья шел ей навстречу с каменным лицом, и у Инги упало сердце. Однако, поравнявшись с ней, он вдруг расцвел улыбкой и сказал:

– Весь день от меня пряталась, никак не мог тебя поймать.

Сердце взмыло на свое законное место, и Инга тоже не смогла сдержать улыбку.

– Я не пряталась, просто бегала с этими. – Она мотнула головой в спину удалявшимся журналистам.

– Как все прошло в первый день?

– Да вроде бы хорошо… Никто ведь не возмущался из руководства, ты не слышал?

– Не слышал, а почему кто-то должен был возмущаться?

– Да Батонов из «Коммерсанта» опоздал к Кантемирову почти на двадцать минут, и я подумала, вдруг он недоволен…

Говоря это, Инга почти с мольбой смотрела на Илью, мечтая, чтобы он ее успокоил.

– Я ничего такого не слышал, – повторил Илья. – У меня сейчас как раз с ним встреча, после нее могу тебе рассказать, если он как-то упомянет.

Инга поднялась к себе в номер, но гулять не пошла – осталась ждать, когда Илья ей напишет. Он не писал долго, за окном уже начало темнеть. Стало понятно, что сегодня Инга уже не погуляет. Ей хотелось спать, и из-за молчания Ильи она опять начала впадать в уныние. Может быть, Илья о ней забыл? А может быть, Кантемиров сказал про нее что-то ужасное?

Сообщение от Ильи пришло в девять вечера: «Спускайся в лобби, я тут в баре». Инга вихрем пронеслась по комнате, спешно переодеваясь. Ее наряды делились на три типа: то, в чем она ходила в номере (спортивные штаны и футболка), то, в чем можно было ходить в коридоре гостиницы (парадные спортивные штаны и рубашка, завязанная узлом на поясе), и то, в чем можно было ходить по улице. Удостоверившись, что она добилась нужного эффекта – выглядит настолько расслабленно, чтобы никто не заподозрил ее в излишнем старании, и при этом настолько прилично, чтобы уместно смотреться в ресторане, она спустилась в бар.

Илья сидел в компании Котова и Вячеслава, на столе перед ними стояли полупустые бокалы пива. Нахмурившись, Инга приблизилась. Она была уверена, что Илья напишет ей сразу же, как только освободится, но судя по их ополовиненному пиву, по расстегнутой верхней пуговице на его рубашке и по слишком громкому смеху Вячеслава, они провели тут уже некоторое время.

– Привет, – сказала Инга, подходя.

– О, привет! – обрадовался Илья, словно они давно не виделись. Он поманил к себе официантку. – Ты что будешь?

С утра мысль об алкоголе казалась Инге преступлением, но сейчас она все же заказала маленький бокал сидра.

Следующий час она провела, слушая байки Вячеслава о других пресс-турах, в которые они ездили с Ильей несколько лет назад, когда он еще работал в другой компании, и сплетни о том, кто в какое издание перешел, кому сколько платят и кто с кем поссорился. В отличие от вчерашнего вина, которое не шло (и как сегодня оказалось, неслучайно), сидр бальзамом ложился на Ингино раздраженное нутро. Она заказала себе второй бокал и все ждала момента, когда сможет остаться с Ильей наедине и выяснить, что же сказал Кантемиров. Несмотря на то, что алкоголь вроде бы приглушал ее переживания, на Илью она сердилась все явственнее – ее возмущало, что он не спешит избавить ее от беспокойства.

В одиннадцать Ингу начало клонить в сон. К этому моменту Вячеслав наконец-то снял свою фуражку и стал чуть меньше походить на дальнобойщика. Глаза у него блестели. Котов раскраснелся и то и дело поправлял очки, съезжающие по носу. Пока Илья с Вячеславом хохотали, обсуждая очередную историю из предыдущих командировок, он молчал, не отрываясь от своего телефона.

Илья заказал еще пива и спросил, будет ли Инга сидр. Она с плохо скрываемым раздражением отказалась. Она не понимала, что злит ее больше: если Илья намеренно тянет время или если он даже не догадывается, что она ждет. Вечер пропал зря, и она винила в этом Илью.

Котов наконец-то засобирался в номер. Инга проводила его завистливым взглядом, а потом со вспышкой глухого недовольства подумала: а она почему сидит? Илья чувствовал себя прекрасно. Он разливался соловьем и не обращал на нее никакого внимания. Инга отставила пустой бокал и мстительно сказала:

– У меня завтра первое интервью в девять утра, я, пожалуй, тоже пойду.

Ей показалось, что если она ясно даст понять Илье, что обиделась, то он испугается и побежит за ней.

Зайдя в номер, она доковыляла до кровати и рухнула на нее лицом вниз. Постельное белье поменяли, и оно приятно пахло чистотой. Спать хотелось ужасно, но надо было умыться. Зато если она ляжет сейчас, то и в самом деле выспится. Инга старалась видеть положительные стороны.

Она поплелась в ванную, смыла косметику, надела на себя длинную футболку, в которой спала, и со вздохом забралась под одеяло. Глаза слипались, но Инга все равно сначала открыла соцсети. Бездумное перелистывание постов ее успокаивало. Если в мире еще остаются люди, которые делятся своими заботами, то с миром все в порядке и она сама, Инга, тоже будет в порядке.

Она на секунду отключилась и даже выронила телефон, после чего наконец отложила его. Одеяло было мягким, как облако, и Инга уютно устроилась под ним, приготовившись уснуть. В дверь тут же постучали.

Инга подумала, что ни за что не встанет. Ясно было, что это Илья, а сил у нее не осталось. В дверь постучали снова, на этот раз настойчивее. Инга завернулась в одеяло потуже, но при этом какая-то часть в ней уже отозвалась на стук. Она представила, как приятно было бы открыть дверь и обдать Илью холодом. Сказать, что она весь вечер его ждала, что не пошла гулять, что ни секунды не желала слушать их с Вячеславом ностальгический треп, – и насладиться в ответ его оправданиями.

Когда в дверь постучали в третий раз, Инга откинула одеяло, прошагала по номеру, нарочно сильно топая, и рванула ручку на себя.

Илья не удосужился ничего сказать – просто зашел и сразу же заключил ее в объятия. От него пахло пивом и чем-то острым. Жарко дыша ей в шею, он провел руками Инге по спине и тут же залез под футболку. Руки у него, наоборот, были ледяными.

Инга оттолкнула его.

– Эй, ты чего? – изумился Илья.

– Чего я? Чего я?! – Инга рассвирепела в мгновение ока. – Я целый вечер тебя ждала! У меня вообще-то были планы, но ты сказал, что напишешь, и я осталась в гостинице.

– Но я же написал.

– Через несколько часов! И притащил меня на свой идиотский вечер встречи выпускников. «А помнишь, как мы ездили в Питер», «А помнишь, как Леха нажрался в прошлом году». – Инга передразнила их разговор с нескрываемым отвращением.

– Ну встала бы и ушла! – вспылил в ответ Илья. – Я что, тебя там заставлял сидеть?

– Ты обещал сказать мне про Кантемирова! – Ингин голос взметнулся до визга, и чтобы сгладить впечатление от своей истеричности, она повторила уже тише: – Ты обещал сказать мне про Кантемирова.

– Господи, ты что, весь вечер этого ждала? Да ничего он про тебя не сказал, вообще не говорил про интервью.

– И ты не мог мне сразу написать? – Инга снова пошла в атаку. Впрочем, последние слова Ильи словно отбросили ее назад, и она продолжила со злостью скорее по инерции.

– Да мне в голову не могло прийти, что ты весь вечер этого ждешь! Это всего лишь какое-то интервью, он и думать наверняка забыл.

– Вообще-то это моя работа!

Инстинкт самосохранения говорил Инге, что надо поддерживать в себе постоянный уровень злости, потому что, как только он снижался, на смену ему приходило неприятное ощущение собственной глупости.

– Да все прошло хорошо, чего ты переживаешь. – Илья снова привлек ее к себе.

Инга уперлась ему в грудь.

– Я спать хочу.

– Время детское.

– Я не выспалась.

– Ты просто дуешься, что я сразу тебе не написал. – Илья опять запустил руки ей под футболку. Инга переступила с ноги на ногу. – Но ты зря волнуешься, все было отлично, я не сомневаюсь.

– Илья, я не хочу! – повторила Инга и отвернула лицо, когда он попытался ее поцеловать. Ей вдруг стало невыносимо стоять от него так близко, словно пространство вокруг резко съежилось и вот-вот проглотит ее. Отбросив его руки, Инга шагнула в сторону.

– Ой, да ладно тебе, – с досадой произнес Илья, не пытаясь, впрочем, ее поймать.

Инга замерла в темноте в метре от него. Она видела, как в глубине комнаты мерцает зеркало, отражая сиреневую, как разведенная акварель, ночь за окном.

– Когда ты пришел, я уже засыпала.

– Хорошо, я сейчас уйду. Но я не хочу, чтобы ты на меня обижалась. – Илья снова приблизился к ней, и Инга в этот раз не стала отступать. Он взял ее за руку. – Что происходит, почему ты все время чем-то недовольна?

– Я не «все время чем-то недовольна». Сегодня я была недовольна вполне конкретной вещью – тем, что я ждала, а ты мне не писал.

Илья как будто ее не слышал.

– Ты как будто из-за чего-то на меня обижаешься, но не говоришь.

– Ничего подобного, – как можно ровнее сказала Инга.

Илья встревожил ее своей проницательностью. Ей не хотелось выяснять отношения сейчас.

Он за руки снова притянул ее к себе.

– Ты точно ни из-за чего не злишься?

– Нет.

– И правда хочешь спать?

Инга еле слышно вздохнула. Если она скажет, что хочет, Илья окончательно уверится, что она затаила на него обиду.

Он, видимо, расценил ее ответное молчание как «нет», которое она упрямится произнести, и в третий раз полез под футболку. Инга до остроты ясно осознавала его руки на своей коже. Словно ее тело было просто оболочкой, скафандром, а она сама – крохотным комочком сознания, спрятанным глубоко внутри. Этот комочек равнодушно фиксировал, где именно инородные объекты задевают его панцирь. Никакого возбуждения она не ощущала, и ей было странно, что, пока она безвольно стоит, Илья явно входит во вкус: дышит глубже, целует жарче и рыскает руками у нее под одеждой. Он начал подталкивать ее к кровати, и Инга пошла, как будто зачарованная своей ролью стороннего наблюдателя. Она с любопытством следила, как внешние сигналы поступают к ней параллельно: с одной стороны она ощущала прикосновения, с другой – как будто видела происходящее со стороны. Этот взгляд с двух разных точек был похож на то, как иногда видишь события во сне, и у Инги даже промелькнула мысль: может, она в самом деле уснула и все это ей привиделось?

Когда они оказались на кровати, Инга подумала, что, если Илья сейчас, как обычно, начнет ее просить делать с ним что-то, она не станет. Она уже представила, как он попросит и она откажет, и в ней на секунду всколыхнулся гнев, словно это уже случилось. Инга слабо приподняла руку, чтобы опять оттолкнуть Илью, но он ничего не говорил, и Инга вернула руку на одеяло. Одеяло по-прежнему было облачно-мягким и прохладным, и это успокаивало. Мыслями Инга блуждала далеко. Она думала о сегодняшнем дне, о выставке, вспомнила потолок выставочного зала, подпираемый пучками металлических балок, и как автомат по ошибке выдал ей кофе с горой сахара. Она не пыталась отгородиться этими воспоминаниями от Ильи, они в самом деле занимали ее больше, чем то, что происходило с ней в действительности. Илья стащил с нее трусы, а футболку снимать не стал. Инга издалека осознавала, что даже как-то помогает ему, придвигается поближе, сгибает ноги в коленях. Ей хотелось, чтобы им обоим было удобно и Илья не мешал ей оставаться в том же полусонном-полуотстраненном состоянии.

Ее глаза привыкли к темноте, и она хорошо его видела. Это ее отвлекало, поэтому Инга прикрыла веки. Никого другого на его месте она не представляла. Она вообще не понимала, как у других это получается. Инга всегда ясно отдавала себе отчет, с кем находится в постели, но очень редко, как сегодня, могла просто отключиться от происходящего и вообще не думать, что это – секс, а рядом с ней – человек. Существовала только она и безбрежное море внутри, и она мягко покачивалась на его волнах.

Инга полностью вернулась в себя, только когда Илья собрался уходить. Реальность мгновенно обожгла ее стыдом: не мог же Илья не заметить ее пассивности, наверняка он думает, что с ней что-то не так. Удивительно, как у нее не получалось до конца истребить в себе это желание соответствовать ожиданиям. Однако Илья, застегнув джинсы, как ни в чем не бывало наклонился к Инге и нежно поцеловал в щеку.

– Увидимся завтра, – то ли спросил, то ли пообещал он.

Инга кивнула. Она слышала, как электронный замок издал короткое жужжание, когда дверь за Ильей захлопнулась. Инга отползла по кровати к изголовью, укрылась одеялом-облаком и провалилась в сон.