Лучший день в году Романова Галина

© Романова Г.В., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Пролог

В учительской было очень тихо. Два педагога, расположившиеся в противоположных углах, занимались проверкой тетрадей. Шуршали страницы, едва слышно поскрипывал стержень авторучки в руках у химички. Она проверяла контрольные восьмиклассников. А это, как правило, масса замечаний, много двоек, чуть больше троек, стабильно пять четверок и всего одна пятерка. Тетрадь потенциального умника лежала в самом низу. Ее она приберегла напоследок, чтобы хоть немного поднять себе настроение. Ну не желали дети учить ее предмет! Не желали! А она что? Прыгнет выше головы?!

Химичка, которую все в школе от мала до велика называли Ребенок из-за того, что она всех школьников называла именно так, неодобрительно косилась в противоположную сторону учительской, где шуршал пакетами с бутербродами математик Виктор Львович.

Он постоянно ест! Постоянно! На переменах пьет литрами кофе, к кофейной машине подойти невозможно, там Виктор Львович маячит. Как у него «окно», так он шуршит упаковкой бутербродов. Тетради перед ним на столе, а он колбасу ест! А потом на страницах сальные пятна появляются. Брр, какая нечистоплотность!

– Как там гений? Снова пятерка? – пробубнил с набитым ртом Виктор Львович, чтобы разрядить гнетущую тишину.

Химичку он не жаловал. Считал эту старую деву противной и желчной. И совершенно не любящей детей. Ну что за блажь такая – называть всех без исключения – ребенок?! Да, ребенок, но к тому же еще либо мальчик, либо девочка. А от нее только и слышишь:

– Этот ребенок вымотал мне все нервы! – И непонятно, который или которая из них.

– Ребенок просто не выучил, а врет! – И снова непонятно.

Сам Виктор Львович детей очень любил. Говорил всем без исключении «вы», а особенно старательных называл по имени-отчеству. К слову, дети, все без исключения, отвечали ему взаимностью. Его предмет если и не все любили, то относились уважительно. И преподавателю практически не врали. Ну, разве что изредка.

– Гений? – отозвалась рассеянно химичка. – Вот только взяла тетрадь в руки, листаю… Да, все снова в полном порядке. Снова пять.

Она вывела аккуратную пятерку, осторожно закрыла тетрадку, положила ее перед собой и вдруг, накрыв ее обеими ладонями, испуганно глянула на математика.

– Знаете, Виктор Львович, мне иногда страшно.

– Нам всем иногда страшно, – отозвался тот меланхолично, дожевывая бутерброд с чайной колбасой, которую он очень любил. – Все мы чего-то боимся…

– Я не об этом! Я не о наших с вами фобиях! – раздраженно сморщилась химичка и постучала обеими ладонями по тетради. – Я о других страхах. Речь идет об этом ребенке!

– А что с этим ребенком не так? – язвительно отозвался Виктор Львович, он лично этого «ребенка» называл по имени-отчеству, потому что было заслуженно. – Этот ребенок гениален!

– Иногда мне кажется… Иногда мне кажется… – она закусила тонкую губу, неумело накрашенную фиолетовой помадой. – Иногда мне кажется, что это злой гений, Виктор Львович! Да, гениален! Бесспорно, эксперименты, которые мы проводим сообща, поражают. Расчеты… Это тянет на диссертацию, поверьте. Но стремления-то к науке нет!

– А к чему есть?

Виктор Львович заинтересовался. Химичка впервые так с ним разоткровенничалась. Тем более об одном из самых одаренных детей, в котором он совершенно не чувствовал никакого подвоха. Во всяком случае, при изучении этим «ребенком» преподаваемой им математики.

– Понимаете, как бы это сказать… Все эксперименты сводятся к одному – стремлению как-то использовать результаты в нашей повседневной жизни.

– Но это хорошо, милая вы моя! – Виктор Львович утробно хохотнул, незаметно для химички сыто рыгнул и сразу успокоился. – В конечном итоге наука должна работать на нас с вами. На человечество! А не оседать грудами бумаги в шкафах исследовательских институтов.

– Это понятно, все понятно, – она брезгливо морщилась в его сторону, конечно, заметила его отвратительное рыганье и готова была сделать замечание, если бы не тема, сильно ее тревожащая. – Да, наука должна работать на человечество, но во благо!

– Разумеется! – поддержал он, смущенно потупив взгляд: он понял, что она заметила.

– А тут-то все не так!

– В смысле? – Он отвлекся, пытаясь сильно сжать зубы, чтобы не оплошать вторично.

– В случае с этим ребенком все не так! Его гениальность стопорится на желании… на желании сотворить зло! – Ее голос затих на зловещей ноте.

– Ну-у-у, вы скажете тоже! – он благополучно избежал промашки и теперь радовался и страхов химички совершенно не разделял. – Злой гений, хотите сказать?

– Именно!

– И это в восьмом-то классе?

– Самый опасный возраст, Виктор Львович, – возразила она, не отнимая ладоней от тетради с отличными работами. – В этом возрасте происходит становление личности, вам ли не знать?!

– Согласен. И что? Прямо все так безнадежно с этим ребенком? – ядовито улыбнулся он. – Прямо-таки хотите сказать, что его гений работает только на зло!

– Я хочу сказать, что… – она вдруг сильно побледнела. – Что сама гениальность была порождением зла.

– Как пафосно! – Он скептически скривил рот. – Зло, породившее гения! Это… Вам не кажется, что это перебор?

– Как!.. – Ее бледность сделалась сизой. – Как это вы правильно сказали, Виктор Львович!! Боже, не ожидала от вас, честно! Но боюсь, что вы, как никогда, правы. Этот ребенок… Да, вы правы. Это зло, породившее гениальность!!

Глава 1

Рождественская сказка, обещанная отцом Кириллу и маме, запомнилась. Она не могла не запомниться. Ее не смогли сгладить из памяти дни, недели, месяцы, годы. Даже наоборот! Чем больше проходило времени, тем четче и ярче становились картинки того дня. Будто какой-то злой гений водил невидимой кистью в его сознании, оживляя краски, пробуждая в ужасных воспоминаниях все новые и новые подробности.

– Сюрприз удался! – с сарказмом выдохнула бы мама, будь она теперь рядом. – Это так на тебя похоже…

Ее оборвавшейся жизнью закончился тот страшный день, который отец планировал устроить для них ярким, красивым, запоминающимся. Целый месяц он ходил, загадочно улыбаясь и прячась от них со своим телефоном. Кому-то звонил, с кем-то шептался и все обещал и обещал им великолепный праздник.

– Милые мои, вы даже не догадываетесь, что я для вас придумал! – воскликнул он утром шестого января за завтраком.

Утро было свежим, морозным. Он проснулся, выглянул в окно и обнаружил занесенный снегом их дворовый каток. Досадно! Собирались с ребятами погонять шайбу после завтрака. Теперь лед надо чистить. А кто станет?

В квартире вкусно пахло каким то бытовым освежителем. Это домработница Люся уже успела прибраться. Пирогами не пахло. Мама не любила готовить. Люся не готовила, потому что ей за это не платили.

Он умылся, надел тонкий спортивный костюм, в котором всегда ходил дома, и пошел в кухню.

Отец болтал без умолку, сидя за столом в одних трусах, хотя мама и ругала его за это всегда. Он считал свой торс великолепным и не считал нужным его прятать. Светловолосый, высокий, голубоглазый, отец выглядел бы очень симпатичным, если бы не постоянная затравленность в глазах. Почему она там жила, он – его десятилетний сын – не знал.

У отца не было трудного детства. Он вырос в благополучной, вполне обеспеченной семье. У него были отличные друзья, его любила такая шикарная женщина, как мама. Почему тогда? Почему ему – его сыну – всегда казалось, когда он смотрел на отца, что тот постоянно чего-то боится? Или ждет чего-то плохого? Может, он заранее, за много-много лет предвидел, что в его жизни случится ужасная трагедия? Может, предвидел и каждый день ждал исполнения страшного приговора?

Эту черту он в отце ненавидел. Особенно, когда тот вздрагивал от громких звуков. Вздрагивал и морщился. Хотелось напрямую спросить: «Пап, ты трус?» Но отец не был трусом, он это точно знал. Он однажды врукопашную справился с тремя хулиганами, вооруженными битами, возжелавшими отобрать у него кошелек и мобильник.

Отец не был трусом, но и счастливым не выглядел тоже. Хотя почему, казалось бы, да? У него все было для счастья. Доля в преуспевающем бизнесе, красивая и умная жена. Хороший сын, не огорчивший по-крупному своих родителей ни разу. Большая квартира в престижном районе. Дом, в который планировалось переселиться как раз после Рождества.

Все же есть! Казалось, живи и радуйся! Почему тогда хотя бы изредка не светились беззаботностью его глаза? Той самой беззаботностью, которую дарует ощущение безграничного счастья…

– Вы просто обомлеете от такой красоты! – пообещал он снова и покивал головой.

– Только не вздумай проболтаться, – поморщилась мама, раскладывая по тарелкам вязкую рисовую кашу. – Ты можешь!

– Не-а, не проболтаюсь. – Отец взял ложку, погрузил ее в вязкую массу на своей тарелке и осторожно перемешал. – Алина, гм-мм… Кашка-то, кажется, не удалась.

– И что? – спокойно отреагировала мама, залезая своей ложкой в горку каши. – Все равно это лучше, чем бутерброды. Ешьте.

Отец глянул на нее, согласно кивнул и сунул в рот комок слипшегося в молоке риса.

– Мам, можно я не буду это есть?

Кирилл отодвинул тарелку, посмотрел на мать – обидится, нет?

– А что ты хочешь? – спокойно отреагировала она.

Отвела с лица за ухо выпавшую из прически прядь волос. Улыбнулась почему-то грустно, тронула его за щеку.

– Не знаю, – он пожал плечами. – Там сырки были творожные. Можно? И кофе?

– Можно, – согласилась мама со вздохом, опустила ложку в свою порцию, с трудом перемешала. – Честно? Мне и самой не нравится. Но ведь надо это есть, говорят, полезно. Никудышная я у вас хозяйка.

– Самая лучшая, – провозгласил отец, с трудом глотая последнюю ложку каши, он все съел. – Я из твоих рук даже… Даже смерть приму.

И он вдруг снова вздрогнул, и снова взгляд его сделался чужим и испуганным.

– Ну, ты, Геша, сказал, – рассмеялась мама, откидывая голову назад. – Я не представляю, что должно случиться, чтобы я вдруг возжелала твоей смерти?! Это не про меня!

– Я знаю. Ты миролюбива. Да это я так, к слову, милая.

Отец вяло улыбнулся и полез к ней через стол с поцелуем. Его накачанный пресс навис над небольшой супницей, пупок уперся в фарфоровую ручку. Мама увидела и шлепнула отца по боку.

– Гена же!! Ну, одеваться надо к столу!! А ты без штанов!

– Я в шортах, – возразил он, снова усаживаясь, поцелуй так и не состоялся.

– Это не шорты, а просто свободные трусы. Хорошо, у нас мальчик. А если бы девочка!

– А вот когда будет девочка, тогда и поговорим, – отец широко улыбнулся. – Когда-нибудь ведь будет?

Мать странно посмотрела на него и вдруг опустила голову. Отец погасил улыбку, и страх в его глазах сделался более явным. Даже Кирилл это почувствовал, хотя мысли его сейчас витали далеко-далеко. Где-то семью этажами ниже, на улице, где снегом замело их хоккейную коробку. Он отвлекся. Но когда мать едва слышно произнесла: «Не надо, Геша» – его вдруг проняло. И мысли заметались в голове совсем не детские.

А что он знает о своих родителях? Кто вообще они? Как стали вместе жить? Почему вполне безобидный вопрос о возможной сестренке разозлил мать и так перепугал отца?

Странно…

Эти недетские вопросы тем утром мучили его ровно три с половиной минуты, а может, чуть меньше. Потом он все забыл. Но спустя годы мог с точностью сказать, кто из них что говорил и о чем он в тот момент думал.

Что было потом?

Потом был суматошный день. Он ушел с ребятами на улицу, они чистили лед часа два. Потом бились трое на трое в одни ворота. Когда вернулся домой, родителей не было. Они уехали по магазинам. Потом случайно встретились с какими-то давними знакомыми и отправились ужинать в ресторан. Мама звонила ему ближе к десяти часам вечера. Была очень веселой, оживленной, с кем-то параллельно шутила. Сказала, что они с папой будут поздно, чтобы он не ждал их и ложился спать. Вернулись, когда он спал. И в рождественское утро он не обнаружил их нигде в квартире.

– Мам, пап! – громко звал Кирилл, обходя по очереди все пять комнат. – А вы где?

Ответом была записка, пришпиленная к холодильнику и написанная маминой рукой:

«Кира, просыпайся, умывайся, завтракай и жди нас. Сюрприз будет ближе к вечеру. Мама».

Он принялся им звонить, но два самых родных абонента оказались вне зоны. Наверное, поехали в загородный дом, решил он тогда. Там планировалось проведение праздничного ужина. И сюрприз, о котором с загадочным видом шептался целый месяц отец, тоже должен был ждать их там. Видимо, мама в самый последний момент перехватила у отца инициативу и включилась в процесс. Так бывало всегда, когда он чего-то не успевал.

Кирилл залез в холодильник, достал копченую колбасу, копченого лосося, сделал себе гору бутербродов, заварил чай и завтракал в гостиной перед телевизором, тайно радуясь, что может позволить себе такую вольность. Через час пошел умываться и чистить зубы. И только собрался выйти на улицу, как объявился в Сети папа и сразу же позвонил.

– Кира, ты как, готов? – весело спросил папа.

– Смотря к чему, – осторожно ответил он. – А чего это вы вне зоны оба?

– Как? – не понял отец. – Как – оба?

– И мама, и ты.

– Не понял! – Голос отца сделался чуть тревожнее, чем прежде. – Мама оставалась дома, когда я уезжал. Я поехал в дом, там все будет. А мама… Она жарила тебе оладьи. Ты их ел?

– Ага! – соврал Кирилл.

Четыре сморщенных подгоревших оладушка он отправил в мусорное ведро, не притронувшись. Сверху прикрыл старой газетой, чтобы мама не огорчилась, обнаружив завтрак в помойке.

– Так вот, она должна была дождаться, когда ты проснешься. Вы должны были с ней проехаться по магазинам, мы не все вчера купили. Заехать за Волковыми и вместе с ними… Господи, надо позвонить Волковым!

И отец отключился. Но почти тут же перезвонил:

– Волковы где-то за городом. С мамой не связывались. Ты, Кира, собирайся, я скоро заеду за тобой. Поищем ее вместе, сынок.

Господи, остаток дня они потратили на то, чтобы ее разыскать!! Ее нигде не было!!

Сначала они колесили по городу. Посетили всех маминых подруг. Потом три маникюрных салона, два косметических центра. Ее нигде не было!

– Но она же собиралась делать маникюр! – воскликнула тетя Лариса, одна из маминых подруг, когда отец позвонил ей. – Что, не было ее там?

– Не было, – упавшим голосом ответил отец и тут же принялся набирать номер тети Вали.

– Ну, не знаю тогда, Гена, – громко пыхтела тетя Валя, она была очень полной и неповоротливой. – Она точно собиралась перышки чистить. Точно! И куда подевалась?

Этого никто не знал. Кирилл, поначалу не обращавший на отцовскую суету никакого внимания, вдруг и сам встревожился. Так не бывало никогда, чтобы мама не звонила ему в течение трех часов. Она даже в школу часто звонила, отсчитывая сорок минут и точно угадывая время перемены. А тут ничего за весь день. Ничего, кроме записки.

Они колесили по забитому транспортом городу, попадали в пробки. Один раз колеса машины забуксовали в грязной снеговой каше, и пришлось просить о помощи. Отец нервничал, кусал губы, осматривал потемневшими от тревоги глазами толпы людей, спешащих по тротуарам, переходящих дорогу через пешеходный переход, все надеялся в этой безликой толпе увидеть свою единственную.

Мамы нигде не было.

– Слушай, Кира. Давай купим еще продуктов и поедем уже за город, – устав от бесплодных поездок по городу, предложил отец спустя три часа. – Сбор там, мама наверняка нас перехитрила и отправилась туда одна. Волковы уже скоро приедут. Да и сюрприз… С ним я вообще, кажется, опоздал.

– Пап, а может, мама решила свой сюрприз сделать, а? – предположил Кира.

Какое-то ведь должно было быть объяснение ее исчезновению и молчанию. Что еще он мог тогда подумать, что?! Что вчера утром он видел ее последний раз, да?! В то утро, когда отказался от ее завтрака. И когда она почему-то смотрела на него с непонятной грустью.

– А что? – Отец вдруг оживился, глянул на сына с теплой улыбкой. – Мама, она может. Наверняка знала, что я опять все испорчу. Поехали сначала в магазин, нужен торт. Я вспомнил, что мы так и не купили торт. И виноград! Красный. Мама любит красный виноград. А потом – сразу за город. Это ведь не займет много времени, да, Кира?

Это заняло еще два часа. Сначала они долго ездили между рядами автомашин, пытаясь припарковаться. Потом, кое-как втиснув машину на освободившемся пятачке у будки охранника, они почти бегом двинулись к гудящему, как улей, супермаркету. Не было корзин и тележек! К прилавкам было не подойти. Но они все же ухитрились раздобыть шикарную виноградную гроздь, потянувшую на килограмм. И любимый мамин торт «Весенний» с фруктами, желе и кусочками молочного шоколада. Простояли полчаса в кассе, потом столько же выезжали на проспект. Торчали в пробках и на светофорах. Когда выехали за город, уже смеркалось.

– Незадача, – прошептал папа, глянув на часы. – Опаздываем уже на полтора часа. Влепят мне неустойку, сынок.

– Кто, пап?

– Артисты! Я же хотел… – Он внезапно смолк, закусив губу, и до самого коттеджного поселка не проронил больше ни слова.

А Кире вдруг сделалось его так жаль, что в горле запершило. И он очень боялся, что, если станет что-нибудь говорить, его голос будет подрагивать, как у маленького. И по этой причине он тоже не разговаривал с отцом. Смотрел за окно, радовался тому, что снег наконец прекратился и хоккейную коробку во дворе теперь не занесет. И завтра – максимум послезавтра – они с пацанами снова сразятся. Но уже не на интерес. Бывший спортсмен дядя Сеня, проживающий на первом этаже в среднем подъезде, обещал какой-то приз победителю. Его дочка – противная веснушка Сашка – проболталась, что победителей ждут билеты на хоккейный матч.

Они благополучно миновали шлагбаум: отца очень хорошо знали и документы проверяли редко. Сегодня не проверили. Поплутав по отлично вычищенным улицам, они подъехали к дому. И тут же обрадованно переглянулись: во всех окнах первого этажа и в родительской спальне на втором этаже горел свет.

– Мама? – спросил Кира у отца.

– Мама! – выдохнул он и рассмеялся. – Ну, я так и знал, что она опередит меня с сюрпризом…

Но мамы в доме не было. Там обнаружились Волковы – Татьяна и Сергей, разбирающие груды упаковок на кухне. Сердитый мужик в костюме Деда Мороза, ополовинивший бутылку дорогого виски. И странного вида женщина.

Кира сначала принял ее за подростка. Но когда она заговорила грубым прокуренным голосом и встала прямо под большой люстрой, он понял, что ошибся. Женщине было хорошо за тридцать. Она была просто маленькой и щупленькой, и стрижка у нее была очень короткая.

– Так не делается, мужик, понимаешь?! – еле ворочая языком, заорал сразу с порога на отца Дед Мороз. – Мы на какое время договаривались?! Актеры прибыли точно по времени, рассредоточилась по участку, как и было оговорено. Мы иллюминацию раскидали, салют подготовили, все как договаривались. А люди где?!

– Так вышло, – развел руками отец и тут же полез в карман куртки за бумажником. – Я возмещу все. И даже больше. Извините.

– Извините?? – взвизгнула вдруг женщина-подросток. – У меня личная жизнь из-за этого дурацкого заказа полетела к чертям!! Я должна знаешь где быть теперь??

– Нет, – покачал головой отец, отсчитывая деньги и выкладывая купюры на стол перед охмелевшим Дедом Морозом. – Хватит?

– Вполне, – кивнул тот.

– Нет! – снова завизжала дама. – Это ни хрена не компенсация! Моя жизнь разрушена.

Волковы растерянно переглядывались и не вмешивались, продолжая распаковывать посуду, кастрюльки и контейнеры с продуктами. Сергей выглядел озабоченным, Татьяна – расстроенной. То ли их тут артисты достали, пока они с отцом ехали, то ли напряжение, вызванное отсутствием мамы, передалось от отца.

Отец добавил еще денег и выпроводил все же за ворота Деда Мороза и маленькую женщину.

– На чем они станут добираться до города? – спросила Таня, забивая полки холодильника привезенной едой.

– Вызовут такси, – отозвался отец, замирая возле огромного окна, выходящего на лес. – Ребята, ее нигде нет! Где она??

На минуту повисла тягучая пауза. Все замерли на своих местах, затихли. Даже часы на каминной полке перестали звонко отщелкивать секунды. Они не смотрели друг на друга. Они по примеру хозяина дома уставились в широкий проем окна, за которым густо темнел вечер.

– Так, хватит ныть, – с наигранной веселостью прикрикнула вдруг Татьяна, выхватила из холодильника бутылку вина, потрясла ею в воздухе. – Предлагаю начать пить за светлый праздник. Мальчики, вы как?

Мальчики не отозвались, тогда Татьяна достала из ящика стола штопор, ловко откупорила бутылку и разлила в три бокала.

– Ты еще маленький, – щелкнула она Кирилла по носу со смешком, который ему показался фальшивым. – Так, давайте за Рождество! Давайте, мальчики, чего вы!

Мальчики, как снова показалось Кириллу, неохотно подняли бокалы. Чокнулись на расстоянии, слегка колыхнув воздух, выпили.

– Так, а теперь – закуски! – провозгласила Татьяна и принялась вытаскивать из холодильника контейнеры с едой, которые только что туда убрала. – Кирюша, помогай!

Кирилл взял в руки тарелки, стоящие стопкой на буфете, – это мама приготовила их к празднованию Рождества. Поставил пять штук на круглый стол в центре огромной кухни. Бросил вопросительный взгляд на отца, тот одобрительно кивнул, поняв, что пятую тарелку сын приготовил для матери. Потом подал две большие салатницы Татьяне, два блюда под мясо. И через десять минут стол был накрыт к праздничному ужину.

Холодная жареная курица, отбивные, прозрачный холодец, два мясных салата, жирная семга, запеченная в фольге. Чего только не было! Это тетя Таня, конечно, приготовила. Мама не любила и не умела готовить. Ей даже каша не удавалась.

– Ну! – Татьяна любовно осмотрела стол. – Прошу к столу! Все прохладное. Сами не разрешили разогревать. Все? Ничего я не забыла?

И тут отец достал из пакета ту самую виноградную гроздь, которую они купили для мамы.

– Вот! Алина любит, сейчас явится, а винограда на столе нет. Станет гневаться. – Он пустил в раковину воду и начал любовно омывать каждую виноградину размером со сливу, по ходу приговаривая: – Я вот лично к винограду равнодушен. Мне дай яблоко, большое, сочное. Чтобы хрустело, и сок брызгал. А Алиночка виноград любит. Она без него никак. Вот так… Вот так…

Он искусно пристроил виноградную гроздь на тарелке для фруктов, поставил ее в центр стола, потеснив главное блюдо. Татьяна сморщилась, ей не понравилось.

– Так что, станем ждать беглянку или все же станем праздновать? – спросила она слишком громко, следом оглушительно хлопнула в ладоши и полезла за стол.

Вообще-то Кириллу было неприятно, что она тут всем распоряжается. Лазает по их холодильнику, трогает тарелки, вилки, звенит бокалами, усаживается за столом на мамино место – спиной к камину. Там мама всегда сидела. Это было ее место. С него прекрасно просматривался вход в кухню и оба громадных окна, за которыми теперь было черным-черно.

Но он не стал напоминать об этом тете Тане и тем более ничего не сказал отцу. Тот и так выглядел потерянным, без конца смотрел на часы, на дверь, проверял телефон. Он ждал, что она сейчас зайдет. Ждал!

Мама так и не пришла ни между вторым и третьим тостом, ни между первой и второй бутылкой. Гости и отец понемногу напивались, разговор оживился. Скованность, вызванная отсутствием хозяйки, постепенно отступала. И уже через пару часов все трое дружно хохотали, звеня бокалами и подкладывая себе на тарелки закуску.

Казалось, они совершенно забыли, что мамы нет. Их будто не тревожило, что целый день телефон ее отключен. Что она никого не предупредила, никому ничего не сказала, а просто исчезла куда-то. Куда? Для чего? И почему сегодня?! Сегодня же у них должен был быть праздник, отец же обещал! А он никогда не врал своему сыну. Артистов Кирилл своими глазами видел. И наверняка было бы весело, раз готовился салют и по всему участку была развешена иллюминация, которую так и не подключили.

Сюрприза не случилось, мамы нигде нет, а отец и гости нажираются теперь в кухне, усиленно делая вид, что все нормально, что все по плану.

Кирилл злился на них, он по шестому разу обошел весь дом, заглядывая во все углы. Что он искал, он и сам не знал. Ему нужны были ответы, и он надеялся, что в каком-нибудь пыльном уголке вдруг обнаружится для него подсказка. Но все было выметено, вычищено, все было подготовлено к празднику. Новые скатерти, новые покрывала на кроватях, новые подушки и одеяла. Нигде ни пылинки, ни кусочка чего-то такого, что могло бы натолкнуть на…

Грубый стук во входную дверь, которую родители захотели сделать дубовой, на краткий миг оборвал веселье в кухне, потом оно вспыхнуло с новой силой.

– Ага! А вот и беглянка!! – завопила Татьяна, сползая со стула и семеня полными оплывшими ступнями к выходу. – Сейчас мы ей!!

– Штрафной! Штрафной Алинке!! – орал ей в широкую спину ее муж Сергей. – Если она ничего выпить не привезла, мы ей…

Отец остался сидеть на месте. Он вдруг весь как-то сжался, уставился на дверной проем испуганными глазами, а ладони зажал коленями. Будто это он, а не мать, исчезнувшая куда-то без звонка на весь день, провинился. Будто это он, а не она заставила волноваться своих близких. А может, счел, что не должен был начинать празднование без нее, оттого и светился привычным страхом его взгляд. Может, почувствовал себя излишне хмельным и побоялся пошатнуться, оттого и не встал с места и не пошел следом за друзьями на грубый стук в дверь.

Так думал Кирилл, наблюдая за всем сквозь лестничные балясины. Он уже полчаса сидел на верхней площадке, рассматривая чужой праздник, казавшийся ему совсем не радостным.

Он не побежал вниз. И не потому, что обиделся на мать и решил, что она должна быть наказана хотя бы тем, что он не встретил ее у порога. А потому, что чувствовал, что это не она стучится в дверь. Так грубо?! С таким напором?! Да чтобы так молотить по двери, нужно иметь пудовые кулаки, а у мамы ручки нежные и маленькие, с изящными длинными пальчиками.

– Алина-а-а, ты где была? – надрывалась Татьяна, ворочая непослушными пальцами головку замка входной двери. – Мы тебе сейчас…

– Штрафной! – орал как заведенный Сергей. И вдруг принялся скандировать: – Штрафной Алинке! Штрафной Алинке! Штрафной Алинке!!

Дверь после упорных усилий изрядно захмелевших супругов открылась, и в холл, прекрасно просматривающийся и из кухни, и с площадки второго этажа, влетела та самая маленькая женщина с отвратительно визгливым голосом.

– А-а-а-а! Господи-и-и-и! – орала она теперь низко и утробно, воздевая руки к высокому потолку. – Что делается-то?? Убили-и-и, господи!! Убили-и-и-и!!

Волковы, отшатнувшись от нее в испуге, замерли с открытыми ртами возле вешалки с куртками. Руки Сергея подперли поясницу. Татьяна сложила свои руки на груди и будто окаменела. Отец хотел было встать, да так и замер с приподнятым на десять сантиметров от стула задом. Кирилла эта немая сцена рассмешила, и он прыснул в ладонь.

«Может, это начало сюрприза», – вдруг подумал он, встав и начав спускаться по ступенькам к взрослым. Все так вот закрутили в детективном жанре и теперь тщательно изображают удивление. Отец больше всех расстарался, согнувшись кочергой с нависшим над стулом задом.

– Чего кричим? – встав перед голосящей женщиной, спросил спокойно Кирилл.

Ее крик странно булькнул и затих, будто кто утопил его в большом аквариуме, стоящем у входа в кухню. Аквариум пока только наполнили водой, не запустив рыбок.

– А?! – Маленькая женщина дернула коротко стриженной головой, будто птица над кормушкой, глянула мутными глазами на мальчика. – Кто ты?

– Я Кирилл, – он галантно протянул ей руку. – Вы артистка, я знаю.

– Да, артистка, – слабо заикаясь, ответила она, слава богу, орать перестала.

– Вам не кажется, что вы переигрываете? – Он кротко улыбнулся и подмигнул отцу, который уселся все же на стул.

– Что?! – Она глянула на него черными от страха глазами.

– Вы, – Кирилл ткнул ее пальцем в плечо, оказавшееся на уровне с его плечом, – переигрываете.

– То есть? – Кажется, она начала немного успокаиваться. Бледное лицо чуть окрасил румянец. Руки, метавшиеся, как крылья, замерли.

– Я понимаю, что ваше шоу должно быть по сценарию драматичным, но… – Он сам себе удивлялся, откуда вдруг взялись такие взрослые слова. – Но не до такой же степени! Смотрите, вы напугали всех. Тетя Таня перепугалась. Дядя Сережа… Отец вообще чуть в обморок не упал. Была бы тут мама…

– Что?! – Женщина дернулась, и бледность вернулась на ее лицо. – Какая мама?

– Моя мама, – Кирилл слабо улыбнулся, вдруг сделалось тревожно и противно внутри, будто он одним махом проглотил громадное мороженое. – Ее тут нет. Но если бы была, то…

– Как она выглядит? – Рука женщины впилась в его локоть, безумные глаза оглядели всех и снова остановились на Кирилле. – Как она, черт побери, выглядит?!

– Кто? Мама?

Голос неожиданно осип, и он почувствовал себя снова маленьким мальчиком, так нуждающимся в материнской защите. Конечно, и отец мог бы его защитить. Вопрос – от чего?! От ощущения надвигающейся беды? От этого не защитить. От страха? Так ему, кажется, тоже не по себе. Он хоть и сидел теперь ровно, но будто и не дышал вовсе, не сводя с маленькой артистки напряженного взгляда.

– Да, мама, мама! – громко и раздраженно отозвалась маленькая женщина, по-прежнему сжимая локоть Кирилла. – Как она выглядит?

– Она…

Кирилл вдруг зажмурился, пытаясь вспомнить в мельчайших подробностях, как выглядит его мама. Высокая, темноволосая, с пронзительными синими глазами и четкой линией губ. Она очень грациозно двигалась и нежно улыбалась. Ее руки плавно скользили и мягко прикасались ко всему, до чего она хотела дотронуться.

– Она необыкновенная, – выпалил он, и его губы задрожали от странной обиды на маму, бросившую его в такой вечер. – Красивая… У нее длинные ноги, тонкая талия и темные волосы.

– Это так? – Оттолкнув его, артистка шагнула к отцу. – Это ваш сын?

– Да, – кивнул тот едва заметно и грустно улыбнулся сыну через ее плечо. – Кирюша…

– А его мама, стало быть, ваша жена? – не унималась женщина, она уже почти дошагала до того места, где каменным изваянием сидел отец, хотя каждый шаг давался ей с трудом.

– Да, его мама – моя жена. – И еще одна грустная улыбка.

– И где она теперь?

– Алина? – Его плечи дважды поднялись и опустились. – Мы не знаем. Она не отвечает на звонки. И не приехала сюда, хотя я планировал сюрприз. Да вы сами знаете.

– Знаю, – она сгорбилась, сделавшись совершенно крохотной. – Это должно было быть настоящее шоу! Сценарий был грандиозным по замыслу, но… Но ваша мама не отвечает на звонки, и вам не до праздника. Хотя стол накрыть не забыли.

Ее голос на последних словах зазвенел злобой. Резко выпрямившись, она схватила со стола одну из початых бутылок вина и хорошо глотнула раз, другой, третий. Вернув ее с грохотом на стол, повернулась к Кириллу:

– Мальчик не нашел маму?! Надо же! Зато мы ее нашли, черт побери!! Мы, которых твой папаша вытолкал за дверь на мороз и снег! Сначала он захотел артистов, потом не захотел! Опоздал, послал нас на хрен и… И нам пришлось звонить в такси, а никто сюда раньше чем через два часа не приедет. А Макс поплыл… – она неопределенно махнула рукой в сторону входной двери, где все еще топтались перепуганные Волковы. – Он, оказывается, одолжил у вас еще одну бутылку скотча и, пока я пыталась дозвониться до такси, благополучно к ней прикладывался. И его так развезло, что… что мне пришлось его буквально тащить на себе.

– Куда тащить? – задал резонный вопрос Кирилл, взрослые почему-то молчали, таращась на наглую артистку, пьющую чужое вино прямо из горла.

– «Куда, куда», – отозвалась она ворчливо, как ворона прокаркала. – К вам в постройки!

Далеко за их домом, у границы участка, упираясь задней стенкой в высокий забор, стояли четыре строения, видом своим напоминающие сараи для содержания скота. Мама сильно возмущалась и грозилась все это снести к черту, поскольку не собиралась превращаться в скотницу.

– Гараж под домом есть! Всяких кладовых куча! Зачем еще эти сараи, Геша??

– Я не знаю, – виновато разводил руками отец. – Они сами. В проекте этого не было, Алиночка.

– Вот именно!! И за эти четыре убожества теперь придется платить!! Пусть сносят к чертовой матери!..

Сараи не снесли, поскольку снос был оценен дороже, чем их постройка. Мама смирилась и прошлой осенью вдоль этого убожества высадила живую изгородь.

– Разрастется, все скроет, – утешилась она мыслью, рассматривая голые хилые кустики.

Потом наступила зима. Кусты занесло снегом, дорожку до сараев тоже, и про них не вспоминали. И тут вдруг эта крохотная артистка с повадками хищной птицы про них напомнила.

– И ваш Дед Мороз теперь в нашем сарае? – спросил Кирилл и глянул в окно.

Проем был черен – ни звезд, ни луны, ничего. Просто черный квадрат с претензией на подражание шедевру.

– Да, мой Дед Мороз, тьфу ты, господи! Макс, мой Макс теперь в вашем сарае! В жопу пьяный! – снова принялась кричать артистка.

– И что он там делает? На морозе? – задал резонный вопрос ребенок десяти лет.

Он почему-то сегодняшним вечером ощущал себя на редкость взрослым и рассудительным. Да, он тревожился за маму. Да, у него не было никакого настроения. Но это же не значило, что он должен был приниматься пировать в ее отсутствие! Или вести себя как тряпка!

Это, если честно, он про отца так думал. Его поведение и раньше отвагой не отличалось, а сегодня вообще отец превратился в размазню.

– На морозе? – Артистка приложила ладонь ко лбу, сморщила лицо, будто у нее болела голова. – Он там, малыш, блюет. Прямо на снег, мать его! Прямо на порог вашего сарая.

– Потому что пьяный? – уточнил Кирилл и тоже поморщился, представив себе кучи блевотины на пороге сарая, которые кому-то потом придется убирать.

– И потому что пьяный – тоже. – Она широко распахнула глаза и, подойдя к отцу Кирилла вплотную, проговорила едва слышно: – И потому что он увидел там покойника. Точнее – покойницу. Она висит под потолком, твою мать!!

И вот дальше для Кирилла несостоявшийся сюрприз рождественского вечера начал превращаться в страшный сон. Даже много позже он не мог составить из рваных разрозненных черно-белых картинок единое целое.

Вот ахнул и сполз со стула отец. Или он не сполз, а упал прямо на колени? Или не упал, потому что его подхватила та самая маленькая женщина, которая, как потом оказалось, должна была быть Снегурочкой. Кирилл не помнил точно. Тетя Таня страшно закричала из угла прихожей и начала заваливаться на вешалку с куртками. Она ее, кажется, повалила. Или сама упала, а сверху на нее вешалка? Кирилл не помнил точно. Помнил только, как возилась она огромной толстой гусеницей в ворохе курток и вопила, и вопила…