Цусимские хроники. Мы пришли Протасов Сергей
Кроме того, по требованию Рожественского, туда же незамедлительно следовало отправить весь воздухоплавательный парк с вспомогательного крейсера «Русь» во главе с лейтенантом Большовым, лично комплектовавшим его и являвшимся лучшим специалистом в деле морского воздухоплавания не только в России, но, пожалуй, даже и в мире[7], а также новейшие трехдюймовые шрапнельные снаряды, только что принятые на вооружение[8].
Авелан, должно быть, помня о пророческом письме Макарова, полученном накануне внезапного нападения японских миноносцев на порт-артурскую эскадру[9], быстро соглашался с доводами Рожественского, отчаянно торгуясь, однако, по каждому пункту.
Для срочной доставки к эскадре всех необходимых грузов было решено использовать быстроходные транспорты «Березань» и «Днестр», служившие учебными кораблями. Параллельно с погрузочными работами с них было снято все вооружение для беспрепятственного преодоления турецких проливов. К 20 января их погрузка была закончена, и они немедленно двинулись в Нуси-Бе. «Алмаз» на последнем переходе большую часть пути шел на больших ходах и совершенно расшатал свои машины и посадил котлы, поэтому его пришлось оставить, и к своей эскадре Рожественский возвращался как купец, а не как адмирал. За ним следом шли еще шесть угольщиков, имевших предписание ждать в Шанхае и подчиняться лишь распоряжениям самого командующего второй тихоокеанской эскадрой[10].
Несмотря на соблюдение всех предосторожностей, англичане, хоть и с опозданием, узнали об отправке боеприпасов из Севастополя. Форсировавшие проливы на двое суток позже угольные транспорты были остановлены их крейсерами и отпущены только после тщательнейшего досмотра, продолжавшегося больше трех суток. За это время Рожественский уже прошел Суэцкий канал и вышел в Красное море. 4 февраля оба ведомых им транспорта благополучно соединились с эскадрой, а произошло это при следующих обстоятельствах.
Корабли приближались к стоянке русского флота на рассвете, держа полный ход. Не дойдя до рейда около пяти миль, транспорты были встречены двумя дозорными катерами, передавшими фонарем требование изменить курс или остановиться для досмотра. То ли их сигнал не был замечен, то ли его попросту проигнорировали, – шутка ли, адмирал на борту, – в общем, эту мелочь даже не удостоили ответом.
Но катерники были настроены весьма решительно. Прежде чем оба транспорта проскочили мимо, с катеров грохнули предупредительные выстрелы боевыми снарядами под нос, для убедительности усиленные короткой пулеметной очередью в воздух. Одновременно был передан сигнал: «Остановитесь, или будете потоплены!» Перепуганные пароходы тут же застопорили машины, а катера приблизились к ним. Причем первый катер сразу же подошел к головному транспорту и высадил на него офицера и двух матросов с карабинами, тут же отвалив от борта и наведя свою пушчонку и пулемет на мостик, в то время как второй занял позицию в полукабельтове и держал транспорт на прицеле минного аппарата, 47-миллиметровой пушки и пулемета. При этом матросы имели самый невозмутимый и решительный вид, абсолютно не обращая внимания на отборные матюги, сыпавшиеся с палуб кораблей, и поднятый на головном транспорте, после суетливых поисков, сигнал «имею на борту адмирала».
Лишь после того, как поднявшийся на палубу головного транспорта офицер передал условный сигнал и приказ «подойти к борту ближе», катера осторожно приблизились и остановились метрах в тридцати, подрабатывая машинами и по-прежнему не сводя с надстройки стволы пушек и пулеметов.
В этот момент на крыле ходового мостика показался сначала катерный офицер, а сразу же за ним вышел сам ВИЦЕ-АДМИРАЛ РОЖЕСТВЕНСКИЙ. Его высокую худощавую фигуру все узнали сразу. На лице не было и следа от той болезненности, что запомнилась всем после последнего адмиральского смотра.
Матросы, при столь неожиданном появлении своего командующего, отскочили от пушек как черт от ладана и вытянулись во фрунт. Зиновий Петрович оглядел оба катера, бросил взгляд в сторону нашей якорной стоянки, откуда уже спешили два дежурных миноносца с «Жемчугом» во главе, после чего взял под козырек и сказал через мегафон, чтобы всем слышно было: «Благодарю за службу!»
С катеров грянул нестройный ответ еще не пришедших в себя матросов. После чего, забрав досмотровую партию, катера вернулись к патрулированию, а транспорты, передав по беспроволочному телеграфу и фонарем личный позывной Рожественского, двинулись к рейду.
Пожилой комендор с «Осляби», приписанный к одному из катеров, сказал, блеснув знанием светской жизни:
– Должно, в санаторию ездил! – И кивнул в сторону удаляющихся транспортов. – Вишь как помолодел-то! – И вытер рукавом форменки крупные капли пота со лба.
На эскадре командующего ждал приятный сюрприз. За время его черноморского вояжа все недоразумения с Гамбургско-Американской компанией были разрешены усилиями чиновников из Петербурга, и теперь её угольщикам предписывалось сопровождать эскадру, подчиняясь всем требованиям Зиновия Петровича Рожественского. Кроме того, отряд Добротворского уже присоединился к эскадре и включился в полной мере в боевую подготовку. По старому знакомству[11], Рожественский пригласил капитана первого ранга Добротворского к себе на ужин, где тот предоставил ему собственные планы построения эскадры в бою.
На следующий день, после прибытия, командующий заслушивал доклад штаба и флагманов о проделанной в его отсутствие работе. Все было в порядке. Никаких происшествий не случилось. Учеба экипажей и офицеров шла по утвержденному расписанию. Ремонт машины на «Бородино» закончили две недели назад и провели ходовые испытания. При этом броненосец разогнался до 17 узлов, имея на борту полный запас угля и воды. И это, по утверждению стармеха броненосца, был не предел. Просто побоялись посадить машины раньше времени. Судя по запасу пара, можно было выжать еще с полузла, а то и больше. За месяц с небольшим корабли шесть раз выходили в море на маневры с обязательными стрельбами[12]. Дважды практиковались в централизованной стрельбе отрядами на дальность до 50 кабельтовых, но хорошими результаты этих стрельб назвать пока было нельзя. Несмотря на полигонные условия, очень быстро терялась пристрелка при движении кораблей, кроме того, требовалось вести отряд плотно сомкнутым строем, что пока еще не удавалось.
Трижды были проведены и ночные стрельбы. Причем первые закончились очень быстро, так как выяснилось, что вспышки выстрелов крупнее 75 миллиметров слепят всех, кто находится на палубе, и о прицельной стрельбе уже не может быть и речи. Тогда кто-то из молодых лейтенантов полушутя предложил закрывать глаза при выстреле, что и было опробовано на следующую ночь. Стреляли только залпами по сигналу корабельной сирены, плотно зажмуриваясь. В результате удавалось даже различать всплески падений своих снарядов при рассеянном свете звезд и малой луне. Хотя, конечно, своя специфика у ночного прицеливания была.
Оптические прицелы системы Перепелкина удавалось использовать лишь при хорошей освещенности целей прожекторами и только после грубой наводки по мушке. При поиске прожектором атакующих миноносцев во время одной из учебных атак очень кстати, хотя и совершенно случайно, силуэты эсминцев обозначились на фоне сигнальных ракет катеров, проводивших свои учения неподалеку. Это взяли на заметку и разработали «методику подсветки с тыла».
Выслушав артиллеристов, Рожественский положил на стол свою папку и достал из нее пачку листов, напечатанных на машинке, на многих были какие-то схемы. Невольно установилась абсолютная тишина. Все ждали пояснений, что за сюрприз приготовил командующий на этот раз. Но адмирал был предельно краток, сказав:
– Вот здесь изложены новейшие принципы пристрелки на большой дальности «уступом», «струей», «по знакам падения снарядов» и много еще полезного и нового. Это все разрабатывалось нашими офицерами, начиная с 1901 года. В третьем году работа была закончена, но до флота так и не дошла до сих пор, по непонятным для меня причинам. Думаю, что нам будет весьма полезно с этим ознакомиться и освоить, если успеем.
После чего он передал папку Берсеньеву и продолжил заслушивание докладов.
При отработке торпедных атак с использованием мин с учебной боевой частью выяснилось, что мощности метательного заряда недостаточно для гарантированного безопасного выхода торпеды из аппарата. Были случаи неполного её выхода из торпедной трубы, либо при выстреле с недостаточной скоростью – касания борта стрелявшего корабля и повреждения винторулевой группы. Для устранения этого недостатка флагманским минером П. П. Македонским было принято решение, в опытном порядке, увеличить массу порохового заряда сначала на пять, а потом на десять процентов. По окончании пробных стрельб – и после тщательнейшего осмотра – деформаций труб минных аппаратов, повреждения хвостовой части мин и каких-либо других повреждений на подопытном «Громком» обнаружено не было. Исходя из результатов опытных стрельб, решили усилить все пороховые заряды. Теперь все метательные торпедные заряды на эскадре были «усиленного типа» и с этой проблемой больше не сталкивались.
В ходе учений было потеряно почти четверть имевшихся на эскадре мин Уайтхеда. Несмотря на слежение за ними с паровых катеров, шлюпок и даже поиск водолазами, когда позволяли глубины. Некоторые не всплывали вовсе, после выработки топлива, другие всплывали, но успевали затонуть из-за каких-либо дефектов, до того как их выловят, а некоторые зарывались в ил сразу после выстрела при стрельбе на мелководье. Результатом этих потерь стало увеличение вероятности поражения неподвижной цели при стрельбе на ходу до 25 узлов с 2–3 кабельтовых, с исходных трех процентов до вполне приличных двадцати пяти. Ожидаемого нагоняя за утрату казенного имущества не последовало.
Кроме того, были предложены варианты предварительных расчетов упреждения при стрельбе по движущейся цели по схеме торпедного треугольника, исходя из длины корпуса атакуемого корабля, и несколько новых способов торпедной стрельбы[13]. Больше всего заинтересовали залповая поотрядная стрельба и стрельба «веером». Хотя поначалу не у всех укладывалось в голове, как можно за раз выстрелить сразу десяток мин, каждая из которых стоит не одну тысячу рублей. Но прикинув, что таким образом можно в разы увеличить вероятность попадания, а следовательно, и потопления вражеского корабля, вплоть до броненосца, который стоит уже миллионы, да к тому же вырисовывается экономия в виде не гибнущих под кинжальным огнем в упор наших миноносцев, финансовую часть этого вопроса закрыли раз и навсегда. Тут же принялись чертить на бумаге возможные схемы и бурно обсуждать, но Рожественский вынужден был прервать диспут, поручив минерам проработать всесторонне этот вопрос к завтрашнему дню, а командирам кораблей предоставить варианты маневров уклонения от самодвижущихся мин и минных атак, исходя из фактической маневренности своих кораблей[14].
Далее флагманы подробно доложили о работах по усовершенствованию внутрикорабельной и внутриэскадренной связи, о прокладке бронированных телефонных линий к башням и казематам и другим новым боевым постам и об «обкатке» этих линий на последних маневрах эскадры. Были предложены меры по устранению возникавшей, из-за чрезмерного обилия докладов, путаницы, которые планировалось проверить в деле при следующем выходе в море.
С особым вниманием командующий выслушал доклад о состоянии главных механизмов. Переборка машин на всех кораблях была уже закончена. Машины на пробах работали хорошо. Провели также щелочение котлов, осмотр и очистку подводных частей водолазами.
Разгрузочные работы уже почти закончили, сняв со всех кораблей, не считая вспомогательные крейсера, артиллерию менее 75 миллиметров, противоминные сети и все оборудование для их постановки, существенно упростили и облегчили рангоут. На «Наварине» и «Нахимове» провели большую работу по удалению дерева из внутренней отделки помещений и палуб. А в батареях установили траверзы из котельного железа, изолировавшие орудия друг от друга. Заменить старые 152-миллиметровые пушки с картузным заряжением на скорострельные в походных условиях не представлялось возможным, поэтому от этой идеи пришлось отказаться[15].
Шикарные боевые марсы «Наварина» и «Осляби» были урезаны до небольших, но зато блиндированных, наблюдательных рубок, поднятых намного выше. В них могли разместиться два артиллерийских офицера и корректировать огонь, одновременно отслеживая окружающую обстановку и докладывая обо всем по телефону в боевую рубку. Защита из котельного железа толщиной в полдюйма от прямого попадания, конечно, не спасет, но от осколков прикроет надежно. Изнутри наблюдательные рубки обшили войлоком, для лучшей акустики, так как на первых учениях с их использованием – из-за стального гула от вибрации корабля на ходу и собственной стрельбы – доклады артиллерийских наблюдателей невозможно было разобрать.
Также, исходя из опыта учебных стрельб, каждую артиллерийскую рубку оборудовали самодельным курсовым указателем и подняли туда по одному дальномеру из боевой рубки. Это позволило управлять огнем напрямую из неё и существенно повысило эффективность всей схемы управления огнем, особенно на большие дальности и при штормовой погоде со свежим ветром, когда брызги от разбивавшихся о борта волн долетали до мостиков и заливали оптику дальномеров и прицелы орудий. Подобные рубки, вместо уже разобранных марсов, изготавливались на «Камчатке» и для всех других кораблей.
Вокруг дымовых труб установили экраны высотой два метра над палубой, изготовленные из полудюймового котельного железа. У амбразур башен и щелей боевых рубок появилась дополнительная противоосколочная защита, также снабженная асбестово-войлочными негорючими вставками, для улавливания мелких осколков и недопущения их рикошета внутрь защищаемых помещений. Зиновий Петрович горячо одобрил доработку, пожелав непременно узнать имя автора идеи и пообещав наградить его, насколько это в его власти.
Далее капитан второго ранга Семенов доложил о катерных учениях, отработке атак флота минными катерами в темное время суток, об охране рейда минными и артиллерийскими катерами, введенной сразу после отбытия Рожественского. В эффективности этих дозоров убедиться адмиралу довелось лично.
Впрочем, такая встреча, судя по всему, его обрадовала. Он поблагодарил Семенова за хорошую организацию дозорной службы. Но отметил, что на такой жаре парусиновые тенты, натянутые над палубами катеров, заметно облегчили бы матросам несение службы. Потом потребовал представить ему списки экипажей катеров, что перехватили его на подходах к стоянке эскадры, и наградить каждого матроса денежной премией в размере 10 рублей золотом из его собственных средств с объявлением благодарности в приказе по эскадре «за правильные и решительные действия при несении дозорной службы!». А офицерам занести благодарность с той же формулировкой в личные дела.
Потом адмирал заслушал доклад о проведенных учениях по тралению и даже высадке десанта на необорудованный берег в дневное и ночное время. О перевооружении больших минных катеров 47-миллиметровками и пулеметами вместо прежних устаревших 37-миллиметровых пушек. Проводились также тренировки экипажей катеров с задачей ходить в темноте у незнакомого берега, удерживать назначенную позицию или район патрулирования ночью по компасу и счислению при невидимых береговых и прочих ориентирах. В ходе учений два катера получили повреждения и находились сейчас в ремонте, а один разбился на камнях и восстановлению не подлежал.
Командующий обозом, капитан первого ранга О. Л. Радлов доложил о разработанном им и одобренном штабом плане развертывания временного пункта базирования эскадры в любой подходящей гавани. Планом предусматривалось быстрая обвеховка места стоянки, развертывание катерных дозоров и даже, при необходимости, береговых батарей из десантных пушек и пулеметов, списанных с кораблей на транспорты. При этом были составлены несколько вариантов графика бункеровки кораблей, в зависимости от обстановки, позволявшие сократить время приемки грузов чуть ли не в два раза. Для чего на приданных эскадре транспортах с неприкосновенным запасом угля были сделаны соответствующие доработки в грузовом рангоуте. Тренировки по развертыванию базы проводились регулярно.
Следующим вопросом было обеспечение возможности увеличения боезапаса за счет освободившихся отсеков подводных минных аппаратов и минных погребов, а также погребов 37- и 47-миллиметровых патронов с соответствующим их переоборудованием силами экипажей кораблей. Было признано необходимым изыскать возможности для увеличения боекомплекта главного калибра броненосцев отряда Фелькерзама как минимум на 10–15 процентов, а также для доработки их башен по образцу «Суворовых».
После был составлен примерный план дальнейших учений, включавший в себя отработку новых способов торпедных атак, атак в ночное и дневное время отдельных кораблей и отрядов на ходу одиночными миноносцами и отрядами миноносцев, отражение этих атак с взаимным огневым прикрытием без использования прожекторов. На этом совещание, затянувшееся на семь с лишним часов, было закончено, и все его участники отправились на краткий торжественный обед по случаю возвращения Рожественского и получения долгожданного снабжения. Командам была выдана к ужину двойная винная порция, а следующий день объявлен выходным. Для разгрузки прибывших пароходов были наняты местные грузчики.
8 февраля флот снова вышел в море. Помимо ставшего уже привычным маневрирования всей эскадрой и поотрядно – в сомкнутом и развернутом строю – впервые опробовали на практике массированную минную атаку с залповой перекрестной минной стрельбой с большой дистанции на эскадру и по одиночной, быстроходной, свободно маневрирующей цели. Из-за возникших накладок и вызванных ими задержек в выполнении команд согласованной атаки не получилось. Атакованные корабли уклонились от всех – выпущенных за две учебные атаки – 34 мин Уайтхеда, зато пять штук из них снова было потеряно.
С наступлением темноты занялись отработкой ночных атак, без стрельбы минами, и тренировкой в перестроении эскадры в ночное время. В ходе этих учений столкнулись по касательной «Бородино» и «Орел», смяв полки противоторпедных сетей, еще не до конца демонтированных. К счастью, обошлось без более серьезных повреждений. Уже перед самым рассветом провели ночные стволиковые стрельбы. Вернувшись на рейд к обеду, снова встали на якорь и с флагмана передали: «Командам обедать» и «Благодарю за службу!».
Следующую неделю – снова тренировки, пожарные, водяные тревоги, заводка пластырей. Офицеры разбирали свои ошибки, тренировались на планшете и изучали методички. «Олег» и «Жемчуг» натаскивали миноносников, изображая из себя мишени и носясь в 5–7 милях от берега на виду у всей эскадры на полном ходу. За семь дней потеряли еще пять торпед, но зато попадания в крейсера теперь стали, скорее, закономерностью, нежели случайностью. При стрельбе залпом одновременно с четырех эсминцев со встречных курсов с обоих бортов, даже с 5–7 кабельтовых, вероятность поражения цели превышала 50 процентов. Это был, несомненно, хороший результат.
В штабе штудировали английские лоции, в поисках подходящих для базирования бухт на Корейском побережье и островах, окружавших Японию. Прорабатывали варианты построения эскадры, боевого развертывания, связи между нашими отрядами при уничтожении дозорных отрядов противника. Безусловно, сходились во мнении, что для гарантированного быстрого потопления даже одиночного патрульного крейсера нужно его не догонять, а загонять на главные силы и уже тогда уничтожать массированным артогнем, используя для прерывания его радиосвязи свои передатчики на максимальной искре.
Минеры постоянно практиковались в работе на беспроволочном телеграфе. По распоряжению адмирала, бывало даже, объявляли дни радио, когда все сообщение между кораблями осуществлялось весь день только по рации. В результате к этому достижению технического прогресса привыкли все, так же как к паровым машинам, а минеры даже стали узнавать друг друга по почерку.
После десятидневной стоянки с непрекращающейся учебой три ночи подряд выходили на ночное маневрирование с обязательными стрельбами и минными атаками катерами либо миноносцами. При выполнении ночной минной атаки столкнулись «Бравый» и «Грозный». К счастью, повреждения ограничились лишь длинными вмятинами в бортах да содранной краской, так как удар был по касательной. Впоследствии это все удалось исправить. Затем учения по сосредоточению огня отряда на одной цели, снова маневрирование, снова минные атаки вперемешку с тренировками в погрузке угля в море на ходу.
Глава 4
Наконец 1 марта пришли остальные транспорты из Севастополя и пароход с грузчиками. По такому случаю адмирал дал экипажам два выходных с увольнениями на берег, с полным денежным содержанием за прошедшие месяцы плавания. Вопреки ожиданиям самых недоверчивых офицеров штаба, да и из офицерского корпуса эскадры тоже, никаких дебошей на берегу отмечено не было. Конечно, были перебравшие дозволенную винную порцию, но таковых очень быстро и незаметно доставляли на корабли, и даже их имена установить не было никакой возможности. Французские колониальные власти отмечали лишь исключительную вежливость и тактичность со стороны русских офицеров и матросов. «Ежели вдруг какой моряк затруднялся в изъяснении своих пожеланий, не владея французским даже на минимальном уровне, беспременно находился русский офицер, всегда с готовностью помогавший ему».
После неожиданных выходных, уже третьего числа вся эскадра покинула Нуси-Бе и двинулась на восток через Индийский океан. Отряд Небогатова решили не ждать, а встретиться с ним в пути, где-нибудь на подступах к Малаккскому проливу, либо у побережья Индокитая. Быстроходные «Днестр» и «Березань» были загружены резервными боекомплектами и запчастями, считавшимися необходимыми в первую очередь, и, будучи поставленными в самую середину ордера русской эскадры, невольно вынуждены были в самые сжатые сроки освоить все приемы эскадренного маневрирования, получая регулярные нагоняи от флагманов и от самого командующего.
В то же время транспорт «Малайя», имевший серьезную неисправность в машине и загруженный бракованными боеприпасами, вышедшими из строя или исчерпавшими свой ресурс деталями механизмов, почтой, а также паникерами, смутьянами и больными, был отправлен на родину, от греха подальше. На этом же транспорте отправили арестованного за кражу казенных денег и мошенничество при снабжении экипажа провизией бывшего ревизора с броненосца «Орел» лейтенанта Бурнашева.
Незадолго до выхода с рейда Нуси-Бе Рожественский специальным приказом утвердил подразделение эскадры на два броненосных отряда и два крейсерских. Каждый отряд имел свою задачу в бою.
Первый броненосный отряд состоял из всех новейших броненосцев, вооруженных современной артиллерией и имевших примерно одинаковую скорость полного хода. Броненосцы типа «Бородино» («Суворов» – флагман, «Александр III», «Орел», «Бородино» и пристегнутый к ним, из тактических соображений, «Ослябя») составили первый броненосный отряд, волею судьбы назначенный быть «летучим крылом эскадры», как выразился командующий. Благодаря своей высокой скорости хода, первый броненосный отряд мог быстрее всех других занять удобную позицию и связать противника боем. Командовать этим отрядом был назначен командир «Суворова» капитан первого ранга Игнациус.
Второй броненосный отряд был составлен из устаревших броненосцев «Сисой Великий» и «Наварин» с броненосными крейсерами «Адмирал Нахимов» и «Дмитрий Донской». Все эти корабли имели совершенно разношерстную артиллерию и скорость хода на 3–4 узла меньше, чем первый отряд, но вполне серьезную броневую защиту, благодаря чему обладали солидной боевой устойчивостью. Командовал вторым отрядом Фелькерзам, державший свой флаг на «Сисое». Их основной задачей в бою считалось сковывание главных сил противника, для обеспечения охвата первым отрядом головы, хвоста или любого из флангов строя противника, смотря по обстановке. Исходя из теоретических выкладок, это позволяло поставить противника под продольно-перекрестный огонь и нанести, хотя бы части его кораблей, тяжелые повреждения за короткий отрезок времени.
Для разведки и охраны главных сил были сформированы два крейсерских отряда. Первый отряд состоял из «Авроры», «Жемчуга» и «Светланы» с приданными им четырьмя миноносцами. Командовать первым крейсерским отрядом был назначен капитан первого ранга О. А. Энквист. Флагманским крейсером назначалась «Светлана».
Второй крейсерский отряд состоял из «Олега» и «Изумруда», с приданными им пятью остальными эсминцами. Командовал этими кораблями капитан первого ранга О. Ф. Добротворский, командир «Олега».
В задачу крейсерских отрядов входило, помимо разведки и охраны броненосцев, обнаружение вражеских дозоров и их загон на свои тяжелые корабли. Если же это было не возможно, то крейсера и миноносцы должны были, не обнаруживая себя, сообщать о передвижениях противника, чтобы обеспечить главным силам возможность уклониться от нежелательного контакта. Все пароходы-крейсера сводились во вспомогательную группу, подчинявшуюся непосредственно Рожественскому.
Выйдя из пролива, корабли построились в кильватерную колонну, с «Суворовым» во главе. Обогнув Мадагаскар, выслали на 10 миль вперед в разведку крейсера из первого отряда, оставив между ними и эскадрой два вспомогательных крейсера в качестве репетичных кораблей. Все эсминцы загасили котлы и подали буксирные концы на транспорты, так как вероятность встречи с японским флотом пока исключалась.
Шли на шести-семи узлах, сберегая машины. Океан был спокоен. На кораблях продолжалась боевая подготовка, не заметная со стороны. Как только покинули изобилующие рифами воды северной оконечности Мадагаскара и миновали острова Агалега, провели большие маневры.
Первый и второй броненосные отряды разошлись на 6 миль друг от друга, а миноносцы первого и второго крейсерских отрядов развели пары и атаковали их, заходя в атаку поотрядно с носовых курсовых углов с обоих бортов одновременно, стреляя учебными минами с 3–4 кабельтовых. Каждый миноносец буксировал за собой на длинном тросе щит, выкрашенный в защитный серый цвет, в который были покрашены японские миноносцы. В ходе учений броненосцы первого отряда держали ход 14 узлов, а второго – 12. Эсминцы разгонялись до 22–24 узлов, максимум, на который они теперь были способны, так что условия были максимально приближены к реальным боевым.
Все атаки отражались противоминными 75-миллиметровыми пушками. После каждого захода считали пробоины в щитах. К вечеру стало ясно, что трехдюймового калибра явно недостаточно для надежного отражения атаки, даже днем.
Уже в сумерках решили применить шестидюймовую артиллерию. И тут выяснилось, что сегментные боеприпасы, считавшиеся основным средством от миноносцев, рвались с большими недолетами, едва не задев «Буйного». Командующий потребовал откорректировать таблицы для стрельбы этими снарядами, с учетом открывшихся фактов, и впредь по щитам, а при случае и по японским миноносцам, бить фугасами.
В повторной атаке щиты, выходившие в атаку на «Суворова», оказались разбиты вдребезги его башенными установками еще в 12 кабельтовых от броненосца, несмотря на резкие маневры буксировавших их миноносцев, а атаковавшие «Наварин» – с 3–6, так как ему пришлось доворачивать бортом к противнику, чтобы ввести в действие казематную артиллерию, к тому же недостаточно скорострельную.
Мощь носового огня старых броненосцев, по итогам учений, была признана явно не достаточной. Даже в составе отряда, днем, они не могли гарантированно отразить собственной артиллерией атаку всего трех-четырех миноносцев.
Минные стрельбы закончились потерей шести старых мин, но зато из 18 выпущенных в цель попало целых шесть, причем «Громкий» попал обеими выпущенными им торпедами в «Суворова», за что и получил адмиральский приз.
По окончании учений состоялось совещание штаба эскадры. После его завершения Рожественский распорядился снять с «Осляби» 8 трехдюймовок с батарейной палубы и принять дополнительные меры по разгрузке этого броненосца, а старший инженер-механик получил задание «обеспечить установку стодвадцаток и трехдюймовок на «Сисоя» и «Наварина», причем без добавления лишнего веса. А на «Аврору» приказал установить четыре 152-миллиметровых орудия, привезенные из Севастополя, за счет снятия части 75-миллиметровой артиллерии, которую надлежало разместить на «Нахимове», «Донском», «Жемчуге» и «Изумруде». По 6–12 стволов на каждом. Важным условием указывалось обеспечение больших углов обстрела, особенно на носовых курсовых углах.
В ответ на возражение, что пушек всем не хватит, адмирал приказал снять нужные трехдюймовки со вспомогательных крейсеров, заменив их 47- и 37-миллиметровой артиллерией, добавив: «Им купцов гонять сгодится, а нам для дела нужно».
Услышав волю адмирала, Политовский просто ахнул от неожиданности. На броненосцах планируемое усиление артиллерии должно было размещаться на крышах казематов, причем небронированных крышах, и потому требовало значительных усилений палубных конструкций и устройства междупалубных фундаментов, без стеснения батареи. А на «Авроре» четыре дополнительные пушки главного калибра планировалось установить на местах трехдюймовок на верхней палубе, не рассчитанной на такой калибр, что также подразумевало большой объем работ.
Для компенсации веса с крейсера должны были исчезнуть двенадцать 75-миллиметровых орудий. С «Наварина» и «Сисоя» для облегчения и получения выгодных секторов обстрела нужно было срезать большую часть фальшборта и ростр. И это все в походных условиях, не нарушая графиков угольных погрузок, учений и маневров, да еще и в кратчайшие сроки!
Поняв, что его возражения никто не намерен даже выслушивать, Политовский отправился на «Аврору», где провел за замерами и составлением эскизных чертежей усиливающих конструкций остатки вечера, после чего сразу же отбыл на «Камчатку», откуда вернулся уже во втором часу ночи, тут же занявшись расчетами по довооружаемым броненосцам. Усилить вооружение, не увеличивая перегрузки, никак не удавалось.
Следующий день начался со стрельб из всех калибров, а закончился тренировкой по погрузке угля на ходу. На этот раз, складируя уголь, который не успевали спускать в угольные ямы, прямо на палубе и используя немецкие мешки, вмещавшие почти двадцать пудов и позволявшие одновременную их загрузку тремя матросами, удалось добиться результата в 13–18 тонн на корабль в час, что в любом случае перекрывало темпы погрузки угля при помощи баркасов. Последний раз, в Атлантике, этим способом удалось погрузить 80–85 тонн на каждый броненосец за восемь часов непрерывной работы всей команды, включая офицеров.
Так шли день за днем. Нередкими были и ночные стрельбы и учения, даже на шедших на буксире миноносцах. Все разработки штаба неизменно обсуждались на совещаниях с обязательным участием командиров кораблей и начальника отряда обеспечения, как теперь стали называть шедшие с эскадрой транспорты.
Вообще, отношение к обозу в корне изменилось. Все понимали, что успех всего похода во многом зависит и от четких и слаженных действий команд грузовых судов, тащивших все необходимое для эскадры и позволивших избавить корабли от перегрузки, порой превышавшей даже 1800 тонн, не считая угля. При любой возможности экипажи угольщиков старались помочь командам боевых кораблей, беря на себя охрану мест погрузки и большинство грузовых работ. Да и сами эти суда, по уровню подготовки своих вольнонаемных экипажей, особенно рулевых и машинных команд, не говоря уже о капитанах и штурманах, приблизились к боевым кораблям и перестали быть обузой для всех, поэтому называть их, как и раньше, обозом, язык ни у кого уже не поворачивался.
К 23 марта подошли к Малаккскому проливу. При прохождении узости считалось весьма вероятным встретиться с японскими миноносцами и даже крейсерами. Еще 18 марта Рожественский был извещен морским министерством, что японцы, силами в два броненосных крейсера и шесть бронепалубных, прошли Сингапур еще 8 марта и готовы атаковать нашу эскадру в проливе. Поэтому, по распоряжению командующего, ход увеличили до 10 узлов. Крейсера Добротворского ушли вперед на разведку, имея приказ держать связь по радио и не отрываться далее чем на 30 миль. Миноносцы развели пары и, отдав буксиры, встали с обоих бортов от колонны главных сил, а первый крейсерский отряд развернулся во фронт, заняв позицию в двух милях впереди своих броненосцев. Транспорты шли в хвосте эскадры в трех кильватерных колоннах. По ночам на всех кораблях горели лишь гакобортные огни, и те вполнакала. Пушки были заряжены, и возле орудий посменно дежурили расчеты.
По пути попадались лишь рыбацкие джонки да каботажные пароходы, отгоняемые в сторону нашими миноносцами, не позволявшими приблизиться к колонне главных сил ближе, чем на полторы мили. Обещанных генштабом японцев так и не встретили.
Через двое суток прошли Сингапур и вошли в Тихий океан, снова сбавив ход до 6 узлов. Вскоре был обнаружен пароход, явно шедший на сближение. После обмена сигналами и предварительного досмотра выяснилось, что пароход зафрахтован русским консулом Рудановским для встречи эскадры и передачи почты и важных сведений. Как только это выяснилось, пароход пропустили внутрь ордера, и он, подойдя в плотную к борту «Суворова», передал свой груз.
При этом консул через рупор сообщил, что 5 марта в Сингапур заходили главные силы японского флота из 22 кораблей под флагом Того. Сейчас они у Лабуана на острове Борнео, а к проливу высылают лишь одиночные крейсера. Наша армия отступила к Телину, главнокомандующим вместо Куропаткина назначен Линевич, а Небогатов 25 марта вышел из Джибути.
Распрощавшись с консулом и поблагодарив его за хлопоты, двинулись дальше. Новости были весьма тревожные. Про Лабуан ходили слухи, что японцы купили там землю у русского еврея и оборудовали первоклассную военно-морскую базу, но достоверных сведений не имелось, за исключением того, что он с 1854 года является английской территорией, связан с Сингапуром подводным телеграфным кабелем и имеет статус свободного порта. В удобной и просторной гавани этого острова мог спокойно разместиться весь японский флот, а его географическое положение легко позволяло перехватить вторую эскадру на подходах к Индокитаю. Исходя из всего этого, можно было сделать вывод, что о появлении Рожественского японцы уже извещены и максимум через сутки следует ожидать появления их флота.
По эскадре была объявлена повышенная боеготовность. Машинным командам было приказано держать незадействованные котлы в готовности, чтобы в случае тревоги дать полный ход в течение часа. Фланговые дозоры миноносцев отошли на 6 миль от эскадры, имея между собой и броненосцами по одному кораблю для связи, а первый крейсерский отряд, развернувшись во фронт шириной 9 миль, ушел на 15 миль вперед. Между ними и главными силами были поставлены три вспомогательных крейсера для репетования флажных сигналов и семафоров. Работать рациями на передачу запретили строжайшим образом, только на прием, и немедленно докладывать о перехваченных подозрительных телеграммах, если таковые будут. Эскадра готовилась к бою.
Многие этому были даже рады. Наконец-то все закончится, так или иначе. Все офицеры заняли свои места, согласно боевому расписанию, надев парадные мундиры и ордена. Матросы тоже оделись по первому сроку. Вскоре с кормы показался сначала дым, а затем посланный в разведку миноносец сообщил, что это английский четырехтрубный легкий крейсер. Быстро догнав эскадру, он отсалютовал флагом нашему адмиралу и удалился. При этом наши станции какое-то время принимали его шифрованные телеграммы, отправляемые неизвестному адресату.
Так шли до вечерних сумерек, потом поступила команда: «Экипажам обедать посменно». Наступила ночь. Рассеянный свет еще только зарождавшейся луны едва пробивался сквозь тучи. Фланговые дозоры и авангардная разведка подтянулись ближе, на расстояние прямой видимости. Сигнальная вахта была удвоена, остальные спали, не раздеваясь, на боевых постах.
С рассветом тучи рассеялись, и эскадра восстановила свой дневной строй. Видимость была до горизонта, но до обеда ни одного дымка нигде видно не было.
В начале первого часа пополудни чуть правее курса эскадры показались шесть дымов. Отправленный в разведку миноносец вскоре вернулся, а следом за ним показался английский крейсер. Пройдя сквозь наш строй и не отвечая на принятые в таких случаях приветствия, «англичанин» ушел за корму колонны броненосцев и вскоре вовсе пропал из вида, а станции беспроволочного телеграфа снова слышали подозрительное телеграфирование.
В начале третьего с «Наварина» передали семафором, что у них неисправность в правой машине и броненосец не может держать более 5 узлов хода. На ремонт нужно около четырех часов. Эскадра сбавила и без того небольшой ход, а старший инженер отправился на аварийный броненосец.
Томительно тянулись минуты и часы. Наконец в пятом часу над флагманским броненосцем взвился сигнал: «Командам обедать и отдыхать». Наскоро перекусив, матросы расходились по своим кубрикам и тут же засыпали. На всей эскадре лишь единицы уже бывали в бою, всем остальным это еще предстояло пережить, и нервное напряжение сжигало слишком много сил.
До темноты на горизонте пару раз были замечены одиночные дымы, и эскадра, сразу же после получения сообщения о них от своих дозоров, меняла курс. Рожественский вел свой флот в стороне от основных судоходных трасс, поэтому пароходов нам не попадалось, и если бы не английские крейсера, то мы бы вообще ни с кем не встретились.
Ночь также прошла спокойно. Машину на «Наварине» починили еще до заката, что несколько сбавило общее напряжение. Все на эскадре гадали, где же японцы? То ли мы сними счастливо разминулись, то ли они, рассчитывая на наш десятиузловой ход, которым был пройден весь Малаккский пролив, ищут нас где-нибудь впереди? Никто не знал ответов на эти вопросы.
С утра 27 марта капитан первого ранга Добротворский, подойдя на «Олеге» вплотную к борту «Суворова», через мегафон предложил командующему «сбегать до Лабуана, поискать японцев». Всех позабавило выражение «сбегать», относительно точки, отстоящей от эскадры почти в сутках хорошего хода. Однако предложение признали дельным, приказав в итоге отправить на вылазку к вражеской базе более быстроходный «Изумруд». А «Олега», как самого мощного из имеющихся загонщиков, оставить при флоте. Для поддержки с «Изумрудом» послали также еще и вспомогательный крейсер «Урал», имевший очень мощный передатчик. Командиры крейсеров получили строжайший приказ не лезть на рожон и возвращаться как можно быстрее.
На следующий день в 10 часов утра заработал беспроволочный телеграф на «Суворове». Была перехвачена непонятная телеграмма, состоявшая из правильно чередовавшихся знаков. Определить направление, откуда велась передача, не удалось.
К обеду на эскадре получили радиограмму с «Урала», что они возвращаются. Японский флот не обнаружен и, по словам капитана встреченного у Лабуана французского торгового судна, японцев там нет и не было с апреля месяца прошлого года, когда заходили на бункеровку два японских вспомогательных крейсера. Спустя час получили еще одну, такую же, телеграмму, передаваемую повторно, до получения квитанции о принятии сообщения. Но мощности передатчика флагманского броненосца не хватало, и потому крейсера продолжали слать депеши через каждые три часа, до утра 29 марта. И каждый раз минный квартирмейстер с «Суворова» передавал ответ с зашифрованными координатами точки рандеву. Наконец в начале девятого удалось установить надежную связь, и радио снова замолчало.
С момента получения повторной депеши эскадра увеличила ход до 12 узлов. На броненосцах снова началась учеба, по уплотненному графику. Однако дальние дозоры никто снимать не собирался, и они так и шли в состоянии полной боеготовности, пока перед обедом 29 марта справа от русского флота не показались сначала дымы, а затем уже и характерные силуэты русских крейсеров. Только после получения их подробного рапорта, в котором сообщалось также о появлении японских крейсеров и вооруженных пароходов у побережья Индокитая в конце февраля – начале марта этого года, с «Суворова» просигналили: «Отбой тревоги. Приступить к занятиям! Ход экономический», а крейсерам: «Молодцы! Хорошо сделано!»
На следующий день с утра решили устроить профилактическую остановку, чтобы осмотреть механизмы и при необходимости перебрать подозрительные узлы. Погода была тихая, и адмирал решил организовать катерные маневры, для проверки в деле некоторых последних идей. Потешная битва продолжалась до двух часов, так что ее успели посмотреть даже механики, закончившие свои работы к 11 часам. После окончания маневров объявили обед и двинулись дальше.
Подводя итоги более чем трехсуточного плавания в постоянном ожидании появления противника, можно было сделать не такие уж и плохие выводы. Никакой паники ни на одном корабле не наблюдалось, кроме того, выяснилось, что большинство из команд, скорее, ищут встречи с японцами, нежели желают просто проскочить мимо их флота.
У каждого для этого были свои мотивы. Кто-то хотел поквитаться за все, начиная с «Варяга» с «Корейцем» и внезапной ночной атаки порт-артурской эскадры, до своих издерганных, за долгий переход нервов, кто-то желал доказать, что все удачи Того – всего лишь стечение обстоятельств, и все еще можно изменить. Кому-то просто хотелось проверить себя в настоящем деле и, при случае, продвинуться по службе. Причины были разные, но, несмотря на то, что страшно было всем, включая даже ветеранов, никто не дрогнул и не сломался, а ведь ожидание смерти намного хуже самой смерти.
После возвращения крейсеров жизнь на эскадре вернулась в обычное русло. Снова маневры, стволиковые стрельбы, учебные атаки и снова маневры, после окончания которых миноносцы гасили свои котлы и шли на буксире. Но стоит заметить, что поломки на кораблях стали, скорее, исключением, нежели правилом. И причина этому была лишь одна – повышение уровня профессионализма экипажей кораблей. К тому же, благодаря профилактическим остановкам, многих поломок удавалось избежать. Начало, наконец, сказываться фанатичное и самоотверженное исполнение своих обязанностей всеми корабельными механиками и инженерами-строителями. Изначально планировалось, что заводские инженеры пойдут с эскадрой лишь до Мадагаскара, но никто из них даже и не подумал отправиться домой на «Малайе», когда комплектовались штаты команд на дальнейший поход, лишь инженер с «Александра», с огромным сожалением, был вынужден отправиться домой, будучи списанным с корабля из-за болезни.
На «Камчатке» закончили изготовление блиндированных рубок артиллерийских наблюдателей, предназначенных для всех остальных кораблей эскадры (включая отряд Небогатова), и противоосколочной защиты артиллерии и боевых рубок. Необходимые подкрепления палуб и корпусных конструкций, для усиления артиллерии кораблей, согласно последнему распоряжению Рожественского, также были готовы. Теперь оставалось только достичь подходящей бухты, чтобы спокойно закончить работы и установить все это на свои места.
С дополнительными линиями связи, проложенными на всех кораблях телефонным кабелем, укрытым в стальной трубе, освоились довольно быстро, и уже совершенно не представляли себе, как можно было управлять не то что эскадрой, а даже одним современным кораблем без всего этого. Минимизация времени на прохождение команд позволила добиться очень важного преимущества, неоднократно подтвердившегося в многочисленных учениях, – быстроты реагирования без потери организованности эскадры.
Постоянные теоретические и стендовые проработки возможных приемов ведения боя обеспечили высокий уровень сплаванности кораблей, как в отдельных отрядах, так и в эскадре в целом, с лихвой компенсировав недостаток ценза у многих офицеров. Все сигналы, передаваемые флажным, световым или ракетным кодом с флагманских кораблей, исполнялись четко и незамедлительно. Маневры эскадры представляли собой уже не те судорожные подергивания, опасные, скорее, для своих, чем для противника, что наблюдали все в самом начале, а уверенные действия одного большого организма.
29 марта госпитальный «Орел» отправился в Сайгон, Шанхай и Цындао с почтой и телеграммами командующего. Кроме этого, имелось также и секретное поручение. Корабль должен был негласно собрать добровольцев с наших кораблей, интернированных в этих портах, особенно с миноносцев. Местом рандеву была назначена бухта Камрань на побережье Индокитая, куда планировали прибыть 31 марта.
Глава 5
На подходах к месту нашей предполагаемой стоянки был обнаружен подозрительный пароход, сразу бросившийся от нас к берегу, в надежде укрыться среди тысяч мелких островков, видневшихся вдали. Посланный за ним «Изумруд» догнал его лишь через 40 минут погони на полном ходу. Отконвоированный к эскадре транспорт оказался английским угольщиком под немецким флагом с полным ходом более 16 узлов. Его капитан тут же выразил протест по поводу незаконного задержания, но его попросту проигнорировали, в то же время пояснив, что судно вело себя крайне подозрительно и будет подвергнуто самому тщательному досмотру, как только появится возможность. Пароход поставили в самый хвост колонны транспортов, чтобы он не мог многого разглядеть, и продолжили путь.
Едва добравшись до бухты Камрань, провели учения по развертыванию временной базы. Первыми в бухту через узкий проход, едва достигавший 20 кабельтовых в ширину, вошел тралящий караван из трех пар паровых катеров, шедших клином. Одновременно с тралением проводился предварительный промер глубин. Прикрывали тральщики четыре минных катера, спущенные с транспортов авангарда. Далее передовой отряд из четырех транспортов, идя след в след за двумя миноносцами разведки, вошел в бухту и немедленно спустил все катера, имевшиеся на палубах, для промера глубин и обвеховки фарватера. Уже через полчаса в гавань смогли войти транспорты снабжения, заняв предписанные каждому места. Катера и буксир «Русь», тем временем, развернули импровизированный бон, собранный из снятых с кораблей противоторпедных сетей, а плавмастерская «Камчатка», имевшая теперь весьма солидное вооружение из установленных на ней 10 трехдюймовок, выжатых Радловым у Политовского и Витте, заняла позицию сразу за сетью, взяв на прицел входной фарватер. Пока угольщики занимали свои места, транспорты первого эшелона подошли как можно ближе к входным мысам бухты и начали свозить на берег десантные пушки и пулеметы, тут же разворачивая береговые батареи в скалах, тщательно маскируя их позиции.
Рожественский наблюдал это все впервые. Не отрываясь от пятикратного бинокля и водя им по всей бухте, он с удовольствием восклицал:
– Ты посмотри, что творят! Эх! Молодцы, сукины дети!
А когда через полтора часа над «Камчаткой» взвился сигнал «Готовы к погрузке угля», приказал ответить сигналом «АДМИРАЛ ИЗЪЯВЛЯЕТ СВОЁ УДОВОЛЬСТВИЕ» и лично отправился сначала на «Камчатку» а затем обошел все транспорты, береговые батареи и тыловые дозоры, развернутые на сухопутных подступах, благодаря матросов и офицеров за службу и усердие.
В глубине бухты имелся вход в еще одну бухту, внутреннюю, а на её берегу размещалась небольшая французская фактория. Она имела обустроенные набережные и была связана телеграфом с Сайгоном. Адмирал отправил туда делегацию офицеров с кораблей и от штаба.
Вернувшись, офицеры сообщили, что месяц назад в бухту заходила японская эскадра, но пришедшие из Сайгона французские миноносцы заставили её убраться. Более японцев поблизости не видели.
Приняв уголь, приступили к осмотру механизмов, но, едва начав ремонтные работы, вынуждены были свернуться, так как появился французский крейсер «Декарт» с контр-адмиралом де Жонкиером, командующим французской эскадрой Тихого океана на борту, который передал требование местных властей покинуть бухту. Пришлось перебираться в расположенную неподалеку бухту Ван-Фонг, оставив на подходах к Камрани дежурный вспомогательный крейсер – дожидаться госпитальный «Орел», прозванный на эскадре, за характерную окраску госпитального судна, «Белым Орлом».
Это неожиданное перебазирование позволило избавиться от попавшегося по пути подозрительного «англичанина». Все это время на нем продолжался вялотекущий «основательный досмотр». Отпускать его – значило сказать, где мы. Вполне возможно, что он занимался снабжением японских крейсеров и миноносцев. В то же время повода для задержания просто не было.
Едва из бухты вышли крейсера нашей разведки, командующий передал флажным сигналом приказ отпустить английский транспорт, ввиду выдвижения на театр военных действий и начала маневров со стрельбами боевыми снарядами. Как только катер с досмотровой партией отвалил от его борта, пароход дал полный ход и, пробкой выскочив из бухты, сразу повернул на юг. Вскоре он совсем скрылся из вида, а наша эскадра двинулась на север, где в сорока пяти милях была назначена новая стоянка.
Бухта Ван-Фонг была просто огромной. Только вход в неё был шириной более шести миль, так что, разместив эскадру у самого входа в бухту и лишь транспорты поставив у берега, Рожественский формально французский нейтралитет не нарушал[16].
Перейдя на новую стоянку, занялись переборкой машин. Все понимали, что эта остановка последняя, дальше уже до самого Владивостока остановок может не быть. Поэтому проверялось все с максимальной тщательностью. Одновременно велись артиллерийские учения без стрельбы. Отрабатывалась работа на максимальную скорострельность и быстроту наводки орудия на цель. Водолазы снова проверяли и очищали подводные части кораблей. Минеры-связисты проверяли и перепроверяли линии связи, основные и резервные. Мастеровые с «Камчатки» занялись демонтажем боевых марсов, там, где они еще сохранились, плановым усилением артиллерии, а также радикальным сокращением шлюпочного вооружения.
На каждом из крупных кораблей оставляли по одному малому катеру и шлюпки, не требовавшие для своего обслуживания мощных грузовых стрел и тяжелых шлюпбалок, не закрывавшие сектора обстрела. Все остальное безжалостно срезалось, из соображений разгрузки кораблей и обеспечения максимальных углов обстрела артиллерии. Кроме этого, Зиновий Петрович лично побывал на каждом корабле и проверил, как продвигаются работы по установке дополнительных 75-миллиметровых пушек на места 47-миллиметровок.
Штабом прорабатывали все вводные, какие только мог придумать «извращенный начальственный ум». Штурманы и старшие артиллеристы не отходили от моделирующих планшетов, прикидывая схемы «огневых мешков», «артиллерийских вилок и перекрестий», которые затем проверялись на практике обстрелом щитов. Командиры и флагманы обмозговывали – один за одним – варианты охватов, окружений и боевых построений, исходя из условий видимости, состояния моря, боеготовности флота и много чего еще, о чем даже подумать полгода назад никто бы не решился.
При этом Рожественский постоянно твердил всем офицерам своей эскадры: «Думать надо сейчас, а не в бою! Кто задумался во время сражения – считай, погиб. В бою надо лишь быстро выбрать нужный вариант из того, что придумаем сейчас. У японца сила и опыт, а у нас только решительность и натиск. Только быстрота и четкость наших действий могут принести победу. Того сюрпризов не любит, а от нас, скорее всего, и не ждет, потому мы должны делать все не так, как делали до нас. И каждое наше действие должно быть быстрым и смертельным, чтобы противник погибал раньше, чем поймет, что мы задумали. Наша главная задача – использовать все ошибки японцев и ни разу не ошибиться самим!», после чего давал новую вводную, которая опрокидывала напрочь, казалось, абсолютно безупречные выкладки и построения. И снова все начиналось с нуля. Снова прорабатывались варианты перестроений, направления огня и скорости движения. Когда заканчивалось общее собрание и командиры разъезжались по своим кораблям, каждому из них Рожественский давал еще и «задание на дом».
Сначала командиры кораблей решали полученные задачи на своих офицерских собраниях, а на следующий день на совещании штаба это все, в обязательном порядке, обсуждалось с командирами и флагманами. После чего в задаче изменялся какой-либо фактор (направление ветра, высота волны, освещенность и т. д.), и все начиналось с чистого листа.
К слову сказать, в большинстве случаев теперь решения находились почти сразу же на собрании, после чего их сообща обсуждали и выбирали лучшее, которое неизменно обкатывалось на планшете с моделями или на маневрах флота.
16 апреля, в великую субботу, учения и работы были отменены. По эскадре объявили выходной. До обеда все просто отдыхали, грелись на солнышке. Для желающих, каковых оказалось не мало, как среди офицеров, так и матросов, была организована рыбалка со шлюпок и катеров. Даже устроили соревнование по отрядам, кто больше наловит рыбы за час. Неожиданно для всех победил первый отряд миноносцев, несмотря на меньшую численность своей команды. Посчитав это случайностью, уравняли численность команд и провели второй раунд. На этот раз победитель был снова тот же, но отрыв уже гораздо больше. На этом споры прекратились, а призовой фонд в виде ящика шустовского коньяка перекочевал на миноносцы, после чего с их офицеров потребовали объяснения этого феномена. А объяснилось все просто. Часть пути миноносцы шли на буксирах, что освобождало часть их экипажей от повседневной работы и позволило получить некоторый практический опыт рыбалки в местных условиях.
Корабли, не занятые в несении дозорной службы, украшали к Пасхе. В воскресенье прошли молебны и прочие праздничные мероприятия. Для команд, по распоряжению командующего, был приготовлен праздничный обед и ужин. В корабельных пекарнях пекли куличи и пироги с наловленной рыбой.
Адмирал на катере обошел все корабли эскадры, украшенные по случаю праздника флагами, и поздравил экипажи со Светлым Христовым воскресеньем, заодно проверив состояние механической и артиллерийской части. В разговорах с матросами, особенно старослужащими, даже как бы советовался о правильности и нужности проводимых занятий. Особенно внимательно слушал тех, кто был с чем-то не согласен, но обязательно требовал от них конкретных предложений, а не огульной критики всего и вся.
В кают-компаниях кораблей он задерживался на несколько минут, беседуя с офицерами, записывая в свой блокнот их соображения, касающиеся боевой подготовки и условий службы, иногда сразу раздавая поручения сопровождавшим его штабным офицерам. Проверялись графики учебных занятий. При этом они тут же дополнялись и корректировались, где в этом была необходимость.
Глава 6
А на следующий день перед обедом встречали пополнение, которое не ожидал никто, кроме Рожественского, конечно.
Еще рано утром дозорные крейсера сообщили, что видят дымы, приближающиеся с юго-запада. Немедленно была объявлена боевая тревога. Начали разводить пары, экипажи заняли свои места согласно боевому расписанию. Готовились к бою, считая что нас нашли японцы и это их разведка, вслед за которой надо ждать и самого Того. Вскоре эскадра начала вытягиваться из бухты для решительного сражения, но оказалось – для торжественного парада. Еще даже не успели выйти из гавани все броненосцы, как с разведки получили телеграмму, что это наши. Пришли владивостокские крейсера «Россия» и «погибший на камнях» красавец «Громобой».
Их встречали громом оркестров и орудийным салютом. Крейсера доставили свежие газеты, где снова сообщалось о крупных силах японского флота, ищущих нас у Сингапура и далее на восток.
Выйдя из Владивостока, наши рейдеры скрытно форсировали Сангарский пролив и, в обход Японии, пришли в точку рандеву, назначенную им кодовой телеграммой, отправленной через нашего консула Рудановского из Сингапура.
Не найдя там нашего флота, они, следуя полученным еще дома инструкциям, двинулись к побережью Индокитая в район бухты Камрань. На подходах к бухте перехватили несколько наших телеграмм, адресованных вспомогательным крейсерам, дежурившим там, и уже по ним, удачно определив пеленг, вышли на нас.
Неожиданное появление этих двух мощных кораблей вызвало резкий подъем в настроении на всех без исключения кораблях эскадры. Теперь стала понятной возникшая пауза в практических занятиях эскадры. В них просто не было смысла без этой пары «цепных псов», как их называли японцы, в корне менявших весь тактический рисунок ведения боя.
Теперь предстояло в срочном порядке подтянуть ветеранов – новичков до уровня всей эскадры, как в учебном, так и в техническом смысле. Морякам, видевшим владивостокские крейсера до войны, сразу бросались в глаза доработки, сделанные на них по опыту боев. Погонные и ретирадные орудия теперь могли стрелять по траверзу, а часть палубных трехдюймовок была заменена на шестидюймовый калибр. Причем вокруг палубных открытых установок были сооружены брустверы из коечных сеток. Это перевооружение довело общее число шестидюймовок до 22 стволов на корабль! Из них 12 в бортовом залпе![17] И при этом ни одного современного дальномера![18]
Адмирал немедленно отправился на броненосные крейсера, в сопровождении штаба и инженерной свиты. Едва дослушав доклад начальника отряда контр-адмирала К. П. Иессена, Рожественский обнял и расцеловал его, не в силах более сдерживать своей радости. Несмотря на то, что весь переход владивостокского отряда был им детально проработан, в возможность его осуществления командующий боялся поверить. Ведь неизбежные на море случайности невозможно учесть даже в самых точных расчетах, а с самого начала войны все эти случайности, как нарочно, работали на японцев.
По столь знаменательному поводу занятия до конца дня были отменены, а экипажам к обеду и ужину выдали двойную винную порцию.
В кают-компании флагманского «Суворова» также состоялся грандиозный ужин с участием всех командиров и флагманов, затянувшийся чуть ли не до полуночи. В ходе фуршета вновь прибывшие офицеры были ознакомлены со всеми новинками, до которых додумались на второй тихоокеанской эскадре за последние месяцы. Сами владивостокские офицеры, в свою очередь, излагали свои соображения о предстоящем бое исходя из собственного бесценного боевого опыта.
С особым вниманием ознакомились с инструкцией, разработанной еще в 1903 году флагманским артиллеристом владивостокского отряда крейсеров лейтенантом бароном В. Е. Гревеницем, в которой предусматривалась стрельба на дальность до 60–70 кабельтовых. Автора тут же зачислили в штаб, чтобы он имел максимум возможностей для внедрения своей методики на кораблях эскадры. Пробел в оснащении крейсеров дальномерами было решено исправить в ближайшее время за счет остальных кораблей эскадры.
Лишь без четверти двенадцать Рожественский предложил отправиться всем спать, сказав, что на освоение новых видов и способов связи не может выделить более двух дней и что минерам за этот срок нужно успеть доработать системы внутрикорабельной связи броненосных крейсеров до общеэскадренных стандартов. Это новое и емкое выражение как-то почти случайно ввел в обращение сам командующий.
Рожественский планировал начать движение к берегам Японии через три, самое большее – пять дней после прихода «России» и «Громобоя». Как только будет закончено их оснащение уже готовыми артиллерийскими рубками и противоосколочной защитой, что было бы затруднительно делать на переходе. После выхода, проведя по пути несколько учений в новом составе эскадры, планировалось добиться достаточного уровня сплаванности кораблей, но вернувшийся 20 апреля «Белый Орел», привез телеграмму из генштаба с прямым приказом: «Ждать Небогатова!» Кроме того, был доставлен рапорт контр-адмирала Н. К. Рейценштейна от 1 сентября 1904 года.
Прорвавшись 28 июля 1904 года с боем в Шанхай на крейсере «Аскольд», Рейценштейн был вынужден интернировать там лучший русский крейсер Тихого океана из-за полученных боевых повреждений. Благодаря появившемуся после этого времени, он имел возможность проанализировать ход боев с японским флотом, в которых участвовал с самого начала войны. Итоги этого анализа он изложил в рапорте, в котором обобщал свой боевой опыт. К нему прилагалась также записка об основных тактических приемах, применяемых японским флотом, и возможных мерах противодействия им. Особо выделялось то, что к решительным и неожиданным действиям российского флота противник, как правило, не готов и теряется, не успевая реагировать.
Вторым очень полезным и важным документом была записка, составленная офицерами интернированных «Цесаревича» и миноносцев, составленная 30 сентября 1904 года. В ней также содержался анализ тактических приемов, применявшихся японцами, и предварительные способы противодействия им, исходя из полученного опыта.
Эти бесценные бумаги были тут же отправлены на изучение сначала штабом командующего, а после перепечатывания в режиме строжайшей секретности еще нескольких экземпляров – флагманам и командирам. Прибывшее на «Белом Орле» пополнение из добровольцев распределили между кораблями, в первую очередь между бронепалубными крейсерами и миноносцами, имевшими самую большую убыль в экипажах по болезни. Начиная с вечера 20 апреля, начались ежедневные выходы в море на учения, причем нередко корабли возвращались в бухту уже на рассвете следующего дня.
Одновременно на владивостокских крейсерах не прекращались работы по их разгрузке. Снимались мелкие пушки, минное вооружение, противоторпедные сети и все, что имело к ним отношение. Облегчался рангоут и шлюпочное вооружение. Вокруг палубных шестидюймовок, на месте прежних брустверов, устанавливались импровизированные казематы из двенадцати 18-миллиметровых стальных листов, обеспечивавших достаточно надежную защиту от осколков. Подобную защиту планировали установить еще во Владивостоке, но не успели[19]. Монтировались на свои места блиндированные наблюдательные рубки, брустверы из котельного железа вокруг дымовых труб и противоосколочные экраны на амбразуры боевых рубок.
В то же время на «Камчатке» заканчивали изготавливать стандартные комплекты дополнительной защиты и артиллерийские рубки для кораблей ожидаемой третьей тихоокеанской эскадры. Плавмастерская уже давно работала без выходных и круглые сутки. Огромный объем работ по поддержанию в работоспособном состоянии всей механической части эскадры и дополнительные работы, связанные с доработками систем связи и управления на всех кораблях и повышением их боевой живучести, не оставляли времени для отдыха.
Даже когда по всей эскадре объявляли выходной, мастеровых с «Камчатки» это не касалось. У них были сроки, были конкретные задачи, от выполнения которых зависели многие жизни, поэтому деваться было некуда. С другой стороны, для «Камчатских» был введен «офицерский паек», они освобождались от погрузочных и иных работ, не связанных со своими прямыми обязанностями. К тому же Рожественский добился оплаты сверхурочных часов в тройном размере. Но при этом все изделия принимал лично или поручал это Политовскому, а брак заставлял переделывать уже в свободное от рабочих смен время с вычетом стоимости материалов из жалованья.
На «Авроре» небольшие щиты из 25-миллиметровой брони у пушек главного калибра были увеличены приклепанными накладками из стали, толщиной от 8 до 12 миллиметров. Трехдюймовки с батарейной палубы были сняты (кроме двух орудий в кают-компании), а их порты заделаны наглухо. При этом на позициях четырех кормовых 75-миллиметровок на верхней палубе установили шестидюймовки. В фальшборте были расширены соответствующие вырезы, а палубы усилены и установлены самодельные фундаменты. Для повышения боевой живучести 75-миллиметровки устанавливались в небольших выгородках из той же листовой стали, прикрывавших орудия с боков. В теперешнем варианте вооружение этого крейсера было таким же, как и у «Олега», по двенадцать шести- и трехдюймовых орудий, из них в бортовом залпе семь 152-миллиметровых и шесть 75-миллиметровых.
На «Наварине» над ходовой рубкой появился блиндированный дальномерный пост, прикрытый 12-миллиметровыми стальными листами. Дополнительно к четырем запланированным 120-миллиметровкам установили еще восемь трехдюймовок, в дополнение к четырем штукам, установленным еще на Балтике. По два орудия поставили на каждую башню, взамен имевшейся там одной 47-миллиметровки. Причем орудия, обнесенные легким противоосколочным бруствером с кранцами первых выстрелов, установили в задней части крыши башен, что несколько уменьшило неуравновешенность установок в целом. А еще четыре трехдюймовки разместили на крыше каземата и у грот-мачты. Теперь на старом броненосце стало четыре 305-миллиметровки; восемь 152-миллиметровых орудий старых моделей, четыре 120- и двенадцать 75-миллиметровых скорострельных пушек.
Для получения хороших секторов обстрела был больше чем на половину высоты срезан фальшборт над казематом, ставший однослойным (без полок под койки экипажа), и все ростры. Оставшиеся шлюпки и малый катер теперь размещались на палубе между световыми люками и на бортовых шлюпбалках. Деревянные настилы палуб, мебель и обшивка рубок, кают и других помещений были разобраны и отправлены на транспорты, вместе с навесной палубой и переходными мостиками. Общий вес снятого имущества и конструкций уже приближался к 1000 тонн, и теперь, несмотря на довооружение, осадка броненосца с полными запасами уменьшилась больше чем на фут, и над водой возвышалась почти половина главного бронепояса.
«Сисой» обзавелся такими же «надбашенными» трехдюймовками, что и «Наварин», а на месте установленных еще в Петербурге четырех 75-миллиметровых пушек на крыше каземата поставили четыре 120-миллиметровые, придвинув их вплотную к борту, для увеличения секторов обстрела, прикрыв щитами и выгородками и оборудовав легкие спонсоны. Срезали фальшборт на спардеке и установили прежние четыре 75-миллиметровки – по две под командирским и кормовым мостиком. В батарейной палубе и на спардеке устроили траверзы из котельного железа, для защиты прислуги орудий от осколков. Также сняли все ростры, шлюпбалки и лишние грузовые стрелы, опустив единственный оставшийся на броненосце малый катер и 12-весельный баркас прямо на палубу, между световыми люками машинного отделения. Дерево с палуб и из отделки кают также безжалостно было удалено, заодно с обширной навесной палубой, простиравшейся ранее от мостика почти до второй трубы.
По примеру этих двух броненосцев, со всех кораблей эскадры начали в авральном порядке свозить на транспорты деревянные настилы палубы, мебель, отделку и прочее дерево, оставляя лишь необходимый запас для заделки пробоин в бою. Дальше всех в этом пошел экипаж броненосца «Орел», с которого, по рекомендации судового инженера Костенко, даже невзирая на робкие протесты командира, убрали всю отделку офицерской кают-компании и офицерской столовой. Теперь вместо всего этого на нем оставили лишь адмиральский салон, расположенный в надстройке меж барбетов кормовых шестидюймовых башен. Но и там все было по-спартански, никаких деревянных излишеств.
Кроме того, Костенко приспособил трюмное оборудование на этом броненосце для выравнивания крена без каких-либо переделок, используя только систему быстрого перепускания имеющейся на борту воды для бытовых и прочих нужд в бортовые отсеки. Это позволяло спрямлять крен, вызванный боевыми повреждениями, не принимая забортной воды и гораздо быстрее. Были также загерметизированы носовой и кормовой броневые траверзы в средней батарее и носовой в кормовом каземате, а водонепроницаемая переборка на 17-м шпангоуте прочеканена и усилена, что позволило разделить батарейную палубу на пять изолированных отделений, ограничивающих распространение воды.
Узнав об этом, Рожественский лично прибыл на корабль, при первой же возможности. Осмотрев все помещения и поговорив с трюмным квартирмейстером и его людьми, он остался очень доволен, сказав командиру броненосца, капитану первого ранга Н. В. Юнгу, что он может гордиться своими офицерами.
В тот же день командующий подписал приказ, обязывающий всех командиров кораблей озаботиться мерами непотопляемости, противопожарными и разгрузочными мероприятиями по примеру броненосцев «Орел», «Наварин» и «Сисой», и назначил офицеров из своего штаба для проверки исполнения этого распоряжения.
Наибольшее сопротивление эта кампания встретила на корабле гвардейского экипажа «Александр III», офицеры которого ни в какую не желали избавляться от роскоши и были категорически не согласны убрать даже ковры из отделки кают. Лишь прямой и однозначный приказ адмирала заставил их подчиниться, но при этом двое написали рапорт на списание их с эскадры, ввиду нежелания мириться с произволом командующего. Их отправили в Сайгон с первой же оказией, но при прощании многие офицеры даже не подали им руки.
На «Адмирале Нахимове» снятые шлюпбалки и паровые минные катера позволили очистить палубу к носу от средних барбетов главного калибра. Теперь его носовой залп равнялся бортовому из шести стволов 203-миллиметрового калибра. Правда, к этому стоило прибегать лишь при крайней необходимости, так как был риск повреждения надстроек и палуб дульными газами. Некоторые доработки в технической части и интенсивные тренировки расчетов позволили увеличить боевую скорострельность главного калибра старого крейсера до одного залпа в минуту, а шестидюймовок до гарантированных двух. Взамен снятой мелочевки он получил теперь десять 75-миллиметровок. Противоминных пушек. Навесную палубу на нем также начали разбирать силами команды, а в батарее появились поперечные переборки, отделявшие орудия и защищавшие их расчеты от осколков. Получили импровизированные прикрытия и пути подачи боеприпасов к орудиям.
«Дмитрий Донской» облегчил свои мачты, избавившись от боевых марсов, зато в батарее появились траверзы из листовой стали, а на палубе – шесть 75-миллиметровок. По шесть таких орудий получили также и крейсера второго ранга, что существенно усилило их вооружение и заполнило образовавшийся пробел в противоминном калибре, после снятия 47-миллиметровой артиллерии.
Облегчение кораблей на эскадре стало просто навязчивой идеей. Все, что не нужно в бою, откручивалось, срезалось и убиралось прочь. В то же время максимально прикрывались элеваторы подачи боеприпасов и пути доставки снарядов к орудиям, головки и стояки пожарных магистралей, линии внутрикорабельной связи и рулевого управления, динамо-машины. В общем, все, от чего зависела боевая живучесть корабля.
При этом ни на один день не прекращались учения с частыми и долгими выходами в море, что к тому же давало командующему право утверждать, что нейтралитет Франции не нарушается, так как корабли не стоят в бухте, а лишь заходят для пополнения запасов и необходимого ремонта.
Катерные учения также не прекращались, но проводились теперь в основном ночью. На все катера были набраны постоянные экипажи, занимавшиеся перевооружением своих корабликов днем. Штатное вооружение минного катера теперь состояло из одного трубчатого или двух бугельных минных аппаратов. Запасные торпеды и метательные аппараты убрали, что позволило разместить на 56-футовых катерах одну 47-миллиметровую пушку и два пулемета. Прочие катера вооружались одной пушкой калибра 37 или 47 миллиметров или пулеметом. Тщательный уход и обильная смазка бугельных аппаратов в разы повысили их надежность, и их теперь не клинило при попытке выстрела, как на Мадагаскаре, а частые практические стрельбы позволяли надеяться на реальный результат в случае столкновения с противником.
Огромное облегчение в жизни экипажей обеспечило также и появление штатных грузчиков, выполнявших все погрузочные работы и активно помогавших в перестройках кораблей. Это позволило сосредоточиться исключительно на боевой подготовке и совершенствовании вооружения, где успехи были явные. После доработки башен «Сисой Великий» и «Наварин» теперь уверенно выдавали по два залпа за три с половиной минуты из главного калибра. На «Наварине» часть зарядов из бурого пороха была израсходована на учебных стрельбах, а все оставшиеся выгружены на транспорты, после чего их место в погребах заняли новые из бездымного, для всей его древней артиллерии. Для ожидаемого с Небогатовым «Николая I» тоже был приготовлен усиленный боекомплект с новыми бездымными зарядами. К сожалению, для «Нахимова» такие заряды были лишь для шестидюймовок, и он окутывался облаком дыма после каждого залпа главного калибра, так что видеть падение своих снарядов иногда могли лишь с высоты блиндированной рубки.
Кстати говоря, корректировка огня на большие дистанции (начиная от 25 кабельтовых) из этих самых рубок оказалась намного точнее. Кроме того, из них с помощью артиллерийских указателей Гейслера можно было управлять огнем кораблей в условиях, когда башенные и другие наводчики совершенно не видели целей из-за погодных условий. Это преимущество было абсолютным и неоспоримым. Рожественский назвал этот способ ведения огня «центральной наводкой орудий». Теперь на учебных стрельбах отрабатывался в большей степени этот метод управления огнем корабля в бою. Это, совершенно незначительное на первый взгляд, улучшение позволяло добиваться гораздо большей концентрации огня на любой цели, в разы уменьшив влияние состояния моря на точность стрельбы.
Все миноносцы были оборудованы телефонизированными «вороньими гнездами» на фок-мачтах, что позволило расширить горизонт наблюдения до 9–10 миль, как с мостиков крейсеров. Причем на этом расстоянии уже можно было гарантированно опознать встречный корабль, самому оставаясь за горизонтом (хотя, конечно, наблюдателям приходилось не сладко и более часа в «гнезде» никто не выдерживал).
23 апреля снова пришел французский крейсер, сообщивший, что он обошел все бухты на побережье и японцев нигде не обнаружил, однако местные власти убедительно просят нас перебраться в бухту Куа-Бе, в 20 милях к востоку от теперешней стоянки. Пришлось снова перебазироваться, отправив к дежурившему у Камрани, в ожидании Небогатова, «Тереку» миноносец с сообщением об изменении дислокации. Так как на эскадре, после прихода крейсеров Иессена, нашедших нас по нашему радиообмену, ввели запрет на радиопередачи.
Глава 7
Наконец 26 апреля около двух часов пополудни появились корабли третьей тихоокеанской эскадры Российского флота под командованием контр-адмирала Н. И. Небогатова. Впереди шел флагманский «Император Николай I», за ним три броненосца береговой обороны: «Адмирал Ушаков», «Адмирал Сенявин» и «Генерал – адмирал Апраксин». Замыкал колонну старый броненосный крейсер «Владимир Мономах», брат «Дмитрия Донского».
В момент появления кораблей Небогатова наша эскадра находилась в море, отрабатывая совместное маневрирование против вражеской разведки. Немедленно после обнаружения дымов на горизонте в обход них был направлен первый крейсерский отряд, с целью отрезать их от берега, в то время как основные силы, усиленно дымя, начали оттягиваться в сторону открытого моря, выслав вперед второй крейсерский отряд, усиленный «Россией» и «Громобоем». Через двадцать минут полного хода Добротворский с Иессеном повернули на юг, образовав вторую клешню, охватывающую обнаруженные дымы со стороны моря. Затем поотставшие от своих крейсеров броненосцы также легли на южный курс, атакуя в лоб.
Благодаря всем этим маневрам, на третьей эскадре обнаружили сразу три сильных отряда, приближавшиеся к ним с трех сторон одновременно. При этом единственным способом спастись был немедленный разворот на обратный курс и полный ход. Но выполнение этого маневра неизбежно вело к потере времени и скорости, а в условиях боя и под перекрестным огнем – еще и к вероятности потери строя из-за повреждений и ухудшения управляемости.
Как только обнаруженные дымы были опознаны, с «Суворова» передали по радио: «Всем кораблям второй эскадры! Молодцы! Хорошо сделано! Приветствовать пополнение парадным строем и артиллерийским салютом!» Один за другим наши отряды сближались с третьей эскадрой вплотную и ложились на параллельный курс, салютуя сначала флагом, а потом артиллерией. Экипажи стояли на палубах в парадном строю, гремели корабельные оркестры.
К бухте Небогатов подходил под эскортом почетного караула из наших броненосцев впереди и крейсеров по бортам. Что и говорить, встреча получилась эффектной и впечатляющей. Теперь уже это была не эскадра, а целый флот. Жаль только, что значительную его часть составляли устаревшие корабли, либо корабли, не годные для эскадренного боя. Нужно было крепко подумать, как использовать всю эту разносортицу в бою, чтобы выжать максимум пользы.
По прибытии на стоянку состоялось совещание штаба и флагманов. Вновь прибывший адмирал доложил, что пришедшие с ним корабли исправны и готовы к продолжению похода. В пути дважды проводились стрельбы всеми калибрами с выверкой дальномеров между ними. Результаты вторых стрельб на дальности от 25 до 60 кабельтовых были вполне приличными. Все щиты были разбиты. С эскадрой пришли 7 транспортов, плавмастерская «Ксения», госпитальное судно «Кострома» и буксир «Свирь».
Прибывших офицеров, вкратце, ввели в курс всего, происходящего на эскадре, и приступили к разработке планов ведения боя, исходя из имеющихся теперь сил. Инженерные службы эскадры незамедлительно занялись разработкой планов разгрузки прибывших кораблей и необходимых доработок. Время поджимало, поэтому решено было ограничиться прокладкой дополнительных линий связи и заменой малокалиберной артиллерии и пулеметов трехдюймовками. Естественно, удалялось излишнее шлюпочное вооружение и все оставшиеся минные аппараты, так же как и мины заграждения с противоторпедными сетями и их оборудованием.
Эти работы были выполнены в двухдневный срок. Все остальное, в том числе и блиндированные артиллерийские рубки, планировалось установить по возможности на переходе (но до Владивостока этого так и не успели сделать, лишь оборудовав артиллерийские посты на опустевших боевых марсах броненосцев береговой обороны и «Николая I»). Все корабли наконец собравшейся эскадры были перекрашены в серый защитный цвет.
Читать бесплатно другие книги:
