Империя травы. Том 2 Уильямс Тэд

Глава 45

Пыль древних мыслей

Всю жизнь Моргана учили, что он должен сидеть спокойно и ждать, когда наступит его очередь говорить – и он всегда это ненавидел. Сейчас ему ничего не оставалось, как наблюдать за Танахайей и рассерженной, одетой в белое главой ситхи – Чистых, как они себя называли. Но за месяцы, прошедшие с тех пор, как Морган познакомился с ситхи, он понял одну важную вещь: его пониманию недоступны многие особенности их мира, а потому лучше помалкивать, пока не узнаешь больше. Он так стиснул зубы, что у него заболели челюсти, и убрал руку подальше от рукояти Грозы Змей. Сейчас его жизнь находилась в чужих руках – точнее, зависела от переговоров. А так как он даже представить не мог, о чем спорят на своем быстром музыкальном языке две женщины, сердце отчаянно билось у него в груди.

Должно быть, Танахайа это поняла по выражению его лица.

– Тебе не нужно тревожиться, – сказала она Моргану. – Нам это не поможет. – Потом снова повернулась к Виньеде и Чистым, но, к удивлению Моргана, перешла на вестерлинг. – Все ученые знают, что Амерасу, Рожденная на корабле, в последний раз говорила в Ясире на языке смертных из-за присутствия Сеомана Снежная Прядь, которого очень уважала.

Виньеда сказала что-то на языке ситхи, и Моргану не показалось, что она согласилась с Танахайей.

– Дело в том, что стоящий перед вами смертный – это Морган из Эрчестера, внук того самого Сеомана, – ответила Танахайа, и, хотя никто не стал широко раскрывать глаза и ахать от изумления, Морган заметил, что теперь Виньеда и ее последователи стали смотреть на него иначе. Впервые он почувствовал, что к неприязни примешивается солидная доля любопытства. – Он имеет право слышать, что про него говорят… и против него, – продолжала Танахайа. – Са’онсера из Дома Ежегодного Танца, величайшая из нас в этих землях, постановила, что так будет справедливо для его деда. Готовы ли Чистые отрицать мудрость Амерасу?

Виньеда стояла и молча размышляла, остальные Чистые смотрели на Моргана так, что ему потребовались большие усилия, чтобы и дальше хранить молчание, но выражение лица Танахайи не оставляло ни малейших сомнений: Это опасно. Не вмешивайся.

Наконец Виньеда снова к ним повернулась.

– Я не прощу тебе такое использование моего благоговения к нашей Первой Бабушке, Танахайа из Шисей’рона. – Ее слова были тщательно продуманы, и, хотя она произнесла некоторые из них странно, Моргана удивило ее мастерство владения его языком. – Из уважения к памяти Амерасу я буду говорить так, чтобы он понимал, но меня не интересуют смертные короли или короны. Присутствие деда этого мальчика в Джао э-тинукай’и не принесло нам ничего, кроме смерти и разрушений.

– Вовсе не присутствие Сеомана Снежная Прядь привело к гибели нашего дома, Виньеда, – сказала Танахайа. – Оно стало следствием предательства королевы Утук’ку и хикеда’я – и вам это известно так же хорошо, как и мне.

– И все же, – сказала Виньеда. – Мое мнение не изменилось. Я буду говорить на животном языке судхода’я, но из этого не следует, что мы простим его проступок. Мы, Джонзао, порвали со всеми, кто отвернулся от древних обычаев. Мы отвергаем любые союзы между нашим народом и смертными. И, если нас не устроят твои ответы, Танахайа, ты будешь изгнана в лес, а что до смертного юноши… – Она со значением посмотрела на Моргана, отчего его сердце снова затрепетало, как у испуганного кролика. – …Мы все равно его уничтожим, из принципиальных соображений.

– Тогда вам придется уничтожить и меня, – спокойно сказала Танахайа.

– Я знаю множество вещей, о которых пожалела бы больше, – ответила Виньеда. – Зачем ты нас искала?

– Меня привело сюда отчаяние. И страх за наш народ, а не только за себя. Хикеда’я повсюду в лесу, я видела их даже на границах Туманной долины.

– Нам это известно, – сказала Виньеда.

– В таком случае вам должно быть известно, что хикеда’я убили моего наставника Имано и сожгли его дом в Цветущих Холмах.

Виньеда молчала, и, хотя Морган никогда не понимал, что думают бессмертные с каменными лицами, ему показалось, что она удивлена. Некоторые ситхи стали задавать ей вопросы, и она быстро ответила им на своем языке, после чего снова повернулась к Танахайе и Моргану.

– Откуда ты знаешь, что это сделали хикеда’я? – спросила она у Танахайи.

– Они оставили следы повсюду. Неужели ты думаешь, что даже целая армия смертных могла бы застать моего наставника врасплох?

– Как давно это случилось? – спросила Виньеда.

– Я не могу сказать. Быть может, прошел лунный цикл, но определенно не больше. Перед тем как похоронить Имано и его нынешнего ученика, я внимательно осмотрела их тела.

Виньеда присела на корточки и довольно долго молчала.

– Tsianhpra Venhya! – наконец сказала она с истинным чувством. – Не секрет, что мы с Имано расходились по многим вопросам, но я скорблю о его смерти. Хикеда’я лишились остатков разума, они потеряны еще в большей степени, чем самые глупые представители нашего племени. – Она прищурилась. – Однако это все еще не объясняет, почему ты здесь. И почему путешествуешь со смертным, вне зависимости от того, кто его предки.

Танахайа быстро рассказала о том, что с ней произошло с того момента, когда она в последний раз побывала в Х’ран Го-джао. Виньеда повторяла ее слова на языке ситхи для своих соратников, которые внимательно смотрели на нее и слушали – теперь их собралось уже около трех дюжин. В окружении бесстрастных лиц с золотыми глазами Морган едва осмеливался дышать.

Когда Виньеда закончила переводить рассказ Танахайи, она снова к ним повернулась. К удивлению Моргана, он увидел, что по губам ее тонкого рта пробежала быстрая улыбка.

– И ты действительно произнесла эти слова, обращенные к Кендрайа’аро, или немного приврала, чтобы сделать свою историю более эффектной?

– Я ученый и историк, как и вы, леди Виньеда, и ваша восхитительная сестра, – холодно прозвучал ответ Танахайи. – Я рассказала вам о том, что со мной случилось, настолько правдиво, насколько было в моих силах.

Улыбка исчезла.

– Не нужно бросать мне в лицо имя моей сестры. Зинджаду избрала собственный путь. Она ушла с остальными, чтобы помочь смертным – деду этого щенка – и встретила свою смерть. – Виньеда замолчала, а когда заговорила снова, ее голос показался Моргану бесстрастным. – Значит, вы пришли сюда в поисках Свидетеля, чтобы получить возможность рассказать сыну и дочери Ликимейи о том, что произошло. Они решили отказаться от древних обычаев. Мы очистились от подобных вещей.

– А вы можете очиститься от хикеда’я и их безумной королевы? – спросила Танахайа.

– Мы не должны тебе отвечать, юная леди. – Виньеда встала. – Ты не принадлежишь к Чистым. В этом смысле ты ничем не отличаешься от Утук’ку, которая послала смертного, чтобы убить Амерасу – смертную!

– Не отравляйте нашу беседу глупостью. Я очень сильно от нее отличаюсь, – сказала Танахайа. – И что бы вы ни думали, я все еще считаю, что мы единый народ, одна кровь. Вы утверждаете, что нет никакой разницы между хикеда’я и остальными зида’я. А норны Утук’ку не видят разницы между вами и нами – и у них одинаковые планы для смертных и ситхи, они намерены уничтожить всех. Утук’ку не позволит никому из прежних кейда’я выжить, если они не станут ей поклоняться.

Виньеда покачала головой.

– Слова.

– Да, но именно слова мы используем, чтобы построить мир. – Танахайа засунула руку в куртку, но замерла, когда несколько одетых в белое воинов вскинули луки. Морган вдруг понял, что его руки, будто сами собой, сжались в кулаки. – Я не собираюсь доставать оружие, – спокойно сказала Танахайа. – Вы говорите о словах, повелительница знаний Виньеда. Позвольте кое-что вам показать. – Танахайа достала сложенный свиток, и Морган узнал пергамент, который она нашла на теле Имано.

Виньеда посмотрела на него.

– Что это? Прежде ты ничего о нем не говорила.

– У меня не было возможности, ведь угрозы смерти и изгнания сыпались на нас без перерыва, не говоря уже об утверждении, что между нами и хикеда’я нет никаких различий. – Она протянула свиток Виньеде. – Я нашла его под телом Имано – мой наставник упал, пронзенный стрелами, и его оставили умирать, как собаку на обочине дороги.

Виньеда осторожно развернула пергамент.

– Здесь очень мало крови, – заметила она.

– Значит, нам повезло. Это древние руны хикеда’я, но я недостаточно хорошо их знаю, чтобы прочитать с полным пониманием, – мне известны лишь отдельные слова и мысли, – сказала Танахайа.

– Я должна его изучить, – медленно проговорила Виньеда, – и попытаться понять, почему Имано так старался спасти свиток. – Она огляделась по сторонам. – Но мы не можем оставаться здесь, в Доме Голосов. Мы не хуже тебя знаем, что хикеда’я стали дерзкими, и, хотя они до сих пор не осмеливались входить в наш город, из этого не следует, что они не могут подобраться достаточно близко, чтобы выпустить несколько стрел, в особенности если они нас услышат. Мы пойдем в архивы. – Пока она говорила, ситхи начали выходить из помещения, тихо, точно крадущиеся кошки. – Но вы остаетесь нашими пленниками, – добавила Виньеда. – И, если вы об этом забудете, вам не поздоровится.

Подлесок был таким густым, что Младшему Сненнеку пришлось прорубать топором дорогу сквозь заросли лещины, папоротника и пираканты, и они продвигались очень медленно, а его ладони и пальцы начали кровоточить.

– Ты навредишь себе, – сказала ему Квина. – Подойди ко мне и позволь перебинтовать твои руки. Солнце скоро сядет – сегодня мы уже не сможем продвинуться далеко вперед.

Сненнек скорчил гримасу, но позволил Квине промыть руки и натереть многочисленные порезы и царапины листьями из ее запасов. Пока она бинтовала их чистым полотном, которое прихватила из Эркинланда, он оглянулся через плечо.

– Но река должна быть совсем рядом! – разочарованно сказал он. – Я чувствую ее запах! И почти слышу плеск воды!

– И я чувствую запах, – сказала Квина. – Но бараны устали, и ты тоже. – Она посмотрела на двух скакунов. Фалку Сненнека и ее Ооки жевали ростки сухой осенней травы, грустно повернув головы чуть в сторону. – У нас осталась пара птиц от твоей превосходной вчерашней охоты. Давай разведем костер, и ты отдохнешь, пока он догорит до углей. А я заверну мясо в листья чеснока. И тогда у тебя будет возможность наслаждаться запахом, который тебя не раздражает.

Сненнек улыбнулся, поцеловал Квину в нос и встал.

– Мне нравится твой план. Но сначала мне нужно сделать одну вещь. Я заберусь на высокое дерево и посмотрю, как много отвратительных колючек и папоротников отделяет нас от реки. Быть может, существует более легкий способ до нее добраться.

– Тебе не следует лазать по деревьям, пока твои руки кровоточат, – выругала его Квина. – Если ты испортишь мои повязки, я не стану делать их заново. И если запах твоей крови привлечет какое-нибудь голодное животное, я и пальцем не пошевелю, чтобы тебя защитить.

Сненнек ударил себя кулаком в грудь.

– Я услышал тебя, внучка Пастыря и Охотницы! Я буду максимально осторожен с повязками. И, если какой-нибудь свирепый зверь учует мой запах и решит, что я подходящий ужин, у меня за поясом будет топор, и я сумею убедить напавшего на меня врага в глупости его планов.

– Сначала тебе лучше наточить твой топор, – сказала Квина. – Ты так долго рубил кусты, что он стал таким же тупым, как твой язык.

Сненнек приподнял бровь.

– Но он никогда не станет таким же острым, как твой, моя нареченная. – Однако Младший Сненнек достал точильный камень, привел в порядок лезвие топора и только после этого полез на дерево.

Квина слышала, как он задевает ветки высоко наверху, Сненнек шумел, как ласка, попавшая в корзину. Она наклонилась поближе к огню и растащила в сторону ветки, чтобы они прогорели быстрее.

– Ты в порядке? – крикнула Квина. – Видишь что-нибудь?

– Листья! – крикнул он в ответ. – Больше грязных листьев, чем ты можешь представить. Но, если я поднимусь повыше, то смогу… – Он замолчал, но продолжал шуметь, взбираясь выше. – А теперь я действительно вижу реку! Она совсем недалеко, и мы можем найти более удобный путь через мерзкий подлесок.

Квина вздохнула и отодвинулась от огня, из-за которого начала потеть.

– А нет ли возможности обойти его с другой стороны? – Она услышала громкий шелест у себя над головой. – Сненнек?

– Что? Дочь гор, женщина, я пытаюсь сделать то, что ты попросила!

Что-то продолжало шелестеть в кроне дерева над ней, но Сненнек забирался по соседнему.

– На деревьях есть кто-то еще! – крикнула Квина. – Будь осторожен!

– Что ты сказала? Я тебя не слышу. Ты трясешь дерево? Неужели ты хочешь, чтобы я упал и сломал все свои самые полезные части?

– Это не я! – ответила Квина. – Что-то прячется на другом дереве – очень крупное! – Она замолчала, увидев, как дрожат листья рядом с кроной. Через мгновение какое-то большое существо перебралось на дерево, соседнее с тем, на котором находился Сненнек. – Немедленно спускайся! К тебе кто-то направляется!

– Что ты говоришь? – спросил Сненнек. – Кто ко мне направляется?

Ветви продолжали раскачиваться, но густая листва дерева крушины не позволяла Квине ничего разглядеть – она видела лишь движение. И прежде, чем она успела выкрикнуть новое предупреждение, какое-то существо перепрыгнуло с вершины крушины на дерево, в листве которого скрывался Сненнек.

– Спускайся! – закричала Квина.

Она не получила ответа. Через мгновение вся верхняя часть дерева Сненнека начала гнуться, ветки пришли в движение – и Квина поняла, что сквозь них пробирается кто-то тяжелый. Она услышала удивленный крик Сненнека, потом он громко выругался. Квина выхватила горящую ветку из костра, подняла нож, которым разделывала птиц, и бросилась к стволу.

– Сненнек! Что происходит? – крикнула она. – Я здесь. Я иду к тебе!

– Нет! – закричал он хриплым от страха голосом.

Квина снова услышала шум, с треском начали ломаться ветки. Ее нареченный издал громкий крик, а через мгновение что-то стало падать вниз. Сначала оно ударилось об одну ветку, затем о другую, согнув большую и сломав маленькую. Квина отпрыгнула в сторону, когда оно ударилось о ветку, находившуюся в дюжине футов от земли, на мгновение повисло на ней, не удержалось и с глухим стуком упало на покрытую мхом землю.

– Сненнек! – вскричала Квина, подбежав к нему. Его глаза открылись, лицо было испачкано кровью. – Ты жив? О, ради наших предков, не будь мертвым!

Он посмотрел на нее, потом оглянулся через плечо, глаза его широко распахнулись, он толкнул ее на землю и навалился сверху, когда что-то большое спрыгнуло головой вперед с дерева. Застонав от усилий, Сненнек оттащил Квину назад, подальше от узловатых корней.

Огромное существо поднялось на задние ноги, оказалось, что оно в два раза выше Квины, ростом с человека с материка, и она почувствовала, как ее сердце от ужаса ударило в ребра. Она никогда не видела ничего подобного. Существо было человекоподобным, но человеком не являлось, с тусклой странной кожей разных цветов, грязно-серой, коричневой и зеленой. Его лицо показалось Квине застывшим ужасом с черными выпуклыми глазами и трепещущим ртом на конце тупого рыла. Чудовище подняло передние конечности – руки, – и Квина увидела, что каждая из них заканчивается лапами с когтями, нечто среднее между ладонями человека и плоскими ногами ящерицы.

А потом оно бросилось на них, и у троллей не осталось времени на раздумья. Чудовище схватило сначала Квину, но Сненнек все еще держал в руках топор, хотя не успел перехватить его поудобнее, и ему удалось нанести удар лишь тупой стороной, впрочем, довольно сильный, и одна из пластинчатых рук чудовища тут же повисла вдоль тела, сделавшись бесполезной, но другая вцепилась в волосы Квины и дернула ее к себе. Квина не могла сопротивляться – существо оказалось очень сильным, поэтому она подняла горящую ветку и изо всех сил ткнула в разинутую пасть. Существо зашипело, над его головой стал подниматься дым, оно отпустило Квину и издало пронзительный свистящий вопль.

Сненнек сумел правильно перехватить топор, запрыгнул на врага и принялся наносить тяжелые удары лезвием по шее и голове, а чудовище шипело и пускало пену из раненой морды. Беспрестанные удары Сненнека оставляли следы на бронированном теле, но не причиняли видимого вреда.

– Пойди и принеси!.. – крикнул он, но Квина уже метнулась на четвереньках к костру, чтобы схватить свое копье Охотницы. Когда она вернулась, чудовище держало Сненнека за шею. Квина не осмелилась атаковать его в туловище, опасаясь задеть своего любимого, поэтому прицелилась в затылок, и двумя руками вогнала копье в кожистый промежуток между бронированной головой и похожей на раковину спиной. Острый каменный наконечник пробил шкуру, и наружу брызнула бледная жидкость. Квина рванула копье на себя, и чудовище выпустило Сненнека. Однако оно так яростно дернулось в сторону, что Квина выпустила копье из рук, но Сненнек наконец освободился. Он отскочил к поляне, схватил большой камень, вскинул его над головой, пока чудовище пыталось подняться на ноги, и обрушил свое новое оружие на череп жуткого зверя. Кость хрустнула, голова треснула, как яйцо, и превратилась в липкую дрянь. Некоторое время кошмарное существо еще дергало конечностями, но постепенно перестало шевелиться.

Квина и Сненнек стояли на четвереньках, как больные собаки, втягивая в себя воздух. Наконец она выпрямилась и на трясущихся ногах подошла к своему возлюбленному.

– Ты сильно пострадал?

– У меня останутся синяки, которые я буду чувствовать несколько дней, – ответил он. – Но ничего более серьезного. А как ты, моя отважная нукапика?

– У меня поцарапана шея, – сказала она. – И я не успокоюсь, пока ее не промою. Что это за отвратительный ужас?

Сненнек встал и стряхнул грязь и листья с одежды.

– Я не знаю. – Он подошел к мертвому существу и пнул его ногой, обутой в сапог.

– Такое впечатление, что у него панцирь как у краба, – сказала Квина. – Или у жука.

– Гант, – удивленно сказал Сненнек, словно обнаружил новую звезду на небе. – Сердца наших предков, клянусь, это гант. Только я о таких никогда не слышал. Но что он делает в Альдхорте?

– Они живут в южных болотах, разве не так? Я помню, как отец о них рассказывал.

– Они никогда не заходили настолько далеко на север, – согласился Сненнек. – И о них не говорилось даже в легендах просвещенных народов, которые я изучал. Но королева Мириамель и ее друзья сражались с ними во Вранне во время войны Короля Бурь – Мириамель и герцог Изгримнур даже пошли в гнездо гантов, чтобы освободить лорда Тиамака, когда он попал к ним в плен. Но те ганты не были настолько похожи на людей – да еще такими большими. Этот почти в два раза крупнее обычного ганта. – Сненнек взял все еще тлевшую ветку из рук Квины и повернул голову ганта, чтобы разглядеть то, что осталось от его морды. – Смотри, глаза у него впереди, как у человека. И вот – почти человеческие руки, а у настоящих гантов должны быть клешни. – Он смотрел на мертвое чудовище и хмурился. – Мы не хотим, чтобы он валялся возле нашего лагеря. Давай оттащим его подальше.

– Я не стану к нему прикасаться, – твердо сказала Квина. – Я соберу ветки, мы их сплетем и закатим его туда. – Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть ганта, но не выдержала – уж очень страшным было разбитое лицо с разинутой пастью. – Ты слышал, какие звуки он издавал? Словно пытался произносить слова, как человек.

– Не говори таких вещей, даже если это правда, – сказал Сненнек. – Нам и без того будет трудно заснуть сегодня ночью. Я даже боюсь, что потерял аппетит.

– Значит, ты действительно расстроен.

Сненнек вытащил копье Квины из тела ганта и вытер его о траву.

– Клянусь Киккасутом, Крылатым Отцом, так и есть! – Он протянул ей копье. – Ты хорошо сражалась, моя будущая жена, клянусь всеми священными горами Иканука, я рад, что мы почти добрались до реки, если такие существа лазают здесь по деревьям. Хотелось бы знать, что делает болотный демон посреди леса?

Морган понял, что Да’ай Чикиза не просто огромные развалины, которые он видел вначале. Виньеда вела их в глубину города, и, когда они спустились на нижние уровни, Морган увидел множество подземных помещений и переходов, но они не являлись работой смертных рудокопов или туннелями с надежными подпорками, установленными осадными инженерами, а тщательно отстроенным продолжением наземных зданий. Хотя стены новых переходов покрылись мхом и черным лишайником, Морган сумел разглядеть кое-где под ними камень, защищенный от воздействия стихий, хотя некоторые поверхности постепенно истаяли, точно марципан под солнечными лучами. Здесь резьба оставалась четкой, словно ее сделали вчера: Морган видел детали рук, лиц, листьев и цветов, а также дюжины других вещей, частично скрытых мхом и землей.

Многочисленные картины, невероятно красивые и все же нечеловеческие, наполнили его такой сильной тоской по дому, какой он не испытывал уже несколько месяцев. Весьма возможно, что другие смертные ничего этого не видели, и ему бы следовало удивляться и испытывать восхищение, но он чувствовал себя маленьким и ничтожным. Тяжесть древнего заброшенного великолепия превратила его собственную жизнь – быть может, всю историю смертных – в нечто проходящее, блеск на крыльях стрекозы в сиянии летнего солнца, короткую вспышку, рожденную лишь для того, чтобы умереть.

Наконец они добрались до огромного подземного зала, почти такого же большого, как Дом Голосов, хотя его крыша находилась сравнительно невысоко, всего лишь в три роста Моргана. Стены тоже украшала резьба, но лишайник и мох тут убирали, а в нишах вдоль стен стояли дюжины светильников, давая достаточно света, чтобы Морган смог разглядеть древние, высеченные в камне фигуры, а не гадать, что хотели изобразить резчики. Однако его внимание привлекли собравшиеся здесь ситхи – молчаливые, точно олени, их было более сотни. Многие посмотрели на Виньеду, когда она ввела их в зал, и Моргану вдруг показалось, что они испугаются неожиданного шума и убегут.

Такое количество бессмертных, естественно, напомнило Моргану лагерь Адиту и Джирики в Х’ран Го-джао, но те ситхи занимались повседневными делами: работали, танцевали и смеялись, а Чистые показались ему какими-то сонными. Некоторые стояли или сидели небольшими группами в разных частях зала, но он не заметил, чтобы они разговаривали между собой. Другие небольшие группы что-то негромко пели, но если музыка в другом лагере ситхи вызывала радость в его сердце, то сейчас мелодии больше походили на стенания скорбящих.

– Что они тут делают? – шепотом спросил Морган у Танахайи.

– Здесь, в Да’ай Чикизе, живет гораздо больше ситхи, чем я предполагала, – сказала она. – В плохие времена даже мой народ можно убедить отказаться от истории, хотя они утверждают, что полностью ее принимают.

По большей части, ситхи выглядели мрачными, холодными и негостеприимными, поэтому Морган почувствовал облегчение, когда Виньеда вновь заговорила на вестерлинге.

– Мы отойдем от остальных, чтобы я могла прочитать пергамент Имано. – Она жестом предложила Моргану и Танахайе следовать за ней.

– Они не слишком рады нас видеть, – заметил Морган, но даже ему самому шутка показалась неудачной.

– Почти все здесь обрадовались бы, если бы мы оба были мертвы, – ответила Танахайа. – Но самым опасным врагом часто оказывается не тот, кто не скрывает свою ненависть.

Морган попытался найти утешение в отцовском мече, висевшем у него на боку, но это не слишком помогло. Он уже видел, как быстро двигаются ситхи, когда захотят, и сомневался, что даже легендарный сэр Камарис сумел бы победить столько врагов сразу; Морган знал, что он всего лишь смертный принц, который слишком много времени проводил за выпивкой с Астрианом и Ольверисом в таверне «Безумная девица» вместо того, чтобы тренироваться.

Они вошли в помещение поменьше, и находившиеся там ситхи – около дюжины – подняли головы, но, увидев Виньеду, вернулись к чтению. Судя по всему, они оказались в самом центре архива с множеством альковов в стенах, в некоторых лежали свитки, другие оставались пустыми, и там скопилась пыль.

«Пыль идей, – подумал Морган, и у него появилось неприятное ощущение, от которого начала зудеть кожа. – Пыль идей далекого-далекого прошлого, которого уже никто не помнит, даже сами ситхи».

Куда подевались те, кто их написал – кто рассказал в них о своих мыслях?

«Не имеет значения, – сказал он себе, почувствовав гнев. – Они мертвы. А я жив. И хочу продолжать жить».

Виньеда подошла к плоскому столу, срезанной колонне из блестящего серого камня, – ничего похожего Морган в городе не видел, – положила пергамент, который отдала ей Танахайа, и придавила его двумя гладкими круглыми камнями, вероятно, найденными в русле реки.

– Я не могу говорить на языке смертных и читать тайный язык старой Наккиги, – сказала Виньеда, – поэтому некоторое время буду молчать. Однако я попрошу, чтобы вам принесли поесть и утолить жажду. Может ли что-то из нашей пищи оказаться ядовитым для смертных?

Морган не понял, шутит она или говорит серьезно.

– Я не уверен, что мне стоит отвечать на ваш вопрос, – ответил он.

Виньеда неожиданно улыбнулась, хотя это выглядело как легкое движение губ и уголков рта в сторону острых скул.

– Я лишь имела в виду, что нам следует избегать подобных вещей. Я полагаю, вода, хлеб и мед тебе не повредят.

– А вина у вас нет?

Улыбка исчезла.

– Только не такое, какое я могла бы тебе предложить, смертное дитя. – Она сделала жест в сторону одного из молчаливых ситхи, который повернулся и выскользнул из комнаты, точно парусный корабль под усиливающимся ветром.

Моргана удивляло, что всего за несколько часов он перешел от страха за собственную жизнь к полнейшей скуке, но именно так и случилось.

Он все еще не верил ситхи, во всяком случае, этой мрачной разновидности, одетой в белое, но простой факт наличия полного желудка оказал на него успокаивающее действие. После еды ему было нечем заняться, оставалось лишь смотреть, как Танахайа и Виньеда берут свитки из пыльных альковов, читают и обсуждают их на текучем языке ситхи, а потом возвращают на прежние места.

«По крайней мере Танахайа хорошо проводит время», – подумал он.

Она много раз называла себя ученым, но за то время, что они провели вместе, тратила все силы на то, чтобы оставаться в живых – точнее, охраняла жизнь Моргана, если уж быть честным до конца. Но теперь он наблюдал, как она занимается тем, что ей нравится, и выглядело это так, как если бы воин наконец обнажил меч и получил возможность сражаться с врагами. Танахайа уверенно двигалась в незнакомом месте, и ему показалось, что даже Виньеда это заметила. Морган даже не пытался делать вид, что понимает бессмертных, но ему показалось, что старшая ситхи перестала относиться к Танахайе как к врагу и стала общаться с ней почти как с равной. Конечно, несколько раз они принимались спорить, и, по стандартам бессмертных, их спор можно было бы назвать жарким, но Виньеда больше не вела себя пренебрежительно.

Морган надеялся, что теперь ситхи не станут его убивать: Виньеда являлась одним из их лидеров, и ее мнение могло оказаться решающим в вопросах жизни и смерти. Морган совсем не хотел умирать, поэтому он спокойно сидел и даже не спрашивал разрешения выйти из тесного архива.

– Хей! – неожиданно громко сказала Виньеда, и ее интонация заставила Моргана насторожиться.

Танахайа бросила на него быстрый взгляд – предупреждение? Неужели она не заметила, как тихо и спокойно он себя вел?

– Что вы нашли, сью’эса? – спросила Танахайа на вестерлинге.

Ситхи с серебристыми волосами подняла взгляд, и на мгновение на ее лице промелькнуло удивление, словно она забыла, что смертный находится в архиве.

– Ответ. Так мне кажется. Как я уже говорила, это дворцовый шифр из эры Десятого Служителя, но я такого прежде не встречала. Вот он. – Виньеда указала на пергамент, развернутый на каменном столе.

Морган, которому надоело сидеть на месте, встал и подошел к ним, но не слишком близко.

– Значит, нам повезло, – сказала Танахайа. – Но руны очень старые. Это шифр отшельника Ибиса? Я о нем не слышала.

– Как и большинство других ученых, ведь сохранились всего несколько источников. Во времена великого раздора среди хикеда’я, когда тайные послания стали обычным делом, знаменитый философ Йедад придумал этот шифр. – Длинные пальцы Виньеды забегали вдоль непостижимых символов, больше похожих на стилизованные изображения насекомых, чем на настоящие руны. – Они получены не из самих слов, но от… я забыла слово – клянусь Садом, неужели я должна постоянно говорить так, чтобы смертное дитя меня понимало? От кайют.

– Движения кисти? – уточнила Танахайа.

– Да, от числа движений кисти, при помощи которых создается каждая руна, – от единицы для «А» до тринадцати для «ХИН». Но хватит об этом. Давайте посмотрим, что мы сможем извлечь из пергамента Имано. Я буду расшифровывать руны, а ты их запишешь.

Это заняло немало времени, но обе ситхи работали с вновь появившимся энтузиазмом. Морган медленно разгуливал взад и вперед за их спинами, размышляя о том, получится ли у них что-нибудь в результате. Быть может, наставник Танахайи просто читал пергамент перед смертью и попытался спастись от врагов, продолжая сжимать его в руке. Но, даже если они и найдут там что-то важное, какая разница? Это не вернет наставника Танахайи к жизни и не изменит положения Моргана, который все еще остается посреди огромного леса, ужасно далеко от дома и своих родных.

– А теперь прочитай, – сказала Виньеда, когда они закончили.

Танахайа посмотрела на то, что написала, и выражение ее лица изменилось, глаза раскрылись чуть шире, но Моргану после долгих часов безделья показалось, что она закричала.

– Вам что-то удалось узнать? – спросил он и прикусил губу, когда Виньеда бросила на него ледяной взгляд.

– Это хроника основания Асу’а, – медленно заговорила Танахайа, глядя на записанный ею текст. – Места, где ты родился, принц Морган, смертные называют его Хейхолт.

– Но Хейхолту сотни лет, – сказал Морган.

– Я же говорила тебе, что мы построили там наш величайший город Асу’а, до того, как пришли смертные. А теперь молчи и слушай: ты и Эолейр говорили с Джирики – речь здесь именно об этом.

Пока Морган пытался вспомнить, о чем тогда шел разговор, Танахайа медленно прочитала текст на языке ситхи, а потом перевела для него на вестерлинг.

– «Но в те дни страшная вражда возникла между…» – Танахайа немного помолчала. – Я не знаю подходящего слова на твоем языке, но скажу, что это нечто вроде «уважаемых» и «могучих». «Между двумя самыми могучими кланами кейда’я, во главе которых стояли Хамако Червеубийца и его жена Са’онсера Хранительница. Великий Хамако не смог увидеть новый мир, и его поглотило Небытие, когда пал Сад, но из его склепа потомки забрали Корону из Ведьминого Дерева, которая была похоронена вместе с ним. Затем Хамака во время строительства большого дворца тайно спрятали корону под замковым камнем Асу’а, и вместе с ней дюжину зерен ведьминого дерева, принесенных из самого Сада, чтобы даже после самой страшной катастрофы народ не остался без священных фруктов, священных листьев, дерева нашего народа, вскормленного на земле того места, где родилась наша раса».

– Корона из Ведьминого Дерева, – вспомнив, сказал Морган. – Именно ее не раз обсуждали мои бабушка и дедушка, Эолейр и остальные. – Разговоры, которые он слышал несколько месяцев назад, всплыли в его памяти. – Мы получили сообщение от неизвестного, который путешествовал вместе с Белыми Лисами, – смертного. – Морган задумался. – Он написал, что норны хотят вернуть Корону из Ведьминого Дерева. Значит ли это, что речь идет об одной и той же короне?

Виньеда смотрела на руны так, словно они скрывали что-то еще, но Танахайа повернулась к Моргану, и он увидел нечто в ее лице, отчего внутри у него все похолодело.

– Боюсь, это не может означать ничего другого, – сказала она. – Зачем еще мой наставник Имано пытался спасти древний пергамент? Вероятно, он его где-то обнаружил и понял, насколько он важен, но хикеда’я каким-то образом узнали про его находку. Они его убили, чтобы заставить молчать. Убили для того, чтобы скрыть то, что они ищут на самом деле. – Танахайа с трудом сдерживала гнев, но Морган видел еще и страх. – Королева Утук’ку хочет получить семена ведьминого дерева, похороненные с короной Хамако, потому что других больше нет. Если они сумеют снова выращивать такие деревья, Утук’ку и ее самые могущественные последователи вернут свою бессмертную силу. И теперь мы знаем, где они будут их искать. Корона и последние зерна из Сада похоронены под замком, где ты родился, Морган, – под Хейхолтом.

Глава 46

Тревоги епископа

Пасеваллес находился уже на середине лестницы за потайной дверью, когда вспомнил, что не надел толстые кожаные перчатки. Он поставил поднос и вытащил их из-под ремня. Никогда не следует пренебрегать предосторожностями, в особенности если находишься в подземелье, принадлежащем красному существу. У Пасеваллеса не было никаких гарантий, что оно не начнет снова оставлять отравленные иголки и гвозди в таких местах, где они могут оцарапать неосторожного посетителя. Они заключили нечто вроде мирного договора, и Пасеваллес соблюдал свои обязательства – приносил еду, как делал сегодня, иногда приводил молодых женщин, но он не был уверен, что имеет дело с человеком – он даже сомневался в том, что оно живое. Кто знал, когда ему надоест соблюдать их договоренности?

Надев перчатки, Пасеваллес продолжал спускаться к месту, где всегда оставлял поднос. Он не заметил никаких следов горничной, которую привел сюда несколько дней назад, но и не рассчитывал их найти. Что красное существо делало с молодыми женщинами, которых он приводил, Пасеваллес не знал, но никогда не находил ничего, что могло бы рассказать про их судьбу.

Когда он поставил поднос на пол, ему показалось, что он слышит негромкий шум, доносившийся откуда-то сверху, из паутины у него над головой – словно крыса пробежала по одной из упавших потолочных балок.

– Это ты? – спросил он, не рассчитывая на ответ и не получив его. – Я принес тебе кое-что с кухни. Мясо. Надеюсь, тебе понравится. – Пасеваллес присел на карнизе, который свалился сюда из широкого дверного проема.

Доступ в темное пространство за ним перекрывали обломки дерева и каменной кладки. Эта подземная часть замка находилась между самыми нижними уровнями строения смертных и началом развалин ситхи, в результате получилась диковинная смесь старых подвалов и еще более древнего места, носившего название Асу’а. Пасеваллес изучил все, что позволило красное существо, но ему не нравились развалины на глубине. Он неизменно чувствовал, что за ним здесь наблюдают, даже в тех случаях, когда невидимый хозяин находился в другом месте. Пасеваллес слышал невнятные голоса, чувствовал потоки воздуха там, где их не должно было быть, и ощущал запахи, которые никогда не возникали в замке наверху.

– Я снова размышлял о тебе, – продолжал Пасеваллес, обращаясь к окружавшему его мраку. – Что ты такое. Кто ты. Как здесь оказался. Нет, не думай, у меня нет желания положить конец нашей… дружбе и попытаться тебя найти. Все что-то скрывают. Каждый имеет право оставаться в тени, если таков его выбор. Но для меня это игра мысли – упражнение. Я бы не хотел, чтобы ты дал ответ и сказал, верны ли мои предположения. И все же мой разум не может успокоиться, как язык постоянно трогает место, где прежде находился сгнивший зуб.

Ты носишь красное и охраняешь башню Прайрата, в особенности то, что находится под ней. Но многие видели, как умер священник, его тело сожгли, а пепел развеял его бывший хозяин Король Бурь. Тем не менее, если смертный сможет пережить такие испытания, он станет Красным Священником. Но захочет ли он прятаться? Мне так не кажется.

Быть может, ты монах Кадрах, друг королевы. Его тело не обнаружили после того, как рухнула Башня Зеленого ангела – впрочем, многих не нашли, хотя несколько человек умерли в башне в тот последний день. Глубокую дыру, оставшуюся после ее падения, забросали камнями и землей, а потом произнесли мансу.

Или ты кто-то другой? Неужели Прайрат открыл дверь в какое-то тайное место, дав тебе свободу? И его смерть оставила тебя в незнакомом мире? Такое также возможно – я много узнал об исследованиях Красного Священника, хотя понимаю далеко не все из того, что он делал.

Он немного посидел, наслаждаясь тишиной. Красное существо, если оно продолжало его слушать, хранило молчание.

– Ты видишь, я думаю о многом, – продолжал Пасеваллес. – О вещах, которые скрываю от тех, кто находится наверху. Как и ты, я должен прятать большую часть себя. Ты используешь темноту и глубину в качестве плаща, а я – честное лицо – слова и бесконечную осторожность, чтобы хранить свои секреты. Но это становится утомительным – всех вводить в заблуждение. И как в тебе есть часть, стремящаяся увидеть свет, пусть лишь свет звезд – да, я знаю, что ты нашел способ подниматься сквозь камни башни Хьелдин на крышу, – иногда и мне хочется поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Я устал говорить правду только себе.

Знаешь, я много думал про Верховный Престол и довольно долго мечтал о том, чтобы отобрать его у недостойных людей, которые его получили, медленно подорвать их правление – в точности как ты каким-то образом переместил крупные камни, чтобы обрести свободу в башне Хьелдина. В течение бесконечных лет я хотел только одного – отнять все, что Бог дал королю простолюдинов и его безжалостной жене, дочери безумного короля. Мои отец и дядя умерли, чтобы эти двое могли править. Меня с позором изгнали из собственного дома, и я был вынужден бродить по улицам, как нищий и вор, пока они с удобствами сидели на троне Светлого Арда.

Сначала мне казалось, что будет достаточно разорвать их империю на части и смотреть, как они страдают после смерти сына. Но, когда они сделали своего внука наследником, мне стало ясно, что, если я буду вести свою игру с мужеством и отвагой, то однажды смогу управлять через него. О, я думал, что это будет замечательная шутка – внук моих врагов пляшет под мою дудку. Глупец в качестве марионетки, которая станет делать все, что я захочу, пока ему будет на что пьянствовать.

Но теперь, мой молчаливый друг, я считаю, что это слишком скромная цель. Король и королева никогда не были сильными правителями, они слишком легко прощают врагов, стараются успокоить тех, кого труднее всего удовлетворить – в особенности Саймон, существо низкого рождения, несмотря на ложь, которую они придумали, чтобы доказать, что он потомок короля Эльстана. Он и его жена сами посеяли зерна своего будущего падения. Но потом какие-то глупцы тритинги напали на отряд, сопровождавший Моргана, и вмешались в мои планы. Какой смысл быть доверенным советником, если нет того, кто тебе верит? Какая польза от принца-марионетки, если он умрет до того, как займет трон?

Но, как и ты, мой скрытный друг, я не сдаюсь легко. Я никогда не хотел просто их уничтожить. Это слишком легко. Любой может убить короля или королеву. Фокус в том, чтобы их падение было медленным – и они видели, как это происходит. Отнять их драгоценный Верховный Престол постепенно, чтобы они скорбели о каждой утраченной части, лишить их семьи и союзников, чтобы одна смерть следовала за другой. Я планировал в конце покончить с ними самими, и тогда остался бы только я в качестве доверенного советника Моргана, когда тот стал бы королем, но теперь Моргана нет, и даже я не знаю, где он сейчас и жив ли.

Пасеваллес замолчал, он с трудом сдерживал охватившую его ярость. Если бы перед ним сейчас оказались варвары, которые доставили ему столько проблем, он бы нарезал их на кусочки, наслаждаясь каждым стоном и криком. Тупые животные сумели уничтожить годы сложнейшего планирования!..

Он закрыл глаза, дожидаясь, когда ярость немного отступит, а потом сделал глубокий вдох.

– Да, но, видишь ли, именно в этот момент меня посетило озарение. Зачем переживать из-за потери марионетки? Ведь если король и королева потерпят поражение или умрут, кто-то все равно займет Верховный Престол. Кто-то должен их заменить, когда настанет такой день.

Почему не я?

Он встал.

– Знай – я ничего у тебя не прошу. Я не раскрою тайну твоего существования. Даже если одержу победу и займу трон из костей дракона – поверь мне, я не буду испытывать глупого восторга – и не стану вытаскивать тебя из твоего убежища или рассказывать о тебе другим. Ты помог мне выполнить мою задачу, за что я безмерно благодарен. Мои размышления лишь развлечение, и мне все равно, кто ты – бессмертный призрак самого Прайрата или нищий, который случайно забрел в руины под Хейхолтом. Я не хочу знать, и мне не нужны твои секреты. У нас договор, и я его не нарушу – я приносил все, что тебе требовалось, в обмен на разрешение использовать Лунное Облако, Мастера Свидетеля. Не забывай, что я выполнил все свои обещания. Без меня тебе пришлось бы самому охотиться за тем, что тебе требовалось, рискуя быть пойманным и извлеченным на свет.

Мы союзники. Я напоминаю тебе об этом. Сегодня мне больше ничего от тебя не требуется. Наслаждайся тем, что я принес. Обещаю, я принесу еще. И, если ты сохранишь верность мне, ты всегда будешь получать желаемое.

На мгновение ему показалось, что он видит блеск глаз в тени под нависающими балками, но, скорее всего, это был лишь блик от его собственного угасающего факела. Пасеваллес поклонился в ту сторону, где, как ему казалось, пряталось красное существо, повернулся и стал подниматься наверх.

Тиамак встретил жену на лестнице. Он уходил, а она возвращалась.

– Подожди, – сказала она. – У меня есть к тебе вопрос – и послание.

Он ждал, не скрывая нетерпения.

– Слуги переносят книги по моему поручению, – объяснил Тиамак. – И мне даже подумать страшно, что они могут сделать с некоторыми старыми томами, если я не буду за ними присматривать.

– И куда ты их намерен переместить? Я думала, что работы в здании библиотеки на данное время прекращены.

– Так и есть, миледи. Но лорд Джеремия волнуется, потому что нам нужны дополнительные покои для свиты графини Иссолы, и он заявил, что мои книги нужно убрать оттуда, где я их сложил. Их необходимо защитить, а не оставлять в дырявых шкафах, и никто, кроме меня, не позаботится, чтобы этого не случилось. Ты ведь понимаешь, что я не могу доверить Джеремии и его слугам выполнение такой важной задачи. – Он помолчал. – Кажется, ты сказала, что у тебя ко мне послание.

Телия с сомнением на него посмотрела.

– О послании ты помнишь, а о моем вопросе – нет? Сначала я упомянула вопрос.

– Ну, хорошо. Сначала вопрос.

– Ладно. Как работает твоя хлебная печь?

Тиамак с недоумением посмотрел на жену.

– Моя что?

– Ну, помнишь, есть такая штука, которую ты называешь хлебная печь. Твой алхимический горн, который находится в сарае.