В клетке. Вирус. Напролом Скальци Джон
– У меня не хватило времени как следует смоделировать, – пояснил Тони.
– Думаю, сойдет и так. Для меня она ведь все равно похожа на спагетти, – вспомнил я его же слова.
– Тогда почему ты захотел посмотреть на нее?
– Чтобы не любоваться на чей-то вскрытый череп.
– Ясно, – сказал Тони. – Прости.
– Вы сказали, что раньше не видели ничего подобного, – прервала нашу беседу Ванн.
– Да, верно, – подтвердил Тони.
– Тогда, возможно, она напоминает вам какую-то другую модель? – спросила Ванн. – У всех производителей автомобилей, которых я знаю, есть свой «фирменный стиль». То же самое ведь можно отнести и к нейронным сетям?
– Я думал об этом, – признался Тони. – И мне кажется, создатель этой версии взял многое из уже существующих решений. Например, базовые волокна расходятся типично для моделей «Санта-Аны», а в то же время архитектура соединений буквально содрана с «Лактурна», – это модель компании «Акселерант», про которую я говорил Крису сегодня утром. – Тони взглянул на меня, и я кивнул в знак подтверждения. – Есть еще много небольших нюансов от других изготовителей, прошлых и нынешних. Из всего этого напрашивается предположение.
– Какое же? – поинтересовалась Ванн.
– Думаю, эта модель изначально не предназначалась для продажи, – ответил Тони. – Она продуктивна, элегантна, и только по одной ее конструкции можно заключить, что интерфейс между мозгом и сетью по-настоящему чистый.
– Но? – сказал я.
– В том-то и дело, что «но». В эту сеть понапихана куча первоклассной архитектуры от других моделей, запатентованных по всем статьям. – Он махнул рукой на экран. – Если бы кто-нибудь осмелился выставить такой образец на рынок, его бы затаскали по судам все остальные компании-изготовители. И этот судебный процесс затянулся бы на годы. В общем, это никогда не попало бы на рынок. Ни за что. И ни в каком случае.
– А если это сеть для интеграторов? – спросил я. – Там-то рынок крохотный по сравнению с хаденским. Можно убедить, что коммерческого ущерба не будет.
– Не совсем, – сказал Тони. – В самой архитектуре хаденских и интеграторских сетей особых отличий нет. Главное их отличие в том, как они располагаются в мозгу, потому что структуры мозга у хаденов и интеграторов разные, а также в программах, которые управляют сетями.
– Тогда зачем ее сделали? – спросила Ванн. – Зачем создавать сеть, которую не продашь?
– Хороший вопрос, – сказал Тони. – Нейронную сеть ведь просто так, дома, от нечего делать, не сляпаешь. На разработку и внедрение самой первой функционирующей сети ушло сто миллиардов долларов. С тех пор расходы заметно снизились, но ведь все относительно. Нужно платить за стендовые испытания, за моделирование, само производство и еще за кучу всего прочего. – Он снова показал на экран. – В общем, такая модель вполне способна вытянуть из кармана тот же миллиард долларов.
– Миллиард долларов в трубу, – сказал Диас.
– Ну да, – подтвердил Тони, казалось слегка удивленный тем, что Диас еще там. – В том-то и дело. Ты не можешь позволить себе потратить целый миллиард долларов на нейронную сеть, которую не сможешь продать. Особенно сейчас, когда после Абрамса—Кеттеринг исследовательские программы по синдрому клетки больше не будут субсидироваться правительством. Хаденов в США меньше четырех с половиной миллионов, и почти у всех уже установлены сети в головах. Даже будь эта модель законной, все равно не имело бы смысла тратить такие огромные деньги, потому что рынок уже насыщен, а количество новых заболевших, которые появляются в Штатах ежегодно, не может окупить расходы. На мировом рынке шансы тоже невелики.
– В общем, напрасный труд, – заключил я.
– Так и есть, – подтвердил Тони. – Во всяком случае, насколько я могу судить. Может, я что-то упускаю.
– Давайте взглянем на это с другой стороны, – предложила Ванн.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Для начала перестанем ломать голову над тем, зачем ее сделали, – сказала она. – А вместо этого спросим себя, кто мог ее сделать. Если у нас появится предположение о том, кто это был, то, возможно, найдется и ответ на вопрос «зачем?». Итак, кто?
– Например, Лукас Хаббард, – ответил я. – Миллиард и для него не пустой звук, но для серьезного ущерба ему надо потерять несколько.
– Правильно, но то же самое можно сказать о каждом владельце компании, связанной с хаденами, разве не так? – возразил Тони. – Мы тратили хренову уйму денег на исследования по синдрому клетки, потому что им болела первая леди. Блин, Крис, да одно твое то старое фото с папой римским, наверное, продлило финансирование работ по вирусу на год или даже на два. Я не большой фанат закона Абрамса—Кеттеринг, но в одном они правы: финансирование хаденов действительно превратилось в огромное корыто, из которого жрут все, кому не лень. Тот же Хаббард. И Кай Ли, глава «Санта-Аны». И еще человек двадцать из высшего руководства таких же компаний. Любой из них мог запросто дать денег на разработку подобной штуки без вреда для себя.
– Да, но Хаббард и Сани были связаны, – сообщил я.
– Сани – это погибший парень? – спросил Тони, я кивнул. – Как связаны?
– «Акселеранту» принадлежит компания, получившая лицензию на медицинские услуги для навахо, – сказала Ванн. – А Джонни Сани – навахо.
– Не очень-то убедительная связь, – немного подумав, заметил Тони.
– Мы над этим работаем, – сказал я.
– Так или иначе, но сейчас Хаббард не стал бы бросать миллиард на ветер, – предположил Тони. – «Акселерант» хочет добиться слияния «Метро» с «Зебринг-Уорнер» и может просто попробовать их купить. Если сделка состоится, то ее обязательным условием будет плата наличными.
– Вы на удивление хорошо осведомлены о деловых операциях «Акселеранта», – отметила Ванн.
– Я слежу за делами всех компаний, с которыми сотрудничаю, – посмотрев на нее, сказал Тони. – В частности, поэтому я знаю, у каких клиентов намечается работа для меня. А еще я знаю, что сейчас все компании, хоть как-то связанные с индустрией вокруг хаденов, готовятся к очень тяжелым временам. Они или сливаются, или покупают друг друга, или пытаются как можно скорее расширить поле деятельности. Абрамс—Кеттеринг опрокинул корыто. Все, кормушки больше нет.
– Значит, получается, даже если Хаббард, либо Ли, либо кто-то еще и мог потратить большую сумму на подобную разработку, то не стал бы этого делать, – подытожил я.
– Только не сейчас, – подтвердил Тони. – Так мне кажется. Ну, то есть я же не агент ФБР и все такое.
– Тогда кто? – спросила Ванн и посмотрела на меня: очевидно, снова пришло время для проверок.
Я на минуту задумался и наконец выдал:
– Что ж, тогда остаемся мы.
– ФБР? – удивленно спросил Диас.
– Не ФБР, а правительство США, – уточнил я. – Для дяди Сэма миллиард долларов пустяк, и мы вполне могли бы создать то, что не имело бы коммерческого применения, либо из чисто научного интереса, либо потому, что это жирный кусок для округа какого-нибудь конгрессмена.
– То есть ее просто по-тихому делали в каком-нибудь институте НИЗ, – заключила Ванн.
– Правительство США, бывало, платило фермерам за то, чтобы они ничего не сажали, – добавил я. – Почему бы этому принципу не распространяться на высокие технологии? – Я повернулся к Тони. – Может, поэтому ее и нет в регистре, раз она никогда не предназначалась для продажи.
– Прекрасно, – сказал Тони. – Но это по-прежнему не объясняет, как она попала кому-то в голову.
– Мы над этим работаем, – повторил я.
– Работайте интенсивнее, – посоветовал Тони.
– Что скажешь о программном обеспечении? – спросил я.
– Я видел его только мельком, – ответил Тони. – Уже хотел заняться вплотную, но потом подумал, что вы наверняка ждете отчета по железу. Из того, что я успел увидеть, могу лишь сказать: программа написана на языке Хомского, что вполне логично, ведь он создавался специально для нейронных сетей. Кроме того, программа имеет значительно меньше линейных кодов, чем большинство интеграторских программ, которые я видел. Это означает, что либо она очень эффективна, либо тот, кто писал ее, хотел, чтобы она выполняла только узкий круг задач.
– Когда вы сможете сказать, что это за код? – спросила Ванн.
– Думаю, общий отчет я представлю вечером, – ответил Тони. – Если нужно больше подробностей, вам придется дать мне код на ночь.
– Без проблем, – пообещала Ванн.
– Но должен предупредить: когда я работаю вечером, то беру полуторный тариф.
– Вы его получите, – сказала Ванн, – при условии, что первый отчет будет готов к семи.
– Сделаю, – пообещал Тони.
– А вы? – повернулась ко мне Ванн. – Думаете, вернетесь к тому времени из Аризоны?
– Должен, по идее, – ответил я.
– Тогда поспешите, Шейн. Поспешите.
Она ушла, на ходу вытягивая из кармана жакета электронную сигарету.
Глава 17
В полицейском управлении Уиндоу-Рок есть конференц-зал. И в нем в тот день был установлен экран с выведенным на него видеофайлом, который ждал, пока его откроют паролем.
Я тоже был в зале. А еще Май и Джейнис Сани. Напротив женщин сидели Клах Редхаус и его босс Алекс Лафин. Возле двери стояли Глория Роунхорс, спикер Нации навахо, и президент Раймонд Бесенти.
Именно из-за последних двух так нервничал Редхаус, когда говорил со мной по телефону. Одно дело, когда твой босс стоит у тебя над душой и заставляет работать, и совсем другое, когда то же самое делают два самых влиятельных человека в Нации навахо.
Я взглянул на Редхауса. Казалось, он уже подуспокоился.
– Не знаю я никакого пароля, – говорила ему Май Сани, – и Джейнис не знает. Джонни никогда не говорил нам про пароли.
– Мы и не думаем, что говорил, – сказал Редхаус. – Может, он просто хотел передать вам это, но не успел, потому что умер. Но мы точно знаем: он хотел, чтобы вы обе увидели эту запись. Поэтому пароль должен содержать нечто такое, что очень важно для вас, что известно только вам двоим.
Джейнис посмотрела на меня:
– Разве вы не можете просто взломать пароль?
– Нам бы этого не хотелось, – ответил я. – Это было бы неуважением по отношению к Джонни и к вам. Если вы настаиваете, мы попробуем. Но это может занять долгое время. Тут я согласен с офицером Редхаусом – прежде чем мы начнем пытаться, вам лучше сделать хотя бы несколько предположений.
– Иногда для паролей используют имена родных или домашних питомцев, – сказал Редхаус и подошел к беспроводной клавиатуре проектора. – Например, Май. – Он набрал имя, появилось сообщение об ошибке. – Или Джейнис, – добавил Редхаус, но это тоже не сработало. – У вас есть животные?
– Была собака, когда Джонни был еще мальчиком, – сказала Джейнис. – Ее звали Бентли. Мама придумала.
Редхаус сделал новую попытку, но она тоже оказалась неудачной. Несколько комбинаций из трех имен также не дали результата.
– Мы здесь проторчим весь день, – прошептала Роунхорс на ухо Бесенти; тот кивнул в ответ.
– Джонни знал какие-нибудь слова на языке навахо? – спросил я. – Мог писать или говорить? – спросил я.
– Немножко, – ответила Джейнис. – Мы учили язык в школе, но Джонни не так хорошо успевал.
– Он любил истории про «говорящих секретами»[18], – вспомнила Май. – Ну, тех, еще со Второй мировой. О них еще кино старое есть. Джонни любил его смотреть в детстве.
– «Говорящие с ветром»?[19] – уточнил Редхаус.
– Наверное, – сказала Май. – Мне он никогда не нравился. Слишком много крови. Однажды я подарила ему на день рождения словарь «говорящих секретами». Джонни часто читал его.
Я быстро нашел в сети словарь шифровальщиков навахо. В него входило несколько сотен слов, разбитых по категориям, включая названия кораблей, самолетов, военных частей и месяцев года.
– Тах Тсоси, – произнес я.
Все в зале с подозрением посмотрели на меня.
– Вы что-то сказали? – спросил Редхаус.
– Тах Тсоси, – повторил я. – Я только что просмотрел словарь «говорящих секретами». Месяц май на их языке звучит как «тах тсоси». Простите за мое ужасное произношение.
– Да уж действительно, – улыбнулся Редхаус.
– Джонни стал называть меня так вскоре после того, как я подарила ему книгу, – сообщила Май.
– Стоит попробовать, – сказал я Редхаусу.
Тот набрал имя, и файл открылся.
– Май, Джейнис, – сказал президент Бесенти, – может, вы хотите сначала посмотреть без посторонних?
– Нет, – ответила Май и взяла внучку за руку. – Останьтесь.
Редхаус нажал клавишу, чтобы запустить воспроизведение.
На экране появился Джонни Сани. Я впервые видел его живым.
– Привет, бабуля. Привет, Джейнис, – произнес он, глядя прямо в объектив камеры, которую держал так близко к голове, что заслонял почти весь фон. – Подумал, они могут слышать то, что я делаю с телефоном, поэтому пошел и купил камеру. Пока припрячу все, а если со мной что случится, вы найдете.
Мне кажется, со мной творится что-то неладное. Может, они со мной что делают, поэтому мне так плохо. Помните, я ездил показываться на место уборщика? Потом мне кто-то позвонил и предложил другую работу. Обещал щедро заплатить. Сказал, чтобы я вернулся к вычислительному центру, – там меня будет ждать машина без водителя. Нужно будет только назвать свое имя, и меня отвезут к месту собеседования. Я сделал все, как он сказал. Машина стояла там, и я назвал свое имя.
Мы приехали в Гэллап, и там, возле какого-то здания, меня ждал трил. Он сказал, что его зовут Боб Грей и что мне предлагают место личного помощника для одного важного человека. Я спросил у них, что делает личный помощник, и он ответил, что в основном выполняет поручения и сопровождает своего босса в поездках. Он сказал, что я смогу много путешествовать, увижу мир и за это мне будут хорошо платить, – мне все это понравилось. Я спросил Боба, почему я. А он сказал, мол, я какой-то особенный, только сам об этом не знаю. Потом дал мне две тысячи долларов в конверте, сказал, что это жалованье за первую неделю и что я могу оставить их себе, даже если откажусь. Сказал, что расчет всегда будет наличными, поэтому налогов и всего такого мне платить не придется. Ну, я и согласился прямо там же. Боб сказал, что начальник охраняет свою личную жизнь, поэтому я не должен никому рассказывать, чем занимаюсь. Можно только сказать, что я получил работу. Так я и сделал.
И после того, как я с вами тогда попрощался, машина отвезла меня в Калифорнию. Боб встретил меня, показал квартиру и сказал, что она теперь моя. Потом дал еще денег. На следующий день Боб отвел меня к боссу, которого звали Тед Браун и который тоже оказался трилом. Он сказал, что как его помощник я должен буду стать интегратором – ну, тем, кто запускает других людей к себе в голову. А для этого, мол, нужно поместить в мой мозг компьютер. Я сначала перепугался, но они стали заверять меня, что больно не будет и что Теду я буду нужен только иногда, а все остальное время смогу делать все, что захочу. Но из-за того, что моя работа секретная, мне придется использовать кодовое имя – Оливер Грин.
Они отвели меня к какому-то доктору, я там заснул, а когда проснулся, то на голове совсем не было волос, и мне сказали, что компьютер уже у меня в мозгу. Несколько дней после этого сильно болела голова. Они сказали, что это компьютер так привыкает к мозгу и пройдет еще две недели, пока он привыкнет совсем.
Когда компьютер привык, ко мне пришли Тед с Бобом и сказали, что хотят попробовать интегрироваться. Тед сказал, что зайдет в мой мозг и подвигает моим телом. Я согласился, потом меня немного затошнило и рука начала двигаться сама по себе. Я испугался, а Боб попросил меня успокоиться и ничего не бояться. Потом Тед немножко погулял по квартире в моем теле.
После этого Тед пользовался моим телом каждый день понемногу. Мы ходили в магазин, в библиотеку, один раз даже отправили вам перевод на почте. И я подумал, что не так все это и плохо, главное – расслабиться.
Так прошло три месяца. Я спросил, когда мы отправимся в путешествие, он ответил, что скоро.
А потом началось это.
Однажды я сидел и смотрел какое-то шоу по телевизору, моргнул – а там уже другое шоу. И я подумал, что, наверное, заснул и даже не заметил. На следующий день я положил буррито в микроволновку, нажал кнопку, а потом снова моргнул – и гляжу, за окном темно, а буррито снова холодный. Но он точно приготовленный был, даже начинка вытекла. Просто я разогревал его так давно, что он уже успел остыть.
Дальше – еще хуже. Бывало, делаю что-нибудь и вдруг бац – я уже в другом месте и делаю совсем другое. Надену одну рубашку, а потом на мне другая. Однажды включил телешоу, которое идет по понедельникам, а был вторник, и не утро, а вечер.
Теду я про это не говорил – боялся, уволит меня, когда узнает, что я больной. Но в конце концов я совсем испугался и все ему рассказал. Тед отправил меня к доктору, а доктор сказал, что со мной все в порядке, просто иногда у некоторых людей, которые становятся интеграторами, бывают «провалы», как он это называет. Он сказал, что они прекратятся и тогда память ко мне вернется. Я пытался не бояться, но это все продолжалось и продолжалось.
Однажды я повернул голову и вдруг понял, что рядом со мной какие-то люди, которых я не знаю, один из них говорил со мной, а я не понимал, о чем он говорит. Потом он сказал, что кого-то надо убить. Имени я не помню. Он о чем-то спросил меня, я опять не понял, что он говорит, поэтому промолчал и ничего не ответил. Тогда один из них сказал: «Он отключился», а другой сказал: «вот черт», а еще спросил, значит ли это, что тот парень все еще в комнате. Я как-то сразу догадался, что он говорил обо мне. Я просто молча стоял и ничего не делал, а потом сразу наступил следующий день. Пришел Боб, спрашивал, как я себя чувствую, и я соврал, что все в порядке.
Мне кажется, я понял, в чем дело. Я-то думал, эти «провалы» у меня из-за того, что они поместили мне в голову компьютер. Но на самом деле Боб с Тедом используют этот компьютер, чтобы специально устраивать мне эти самые «провалы».
Они теперь длятся все дольше. Последний раз, когда это случилось, я потерял три дня. Даже не знаю, что мне теперь делать. Решил было бежать, но ведь теперь у меня в голове компьютер. Они точно меня найдут. И заставят пропустить столько времени, сколько им надо. А пока я его пропускаю, они используют меня, чтобы делать какие-нибудь плохие вещи. Или заставят меня сделать что-то плохое.
Вот я и не знаю, как мне быть. Говорю это, чтобы вы знали: если вам скажут, что я сделал что-то плохое, это был не я. Вы же знаете, я бы никогда такого не сделал. Смогу я их остановить или нет, пока не знаю. Но я вам обещаю, что обязательно попробую и не допущу, чтобы моими руками творили зло.
Я просто хотел найти работу. Хотел, чтобы у тебя, бабуля, был хороший дом. И у тебя, Джейнис. Простите меня. Я люблю вас.
Изображение сместились с лица Джонни Сани, и на экране на секунду показалась его спальня в Дуарти. Потом все исчезло.
– Да кто же, черт его дери, смеет творить такое? – возмутился Бусенти, кипя от злости.
Май и Джейнис уже ушли из конференц-зала, очень расстроенные. Капитан Лафин вызвался их проводить, знаками показав Редхаусу, что разговор можно продолжать и в его отсутствие. Однако президент Нации навахо в его разрешении явно не нуждался.
– Это вообще возможно? – спросил у меня Редхаус.
– Отключить кого-то, а потом управлять его телом? – уточнил я, Редхаус кивнул. – Никогда о таком не слышал.
– Это не означает, что такое невозможно, – заметила спикер Роунхорс.
– Нет, мэм, не означает, – сказал я. – Но будь такое возможно, мы наверняка уже знали бы о подобных случаях. Нейронные сети специально спроектированы с защитой от хакерских атак… – добавил я и замолчал.
– Что? – спросил Редхаус.
Я судорожно обдумывал, что можно им сказать, а что нет, но потом решил: да пошло оно все на фиг! Все-таки здесь сам руководитель Нации навахо, а не кто-нибудь. Можно и рассказать.
– Нейронная сеть в голове Джонни Сани – единственная в своем роде, – сказал я. – С большой долей вероятности можно утверждать, что ее настроили специально для этого случая. Что делает его совершенно уникальным.
– Но почему Джонни? – спросил Бесенти. – Зачем делать это именно с Джонни Сани?
– Любого другого можно было бы проследить, – ответил я. – А Джонни Сани никогда не покидал земли навахо. Все его медицинские записи здесь. Его личность можно удостоверить только по номеру социального страхования, а страховкой он никогда не пользовался. Где бы он ни работал, везде получал только наличные, в обход закона, в том числе и на этой должности. У него не много друзей и очень мало родственников.
– Иными словами, если нужен кто-то для медицинских опытов, это идеальная кандидатура, – подытожил Редхаус.
– По сути, так, – подтвердил я.
Бесенти еще больше разозлился.
– Я знал Джонни Сани, – сказал он мне.
– Да, сэр, я слышал об этом, – ответил я.
На самом деле от Клаха Редхауса я слышал о том, что в молодости Бесенти был весьма неравнодушен к матери Джейнис и Джонни, Джун. Чувства его, по всей видимости, так и остались безответными, но от этого для нынешнего президента Нации навахо они не стали слабее. Старая любовь не забывается.
Бесенти ткнул пальцем на экран с застывшим изображением Джонни Сани – видео уже переключилось на начало.
– Я хочу, чтобы вы нашли тех, кто это сделал, – сказал он. – И чтобы они не смогли оправдаться за свои преступления.
– Господин президент, мы сделаем все, что в наших силах, – заверил я.
Я не знал точно, допускает ли протокол обращение «господин президент», но решил, что Бесенти не слишком обидится.
– Если будет нужна наша помощь, только дайте знать, – сказал он.
– Офицер Редхаус уже очень помог мне, – сообщил я. – Если понадобится что-то еще, я его обязательно извещу.
Бесенти кивнул и вышел из зала.
– Когда вы собираетесь передать тело семье? – спросила Роунхорс, после того как президент ушел.
– Скоро, – ответил я. – Наш специалист сейчас заканчивает обследование сети в голове Сани. Как только работа будет завершена, мы сможем передать тело.
– Мне известно, вы помогаете семье вернуть Джонни домой, – сказала Роунхорс.
Я бросил взгляд на Редхауса. Тот стоял с непроницаемым лицом.
– Да, об этом позаботятся, – подтвердил я. – Человек, предложивший свою помощь, пожелал сохранить анонимность, чтобы избежать лишней шумихи.
– Любопытно, почему вдруг он решил помочь? – спросила Роунхорс.
– Кто-то ведь должен был помочь, вот он и взялся, – уклончиво ответил я. Вам известен смысл слова «анонимность»? – поинтересовался я у Редхауса, когда Роунхорс вышла из зала.
– Она спикер Нации навахо, а еще близкая подруга моей мамы, – ответил Редхаус. – Как вы думаете, могу я что-нибудь скрыть от нее?
– Пусть хоть семья Сани не узнает.
– Не узнает, – пообещал Редхаус. – А вам теперь лучше дать мне какое-нибудь задание, ведь вы меня так засветили перед президентом.
– Я лишь хотел выставить вас в лучшем свете! – возразил я.
– За это я, конечно, признателен, но он же не вам будет звонить и спрашивать, как продвигается расследование.
– Хорошо, есть у меня для вас задание, – сказал я. – Просмотрите архив медицинских карт Нации навахо. Проверьте, есть ли кто-нибудь с такой же историей болезни, как у Джонни Сани. Ищите тех, кто заразился вирусом синдрома клетки, заболел менингитом, но потом поправился.
– И что мне делать, если найду?
– Для начала скажите им, чтобы не соглашались ни на какие предложения работы от незнакомцев, – посоветовал я.
Редхаус улыбнулся и ушел, а я позвонил Тони.
– Пытаюсь закончить отчет, – сразу доложил тот.
– Не хочу тебя отвлекать, но мне очень нужно, чтобы ты для меня кое-что проверил, – сказал я.
– И я могу попросить дополнительную плату? – спросил Тони.
– Что касается меня, я целиком за.
– Тогда выкладывай.
– Проверь, есть ли какая-нибудь программа, способная вырубить интегратора.
– Типа отключить его сознание? – спросил Тони.
– Да. Интегратор без сознания, но тело функционирует.
– Невозможно. Интеграторы – не просто пассивные емкости для чужого разума. Чтобы работать и помогать клиенту, они должны оставаться в сознании.
– Охотно верю. Но, пожалуйста, все равно уточни.
– Я так понимаю, это тоже надо к семи, – сказал Тони.
– Было бы здорово.
– Тогда праздничный тариф.
– Договорились. Приступай.
– Уже, – сообщил Тони и дал отбой.
С экрана на меня глядел Джонни Сани. Я молча посмотрел ему в глаза.
Глава 18
– Вы просто не поверите в это дерьмо, – пообещал Тони, подходя к нашему столику возле кафе «У Александра» на Кэдис-элли в Джорджтауне.
Ванн выбрала это кафе, чтобы допросить Бренду Риз в успокаивающей обстановке. Столик был стоячий, потому что хозяева кофеен не любили выгнутые кресла для трилов, но мне на этот мелкий технологический расизм плевать с высокой колокольни.
– А вы кто? – спросила Ванн у трила, пришедшего вместе с Тони.
– Тайла Гивенс, – ответила она прежде, чем я успел подать голос. – Я соседка Тони и Криса. Тони сказал, что мы заглянем сюда по пути в кино.
Ванн посмотрела на меня, явно чтобы проверить, как я отнесусь к присутствию Тайлы при нашем разговоре. В ответ я чуть шевельнул плечом, тем самым совершенно очевидно транслируя мысль «мне все равно».
– У нас конфиденциальный разговор, – Ванн снова повернулась к Тайле, – поэтому прошу вас никому о нем не рассказывать.
– Если хотите, я могу отключить слух, – предложила Тайла. – Я так частенько делаю, когда Тони рядом.
– Ну, зачем так! – воскликнул он.
– Не нужно, – улыбнулась Ванн. – Просто никому не рассказывайте.
– Вообще-то, Тони – мой пациент, – сообщила Тайла. – Я буду считать это врачебной тайной.
– Итак, – обратилась Ванн к Тони, – что же это за дерьмо, в которое мы не поверим?
– Крис, ты просил меня поискать код, отключающий сознание интегратора, – сказал Тони.
– Да, – подтвердил я. – Ты нашел его?
– Нет. Как я и говорил тебе, интегратор должен оставаться в сознании, чтобы помогать клиенту, – так оно и есть. Но эта программа реально может делать вещи гораздо более жуткие. Она лишает интегратора свободной воли. А потом стирает его память.
– Объясните, – попросила Ванн, внезапно ставшая очень внимательной.
– Интеграторы остаются в сознании по двум причинам, – начал Тони. – Во-первых, это их тела, и они должны иметь возможность запретить клиенту выкинуть какую-нибудь дурость, как, например, ввязаться в драку или выпрыгнуть из самолета без парашюта. Во-вторых, интегрирование ведь никогда не бывает стопроцентным, правильно? Нейронная сеть передает желания клиента в мозг интегратора. Мозг обрабатывает их, двигает тело, заставляя его делать то, что хочет клиент. Но иногда сигнал недостаточно сильный, и интегратору нужно вмешаться.
– Интегратору приходится считывать намерение клиента, чтобы помочь, – добавила Ванн, и я неожиданно осознал, что Тони ничего не знает о ее интеграторском прошлом.
– Точно, – подтвердил он. – Поэтому отключать сознание интегратора не только не этично, но еще и противоречит главной цели интегрирования, которая заключается в создании у клиента иллюзии обладания полноценным человеческим телом. Телу интегратора с отключенным сознанием будет трудно даже ходить, и вообще все его движения будут замедленными и неуклюжими.
– Но кто-то нашел способ это исправить, – сказала Ванн.
– Похоже на то.
– Как?
– Этот код воздействует на проприоцепцию, или, попросту говоря, на мышечные чувства, – объяснил Тони. – В результате у интегратора возникает ощущение, что он не воспринимает собственное тело.
– То есть код парализует их, – сказала Тайла, очевидно так и не отключившая слух.
– Нет, – ответил Тони. – В том-то вся подлянка. Интегратора нельзя парализовать, иначе клиент не сможет использовать тело. Но можно отнять у интегратора все ощущения собственного тела и в то же время оставить телу способность воспринимать сигналы. То есть интегратор заперт в своем теле, а оно пляшет под чужую дудку.
– Получается, у интегратора синдром клетки, – заметил я.
– Точно! – воскликнул Тони. – Он становится хаденом. Но, в отличие от нас, – он обвел рукой нас троих, включая Ванн, – с полностью исправным телом!
– Но если интегратор в клетке, тело ведь не сможет ходить, – сказал я. – А ты же сам говорил, что он должен помогать.
– А тут еще одна подлянка. Код не только загоняет интегратора в клетку, но и заставляет его мозг думать, будто сигнал от клиента также является его собственным сигналом. Таким образом, когда клиент говорит: «Подними руку», тело слышит это и от клиента, и от интегратора. И поднимает руку. Или ногу. Или жует.
– Или прыгает без парашюта, – добавила Ванн.
– Или прыгает, – подтвердил Тони.
– Вы сказали, что код еще и стирает память, – напомнила Ванн.
– Ну да. Хотя, возможно, не совсем правильно говорить, что стирает. Код просто не дает мозгу интегратора переводить кратковременную память в долговременную. Как только клиент отключается, все воспоминания об общении с ним из мозга бесследно исчезают.
– Так и получается провал во времени, – сказал я.
– Но не для клиента, – уточнила Ванн.
– Наверное, нет, – сказал Тони. – Если мозг клиента работает нормально, память тоже запишется нормально.
Читать бесплатно другие книги:
