Уэллс. Горький ветер Даль Дмитрий

Глава 31. Допрос невидимки

Это уже стало доброй традицией – раз в несколько дней наносить визиты в Скотленд-Ярд. На этот раз мы поехали на машине инспектора. Вертокрыла я отпустил, поскольку не собирался путешествовать в этот день. Леопольд заверил, что обратно нас доставит их шофер. И это уже внушало определенную надежду. По крайней мере, мы теперь знали, что нас не арестовывают. Глупо сообщать арестанту, что его скоро привезут назад домой.

В Скотленд-Ярде нас сразу же провели в допросную комнату, которую тут же заперли. Я уже начал было думать, что обещание отвезти домой было своеобразной ловушкой, чтобы усыпить нашу бдительность и без сопротивления сопроводить в тюремную крепость. Я вспомнил про Флумена, который проявлял признаки беспокойства в связи с моим бездействием. Если в первые дни моего пребывания в Лондоне Уэллс был для меня не более чем очередным заданием, то теперь он стал не просто другом, но краеугольным камнем моего сегодняшнего существования. Я видел человека, ради которого стоило жить и творить. Человека, который своими идеями и творениями способен изменить мир, сделать его лучше, исправить системные ошибки, накопленные за годы хаотичного развития человечества. И теперь тяготился сотрудничеством с Флуменом, но я не знал, как сбросить с себя эти рабские оковы. Я был уверен: если Флумен почувствует, что я отрекся от работы и теперь служу другой идее, он приложит все усилия, чтобы раздавить меня, а вместе со мной и Уэллса. Я шел по очень тонкой веревочке над ошеломительной глубины пропастью. Мне не нравилась судьба канатоходца, поэтому я должен был во что бы то ни стало разорвать отношения с Флуменом. Но я пока не видел, как это сделать.

Все то время, что я в тревоге не мог найти себе места и шагами мерил комнату, Уэллс сохранял хладнокровие. Он сел за стол, положил руки на столешницу и неподвижно уставился в стену. Сначала я не обращал на него внимания, но потом его неподвижность и внешнее равнодушие задели меня. Я остановился и постарался взять себя в руки. В этот момент дверь допросной заскрежетала замком, распахнулась, и вошел Леопольд Муар, решительный, собранный, с прилизанными волосами.

Он подошел к столу, остановился, облокотился на него руками и уставился на Уэллса.

– Я не знаю, уважаемый господин Уэллс, что вы сделали с бывшим инспектором Чарльзом Строссом, но мы пребываем в сильном замешательстве, поскольку не можем связать концы с концами.

Леопольд умолк, подбирая слова. Гэрберт резко и властно сказал:

– Сядьте!

Муар неожиданно послушался, отодвинул стул и сел.

– Что произошло? Излагайте внятно. И помните, что вы порушили мои планы на сегодняшний день.

– Мы столкнулись с трудностями в связи с делом человека-невидимки. У нас нет никаких прямых улик его причастности к ограблению Лондонского банка и другим мелким преступлениям. Косвенных улик хоть отбавляй. Прямых нет. К тому же Чарльз не дает чистосердечного признания. В день задержания он действовал агрессивно, сопротивлялся, вел себя так, словно в него сам дьявол вселился. Мы сделали предположение, что он под какими-то наркотиками, но анализ крови не выявил присутствия посторонних препаратов. Тогда он грозился нас уничтожить, сжечь, утопить на дне Темзы. Коллеги, что знали Стросса лично, после очной ставки заявили, что не знакомы с этим человеком. Голос Чарльза, внешность, ну если можно так сказать о выкупанном в краске человеке-невидимке, Чарльза, но поведение другого человека, совершенно противоположного по всем поведенческим моделям. Однако на следующий день мы обнаружили кардинально другое поведение. Чарльз Стросс очнулся, стал вести себя как в старые добрые времена. Он искренне недоумевал, почему оказался весь вымазан красной краской и почему его держат в клетке. На новом допросе он отрицал свое участие в ограблении Лондонского банка и других преступлениях. Мало этого, он утверждал, что живет в дне, следующем за поимкой подозреваемого в преступлениях Потрошителя, этого оборотня-медведя. Время между сражением с оборотнем и его арестом словно кто-то аккуратно удалил хирургическим скальпелем. Мы думали, что он играет роль, прячется таким образом за маской от правосудия. Но два независимых криминальных психиатра дали заключения, что он искренен в своих утверждениях. Мы пребываем в растерянности. Не знаем, как действовать дальше. Доводить дело до суда? Но оно рассыплется как карточный домик. Освобождать невидимку? Но мы знаем, что это он преступник, а стало быть, на свободе он продолжит свою преступную деятельность.

– И вы обращаетесь ко мне, зачем? – спросил Уэллс.

– Чтобы вы разгадали тайну его преображения. Вернее, постарались разгадать эту тайну. Нам нужно понимать, как действовать дальше. Согласитесь: человек-невидимка не совсем обыкновенный преступник, чтобы с ним действовать привычными методами.

– Вам требуется мое экспертное мнение? – переспросил Гэрберт.

– Не скрою, оно будет решающим в судьбе Чарльза Стросса. Если мы не сможем доказать, что он преступник, а вы дадите заключение, что он опасен и совершил все преступления, в которых его подозревают, то мы определим его в Бедлам, где он пробудет либо до полного своего излечения, либо до конца дней своих.

– Значит, вы хотите переложить ответственность на меня. Ведите сюда Стросса, – распорядился Уэллс.

Леопольд чинно поднялся из-за стола, подошел к двери и три раза постучал костяшками пальцев. Дверь незамедлительно распахнулась, и два констебля ввели в комнату Чарльза Стросса.

Он был одет в коричневый простой костюм из дешевой ткани, белую рубашку с коричневым галстуком. Руки в перчатках были скреплены за спиной массивными наручниками – дарби. Но самое интересное возвышалось над плечами – красная голова со слипшимися от краски встопорщенными волосами. Только белые провалы глаз выделялись на красном фоне, отчего создавалось ощущение, что к нам в допросную привели самого дьявола.

– Добрый день, господин Уэллс. Рад видеть вас. Надеюсь, вы сможете исправить это странное недоразумение. У меня, кстати, кончились ваши пилюли временной видимости. Не могли бы вы снабдить меня очередной порцией лекарства, чтобы эти славные люди не обливали меня каждое утро краской? Поверьте, это очень неприятная процедура, после которой у меня ужасно сохнет кожа, краска трескается, и я превращаюсь в какую-то пустыню Сахару.

За торопливой речью Стросса скрывалась его растерянность и страх от непонимания событий, которые разворачивались вокруг него.

– Снимите с него наручники, – попросил Гэрберт.

Я насторожился. Я еще помнил, как мне пришлось ловить мальчишку, которого Чарльз швырнул в меня, а потом бегать за невидимкой по этажам доходного дома. Если он сейчас выкинет какой-нибудь фокус, я должен быть настороже. Хотя куда он может деться из надежно охраняемого Скотленд-Ярда, где полицейские на каждом шагу? Даже если он сумеет ввести в бессознательное состояние всех в этой комнате, то дальше коридора этого этажа не уйдет.

Леопольд кивнул, один из констеблей сделал шаг, достал ключ и расстегнул наручники. Стросс стянул с рук перчатки, бросил их на стол и стал растирать онемевшие запястья.

– Я не понимаю, Гэрберт, что я делаю здесь. И почему меня, полицейского, охраняют как какого-то преступника. Мне все это непонятно и, честно скажу, обидно.

– Мы попробуем разобраться в этом, Чарльз. Могу вас заверить, что мы сделаем все по справедливости. Поэтому соберитесь, нам предстоит долгое путешествие по волнам вашей памяти, – Уэллс говорил ровным спокойным тоном, стараясь лишний раз не нервировать Стросса.

– Хорошо. Ладно, – согласился Чарльз и сел за стол. Констебли тут же встали у него за спиной, чтобы вмешаться в случае агрессивности человека-невидимки.

Леопольд Муар сел во главе стола. Я же предпочел стоять возле стены в отдалении от всех, чтобы независимым наблюдателем составить свое мнение.

Неожиданно Стросс посмотрел на меня и спросил:

– Медведь выжил? Удалось его захватить?

– Он погиб, – ответил я.

– Жаль, – сказал Стросс и тут же потерял всякий интерес к этой теме и моей персоне.

Начался допрос. Вернее, это было сольное выступление Гэрберта Уэллса. Он задавал вопросы, на которые Чарльз неохотно, но отвечал, проявляя время от времени признаки беспокойства. Он ерзал на месте, потирал запястья, чесал голову, словно там его беспокоили насекомые, да раскачивался на стуле.

– Скажите, Чарльз, откуда вам стало известно об оборотне? И почему вы решили, что он и есть Потрошитель?

– Как вы понимаете, убийства наделали большой шум, поэтому все уличные осведомители были настороже, смотрели в оба да крутили на ус. В общем, один из них передал, что в районе «Ржавых ключей» был замечен очень подозрительный тип. Я отправил на разведку двух констеблей в штатском. Они принесли информацию, что тип и правда есть, и ведет себя подозрительно. Днями не высовывает нос из дома. Ночами же уходит на прогулку.

– Что же так заинтересовало вашего осведомителя? Чем объект его насторожил? – спросил Уэллс.

– Образом жизни. И еще тем, что от него постоянно пахло псиной, но он в то же время не держал дома собаку. Иначе бы квартирная хозяйка вышвырнула его на улицу.

– Любопытно. Дальше.

– Констебли доложили, что объект и правда вел странный образ жизни. Непонятно, где работает, зато много гуляет по ночам. Я принял решение проследить за ним ночью. Для этого были организованы три патруля в связке – констебль в штатском и местный осведомитель. Нам удалось установить факт оборотничества. Что удивительно, поскольку до того момента оборотни скорее проходили по разряду мифов и городских легенд.

– Что вы сделали, когда узнали, что ваш подозреваемый – оборотень? – спросил Уэллс.

– Констебль и осведомитель бежали с места преображения. Постыдный поступок, – нахмурился Стросс.

– Вы бы так не поступили? – уточнил Гэрберт.

– Я бы покривил душой, сказав, что нет, никогда. Но если вспомнить, что именно я сошелся в схватке с медведем, то все не так просто. Первая встреча с оборотнем могла меня и шокировать, и заставить позорно отступить.

– Почему вы решили, что оборотень и есть Потрошитель? – продолжал допрос Уэллс.

– Потому что наши люди оставили его в том месте, где спустя сутки был найден обезображенный труп женщины. Согласитесь, не бывает таких совпадений. Это просто немыслимо.

– И что было дальше?

Я сначала не понимал, почему Уэллс все расспрашивает Стросса о Потрошителе и оборотне. Ведь мы здесь по другой причине. Нам нужно понять, правда ли человек-невидимка ограбил Лондонский банк и что его толкнуло на это преступление. Но с каждым новым вопросом для меня раскрывался замысел Гэрберта. Он опутывал Стросса словами, пытаясь разобраться в его миропонимании. И ведь причина преображения инспектора Скотленд-Ярда в преступника лежала в последнем расследовании и в том, что случилось сразу после схватки с медведем.

– Когда стало известно про новое тело, я принял решение о задержании оборотня. А дальше вы все знаете. Ваш человек присутствовал при этом, – Чарльз показал рукой на меня.

– Да, я знаю. Но я не понимаю, что было после того, как вы свалились с крыши. Оборотень погиб, но вы каким-то чудом выжили, – сказал Уэллс.

– А потом я очнулся здесь, в камере, в красной краске. И я не понимаю, почему меня арестовали? По какому такому обвинению? – возмутился Стросс.

– Вы считаете, вас не за что задерживать? – спросил Гэрберт.

– Если за честную и самоотверженную службу надлежит бросать в тюрьму, то да, я заслужил это, – с вызовом заявил Чарльз.

Уэллс откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Некоторое время он сохранял молчание, размышляя о чем-то. Леопольд хотел было вмешаться, но я сделал шаг в сторону стола и поднял палец к губам, призывая его не тревожить мыслителя.

Наконец Уэллс открыл глаза и посмотрел на старшего инспектора.

– У меня есть к вам предложение. Если вы будете согласны, я предлагаю провести небольшой эксперимент, только прошу серьезно отнестись к этому и быть настороже. Это уже касается вас, господа.

Гэрберт обратился к констеблям. Те сразу же вытянулись в струну, хотя и до этого стояли по стойке «смирно». Я даже не подозревал, что нет предела совершенства в выправке.

– Слушаю вас, – насторожился Леопольд.

– Я задействую один из своих приборов, чтобы увеличить скорость течения индивидуального времени. Это позволит нам немного посмотреть в будущее. Я вместе с Чарльзом Строссом запущу Ускоритель, а потом остановлю его. Посмотрим за цикличностью изменения в поведении Чарльза. У меня есть одна мысль. Хотелось бы получить ее подтверждение.

– Пожалуй, я согласен с этим, – подумав, дал добро Леопольд.

– Тогда я попрошу вновь надеть наручники на Стросса. Только закрепить их спереди, так, чтобы он мог держать руки на столе. Для безопасности его и всех окружающих. Не переживайте, Чарльз, и поверьте, это необходимо, – сказал Уэллс.

– Если это позволит разобраться в ситуации, то я согласен, – Стросс выглядел невозмутимым, но я догадывался, какие бурные процессы протекают в его душе. Он прямо кипел изнутри, так что требование Гэрберта о наручниках было вполне обоснованно.

Констебль защелкнул наручники. Уэллс взял руку Чарльза, другой взял Ускоритель и запустил его.

В считаные секунды фигуры Гэрберта и Стросса расплылись в смазанные пятна, которые дрожали, словно от невидимой вибрации, но в то же время оставались на месте. Леопольд смотрел на эту картину с удивлением, но достойным джентльмена хладнокровием. В то время как констебли не могли скрыть своего испуга. Хорошо, что не сбежали из допросной, показав, что недостойны носить мундиры лондонских полицейских.

Внезапно фигура Стросса задергалась в стороны, пытаясь вырваться из хватки Уэллса. Гэрберт тут же остановил Ускоритель, и Чарльз все-таки вырвался. Он смазался в сторону стены, опрокинув стул, и уже возле стены замедлился, вернувшись к привычному течению времени. Констебли тут же бросились к Строссу. Я увидел, что из ускорения вышел другой человек, тот самый человек-невидимка, в дом которого я вошел на задержание. Он рычал и бился в наручниках, точно пойманный в сети дикий зверь. Он ударил сложенными в замок руками одного констебля в живот, второго припечатал в лицо. Но первый констебль сориентировался в происходящем, выхватил дубинку и успокоил невидимку ударом по голове. Стросс упал. Констебли его тут же подхватили и вздернули на ноги.

– В камеру его! В камеру! – распорядился Леопольд.

Констеблей дважды упрашивать не пришлось. Они выволокли Стросса из допросной. Уэллс с жалостью проводил Чарльза взглядом.

– И что вы на это скажете? – спросил негодующий Леопольд Муар.

– Чарльз Стросс не виноват в выдвинутых против него обвинениях. Он не грабил банк и не совершал ничего противоправного. Кроме разве что помочился в неположенном месте, находясь в подпитии. Но за это я ручаться не могу, – невозмутимо заявил Уэллс.

– Что?!! – взревел старший инспектор.

– Успокойтесь, господин Муар. Возьмите себя в руки. Сейчас я все объясню. У меня сразу появилась определенная версия, которая могла бы объяснить все события. Но я должен был ее проверить. А для этого мне требовалось понаблюдать за Строссом в течение минимум двух-трех дней. Но у нас не было такого времени, поэтому я воспользовался Ускорителем, и моя гипотеза подтвердилась.

– Слушаю вас. Что это за гипотеза?

Я, как и старший инспектор, сгорал от нетерпения и ненавидел в этот момент Гэрберта за то, что он театрально затягивал сцену разъяснения.

– Чарльз Стросс и человек, ограбивший банк и совершивший все те преступления, что ему приписывают, два разных человека, но каким-то образом живущие в одном теле. Первый не помнит, что делал второй. Второй, быть может, знает, что делал первый.

– Первый, второй? Совсем меня запутали!

– Первый – Стросс. Он ни о чем не догадывается. Второй – грабитель. Думаю, что он владеет памятью Стросса, потому что сидит невидимым наблюдателем в его мозгу.

– Вы говорите о синдроме Стивенсона? – спросил я.

– Именно так. Если помните, то это первый задокументированный случай в психиатрической практике. Господин Роберт Льюис Стивенсон утверждал, что в его теле живут мистер Джекил и доктор Хайд. Один – добропорядочный гражданин, второй – исчадие ада. Стивенсон же наблюдал за ними, изредка контролировал свое тело, но в конце концов эти две личности полностью поглотили его и растворили.

– Я что-то такое припоминаю, – сказал Леопольд, задумавшись.

Я прямо-таки видел, как он, словно перемазанный сажей кочегар, раскапывает лопатой ворох ненужных воспоминаний и знаний с целью докопаться до истины.

– Громкое дело было несколько лет назад, – сказал Уэллс. – В нашем случае мы также имеем дело с синдромом Стивенсона. Чарльз Стросс невиновен, но этого нельзя сказать о втором человеке, что живет в его теле.

– Как вы считаете, он всегда был таким расщепленным? До этого времени он также совершал преступления? – спросил Леопольд.

– Думаю, что нет. Я долго работал со Строссом и не замечал ничего подобного. Предполагаю, что первым спусковым крючком стал его переход в состояние человека-невидимки. А окончательная трансформация произошла после боя с оборотнем и падения с крыши дома. Эта стрессовая ситуация выпустила на волю монстра, преступника, и он смог победить оборотня, выжить, а потом сбежал, чтобы обрести свободу.

– Что нам делать? – кажется, старший инспектор был полностью растерян. С делом подобного толка он никогда не работал, поэтому не знал, что предпринять.

– Понаблюдайте за ним. Постарайтесь установить по часам, что Стросс делал после побега до задержания. Как я понимаю, деньги так и не нашли?

– Нет пока.

– Вот. Это позволит вам установить, где деньги. Пусть все это время психиатры наблюдают за Строссом. А дальше, я думаю, нет другого выхода, кроме перевода его в Бедлам. Если его там вылечат, будет замечательно. Я искренне желаю, чтобы это удалось. Но мое чутье подсказывает мне, что Чарльз Стросс никогда не покинет стен лечебницы.

– Как мы будем контролировать нахождение человека-невидимки в лечебнице? – спросил Леопольд. – Не обливать же его все время краской. Это какой расход бюджета.

– Я дам вам нейтрализатор, который позволит сделать на некоторое время его видимым. А потом покройте его тело татуировками, которые будут всегда видны, в отличие от его тела.

На этом мы попрощались со старшим инспектором. Он сдержал слово, и нас отвезли на Бромли-стрит.

По возвращении домой нас ждала посылка, которую привез нарочный курьер. На посылке значилось имя отправителя – Чарльз Спенсер Чаплин. Штраус распаковал ее. Внутри лежало два новеньких котелка из последней коллекции фирменной марки «ЧАПЛИН» с дарственной карточкой от великого актера.

Глава 32. Схватка теней

Мне было жалко Чарльза Стросса. В сущности, он был хорошим парнем, профессионалом сыскного дела, которому не посчастливилось встретить на своем жизненном пути Гэрберта Уэллса. Быть может, если бы этого не произошло и он никогда не стал бы человеком-невидимкой, то и не открыл бы в себе синдром Стивенсона, который навсегда изменил его жизнь. Судьба – коварная злодейка, она играет людьми, как безвольными куклами, которые призваны в этот мир, чтобы ее увеселять. Думаю, и моя встреча с Уэллсом была не случайна. Хотелось бы верить, что она не приведет к столь плачевному результату, как бедного Чарльза Стросса.

Гэрберт тоже винил себя в его падении. Он ничего не говорил, но было видно по его потухшим глазам и пропавшему интересу к исследованиям, которые он отложил на несколько дней. Даже к машине времени он не приближался, хотя мне было безумно интересно понаблюдать за этими экспериментами. Уэллс дал мне увольнительную на несколько дней, посоветовал провести их с пользой для общего дела, и если мне нужна «Стрекоза» для моих исследований, то она в полном моем распоряжении. Он только попросил меня больше не плодить песочных людей и другие побочные эффекты научных изысканий.

Я не хотел возвращаться к экспериментам. События последних дней изрядно меня вымотали, к тому же я постоянно размышлял о Флумене, который хранил подозрительное молчание. Жди беды. Поэтому первый день я провел в доме на Бромли-стрит, занимаясь словесными перепалками со Штраусом, который любил поворчать обо всем на свете.

Мы поспорили о молодом поколении, которое, по мнению Штрауса, в подметки не годится его школьным товарищам. Вот тогда были времена, люди, а сейчас так, слякоть весенняя. Я возражал ему, что люди всегда одни и те же, независимо от научно-технического прогресса. Штраус горячился, размахивал руками и негодовал, как будто своими рассуждениями я отбирал у его поколения все заслуженные регалии.

На шум наших споров в кухню заглянул Портос, окинул нас недовольным взглядом, потерся о ножку стола, прошел к подоконнику, разлегся под ним, а через мгновение, когда мы посмотрели на место лежки кота, там была только дождевая лужица, в которой плавала долька лимона.

Привычный к подобным волшебным превращениям, Штраус убрал дольку лимона и вытер лужицу, все это время продолжая меня воспитывать.

После поколенческого спора Штраус завел разговор о пчеловодстве, которым он мечтал заняться после того, как выйдет в отставку. Я возражал ему, что даже если ему и суждено выйти в отставку, то дальше «Стрекозы», где ему уготована почетная пенсия и место на деревенском кладбище, ему ничего не светит.

Не знаю, почему мне так нравилось спорить со Штраусом, но и он, кажется, получал от этого процесса удовольствие. Таким образом мы коротали время, пытались отрешиться от тех тягостных мыслей, что крутились вокруг несчастной судьбы Чарльза Стросса, который, несмотря на то что был невидим, теперь еще к тому же и был обречен провести остаток дней своих в Бедламе.

Время от времени мы отвлекались, пили вкусный цейлонский чай. В это время Штраус рассказывал мне о правильном меде и о том, какие пчелы его дают.

Пару раз к нам заглядывал Уэллс, хмурился, но ничего не говорил. Он делал вид, что ему нужен тростниковый сахар, холодный чай и зачем-то оливковое масло. Вечером мы со Штраусом решили играть в шахматы, но очень скоро углубились в споры о сакральной функции королевы на игровом поле, в образе которой древние индусы зашифровали значение праматери для народов земли. Я настаивал, что королева является шахматным воплощением богини Кали, в то время как Штраус утверждал, что королева – это просто королева, и не стоит заострять на ней внимание.

Разошлись мы поздно вечером, когда в окнах Уэллса уже не горел свет, довольные проведенным временем. Я отправился к себе на Бейкер-стрит. На следующий день у меня были небольшие планы. Я собирался нанести визит Джулио Скольпеари и проведать его физическое состояние. Все-таки не каждый день на дневной свет появляется песочный человек. Это интереснейшее научное явление требовалось тщательно изучить и запротоколировать. Я ожидал, что встречу у Джулио сопротивление, все-таки непривычно да и неприятно быть подопытным кроликом, но я не был готов к тем боевым действиям, свидетелем которых стал.

Все-таки удивительный человек Джулио Скольпеари. Он начинал как подсобный рабочий в ремонтных мастерских, в которых в ту пору собирались и ремонтировались частные конные коляски, а также по специальным заказам восстанавливались городские омнибусы, которые решали транспортные проблемы на улицах Лондона, но вследствие большого количества перевозимых пассажиров быстро приходили в негодность и ломались. Два десятка лет он учился всем особенностям профессии у мастера Огюста, а потом постепенно стал его правой рукой и обучался управлять мастерской. Прошло время, и Джулио выкупил мастерские у своего наставника, когда тот одряхлел, потух взором, перестав интересоваться чем-либо, кроме вечернего пива в соседнем пабе «Бычий хвост», а затем и утреннего пива, поскольку до вечера ждать было долго. Несмотря на то что мастерские больше не принадлежали мастеру Огюсту, Джулио продолжал заботиться о нем, выплачивал ему пожизненную ренту, а в пабе «Бычий хвост» мастер Огюст имел неограниченный кредит, который полностью покрывался благодарным учеником. Когда мастер Огюст умер на девяностом году жизни, в мастерских уже вовсю ремонтировались автомобили, собирались по частным заказам различные механизмы и детали для таких безумцев, как я и Уэллс.

Я отправился в мастерские Джулио Скольпеари, решив, что утром я могу застать его только там.

Подъезжая к мастерским, я услышал грохот, который раздавался где-то в районе ремонтных ангаров. Мне почудилось, что это подъехали грузовые вагоны с металлическим ломом и неутомимые грузчики разгружают их, но откуда здесь взяться железной дороге, да к тому же с трезвыми грузчиками, не страдающими от голода и тремора рук? Я прислушался, и грохот расслоился на несколько десятков звуковых дорожек, записанных каждая в отдельной звуковой бороздке граммофонной пластинки. Похоже, возле мастерских кипела заварушка, одна из тех бандитских разборок, о которых с придыханием рассказывали в пабах подвыпившие работяги, а полиция всегда приезжала к завершению стрельбы. Очень хотелось повернуть назад и утопить педаль газа до упора, чтобы уличная война не нагнала меня волной. Но я все-таки с собой справился и решил подъехать поближе, посмотреть, что там происходит. На всякий случай я притормозил, чтобы достать револьвер, который положил себе на колени. Не знаю уж, почему я так поступил. Ведь участвовать в чужих разборках я совсем не собирался. Но одного револьвера мне было мало, и я достал заморозчик, который лег рядом. Теперь в случае необходимости я мог стрелять с двух рук.

Я сразу оценил расстановку сил на игровой карте, стоило мне только свернуть к ремонтным ангарам. Мастерские Джулио Скольпеари были осаждены вооруженными людьми. Прибыли они на трех грузовых автомобилях, которые теперь служили им укрытием и огневыми точками. Люди Скольпеари закрылись в ангарах, откуда через окна и двери вели ответный огонь. Кто бы ни напал на Джулио, они не спешили штурмовать укрепления, заняв выжидательную позицию. Долго в окопах они не просидят. На полноценную блокаду им не хватит ни времени, ни сил. Нападавшие были в коричневых твидовых пальто, из-под которых выглядывали твидовые пиджаки, черные ботинки на высокой подошве, головы их прикрывали кепки-восьмиклинки. Вооружены они были револьверами, из которых хаотично палили в сторону ангаров, не сильно прицеливаясь и не жалея патронов, которых у них было в избытке. Из грузовиков на землю сбросили несколько ящиков с патронами, и бойцы время от времени подбегали к ним, чтобы перезарядить оружие, да распихивали бумажные пачки с боеприпасами по карманам.

Если я правильно все понял, то кто-то решил прощупать Джулио Скольпеари на предмет слабых мест. Этот кто-то был явно из его конкурентов, которым не нравилось высокое положение Хозяина теней, вот он и решил укоротить ему полномочия. Налицо чистой воды бандитская разборка, влезать в которую мне не было никакого интереса.

Я уже хотел уезжать, когда полог одного из грузовиков откинулся. Я увидел картечницу Гатлинга, возле которой крутились двое бойцов. Один что-то подносил, второй поудобнее устраивался возле орудия. Вот он закрутил ручку, картечница завращалась стволами и разразилась очередями. Пули застучали по стенкам ангара, пробивая в них дыры. Если у нападавших хватит патронов, то они превратят мастерские Скольпеари в дуршлаг.

Первая кассета с патронами закончилась, и боец тут же ее поменял, пока стрелок зачем-то дул на руки в перчатках с обрезанными пальцами. Через минуту картечница снова заработала, а под ее прикрытием к ангарам побежали бойцы с твердыми намерениями их штурмовать. Обороняющихся настолько сильно прижали, что они не могли показать носа на улицу, чтобы отбить атаку. Того и гляди нападавшие захватят ангары, и тогда Джулио Скольпеари будет разбит. Мне очень не понравилась подобная перспектива, тем более Джулио был моим экспериментом. Я бы хотел сначала изучить песочного человека, понаблюдать его во всех проявлениях, задокументировать все должным образом, а уж потом пусть он лезет под пули, развязывает бандитские войны, рискует своей жизнью как его душе угодно.

Я должен был как-то помочь осажденным. Если Скольпеари внутри, то я бы спас его от шальной пули. В этот момент я очень пожалел о том, что Уэллс не поделился со мной Ускорителем темпа жизни. Перейдя в ускоренный режим, я мог бы в одиночку перебить всех атакующих, не пролив ни одной унции своей крови. Сейчас же мое вмешательство в бой выглядело утопичным. Что я мог в одиночку сделать, чтобы спасти Джулио?

Бандиты уже добрались до стен ангара, потеряв по дороге трех человек. Одного задела шальной пулей своя же картечница. Второй получил пулю в грудь в тот момент, когда бойцы меняли в картечнице кассету с патронами. А третьего срезал из винтовки человек Скольпеари. Он неосторожно высунулся из окна, успел убить врага, но тут же получил пулю в грудь и, выронив винтовку на улицу, повис в оконном проеме.

Единственное, что мешало осажденным отбить атаку, это картечница, которая подавляла огнем любое их сопротивление. Нужно вывести ее из строя, а еще лучше захватить и перенести огонь на атакующих, и это может решить исход сражения.

Но это хорошо сказать, а исполнить трудно. Я находился в тридцати ярдах от грузовика с картечницей. Между нами стоял автомобиль «Ровер», за которым прятались двое бандитов, палящих по ангару, и открытое пространство, простреливаемое со всех сторон. Надо было добраться до грузовика незамеченным, устранив бандитов у машины. И все сделать бесшумно, чтобы самому не стать целью.

Все были так увлечены сражением, что не обращали на меня никакого внимания. Подумаешь, еще одна машина. Много их тут сейчас собралось.

Я открыл дверцу и аккуратно, стараясь не привлечь внимания, выбрался наружу. Пригнувшись, я выглянул из-за кузова. Никто меня не замечал. Все были увлечены своим делом. Бандиты возле черного «Ровера» могли меня увидеть, стоило только хотя бы одному озаботиться перезарядкой револьвера. Тогда он сядет возле машины спиной к полю боя, и будет смотреть в мою сторону. Я решил рискнуть. В правой руке – револьвер, в левой – заморозчик. Я побежал к «Роверу», низко пригибаясь, чтобы не словить случайную пулю и не попасться никому на глаза.

Я был уже почти у цели, когда у одного из бандитов закончились патроны. Как я и предполагал, он сел за машину, прислонившись к ней спиной и, откинув барабан револьвера, вытряхнул стреляные гильзы на землю. Он уже шарил левой рукой в кармане, когда поднял глаза и увидел меня.

Я бежал к ним, оставалось всего каких-то несколько ярдов. Бандит ничего не мог мне сделать. Он был беспатронным, но мог привлечь внимание своего напарника, и тот с радостью нашпигует меня пулями. Я не колебался ни секунды. Я вскинул заморозчик и выстрелил. Вокруг меня мгновенно похолодало, а человек возле машины превратился в ледяную статую с отведенной правой рукой с револьвером, и левой, навечно застывшей в кармане пальто. Прекрасная художественная работа, достойная быть выставленной в Лондонской национальной галерее.

Я не успел насладиться своим творчеством, когда второй бандит увидел, что произошло с напарником. Мы выстрелили практически одновременно, и все же я был первее и попал ему в живот. Сам же почувствовал, как пуля пролетела в нескольких дюймах от моего лица. Бандит выронил револьвер и сполз по автомобилю на землю.

Я добежал до «Ровера» и присел за ним, чтобы перевести дыхание. Остался последний рывок, и я буду возле грузовика. Я выглянул из-за машины. Никто не заметил моего появления. Бандиты возле картечницы были увлечены расстрелом ангара и не обращали внимания на свои тылы. Тем лучше, я накажу их за такую самонадеянность.

Я стянул с застреленного бандита пальто и кепку. Раздевать мертвеца – сомнительное удовольствие. Я отбросил в сторону свой котелок, надел кепку и влез в пальто. Теперь хотя бы в первое мгновение я буду похож на одного из атакующих. По крайней мере, если стрелки у картечницы обернутся, они увидят своего и хотя бы на пару минут засомневаются, а мне большего и не надо. Я успею их устранить.

До грузовика я добрался быстро. Никто меня не увидел даже тогда, когда я забирался в кузов. Только когда я уже был внутри, возле ящиков с кассетами патронов для картечницы, бандиты почувствовали мое присутствие. Но было поздно. Одного я заморозил, второго пристрелил и завладел картечницей. Маленькая победа на фоне тех поражений, что одно за другим несли Джулио Скольпеари и его люди.

Атакующие не смогли взломать замок, поэтому раскладывали на земле динамитные шашки, намереваясь взорвать ворота. В этот момент я закрутил ручку картечницы, перенеся огонь на атакующих. Я срезал нескольких человек возле динамитных шашек. Они не успели их поджечь. Но надо было быть осторожным, чтобы случайной пулей не подорвать ворота. Затем я аккуратно зачистил всех бандитов, что стояли возле ангара.

Теперь меня заметили. Бандиты, что засели возле своих машин, перевели огонь на меня. Пули застучали по борту грузовика в опасной близости от меня. Я выпустил ручку картечницы и распластался по полу, чтобы не получить пулю. Но я дал осажденным короткую передышку и возможность перейти от обороны к атаке. Двери ангара открылись, и на улицу выплеснулась людская волна, вооруженная винтовками и револьверами. Они бросились в наступление, а вслед за ними из ангара появился песчаный смерч.

Я выглянул из-за картечницы.

Джулио Скольпеари решил лично принять участие в бою.

Песочный человек – ужасная сила, к появлению которой никто из бандитов не был готов. У них, может, и был шанс отбить атаку людей Скольпеари и все-таки завладеть ангаром, но песчаный смерч, налетевший внезапно, посеял в них страх. А когда смерч преобразился в человека, которого они пришли убивать, бандиты обратились в бегство. И никто не мог обвинить их в трусости, поскольку даже самый отважный герой спасовал бы при таком раскладе.

Бой закончился в считаные минуты. Нападавшие, кто успел, запрыгнули в машины и ударили по газам, но многие из них остались на поле боя.

Я медленно выбрался из кузова грузовика, отряхнул штаны и пиджак и снял с себя чужое пальто, в котором меня бы сейчас могли без зазрения совести прикончить, приняв за врага. Я чувствовал, как сердце бешено колотится, а руки вспотели от нервического возбуждения, но я не хотел признаваться себе в том, что готов провалиться сквозь землю, чтобы ни с кем не разговаривать, никого не видеть. У меня начался откат, который всегда бывает после того, как эмоции и чувства раскаляются до предела.

Меня окружили люди Скольпеари, а через несколько минут подошел сам Джулио.

– Вот уж кого я не ожидал сегодня видеть у себя в гостях, так это тебя, Николас. Какими судьбами ты у нас оказался?

– Решил осведомиться о твоем здоровье, – тихо произнес я, чувствуя на себе десятки взглядов, в которых были смешаны любопытство, отчуждение и вражда. Бандиты ждали только команды своего предводителя, чтобы решить мою судьбу.

– Мое здоровье – отменное. Чего не скажешь о моих врагах, – Джулио бросил красноречивый взгляд на мертвецов, лежащих на мостовой.

– Тогда я, пожалуй, поеду.

– Это ты стрелял из картечницы, Николас? – спросил Джулио.

– Я.

– В таком случае приношу свою благодарность. Ты переломил ситуацию. Пойдем ко мне в кабинет, нам есть что обсудить.

Я почувствовал злой взгляд и повернулся. Это был Блекфут, но он тут же сделал вид, что ему безразличен наш разговор.

– Приберитесь на улице, – приказал Джулио и направился к ангару.

Глава 33. Моро ищет союзников

– Он был у меня два дня назад. Пришел такой весь важный. В черном плаще в пол, в огромном капюшоне. Я никогда не видел таких капюшонов. Черт, да я никогда и не думал до того момента, что существуют такие капюшоны. Кому пришло бы в голову их шить? Это же, дрянь такая, не капюшон, а чехол для слоновьей задницы, – в ладони Джулио подрагивал стакан с виски и двумя кубиками льда, которые смешно стукались о стенки стакана.

Его рука расплывалась, затем фокусировалась и снова расплывалась. Он никак не мог прийти в себя после отгремевшего боя. Я видел, каким он был в сражении, и теперь не мог отделаться от этого воспоминания. Я видел, что создал чудовище, способное в мгновение уничтожить десятки людей. И хорошо, что это чудовище пока находилось на нашей стороне, хотя есть ли тут чья-либо сторона? И главное, что все может перемениться. У меня не было оснований доверять Скольпеари. Сегодня он наш союзник. Завтра же может стать врагом.

– Я не хотел его принимать. Только определенный круг людей я принимаю в мастерских. Остальные деловые вопросы я решаю в «Ржавых ключах», но что-то заставило меня изменить решение. Вероятно, все дело в капюшоне. Уж очень меня интересовало, что за кочан капусты он таскает под ним.

Джулио осушил стакан виски, потянулся за бутылкой и налил себе еще.

– Я потом дважды пожалел о своем решении, когда эта тварь стянула капюшон. У него было две головы, которые к тому же были дурно воспитаны и сквернословили. Правда, сквернословила только одна голова.

– К вам приходил Айэртон и Монтгомери Никольби? – удивился я.

– О! Смотрю, этот урод и вам знаком. Тогда, я думаю, вы разделите мои чувства. Я хотел пристрелить его уже через минуту после начала разговора. Рука так и тянулась к «смит-вессону». Сперва дырку в голову одному, потом другому. Но сдержался. Как же тяжело мне это далось!

Джулио выпил виски и снова потянулся за бутылкой, когда вспомнил обо мне, поднял бутылку, потряс ею в воздухе и предложил:

– Будешь?

Я отказался. Он пожал плечами, из которых выросли над головой два шипа и тут же опали.

– Отлично, – он налил себе и снова выпил.

Было видно, что он искал успокоения в бутылке, только он пил виски будто воду.

– И зачем к вам приходил Двуглавый?

– О! Хорошо вы его назвали. Точно Двуглавый. Он приходил как посол от некоего профессора Моро. Я никогда не слышал об этом человеке, но по моей просьбе навели справки, и оказалось, что это весьма уважаемая личность в научных кругах. Впрочем, профессор давно удалился от дел, переехал в какую-то глухомань и стал жить отшельником. Мне сказали, что он выращивает пчел и ничем больше не интересуется. Но, как я понял из рассказа Двуглавого, мои информаторы сильно ошибались. Профессор Моро сделал мне деловое предложение, которое я с негодованием отверг. Какая-то чернильная крыса осмеливается мне диктовать свои условия!

Дверь в кабинет открылась, и вошел Блекфут. Увидев меня, он недовольно поморщился, но быстро справился с эмоциями и обратился к Джулио:

– Послания Хозяевам отправлены. Через два часа объявлен общий сбор в «Ржавых ключах».

– Как думаешь, придут все? – спросил Джулио, с интересом изучая содержимое своего стакана, словно он в виски уронил золотую песчинку и теперь пытается ее найти.

– Если предположить, а я думаю, мы не ошибемся, что мистер Никольби приходил ко всем Хозяевам с известным вам предложением…

Блекфут бросил на меня недовольный красноречивый взгляд – лишний человек, нечего место здесь занимать и серьезным людям мешать обсуждать дела, – но я сделал суровое лицо и отвернулся. Меня таким не проймешь.

– …То, думаю, придут в лучшем случае половина Хозяев. Остальные попробуют сыграть свою игру. Тот, кто получит преимущество от союза с этим Моро, сможет стать Королем теней. Ему не нужно будет и снимать свой ржавый ключ с гвоздя.

– Дело говоришь, – оценил Джулио. – Собирай людей. К «Ржавым ключам» заранее отправь пару отрядов. Пусть прочешут окрестные кварталы, займут выгодные места. В случае заварушки будут готовы вступить в бой. Пока я Старый Хозяин, я не отдам «Ржавые ключи» никому.

– Будет сделано, – Блекфут направился к двери, но на пороге остановился и спросил: – Вы понимаете, что Ржавые ключи скоро не будут играть роли? Наше братство, существовавшее столетиями, стоит на грани распада.

– Если я правильно прогнозирую ситуацию, то сейчас на грани распада стоит не только наше братство, но и королевство, и весь мир. Так что если мы будем сохранять единство и решимость, то можем спасти все.

Блекфут вышел.

Джулио сделал глоток виски и пристально посмотрел на меня.

– Двуглавый предложил мне заключить союз и поделился планами профессора по захвату власти в королевстве. В течение этого месяца он планирует начать войну за власть в королевстве. У него своя армия, есть свои механизмы, которые способны причинить массу неприятностей правительству. Сначала я слушал его с усмешкой, как слушает деловой человек безумца, который предлагает с двумя фунтами стерлингов в кошельке купить Лондонскую товарную биржу. Но потом я убедился, что Двуглавый был абсолютно серьезен. Он продемонстрировал мне кое-что из их механизмов, и я понял, что профессор Моро – это неизвестная и непредсказуемая сила, которая способна переписать ход истории, изменить политическую карту мира, да всю нашу привычную жизнь перевернуть с ног на голову.

– Что он вам продемонстрировал? – спросил я, чувствуя, что совсем не жажду услышать ответ.