Ротмистр Гордеев Дашко Дмитрий
Остаток ночи я спал как убитый. Хотя на войне это плохое сравнение. В общем, дрых без сновидений и без задних ног.
Утром после завтрака – крепкий чай с пилёным сахаром, отличный белый хлеб из госпитальной пекарни и тушёное мясо с гречневой кашей, – Обнорский пригласил в свой кабинет. Снова стандартный медицинский осмотр с упором на рефлексы, ибо задействовал любезный Сергей Иваныч в основном инструментарий для их проверки. И по коленке молоточком побил, и перед зрачками его туда-сюда поводил, и по коже в разных щекотных местах поцарапал.
– Что ж, батенька, рефлексы ваши в полном порядке. А память… Голова – предмет тёмный и всё ещё до конца не изученный. Но в вашем случае ретроградная амнезия, скорее всего, связана с падением с лошади, что и привело вас на госпитальную койку.
Обнорский задумчиво теребит очки, нервически почёсывает переносицу. Жду, внимательно смотрю на него в ожидании, что скажет эскулап.
– Можем попробовать лечение регрессивным гипнозом. Ввести вас, господин ротмистр, в состояние гипнотического сна и отправить вас в ваше прошлое, словно на машине времени господина Уэллса.
Они тут что, машину времени изобрели? А! Это же роман какого-то древнего фантаста. Американец, англичанин?.. Не спеши, Лёха-Николя рот раскрывать. Слушай да на ус мотай.
– А поможет?
Я-то своё прошлое помню отлично, вот только это не прошлое моего реципиента штабс-ротмистра Гордеева.
Обнорский неопределённо хмыкает.
– Как повезёт… Но рекомендую возвращение в компанию сослуживцев, к обязанностям службы. А свежего воздуха и физических упражнений на передовой хоть отбавляй.
– Неужели выписываете?
– В остальном, Николай Михалыч, вы совершенно здоровый человек. А события минувшей ночи показали, что на ваше воинское искусство амнезия никак не повлияла.
Это он про бой с демонами, что ли?
– Благодарю за лечение.
– Это наш долг. Пару часов поскучайте, пока мы оформим все необходимые бумаги. Да и ординарец ваш вскоре должен прибыть, чтобы сопроводить вас в часть.
– Сергей Иваныч, а нет ли в госпитале каких газетных подшивок? Может, при чтении что в голове и всплывёт из памяти.
– Должны быть в столовой. «Русское слово», «Харбинский вестник», «Биржевые ведомости», «Русский инвалид».
Отлично. Употребим время с пользой.
Употребил. Во-первых, продираться сквозь дореволюционный алфавит с его «ижицами», «ятями» и «фитами» – то ещё удовольствие. Во вторых, я всё-таки старлей-десантник, а не штабной аналитик, чтобы из разрозненных газетных статей всё на сто процентов понять про этот «дивный новый мир». Но кое-что уяснил.
Здесь демоны существуют повсеместно: баньши и банники, овинники и привидения, русалки и кикиморы, лембои и упыри – в каждой стране свои. Оборотня, вампира, водяного и трёх японских демонов я видел собственными глазами. Вся эта нечисть и нежить составляет около четверти имеющегося населения здешнего мира. И активно принимает участие в его делах.
При этом история если и отличается от истории нашего мира, то в каких-то мелочах. А значит, впереди унизительное поражение от японцев в этой войне. Первая русская революция, Первая мировая война, вторая и третья революции не заставят себя ждать. И я, двадцатипятилетний штабс-ротмистр, если уцелею в этой бойне, встречу их в самом расцвете сил. В тысяча девятьсот четырнадцатом году мне будет всего тридцать пять. Кризис среднего возраста, млять…
Или получится что-то изменить в истории? Попаданец я или кто?
– Вашбродь! Господин штабс-ротмистр! – раздаётся за спиной радостное.
Оборачиваюсь. В дверях столовой сияет как начищенный пятак (и такой же кругленький) рядовой – средних лет мужичок с вычищенным и отутюженным мундиром штабс-ротмистра (моим, выходит) в руках. А мужичок, стало быть, Кузьма Скоробут, мой ординарец, которому тушка моя нынешняя обязана своим спасением.
Встаю навстречу, обнимаю малость ошалевшего мужичка. Он явно не ожидал.
– Вы чегой-то это, вашбродь?
– Врачи сказали, я тебе жизнью обязан.
– Они и не то скажут, трубки клистирные. Обычное дело солдатское: сам погибай, а командира выручай.
– Ну, ты ж не погиб, Кузьма. А потому с меня тебе простава будет.
Улыбается уже от уха и до уха. Только вот почему на него мой амулет почти сразу среагировал? Тоже демоническая сущность?
– А скажи-ка, братец… Ты же не простой мужик, рядовой обученный?
– Так вы ж знаете, вашбродь. Домовой я.
– Ты, Кузьма, не удивляйся, что я спрашиваю об обычных вещах. Меня при падении так приложило тогда, что память почти начисто отшибло. Тут помню, тут не помню… – Не смог удержаться и не вспомнить один из любимых фильмов. – Амнезия называется. Ты уж помоги мне, подскажи, кто у нас в полку кто из офицеров, да в нашем подразделении кто из солдат кто.
– Что, совсем ничего не помните, вашбродь?
Делаю неопределённый жест руками и плечами.
– Дак помогу, чего ж не помочь-то.
С помощью ординарца облачаюсь в мундир. Вбиваю ноги в яловые сапоги. Не берцы, конечно, но так… со скрипом.
Идём с Кузьмой получать документы по выписке и моё невеликое имущество. Последние штрихи – шашка, кобура с наганом на поясе, перчатки. Сердечно прощаюсь с Обнорским. Хороший человек, но лучше не встречаться с ним по его профессиональным обязанностям.
На выходе из госпиталя меня окликает Николов. Даже не знаю, радоваться ли такому вниманию со стороны контрразведчика-особиста.
– Николай Михалыч, приглашаю отобедать в местной харчевне. Отметить, так сказать, выздоровление и возвращение в строй.
Ну и как ему, такому красавцу, откажешь?
Вскидываю руку к козырьку, приветствуя старшего по званию. Он протягивает мне руку в перчатке – пожимаю, не снимая свою.
– С превеликим удовольствием, Сергей Красенович, вот только…
Я оглядываюсь на своего ординарца.
– Там и рядовому место найдётся. В харчевне есть зал и для нижних чинов.
Достаю кошелёк, протягиваю Кузьме трёшку. Надеюсь, достаточно.
По тому, как загорелись глаза моего домового-ординарца, понимаю, что даже более чем.
– На горячительное не налегай, – упреждаю ординарца вполголоса. – Лучше с собой купи, в расположении ещё отметим моё исцеление.
На входе в местный общепит нас поклонами приветствует упитанный не то китаец, не то маньчжур с косой до пояса – швейцар не швейцар, вышибала не вышибала. Однако кланяется уважительно. Мы с Николовым оставляем Кузьму в зале для нижних чинов, а сами уединяемся в отдельном кабинете.
Смотрю за Николовым и повторяю за ним, дабы не попасть совсем уж впросак. Ага, здесь допустимы некоторые вольности по части формы. Следом за подполковником снимаю перчатки, фуражку, отстёгиваю шашку, чтобы не путалась в ногах.
Усаживаемся за столиком на невысоких лежанках-канах с множеством разбросанных по ним подушек – хошь, под спину подложи, хошь, под пятую точку. Стол уже накрыт закусками, здесь же фарфоровый кувшинчик. Принюхиваюсь – в нос шибает сивушный запах.
– Ханшин, местная водка, – просвещает Николов. – Китайцы предпочитают пить её подогретой.
Морщусь. Бр-р… Тёплая водка, потные женщины – вспоминается присловье анекдота из моего настоящего. Думаю, не стоит радовать им Николова, вдруг не поймёт. Сильнее, чем водка, «благоухают» лежалые по несколько лет в извёстке яйца. А так-то экзотика, конечно: лёгкое козы под соусом, трепанги с грибами, морская капуста с какими-то микрокреветками, акульи плавники и ласточкины гнёзда.
Ну да я в китайском ресторане не первый раз, палочки в руках держать привык. Николов тоже действует ими достаточно умело.
– Где так навострились орудовать палочками?
– Да здесь и навострился, господин подполковник. Уже какой месяц воюем, а случаются и трактиры, где европейских приборов и не видали. Да и для местной еды палочки как-то удобнее.
Приносят новую перемену блюд: рубленая курица, бараний желудок с овощами, кисло-сладкий суп со свининой, рис.
Николов поднимает пиалушечку с местной тёплой водкой.
– За победу.
Опрокидывает. Я, хмыкнув, следом. Нет, не уговаривайте: плохо очищенная тёплая водка – совсем не то, что холодная. Надо срочно чем-то закусить. Мечу палочками в рот морскую капусту.
– Не стоит недооценивать врага, – отвечаю.
Увы, знаю, чем у нас кончилась русско-японская. Будут ли здесь отличия?
– Да, японец силён. Они сумели создать современный флот…
– Купить его у англичан, – перебиваю я и тут же прикусываю себя за язык.
Николов опасно блеснул на меня своими внимательными глазами.
– Позвольте вопрос, господин подполковник?
Николов приглашающе кивает: мол, давай, спрашивай, может, и отвечу.
– Вопрос элементарный, – продолжаю, – но у меня же амнезия, так что, надеюсь, простительно. Почему демоны вообще воюют?
Николов удивлён:
– Как почему? Они подданные своих императоров. Среди них немало патриотов. Мой Кузьмин – вольноопределяющийся, пошёл служить добровольцем.
– Японцы используют демонов только в открытом бою? Или то, с чем мы с вами столкнулись на днях, не единичный случай, а постоянная тактика?
– Гадят ли они у нас в тылу, вы подразумеваете?
Киваю утвердительно.
– Гадят. И не только демоны. Если время демонов чаще всего ночь, то японская разведка трудится круглосуточно.
– Ввиду визуальной схожести китайцев с японцами японским шпионам несложно притворяться местными торговцами, крестьянами, монахами, кули. Даже прислугой у наших офицеров.
– Да, это серьёзная проблема, ротмистр. К тому же японцы и настоящих китайцев прекрасно научились вербовать, чтобы вызнавать наши секреты.
– Сергей Красенович, как получается, что мы не можем разбить японцев? Снять осаду с Порт-Артура? У нас что, недостаточно сил?
– Представьте себе, Николай Михалыч. Мы до сих пор воюем в основном теми частями, что изначально располагались на Дальнем Востоке.
– А подкрепление из европейской части России?
– Поступает. В час по чайной ложке.
Он ловит мой удивлённый взгляд.
– Напомню, на большинстве своего протяжения Транссиб – однопутка. Эшелоны с вооружением, припасами и подкреплением просачиваются, словно в бутылочное горлышко. Да и на море японцы нас переиграли в самом начале войны.
Точно. Логистика играет здесь на стороне врага.
– Есть, правда, надежда на эскадру Рожественского.
– Цусима! – Я не замечаю, что говорю вслух.
– Что Цусима? – напрягается Николов.
– Эскадра будет идти долго. Здесь, на суше, за это время успеет черт знает что произойти. А в Цусимском проливе легко подготовить ловушку нашим кораблям. Может, стоить их предупредить?
– Это ведь только ваши предположения? Насчёт Цусимы?
С сожалением развожу руками. Ну нет у меня резидента в Токио со связями в Генеральном штабе.
– Я всего лишь штабс-ротмистр. К тому же с потерявшейся памятью.
– Но с острым умом, – парирует Николов. – Не хотите ко мне под крылышко? Мне нравится ваш аналитический склад ума. Да и охотник на демонов нам потребен. Интересную жизнь гарантирую.
Болгарин разливает водку по пиалушечкам.
– Вынужден отказаться, ваше высокоблагородие.
Бровь Николова удивлённо ползёт вверх.
– Я ещё не до конца оправился после падения с лошади. И те самые мои способности дают сбой. К тому же в бригаде могут счесть, что я таким образом решил отсидеться в тылу и праздную труса.
– Понимаю ваши мотивы, ротмистр. Жаль. Возможно, в ближайшем будущем вы всё же примете моё предложение. А пока… небольшой презент. В память о нашем знакомстве.
Николов кладёт передо мной на стол продолговатый бумажный свёрток. Разворачиваю. Короткий меч-вакидзаси. Специально для харакири. Это намёк?
– Ваш трофей по праву, – поясняет подполковник, – с убитого цитигумо.
Выдвигаю клинок из ножен. Линия закалки распадается на иероглифы. Несколько групп по несколько знаков. Что бы эта надпись значила? И лезвие серебром отливает. Э-э, не родственница ли это моей шашке?
Обед закончен, мы с Николовым прощаемся: ему в штаб армии, мне – на фронт.
Кузьма ждёт у коновязи. В сидоре что-то стеклянно стукается друг о друга и аппетитно булькает. Нет, ординарец – это сила: и себя не обидел, и о командире не забыл. Поел, выпил, смотался к госпиталю, где оставил наших коней, и с ними вернулся к харчевне.
Стою, гляжу на своего коня, как дурак распоследний. И что с ним делать? Где у него нейтралка, передняя, задняя скорость? Кузьма смотрит на меня с недоумением: мол, чего энто с их благородием?
Закрыл глаза, взялся за луку седла – и тело само вспомнило всю последовательность движений. На счёт три я уже в седле, ноги в стременах. Главное, отпустить разум, и тело вспомнит всё на автомате. Сработало.
Едем. Или скачем? Передвигаемся, короче. Я впереди на лихом коне, Кузьма чуть сзади и сбоку.
– А скажи, Кузьма, что приключилось у нас, пока я в госпитале на койке бока отлёживал?
Скоробут озадаченно чешет затылок.
– У нас, вашбродь, это где? Во взводе, в батальоне или в бригаде?
– Ну, начни со взвода. – И тут меня осеняет. – Постой. Нет ли у нас среди солдат какого-нибудь ведуна или шамана?
– Сам не знаю, а разузнать разузнаю…
Мы сворачиваем за поворот. Выстрел, другой, третий. Конь мой хрипит и заваливается на бок. Просто чудом успеваю соскочить, едва не застряв в стременах. Падаю под прикрытие упавшего коня. Путаясь в непривычной кобуре, рву из неё наган и кручу головой: как там мой ординарец? Скоробуту повезло чуть меньше, чем мне. Его лошадь тоже убита, а сам он лежит с придавленной её трупом ногой. Штанина на второй ноге покраснела от крови. Но хоть до винтовки смог дотянуться.
Три фигуры направляются к нам из зарослей, держа оружие наизготовку. Белые брюки с гамашами, синие кителя, у двоих винтовки и жёлтые околыши фуражек, у третьего – револьвер и околыш красный. Понятно, офицер с двумя солдатами. Ну наглость – японская засада в русских тылах.
Вскидываю руку с наганом, жму спуск. Мимо, мимо, есть! Один из солдатиков роняет винтовку и оседает, держась руками за грудь. Скоро бут стреляет, но японцы приближаются, то и дело шныряя в стороны. Меня тоже сложно поздравить с меткими выстрелами.
У Кузьмы сухо щёлкает боёк – осечка или кончились патроны? Уцелевший солдат-японец вскидывает свою «арисаку» и целится в моего ординарца. Жбах! «Мосинка» Скоробута, отправленная барабашкиной силой в полёт, с глухим чмоком встречается с раскосой физиономией подданного микадо. Удар силён. Японец падает на дорогу и замирает без движения. Лицо его словно кровавая маска.
Перестреливаемся с японским офицером. Увы, патроны не бесконечны. Японец выхватывает свой офицерский меч и быстрым шагом идёт ко мне. Скоробут пытается запустить в него свою многострадальную винтовку, но офицер лишь отмахивается, и винтовка улетает, словно городошная бита, куда-то в кусты. Второй ментальный удар приходится по моему ординарцу. Неведомая сила отбрасывает Скоробута вместе с лошадью с дороги, словно детскую игрушку.
Амулет раскалёнными иглами жжёт грудь. Японец начинает трансформацию, оборачиваясь в человекоподобного демона с лицом на груди. Выхватываю саблю. Рожа демона скалится в гнусном хохоте. Японец делает несколько выпадов. С трудом отбиваю их, но на последнем ударе моя шашка летит в сторону, выбитая из рук.
– Гайдзин, отдай то, что тебе не принадлежит, и ты умрёшь лёгкой смертью.
Его палец утыкается в трофейный вакидзаси, который я сунул за голенище сапога.
Натягиваю на лицо выражение крайнего испуга.
– Не надо! Прошу вас! – кричу истошно. – Да забирайте этот ножик дурацкий!
Вытягиваю клинок из сапога. Ну, только бы не оплошать… Одним движением запускаю вакидзаси в полёт – точнёхонько в глаз японского демона. С хрипом падает демон на землю, облик его словно тает, превращаясь в чёрно-зелёный дым. Всё, что от него остаётся через пару минут, – пустой мундир и сапоги, а также мой вакидзаси, развоплотивший врага в ноль.
Бросаюсь к Кузьме, тот стонет с закрытыми глазами. Оттаскиваю его на обочину. Разрезаю вакидзаси напитавшуюся кровью штанину своего ординарца. К моему удивлению, рана больше не кровоточит и вообще подзатянулась уже розовым рубцом, сочащимся светлой сукровицей. Это что же, у демонов такая регенерация?!
Со стороны города за поворотом приближается весёлый перестук копыт, и на дорогу вылетает казачий разъезд. Ба, да это ж мои знакомые – братья Лукашины. Остальных не знаю.
Лукашины меня тоже узнают. Тимофей спрыгивает передо мной со своего коня, смотрит на следы побоища.
– Погуляли вы тут, вашбродь.
– Да уж не без этого. А где подполковник Николов?
– Так проводили его, в аккурат до штабу, теперь возвертаемся в свою сотню.
Посмотрел на меня, на мёртвых наших со Скоробутом коней. Вздохнул, повернулся к своим.
– Станичники, грузи япошек на заводных. И их благородию с ординарцем коней подведите!
Глава 6
Больше приключений на мою душу не выпало. Ближе к вечеру добираемся до какой-то китайской деревушки, где расквартирован мой взвод. Отсюда до линии фронта с десяток вёрст, почти тыл, хоть и не глубокий. Канонада и ружейная пальба не слышны: обе армии – и русская, и японцы – набираются сил и зализывают раны.
Скачем по высохшему руслу реки, которое используется здесь как дорога. Попутно обращаю внимание на высоченные заросли проса, так похожего на кукурузу, Скоробут называет его гаоляном. Гаолян тут повсюду. Если противник захочет, сможет спокойно подобраться по нему, и ни одна зараза не заметит. Делаю про себя отметку.
Работников на полях нет, уже поздно, но пару раз нам встречаются одинокие китайцы в своих смешных шляпах. Лично я им завидую: маленький козырёк фуражки не спасает от палящих лучей солнца. Всё-таки нынешняя форма мало приспособлена для такого климата, не придумали ничего вроде широкополых шляп-панам, какие носили советские военнослужащие, например, в Средней Азии.
На въезде в деревню – двое часовых, бойцы, как я понимаю, из моего взвода. Оба невысокие, в лучшем случае метр шестьдесят, степенные мужички лет тридцати, а не безусые парнишки-срочники. Это радует. У таких подчинённых шило в одном месте не играет, хотя в армии всегда была популярна поговорка: лучше иметь два шкафа, чем одного отличника боевой и политической подготовки. Всё-таки взрослый мужик – есть взрослый мужик. Меньше неприятных сюрпризов и взбрыкиваний. Если воюют, так воюют.
Солдаты узнают меня, козыряют. Лица, кстати, довольные: похоже, настоящий Гордеев – толковый командир и к подчинённым относится нормально. Значит, будет меньше проблем при налаживании отношений.
Обращаю внимание, во что они одеты и обуты. Мундиры явно пообносившиеся, как это часто бывает в боевых частях (на фронте одежда просто горит), но хотя бы не рвань и лоскуты. Цвет явно не уставной, какая-то странная импровизация – от жёлто-зелёного до голубоватого оттенка. Не иначе, пытались красить белые заметные гимнастёрки кустарным способом. На ногах вместо сапог обмотки и что-то вроде мягких туфель.
Отъехав, спрашиваю ординарца, что это за обувь.
– Улы, китайские башмаки, – поясняет Скоробут. – Сапоги уж больно быстро разбиваются на сопках, да и шум от них изрядный, а мы ж разведка, нам тихо нужно ходить.
Киваю. Оказывается, проблема с обувью – штука вечная, только ленивый, наверное, не критиковал откровенно неважного качества берцы, в которых ходила армия моего времени. Не зря многие старались купить кроссовки или гражданские ботинки.
По идее, после возвращения из госпиталя полагается представиться ротному, вернее, командиру эскадрона, но надо ехать в соседнюю деревню, да ещё и на ночь глядя. Думаю, подождёт непосредственный командир до утра. Поднимать бойцов тоже не хочу, пусть мужики выспятся. На войне ценна каждая минута спокойного сна – по себе знаю.
Попутно вспоминаю, что мне известно о драгунах, к коим я официально принадлежу. Не так уж и много. По сути, это конная пехота, некий аналог ВДВ, только средством доставки является лошадка, а не самолёт. Прибыв на нужное место, спешиваемся и идём в бой, то есть в сабельной рубке не участвуем. Оно, пожалуй, и к лучшему: кавалерист из меня так себе.
– Вам сюда, в эту фанзу, – указывает ординарец на небольшой домик с саманными стенами и какими-то странными окнами. Не сразу догадываюсь, что это полупрозрачная бумага.
Выделенная мне фанза стоит особняком и выглядит побогаче других. Видимо, для взвод ного расстарались, выбрали хату получше. На лавочке у дверей сидит пожилая женщина с широким скуластым лицом и узкими глазами-щёлочками. Очевидно, хозяйка квартиры.
При виде меня она встаёт и начинает что-то лопотать.
– Это она радуется вашему выздоровлению, – поясняет Скоробут.
– А ты что, по-китайски говорить умеешь?
– Нам, домовым, со всеми общий язык положено находить, – с достоинством отвечает ординарец. – Вы, вашбродь, почивать ложитесь, у них тут каны тёплые, с подогревом.
– Прости, что у них тёплое?
– Каны. Ну, навроде наших нар, – терпеливо поясняет солдат. – Китайцы их греют, чтобы спалось, значит, теплее. Так что ложитесь спать смело, а я утром вас разбужу.
Сон – дело хорошее.
Захожу в избу и сразу замечаю, что потолка здесь нет, крыша идёт сразу со стены. Наверху парочка жердей, на них сушатся какие-то тряпки. Нахожу нары, о которых говорил Скоробут. Постельного белья, само собой, нет, ну да ничего, и не в таких условиях ночевать приходилось.
Снимаю с себя мундир, разуваюсь и в нательном белье ложусь на кан. Он действительно тёплый, греет не хуже печки. Засыпаю практически сразу, стоит только закрыть глаза.
Просыпаюсь от чьего-то присутствия и сразу вижу рядом с собой Скоробута.
– Пора, вашбродь, – говорит он.
– Который час?
– Шесть утра.
Вместо моего мундира висит другой, тоже какого-то странного цвета – знакомая смесь зелёного и жёлтого.
– Это что такое?
– Простите, вашбродь, вас ведь в прошлый раз из-за белой гимнастёрки чуть не подстрелили. У нас тут парадов нет, вот я и взял на себя смелость один мундир китайцам отдать, чтобы они его, значит, перекрасили. А это заместо сапог, – протягивает он онучи и мягкие туфли.
Ругаться на домового не хочется, он и впрямь заботится о командире, не хочет, чтобы тот выделялся белой вороной. Кстати, вот к чему можно будет приложить мозг и послезнание – продумать маскировочный костюм, в котором будет легче ходить на разведку. Ну, и делать это уже не на кустарном уровне, а профессионально. Не зря англичане по итогам англо-бурской на цвет хаки перешли. Нам ещё только предстоит такое открытие. И чем раньше, тем лучше. Да тут просто поле не паханое!
– Личный состав уже выстроен, ожидает распоряжений.
Ну что ж, посмотрим, что за взвод у меня под ружьём.
Выхожу во двор, где в одну линию стоят драгуны. И сразу первое разочарование. Взвод только на бумаге, по факту – полтора отделения, то есть пятнадцать бойцов. Среди них один младший сержант, судя по двум лычкам на погонах. Вернее, младший унтер-офицер, если мне не изменяет память.
– Почему так мало? – тихо спрашиваю у Скоробута.
– Нас в боях хорошо потрепало, а пополнения не шлют, – виновато отвечает ординарец, будто от него зависит этот вопрос.
Я прошёлся вдоль строя, чувствуя обращённые на себя пятнадцать пар глаз. Любопытства в них не было, всё-таки для них я – прежний командир, вернувшийся из госпиталя.
Унтер подходит с докладом. Слава богу, раненых и больных нет, и лошади целы. Боевых задач на сегодня не планируется, все ждут распоряжений вышестоящего начальства.
– Благодарю за службу! – хвалю я.
Физиономия унтера остаётся невозмутимой.
– Кто командовал взводом до моей выписки? – снова тихо спрашиваю у Скоробута.
– Дык это… Савельич. То есть младший унтер-офицер Бубнов! – вытягивается в струнку Скоробут.
– Унтер-офицер Бубнов! – громко рявкаю я. – Я отправляюсь к командиру эскадрона, остаётесь за старшего!
– Слушаюсь! – отвечает тот.
Амулет греется. Опачки! И унтер-то у меня, оказывается, непрост.
– Вольно! Разойдись! – распускаю драгун, а сам спрашиваю у Скоробута: – Кто у нас Бубнов, кроме того, что унтер?
Ординарец догадывается, о чём речь.
– Леший он, вашбродь.
С опаской смотрю на Бубнова. Вроде и подчинённый, но «гражданская специальность» внушает уважение. Я в той жизни вроде не особо суеверным человеком был, но в леших почему-то верил и истории, как люди могли часами плутать на одном месте, сказками не считал.
– Надёжный?
– Как кремень! Вы же лично его выбирали!
В компании верного ординарца едем к комэску – ротмистру Шамхалову. Пытаюсь разведать у Скоробута, как к тому солдаты относятся, но ничего определённого узнать не могу. То ли стесняется при мне открываться, то ли опасается последствий: нижним чинам за глаза говорить о начальстве не положено.
И снова вокруг бескрайние поля гаоляна, а где-то впереди – сопки.
У Шамхалова породистое кавказское лицо. Оказывается, он князь, но между своими офицерами принято обращаться без чинов. Невысокий, тонкокостный, но при этом полный энергии. Перед моим визитом из фанзы Шамхалова выбегает молодая китаяночка, старательно пряча лицо рукавом халата. Похоже, половая жизнь у князя такая же бурная, как и горная река.
– Штабс-ротмистр! – довольно всплёскивает руками командир. – Рад видеть вас в здравии! Мне говорили, что в госпитале санитарочки чудо как хороши! – причмокивает он.
– Боюсь, у меня было мало возможностей оценить их красоту. Долгое время пробыл в беспамятстве!
Поскольку мне с ним служить и служить, во избежание вопросов рассказываю о своей амнезии.
– И что, вот так совсем-совсем ничего не помните? – хмурится князь.
– Ну, воевать я ещё не разучился, – успокаиваю я его.
Шамхалов облегчённо вздыхает. Потеря боевого взводного в условиях дефицита кадров – штука неприятная.
– Слава аллаху! А то я уже подумал, что придётся дать вашему взводу другой приказ.
– Никак нет! Готов выполнить любое поручение, – бодро рапортую я.
– Тогда слушайте, штабс-ротмистр. Есть подозрение, что неприятель может обойти нас с правого фланга, верстах в тридцати отсюда. Надо бы выяснить, так ли это, и, если будут замечены неприятельские колонны, не вступая в бой ретироваться и сообщить мне, а я уже передам сведения в штаб полка. Выдвигаться нужно немедленно, начальство крайне обеспокоено.
– Есть! Разрешите выполнять?
– Ступайте! И да хранит вас Всевышний!
Для выполнения такого задания пришлось задействовать весь взвод… Ну, то, что от него осталось. Тридцать вёрст – примерно тридцать два километра, почти суточный переход верховыми. Потратив на сборы меньше часа, взвод выехал в указанном направлении.
Выяснилось, что только ординарцем и унтером таланты среди моих бойцов не исчерпываются. Нашёлся ещё один самородок, нижний чин Ипполитов. Он приходился сородичем Бубнову и был банником. В отличие от унтера, отличался скверным характером, любил поворчать, но всё-таки оставался справным солдатом, как сообщил Скоробут. Подумав, я отправил обоих родственников в авангард. Если возникнет какая-то проблема, передовой отряд заметит её и предупредит нас.
Не раз и не два навстречу нам попадались воинские команды: шли под палящим солнцем пехотинцы со скатанными шинелями и холщовыми мешками, перекинутыми через оба плеча. Многие давно не брились и заросли бородами. То тут, то там встречались китайцы, работавшие на полях, – война страшила их меньше всего.
Вдалеке загремела канонада. Привычные к обстрелам лошади даже ухом не повели, продолжая ход. Мы проехали несколько часов, так и не вступив в стычку. Видимо, начальство перестраховалось, придумав обход с флангов.
– Вашбродь, взгляните, – указал вдруг вперёд Скоробут.
В отличие от него, у меня не было орлиного зрения, и видеть в темноте, как кошка, я не мог, пришлось воспользоваться биноклем. Сквозь окуляры удалось разглядеть усердно нахлёстывавшего лошадь Ипполитова. Он скакал один, без Бубнова. Вряд ли наш банник оставил бы в беде родича, значит, тут что-то другое.
– Вашброд, японцы! – задыхаясь, сообщил он, поравнявшись со мной.
Читать бесплатно другие книги:
