Алый флаг Аквилонии. Итоговая трансформация Маркова Юлия

Надежды матроны были не напрасны: стыковочный узел выдал координатную сеть, по которой Динал Аз усадила челнок кормой в колыбель. Тут настала очередь Евгения Агеева открывать от удивления рот: при наличии надежных навигационных сигналов пилотам темных эйджел было безразлично направление полета – прямо, вбок или задом наперед. Люди так не могут, мешают рефлексы.

И вот открылся кормовой люк, в грузовом отсеке зажглось такое же тусклое освещение, как и в пилотской кабине, и обернувшийся майор увидел на той стороне толпу мелких голеньких существ женского пола, похожих на человеческих подростков (как он понял, сибх), и среди них глыбами возвышались четыре горхини. И только потом в полутьме ему удалось разглядеть двух юных эйджел. Одну совсем маленькую, ростом даже ниже сибхи, и одну подросткового возраста, уже почти достигшую роста взрослого человеческого мужчины. Первым делом горхини втолкнули внутрь грузового отсека парящий над полом продолговатый ящик, похожий на саркофаг древнеегипетских фараонов, и стали заносить в грузовой отсек какие-то сундуки и баулы, громоздя их друг на друга.

– Это инструменты и приборы, необходимые горхам в технической работе, – мысленно пояснила матрона. – Без них они просто очень сильные существа, а с ними – большая помощь нашему общему большому клану.

Как только погрузка материальных ценностей завершилась, в грузовой отсек молчаливой испуганной стайкой вбежали сибхи, будто только что выскочившие из женской половины школьной бани. И самыми последними, держа друг друга за руки, вошли две юные темные эйджел, после чего шаттл оказался заполнен так, что яблоку негде было упасть.

– Улетаем, и как можно скорее, – подумала госпожа Азалиэн. – Сейчас начнется агония, и в этот момент нам лучше быть как можно дальше отсюда. Геон очень долго служила нашему клану, а до того родителям и прародителям, но теперь ее время закончилось. Никто не думал, что это случится на орбите вокруг планеты-прародительницы.

Кормовой люк закрылся, и челнок как ошпаренный рванулся прочь от корабля. В момент агонии Корабля может случиться все что угодно, вплоть до взрыва реакторов. Но ничего особенного не произошло, просто госпожа Азалиэн подумала вслух: «Геон полностью умерла. Теперь у нас нет другого дома, кроме Аквилонии…»

– А что такое Аквилония, мама? – вслух спросила эйджел-подросток Тутан Аз. – И вообще, расскажи нам, где вы были все это время, куда делись светлые из клана Зоркого Ока, почему на тебе одежда, и что тут делает этот хуманс, рассевшийся так, будто он главный уполномоченный Великого Духа Вселенной, а не обыкновенный самец?

– Тс-с-с, моя юная дочь, – ответила госпожа Азалиэн. – Аквилония – это то место, где живут цивилизованные хумансы. Во исполнение миссии, порученной нам Советом Кланов, мы напали на него и были побеждены, после чего тамошние предводители заявили, что они не убивают пленных и не обращают их в рабство, а потому предлагают нам присоединиться к их большому цивилизованному клану.

– Но, мама, ведь цивилизованных хумансов не бывает! – ожидаемо воскликнула Тутан Аз.

– Оказалось, дочь, что такие необычные хумансы вполне бывают, но только не в этом времени, а в далеком будущем планеты-прародительницы, – ответила госпожа Азалиэн. – Волей Великого Духа Вселенной, с которой не станет спорить ни одно разумное существо, основатели-предводители Аквилонии пришли сюда оттуда, чтобы бросить искру разума в готовую к тому массу диких хумансов, и из этой искры сразу же начало разгораться яростное пламя цивилизации нового типа.

– Но это же ужасно, мама! – вскрикнула Тутан Аз. – Совет Кланов будет в бешенстве от такого нарушения установлений, оставленных нам Древним!

– Запомни, дочь, – строго ответила матрона, – наша сущность темных эйджел заключается в строгом соблюдении клятв и обещаний. Капитуляция перед цивилизованными хумансами полностью разорвала нашу довольно слабую связь с Советом Кланов – с того момента я думала только о нашем благополучии, и ни о чем более, и потому сразу вступила в большой клан Аквилония, как только мне это было предложено. Впрочем, что я тебе об этом рассказываю – вот прибудем на место, и сама все увидишь.

Если поднимался на орбиту челнок очень круто и быстро, то спуск в направлении с севера на юг (Геон находилась на полярной орбите, оптимальной с точки зрения инспекционной миссии) был гораздо более плавным и размеренным. Над Атлантическим побережьем Европы стояла ясная погода с редкими кучевыми облаками; при пролете над Британскими островами на высоте порядка тридцати километров уверенный обзор был километров на пятьсот в обе стороны от маршрута. Поэтому майор Агеев, вспомнив, что где-то по правому борту, на равнине, в цивилизованные времена бывшей восточной частью Ирландского моря может валяться пароход «Сити оф Глазго», попросил эйджел внимательно наблюдать за местностью внизу, на предмет поиска различных технических артефактов соответствующих размеров. Темная черточка лежащего на борту парохода посреди безлесной пустоши, в которую превратилось дно бывшего моря, была обнаружена довольно легко, а госпожа Азалиэн, подключившись к психосканеру, подтвердила, что выжившие внизу есть, и они сильно страдают. От берега моря до места крушения было не меньше ста километров, так что экспедиция морем к тому месту исключалась.

– Сейчас мы узнали, все что хотели, – подумал майор Агеев, – а потому не будем ничего предпринимать. Так что курс прежний, на Аквилонию.

Опускался шаттл строго вертикально, но не на проплешину в лесу, с которой вылетал, а на берег между Площадкой Собраний и Старой Пристанью. Во время снижения было видно, как пылит по дороге УАЗ и торопятся к месту посадки конные и пешие. Эта миссия закончилась благополучно, и теперь аквилонцам следовало приступать к решению следующих задач нового этапа их жизни.

Когда шаттл приземлился, к нему сбежался весь аквилонский бомонд. На своей тележке вместе со старшей женой прикатил даже Антон Игоревич, по стариковской привычке ворча: «Вот улетели, и теперь вы их больше не увидите». Отсутствовали только Сергей-младший, адмирал Толбузин, капитан-лейтенант Голованов и майор Бояринцев, ибо бывший датский барк, которому так пока и не дали нового названия, отправился в рейс вскоре после отлета шаттла. Через пять суток они будут в Порт-Тарифе, и к тому времени челночные операции по переброске контейнеров должны быть уже в разгаре.

Вот в шаттле раскрылся кормовой люк, и на зеленую травку прибрежного луга, настороженно озираясь, стали выходить голенькие сибхи. Собственно, сюрпризом их появление ни для кого не было, но все равно Марина Витальевна удивленно всплеснула руками. Видимо, у нее при слове «сибха» возникли какие-то свои ассоциации, никак не связанные с видом испуганно жмущихся друг к другу худосочных девочек-подростков.

– Да это же совсем дети! – возмущенно воскликнула она.

– Да нет, Витальевна, – возразил Верховный шаман, – это вполне сформировавшиеся взрослые женские особи отдельного человекообразного вида, ведущего свое происхождение, насколько я понимаю, от хомо эректус, или человека прямоходящего. По их поводу вчера у нас с уважаемой матроной Азалиэн был отдельный разговор. Интеллект у сибх примерно такой же, как и у тех, на кого они похожи своим внешним видом, и они такие же незлобливые, послушные, любопытные и доверчивые, как и двенадцатилетние человеческие девочки. Падре Бонифаций, доведите, пожалуйста, до всех своих прихожан, что обидеть сибху или просто повысить на нее голос будет самым последним делом. Любого, кто это сделает, мы будем считать кем-то вроде человекообразного насекомого.

– И как вы их предполагаете использовать этих… сибх? – скептически хмыкнул подполковник Легков. – Ведь у вас тут практикуется правило «кто не работает, тот не ест», а вечные дети в принципе не способны трудиться…

– Вот тут вы, Алексей Никифорович, неправы – вы путаете ограниченную дееспособность с иждивенчеством, – ответил председатель Верховного Совета Аквилонии. – Меня заверили, что эти девочки весьма трудолюбивы, терпеливы и усидчивы, а еще обладают ловкими пальцами, способными делать тонкую работу. Задач, требующих серьезных умственных и физических усилий, им лучше не поручать, но с большинством так называемых женских работ они способны справляться с легкостью.

– А еще они весьма любвеобильны, что видно по их проказливым рожицам, – уперев руки в боки, заявила Дэм. – И вообще, господин профессор, вы бы лучше не рассуждали, а брали бы свою команду и вели молодое пополнение в баню на предмет помывки и медицинского осмотра. А то пахнет от этих сибх так, будто они только что вылезли из свинарника, а не прибыли с космического корабля.

– А ты что скажешь, Ляля? – спросил Сергей Петрович у своей главной жены, когда сибх, новеньких горхинь и двух юных эйджел увели в сторону бани.

– Я думаю, что Дэм права, – вздохнув, ответила та, – и не только по части свинарника, но и насчет любвеобильности тоже. Несмотря на их полную физиологическую зрелость, ни один представитель мужского пола, скажем так, старше двадцати лет не должен подходить к этим вечным девочкам в половом, так сказать, смысле, и на пушечный выстрел. Есть у меня подозрение, что этим сибхам, в силу их легкомысленности, невозможно привить наши понятия о семейной жизни, супружеской верности, а также запрете внебрачных и добрачных половых связей. И наказывать их за это или даже ругать будет просто бесполезно. Человеческие девочки в двенадцать лет не живут половой жизнью не потому, что понимают пагубность такого поступка, а оттого, что им это еще неинтересно. А этим интересно, и еще как, видно же было, как они хлестали взглядами по сторонам…

– Леди Ляля права, как у вас говорят, на все сто процентов, – безапелляционно заявила Дэм. – Прежде эти сибхи были лишены всяческих контактов с противоположным полом, но теперь, оказавшись среди множества самцов, они готовы кинуться в круговорот недоступных им ранее наслаждений. Запрещать им это будет слишком жестоко – все равно что не разрешать напиться тому, кто умирает от жажды. Я это говорю потому, что наши деммские дамы также гуляют от самца к самцу, даже не пытаясь запоминать их лиц…

– И что же, моя маленькая леди, когда ты подрастешь, то тоже станешь гулять направо и налево, весело помахивая хвостом? – спросил Сергей Петрович, с добродушной лукавинкой глядя на маленькую проказницу.

– У меня, – деммка гордо вскинула рогатую голову, – имеются и сила воли, и понятия о правильном поведении. Я уже выбрала среди вас себе мужчину, и когда дорасту до брачного возраста, то непременно выйду за него замуж по всем вашим правилам, которые стану соблюдать с неукоснительной точностью. Но сейчас речь не обо мне, а об этих, у которых нет ни того, ни другого. Лучше вам сразу установить правило «на сибхах не женятся», а также то, что получившийся приплод следует воспитывать в сиротском приюте под государственным наблюдением. А еще я бы установила, что встречаться с сибхами могут только те мальчики, у которых еще нет ни одной окончательной жены. Это будет гораздо лучше, чем простой возрастной порог в двадцать ваших лет. Зачем нам семейные скандалы по причине того, что молодой муж не кушает сладкое в кругу семьи, а гуляет налево к сибхам, потому что ему еще можно?

– Да, – согласился Верховный шаман, – пожалуй, так мы и сделаем. Для всех женатых и просто взрослых мужчин сибхи будут табу, а мальчики, если им этого захочется, пусть экспериментируют, и это не будет блудом, ибо сибхи такие, какие они есть. Но сейчас, когда мы обсудили этот вопрос, я хотел бы поговорить с товарищем Агеевым. Евгений Александрович, а вы что скажете про наших новых согражданах после первого пробного полета в одном экипаже?

– Мы с ними, Сергей Петрович, непременно сработаемся, – ответил майор Агеев, стоявший поблизости в окружении взрослых темных эйджел. – Хотелось бы только понимать их не только во время полета, когда мы все находимся внутри пилотажной ментальной системы челнока, но и, так сказать, в обычной жизни.

Дэм внимательно присмотрелась к темным, со всех сторон обступившим своего нового командира, и, хитро ухмыляясь, тихо сказала:

– Кажется, Сергей Петрович, ваш товарищ Агеев пропал… Эти трое признали его настоящим пилотом, и решили, что от такого человека будет не зазорно брать генетический материал для размножения, даже несмотря на то, что он принадлежит к другой расе. Главное тут – родство душ, а не цвет кожи или наличие-отсутствие хвоста. Да-да, именно так они и думают.

– Мы, собственно, совсем не против, – ответил ей Верховный шаман. – Если темные эйджел хотят всем своим кланом выйти замуж за одного мужчину, тем более своего собственного командира, то мы не будем этому препятствовать, ибо такое вполне укладывается в существующие правила. Вопрос только в том, как к этому желанию своего экипажа относится сам товарищ Агеев…

– Я не могу читать его мысли, – ответила маленькая деммка, – но чувствую, что он тоже не возражает. Как мне кажется, именно поэтому он хочет, чтобы его будущие жены поскорее выучили русский язык. Видимо, во время полета они хорошо поговорили через эту самую ментальную систему, и пришли к полному согласию. Да, и я, кажется, знаю, чем им можно помочь. Матрона Азалиэн думает, что у их цивилизации существуют такие большие машины, устроенные на том же принципе, что ментоскоп, и предназначенные для обучения прямо из ума в ум. Но они очень большие и дорогие, а потому подобного устройства на их корабле не было, а маленький ручной ментоскоп, или даже средняя ментальная система челнока, сами по себе учить не умеют. Но я могу попробовать добиться того же своими деммскими методами, используя коммуникационное оборудование челнока в качестве ментального усилителя своих обучающих заклинаний. У ручного ментоскопа для такого попросту не хватает мощности, даже для обучения одного человека, а тут, фигурально говоря, можно посадить за парты целый класс.

– Действуй, Дэм, – одобрил эту идею Сергей Петрович, – и помни, что в случае успеха наша благодарность тебе будет безмерна, ибо челнок темных эйджел – это важная составляющая нашей новой стратегии, а взаимопонимание с его командой становится первоочередной целью.

– Обойдемся без благодарностей, – отмахнулась маленькая рогатая-хвостатая, – я это делаю не ради них, а потому что считаю себя одной из вас. Все мы в одной лодке, и наваливаемся на весла изо всех сил, убегая от того, что может оказаться хуже самой смерти. А сейчас предложите им такой способ, и если они согласятся, то я буду ковать железо, не отходя от кассы.

И майор Агеев, и эйджел (через ментоскоп) от этого предложения маленькой леди Дэм не отказались, после чего все по очереди снова скрылись в люке шаттла. Процедура обучения длилась больше часа, и все это время собравшиеся у челнока главные вожди терпеливо ждали. Но вот наконец в проеме люка показалась маленькая рогатая-хвостатая и, отирая со лба воображаемый трудовой пот, заявила:

– Все, товарищи, готово! Принимайте работу! Уф, а у меня такое чувство, будто я только что разгрузила вагон цемента.

Следом за Дэм из люка на подгибающихся ногах вылезла матрона темных, а вслед за ней Динал Аз и Тенил Аз вывели под руки майора Агеева. Видимо, полукустарный деммский процесс ментального обучения требовал серьезных усилий не только от ментора-наставника, но и от донора, и от учеников-реципиентов.

– Евгений скоро будет в норме, просто он немного устал, – на вполне понятном русском языке сказала госпожа Азалиэн. – Это и в самом деле была нелегкая работа. Я очень рада, что теперь могу говорить с вами не только из ума в ум при помощи ментоскопа, что, конечно очень важно, когда требуется удостовериться в искренности собеседника, но и самым обыкновенным способом через язык и уши. Малышка Дэм большой молодец. Я ее хвалю от всей души.

В ответ на это заявление раздались громкие всеобщие аплодисменты, и, когда они стихли, Верховный шаман сказал:

– Мы тоже очень рады, что вы теперь стали ближе к нам, а мы к вам. Сейчас настало время обеда, во время которого я во всеуслышание объявлю, что клан темных эйджел Игла Мрака обретает в Аквилонии права полного гражданства. Идемте скорее, товарищи – люди ждут, а еда стынет.

– О, – сказала матрона темных, – обед – это хорошо. Вы, хумансы Аквилонии, знаете толк в хорошей еде, и это нам в вас тоже нравится.

На Малый Совет, обсудить планы дальнейшего применения челнока темных эйджел собрались только те, кого это касалось непосредственно: верховный шаман Сергей Петрович, главный военный вождь Андрей Викторович, майор Евгений Агеев и матрона темных госпожа Азалиэн. Прошли всего сутки с небольшим с момента нападения – и вот уже глава темных эйджел сидит среди вождей не как пленный враг, а как своя среди своих. Теперь, после смерти Геон, Аквилония стала единственным домом клана Игла Мрака, и ради ее благополучия темные эйджел будут стараться как ради своего собственного.

Сергей Петрович подумал, что такое стремительное обращение темных эйджел могло произойти только при помощи малышки Дэм, а уже та, в свою очередь, появилась в Аквилонии по воле Посредника, а также благодаря человеколюбию и широте взглядов вольноопределяющегося Кариметова и Сергея-младшего. А закрепила успех старшая жена Сереги Мадлен, удочерив экзотическую девочку и тем самым намертво привязав ее к себе и Аквилонии узами материнско-дочерней любви.

Подумав о Мадлен, Верховный шаман вспомнил, что всего лишь девять месяцев назад у Сереги была совсем другая старшая жена. Та не только не стала бы удочерять маленькую деммку, а еще устроила бы из-за нее грандиозный скандал, навсегда испортив реноме Аквилонии в глазах рогатой-хвостатой проказницы. Так что списание Кати в монахини тоже было шагом к сегодняшнему успеху, хотя тогда об этом никто и не подозревал.

– Итак, товарищи, – сказал он, – в общих чертах решив наши первоочередные проблемы, мы переходим к списку дальнейших задач. Но сперва несколько вопросов к госпоже Азалиэн по поводу их шаттла. Первым делом нас интересует, каков срок его функционирования в отрыве от снабжения с баз цивилизации эйджел, и в каком топливе, комплектующих и расходных материалах он нуждается.

Матрона темных немного подумала и ответила:

– Малый челнок у нас совсем новый, и в обозримом для хумансов будущем не будет нуждаться ни в чем, кроме вещества, которое нужно загружать внутрь преобразователя массы в энергию. Мы, темные эйджел, ведем кочевое космическое существование, зачастую на долгие годы отрываясь от тех мест, где можно было бы получить снабжение, а потому все наши корабли и оборудование устроены с таким расчетом, что они будут функционировать до полного физического износа, ну а потом их проще будет выбросить, чем пытаться ремонтировать. Ремонт у нас – это только устранение мелких повреждений и замена одного оборудования другим, более нужным в данный момент – например, парализатора лазерной пушкой. Корпус малого челнока настолько прочный, что его повреждение, требующее ремонта, будет означать, что все находившиеся внутри погибли с гарантией, и то же самое касается силовых движителей и энергетической установки.

– А как же продовольствие? – спросил главный охотник и военный вождь. – Оно тоже было у вас вечным?

– Настоящие продовольствие мы закупали только на базах, и только тогда, когда на это имелись соответствующие ресурсы, – сказала госпожа Азалиэн. – Все остальное время мы питались биологической массой, которую вырабатывал из вторичных отходов пищевой синтезатор, представлявший часть системы жизнеобеспечения Геон. Но это была плохая еда. К тому же поскольку при каждом цикле переработки имелись небольшие потери, и это вынуждало нас время от времени заходить на базы и искать возможность купить хоть какое-нибудь продовольствие, потому что у нас становилось недостаточно даже плохой еды. Но тут у вас все совсем не так, и хорошая еда сама прыгает к нам в рот.

– Ну что же, – сказал Верховный шаман, – с тем, что представляет собой малый челнок, мы окончательно разобрались, да и вопрос хорошей еды для нас лежит в решаемой плоскости. Теперь пора переходить к планам на будущее…

– Сергей Петрович, – сказал майор Агеев, – когда мы возвращались с орбиты, то, пролетая над Британией, западнее нашего курса обнаружили на бывшем морском дне лежащий на борту трехмачтовый корабль – это наверняка бесследно пропавший в середине девятнадцатого века пароход «Сити оф Глазго». Матрона Азалиэн утверждает, что выжившие на месте катастрофы имеются, и им сейчас страшно и больно. При этом должен сказать, что морская спасательная экспедиция к тому месту бессмысленна, ибо расстояние от ближайшей точки побережья до места крушения – не меньше ста километров…

– Так! – с нажимом произнес Верховный шаман. – Надо сказать, что Посредник опять в своем репертуаре – мол, берите что дают. И хоть этот пароход нам сейчас весьма не вовремя, заняться им все же придется в первую очередь. Во-первых, людей после катастрофы надо спасать, и это не обсуждается. Во-вторых, любое иное действие с нашей стороны Свыше будет воспринято крайне негативно…

– В-третьих, – криво усмехнулся главный военный вождь, – при исчерпании запасов продовольствия вооруженные джентльмены могут начать есть детей пассажиров третьего класса. Читал я как-то про такую британскую черную шутку юмора викторианских времен – там, правда, упоминались ирландские дети. Да и на тонущем «Титанике» палубу с каютами третьего класса команда попросту закрыла на ключ, ибо места в шлюпках не хватало даже состоятельным господам. В любом случае, сразу после катастрофы на месте крушения должна была возникнуть жесточайшая расовая диктатура: еще одна версия британской колонии на Галлиполийском полуострове, только вид сбоку, где вместо захваченных в рабство аборигенов – собственные пассажиры третьего класса.

– В отличие от Галлиполийского полуострова, весьма благоприятного для создания поселения, выжить там, где разбился пароход, самостоятельным образом сколь-нибудь длительное время просто невозможно, – убежденно произнес майор Агеев. – Местность там абсолютно безлесная, на вид как тундра; немного деревьев растет только вдоль русел рек, а зимой погода наверняка такая же, как в наши времена в Заполярье: бешеные ветра и лютые морозы. К тому же, если там у них классовая диктатура с жестоким угнетением простонародья, как говорит Андрей Викторович, то ни на какую эвакуацию в Аквилонию, хоть морем, хоть по воздуху, люди, находящиеся у власти, добровольно ни за что не согласятся. Британская политическая конструкция – хоть в середине девятнадцатого века, хоть в конце двадцатого – была прямо противоположна тем социалистическим порядкам, которые вы завели тут у себя. Таким образом, речь идет не о спасательной, а о войсковой операции, с высадкой десанта и насильственным свержением существующих властей, и только потом, когда эта задача будет выполнена, можно будет приступать к спасению потерпевших крушение.

– Товарищ Агеев совершенно прав, – сказал главный военный вождь, – добавлю лишь, что в середине девятнадцатого века Великобритания вела войну с Российской империей, при этом ее пропаганда старалась всячески очернять наших с вами предков. Британские газеты наперебой изощрялись в сочинении всяческого вранья о зверствах русских казаков. Поэтому, заслышав русскую речь или завидев Андреевский флаг на мачте, пострадавшие встретят нас крайне враждебно, а появление на сцене темных эйджел с их челноком и вовсе приведет к катастрофическим последствиям. Разбегутся британцы по тундре во все стороны с истошным визгом… и ловить их придется по одному, а у нас для такого нет ни лишних людей, ни времени, ибо другие наши дела тоже не терпят отлагательств.

– А что, ваши так называемые цивилизованные хумансы британцы настолько дикие, что примутся убегать от тех, кто пришел их спасать? – спросила госпожа Азалиэн.

– Британцы полностью нецивилизованны по двум ключевым параметрам, – ответил Великий шаман. – Во-первых, настоящими людьми они считают только себя, а следовательно, заключая соглашение, стремятся к соблюдению только собственных интересов. Во-вторых, их правители не видят ничего плохого во лжи, и ради достижения своих целей врут не только чужим, но и собственному народу. Ложь громоздится на ложь, и этому не видно конца, потому что, один раз соврав, из страха разоблачения потом уже невозможно остановиться.

– Зачем тогда спасать этих британцев, если они такие? – резонно спросила матрона темных.

– Мы должны принять всех, кого нам пришлет Великий Дух, – ответил главный военный вождь. – Отказавшись помогать потерпевшим крушение, мы сами покажем признаки нецивилизованности, и последствия этого могут быть крайне тяжелыми. Иногда к нам приходят люди настолько плохие, что их можно только уничтожить, и такие забросы мы считаем испытанием нас на мужество и бдительность. Но чаще всего нам присылают тех, кого следует победить, а потом, приняв к себе, воспитать соответствующим цивилизованным образом, или вообще таких людей, которых сразу следует принять как своих, ибо они и так уже достаточно воспитаны. Цивилизованность – это не врожденное свойство, а продукт культуры и воспитания. И даже среди британцев большинство способно измениться к лучшему, ибо от своей британской системы их простой народ никогда не видел ничего хорошего.

– Ну хорошо, – сказала госпожа Азалиэн, – если того хочет Великий Дух, значит, так тому и быть, потому что с Его волей не спорят. Однако, если эти хумансы настолько дикие, что с ними невозможно вести переговоры, то я предлагаю прилететь на то место в темное время суток, когда у вас, хумансов, не принято разгуливать по окрестностям, оглушить всех парализатором на максимальной мощности и высадить десант, чтобы тот навел порядок. И только потом можно будет без лишних проблем начать эвакуацию, как это у вас принято: сначала детенышей, потом взрослых самок, и лишь в самую последнюю очередь тупых и непослушных самцов.

Андрей Викторович переглянулся с Сергеем Петровичем и одобрительно кивнул.

– План у товарища Азалиэн дельный и, что самое ценное, прямолинейный, – сказал он. – Если переговоры бесполезны, то надо бахнуть, а не размазывать сопли по тарелке. Однако у меня есть одна поправка. Обработку парализатором лагеря потерпевших крушение на «Сити оф Глазго» лучше провести перед самым рассветом, а десант высаживать, когда уже будет достаточно светло, чтобы бойцы не спотыкались в темноте и не ломали ноги. А ночь лучше потратить на разведку, чтобы как можно точнее выяснить расположение сил противника. Ведь может же ваш челнок подлететь туда в темноте незаметно и осмотреть местность со всех сторон?

– Да, – подтвердила темная эйджел, – наш челнок такое может. Думаю, что ваше дополнение к нашему плану весьма разумно, а потому мы так и сделаем. Предлагать вам атаку с ходу с моей стороны было большой самонадеянностью.

– В таком случае, – веско произнес Верховный шаман, – мы сейчас завершаем наше совещание и отправляем всех причастных к операции «Пароход» на отдых. Вылет на разведку налегке, только с командиром десанта на борту, сразу после наступления темноты, а начало десантной операции – за час до рассвета. Не исключено, что по результатам разведки в план будут внесены изменения.

– Хорошо, – сказала госпожа Азалиэн, – я принимаю ваш предварительный план. Но прежде чем идти на отдых, я хотела бы встретиться со своими младшими дочерями, а также увидеть, в каких условиях размещены малые моего клана. Пусть они теперь не собственность, а свободные личности, но как матрона я обязана продолжать проявлять о них заботу.

– Я вас понимаю, – кивнул Сергей Петрович, – а потому лично провожу вас туда, где наши специально обученные люди занимаются воспитанием как маленьких детей, так и почти взрослых подростков. Подрастающее поколение – это наше все. Потом мы посетим мастерскую нашего главного инженера товарища Гвидо Белло, в чье подчинение поступили ваши горхини, а также полевой госпиталь подполковника Легкова, куда пока приписаны сибхи. Наш главный врач считает, что наилучшее их использование – это должности младшего медперсонала, где будут уместны их положительные качества и незаметны отрицательные. Конечно, и тех, и других еще предстоит обучить русскому языку, тем же экспресс-методом, что и вас. Но поскольку Дэм живое существо, а не машина, и не может проводить больше одного сеанса в день, все это еще растянется на некоторое время.

– Да, – сказала матрона темных, – все это верно. Но давай те же пойдем и посмотрим на все своими глазами, и пусть Евгений тоже идет с нами. Цивилизованные хумансы и их жизнь должны быть чрезвычайно интересны…

Пароход-трансатлантик «Сити оф Глазго» принадлежавший компании «Инман Лайн», имея на борту семьдесят шесть человек команды, сто одиннадцать пассажиров-джентльменов в первом и втором классах, а также триста трудовых мигрантов (в основном ирландской национальности), вышел в рейс от Ливерпуля до Филадельфии 1-го марта 1854 года. Ирландское море встретило британское судно неласково: дул порывистый северный ветер, хлестал ледяной дождь, видимость ограничивалась несколькими кабельтовыми. В такую погоду хорошая хозяйка кошку из дому не выгонит, но мистер Инман, имея вместо сердца арифмометр[4], не только погнал свой пароход в рейс строго по расписанию, невзирая на неблагоприятные условия, но и напихал в него столько попутного груза[5], что плавание могло быть безопасным только в относительно спокойную погоду.

Примечания авторов:

По мере удаления от порта погода продолжала портиться; боковой ветер все сильнее кренил корабль, имеющий развитую парусность, а разогнавшиеся на просторе Ирландского моря волны тараном били в наветренный правый борт. Решающее слово в трагедии сказал груз, последнюю партию которого доставили на борт в последний момент и закрепили в спешке. Под воздействием постоянного крена на подветренный борт и ритмичных ударов волн по корпусу, сотрясавших весь корабль, плохо закрепленные рулоны отличного английского сукна высвободились из креплений и стали двигаться.

То, что крен постоянно увеличивается, заметили далеко не сразу, и когда на это обратили внимание и сообщили капитану Клиффорду Моррисону, до катастрофы оставалось несколько минут. Предпринимать хоть что-нибудь ради спасения уже не было времени, оставалось лишь молиться, поскольку с того момента, как тяжелые мачты вышли за проекцию палубы, крен нарастал буквально на глазах.

И вот, когда «Сити оф Глазго» накренился на левый борт под углом сорок пять градусов, под ним сверкнула ярчайшая вспышка в миллионы свечей… Воды расступились, и изделие шотландских корабелов грохнулось с высоты десятка метров на пересохшее дно Ирландского моря за сорок тысяч лет до Рождества Христова.

Посадка получилась весьма жесткой. Хуже всего пришлось кочегарам и механику дежурной смены: они не пережили множественных разрывов паропроводов и взрыва левого котла жаротрубного типа. Были жертвы и среди палубной команды (выпали за борт и погибли почти все, включая вахтенного офицера Эшли Бойда), стюардов, а также пассажиров (вне зависимости от класса кают). Но большинство все же выжили, хотя и положение у них оказалось преужасным.

Когда те пассажиры и члены команды, что сохранили возможность двигаться, в том числе и капитан Моррисон, выбрались наружу из разломившегося на три части корпуса и осмотрелись по сторонам, ими овладели два главных чувства: ужас и недоумение. «Сити оф Глазго» лежал на чуть всхолмленной заболоченной равнине, покрытой стелющимися кустарниками и мхами, а неподалеку, примерно в миле к северу, протекала широкая река. Пейзаж дополняли группки пасущихся северных оленей и стаи гнездящихся то тут, то там уток, гусей, куликов, казарок и полярных куропаток. Середина июля – это разгар местного лета, и всякая пернатая живность торопилась поскорее вывести потомство, чтобы еще до наступления холодов поднять его на крыло.

И никаких признаков присутствия человека… Нигде не курятся дымком крытые оленьими шкурами чумы и не едут на нартах аборигены-самоеды. Человек в эти края ни разу не заходил, так что ни птицы, ни олени еще не знают, что этих странных двуногих, вылезших из грохнувшейся с небес вонючей штуки, следует опасаться даже больше, чем волков, песцов, ястребов и полярных сов. Но двуногим тоже пока не до охоты: они собирают погибших, перевязывают раненых и судорожно пытаются понять, что с ними случилось. И вот уже мобилизованные пассажиры третьего класса и приравненные к ним члены команды копают на вершине ближайшего холма (там посуше, чем в низине, где лежит пароход) братскую могилу, а хирург Клинтон Лестер под навесом, сделанным из паруса, оперирует тех, кого еще можно попытаться спасти. Большая часть его пациентов умрет в течение нескольких дней, ибо этот коновал лезет в рану, даже не помыв руки, и никогда не стерилизует свои инструменты, но сейчас добрый доктор старается изо всех сил.

В то же время джентльмены из пассажиров первого класса и офицеры корабля собрались на совещание, посвященное тому, как им жить дальше. Идея о том, что «нас придут и спасут», этим людям даже не приходила в голову. Для них на дворе стоял суровый девятнадцатый век, когда не существовало еще никаких спасательных служб, а спасение утопающих было делом самих утопающих или, если повезет, разных случайных прохожих доброхотов. А тут, в этой дикой местности, не видно никаких признаков местного населения, которое можно попросить о помощи или ограбить, под дулами капсюльных револьверов отобрав упряжных животных и запасы продовольствия. Поэтому, решили джентльмены, теперь каждый сам за себя, и настоящим человеком будет только тот, у кого на поясе висит кольт, а тот, у кого кольта нет, тот сам виноват в своих несчастьях. При этом у матросов и кочегаров имеются ножи, а у пассажиров третьего класса нет и того: полиция перед посадкой отобрала у них все колюще-режущие предметы. Иерархия понятна: на самом верху – господа, потом – их верные слуги, а в самом низу – те, кого можно использовать в качестве бессловесного рабочего скота. Единственное, что сдерживало джентльменов от самых вопиющих безобразий, это неизбежное, как им казалось, возвращение к цивилизации и перспектива предстать за нарушение законов и своевольство перед судьями Ее Величества британской королевы Виктории.

Клуб джентльменов среди пассажиров первого класса возглавляли три солидных американских богатея в возрасте «за пятьдесят», вместе с семьями и слугами возвращавшихся домой после турне по Европе: банкир из Нью-Йорка Ноэль Морган, скотопромышленник из Чикаго Ли Кэмерон и плантатор из Джорджии Сэм Питерсон. К этой группе вплотную примыкали два деятеля на одно поколение моложе. Британец Оуэн Холмс-младший направлялся в Филадельфию в качестве торгового агента своего отца, хозяина крупного ливерпульского торгового дома, и вез с собой молодую жену Кэти, вроде бы как в свадебное путешествие. Детей у пары еще не было, но где-то в течение полугода семья Холмсов ожидала первого пополнения. Вторым молодым джентльменом был старший сын и наследник табачного плантатора из Вирджинии Остин Бишоп – тоже, естественно, с приставкой «младший», и тоже свадебно путешествующий с молодой женой Кларой. Только у этой пары свадебный вояж уже заканчивался: попутешествовав по Европе, эта парочка возвращалась к своей плантации, неграм и всему, что с этим связано.

Еще в эту высшую страту «владельцев заводов, газет, пароходов» входили три незамужних сестры Пирсон: Барбара, Кларисса и Сибил – дочери лесопромышленника Эйба Пирсона, путешествующие в компании дуэньи и служанки. Но так как в их компании не было ни одного мужчины, то и обсуждать вопросы жизни и смерти их никто не звал. Не женское это дело – политика.

Все прочие пассажиры первого и второго классов были либо высокопоставленными клерками, спешившими за океан с поручениями своих хозяев, либо квалифицированными трудовыми мигрантами с дипломами о высшем образовании. Плата за тот же труд в Североамериканских Соединенных Штатах была раза в полтора выше, чем на территории британской Метрополии и вообще Европы – вот и летели за океан разные деятели британского, французского, немецкого и итальянского, и даже австрийского происхождения, будто мухи на мед. Это были тоже джентльмены, но, так сказать, низшего разряда, не относящиеся к классу «хозяев» и не озаботившиеся тем, чтобы иметь при себе оружие, а потому их судьба ничем не должна была отличаться от судьбы пассажиров третьего класса. Офицеры корабля, включая капитана, тоже не относились к высшему разряду, но зато они были вооружены, в их руках находилась реальная власть на корабле, а потому с ними следовало считаться.

– Итак, джентльмены, – сказал Ноэль Морган, – кто-нибудь может объяснить, что же с нами произошло?

– Мы находились на краю гибели, – безапелляционно заявил капитан Моррисон, – во время шторма в трюме сместился плохо закрепленный груз, и опрокидывание корабля стало неизбежным. В этот момент все и произошло. Вода под корпусом пропала, и мы очутились на этой земле, так далеко от моря, что его отсюда даже не видать. Все прочие вопросы следует задавать Всемогущему Творцу, который спас нас от гибели таким невероятным способом. Я не могу точно сказать, где мы сейчас оказались: на севере Канады в окрестностях Баффинова или Гудзонового залива, или в ужасной русской Сибири – но, однозначно, вон там, на севере, лежат вечные льды. Отсюда их не видно, но они бросают на небо свой страшный белёсый отблеск, который мне уже доводилось однажды видеть во время плавания в высоких широтах. Таким образом, наш корабль мгновенно перекинуло на несколько тысяч миль, что невозможно ни для одного смертного существа…

– Вы ошибаетесь, капитан, и вы сами бы это поняли, если бы обращали внимание не только на окружающую нас местность, – мрачно возразил штурман «Сити оф Глазго» Эмери Ватсон. – Посмотрите, как высоко поднялось в небе солнце, чего никогда не бывает в арктических широтах. Если сейчас начало марта, то мы находимся где-то на широте Сахары, а если середина лета, то там же, где и были, то есть на широте Ливерпуля. Севернее этого рубежа мы не могли очутиться никак, ибо там солнце никогда не бывает в небе так высоко.

Это заявление штурмана шарахнуло Клиффорда Моррисона, да и всех прочих присутствующих, будто кирпичом по затылку. Капитан «Сити оф Глазго» машинально посмотрел на солнце – и побледнел, будто увидел на его диске улыбку Сатаны.

– Тундра на широте Сахары или хотя бы даже Ливерпуля – это же такая срань, которой не может быть никогда… просто потому, что ее не может быть! – заявил он. – И в то же время вы правы, Эмери: солнце стоит в небе так высоко, что просто нагло смеется над здравым британским смыслом. Теперь, насколько я понимаю, для того, чтобы точно определить наше местоположение по широте, следует дождаться ночи и произвести замер высоты Полярной звезды над горизонтом?

– Вы совершенно правы, капитан, – кивнул штурман Ватсон, – именно это я и сделаю, едва только стемнеет. Но вот что я скажу вам, джентльмены: мы все должны быть готовы к самым невероятным и ужасным открытиям.

– Я вас не понимаю, мистер Ватсон, – сказал Сэм Питерсон, – какое отношение наше местоположение имеет к тому, что случилось с «Сити оф Глазго»?

– Все очень просто, мистер Питерсон, – вместо штурмана ответил капитан Моррисон. – Если бы мы находились на севере Канады или Сибири, как я предположил изначально, то это бы означало, что это катастрофическое спасение от гибели в пучине коснулось только нас и никого более. В таком случае мы должны были бы взять все, что можно унести на руках, и направиться на юг, где живут люди, существует цивилизация, и власть Ее Величества королевы Виктории. Это был бы тяжелый, быть может, смертельно опасный путь, но в конце его мы могли бы рассчитывать на помощь, а также должны были бы ответить перед властями за все совершенные нами нарушения законов. Если мы находимся на широте Ливерпуля и видим вокруг себя тундру, то это значит, что катастрофа постигла не только нас, но и весь мир, в котором больше нет ни власти королевы, ни законов, ни, возможно, даже других людей, кроме нас. В таком случае мы оказываемся предоставлены сами себе, не можем рассчитывать ни на какую помощь, но и никто ни за что нас не сможет наказать. Теперь вы понимаете, о чем речь?

– Да, понимаю, – вздохнул плантатор из Джорджии, – и это понимание сводит меня с ума. Одно дело вернуться домой через несколько месяцев, и даже через год – управляющий у меня хороший, как-нибудь справится с делами на плантации… И совсем другая история – больше никогда не увидеть своей собственности. Однако я осознаю, что проклинать мистера Ватсона в данном случае бессмысленно, ведь он – не более чем гонец, принесший дурную весть, да и упрекать Всемогущего Господа мне тоже не хочется, а то как бы не стало еще хуже. Уж я на его месте не потерпел бы никакого недовольства от своих рабов и показал бы им, что хозяин всегда прав.

– А я вот о чем подумал, джентльмены, – хмыкнул Ли Кэмерон, – если во всем мире нет больше ни власти, ни закона, то тогда мы тут власть и закон в последней инстанции, и никто не вправе нам указывать, кого карать, а кого миловать. У нас, джентльменов, есть револьверы, а у простонародья из третьего класса нет даже ножей. С этого дня мы их господа, а они наши рабы, которым не принадлежит ничего, даже их собственные никчемные жизни.

Молодые годы Ли Кэмерон провел на территориях западнее Великих озер; злые языки поговаривали, что он входил в банду грабителей дилижансов. Но однажды, после особо жирной добычи, все его подельники умерли при необъяснимых обстоятельствах (вроде бы даже во время ссоры перестреляли друг друга), в Чикаго появился новый преуспевающий респектабельный скотопромышленник.

– Идея хорошая, мистер Кэмерон, – веско произнес капитан Моррисон, – но я бы не торопился оглашать ее вслух до тех пор, пока Эмери не подтвердит нам свою догадку. Завтра утром мы соберемся снова и примем окончательное решение, а пока нужно озаботиться правильной организацией полевого лагеря, ибо внутри корпуса корабля, лежащего почти на борту, жить попросту невозможно. Если в этом мире больше нет никаких других людей, кроме команды и пассажиров «Сити оф Глазго», то наши рабы будут иметь весьма весомую ценность, ибо других взять будет неоткуда.

Лагерь разбили с южной стороны от корпуса парохода, прикрывавшего парусиновые палатки от пронизывающего северного ветра, а следующим утром штурман Ватсон с мрачным видом заявил капитану Моррисону:

– Все подтвердилось, капитан, и даже более того. Мы там же, где и находились, то есть на широте Ливерпуля, но осью мира сейчас является не Полярная звезда, а Вега, а это, по правилу о предварении равноденствий, означает, что сейчас идет сто двадцать пятый век до Рождества Христова. Небесные часы довольно точны, и их показания означают, что Господь не поразил весь мир карой наподобие Великого потопа, а лишь бросил наш «Сити оф Глазго» через неимоверную толщу времен в далекое прошлое, где нет еще ни Британской империи, ни даже какой-нибудь достоверно известной нам ранней цивилизации. Об этом периоде отец истории Геродот писал как о временах атлантов, но это легенда, правдивость которой пока не подтверждена научной практикой. Мы знаем, что до Великого Потопа на Земле тоже жили люди, которые делали орудия из камня и существовали в полной дикости, но когда это было, я вам сказать не могу, потому что не знаю.

– Хорошо, Эмери… Того, что вы сказали, уже вполне достаточно, – ответил капитан Моррисон. – Будем считать, что Господь преподнес нам этот дикий мир в дар, как компенсацию за страх смерти и страдания. Если здесь есть какие-нибудь дикари, то мы их покорим силой своего оружия, а если их еще нет, то у нас уже имеются те, над кем мы будем властвовать.

После этого разговора капитан Моррисон собрал клуб джентльменов и объявил об открытии своего штурмана. А еще через два часа все прочие пассажиры потерпевшего времякрушение парохода-трансатлантика под дулами револьверов выслушали ужасающую новость, что теперь все они, за исключением нескольких счастливцев, не свободные люди, а говорящее имущество, вьючной скот, находящийся в собственности кучки безумцев, которые решили вернуться в самые темные и архаические времена человеческой истории. Попытка сопротивления была пресечена самым жесточайшим образом: нескольких смутьянов-ирландцев без всяких колебаний подстрелили, а потом еще живыми повесили на нависающих над лагерем корабельных мачтах, чтобы все видели, что ждет бунтовщиков, вздумавших перечить новоявленной хунте джентльменов. Вопрос с переселением куда-нибудь на юг был решен. При этом рабы понесут запасы продовольствия и необходимы инструменты, а господа пойдут рядом с ними налегке. Для этого надо только подготовиться – то есть отобрать все необходимое в таком количестве, чтобы двуногая вьючная скотина могла его унести на своих плечах.

Однако все эти события были бессмысленной суетой, потому что судьба всех этих людей была уже предрешена. Примерно около полудня небеса восточнее места крушения с севера на юг пересекла яркая точка, оставляя за собой быстро тающий белесый хвост. Впрочем, по большому счету это явление осталось незамеченным, потому что ни у господ, ни у рабов не было причины смотреть прямо вверх, а тот, кто это видел, никому ничего не сказал.

На ночную разведку шаттл вылетел, имея на борту свою штатную команду, капитана Гаврилова, решившего лично провести рекогносцировку, лейтенанта Гуга и одно отделение его головорезок-следопыток (на том случай, если для уточнения ситуации понадобится брать языков). Переводчика с собой не брали, да и зачем он нужен, если пленного без всяких хлопот можно допросить через ментоскоп.

Нашли пароход довольно быстро. Он так же лежал на левом борту, и часовые, сидящие у немногочисленных костров, смотрели не за окружающей местностью, как вообще-то положено, а наблюдали за тем, что творится внутри лагеря. Но самой красноречивой деталью были тела повешенных, что покачивались на склоненных к земле мачтах корабля.

– Пожалуй, классовая диктатура богачей – это еще было мягко сказано, – послал мысль майор Агеев. – То, что мы видим, больше похоже на нацистский концлагерь, чем на нормальное буржуазное государство… Госпожа Азалиэн подключилась к психосканеру, после чего шаттл, черный на фоне черного неба, совершил круговой облет потерпевшего крушение парохода.

– Эти незаконнорожденные ублюдки обратили в рабов членов своего собственного клана Британия! – мысленно возмутилась матрона. – Это немыслимо, невероятно и невозможно для любых цивилизованных существ, и даже дикари не поступают таким образом, но факт того, что это случилось, неоспорим.

– Товарищ Орлов был прав, – бросил в общую копилку свою мысль капитан Гаврилов. – От века к веку британцы совершенно не меняются, оставаясь все теми же жестокими рабовладельцами.

– Британия несколько раз подвергалась завоеваниям, и каждый раз победители уничтожали или порабощали местное население, – подумал майор Агеев. – Первыми ее завоевали кельты, и от пиктов, населявших эти острова до них, остались только смутные сведения. Мол, были такие, но теперь их нет. Потом туда пришли соплеменники милейшего Гая Юния и установили свои порядки, но эти хотя бы не занимались тотальным геноцидом. Следующими были англы, саксы и юты – они поработили кельтское население, а уже за ними пришли французы из Нормандии, установив свою власть и обратив в рабов тех, кто был до них. Кроме того, надо вспомнить так называемое Огораживание, когда без всякого завоевания британские помещики и капиталисты вели войну против собственного народа ради того, чтобы превратить пахотные земли в пастбища для овец. С таким историческим опытом из британцев не могло получиться ничего иного, кроме того, что мы наблюдаем тут воочию. Стоило немного поскрести так называемого «просвещенного мореплавателя», как наружу тут же вылезло все то же мурло бандита и рабовладельца.

– Как вылезло, так и залезет обратно, товарищ майор, – мысленно хмыкнул капитан Гаврилов. – Как вы думаете, нам стоит брать языка, или это ненужный риск, потому что и так уже все ясно?

– Пожалуй, действительно все ясно и так, товарищ Гаврилов, – ответил командир шаттла. – Ничего нового, кроме незначащих деталей, язык нам не сообщит, а вот переполошить местную публику его изъятие вполне может. Вот только не хватало, чтобы кто-то отправился на поиски пропавшего и в силу этого не попал бы под действие парализатора.

– Тогда план такой, – подумал капитан Гаврилов, – сейчас мы на некотором отдалении от вражеского лагеря высаживаем бойцыц товарища Гуга с приказом занять позиции на возвышенностях по периметру и наблюдать за вражеским лагерем, потом доставляем сюда остальную часть его взвода, и перед самым рассветом – взвод лейтенанта Сердюка. В сумерках – удар парализатором, и сразу атака вражеского лагеря со всех сторон.

– А зачем так сложно? – спросил майор Агеев. – Первоначальный план предусматривал несколько иную диспозицию.

– Их там больше четырехсот рыл, – ответил ротный командир морской пехоты. – Чтобы, никого не убивая, удерживать в подчинении такую толпу перепуганного и сбитого с толку народа, в одном взводе просто не хватит людей. К тому же среди британцев немало женщин, и контролировать их все же удобнее девушкам, а не мужчинам.

– В таком случае согласен, – сказал Евгений Агеев. – Пусть будет так, товарищ капитан.

Беда к обитателям лагеря у места крушения «Сити оф Глазго» пришла в тот момент, когда никто из джентльменов ее не ждал. При первых проблесках рассвета в поголубевшем небе к югу от места крушения появился плоский обтекаемый силуэт, похожий на рыбу-ската, и затем на британский лагерь обрушилось бледно-голубое сияние расфокусированного парализующего излучения (еще одно отличие от первоначального плана). И поработители, и порабощенные должны видеть и осознавать все, что с ними происходит – это существенно упростит работу с ними на следующих этапах. И почти сразу же после удара на ближних подступах появилась цепь быстро шагающих вооруженных людей: половина в черной форме, половина в камуфлированной цвета хаки.

Джентльмены после воздействия парализатора и так были будто вареные и едва могли пошевелить рукой или ногой, но при виде незнакомцев угрожающей внешности у них и вовсе душа ушла в пятки, ведь люди в форме, неважно в какой – это всегда и везде представители Власти и Закона.

А солдаты неизвестной армии (по цвету мундиров и так понятно, что это не британцы и не американцы) уже подошли совсем близко. И вот в свете разгорающегося рассвета становятся видны их лица, покрытые диагональными черными полосами устрашающей раскраски – на них застыло выражение ненависти и отвращения. Можно было подумать, что сейчас эти люди видят перед собой самое отвратительное явление человеческой природы, какое только можно вообразить. Так смотрит воплощенная богиня Немезида[6] перед тем, как нанести смертельный карающий удар.

Первым сломался Оуэн Холмс-младший. Он встал на колени и, не имея сил поднять руки, опустил их вдоль тела, раскрыв ладони, и при этом повторял: «Пощадите, ради Христа молю вас, пощадите! Я ни в чем не виноват!». И следом за ним также поступили и прочие джентльмены: они бормотали молитвы и просьбы о помиловании и косили взглядами то на приближающихся солдат, то на парящего в небе гигантского металлического «ската». Храбрые с безоружным и беззащитным простонародьем, перед лицом превосходящей вооруженной силы «люди высшего сорта» оказались дрожащими тварями, убоявшимися неизбежного возмездия.

Один только Майлз Смит – слуга и телохранитель мистера Питерсона, бывший ганфайтер на Диком Западе – невероятным напряжением воли привстал с лежанки на одно колено и попытался было потянуться за своими револьверами, но и его ладони бессильно соскользнули с рукоятей оружия. А спустя весьма короткое время к ублюдку подошли двое «черных» и, завернув назад его руки, связали их его собственным поясом от штанов. Впрочем, и с другими участниками хунты джентльменов солдаты неизвестной армии сделали то же самое. И на все это молча смотрели те пассажиры «Сити оф Глазго» третьего и второго классов, которых капитан Моррисон, Ли Кэмерон, Сэм Питерсон, Ноэль Морган и компания еще вчера объявили своими рабами. Эти люди еще не знали, радоваться им или ужасаться, ведь новые хозяева, явившие просто необъяснимую мощь, могли оказаться стократ хуже старых.

В общем, операция по захвату обошлась не только без стрельбы, но даже и без мордобоя, после чего настало время разбора полетов. Летающий «скат» опустился на землю, и оттуда вышли двое: капитан Гаврилов и переводчик Александр Шмидт. Советский командир обвел захваченный лагерь внимательным взглядом и четко, с расстановкой заговорил, откровенно копируя манеру поведения Сергея-младшего.

– Я, капитан Василий Гаврилов, – стал переводить его слова Александр Шмидт, – командир роты морской пехоты и полномочный представитель Верховного Совета Народной Республики Аквилония, объявляю бывшие власти этого временного британского поселения низложенными и арестованными по обвинениям в превышении и узурпации власти, порабощении, а также множественных бессудных убийствах. В ближайшее время состоятся следствие и суд, после которых все признанные виновными в означенных преступлениях будут приговорены к смертной казни через усекновение головы, ибо иных наказаний или помилования по этим статьям наш уголовный кодекс не предусматривает. Лица, признанные пособниками главных преступников, будут либо изгнаны голыми босыми в дикую местность, либо, если на то будет их желание, получат возможность пройти Путем Искупления – для того, чтобы в дальнейшей перспективе стать нашими полноправными согражданами, потому что мы не держим рабов и не убиваем тех, кого еще можно исправить. Тех из вас, кто окажется непричастен ни к каким преступлениям или вообще стал их жертвой, мы примем у себя в Аквилонии на правах кандидатов на гражданство. Дальнейшая их судьба будет зависеть только от их усердия, компетенции и талантов, ибо иного пути продвижения по социальной лестнице, кроме приложения личных общественно-полезных усилий, мы не признаем. Тех, кто не захочет принять эти условия, мы опять же отправим жить в дикую местность, ибо у нас не принято возиться с недоумками, не понимающими собственной пользы.

И бывшие господа из хунты джентльменов, и их слуги-пособники, и бывшие рабы слушали эту речь (точнее, ее английский перевод), не веря своим ушам. Для низвергнутых повелителей казалось невероятным, что их могут казнить в ближайшее время (то есть при самых минимальных процедурах) за преступления против свободы и жизни людей второго или даже третьего сорта. При этом их бывших жертв волновало совсем иное. Избавление от господ они восприняли как очевидную данность, но теперь не понимали, каким будет их будущее в государстве, о котором им неизвестно ничего, кроме названия.

Пока члены хунты джентльменов переваривали буквально убийственную для себя новость, первой решилась заговорить худая женщина, прижимающая к себе двух рыжеволосых детей – мальчика и девочку, примерно младшего школьного возраста.

– Господин, скажите, что будет с моими малютками? – спросила она с сильным ирландским акцентом, пошатываясь от остаточного эффекта действия парализатора. – Их отца вчера убили эти за непокорство, а они сами еще слишком малы для того, чтобы работать…

– Мы примем их на полный государственный пансион, дадим им воспитание и образование и вырастим как своих будущих сограждан, – перевел Александр Шмидт ответ капитана Гаврилова. – И это касается не только твоих детей, но и всех прочих. Подрастающее поколение, вне зависимости от его происхождения – это будущее нашего государства, и мы не жалеем ради него ничего. Достаточно тебе этого ответа, женщина, или нужно объяснить подробнее?

– Вполне достаточно, господин, – ответила та и подтолкнула своих детей вперед со словами: – Полин, Бран, идите к этому мужчине, он обещал дать вам хорошее будущее…

– Женщина, – сказал капитан Гаврилов, – почему ты отправила к нам детей, но не идешь сама?

– Я слаба и больна, – ответила несчастная вдова, – и не могу работать как в молодые годы. Все мои надежды были на мужа, но теперь его со мной нет.

– Если ты больна и слаба, то мы будем тебя лечить, до тех пор, пока ты не выздоровеешь и не наберешься сил, – перевел Александр Шмидт ответ капитана.

– Но лечение – это же дорого! – испуганно воскликнула женщина. – А у меня совсем нет денег…

– В нашем государстве людей лечат бесплатно и работу подбирают по силам и способностям, – возразил полномочный представитель Верховного Совета Аквилонии. – И это касается не только тебя, но и всех прочих. Ты не первая вдова, которая пришла к нам едва живая, но потом набралась сил, снова почувствовала вкус жизни и нашла себе нового мужа, а детям отца. Мы примем всех, кто хочет стать частью нашего общества, никто у нас не будет страдать без медицинской помощи, никто не останется раздетым и никто не ляжет спать голодным.

– Хорошо, мой добрый господин, – сказала женщина, – я, Сара О’Коннор, иду к вам.

Следом за первой ласточкой потянулись другие люди: сначала, робко, по одному, и такая же перекатная ирландская голь, как и вдова Нейла О’Коннора; потом желающие из числа трудящихся пошли семьями, и не только ирландцы, но и шотландцы с англичанами. Всех их гнала через океан неодолимая нужда, но вместо вожделенной Америки им предстояло попасть в непонятную пока Аквилонию… И вот, наконец, пошли персонажи посолиднее (из пассажиров второго класса): два врача (один из них дантист), три железнодорожных техника, два инженера, дамский портной, молодой архитектор, учитель музыки и танцев, и даже парикмахер. Объявились и представители невостребованных в Аквилонии профессий: рекламные агенты, коммивояжеры, банковские клерки и один газетчик. Всем им было сказано, что ненужная профессия – это еще не приговор: были бы люди, а дело для них найдется. Собственно, после того, как лед тронулся, желающих вместо цивилизации отправиться в дикую местность почему-то оказалось совсем немного.

Когда основной поток схлынул, капитан Гаврилов сообщил, что сейчас начнется эвакуация. Сначала в главное поселение по воздуху отправят женщин с маленькими детьми, потом всех прочих добровольцев, и только в самом конце очередь дойдет до тех, кто пока не захотел присоединяться к Аквилонии, государственных преступников и их семей, члены которых считаются соучастниками. Мол, даже с ними будут разбираться уже на месте, а тут, в тундре, не оставят ни одного человека.

А впереди у выходцев из середины девятнадцатого века был еще один шок: встреча с такими милыми существами, как темные эйджел…

Шаттл делал рейс за рейсом, партиями по тридцать человек привозя в Аквилонию все новых трудовых мигрантов, а тут их встречали медики (Манфред Юнге, да и доктор Гомолицкий вполне прилично владели аглицким языком), проводили помывку, стрижку, прожарку одежды в сушилке для дерева[7], а также производили первичный медицинский осмотр. Сразу после осмотра наголо остриженным во всех местах женщинам и их детям возвращали их вещи, после чего вели к летней столовой, где на столах уже исходили паром чашки-плошки с густым варевом из мяса и свежих овощей. Невооруженное тыловое подразделение леди Натальи с самого утра хлопотало возле очагов и котлов, чтобы посытнее накормить прибывающих новообращенных. В своей прошлой жизни трудовые мигрантки ели мясо только по большим праздникам: лучшие куски в их семьях всегда доставались мужчинам, чтобы те могли заниматься тяжелым физическим трудом, а прочие члены семьи питались по остаточному принципу. И тут им за один раз дают столько хорошей еды, что перед этим сразу меркнут ужасы мытья горячей водой и мылом, стрижка и бесцеремонное внимание врачей к их здоровью.

После обеда детей отправляли в ведомство леди Фэры, а взрослых женщин и девиц-подростков, размякших и осовевших после сытной еды, при помощи Джонни Гудвина наскоро сортировали по рабочим командам. Леди Лиза, со времен Племени Огня руководившая в Аквилонии швейной командой, была чрезвычайно довольна.

– Это просто праздник какой-то! – говорила она. – Все женщины – от совсем молоденьких девиц до солидных – матрон умеют шить на вполне приличном уровне. Если для монахинь леди Агнессы шитье – это своего рода развлечение, а для гречанок с острова Самофраки – одно из множества возможных занятий, то у этих мигранток швейное мастерство на крепком рабочем уровне.

– В те пыльные времена, – сказал Верховный шаман Петрович, – трудящаяся женщина без образования могла быть только швеей, прачкой или проституткой, и более никем. К тому же магазинов готового платья еще не было, а обращаться к портным простым людям было не по карману, поэтому все, что надето на этих женщинах и их детях, пошито их собственными руками. Их бывшие господа – полная мразь, на которой клейма ставить негде, но все прочие – это так необходимое нам крепкое рабочее пополнение.

Подполковник Легков, напротив, от пополнения пребывал в полном пессимизме.

– Это просто ужас, товарищи, – сказал он, на пару минут вырвавшись из круговерти дел. – Вши, платяные и головные, общее истощение, несколько подозрений на туберкулез… не исключен сифилис и другие инфекционные болезни.

– Болезни следует лечить, – сказал главный военный вождь, – на то вы и врач, при довольно солидном наборе медикаментов и оборудования. Истощенных следует откармливать усиленным питанием – все, как в тех случаях, когда мы принимаем из кланов живые скелеты и за два-три месяца доводим этих женщин до вполне кондиционного состояния, когда хоть замуж, хоть на войну.

– Тогда, – сказал начальник аквилонской медицинской службы, – я делаю заявку на скорейшую доставку сюда как можно большего количества югоросской сыворотки номер один. По своему спектру действия этот препарат перекрывает все антибиотики, известные науке моего времени, а также обладает множеством других, я бы сказал, уникальных свойств.

Верховный шаман и главный военный вождь переглянулись, и Сергей Петрович сказал:

– А я подумал о том, что следствие по делу хунты джентльменов нужно провести по всем правилам, тщательно отделив первую категорию виновных от второй. Приговор должен быть юридически безупречным, а казнь необходимо организовать максимально публичным образом, чтобы все видели, что наше правосудие беспощадно карает даже самых жирных котов. Но я за такое не возьмусь, а потому сюда было бы неплохо доставить нашего единственного квалифицированного сотрудника спецслужб, то есть майора югоросского КГБ Лопатина. Но при этом я не могу понять, кем его можно будет заменить в Порт-Тарифе на то время, пока он занимается у нас работой по основной специальности.

– Ты, Петрович, главное, не суетись, – ответил главный военный вождь. – Ведь нет же никакой необходимости устраивать судилище немедленно. Через четыре дня до Порт-Тарифы дойдет барк, и пока идет процесс погрузки на борт всего того, что шаттл успеет натаскать к берегу, командовать на месте сможет Серега. А майора Лопатина мы, соответственно, выдернем сюда. И нашего единственного дипломированного юриста товарища Кариметова тоже. Пора присваивать ему лейтенанта юстиции и использовать по специальности. А господа джентльмены тем временем подождут решения своей судьбы… Сразу после доставки засунем их в пока пустующий неф – пусть сидят себе в трюме и не чирикают. Заодно у них будет возможность хорошенько подумать о том, что они натворили, и, быть может, даже покаяться в своих прегрешениях. Впрочем, последнее уже по части падре Бонифация и отца Макария.

– Покаются эти, держи карман шире! – хмыкнул Верховный шаман. – Чтобы стать джентльменом по-американски, совести надо не иметь по определению. Впрочем, по всем прочим вопросам я с тобой полностью согласен. Особой причины для спешки в этом деле у нас с тобой вроде нет, так что мы спокойно можем отложить его до более удобного момента. Да и заключенных из двух других нефов товарищу Лопатину было бы неплохо хорошенько поспрашивать через ментоскоп, чтобы выяснить, кто там убежденные мерзавцы, не желающие исправляться, а кого просто держит круговая порука наглухо замкнутой еврейской общины.

– Только вот что я вам скажу, товарищи главные вожди, по поводу женщин, детей и служанок англосаксонских джентльменов, – сказала леди Ляля. – Считаю, что будет совершенно неправильно засовывать их в трюм нефа вместе с главными негодяями. Лишнее это. Допросить этих особ, конечно, необходимо, но держать их все же следует на берегу, отдельно от мужчин, а еще я бы советовала в принудительном порядке применить к ним Путь Искупления. Если я правильно помню историческую теорию, то всю жизнь они послушно исполняли распоряжения и желания своих отцов и мужей, и сейчас все должно быть точно так же. Не было у них никогда своей собственной воли, за исключением выбора любовника, и сейчас было бы ошибкой дать им возможность сделать личный выбор, ибо они не знают, что это такое. Одеть всех в рабочее – и пинком под пышный зад отправить на поля пропалывать сорняки или месить ногами глину на кирпичном заводе под командой Алохэ-Анны, как это со слезами делают искупающие свои грехи еврейки. Раз-два. За все в этой жизни надо платить, и за их прошлое сладкое и мягкое существование тоже.

– А ты жестокая, Ляля, – усмехнулся главный военный вождь, – нежных и сдобных викторианских леди, жен и дочерей банкиров-плантаторов, ты хочешь подвергнуть унижению тяжелым физическим трудом, послав их на плантации, будто каких-то негритянок. Ничего подобного мы не делали ни с леди Гвендаллион, ни с леди Агнессой, и даже у напавших на нас темных эйджел Искупление продолжалось всего один день, и занимались они им, работая по своей пилотской специальности.

– Леди Гвендаллион – железная женщина, – возразила та. – После смерти мужа она десять лет управляла своим кланом, возглавила его спасение, а потом сдала нам своих людей в полном порядке и здравом рассудке, хотя от пережитого у многих могла поехать крыша. Да и тут, в Аквилонии, она не груши околачивает, а занимается важным и нужным делом, увеличивая наше общее благосостояние. Леди Агнесса так же, все поняла правильно, приняла наши порядки и теперь работает над тем, чтобы укрепить наше общество в духовном плане. Про темных эйджел я вообще молчу, потерпев поражение, они принесли нам клятву верности, и теперь стали нашей главной возможностью победить в битве за выживание. А эти… я даже не знаю, получится из них вообще что-нибудь путное или нет, ибо они даже хозяйством своим по жизни никогда не управляли…

– Лялька права, – убежденно произнесла леди Лиза, – а вы, товарищи вожди, впали в неумеренное зубоскальство. Плантаторш-банкирш необходимо загрузить в нашу социальную кастрюлю с головой и варить в ней до готовности, даже если полученный продукт потом придется выбросить в яму для отходов. По крайней мере, никто не скажет, что мы не старались. Но сейчас я хочу говорить не об этом человеческом балласте, а о темных эйджел. Если они важная составляющая часть нашей стратегии и уже завершили свое Искупление, то им негоже ходить в том же, в чем ходит основная масса наших женщин. Насколько я знаю, на этом дурацком пароходе, помимо команды и пассажиров, нашелся груз хорошего английского сукна[8] синего и черного цвета. Надо снять мерки и пошить им и заодно товарищу Агееву что-то вроде мундиров, чтобы сразу было видно, что эти люди занимают в нашем обществе важное и уважаемое место.

– А вот это, Лизонька, с твоей стороны очень глубокая мысль, – одобрил главный военный вождь. – Мундир – это не только удобная и практичная одежда, но еще и средство демонстрации социальной роли, а в случае с темными эйджел еще и инструмент для изменения их внутренней самоидентификации. Теперь они – гражданки Аквилонии темноэйджеловского происхождения, и никак иначе. И вообще, пора приводить экипаж шаттла к нашим армейским стандартам. Пилотессы должны получить звания лейтенантов, товарищ Азалиэн – стать капитаном, а товарищ Агеев останется в своем прежнем звании майора.

– Все это хорошо, Андрей, – сказал Верховный шаман, – но не слишком ли жарко им будет в суконных мундирах?

– Темные эйджел весьма теплолюбивы, и в наших фривольных юбочках и топиках откровенно зябнут, особенно ночами, – ответила леди Ляля. – На время их нахождения в шаттле, где довольно жарко, следует предусмотреть мундир лайт, состоящий из коротких шорт и форменного жилета. Надо будет пошарить на контейнеровозе в контейнерах со спортивным барахлом – быть может, там найдутся футболки с короткими рукавами, соответствующего мундирам темно-синего цвета.

– Ну хорошо, значит, так тому и быть, – подытожил Сергей Петрович. – Ты, Лиза, у нас заведующая швейной мастерской, тебе эту работу и выполнять. К построению мундиров для темных эйджел привлечешь дамского портного, который тоже оказался среди пассажиров парохода. Пусть потрудится по специальности пока на примере темных эйджел, а потом, если у него все получится, талоны на посещение дамского портного станут одним из весомых вознаграждений для наших девушек и женщин за успехи в труде и учебе. Теперь о текущих делах. Сначала шаттл закончит вывозить людей с места крушения «Сити оф Глазго», потом совершит еще один рейс к контейнеровозу за сывороткой номер один и разными промежуточными обновками для наших новых гражданок. Затем Лиза снимет с темных эйджел мерки, после чего они на одни сутки отправятся на отдых после столь напряженного труда. Пока они будут отсыпаться, мундиры должны быть раскроены, сметаны и подготовлены к первичной примерке, после чего шаттл убудет к контейнеровозу, выполнять разгрузочные операции. На этом в общих чертах пока все.

Даже после крушения «Сити оф Глазго» глубоко в безднах прошлых времен наша семья сохранила свое положение на самой вершине общества, и команда корабля во главе с капитаном Моррисоном старалась обеспечивать нам максимально возможный в таких условиях уровень комфорта. Местность, в которую выбросило наш пароход, оказалась крайне неблагоприятной для проживания, и мой муж сказал, что нам придется отправиться в пеший поход на юг искать более подходящее место для того, чтобы, подобно пассажирам «Мэйфлауэра», основать[9] свое поселение. Трудности предстоящего перехода пугали меня до дрожи в ногах, ведь у нас не было с собой ни лошадей, ни каких-либо еще упряжных или вьючных животных, а местность вокруг лежащего на боку парохода не располагала к увеселительным пешим прогулкам.

Но мой муж и его приятели из клуба джентльменов все замечательно придумали. Сговорившись с офицерами парохода, которым тоже были обещаны важные роли, они под дулами револьверов обратили всех прочих пассажиров из третьего и второго класса в наш двуногий рабочий скот – такой же, что был у нас на плантации, только белого, а не черного цвета кожи. Я к этому событию отнеслась со сдержанным одобрением, потому что Сэм (муж) сказал, что при новой власти меня и младших детей будут нести в паланкинах по четверо сильных мужчин. Эта новость примирила меня с ближайшим будущим, и я легла спать в своей палатке под толстым одеялом с уверенностью в завтрашнем дне.

Но этот день, когда он наступил, оказался самым кошмарным днем в моей жизни. Как оказалось, у этого мира уже имеются свои хозяева. И они решили прийти к нам и спросить, кто мы такие и что нам тут надо. На нас напали со всех сторон, едва в небе забрезжил рассвет. Я проснулась от шума снаружи, и первым моим чувством была слабость во всем теле, так что пошевелить рукой или ногой стоило невероятных усилий воли. Мне казалось, что я закричала от ужаса, но на самом деле мой голос был не громче обычного шепота. Никто из наших мужчин и не пытался сопротивляться: во-первых, их тоже поразила необычайная слабость, а во-вторых, потому что нападающие были одеты в военную форму, а это значило, что они представляют власть и закон. Часть пришельцев носила мундиры черного цвета, через раскрытый ворот которых были видны полосатые рубахи, как у каторжников, форма других имела цвет пожухлой травы и была покрыта черными полосами и разводами. И те, и другие размалевали свои лица пятью диагональными черными полосами, похожими на след, проведенный пятерней, что, вероятно, должно было означать, что эти люди вышли с нами на тропу войны.