Алый флаг Аквилонии. Железные люди Маркова Юлия

Часть 29

Случай в Эгейском море

30 мая 3-го года Миссии. Четверг. Пять часов вечера. Залив Сувла, фрегат «Медуза».

Поход «Медузы» к краю земли продолжался ровно три недели и один день. После Гибралтара погода была в основном милостива к путешествующим. До самого Крита дули попутные западные и юго-западные ветры, колеблясь от фордевинда (прямо в корму) до полного правого бакштага (чуть сбоку). На этом участке «Медуза» только один раз подошла близко к африканскому берегу и ненадолго встала на якорь, чтобы высадить там бывшего господина Мергенова. Этот человек не пожелал жить по законам Аквилониии, и не получилось из него кающегося грешника (ибо он ни в чем не изменил своих убеждений), а потому решением Совета Вождей он был изгнан без права возвращения. Провожал изгнанника Сергей-младший, бросив тому на прощание стальной нож и кремень с огнивом. Если он будет умен, с таким капиталом сможет присоединиться к одному из местных кланов, обитающих в этом благословенном краю, напоминающем Черноморское побережье Кавказа нашего времени, в противном случае побегает немного среди пальм и рощ ореховых деревьев, и помрет от какого-нибудь несчастного случая. Вот и все об этом человеке… Произошло все это двадцать первого мая перед самым входом в Сицилийский пролив.

Следующий раз «Медуза» встала на якорь вечером двадцать пятого мая, в проливе Андикитира, у западной оконечности острова Крит. Капитан Дамиано заявил, что дальше начинается Эгейское море, в котором неучтенных островов, просто не существовавших в двадцатом веке, в нем наверняка как клецок в супе, – так что с этого момента он будет двигаться только в светлое время суток от якорной стоянки у одного острова до другой такой промежуточной точки маршрута. Тем более что в разгаре новолуние – а в это время ночью не то что бурунов над отмелью, даже острова в трех шагах прямо по курсу не заметишь. Спорить никто не стал. Сергей-младший распорядился спускать шлюпку, чтобы добраться до довольно близкого берега и там немного поохотиться, ибо рыба, которую ловили прямо на ходу спиннингами из аварийного комплекта «Боинга», команде и пассажирам изрядно надоела.

В охотничью экспедицию отправились довольно многочисленная компания: во-первых, сам Сергей-младший с четырьмя женами-волчицами; во-вторых, майор Бояринцев и старший лейтенант Чемизов; в-третьих, Джино Молинари, показавший себя неплохим охотником еще во время зимнего похода в тундростепи. Впрочем, далеко на сушу охотникам углубляться не пришлось, ибо почти сразу они наткнулись на небольшое стадо… карликовых слонов. Размером эти животные были с крупного быка, но во всем остальном, не считая непропорционально большой головы, мало отличались своих гигантских[1] африканских собратьев.

– Всю жизнь мечтал попробовать слонятины, – сказал Сергей-младший. – Но берем только одно животное – и на этом все, хватит. Больше нам не съесть. Александр Яковлевич, ваш выстрел, Геннадий страхует, остальные наготове. В эти времена стоит убить крупную добычу, как тут же явится какое-нибудь наглое мурло из породы кошачьих и заявит, что ему это мясо нужнее.

Майор Бояринцев не подвел. Единственный выстрел в голову – и один из недослонов рухнул на землю, с трубным ревом суча толстыми ногами. Стадо бросилось врассыпную. И тут на опушке леса нарисовала полосатая троица кошачьих – покрупнее леопарда, помельче нормального пещерного льва – все, как и обещал Сергей-младший. Пока майор передергивал затвор «американки», по разу выстрелили лейтенант Чемизов и Джино Молинари, и оба попали. Одна дикая кошка рухнула замертво, сраженная наповал, еще одна с жалобным мяуканьем стала биться в агонии, третья же благополучно ретировалась. Подойдя поближе, лейтенант хорошенько прицелился и сделал еще один выстрел, прекращая мучения раненого зверя. И, что характерно, никто ничего не сказал о защите дикой природы от хищнических действий человека, ибо в эти времена все обстояло совсем наоборот…

Шкуры у кошачьих в конце весны плохие, облезлые, потому свежевать недольвов (точнее, недольвиц) не стали. Сергей-младший только посоветовал счастливым охотникам вырезать у них клыки, чтобы потом носить их на веревочке как ожерелье. Если Джино Молинари был уже знаком с таким обычаем, то для людей из экипажа «Антея» это было в новинку. Майору Бояринцеву в качестве утешительного приза досталась пара слоновьих бивней.

– И что я буду с ними делать, Сергей, носить на шее? – спросил он, глядя на два чуть изогнутых предмета длиной примерно с локоть взрослого мужчины.

– Подарите кому-нибудь, Александр Яковлевич, – махнул рукой младший Прогрессор. – Слоновья кость в нашем обществе – вещь ценная и достаточно редкая, ибо на мамонтов и на моржей мы системно не охотимся. После того, как над ними поработает мастер Валера, расчески и прочие дамские штучки из этих бивней получатся просто замечательные. Ну чем не свадебный подарок невесте?

– Хорошо, Сергей, я учту ваш совет, – сказал летчик, забирая бивни. – Был бы подарок, а невеста найдется…

На самом деле все прекрасно знали, кому майор Бояринцев подарит вещи, изготовленные из добытых им бивней, и даже догадывались, когда это произойдет, ибо только слепой мог не заметить его регулярных встреч на шкафуте с будущей медсестрой Лидой Голубкиной. И хоть потенциальная старшая жена майора была еще очень молода (до наступления минимального брачного возраста ей оставался год), все помнили прецеденты Антона-младшего и Виктора де Леграна, вступивших со своими несовершеннолетними женами в предварительный брак. Так что никто не собирался мешать отношениям этих двоих, по крайней мере, до тех пор, пока те ведут себя благопристойно.

Двадцать шестого мая фрегат встал на якоре в виду острова Милос из архипелага Киклады. Двадцать седьмого – остановился в проливе между островами Тинос и Миконос, не обнаружив в этом месте ничего необычного. Двадцать восьмого – остановился у маленького острова Макселл (в историческое время на этом месте располагалась банка (отмель) с таким же названием); двадцать девятого достиг южного побережья полуострова, образованного островами Мудрос, Лемнос и Тенендос, и, огибая его вдоль западного берега, встал на якорь в виду скалистого мыса Фарос. Оттуда до залива Сувла оставался всего один дневной переход.

И вот наступил вечер тридцатого числа. Якорь брошен, паруса спущены. Команда и пассажиры «Медузы» с интересом взирают на конечную цель своего путешествия. Неподалеку от фрегата на якоре стоит подводная лодка типа «Малютка», и легкий северо-западный ветерок треплет на ее флагштоке флаг советского ВМФ. На берегу, в устье небольшой речки, раскинулся армейский полевой лагерь с отдельными элементами стойбища местных жителей. Во всем видна рука крепкого хозяйственника с армейской жилкой (боцман Карелин). Короткой трубой, сложенной из камней, дымит врезанная в пригорок баня-полуземлянка.

Вот откидывается занавесь из плащ-палаток, заменяющая дверь – и из темного чрева вместе с клубами пара вырываются голые мужчины, и тут же начинают плескаться в речке. Вдоль берега ровными рядами (армия тут или что?) стоят обычные для местных шалаши-типи, крытые оленьими шкурами, а чуть выше лагеря пасутся стреноженные кони.

Вскоре после разгрома британской колонии капитан-лейтенант Голованов послал лейб-гусар проехаться по разоренным стойбищам, чтобы похоронить погибших и забрать оттуда все ценное – в основном шкуры и брошенные предметы одежды. Проводниками кавалеристам при этом служили местные мальчики-подростки. И вот что удивительно: Натальи рядом не было, а гусары и местные мальчишки друг друга как-то понимали. Отойдя от ужаса британского плена, юноши из местных снова сделались живыми и любознательными ребятами, к тому же заполучившими в жизни новые идеалы и образцы для подражания. По крайней мере, теперь им уже было известно, насколько иначе выглядит окружающий мир с высоты конского седла и насколько дружелюбным и понимающим созданием оказывается лошадь, если не воспринимать ее исключительно в качестве мяса.

Вон там, между стволами редких деревьев, растянуты шкуры оленей и зубров из последней добычи, а местные женщины занимаются их обработкой. Никто их не заставляет делать эту работу – таково их собственное желание помочь клану чужих, в котором они теперь, собственно, не чужие, а равные среди равных. Вон там варится на кострах еда, а там – вялится на растянутых веревках недавно пойманная рыба. А вот там – стоят в ряд плетеные из лозы полевые сортиры, без которых тоже никак. Население лагеря составляет на глаз более двух сотен человек, и все они каждый день хотят есть, а поев, идут справлять естественные надобности. Без сортиров санитарное состояние лагеря описывалось бы словом «клоака», с ними же все выглядит цивильно и благопристойно.

Те люди, что на берегу (команда «Малютки», морские пехотинцы из трех миров, лейб-гусары, матросы с «Аскольда», да женщины из тылового невооруженного подразделения) побросав свои дела, тоже смотрят на фрегат, над которым реет алый флаг Аквилонии. Целых два месяца прибытие этого корабля было их целью и путеводным маяком – и вот он стоит тут на якоре на расстоянии прямой видимости. Прежде и они, и те люди, что на корабле, знали друг друга только в виде набора точек и тире в радиоэфире – и вот недалек тот момент, когда они смогут встретиться лицом к лицу и пожать друг другу руки.

С борта фрегата видят, как в шлюпку садятся трое мужчин в черной форме, двое в зеленой, один в красном гусарском мундире, и одна женщина в местных одеждах. Потом матросы в белых робах налегают на весла, и шлюпка направляется к фрегату, где уже спускают с правого борта пассажирский трап[2]. Встречают гостей капитан Раймондо Дамиано, Сергей-младший, доктор Блохин, а также майор Бояринцев, майор Агеев, майор Муратов, старший лейтенант Чемизов, Максут Идрисов, Степан Карпов, Антон Уткин и Дмитрий Фильченко. А позади них собрались взволнованные и улыбающиеся синьориты-маринайо в своих кожаных маечках-топиках и коротеньких юбочках. Медсестры-практикантки, а также законные жены Сергея-младшего и доктора Блохина взирают на происходящее с высоты юта. Исторический момент… Для полной торжественности не хватает только щелкающих камерами фотокорреспондентов.

Первым по трапу поднимается капитан-лейтенант Голованов, за ним – лейтенант Гаврилов, поручик Авдеев, подпоручик Акимов, старшина Давыдов, старший вахмистр Терехов, артиллерийский кондуктор Деревянко, и последней – смущенная и растерянная Наталья Чечкина-Монидис. У уроженцев середины двадцатого века и прежних времен открывшаяся картина не вызывает никаких ассоциаций, а вот выходцы из века двадцать первого вполголоса обмениваются мнениями.

– Ну прямо пираты Карибского моря… – говорит поручик Авдеев.

– Действительно, похоже, – соглашается подпоручик Акимов. – Только капитан выглядит посимпатичнее Джека Воробья, да и команда хороша. Хоть прямо сейчас на подиум, демонстрировать пиратские моды.

Капитан-лейтенант Голованов и ухом не повел на шепотки за спиной, хотя все прекрасно расслышал. Потом он спросит этих двоих хитрых выходцев из двадцать первого века, каких пиратов Карибского моря они имели в виду и кто такой капитан Джек Воробей. А то капитана Флинта, Моргана, Дрейка и Хокинса он помнит, а никакого Джека Воробья не помнит…

Ну а пока надо делать дело.

– Я – капитан-лейтенант Голованов, командир подводной лодки М-34 и всей сводной группы, расположившейся сейчас на берегу, со мной командиры подразделений лейтенант Гаврилов, поручик Авдеев, подпоручик Акимов, старший вахмистр Терехов, артиллерийский кондуктор Деревянко, товарищ Чечкина-Монидис и секретарь объединенной парторганизации старшина Давыдов.

– Я – Сергей Васильевич Петров, член клана Прогрессоров и полномочный представитель Верховного Совета Аквилонии, – ответил Сергей-младший, сделав шаг вперед. – Рядом со мной – капитан фрегата товарищ Раймондо Дамиано и военврач третьего ранга Сергей Александрович Блохин. Это, так сказать, управляющая тройка. Остальные – это в прошлом военные и гражданские летчики, а нынче стажеры на морской службе: майор Александр Яковлевич Бояринцев, майор Евгений Александрович Агеев, майор Владимир Алексеевич Муратов, старший лейтенант Геннадий Егорович Чемизов, Максут Азатович Идрисов и Степан Григорьевич Карпов, а также суперкарго Андрей Уткин и переводчик с испанского Дмитрий Фильченко. Прошу, как говорится, любить и жаловать.

– Так вы тот самый лейтенант Петров, который взял на абордаж итальянскую подводную лодку? – с легкой улыбкой спросил Голованов.

– Абордаж – это не то слово, товарищ капитан-лейтенант, – с такой же улыбкой ответил тот. – Мой взвод ружейно-пулеметным огнем очистил палубу сидящей на мели вражеской субмарины от присутствия дееспособного противника, тем самым принудив ее командира к безоговорочной капитуляции.

– И как это вам удалось? – В вопросе лейтенанта Гаврилова чувствовался профессиональный интерес.

– Мы сблизились с противником под прикрытием рассеивающегося утреннего тумана и открыли огонь прежде, чем на субмарине хоть что-то успели понять, – ответил младший прогрессор. – В таких ситуациях, товарищ лейтенант, хорошо стреляет тот, кто стреляет первым. Промешкай мы с десяток секунд, и бой повернулся бы совсем в другую сторону. Ну а когда первыми начинают стрелять «волчицы», то Чингачкук и его братья-индейцы стоят в сторонке, плачут горючими слезами и тихонько курят трубку мира.

– Волчицы? – удивленно переспросил лейтенант Гаврилов.

– Был в долине Гаронны такой клан Волка, зарабатывавший себе на жизнь грабежом и вымогательством, – пояснил Сергей-младший. – Его мужчины брали себе в жены из соседних кланов самых красивых, бойких, сильных и дерзких девок – можно сказать, занимались самоселекцией. Бойкость и дерзость из своих жен они выбивали кулаком и палкой, но зато дети в клане Волка из поколения в поколение рождались первоклассные. Потом этот клан решил наехать на нас, таких немногочисленных, но богатых разными ништяками – и на этом полностью закончился. Отражая неспровоцированное нападение, мы убили всех мужчин, способных носить оружие, а женщин и детей включили в свое племя для дальнейшего перевоспитания и превращения в полноценных сограждан. Поняв, что среди нас они люди, а не бесплатные приложения к отцам и мужьям, волчицы ответили нам безудержной преданностью и пылкой любовью. А кроме того, выяснилось, что мужчины клана Волка все-таки занимались своей самоселекцией не зря. Оказалось, что их бывшие жены и дочери обладают очень высоким боевым потенциалом. Мы вооружили их, обучили всему, что знаем сами, и поставили в строй, так как поняли, что за наше общество, признавшее их людьми, эти девушки будут сражаться с неистовой яростью берсерков.

– Что есть, то есть, – подтвердил доктор Блохин. – Я сам видел, как эти милые девушки внезапно атаковали и за десяток секунд уничтожили эсесовский отряд охотников за беглыми военнопленными. Кстати, команда этого корабля тоже по большей части состоит из «волчиц». Ее набирали из тех девиц этого клана, которые, помимо других положительных качеств, не подвержены морской болезни и страху высоты.

– Еще в самом начале нашей истории Сергей Петрович сказал, что не господа мы этому народу, а наставники и учителя, – добавил младший прогрессор. – По-иному мы просто не могли, и ездить по стойбищам, отбирая у людей последнее, не собирались.

Услышав эти слова, синьориты-маринайо одобрительно загомонили, подтверждая сказанное.

– Вот, товарищи, – сказал капитан-лейтенант Голованов, – вот он – практический социализм в действии, когда в обществе нет ни бар, ни холопов.

– А как у вас, товарищ Петров, в Аквилонии обстоят дела с основным признаком социализма – ликвидацией безграмотности и вообще с народным образованием? – спросил старшина Давыдов.

– Для совершеннолетних граждан школа функционирует с момента завершения хода лосося (это где-то первое декабря) и по тридцатое апреля, – пояснил тот. – Несовершеннолетние (то есть те, кому не исполнилось четырнадцати лет) учатся, как положено – то есть с первого сентября по тридцать первое мая. К нам, знаете ли, с одной оказией попал почти полный набор школьных учителей из самого начала двадцать первого века, и теперь эти люди с полной отдачей трудятся по основной специальности, а не пропалывают огороды. Единственное, чего нам сейчас не хватает в этом направлении, это хорошей библиотеки с большим запасом книг.

– Ну что же, товарищ Голованов, – сказал секретарь объединенной парторганизации, – я полностью согласен с вашим мнением о социалистическом характере Аквилонского общества. Товарищ Дамиано у нас тоже не вызывает никаких сомнений или враждебности, несмотря на его итальянское происхождение. Мы понимаем, что, если он командует этим кораблем, то Аквилонское руководство относится к нему с полным доверием.

– Товарищ Дамиано не просто облечен полным доверием Сергея Петровича и Андрея Викторовича, потому что прошел полный курс искупления и реабилитации, предписанный ему как пленному врагу, – усмехнулся Сергей-младший. – В дополнение к этому, он – единственный из нас, кто владеет умением водить по морю большие парусные корабли и делится этим умением с другими. Если бы не он, то мы просто не могли бы отправиться в эту экспедицию, ибо наличие фрегата само по себе еще не означает возможность его использования. При этом нас нисколько не волнуют его монархические убеждения и преданность Савойской королевской династии, ибо эти понятия никак не пересекаются с нашим нынешним существованием. Сейчас он – один из нас, аквилонцев, и с этим фактом придется считаться кому бы то ни было.

– Товарищи Авдеев и Акимов тоже имеют монархические убеждения, – ответил капитан-лейтенант Голованов, – но, несмотря на это, мы с ними сработались. Впрочем, здесь это и в самом деле неважно. Поэтому предлагаю закончить с дипломатическими преамбулами и приступить к делу.

Полномочный представитель Верховного Совета Аквилонии обвел внимательным взглядом представителей и командиров новых граждан Аквилонии, и сказал:

– Вас всех с нетерпением ждут в Аквилонии, а потому с погрузкой на борт людей и имущества требуется управиться как можно скорее. Завтра утром мы организуем на берегу пункт санитарного контроля, и те, кто его пройдет, незамедлительно отправятся на «Медузу». Начнем, пожалуй, с местных женщин, так как с ними ожидается больше всего мороки. У них есть старший, или они сами по себе?

– Командир у невооруженного женского подразделения тылового обеспечения имеется, – ответил капитан-лейтенант Голованов. – Это присутствующая здесь местная уроженка Наталья Константиновна Чечкина-Монидис, дочь российскоподданного Константина Монидиса. Отец обучил ее русскому языку, а когда мы встретились, попросил меня доставить ее в Аквилонию, ибо в родном клане ей больше не было места. Потом получилось так, что Наталья высказала желание выйти замуж за моего помощника лейтенанта Чечкина, и, так как тот не возражал, я совершил обряд бракосочетания, объявив этих двоих мужем и женой. А еще некоторое время спустя, когда мы впервые столкнулись с британцами и жертвами их разбоя, она добровольно взяла на себя руководство женским подразделением, которое с тех пор не имело ни одного нарекания. А что, что-то не так?

– Все так, Николай Иванович, – сказал Сергей-младший. – Сами того не зная, вы поступили как настоящий аквилонский вождь. Любящие сердца соединили, освобожденных из плена женщин взяли под опеку, а подходящего человека использовали там, где он оказался незаменим. Зарегистрированный вами брак в Аквилонии будет считаться законным, а товарищ Наталья с этого момента получает титул леди. Так у нас называют замужних женщин, которые несут важную общественную нагрузку или в силу своих профессиональных компетенций руководят каким-нибудь производством. Думаю, что, едва мы прибудем домой, ее сразу же назначат руководителем реабилитационного центра для выкупленных из кланов местных женщин. Там ей придется много учиться самой и учить своих подопечных. Леди Наталья!

– Я тут, – неожиданно хрипло отозвалась та.

– Завтра утром мы поставим на берегу большую палатку, в которой будет организован полевой санитарно-пропускной пункт, – сказал младший прогрессор. – Там ваших женщин будут осматривать наши ученицы Мудрых Женщин, только в самом крайнем случае обращаясь к доктору Блохину, после чего мы будем перевозить их на борт фрегата и размещать в уже подготовленных помещениях. Вам это понятно?

– Я понял, товарищ Петров, – ответила Наталья и, вскинув голову, добавила: – Пусть ваш доктор тоже нас смотрит, мы все красивый и совсем не стеснительный.

– Мы знаем, что вы красивые и не стеснительные, – ответил Сергей-младший, – но так положено. Кроме того, медсестер-практиканток у нас шестеро, а доктор только один. Если он будет осматривать всех подряд, то дело растянется до ишачьей пасхи.

– И мужчин, значит, товарищ Петров, тоже ваши барышни осматривать будут? – скептически приподняв бровь, спросил артиллерийский кондуктор Деревянко.

– А вы, значит, товарищ Деревянко, стеснительный? – с ехидцей ответил младший прогрессор. – Ничего, как-нибудь этот момент переживете, тем более что никто к вашим мужским причиндалам присматриваться не будет. Стыдных болезней нет, и ладно. Вошки-блошки – это совсем другое дело. Пронос их на «Медузу» даже в самом небольшом количестве будет тяжким преступлением против ваших же товарищей. И вообще, привыкайте к тому, что в Аквилонии медицина – преимущественно женское занятие. Мужчины у нас трудятся и воюют там, где нужна физическая сила, а женщины – там, где требуются ловкость, быстрота и терпение.

– Вот так, Алексей Петрович, – сказал вахмистр Терехов, – если баба тоже человек, то не только ты можешь мять ей сиськи, но и она имеет право подергать тебя за удочку…

– Не мял я никому сиськи, Яков Николаевич, навет это! – возмутился артиллерийский кондуктор. – Нешто я не понимаю, что сейчас к местным бабам подкатывать еще не можно? Испуганные они еще после британцев, и языка русского пока не разумеют.

– Так это я так, к примеру, Алексей Петрович, просто пошутил, – смутился командир лейб-гусар.

– Не надо так шутить, Яков Николаевич, – строго сказал Сергей-младший. – А вы, Алексей Петрович, все правильно понимаете. Ничего ваше от вас никуда не уйдет. Еще найдутся такие крали, которые возьмут вас за ручку и поведут к отцу Бонифацию вязать узы Гименея. Желания у местных женщин вступить в семью хоть отбавляй: от некоторых, слишком настырных, даже приходилось отбиваться, потому что и без них жен в доме достаточно.

– Так нешто у вас, товарищ Петров, в Аквилонии многоженство, как у магометан? – спросил артиллерийский кондуктор Деревянко, будучи потрясен таким фактом.

– Многоженство, Алексей Петрович, но не как у магометан, – терпеливо пояснил тот. – От женщин в нашем обществе требуется желание вступить в брак, а от мужчины согласие. Обычно кандидатки в жены предварительно составляют плотную компанию подруг, после чего так, группой, подкатывают к счастливому жениху. Между собой жены одного мужчины считаются названными сестрами, и ссоры и скандалы между ними должны быть исключены. Они вместе ведут хозяйство, вместе воспитывают детей, и никогда не пытаются выяснить, кого из них больше любит муж, потому что мы всех их любим и ценим совершенно одинаково. Они для нас не собственность, не рабыни, а боевые товарищи и матери наших детей. Такая картина в нашем обществе сложилась, с одной стороны, из-за того, что мужчин в нашем народе мало, а женщин в несколько раз больше, и все эти женщины хотят замуж, детей и всего прочего, что входит в женскую природу. С другой стороны, земля тут совершенно не заселена, а потому дети являются для нас благом и основой будущего общества, а не проклятием, как в те времена, когда люди сидели друг у друга на голове.

Пока Сергей-младший говорил тихим размеренным тоном, все слушали его очень внимательно, в полной тишине. Но когда он закончил, лейтенант Гаврилов, кое-что намотав на ус, задал уточняющий вопрос:

– Но почему получилось так, что у вас в Аквилонии женщин стало больше, чем мужчин? Мне показалось, что разгром клана Волка, о котором вы нам рассказали немного ранее, был только разовой историей, эффект от которой должен был быстро закончиться, когда все тамошние женщины освоились в вашем обществе и повыходили замуж.

– Для начала, товарищ лейтенант, надо сказать, что клан Волка – это не начало, а только середина нашей истории, – сказал Сергей-младший. – В самом начале нашей эпопеи поблизости от Аквилонии произошла трагедия. Впавший в людоедство клан Тюленя напал на клан Лани, убил в нем всех мужчин-охотников, а лиц женского пола и детей связал для употребления в пищу в обозримом будущем. При этом часть женщин-Ланей разбежалась по окрестностям, и некоторые из них сумели добежать до нашего лагеря, а следом за ними явились и кровожадные победители. Это был наш первый бой в этом мире. Огнестрельным оружием и врукопашную мы перебили экспедиционный отряд, а потом нанесли на разгромленную стоянку клана Лани ответный вооруженный визит, ибо такая пакость, как людоеды, нам не нужна была поблизости ни в каком виде. Закончив истребление мужской половины клана Тюленя, мы взяли в плен их женщин и освободили выживших женщин-Ланей. Пленным тюленихам был предоставлен выбор остаться связанными на месте гибели их мужчин или пойти с нами, чтобы пройти обряд искупления от людоедства. Все они добровольно выбрали жизнь и искупление. Впрочем, женщины этого клана в любом случае был обречены, потому что когда не было другой добычи, мужики-Тюлени убивали и ели уже их самих. Так своих людей научил стукнутый на всю голову вождь-шаман Шамэл, который, как выяснилось совсем недавно, был выходцем из примерно наших времен, и, скорее всего, состоял в одной из этнических преступных банд юга Франции. Так у нас на руках оказались тридцать две взрослые женщины сразу двух кланов, при шести взрослых мужчинах, при том, что пятеро из нас к тому времени уже были женаты как минимум по одному разу. А ведь были еще девочки-подростки, и они, повзрослев в течение нескольких ближайших лет, тоже должны были захотеть брачных перспектив. Уже потом, осенью первого года, на нас упал автобус с французскими школьниками из нашего времени и приплыл в свой грабительский набег клан Волка, но Лани и тюленихи-полуафриканки были первым нашим пополнением. Во время хода лосося того года мы познакомились с вождем клана Северных Оленей, оказавшимся братом одной из жен Сергей Петровича, леди Фэры и договорились устроить зимой совместную загонную охоту в тундростепях, расположенных к северу от его стоянки. Мероприятие прошло успешно, и большую часть добытого мяса мы оставили Северным Оленям, нам же от этой охоты требовались только шкуры животных да молодняк лошадей, бизонов и овцебыков для дальнейшего разведения. Весной, год назад, мы совершили к Северным Оленям еще один визит за белой глиной – в окрестностях их пещеры имелось ее небольшое месторождение. Так как по русскому обычаю с пустыми руками в гости не ходят, мы взяли с собой подарки: в частности, самодельную керамическую посуду, деревянные гребни и другую нужную в хозяйстве мелочь. По дороге туда нам случайно попался молодой французский дворянин из восемнадцатого века, сбежавший от гильотины злых монтаньяров, а когда мы прибыли, то вождь Ксим, увидев наши подарки, сказал, что не может принять все это добро без отдачи, и буквально всучил нам нескольких вдов с маленькими детьми женского пола. Мол, отдаю в хорошие руки, потому что осенью все равно придется прогонять их в лес. Тогда наш Сергей Петрович договорился с этим Ксимом, что тот поговорит с другими вождями, что не надо прогонять никого в лес, а пусть лучше осенью во время хода лосося они приводят ненужных женщин и детей к нашему поселению, а мы дадим за них разные нужные вещи. Как оказалось, коммуникация между кланами тут превосходная, и когда пошел лосось, местные вожди навалили в обмен нам столько женского элемента, что мы буквально взвыли: за кого же их всех выдавать замуж? Особенный ажиотаж у местного начальства вызвали стальные ножи, которые кует кузнец из присоединившегося к нам клана кельтов-думнониев. За них нам стали отдавать не только вдов с детьми, но и молодых девок, еще не бывших замужем. Для вождей кланов это обуза и лишние рты, которые надо кормить из скудной охотничьей добычи, а для нашего народа это ценный актив и его светлое будущее. Местные женщины умны, очень старательны и ответственны, а потому стоит их немного подкормить и подучить, и они начинают показывать чудеса трудового героизма в поле и различных мастерских. А еще они очень хотят замуж, пусть даже вчетвером-впятером за одного мужчину.

После этих слов товарищи командиры ошарашенно переглянусь, а леди Наталья сказала:

– Он говорил правда. Такой обычай есть, и я сам мог быть изгнан из клана после смерть мой отец-старейшина. Вы спас меня, забрал с собой и дал хороший муж, а он спас много-много другой женщина.

– Мы предполагаем, – продолжил Сергей-младший, – что за год эти розданные в прошлом году ножики широко разойдутся по ближним и дальним окрестностям, а этой осенью, в ноябре месяце, нас ждет настоящий женский потоп, так что семья из десяти жен и одного мужчины даже с вашим участием сделается самым обычным явлением. Такие вот пирожки с котятами, к которым нам надо быть готовыми.

– Не извольте беспокоиться, товарищ Петров, справимся, – скрывая улыбку, провел рукой по пышным усам вахмистр Терехов. – Мужское дело нехитрое. Вы лучше скажите, как мы будем перевозить наших лошадок, а то мои люди опасаются, что вы прикажете бросить их здесь…

– Скажите своим гусарам, пусть не волнуются: лошади для нас тоже ценный актив, – сказал младший прогрессор. – Перевозить мы их будем прямо на палубе: после того, как выбросили ненужные пушки, образовалось достаточно места. Сначала по одной мы подвезем их на шлюпке до борта, потом подхватим под брюхо и грудь грузовой стрелой и водрузим на место. Только, чур, убирать за ними в пути вы будете сами. Договорились?

– Договорились, товарищ Петров, – ответил вахмистр. – Конь – это товарищ и друг гусара, а потому не обиходить его никак нельзя. Я это так понимаю. Надо бы поскорее вернуться на берег и успокоить братцев, а то они сильно волнуются.

– Да, действительно, товарищ Петров, основные моменты мы с вами обговорили, пищу для размышлений вы нам дали, теперь надо бы нам возвращаться на берег и приступать к организационным моментам, – подвел итог капитан-лейтенант Голованов.

– Мы с доктором вместе с женами тоже отправимся на берег вслед за вами, – сказал Сергей-младший. – Надо же нам и ваших людей вблизи посмотреть, и себя показать – что начальство в Аквилонии не какие-нибудь баре, а простые люди, которые к народу ходят своими ножками.

– И это тоже правильно, – согласился товарищ Голованов. – Официально приглашаю вас и вашу команду быть гостями в нашем лагере.

30 мая 3-го года Миссии. Четверг. Вечер. Лагерь отряда капитан-лейтенанта Голованова на берегу залив Сувла.

После нескольких рейсов шлюпок – и той, что с фрегата, и той, что с «Аскольда» – на берег сошла почти вся команда (за исключением вахтенных) и все пассажиры. Не стал отсиживаться на борту и Раймондо Дамиано, хотя среди бывших врагов ему было несколько неуютно. К аквилонцам он уже привык, но вот команда «Малютки» и бойцы из взвода лейтенанта Гаврилова еще пахли порохом и кровью Великой Войны, в которой Италия и Советский Союз были непримиримыми врагами. Но человеку в поношенном офицерском мундире Супермарины[3] никто ничего не сделал, даже не сказал дурного слова: ходи где вздумается и смотри куда хочешь – тут ты не враг (даже бывший), а дорогой гость.

Гораздо больший интерес у морских пехотинцев вызвали девицы-волчицы из команды «Медузы» и взвода Сергея-младшего. Синьориты-маринайо по вечернему времени накинули на плечи курточки из оленьей замши, а воительницы-ополченки вышли в свет в своей американской форме в черных пятнах камуфляжа. Впрочем, у тех и у других в ножнах на поясе висели ножи, а у воительниц за плечом еще имелись винтовки-американки и дробовики. И не потому, что им тут что-то угрожало, а только по той причине, что за пределами поселения (или, в данном случае, палубы фрегата), бойцыцы ополчения всегда должны иметь личное оружие при себе. Но и без этого для всех заинтересованных лиц было очевидно, что мимо них сейчас прогуливаются не девчонки с соседней улицы (или деревни), а коллеги по воинскому ремеслу, добивающиеся результата не силой, а ловкостью и хитростью.

Морпехи смотрели на суровых девиц в форме и при оружии, а девицы на морпехов. Для них этот сводный отряд был отдохновением души. Немногочисленные варианты приличного, по их понятиям, замужества в Аквилонии уже закончились – и тут Великий дух присылает им сотню первоклассных кандидатов мужья. Даже глаза разбегаются: все хороши, выбирай на вкус. При этом ни лейб-гусары, ни матросы с «Аскольда», ни даже краснофлотцы и старшины из команды «Малютки» особого интереса у «волчиц» не вызывали – этот товар на брачном рынке предназначается для более домашних особ, а девушки из бывшего клана Волка хотели в мужья героев и бойцов, но не двуногих зверей, какими были их мужья, отцы и братья.

Правда, некоторые воительницы и матроски с «Медузы» с самого начала путешествия положили глаз на летчиков с «Антея», а потому в смотринах участвовали только в качестве статисток. Трое из них, что выбрали майора Бояринцева, уже подумывали о том, чтобы подойти к Лиде Голубкиной и обсудить условия их будущего брачного комплота. И не имело значения, что кандидатка в старшие жены еще не вошла в полный брачный возраст. К их возвращению на празднике летнего солнцестояния и она, и их общий жених получат права полного гражданства, и тогда сразу можно вступать в брак – для старшей жены предварительный, а для трех других нареченных сестер окончательный.

А вот и Лида – идет, чуть в сторонке, вместе с другими медсестрами-практикантками и женами доктора Блохина. Ей тут все интересно – в первую очередь, с профессиональной точки зрения, ибо, когда большое количество людей собираются вместе, их злейшим врагом становится антисанитария. Но ничего подобного не обнаруживается, и лицо Лиды светлеет. Впрочем, в этой компании местные обитатели смотрят не на нее и не на других девушек из двадцать первого века, и даже не на признанную красавицу Ванессу, а на коренастую неандерталку Ко, с независимым видом шествующую между «волчицами» Алаль и Сиси.

Морские пехотинцы из всех трех взводов и члены команды «Малютки» – люди воспитанные: пальцем на диво дивное не показывают и даже не перешептываются, и лишь иногда, как бы ненароком, бросают в сторону Ко быстрые взгляды. Совсем другое дело – женщины из невооруженного тылового подразделения. Среди них только и разговоров о самке уеху, одетой так, будто она наполовину человек, наполовину чужая[4]. Когда-то уеху жили и в этих краях, предпочитая пересеченную горную местность, а потом то ли ушли куда-то, то ли все умерли из-за нехватки нужной дичи (ибо непросто прокормить такие массивные существа, охотящиеся только на крупную добычу[5]).

Впрочем, еще больше пересудов у местных женщин вызывали «волчицы». Для них было очевидно, что родились эти девушки среди людей, но, связавшись с чужими, полностью отказались от своей сущности. Об этом говорила их одежда, оружие чужих в их руках, а также то, что они держат себя с чужими на равных, что для человеческих существ изначально невозможно. Даже самые добрые чужие все равно чужие, и, если бы не страх голодной смерти и не благодарность за спасение, то бежали бы местные женщины отсюда сломя голову. И говорят эти странные девицы – полулюди-получужие – по большей части на языке чужих, лишь иногда переходя на человеческую речь. И, как и чужие, они не боятся самки уеху, хотя всем известно, что это злобные, кровожадные и неуправляемые создания, не понимающие слов людей.

Тем временем командиры разговаривали у костра. Никого при этом не смущала крайняя молодость Сергея-младшего. В суровые времена люди взрослеют быстро, тем более что даже изначально молодой человек не был домашним мальчиком. Кстати, у него имелась своя теория по поводу причин появления в этих краях остатков британского батальона.

– Я думаю, – сказал он, – что Посредник предназначал британцев в наше усиление, ведь в пятнадцатом году они были союзниками России, но ошибся с оценкой их морального облика. На фоне турецких людоедов выглядели они неплохо, но когда внутри полковника Бошампа сорвался с цепи и вылез наружу старый колониалист, то план операции мгновенно оказался изменен, после чего англичане из союзника превратились в грушу для битья.

– Все может быть, товарищ Петров, – хмыкнул капитан-лейтенант Голованов, – хотя мне кажется, что Посредник швыряет нам сюда все, что у него оказалось под рукой, не разбирая, по какую сторону фронта будут сражаться те или иные пропаданцы.

– Не скажите, Николай Иванович, – возразил Сергей-младший. – Все три взвода морской пехоты были выброшены у вас на пути вполне целенаправленно, и только после того, как вы договорились об объединении для совместного перемещения в Аквилонию, в общую кучу полетели лейб-гусары, британцы, матросы с «Аскольда» и греки с Самофраки. Не исключено, что на обратном пути нас будут ждать еще сюрпризы.

– Да, – подтвердил капитан-лейтенант, – это совсем не исключено, а, напротив, более чем вероятно. Но только хотелось бы знать, какова может быть цель подобного эксперимента Посредника над этим диким миром?

– Обыкновенная цель, – пожал плечами младший прогрессор, – новая цивилизация, свободная от заблуждений и грехов последующих времен, а может быть, даже новое человечество в биологическом смысле. Сергей Петрович как-то говорил, что за тысячелетия постепенной общественной эволюции человечество изрядно регрессировало как вид, и не только в плане физических кондиций. Из-за того, что большинство жизненных вопросов решалось на уровне общественных и государственных институтов, и каждому отдельному человеку не надо было над ними думать, мозг среднего представителя хомо сапиенс относительно нынешних времен усох где-то на десять процентов. А там у нас, в двадцать первом веке, во властных кругах и вовсе нашлись люди, которые решили окончательно отучить народные массы от привычки думать. Как заявил министр образования господин Фурсенко, камней ему в почки и якорь на шею, школа должна воспитывать квалифицированных потребителей – то есть превращать человеческих детей в чавкающих у корыта свиней, которым мозг без надобности, достаточно и желудка.

– Есть такая история, – хмыкнул подпоручик Акимов. – И чтобы она полностью сошла на нет, я думаю, потребуется какая-нибудь титаническая встряска, вроде окончательного разрыва со всем западным миром, и новая Великая Отечественная Война – к чему в среднесрочной перспективе там все и идет. Иначе от привычки к бездумью не отучить. Что касается местных дел, то мне кажется, что замысел Посредника подразумевает замену длительной социальной эволюции мгновенной, в историческом смысле, революцией. Цивилизация, неожиданно возникшая в самых неподходящих условиях, должна рвануть вверх с низкого старта, как баллистическая ракета, выпущенная из шахты подводной лодки. Но только нашего участия для такого рывка будет явно недостаточно. Когда мы решим все поставленные перед ними задачи и окончательно утрамбуемся в аквилонском обществе, следует ожидать появления представителей какой-нибудь еще более высокоразвитой космической цивилизации из отдаленного будущего, которые вытолкнут Аквилонию на новую технологическую ступень…

Капитан-лейтенант Голованов тяжело вздохнул и с недоверием спросил:

– Как же, товарищ Акимов, в отдаленном будущем может образоваться высокоразвитая космическая цивилизация, если вы сами говорили, что после краха Советского Союза мир там у вас попал в технологический тупик, который некоторые даже обозвали концом истории?

– Если не будет ядерной войны, товарищ Голованов, то и из технологического тупика тоже можно рано или поздно выйти, – ответил тот. – Но я, честно говоря, подумал не об отдаленном будущем своего исходного мира двадцать первого века (того же, откуда происходят и товарищи основавшие Аквилонию), а о перспективном развитии миров, уже скорректированных Посредником в лучшую сторону. И самые большие надежды в этом плане я возлагаю на мир, из которого сюда пришел взвод лейтенанта Гаврилова. Ведь он только внешне похож на тот, откуда происходите вы, Николай Иванович, а на самом деле всего-то за год далеко ушел от него, и не только в ходе боевых действий, но и во внутренней и внешней политике Советского Союза.

– Будем надеяться, товарищ Акимов, что вы правы, а я слишком пессимистичен, – пожал плечами командир «Малютки». – Впрочем, я не стал бы сейчас забегать далеко вперед, даже мысленно. Сперва необходимо решить текущие задачи, благополучно добраться до Аквилонии, и только потом можно задумываться о том, что будет дальше. Тем более что и аквилонское руководство, и нас с вами одолевают предчувствия какого-то ужасного враждебного вторжения, которое Посредник может устроить вскоре после нашего прибытия на место назначения. У кого-нибудь есть соображения по этому поводу?

– Тут нужен специалист по истории Франции или хотя бы местный житель, – сказал Сергей-младший, а потом, поднявшись на ноги, крикнул: – Ванесса, иди сюда, пожалуйста, ты нам нужна!

Старшая жена доктора Блохина подошла через пару минут, и вместе с ней подтянулись медсестры-практикантки.

– Добрый вечер, месье командиры, – вежливо поздоровалась Ванесса Блохина-Нуари с присутствующими и спросила: – Слушаю тебя, Серж, что ты хотел мне сказать?

– Мы хотели бы знать, какие войны в период после падения Римской империи и до наших дней шли на территории Аквитании – в частности, в окрестностях Бордо, и, соответственно, каких враждебных пришельцев Посредник может сбросить на наши головы? – спросил младший прогрессор.

Немного подумав, девушка ответила:

– В двадцатый, девятнадцатый, восемнадцатый и семнадцатый век никаких сильных военных действий в Аквитании не быть. По-русски в военном смысле это называется «захолустье». Даже так называемый «движение федералист» во время Великой Революции в Бордо был подавлен мирным средством. Одиночный беглец от революционный террор, как Виктор де Легран, быть может, а крупный отряд нет. Тогда в Бордо казнил всего сто человек. Шестнадцатый век хуже. В Бордо был свой маленький Варфоломеевская ночь, католик резал гугенот. Но и только. Беглец от погрома быть может, а большой отряд нет. Пятнадцатый век – в Бордо, в битва при Кастильон, кончался Столетний война. Местный население поддерживал Англия, а победил Франция. Англичане убежать, а француз их ловить. Крупный отряд быть не может, сила сторон быть маленький, потому что все устал от война. Четырнадцатый и тринадцатый век много маленький война Англия против Франция. Небольшой отряд наемник ходил туда-сюда. Потерявшийся банда может прийти, и никто о ней не вспомнить. Девятый век – два раза набег викинг на Бордо. Восьмой, седьмой и шестой век Аквитания воевал франк, араб, вестгот и бургунд. Известный факт – битва при Пуатье. Но от нас это далеко. Как там быть, точно я не сказать. Это был давно. Пятый век – римский император отдать Аквитания под поселения вестгот. Все.

– Картина маслом понятна, – сказал лейтенант Гаврилов, когда француженка замолчала. – При таком раскладе брать нас Посредник может только численностью нападающего отряда или количеством атак с разных сторон. Патроны к нашим автоматам и пулеметам закончатся довольно быстро, а потом придется переходить на вооружение с американского парохода. Боеприпасы – это вообще наша главная проблема, и экономить их придется очень жестко, чтобы в критический момент не остаться безоружными.

– Основной груз американского парохода, процентов семьдесят, это винтовочные патроны, которые подходят и к «люськам», и к станкачам Браунинга, – сказал Сергей-младший. – Патронов к дробовикам значительно меньше, а пистолетных – только самый мизер. А станкач при грамотном использовании – это еще та сенокосилка. Например, римский отряд Андрей Викторович, Сергей Петрович и дед Антон положили перекрестным огнем трех станкачей, да так, что потом для капитуляции выживших потребовалась только самая минимальная доработка напильником.

– А вот это, товарищи, вполне здравая мысль, – воздел вверх указующий перст поручик Авдееев. – Против любого отряда из указанных времен фланкирующий огонь из станкачей будет просто чудодейственным средством… и неважно, сколько окажется врагов: пятьсот или пять тысяч, а также пешими они будут или конными. Все полягут как один, особенно если аквилонские товарищи сделают хотя бы несколько тачанок, чтобы активно маневрировать огнем на поле боя.

– Тачанки – это вряд ли, – покачал головой младший прогрессор, – производство гнутых колес наши мастерские еще не освоили, да и стальные рессоры пока в дефиците, но вот несколько газогенераторных автомобилей с установленными на них пулеметами я вам гарантирую. Появились у нас такие в некотором количестве после разгрома отряда Петеновских коллаборантов, некоторые даже в полугусеничном исполнении.

– Все это хорошо, – хмыкнул лейтенант Гаврилов, – но станкачи всесильны только на открытой местности, а в лесу их действие обнуляется.

– В указанные века все сражения проходили только на открытой местности, ибо в лесу невозможны действия сомкнутым строем, – возразил подпоручик Акимов, – а еще он лишает ударной силы кавалерию. В лучшем случае на опушке леса ставили лучников, чтобы те в случае прямой атаки на их позиции могли отступить под защиту деревьев. Строиться к бою противник будет на поляне или прибрежном лугу, где за пулеметами будет решающее преимущество. Нашей задачей в таком случае будет не дать разгромленному отряду разбежаться по окрестностям, спрятавшись в тех же лесах. Проще предотвратить геморрой, чем потом долго и нудно его лечить.

– Товарищи, – сказал капитан-лейтенант Голованов, – мне кажется, что мы опять забегаем вперед и говорим не о том.

– Да нет, товарищ капитан-лейтенант, как раз-таки о том, – возразил Сергей-младший, – лучше заранее выработать тактику, исходя из возможных угроз, чем потом лихорадочно думать о том, что нужно делать в том или ином случае, и в спешке готовить необходимый инструмент. И еще: с временным характером вашего подразделения нужно заканчивать, поэтому, в силу данных мне от лица Верховного Совета чрезвычайных полномочий, я назначаю товарища Гаврилова постоянным командиром роты морской пехоты и присваиваю ему звание капитана аквилонской армии. До парада тщеславия персональных воинских званий мы еще не доросли, поэтому чин у нас пока намертво сцеплен с должностью. Взводный командир – это у нас всегда лейтенант, ротный – капитан, батальонный – майор. Василий Андреевич, найдется у вас во взводе человек, которого с полной ответственностью можно будет назначить его командиром?

– Да, – ответил новопроизведенный капитан Гаврилов, – мой заместитель мичман Сердюк.

– Значит, будет лейтенант Сердюк, – кивнул младший прогрессор. – И еще. Взвод бывших лейб-гусар на постоянной основе присоединяется к роте капитана Гаврилова, соответственно, вахмистр Терехов получает звание лейтенанта, а моряков с «Аскольда» я своей властью присоединяю к команде «Медузы», как и собственно команду подводной лодки. Подобное требуется класть к подобному.

– А как же наша «Малютка»? – спросил капитан-лейтенант Голованов.

– А насколько у нее хватит топлива, товарищ Голованов? – вкрадчивым голосом вопросом на вопрос ответил Сергей-младший.

– Топлива хватит миль на пятьсот – и все, баки будут сухие, – ответил капитан-лейтенант.

– Вот именно, – сказал младший прогрессор, – пятьсот миль при наших масштабах – это вообще ни о чем. Поэтому с вашей «Малютки» необходимо снять орудие, радиостанцию и прочие нужные вещи, после чего, задраив люки, оставить подводный корабль на якоре у какого-нибудь уединенного каменистого островка. Будет возможность найти топливо – мы за ней вернемся, а если нет, то нет, вопросов нашей жизни и смерти этот подводный корабль не решает. А вас, товарищ Голованов, после прибытия в Аквилонию сразу же назначат главнокомандующим всего нашего речного флота и капитаном нашего старого доброго коча «Отважный». Прежде им командовал лично товарищ Грубин, но теперь, с расширением масштабов нашей деятельности, у него не остается возможности надолго покидать главное поселение. Водоизмещение восемнадцать тонн, осадка от метра до семидесяти сантиметров и газогенераторный движок позволяют этому кораблику подниматься до самых верховьев местных рек. Кстати, если нападение на Аквилонию произойдет в тот момент, когда «Отважный» будет находиться дома, то пару установленных на нем пулеметов надо будет плюсовать к общей огневой мощи. Пока это у нас один корабль такого типа, но постройка верфи уже запланирована, а значит, в обозримом будущем в нашем речном флоте будет пополнение. Вы же по первому образованию речник – вам и карты в руки во всем этом хозяйстве. Устроит вас такая карьера в нашем обществе или поискать другие варианты?

– Да нет, товарищ Петров, – усмехнулся капитан-лейтенант Голованов, – других вариантов не надо. Сам много раз говорил, что каждый бывает незаменим на своем месте – и вот оно, это место, вполне достойное, нашлось для меня самого. Должен сказать, что командование объединенным отрядом я сдаю капитану Гаврилову с легким сердцем, ибо задача довести нашу группу к месту встречи с вашим аквилонским фрегатом была нами выполнена с самыми минимальными потерями.

– Ну, тогда на сегодня на этом все, – сказал Сергей-младший. – Поздно уже. Солнце почти село, и пока окончательно не стемнело, нам и нашим людям надо успеть вернуться на «Медузу».

18 (7) февраля 1773-го года от Рождества Христова. Полдень. Эгейское море к северу от острова Миконо, 54-пушечный линейный корабль русского императорского флота «Азия»[6].

Русский линейный корабль «Азия» погибал в объятиях внезапно налетевшего жестокого шторма. Еще час назад ничего не предвещало особой беды: погода была обычной для зимнего Средиземноморья, то есть плохой. Низкое серое небо, секущий ледяной дождь, порывистый северный ветер, противный генеральному курсу – все это что вынуждало «Азию» идти галсами, попеременно правым и левым бейдевиндом[7], то прижимаясь к берегу острова Тинос, то уходя от него в восточном направлении. При поворотах оверштаг[8] корпус парусного линкора скрипел, будто жалуясь на нелегкую судьбу, но на корабле это никого не пугало. Это был еще не сам шторм, а просто свежая погода (6–7 баллов по шкале Бофорта) – в противном случае линкор не покинул бы защищенную от северных ветров бухту острова Миконо, дождавшись более благоприятных условий.

Но постепенно ветер крепчал, все сильнее завывая в снастях голодным демоном, волны вокруг корабля покрывались шапками пены, а дождевые капли секли людские лица подобно шрапнельным пулям. Но и это еще было не самое страшное. Северо-восточный шквал налетел внезапно, когда «Азия», в очередной раз приближаясь к берегу острова Тинос, готовилась к правому повороту. Корабль со страшным скрипом критически накренился: казалось, он вот-вот ляжет мачтами на воду, – и как раз в этот момент бизань-мачта с треском переломилась у самой палубы, рухнув за борт. Центр тяжести линкора понизился, и тот нехотя начал выходить из опасного крена. И почти сразу матросы с топорами наперевес кинулись рубить удерживавшие бизань снасти: если в шторм мачта как привязанная продолжит болтаться за бортом, то через самое короткое время она разобьет его будто тараном. Едва они успели справиться с этой задачей, как оторвавшаяся бизань скрылась в волнах позади, и последовала команда «к повороту». Командир линкора капитан первого ранга Толбузин принял решение развернуть свой корабль обратно к острову Миконо, ибо из трюма доложили о быстро усиливающейся течи в корме, что в сочетании со штормом не сулило линкору ничего хорошего. Обломившая мачта хоть и спасла корабль от немедленного опрокидывания, но успела натворить опасных дел. У командира имелась надежда (на самом деле тщетная), что с попутным ветром удастся быстро вернуться в точку отправления, прежде чем линкор полностью потеряет плавучесть и затонет.

Но повернуть на обратный курс «Азии» было уже не суждено. Примерно в радиусе мили море вокруг линкора вдруг озарилось ярчайшей вспышкой, и вслед за тем оно стало стремительно проваливаться куда-то вниз, одновременно раздаваясь во все стороны ревущими пенными потоками. Исполинская волна, по сравнению с которой пресловутый девятый вал выглядит мелкой рябью, подхватила несчастный корабль и с размаху швырнула на неожиданно близкий берег, поросший густым лесом. Раздался страшный грохот и треск ломающегося корпуса – и в этих звуках утонули предсмертные крики искалеченных моряков и отчаянные молитвы выживших. Водяная подушка смягчила удар, а стволы деревьев, между которыми застрял разбитый корпус линкора, не дали воде унести его обратно в море. Для стороннего наблюдателя картина была бы фантасмагорической – накренившийся корабль лежал на склоне холма на высоте пятидесяти метров над уровнем моря, в полумиле от береговой черты.

2 июня 3-го года Миссии. Воскресенье. Утро. Берег острова Тинос.

Когда начался шторм, его высокоблагородие капитан первого ранга Никифор Васильевич Толбузин привязал себя линем к ограждению шканцев, и лишь поэтому в момент катастрофы не вылетел за борт, хотя и сильно приложился об это самое ограждение головой. Последнее, что он помнил из прошлой жизни – стремительно смыкающийся над головой в ласковой голубизне серый круг неба былого мира и ощущение палубы, проваливающейся под ногами в тартарары. Открыв глаза, он увидел над головой все то же безмятежное голубое небо. «Так вот ты какой, рай!» – подумал он в тот момент. Впрочем, когда ему удалось поднять гудящую голову и оглядеться, то выяснилось, что все остальное на райские кущи совершенно не тянет. Палуба корабля была перекошена на левый борт и завалена обломками – впрочем, не настолько, чтобы по ней нельзя было ходить. Фок-мачта рухнула за борт и, запутавшись в такелаже, застряла в вершинах окружающих сосен. Грот-мачта была обломлена на уровне грот-марса-реи[9], и теперь обломки рангоута вместе с взятыми на рифы парусами бессильно висели на такелаже или загромождали собой палубу внизу.

Капитану первого ранга показалось, что на марсе грот-мачты кто-то шевелится. Точно – марсовый: как и командир, тот привязался к мачте линем, и потому уцелел. С трудом опираясь на дрожащие руки, командир линкора поднялся на ноги и огляделся. Более никого. Даже рулевого нет за штурвалом, хотя он должен был привязаться к мачте. Всю остальную палубную и парусную команду взяло к себе беспощадное море. Должно быть, в тот момент, когда исполинская волна бросила линкор на берег, люди с его палубы улетали за борт будто тряпичные куклы.

– Эй ты! – крикнул каперанг Толбузин вверх. – Как там тебя зовут?

– Матрос первой статьи Прошкин, ваше высокоблагородие! – отозвался марсовый.

– Слезай сюда, Прошкин, – скомандовал капитан первого ранга. – Нечего тебе делать на марсе, отплавались мы уже.

– Чичас, ваше высокоблагородие… – ответил матрос, – вот только отвяжусь, и сей же час спущусь…

Пока он отвязывался и, перебирая ногами, спускался по вантам вниз, в палубе со скрипом открылся задраенный на время шторма люк, и из него показалась коротко остриженная голова матроса.

– Братцы! – завопил он, увидев стоящего на мостике командира линкора. – Его высокоблагородие господин Толбузин живой. Ура командиру!

Следом за ним наружу полезли и другие в парусиновых штанах и полосатых морских рубахах, дав Толбузину убедиться, что в трюмной и артиллерийской команде уцелели многие, если не все (хотя все это вряд ли, ибо в тот момент, когда исполинская волна швырнула линкор на берег, в низах тоже наверняка творился сущий ад). Выживших – точнее, тех, кто мог стоять на ногах и выбрался из трюма наружу – и в самом деле оказалось немало. Среди собравшихся на покосившейся палубе в ожидании командирского слова присутствовали вахтенные начальники лейтенант Иван Балашов и лейтенант Владимир Касаткин, вахтенный офицер мичман Анатолий Некрасов, штурман Глеб Никифоров, корабельный секретарь Петр Бородин и констапель[10] Валерьян Зыков. Также к офицерскому составу можно было причислить корабельного священника отца Макария и корабельного врача, немца на русской службе, Манфреда Юнге.

Перегнувшись через ограждение шканцев, командир спросил:

– Братцы, а где мой помощник капитан-лейтенант Иннокентий Бирюков?

– Так пушкой его придавило, ваше высокоблагородие, – ответил один из матросов. – И не мучился – считай, сразу отошел. И его благородие корабельного комиссара Романа Кочеткова убило прямо головой о борт. Есть еще живой его благородие мичман Георгий Беликов, но они выйтить наверх никак не могут: у него одна нога сломатая и ребра дюже помяло…

«Потери как после тяжелого сражения… – подумал капитан первого ранга Толбузин, – крушение, одним словом. И вообще непонятно, что это было и где мы сейчас находимся… Там была зима, февраль, а тут солнышко в небо поднимается и припекает вполне по-весеннему. Загадка, однако… Да такая, что не по силам человеческому уму…»

– Значит так, братцы, – сказал он поставленным командирским голосом, желая подбодрить людей, – мы живы, и будем делать все, чтобы жить дальше. Сейчас первым делом необходимо спустить шторм-трап и осмотреть место, куда нас забросило. Быть может, из тех, кто выпал за борт, еще остались живые. Командовать наземной партией будет лейтенант Балашов. Остальные, под командой лейтенанта Касаткина, начинают разбирать обломки и выносить из низов на палубу раненых да мертвецов. Первых – для лечения господином доктором Манфредом Юнге, а вторых – для отпевания отцом Макарием и последующего пристойного христианского погребения. Пусть нашей «Азии» никогда не доведется больше выйти в море, но порядок на корабле должон быть всегда.

Там же и почти тогда же, полдень.

Спустившись по штормтрапу на твердую землю, командир «Азии» со вздохом посмотрел на свой корабль. Дрова, они и есть дрова. Корпус от удара деформировался, доски обшивки в районе днища разошлись. Как доложили корабельные плотники, килевая балка треснула в нескольких местах. Одно радует: крюйт-камера уцелела, и порох в просмоленных бочонках остался не подмоченным.

Все остальное гораздо хуже. Почти половина команды погибла в момент крушения. Тех, кого выбросило за борт при ударе корабля о землю, находят на берегу по большей части мертвыми. Их складывают рядами на небольшой поляне чуть ниже по склону – там матросики уже наметили заступами контуры братской могилы. Туда же их товарищи, назначенные в похоронные служители, сносят погибших в трюме. Еще человек семьдесят искалечены настолько тяжело, что вряд ли оправятся. Доктор Юнге говорит, что при таких травмах его медицинское искусство бессильно, и можно только молиться Всемогущему Богу, чтобы тот явил чудо. И только два десятка страдальцев имеют шанс пойти на поправку, если не будет никаких осложнений, вроде Антонова Огня. А то бывают случаи, когда ранения выглядят совсем неопасными, а человек сгорает в муках за несколько дней.

Собрав своих офицеров, капитан первого ранга Толбузин заявил:

– Господа, у меня нет ответов на все вопросы, что вы хотите мне сейчас задать, кроме одного. Что бы еще ни случилось, мы честно и гордо будем нести звание моряков русского военного флота. Иное исключено. В наихудшем случае мы силами команды построим себе корабль их местного леса и самостоятельно выберемся из этого странного места – неважно, сколько на это уйдет времени, год или два – а Господь нам в этом поможет. Так и говорите своим людям: мы русские, мы справимся. Иван Петрович (лейтенант Балашов), по смерти Иннокентия Николаевича (капитан-лейтенант Бирюков), вы теперь будете исполнять должность моего помощника. Первым делом необходимо продолжить разведку местности. Пустите людей вдоль берега – ведь должны же быть там хоть изредка рыбацкие деревни. У местных жителей по их обнаружению следует выяснить, что это за земля, какому государству принадлежит, и бывают ли тут русские корабли. И еще. Накажите старшим команд, чтобы с жителями этих мест вели себя дружественно, мужиков на драку не задирали и к бабам не приставали, а буде что понадобится – пусть платят за все звонкой монетой, дабы учиненными безобразиями не позорить государыню-императрицу Екатерину Алексеевну. Задание понятно?

– Так точно, Никифор Васильевич, понятно, – ответил лейтенант Балашов. – Не извольте беспокоиться, сделаем все в самом лучшем виде.

– А вам, Владимир Иванович, – обратился командир к лейтенанту Касаткину, – следует обеспокоиться постройкою фортеции с казармами и береговой батареей. На то, что нас заберут отсюда вскоре после того, как удастся сообщить адмиралу Грейгу о нашем бедственном положении, можно только надеяться, а вот готовиться следует к тому, что мы здесь застрянем надолго. К этой мысли меня побуждает то соображение, что гигантская волна могла забросить нашу «Азию» на берег, но она никак не могла кинуть нас из зимы в лето. Сего попросту не может быть, просто потому что не может быть… но факт, наблюдаемый нашими собственными глазами, при этом неоспорим.

– Но почему тогда вы, Никифор Васильевич, отдали это свое распоряжение в отношении местного населения? – спросил мичман Некрасов. – Если мы оказались незнамо где, то тогда уже можно все.

– А потому, Анатоль, – ответил Толбузин, – что честное имя русского военного моряка необходимо хранить всегда и везде. Бог смотрит на нас с небес – и чисты мы, в первую очередь, должны быть перед Ним и своей собственной совестью, а не в глазах людской молвы.

6 июня 3-го года Миссии. Четверг. Девять часов утра. Эгейское море у побережье острова Тинос, фрегат «Медуза».

Операция по эвакуации в заливе Сувла прошла успешно, без накладок или задержек – уж очень серьезную подготовительную работу проделали товарищи командиры и их добровольные помощницы из числа местных знахарок, которым довелось выжить в британском плену.

Получив на вооружение трофейные британские лопато-мотыги, по эффективности превосходящие палки-копалки каменного века в несколько раз, эти женщины извели в окрестностях почти все растения чемерицы и дягиля, а также дикий чеснок и лук. Помимо этого, местные дамы обобрали с прошлогодних кустов репейника засохшие соцветия, проредили заросли багульника в подлеске и ободрали с нижних ветвей окрестных сосен тронувшиеся в рост молодые побеги. В качестве посуды для изготовления настоек и отваров использовались трофейные британские котелки, ведь бывшим хозяевам они были уже без надобности.

Водные настои применялись преимущественно при мытье волос, а смеси на основе свиного жира – для обработки одежд из сыромятной кожи. Ради получения необходимого жира охотники, регулярно выходящие на промысел ради добычи пропитания, получили особый заказ на истребление хрюкающих. Мясо шло в котел, а смалец и сало употребляли для изготовления снадобий для борьбы с платяными вшами на кожаных изделиях. Обмундирование из ткани стирали, пропаривали в бане и дополнительно обрабатывали водными настоями и отварами.

Кроме того, поступило указание (от Марины Витальевны) остричь весь мужской и женский личный состав наголо во всех местах, кроме головы, чтобы без лишних хлопот раз и навсегда избавиться хотя бы от лобковых вшей, тем более что в Аквилонии так принято, особенно среди женщин. Ручные машинки для стрижки по одной штуке на отделение имелись во всех трех взводах морской пехоты – и их личный состав дисциплинированно выполнил указание. С женщинами было сложнее. Капитан-лейтенант Голованов просто не представлял себе, каким образом он доведет до них это распоряжение.

Но выход нашелся. Сначала лейтенант Чечкин в бане лично обработал свою супругу, объяснив ей, для чего это надо и насколько красивее выглядит женщина, не обремененная излишними зарослями в паху и под мышками, а уже потом леди Наталья, вооружившись машинкой, самостоятельно принялась распространять среди дам новую моду. И прежде, купаясь в бане или обрабатывая свою одежду от насекомых, женщины из невооруженного тылового подразделения совершенно не стеснялись разоблачаться до костюма Евы, но теперь это зрелище приобрело законченное эстетическое совершенство. Непривычные к таким картинам мужчины краснели и отводили взгляды, даже не догадываясь, что это еще только цветочки по сравнению с тем, что ждет их в Аквилонии.

В результате всех предпринятых усилий санитарное состояние контингента, погруженного на «Медузу» в заливе Сувла, доктор Блохин признал удовлетворительным, близким к хорошему. Большая часть задержки была вызвана перевозкой на борт конского поголовья вкупе с некоторыми запасами фуража, да трофейного британского имущества, вплоть до последнего гвоздя. Сергей-младший распорядился брать все, ведь тут, в Каменном веке, никогда не знаешь, когда может понадобиться та или иная вещь. Особый интерес вызывал трофейный шанцевый инструмент: топоры, лопаты, кирки и кирко-лопаты, а также колюще-режущие предметы (ведь в них не могут закончиться патроны) и значительно меньший – пулеметы, винтовки и револьверы, к которым не подходили боеприпасы с американского парохода. Впрочем, любое огнестрельное оружие, даже с ограниченным боекомплектом, да хоть кремневые ружья – все одно вещь ценная, и подлежит обязательному вывозу.

В последний день пребывания «Медузы» в заливе Сувла, второго июня, с Лидой Голубкиной произошла давно ожидаемая, но тем не менее очень интересная история. Дело было вечером. Только что через санитарный контроль прошло последнее отделение советских морских пехотинцев, на чем работа медсестер-практиканток на этом месте закончилась. Дружной стайкой они вышли под открытое небо из большой палатки, сворачивать которую уже не их работа, и, помыв у рукомойника руки, огляделись вокруг. Покинутый лагерь выглядел пусто и сиротливо. От шалашей-типи остались только скелеты из жердей, ибо покрывавшие их шкуры, промазанные жировым составом против насекомых, давно свернули и убрали в нижний трюм «Медузы». Не дымила больше своей трубой баня, а в речке рядом с ней не плескались разгоряченные жаром и паром мужские (а иногда и женские) обнаженные фигуры. Пепельными проплешинами зияюли на берегу обложенные камнем остывшие кострища (а ведь еще совсем недавно там готовилась еда на две с лишним сотни обитателей этого лагеря). Зато морской бриз доносил запах вкусного дымка со стороны стоящей на якоре «Медузы». Там, в трюме уже несколько дней функционировал большой камбуз, оборудованный с соблюдением всех мер противопожарной безопасности, необходимых на деревянном корабле. Именно туда, к сытному ужину и привычному уюту своей каюты, девушки отправятся сразу, как за ними придет шлюпка.

И в этот момент к их компании раскованной походкой подошли три урожденные «волчицы»: две матроски и одна солдатка с висящим за плечом помповым дробовиком. Лица у всех троих уверенные, и даже, можно сказать, дерзкие, при том, что все трое – красавицы спортивного вида. Там, дома, в двадцать первом веке, домашняя девочка Лидия Голубкина наверняка испугалась бы подобной встречи, ибо ничего хорошего она бы ей не сулила. Но тут все было иначе. Все знали, что ни одна «волчица» не причинит вреда гражданским, которых она перед лицом Великого Духа поклялась защищать.

И все же Лида принялась нервно переминаться с ноги на ногу.

– Я Тана, – обращаясь к Лиде, сказала солдатка грубоватым голосом, – а это мои подруга Ила и Рено. Мы хотел с тобой серьезно поговорить.

– Да, – подтвердила Ила, – мы говорить про очень важный дело. Но это не должен слушать посторонний уши, а потому идем.

– Ты не бояться, – добавила Рено, видя колебания девушки, и улыбнулась, обнажив ряд белых ровных зубов, – мы не делать тебе плохо, а дружить с нами будет очень хорошо. Разговор очень важный, идем.

– Ну хорошо… идемте, – наконец ответила Лида. – Только недалеко.

– Не надо далеко, – кивнула Тана. – Мы будем рядом и говорим тихо.

– Ну что, девочки, говорите, что хотели? – сказала Лида, когда они шагов на двадцать отошли от компании медсестер-практиканток, настороженно глядя на девиц.

– Мы хотел твой друг Александр Бояринцев, – сказала Ила. – Мы видел, что вы много говорил.

– Так… это что же? – вскипела Лида. – Вы, значит, хотите сказать, что я должна отвянуть, сгинуть и больше никогда не подходить к Александру Яковлевичу?

– Нет-нет! – замахала руками Тана. – Ты нас неправильно понял, Лида! Мы хотел, чтобы ты был наш старший сестра. Ты красивый, умный, сильный, только твой сила не снаружи, а внутри. Ты никогда не плакал, как другой, и это хорошо! Ты будешь в наш семья душа, а мы – твой опора и друг!

Лида никогда не считала себя ни особенно красивой, ни особенно умной, ни тем более особенно сильной, а потому, услышав такой панегирик в свой адрес, изрядно удивилась. Впрочем, «душой компании» ее называли часто. Однако, одно дело – ни к чему не обязывающее общество подружек, и совсем другое – групповой поход замуж за интересного, но пока малознакомого человека, в компании еще менее знакомых девиц местного происхождения… Эти трое выжили в таком кошмаре, который просто не умещается в голову цивилизованного человека, но не сломались и не зачерствели, а вместо того, едва отогревшись в руках аквилонских вождей, возжелали себе обоюдной любви с хорошим мужчиной, дружной семьи с множеством нареченных сестер и много умных и красивых детей. Лида знала, с кого берут пример эти трое, и догадывалась, какую роль они прочат ей в своих планах. Но при этом ей даже в голову не приходило сравнивать себя с такими столпами местного женского общества, как леди Ляля и леди Лиза, хотя две эти матроны-основательницы были старше ее всего на три-четыре года.

– Но, девочки, – попыталась отнекаться она, – я же еще слишком молода для замужества…

– Это совсем неважно, – безапелляционно отрезала Рено. – Ты делать предварительный брак, а мы с девочки – окончательный. В Аквилонии есть такой обычай. Молодой основатель Антон – предварительный мужчина восемь младший девочка. Виктор Легран – предварительный мужчина девочки Шайлих.

– Когда мы вернуться, – сказала Ила, – ты и наш будущий муж получить полный гражданство, потому что вы все делал хорошо. Тогда Сергей Петрович будет делать праздник и объявить свободный охота на новый гражданин, чтобы его мог выбрать любой свободный женщина. Если мы договорился делать семья сейчас, то Александр будет наш добыча, потому что есть договор, а если нет, то любой выйти и сказать, чтобы он был ее мужчина. Мы так не хотел.

– Наш будущий муж станет большой человек, – продолжила Тана с торжественно-заговорщическим выражением, – и желающий стать его женщина будет много. Мы говорить с тобой, а ты говорить с Александр, и тогда на свободный охота он сказать, что у него уже есть семья. Ты его любить, мы видеть, и мы его любить тоже. Договорился, Лида?

– Кхм-кхм… знаете что, девочки… – с сомнением произнесла Лида, – я подумаю над вашим предложением… Это все, что я могу вам обещать. Уж слишком все это неожиданно. Раз-два – и замуж. Хотя не стану отрицать, что Александр Яковлевич мне очень нравится, и я совсем не против стать его женой, но не прямо сейчас, а в некотором будущем, когда я сама подрасту и повзрослею.

– Будущий наступит быстро, – сказала Ила, – потому что внутри себя ты уже взрослый. Из тебя получился хороший старший жена, и ты нам нравился. Мы плакать, если ты сказать нам нет.

Лида вдруг покраснела и сказала:

– Вы мне тоже очень нравитесь, девочки, и я хотела бы, чтобы вы стали моими сердечными подругами. Ведь именно с этого начинается обычная аквилонская семья, не правда ли?

– Да, это правда, – сказала Тана. – Сюда идти шлюпка, а это значит, что тебе пора, Лида. Потом мы встретиться и говорить еще, а сейчас в знак дружбы и приязни мы будем тебя обнимать и целовать. Мы любить тебя, а ты любить нас!

По очереди обнимаясь с «волчицами» Лида подумала, что тела у них жесткие, как из камня, но зато сердца живые и горячие – не то что некоторые девицы: нежные как лилии, но не умеющие ни любить, ни дружить, потому что в груди у них вместо сердца холодный кирпич.

Уже на фрегате, после ужина, Лида подошла к Ванессе и вполголоса поведала ей свою ситуацию.

– Все это правда – и про предварительный брак, и про свободную охоту, и про силу предварительный договоренность, – немного подумав, ответила та. – Возможно, мадмуазель Лидия, тебе сделали самое лучшее предложение, какое только возможно в подобных условиях. Девочки не стали пытаться оттеснить тебя плечом в сторону, а вместо того честно пригласили в старшие жены. Я еще поговорю со своими подругами Алаль и Сиси, но и без их совета мне известно, что Тана, Ила и Рено у вождей на добром счету. Это все, что я могу тебе сказать. Остальное реши сама.

Утром третьего числа, поймав парусами береговой бриз, «Медуза» снялась с якоря и в сопровождении «Малютки» совершила короткий переход до острова Самофраки, став на якорь в виду его восточной оконечности. Там предстояло принять на борт греческих беглецов от резни на острове Самофраки, из которых взрослыми женщинами и зрелыми девушками в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет были сорок восемь человек, а остальные представляли собой подростков обоих полов и детей. И вот тут возник затык: гречанки из начала девятнадцатого века наотрез отказались раздеваться перед посторонними и проходить медосмотр, при этом старейшина Георгиос Агеластос ничего не мог с этим поделать. Когда, уперев руки в боки, бунтуют бабы, обезумевшие от непривычного, это попросту страшно.

И тогда для поддержания порядка Сергей-младший спустил на берег весь свой взвод «волчиц», а Раймондо Дамиано добавил к ним полсотни синьорит-маринайо. Мужчинам-морпехам усмирять бабье возмущение просто невместно, но один вид мрачных и до зубов вооруженных амазонок сразу привел в чувство беспокойных самофракиек, тем более когда им объявили, что не прошедшие через медицинскую палатку останутся на месте и никуда не поедут. Вот тут при осмотре хватало и личной антисанитарии, и вошек во всех их трех разновидностях – и это несмотря на то, что «Малютка» несколько раз доставляла греческому контингенту все необходимое для борьбы с этой напастью. Вот она, разница между структурированным подразделением, в которое превратила подчиненных ей местных женщин Наталья Чечкина-Монидис, и неорганизованной толпой штатских баб, где каждая женская особь сама по себе.

– Было у нас уже такое однажды, – сказал младший прогрессор, имея в виду историю с взбунтовавшимися в самом начале женщинами клана Лани.

Приняв единственно верное в такой ситуации решение, он распорядился вшивых стричь наголо во всех местах, мыть подогретой на костре водой из ведра, раз уж нет бани, и переодевать в выстиранное и протравленное трофейное британское обмундирование. После такой санитарной обработки гречанки поступали в полное подчинение леди Натальи, чтобы та со своим дружным коллективом привела их в чувство. А тех, кто не захочет подчиниться этим разумным и взвешенным распоряжением, силой на веревке никто тащить в Аквилонию не будет, и они навсегда останутся на Самофраки, раз уж вошки-блошки им дороже спасения жизни.

И дело пошло, пусть даже под слезы и крики отмываемых и обстригаемых, ибо «волчицы», стоявшие на подхвате у медсестер-практиканток, были неумолимы. Кстати, пока все это происходило, возле Лиды Голубкиной недвижимыми изваяниями стояли ее будущие сестры-собрачницы, и их суровый вид принуждал к приличному поведению даже самых завзятых скандалисток. Они сами однажды прошли через подобную процедуру, и не считали, что в ней есть что-то зазорное. Волосы у женщин рано или поздно отрастут, зато, такие остриженные и переодетые, они будут чувствовать себя полностью порвавшими с прежней жизнью. Впрочем, завшивленную одежду эвакуируемых Сергей-младший распорядился не выбрасывать, а наглухо зашить в плотные полотняные мешки, пересыпав сухими травами с инсектицидным действием. Гречанки получат обратно свои платья и кофты уже в Аквилонии – выстиранными и прожаренными в сушилке для дерева.

На всю эту деятельность ушел весь день третьего июня до вечера, а рано утром четвертого, еще до восхода солнца, «Медуза» и «Малютка» выбрали якоря и направились к выходу из Саросского залива. Подводную лодку было решено оставить там, где станет понятно, что на следующий переход у нее уже не хватит топлива. Впрочем, орудие-сорокопятка еще в заливе Сувла переместилось на бак «Медузы», как страховка на случай разных недружественных встреч.

В полдень того же числа путешественники обогнули мыс Фарос (крайнюю западную точку полуострова, образованного вышедшими на поверхность островами Имброс, Мудрос и Тенендос), но не стали там останавливаться, а взяли курс точно на юг с небольшим склонением к западу, чтобы около шести часов вечера бросить якорь у небольшого острова Айос Евстратиос. Рано утром пятого числа поход продолжился, и за этот день, двигаясь точно на юг, корабли достигли северной оконечности острова Андрос, во времена Каменного века составлявшего один массив с расположенным южнее островом Тинос.

Мменно во время этой якорной стоянки Лида Голубкина улучила момент, чтобы представить предмету своего сердца новых подруг. Мол, вот, Александр, знакомьтесь, эти девушки хотят все сразу стать вашими законными женами, и меня тоже зовут в свою компанию на роль старшей жены в коллективе. Теперь, по законам и обычаям Аквилонии, решение за вами – принять это предложение или отказаться.

Майор с некоторым обалдением посмотрел сначала на Лиду, потом на трех диких кошек в человеческом облике, но отказываться сразу ни от чего не стал. Подсознательно он был уже готов к чему-то подобному, только не думал, что такое сватовство случится еще до завершения похода.

Утром шестого июня поход продолжился, и все шло как обычно до девяти утра, когда впередсмотрящие с марса на фок-мачте доложили, что видят поднимающийся на берегу столб серого дыма. Прошло совсем немного времени, и вот уже по правому борту открылся выброшенный далеко на берег корпус большого деревянного корабля, превосходившего «Медузу» своими размерами раза в два, а на прибрежном холме, над которым развевался большой Андреевский Флаг, суетились люди. Это и была самая главная деталью происходящего, сигнализирующая о том, что крушение тут потерпели не турки, англичане или французы, а соотечественники Основателей.

6 июня 3-го года Миссии. Четверг. Утро. Берег острова Тинос, место крушения линкора «Азия».

Фрегат, что под всеми парусами двигался в южном направлении на некотором удалении от берега, наблюдатели, выставленные на берегу лейтенантом Балашовым, обнаружили за час до того, как он должен был выйти на траверз места крушения. Немедленно по команде была объявлена тревога, а на наблюдательном посту собрался весь офицерский состав потерпевшего крушение линкора, включая командира капитана первого ранга Толбузина.

Минувшие четыре дня отнюдь не добавили ясности в положение русских моряков. Никаких рыбацких поселений на берегу обнаружить так и не удалось, а небольшая группа местных жителей, на которую один из разведывательно-охотничьих отрядов случайно наткнулся в глубине острова, была одета в звериные шкуры и вооружена копьями без наконечников. С аборигенами разошлись мирно, хотя и без особых выражений симпатии. Охотники Каменного века просто побоялись связываться с численно превосходящими оппонентами, а для русских моряков действовал приказ командира не забижать местных жителей. За эти же четыре дня умерла большая часть раненых, чьи травмы в местных условиях выглядели несовместимыми с жизнью, а также некоторая часть тех, кто сразу после катастрофы считался вне опасности.

И вот в море появился неизвестный фрегат…

– Французская постройка… – произнес капитан первого ранга Толбузин, опуская подзорную трубу.

– И флаг османский, – добавил лейтенант Касаткин. – Пожалуй, господа офицеры, пришел наш последний час. Враг уже совсем рядом, а мы еще ничего не успели сделать.

Впрочем, несмотря на то, что на фрегате тоже, несомненно, заметили дымы лагеря и русский флаг над холмом, со стороны его команды не проявлялись признаки враждебности. Там не открывали орудийные порты, выкатывая в них пушки, а палубу не заполняла толпа жаждущих боя возбужденных головорезов в красных фесках. И вообще, на фрегате упорно делали вид, что идут мимо по своим делам и в упор не видят копошащихся на берегу русских.

– А может, у ентого фрегата на борту только палубная и парусная команда, и более никого? – высказал предположение лейтенант Балашов. – Тогда он и в самом деле может пройтить мимо нас без боя, даже не отсалютовав пушкой.

– Турка без драки не турка, особливо если он чует свою силу, – возразил лейтенант Касаткин. – Так просто мимо не пройдет, непременно сцепится.

Впрочем, при подходе к тому месту, где на берег был выброшен русский линкор, на фрегате началась заметная суета. Черными муравьями на мачты полезли матросы спускать паруса, и, глянув на них через подзорную трубу, капитан первого ранга Толбузин вдруг с изумлением проговорил:

– Господа офицеры… это кто угодно, только не турка! Будьте добры, полюбуйтесь на это сами…

Лейтенант Касаткин и лейтенант Балашов как по команде вскинули к глазам свои трубы (мичманам зрительные приборы не положены, ибо им без надобности) – и точно: карабкающиеся по вантам худощавые голоногие матросы в юбочках и облегающих жилетах на самом деле ничуть не походили на типичных турок. На нетипичных, впрочем, тоже. Да и флаг, развевающийся над фок-мачтой, оказался чисто красным, без присущего турецкому знамени белого полумесяца.

Пока старшие офицеры пялились на фрегат и его команду, силясь понять, что бы сие диковинное зрелище значило, штурман Глеб Никифоров вытянул вперед руку и закричал:

– Смотрите, господа, смотрите! Перед фрегатом и чуть ближе к берегу плывет гигантская акула, а у ей на спине люди!

– Пожалуй, Глеб Евлампиевич, должен сказать, что на акулу, даже гигантскую, эта штука только похожа, – с сомнением произнес каперанг Толбузин, разглядывая в подзорную трубу приближающийся предмет. – И люди на ней выглядят слишком уверенными и спокойными для случайных пассажиров. Мы смотрим на них, а они смотрят на нас, и тоже, кажется, в зрительные трубы.

– К тому же, Никифор Васильевич, ни одна акула не будет нести над собой государственный флаг, которого я, правда, не узнаю, – сказал лейтенант Касаткин. – Не спрашивайте меня, каким способом этот предмет движется по поверхности вод без весел и ветрил, но факт в том, что ход у нее при этом весьма приличный, не менее пяти узлов…

– Итак, господа офицеры, что мы имеем? – сказал капитан первого ранга. – Наши визави – один фрегат французской постройки и один корабль непонятной конструкции под флагами неизвестных нам держав – враждебности по отношению к российскому Андреевскому флагу не проявляют, и, судя по тому, что на фрегате спускают паруса, собираются встать тут на якорь или, как минимум, лечь в дрейф. Как вы думаете, что из этого следует?

– Из этого, Никифор Васильевич, следует, что люди на фрегате заметили наше бедственное положение, и теперь собираются нас спасать… или, по крайней мере, выяснить, кто мы такие и как сюда попали, – ответил лейтенант Касаткин.

– Кто мы такие, Владимир Иванович, эти люди знают и так, ибо нет в мире морской державы, которая не признала бы российский флаг, – назидательно произнес лейтенант Балашов. – И, кстати, Никифор Васильевич был прав: фрегат только что отдал якоря. Теперь стоит ожидать спуска на воду баркаса и посылки на берег разведывательной партии.

Страницы: 12 »»

Читать бесплатно другие книги:

Когда кажется, что теперь все будет непременно хорошо, судьба наносит новый удар. И вроде бы ты толь...
Поступила в магическое учебное заведение, а в первый же день учебы во всех мирах пропадает магия? Не...
Кто сказал, что, сбежав в провинцию, можно скрыться? От интриг, убийц, ненужного жениха… Может, у ко...
На восточных рубежах Российской империи в небе и на земле полыхает жестокая война с рвущейся к госпо...
Авторы объясняют, как применение спиральной динамики позволяет успешно справляться с такими болями о...
Из-за нестабильности реактора, на планете возникли пространственные пробои. Некоторым героям уже дов...