Возмездие леди Гамлет Александрова Наталья

Вот чего не понимала она в своих друзьях – так это их отношений с родителями. Она, любимая папина дочка, очень любила семью. С мамой у них были хорошие, теплые отношения, но с отцом их связывало что-то такое…

«Мы с тобой одной крови…» – говорил он, и Галина знала, что он не шутит. Она уехала в Швейцарию по настоянию отца и сильно скучала по дому, по редким семейным ужинам, по воскресным прогулкам с отцом вдоль берега моря, по их откровенным беседам.

Она молчала про это, потому что не нашла бы понимания у своих новых друзей.

Все они относились к родителям либо равнодушно, либо с легким презрением и вспоминали о них, только если требовалось срочно получить дополнительную сумму денег, не оговоренную ранее. Родители также оплачивали их содержание и предпочитали поменьше общаться со своими отпрысками.

Митька ей нравился своим немного насмешливым отношением к окружающим, своей смелостью и отнюдь не безрассудством. Кто-то рассказывал, как яхта, которой он управлял, потерпела аварию в Адриатике и Митька плыл всю ночь один на спасательном плоту до тех пор, пока ему не встретился круизный лайнер.

Однажды на горной дороге в Альпах они увидели разбившуюся машину. Именно она обогнала их буквально двадцать минут назад. И вот теперь дорожное ограждение было сломано, и машина лежала внизу под обрывом. И дымилась. Митька велел Галине звонить в полицию, а сам полез вниз.

– Не надо! – Галина схватила его за руки, пытаясь удержать. – Она же взорвется!

Он ответил таким взглядом, что ей стало страшно. Глаза казались черными от увеличившихся зрачков. Он отвел ее руки и ловко начал спускаться.

До разбитой машины было метров пятьдесят, и Митя преодолел их довольно быстро, он был сильный и гибкий и прекрасно владел своим телом. Галина наблюдала за ним с замиранием сердца.

Он подергал дверцы: похоже, их заклинило, тогда он выбил камнем лобовое стекло и с трудом вытащил пассажира, что сидел рядом с водителем. Это была женщина, она слабо шевелилась и стонала. Митька положил ее в стороне на сухую траву, а сам вернулся к машине. И тогда она вспыхнула.

– Не ходи, – закричала Галина, – не ходи, не ходи, не ходи!

Но он влез в машину, Галине показалось, что он копался там ужасно долго, целую вечность, хотя на самом деле наверняка не прошло и минуты. Наконец, пятясь, он вылез, таща за собой окровавленное тело водителя. И едва успел оттащить его на несколько метров, как грянул взрыв.

Галина страшно закричала и упала бы вниз, если бы ее не подхватили сильные руки подъехавших полицейских. Через некоторое время Митька самостоятельно вылез наверх. Водитель был жив, но в тяжелом состоянии, женщина отделалась легкими ушибами. Галя повисла у Мити на шее, всхлипывая и смеясь:

– Живой, ты живой! Ты их спас!

Он похлопал ее по плечу и мягко разнял руки:

– Поехали! Нам тут нечего больше делать.

Снова она восхитилась – какой он скромный, не жаждет ни славы, ни благодарности. Вспомнилось отчего-то совсем не к месту стихотворение Маршака, что читала мама в детстве. «Рассказ о неизвестном герое». К чему это?

Им было хорошо вдвоем, несомненно, он Галю отличал от других. Во всяком случае, никогда не смотрел на нее с той легкой насмешкой, с какой глядел на других.

Не всегда, изредка.

И вот, когда она вернулась в Женеву после похорон отца, все изменилось. Вначале она была в таком состоянии, что не хотела обсуждать свое горе ни с кем. Откровенно говоря, никто из приятелей особенно и не интересовался.

Митьки тогда не было, он уехал куда-то прыгать с парашютом с высокой горы. Рассказывали, что он и его друзья попали в сильный ветер, двоих унесло в море, Митька же сумел выправиться и приземлился, хоть и в безлюдной местности.

При встрече Митька спросил только, как она, она ответила, что нормально, и все, больше они ни о чем не говорили.

Просыпаясь ночью, Галя плакала и однажды поймала себя на мысли, что рада, что сейчас нет с ней рядом Мити. Не хотелось показывать ему свою слабость, он бы не понял. Вот именно, осознала она, Митька – не тот человек, на груди которого можно выплакаться, не станет он утешать, посчитает это слабостью.

С тех пор она начала смотреть на него совершенно другими глазами. И поняла наконец, что его смелость вовсе не смелость, а равнодушие, холодное безразличие, что его сдержанность идет от того, что больше всего он интересуется своей особой. Любовь к экстремальному спорту, тягу к опасности он испытывает потому, что каждый раз хочет проверить себя на прочность, сможет ли он рискнуть, не струсит ли, не отступит ли в последний момент.

Их друзья устраивают гонки, курят травку, нюхают кокаин, а Митька поддерживает себя, испытывая опасность. И он полез к сорвавшейся с обрыва машине вовсе не потому, что хотел спасти тех двоих. Он хотел опять-таки проверить себя, подергать, образно говоря, смерть за усы. А на людей ему было глубоко плевать, вот так.

Такие мысли одолевали Галину все два месяца, они стали видеться с Митей все реже и реже, а потом она улетела домой, даже не попрощавшись с ним.

А все было у них так хорошо…

И если бы не открылось у нее после смерти отца совершенно новое зрение и наблюдательность, такой третий глаз, что ли, позволяющий разглядеть сущность другого человека, то они могли бы и дальше быть вместе. Но сейчас Галина видела, что у Митьки, в общем, нет никаких перспектив.

Ну будет он и дальше пробовать себя в различных опасных ситуациях и видах спорта, чем дальше, тем сложнее. Рано или поздно ему наскучит и это, или, не дай бог, разобьется, не все же безнаказанно искушать судьбу.

Уже в самолете, думая об этом, Галина удивилась – до чего разумно, логично она рассуждает. Никогда раньше она не задумывалась всерьез о будущем. Неужели и правда в ней осталась частичка отца, которая яснее проступила после его смерти?

«Мы с тобой одной крови…» – говорил он серьезно, и только теперь она поняла, что это значит.

– Приехали! – Мама тронула ее за руку. – А ты всю дорогу проспала!

И верно, они свернули уже на дорогу к дому.

Дом находился в поселке Жуково, что в курортной зоне возле Финского залива. Поселок этот был старый, еще финны на этом месте когда-то жили, называли этот берег финской Ривьерой. А потом, когда Карельский перешеек стал нашей территорией, так уж повелось, что селились в Жуково в основном академики, видные ученые и люди искусства. Причем не абы какие, а заслуженные.

Дачи разрешали строить им огромные, во всяком случае по тем временам, многие и зимой там жили. А потом обитатели поселка очень следили, чтобы не появилось в нем посторонних. Наследники исхитрялись как-то продавать обветшалые дома на огромных участках, но все это было неофициально. Вокруг поселка рос дивный сосновый лес, некоторые дома выходили прямо к заливу.

Их дом был самый крайний, на самом берегу залива. Его выстроили относительно недавно. Один режиссер, очень известный, но с большими странностями, нашел такого же сумасшедшего архитектора и выстроил дом, напоминающий сказочный замок. Причем сказка была явно не для маленьких детей.

У режиссера изменились обстоятельства – не то жена его бросила, не то отобрали театр, так или иначе, он уехал работать в Европу, кажется во Францию. Дом выставили на продажу, и лет десять или двенадцать назад его купил Галин отец. Мама была против, она говорила, что дом навевает на нее тоску, но потом увлеклась садом и интерьером, кое-что переделала и осталась довольна.

Отец выбрал этот дом, потому что он был не похож на все остальные. Архитектор был, несомненно, талантливым человеком, хоть и со странностями. Дом удивительно хорошо вписывался в окружающий ландшафт. Он стоял на обрыве, так что с террасы было видно море. Вниз вела очень крутая тропинка, которая вилась между огромных валунов. Пляжа не было, волны с грохотом разбивались о камни. Купаться в Финском заливе мало кому приходит в голову.

С трех сторон участок был огорожен забором, сложенным опять-таки из камней, из обкатанных древним ледником валунов. Ворота на двух каменных столбах, увенчанных фигурными навершиями, открывались автоматически.

Камера над воротами повернулась, и машина въехала во двор. Галина вышла, не дожидаясь, когда водитель откроет дверцу, ей хотелось размять ноги и вдохнуть свежий осенний воздух. Она огляделась и не узнала ничего. К дому от ворот вела широкая аллея, усаженная кленами. Листья опали и закрывали дорожку, чего раньше никогда не водилось, садовник за этим внимательно следил. Перед домом был цветник, который давно пора было приготовить к зиме – обстричь увядшие растения, прополоть, укутать от внезапных холодов.

Галина потому знала все так подробно, что мама очень увлекалась садом и без конца об этом говорила. Был в доме сторож, он же садовник, отец, бывало, в шутку сердился, что мама проводит с ним больше времени, чем с мужем.

Сейчас цветник производил удручающее впечатление. Слева за домом был старый фруктовый сад, и даже издалека видно было, что он безобразно зарос.

Пока мама выбиралась из машины и выговаривала за что-то водителю, Галина сделала несколько шагов, чтобы рассмотреть мамину гордость – японский садик. Тот тоже ничем не порадовал: крошечный прудик завалило палой листвой, багряный клен поник, низкую скамейку давно пора было подкрасить.

Галина глубоко вздохнула и не ощутила свежести. Раньше в это время воздух был вкусным, душистым, пахло яблоками и морем. И еще дымком, потому что садовник жег палые листья на лужайке за домом. Теперь же воздух явственно отдавал гнилой рыбой. Водорослей, что ли, много намыли волны…

И еще одна странность. На участке было удивительно тихо, не слышно собаки, а ведь раньше сторожевой пес встречал всех прибывших густым басовитым лаем.

– А где Буран? – спросила Галина.

Мама сделала вид, что не услышала ее вопроса, и быстро прошла в дом.

– Его пришлось усыпить, – ответил охранник, появившийся на крыльце. – Очень выл после смерти хозяина, никому спать не давал. А потом вообще взбесился, на людей стал бросаться…

Ах, вот в чем дело. Теперь Галина поняла, отчего таким чужим, неухоженным выглядит сад. Садовник Иван, одинокий, молчаливый мужчина средних лет, очень любил собаку. Буран платил ему такой же искренней привязанностью. Иван выгуливал его, вычесывал и кормил. Ясно, что после того, как собаку усыпили, он не смог больше оставаться в этом доме.

Водитель внес ее чемоданы в холл и удалился молча. Галина огляделась и не почувствовала себя дома. Какое-то чужое все, как будто не домой она приехала, а в дорогой отель.

Незнакомая горничная расплылась фальшивой улыбкой:

– С приездом, Галина Леонидовна! Пожалуйте наверх! Может, хотите ванну принять?

Галина ответила, что не надо ее провожать и суетиться, она сама найдет дорогу, а если что будет нужно, то позовет.

В своей комнате она села на кровать, застеленную новым покрывалом, и задумалась. Что с ней происходит? Отчего ей все не нравится в родном доме? Все какое-то чужое.

Но ведь и правда, ни одного знакомого лица вокруг. Для чего мама поменяла весь персонал? И собаку, зачем они усыпили собаку? Неужели Буран и вправду так переживал смерть отца, что впал в бешенство? Галина не замечала никакой особенной между ними дружбы. Это ее пес отличал, после Ивана конечно, но и то позабыл небось, потому что не было ее дома больше двух лет.

Галина умылась, поискала в шкафу и нашла там длинную трикотажную футболку и лосины. Чемоданы разбирать не хотелось, и так сойдет. Для дома, для семьи.

Она обошла дом и сделала вывод, что он ей не нравится. Было не то чтобы не убрано, но как-то неуютно, неустроенно. У мамы раньше все блестело, каждая вещь стояла на своем месте, горничные ходили бесшумно и не попадались лишний раз на глаза с уборкой. Здесь же на лестнице брошена была метелка, с перил свисал рабочий халат, в холле на полу были рассыпаны какие-то крошки.

«Да какая разница! – Галина тут же призвала себя к порядку. – Ведь я дома!»

Но отчего же так тяжело на сердце…

Может быть, от того, что раньше этот дом оживляло присутствие отца, все вращалось вокруг него, он был центром. А теперь… несуразный, неуютный, холодный дом.

Галина забрела на кухню. Вот там было все по-прежнему. У плиты суетилась Анфиса.

– Галиночка Леонидовна! – Она всплеснула руками и бросилась к ней. – Похудела-то как, побледнела! Одни глаза на лице остались! Кушать вам надо получше! Ну, я уж постараюсь, буду все ваше любимое готовить! Может, чаю пока с пирожками?.. До ужина еще далеко, проголодались небось…

– Да я в самолете поела, – соврала Галина, есть ей совершенно не хотелось, хотя пирожки у Анфисы всегда были отменные.

– Ну вот, – Анфиса всерьез огорчилась, – готовлю-готовлю, никто не ест. Обидно даже. Елена Павловна, когда одна, тоже поклюет как птичка…

– Анфиса! – прозвучал мамин гневный голос, оказывается, она стояла в дверях. – Может быть, ты все же будешь работать, а не лясы точить? К ужину все готово?

– Да, конечно. – Анфиса опустила глаза и отвернулась к плите.

– А ты что тут делаешь? – Мама повернулась к Галине.

Вот это уже новости – такой тон! Раньше мама себе никогда подобного не позволяла. Ну, с Галиной у нее этот номер не пройдет, она не прислуга. Она молча ожгла мать взглядом и вышла из кухни.

– Линка, – мать поняла, что перегнула палку, – разве можно быть с прислугой запанибрата? Ты теряешь авторитет, они же перестанут тебя уважать!

– Хоть одно знакомое лицо, – процедила Галина сквозь зубы, – как будто в чужой дом вернулась. Все вверх дном!

– Ты не представляешь, как трудно сейчас с персоналом! Приличных людей не отыскать! – вздохнула мама. – Эта новая горничная такая неумеха! И садовника не найти.

– Вот, кстати. – Галина взглянула на мать в упор: – Зачем усыпили Бурана?

– Он стал очень нервным, непослушным, на людей бросался… – Мама отвела глаза.

– На тебя? – Галина умела быть твердой, это у нее от отца. – Кого конкретно он покусал? Были жалобы?

– Ну что ты ко мне пристала! – нервно заговорила мама. – Он лаял, рычал, бесновался, чуть не сорвался с цепи, прямо кидался на Сергея Михайловича!

– Ах вот в чем дело… значит, на Сергея Михайловича…

– Что ты имеешь против него? – Теперь уже мама смотрела твердо. – Имей в виду, я очень уважаю этого человека. И не допущу, чтобы в моем доме…

– В моем тоже, – вставила Галина. – Ты не забыла, что это такой же мой дом, как и твой? Я здесь выросла, а теперь все здесь чужое… всего два месяца прошло…

– И это ты мне говоришь? – Снова в голосе мамы проявились незнакомые визгливые нотки. – Ты уедешь, а я…

– Я не уеду, – перебила ее Галина, – я приехала насовсем, больше в Швейцарию не вернусь.

– Вот как? – Мама резко остановилась, как будто налетела на невидимую преграду. – Ты так решила?

– Да, я решила вернуться.

– У тебя что – не получилось с тем молодым человеком… Митей? – нерешительно спросила мама. – Ну, возможно, вы еще помиритесь… разлука иногда очень помогает…

– Митька здесь совершенно ни при чем! – отрубила Галина, осознав, что так оно и есть.

– Но папа так хотел, чтобы ты закончила эту Высшую школу… получила хорошее образование…

– В первый раз с моего приезда ты вспомнила об отце! – фыркнула Галина и тотчас же об этом пожалела, потому что лицо у мамы некрасиво сморщилось и она закричала тем же визгливым голосом:

– Как ты смеешь? Ты думаешь, легко мне было сидеть в этом доме одной, как в гробу? Ветер воет ночами, собака лает – рехнуться можно! И никого рядом нет!

– Ну вот, я приехала, теперь ты не будешь одна…

Произнеся это, Галина тотчас поняла, что радости ее слова маме не принесли. У нее в глазах мелькнула плохо скрытая досада, потом она сказала сухо:

– Оденься поприличнее, я пригласила к ужину Сергея Михайловича. И будь с ним повежливее, хотя бы ради меня.

Галина промолчала.

Позже выяснилось, что Сергей Михайлович быть не сможет, и за ужином мама не могла скрыть своего огорчения.

Галина старалась поддерживать разговор только для того, чтобы новая горничная Татьяна ничего не заподозрила. Она и так хитренько посматривала на них, хотя узкие губы, накрашенные отвратительной морковного цвета помадой, все время раздвигала в угодливой улыбке.

После ужина Галина рано ушла к себе и заснула.

Чтобы проснуться глубокой ночью в кромешной тьме и выйти из спальни, потому что стены давили на нее и тяжко было дышать. И вот тогда она встретила Алексея. И он показал ей тот странный диск. Ах, сейчас она уже не в силах об этом думать. Завтра, завтра, все завтра…

Перед глазами ее, как случалось часто за последние два месяца, возникло лицо отца, он смотрел отрешенно и слабо махал рукой: «Прощай, прощай и помни обо мне…»

Утром Галина проснулась поздно.

Когда она вышла к завтраку, в столовой уже никого не было. Неприятная новая горничная гремела где-то ведрами, так что Анфиса сама подала ей омлет и кофе, сказала, что мать отправилась в город за покупками.

Есть не хотелось. Галина вяло поковырялась в омлете и отставила тарелку, выпила кофе и встала из-за стола.

– Галиночка Леонидовна, что же вы ничего не съели? – всполошилась Анфиса. – Что, невкусно? Может быть, вам сырничков со сметанкой? Я мигом… сметанка свежая, с рынка… Или блинчиков с вареньем и медом… Вы раньше любили…

– Спасибо, Анфиса, – проговорила Галина, задержавшись в дверях. – Ничего не нужно. Все вкусно, просто я не голодна.

– Как же так! Вы же совсем исхудали, вам нужно питаться! Вон, от вас одна тень осталась…

Галина не дослушала ее, вышла в коридор, поднялась на верхнюю террасу. Погода исправилась, ветер стих, наступил один из тех чудесных осенних дней, когда солнце светит почти как летом, только на всем лежит нежная дымка увядания.

Галине хотелось побыть одной, подумать о том, что она видела минувшей ночью. Разговор с охранником, странная и тревожная запись на диске… подозрительная тень, украдкой проскользнувшая в комнату отца… теперь, при свете дня, все это казалось ей странным и сомнительным. Ей захотелось еще раз взглянуть на ту запись, еще раз поговорить с Алексеем.

Терраса была огорожена невысокой каменной балюстрадой. Галина подошла к ней, облокотилась. Хотя море стихло, внизу серые валы прибоя неустанно бились об огромные гранитные валуны, о каменный фундамент дома. У Галины невольно закружилась голова. Кипение прибоя завораживало, манило ее.

За спиной Галины послышались негромкие шаги. Она испуганно обернулась и увидела охранника – не Алексея, а другого, того, которого она встретила здесь ночью. Видимо, его смена еще не закончилась.

Сейчас Галина вспомнила его имя – Виктор.

Он оглядел террасу, увидел Галину и хотел незаметно уйти, чтобы не мешать ей.

– Постойте, Виктор, – проговорила она, шагнув к нему. – Скажите, а Алексей тоже еще не сменился? Он здесь, в доме?

– Алексей? – Охранник заметно насторожился, как будто не ожидал такого вопроса, вообще не ожидал, что она с ним заговорит. Как всякий профессиональный охранник, он старался не нарушать дистанцию с членами семьи, старался быть незаметным.

– Ну да, Алексей, ваш коллега… он был здесь ночью…

– Ах, Алексей… а он уволился.

– Как – уволился? – переспросила Галина. – Когда он успел? Он же только что дежурил!

– Да вот так… – Виктор развел руками. – С утра подошел к Ренату Рустамовичу и сказал, что увольняется. По семейным обстоятельствам. И тут же уехал. Мне поэтому приходится сейчас за двоих работать, пока не пришлют человека на замену.

Он замолчал и поспешно ретировался – видимо, не хотел новых вопросов, не хотел ничего ей объяснять. Галина удивленно смотрела ему вслед.

Странно, ночью Алексей ни словом не обмолвился о том, что собирается увольняться. Больше того – он сказал ей, что она может рассчитывать на его помощь, может обращаться к нему… конечно, она не приняла его слова всерьез, но все же… все же нельзя такими словами бросаться!

Галина почувствовала неприятное удивление.

Он сам позвал ее, сам показал ту странную запись, поселив в ее душе тревогу и сомнение – и после этого трусливо сбежал… видно, не захотел отвечать за свои слова… Да вообще, с чего она взяла, что ему можно верить? Вот так вот поверить первому попавшемуся подозрительному типу, которого толком не знаешь…

В смятении она покинула террасу, спустилась по лестнице, пошла по коридору – и оказалась возле двери той комнаты, где она ночью разговаривала с Алексеем.

И тут она поняла, что нужно делать. Если нельзя поговорить с Алексеем, чтобы удостовериться в своих подозрениях или отбросить их, то можно, по крайней мере, еще раз взглянуть на запись с видеокамеры. Еще раз увидеть ту странную тень.

Может быть, при свете дня она сможет найти этому явлению какое-то вполне разумное объяснение…

Галина подергала дверь – но она была заперта.

Впрочем, это не было неожиданностью: охранная аппаратура и записи камер должны храниться с соблюдением каких-то правил, чтобы к ним не было доступа посторонним.

Но Галина не собиралась сдаваться.

Она спустилась на первый этаж, зашла в комнату, где стояли мониторы камер наблюдения и сидел начальник охраны, отставной офицер полиции Ренат Рустамович.

Ренат покосился на нее, поздоровался. Он смотрел футбол на одном из экранов, время от времени проверяя остальные мониторы.

Галина встала в дверях и завела какой-то пустой разговор. Краем глаза она посматривала на щиток, где висели запасные ключи. Ренат отвечал ей невпопад – игра была интересная, и он не мог дождаться, пока хозяйская дочка уйдет и перестанет ему мешать, хотя, конечно, и не мог прямо ей это сказать.

Перед воротами возник напряженный момент. Ренат привстал, боясь пропустить гол.

Галина передвинулась, встав спиной к щитку с ключами, незаметно сняла связку с гвоздя и тут же вышла.

Конечно, это было сработано топорно, Ренат очень скоро заметит пропажу ключей, поймет, что это ее работа, но, в конце концов, она не шпионка в стане врагов и не воровка, это ее дом, она может здесь делать что угодно!

Быстро поднявшись на второй этаж, Галина подошла к знакомой комнате, перебрав связку, без труда нашла нужный ключ и с первого раза открыла дверь.

В этой комнате все было точно так же, как ночью, только при свете дня не возникло того мрачного и зловещего чувства, которое охватило ее прошлый раз. Может быть, и запись камеры, которая так напугала ее ночью, сейчас окажется вполне безобидной, все получит вполне реальное объяснение…

Галина подошла к столу, подергала тот ящик, в котором Алексей спрятал диск.

Ящик, как и следовало ожидать, был заперт.

Галина перебрала все ключи из своей связки, но ни один из них не подошел.

Закусив губу, она огляделась по сторонам.

Разумеется, никто не приготовил для нее «золотой ключик», которым можно было бы открыть ящик. Зато она увидела согнутую крючком канцелярскую скрепку.

Ни на что особенно не рассчитывая, она засунула кончик скрепки в замочную скважину, стала так и этак ее поворачивать… и вдруг – о чудо! – замок щелкнул, и девушка смогла выдвинуть ящик.

Галина сама удивилась своему успеху. Объяснить его она могла только тем, что новичкам везет, да еще тем, что замок у ящика был самый незатейливый.

Так или иначе, она выдвинула ящик и торопливо перебрала его содержимое.

В ящике лежали какие-то сменные детали от охранных устройств, отпечатанные на принтере инструкции и еще какие-то бумаги. Диска здесь не было.

Галина еще и еще раз перебрала содержимое ящика.

Она прекрасно помнила, как Алексей положил сюда диск, но сейчас его не было.

На всякий случай она проверила другие ящики.

Они не были заперты, и в них тоже не было злополучного диска.

И тут в душе Галины шевельнулось нехорошее подозрение.

Может быть, Алексей решил кого-то шантажировать этой записью? Может быть, потому он и уволился так неожиданно? Уволился, взял диск и уехал, чтобы сделать на этом деньги…

Да, но тогда зачем он позвал ее ночью в эту комнату? Зачем показал ей этот диск? Если он решил заняться шантажом – для чего демонстрировать ей свою находку?

Галина стояла, глядя прямо перед собой, – и вдруг за спиной у нее раздался сухой, неприязненный голос:

– Какого черта ты здесь делаешь?

Галина обернулась.

В дверях стоял управляющий Сергей Михайлович. Его левая бровь грозно изогнулась, лицо было красным от гнева, рот некрасиво подергивался. Разглядев Галину, он поперхнулся и проговорил другим тоном, смущенным и раздосадованным:

– Это вы, Галина… Леонидовна? Извините, я принял вас за горничную… но все же… как вы сюда попали? Что вы здесь, извините, делаете?

– В чем дело? – Галина смерила его взглядом. – По-моему, это мой дом, и я могу здесь делать что хочу!

– Да, конечно… – Сергей снова потемнел лицом, выражение его лица быстро менялось. – Конечно, но это – комната охраны, она должна быть закрыта… я хочу понять – ее забыл запереть кто-то из охранников? Тогда я поставлю вопрос перед Ренатом…

– Ключи были в двери! – бросила Галина и показала Сергею украденную связку.

– Вот как? – Левая бровь управляющего снова поползла вверх. – Безобразие…

Галина его больше не слушала.

Она протиснулась в коридор, пошла прочь, прокручивая в голове только что закончившуюся сцену.

Сергей Михайлович держится в доме совершенным хозяином, кричит на прислугу, командует охранниками. Конечно, он управляющий банком, но с какой стати он чувствует себя здесь хозяином? Дом – это не банк, это их частное пространство, их с матерью…

Тут она вспомнила взгляды и жесты, которыми он обменивался с матерью, когда считал, что их никто не видит, – и настроение ее еще больше испортилось. Вот почему он так вольно себя чувствует в доме! Но никак не укладывается у нее такое в голове, ведь со смерти отца прошло всего два месяца!..

И Анфиса вчера проговорилась, что Елена, мол, Павловна когда одна, то ничего не ест. Когда одна… а когда не одна, то с кем? Стало быть, этот Сергей Михайлович достаточно часто бывает в доме. И ночует. Как ни крути, а, верно, так оно и есть.

Вот почему поменяли персонал – и охранников, и горничную. Только Анфису оставили, потому что хорошую кухарку, и правда, трудно найти. Алексей этот работал еще при отце, так и то уволился.

За такими невеселыми мыслями Галина случайно зашла в столовую и услышала странные звуки, доносящиеся из соседней комнаты. Ей показалось, что там мяукает кошка.

Не может быть, мать не терпит кошек и не позволяет держать их в доме! Неужели Анфиса тайком от хозяйки принесла в дом котенка? Тогда и она здесь не задержится…

Галина толкнула дверь, заглянула в комнату…

Никакой кошки там не было. Там сидела, подперев голову кулаком, Анфиса и тихо плакала.

– Анфиса, что с тобой? – Галина шагнула к женщине, осторожно дотронулась до ее плеча.

Та вздрогнула, вскочила, испуганно уставилась на девушку. Щеки Анфисы были покрыты черными разводами туши. Она спохватилась, достала из кармана платок и принялась вытирать лицо, но только еще больше размазала тушь.

– Да что с тобой? Что случилось? В чем дело? – настойчиво повторила Галина.

– Извините, Галиночка Леонидовна. – Анфиса всхлипнула. – Я всегда плачу, если кто умер… такое уж у меня свойство… я его и знала-то недолго, а все равно плачу… я, даже когда артист какой-нибудь умирает, все равно плачу…

– Кого ты знала недолго? Кто умер? – недовольно переспросила Галина. – Говори уж толком!

– Ох, не знаю… не велели вам про это…

– Что за чушь? Кто не велел? Да говори ты толком, что случилось? О чем ты говоришь?

– Охранник умер, Алексей… такой молоденький! И работал-то у нас не так давно, а все равно, как родной стал… вот я и плачу… вы уж извините меня, Галиночка Леонидовна…

– Алексей умер? – Галина отступила на шаг, захлопала глазами. – Как умер? Ты все перепутала! Он не умер, он уволился! Вообще, как он мог умереть? Он молодой, здоровый парень!

– На машине он разбился! – Анфиса понизила голос. – Мне не велели говорить… уволился он утром, ваша правда, поехал на машине в город, а потом нам позвонили… на сорок пятом километре попал Алексей в аварию, выехал на встречку – и все, насмерть!

Анфиса не выдержала и снова зарыдала. Сквозь рыдания прорывались отдельные слова:

– Извините… Галина Леонидовна… не велели… у меня свойство такое…

– Кто тебе велел не говорить мне об этом? – спросила Галина, когда рыдания Анфисы стихли.

– Ренат… Ренат Рустамович… Начальник охраны… Нечего, говорит, тут рассусоливать да причитать, хозяевам ничего не говори, им про это знать не надо… А я вот… – Анфиса шмыгнула носом, – вы уж меня не выдавайте…

– Ладно. – Галина похлопала ее по плечу. – Успокойся, чаю выпей, что ли. Хватит рыдать…

Галина снова поднялась на террасу.

Ее словно магнитом тянуло сюда – вид раскинувшегося у ног моря, силуэт Кронштадтского собора, едва различимый на горизонте, завораживали ее.

Но сейчас она пришла сюда не для того, чтобы любоваться пейзажем, а для того, чтобы подумать.

Почему Алексей так внезапно сорвался? Почему он уволился, не сказав ей ни слова? Что случилось этим утром?

На террасе появился знакомый охранник, в руке его была телефонная трубка.

– Галина Леонидовна, – проговорил он почтительно. – Вас просит Альберт Францевич.

Альберт Францевич Стейниц был их семейным адвокатом. Галина помнила его с самого детства. Стейниц приезжал к ним не реже раза в неделю, иногда обедал с ними, но после обеда непременно уединялся с отцом в кабинете, где они вели долгие и скучные, по мнению маленькой Гали, разговоры.

На похоронах отца Стейниц подошел к ней одним из первых, выразил обычные соболезнования и добавил вполголоса, что им непременно нужно поговорить.

«Я понимаю, сейчас вам не до того, – сказал он деликатно. – Но чуть позже, когда вы придете в себя и успокоитесь, мы обязательно должны встретиться».

Галина не придала особого значения его словам, а когда вернулась в Швейцарию – и вовсе о них забыла.

И вот теперь он сам ей звонит…

Она кивнула охраннику, взяла у него трубку, поднесла к уху.

– Здравствуйте, Галина Леонидовна! – проговорил адвокат своим мягким, мурлыкающим голосом. – Рад слышать вас. Рад, что вы дома. Но я звоню вам по делу. Вы не могли бы приехать ко мне? Мы непременно должны поговорить.

– Приехать? – переспросила Галина.

Она была удивлена: раньше Стейниц сам приезжал к ним, когда ему нужно было побеседовать с отцом. Конечно, одно дело ее покойный отец, и совсем другое – она…

– Да, было бы очень хорошо, если бы вы смогли приехать, – повторил он настойчиво. – И чем скорее, тем лучше.

– Ну хорошо… – протянула Галина.

В конце концов, почему бы и не приехать? У нее нет никаких особенных дел… как говорил Винни-Пух, до пятницы она совершенно свободна.