Любимый незнакомец Хармон Эми

2

– Знаю, прошло слишком мало времени. Но нам нужно взять квартиранта.

Даниела Кос завела разговор, который ее старым тетушкам совсем не хотелось вести.

– Нельзя пускать в дом чужого человека, Даниела. Не теперь, пока мы еще скорбим, – отвечала Зузана.

– Тетя, скорбеть мы будем всегда, – мягко возразила ей Даниела. Она была на полвека младше своих двух теток, но не хуже их знала, что скорбь никуда не уходит. Она лишь отступает на задний план.

У Ленки задрожал подбородок. Плотно стиснув морщинистые губы, она вытащила из пояса платья, которое как раз сметывала, три булавки и зажала в зубах, чтобы скрыть волнение.

Какое-то время женщины работали молча. На протяжении долгих дней заказов у них вовсе не было – теперь никто не шил себе новых платьев, не просил ничего подогнать по фигуре, – и они радовались праздникам, которые наполнили жизнью их мастерскую. В прежние времена, когда в ателье Косов шили великолепные платья и дорогие костюмы, а заказов было столько, что с ними едва справлялись, перешивать здесь вообще не брались. Но теперь здесь соглашались на все. Теперь Косы торговались из-за расценок, которых, как твердила Зузана, в ателье не видели с тех самых пор, когда Даниель Кос открыл свой первый магазин в их прежнем районе, на Кротон-стрит. Правда, ни Даниеля, ни Элишки, ни Павла, ни Анеты, ни Веры Кос уже не было в живых.

Особняков, прежде тянувшихся вдоль Евклид-авеню, тоже больше не было. Танцевальные залы снесли. Богачи, которые прежде в них танцевали, давно позабыли о танцах. Когда-то Марк Твен назвал эту улицу одной из самых изысканных в Америке. Но теперь Ряд Миллионеров мало чем отличался от других улиц в центре Кливленда. Всюду царили бедность и запустение.

Семейство Кос никогда не жило на Евклид-авеню, но зарабатывало, обшивая ее обитателей. Тяжелым трудом Косы сумели скопить денег и выстроить большой дом на Бродвее, неподалеку от Восточной Пятьдесят пятой и церкви Богоматери Лурдской, прямо напротив больницы Святого Алексиса. В этом районе селились, хранили деньги, молились и становились американцами зажиточные чешские иммигранты. И вот теперь правнучка Даниеля и две его дочери жили в этом доме, поддерживая на плаву дело, которому наверняка суждено было сгинуть вместе с ними.

– Комната большая, светлая… Мы можем выручить за нее хорошие деньги, – снова начала разговор Даниела. – Если назначим цену повыше, сможем привлечь приличного человека, врача, например. Доктор Петерка всю жизнь сдает комнаты над своей клиникой и всегда легко находил съемщиков. Мы живем совсем рядом с больницей. Комнату снимут за пять минут, – убеждала Даниела. Она не стала говорить тетушкам, что уже нашла квартиранта. Ей нужно было приучить их к этой мысли до десятого января.

– Нас разделают на кусочки в собственных постелях, – бросила Зузана, даже не поднимая глаз от шва, который старательно распарывала.

Ленка застонала – словно взвыла и смолкла сердитая кошка. Булавки по-прежнему торчали у нее изо рта, и она не могла ничего сказать.

– Тетя, – взмолилась Даниела, – прошу, не говори так.

– У нас по соседству похоронное бюро. Если Мясник поселится у нас, сможет бросать тела своих жертв прямо к Раусу на крыльцо. И избавит всех от лишних хлопот, – пробурчала Зузана.

Даниела знала, что уговорить тетушек будет непросто.

– Хотя нет. Беру свои слова назад. Он будет их бросать по частям. Сначала руку. Или сразу парочку, – бормотала Зузана. – Или обернет голову несчастной жертвы в ее же штаны. Или распилит туловище пополам и сунет в корзину, как было с бедняжкой Фло Полилло.

– Ты говоришь о ней так, словно была с ней знакома, – вздохнула Даниела.

– Просто я знаю, что ей точно не понравилось бы, что он отрубил ей голову, – фыркнула в ответ Зузана.

– Ее голову так и не нашли, – прибавила Ленка, горестно цокая языком. – Знать бы только, что он с ней сделал!

– Нам нужны деньги, тэти — взмолилась Даниела.

– Еще больше нам нужно спокойствие, – отрезала Зузана.

– В газетах писали, что он крепкого сложения, высокий и сильный. Иначе как он сумел бы приволочь тела к подножию Ослиного холма? Может, нам просто сдать комнату кому-то хилому… и невысокому? – с надеждой в голосе предложила Ленка.

– Думаю, он скатил трупы вниз со склона холма, а сам спустился следом и устроил весь этот театр, – парировала Зузана.

– В газетах писали, что вряд ли все было именно так. Трава на склоне не была примята, кусты не поломаны. Да и по самим трупам нельзя было сказать, что их тащили или бросали, – возразила ей Ленка. За последние пару лет они вслед за местными газетами обсудили это не меньше тысячи раз.

– Мне было бы куда спокойнее, если бы он убивал только мужчин, – призналась Ленка, и Даниела почувствовала, как ее губы сами собой сложились в улыбку. Ее восхищала эта прямолинейность.

– Судя по всему, старых дам он не убивает, – сказала Даниела. – Так что тебе ничего не грозит.

– Но ты-то не старая, Даниела, – возразила ей Ленка. – А я больше всего на свете боюсь за тебя.

– Да, я не старая. Но я не в его вкусе. И ты знаешь об этом.

– Ты не бродяга, – подхватила Ленка.

– Нет, не бродяга.

– И не живешь в Кингсбери-Ран, – продолжала Ленка.

– Но очень близко, – вмешалась Зузана.

– И не бываешь в сомнительных заведениях, – продолжала Ленка.

– Нечасто, – кивнула Даниела.

Тетушки разом уставились на нее, от изумления забыв про шитье, но Даниела широко улыбнулась им, и они вмиг успокоились.

– Но если мы так и не сдадим нашу пустую комнату, мне, возможно, придется бывать в них чаще, – предостерегла Даниела.

Зузана резко хлопнула себя по ноге:

– Немедленно прекрати. Мы уже все обсудили. Ты молода и красива, и, пока ты живешь в этом доме, мы не можем взять квартиранта.

– Я всегда буду жить здесь, тетя.

– Ох, Даниела, дорогая моя. Не говори так. Не надо, – запричитала Ленка. – Тебе еще встретится мужчина. И очень скоро. Я это знаю.

– Тогда ему придется переехать сюда, – ответила ей Даниела. – Потому что мой дом здесь.

– Мужчина в доме… только подумать, – зашептала Ленка. И они снова вернулись к тому, с чего начали разговор.

У Айрин в гараже стоял «Линкольн-К» 1935 года выпуска. Мэлоун вполне мог поехать в Кливленд на нем. Он был бы рад заполучить новый, сверкающий чистотой автомобиль, которого никогда не касалась ее рука. Но смирился с тем, что ему достался чуть подержанный.

– Ты ведь сам купил его, Майкл. Так пользуйся, – сказала Молли.

Он подумывал отправиться поездом, но решил, что собственный транспорт может ему пригодиться. Он не будет играть определенной роли, не станет никем притворяться. Для начала он просто осмотрится. Его босс, Элмер Айри, ждал от него новостей и регулярных отчетов – хотя присутствие Мэлоуна в Кливленде и не считалось заданием. Официально у него начался оплачиваемый отпуск.

Молли сберегла часть вещей, которыми он обзавелся в годы работы с Капоне. Пара шелковых костюмов, белая фетровая шляпа, блестящие черно-белые туфли, которые он очень любил. Правда, они совсем не годились тому, кому не стоило выделяться. Мэлоун прожил много лет с одним чемоданом, покупая вещи по мере надобности, а последний год провел на Багамах, так что теплой одежды у него совсем не было. Но с этим он решил разобраться после приезда в Кливленд. Если ему придется рыскать среди обитателей трущоб, новые вещи ему не понадобятся. На всякий случай он все же взял с собой костюмы и разные мелочи. Они могли пригодиться. Хороший шелковый костюм мог открыть перед ним определенные двери, а он понятия не имел, в какие двери ему нужно будет стучаться.

Он рассчитывал, что поездка из Чикаго до Кливленда его развлечет. Водить он любил, но попал в снегопад и был вынужден пережидать его у Двадцатого шоссе, в придорожном мотеле, где было холодно и бесприютно, как в каком-нибудь Тимбукту. Он так замерз, что лег спать прямо в плохо сидевшем на нем шерстяном костюме и пальто, которые купил к похоронам, завернувшись вдобавок в поеденное молью и крысами покрывало. Он уехал, как только расчистили дороги, но все равно провел в этом мотеле чересчур много времени.

Когда он в конце концов добрался до Кливленда – днем позже, чем намеревался, страшно усталый, в дурном настроении, – то совсем не обрадовался сумеркам, которые стали сгущаться уже в четыре часа пополудни. Евклид-авеню сияла праздничными огнями, но город показался ему изнуренным, а немногочисленные прохожие, которых он заметил на улицах, шли быстрым шагом, не глядя по сторонам, сунув руки в карманы.

Отовсюду веяло тоской и отчаянием.

Он свернул к югу, на Восточную Пятьдесят пятую улицу, следуя по маршруту, который проложил, когда в последний раз смотрел в карту. Маршрут был не самый короткий, но зато он давал возможность оценить атмосферу района. Мэлоуну она пока что совсем не нравилась. Бродвей пересекал Пятьдесят пятую под острым углом, и он снова свернул направо, изучая район, делая заметки в уме. Банк, театр, библиотека. Он проехал еще несколько кварталов. Нужный дом стоял на южной стороне улицы. Он проехал мимо и развернулся на перекрестке, чтобы подъехать прямо ко входу.

Особняки здесь были красивые, как и говорил Элиот, но прямо под окнами грохотали трамваи, лишая трехэтажных викторианских дам былого величия, так что те напоминали теперь картонные дома с привидениями, которые потехи ради строят на ярмарках.

Целый квартал прямо напротив дома занимала больница Святого Алексиса, с крестами на крыше и тремя одинаковыми голландскими щипцами, делившими здание на три равные части. Сбоку к зданию больницы было пристроено небольшое кафе, лишь подчеркивавшее, что в районе не нужны больше старые, величественные викторианские здания, в которых, однако, по-прежнему теплилась жизнь.

В одном из трех особняков, занимавших квартал напротив больницы, помещалась частная клиника, в другом – похоронное бюро, а на третьем попросту значилось «Кос». К дому вела широкая, пустая подъездная дорожка, но он на нее не свернул. Он остановился у тротуара, прямо напротив входа, и хмуро уставился на вывеску. Фамилия показалась ему знакомой, но он никак не мог припомнить откуда.

Он снова сверился со своей картой и с записями Элиота.

Адрес верный: дом 5054 по Бродвею. Элиот говорил, это швейное ателье. Фамилия скорее подошла бы нотариусу. Когда живешь рядом с похоронным бюро, куда разумнее заниматься оформлением завещаний.

Он поправил галстук и взглянул на свое отражение, отметив, что тени под глазами превратились в мешки, а на щеках слишком заметна щетина. Заметив движение у пассажирской дверцы, он повернулся и увидел, что к входной двери дома подошла женщина. Двигалась она быстро, и потому он решил, что она молода, хотя сказать наверняка было сложно: на ней было слишком широкое пальто с подвернутыми рукавами, толстый коричневый шарф и вязаная, плотно прилегавшая к лицу шляпка, из-под опущенных полей которой лишь чуть виднелись довольно светлые локоны.

Зазвенели больничные колокола, и женщина обернулась, замерла, словно ей нравилось слушать их перезвон, предоставив Мэлоуну возможность рассмотреть кусочек ее щеки и раскрасневшийся кончик носа. Потом она снова отвернулась и открыла парадную дверь: та радостно скрипнула в ответ, словно подтверждая, что здесь будут рады всякому посетителю.

Он решил подождать, пока женщина выйдет из ателье. Ему не хотелось расспрашивать про комнату при любопытных клиентах. Правда, быть может, она здесь живет. Или работает. Он взял листок бумаги, на котором значились подробности о залоге, оставленном за жилье, сунул его в нагрудный карман и, оставив все вещи в машине, зашагал к дому.

Ателье, пахнувшее кожами и крахмалом, все было заполнено старательно расставленными манекенами, зеркалами, стойками для одежды, призванными создать ощущение большого пространства и изобилия – хотя на деле здесь не было ни того ни другого. У стены выстроились стеллажи с рядами шляп, и мужских и женских. Напротив тянулись стеклянные витрины с пуговицами, мотками лент и образчиками тканей. Портновский табурет и ширма стояли без дела, но за стеклянной витриной, служившей также прилавком, слышалась какая-то возня. Когда он вошел, звенькнул висевший у дверей колокольчик, и почти сразу из-за прилавка выглянула женщина, которую он только что видел на улице. Кажется, она убирала свои вещи под стойку, но еще не успела снять ни пальто, ни шарф.

– Извините, сэр, я сейчас же вас обслужу, – сказала она, водружая на нос круглые очки с желтоватыми стеклами. Это лишь усилило ее сходство с совой, взъерошившей от холода перья. Она снова нырнула под прилавок, и ему показалось, что он услышал, как она стаскивает с ног сапоги.

– Я насчет комнаты, – сказал он, снял пальто и перекинул его через руку. Шляпу он тоже снял – подумал, что невежливо будет стоять посреди ателье с покрытой головой и в верхней одежде. Но, услышав ответ, он решил было, что поторопился.

– Ах да. Понимаю. Мне очень жаль, сэр, но я уже сдала комнату.

– Даниела? – донеслось откуда-то из глубин ателье, и к прилавку, опираясь на трость, приблизилась старуха в платье, пошитом еще в прошлом веке. Ее волосы были стянуты на затылке так туго, словно она хотела тем самым вернуть былую гладкость морщинистым щекам. У старухи были живые, цепкие глаза, высокие скулы и прямая спина.

– Я здесь, тэтка, – отозвалась молодая женщина и снова вынырнула из-под прилавка. Пальто она до сих пор не сняла, но Мэлоун подумал, что она наверняка успела переобуться. Старуха ахнула:

– Даниела, нельзя выходить из ателье в таком виде! Мы шьем одежду. Ты шьешь одежду. Люди не станут тебе доверять!

– На улице холодно. – Девушка, которую называли Даниелой, задрала подбородок и принялась разматывать шарф. Мэлоун, сам того не ожидая, сразу отметил, что у нее красивые губы. Ему нечасто выпадало удовольствие отвлечься, созерцая красивый женский рот.

После шарфа пришел черед пуговиц на пальто, а затем она сняла и отбросила в сторону шляпку. Волосы, доходившие ей до плеч, цветом напоминали новенькие пенсовые монетки. Под шляпкой медные локоны наэлектризовались и липли к щекам.

Старуха сердито оглядела ее, но девушка с мягкой улыбкой провела руками по волосам и поправила очки, сдвинув их ближе к переносице. Теперь Мэлоун мог разглядеть ее с ног до головы: он признал, что она хороша собой. Темно-синее платье оттеняло ее нежную кожу, подчеркивало высокую грудь и гибкую талию. Он прочистил горло, призывая обратить на него внимание.

– Извините, – сказал он. – Надеюсь, я пришел по верному адресу.

Девушка вдруг застыла, словно успела забыть, что в ателье кто-то есть, а старуха еще сильнее нахмурилась.

– Чем мы можем помочь вам, сэр? – осведомилась старуха.

– Я пришел насчет комнаты, – повторил он.

Девушка ахнула:

– Я вас знаю.

– Знаешь? – переспросила старуха.

– Я почти уверена, что знаю вас, – прошептала Даниела.

– Не думаю, что это возможно, – возразил он. Странно было услышать такое от незнакомки, но она казалась настолько ошеломленной, что он решил не обращать внимания на ее неожиданную прямоту.

Старуха сунула в глаз монокль, висевший на шнурке у нее на шее, и воззрилась на него, словно желая получше изучить:

– Что до меня, Даниела, то я никогда прежде его не видела, – возразила она. – Ему нужен костюм по фигуре. Возможно, сэр, вы пришли заказать костюм?

Он опустил глаза, оглядывая свой костюм, купленный в магазине готового платья, и признал, что, пожалуй, мог бы одеться и поприличней. Нынче многим нужна была новая одежда, но он полагал, что мало кто может ее себе позволить. Интересно, подумал он, как эти бедные женщины умудряются сводить концы с концами.

– У вас широкие плечи и хорошая фигура. В конце концов, можно и этот костюм подогнать, – пробормотала старуха.

– Конечно… вот только я пришел насчет комнаты, – настойчиво повторил он.

Старуха насупилась:

– Какой еще комнаты?

– Я уж-же сдала ее, сэр, – запинаясь, выговорила девушка.

Она по-прежнему не сводила с него глаз. Ему вдруг захотелось взглянуть на нее без очков. Желтые стекла не давали рассмотреть ее глаза. Если бы он увидел ее глаза, то, может, тоже узнал бы ее, подумалось вдруг Мэлоуну. Он вытащил из нагрудного кармана листок бумаги и сверился с ним:

– Женщина по имени Инес Стэйли внесла залог за месяц. Вы ничего не напутали? – спросил он.

Девушка не ответила. Она продолжала смотреть на него так, словно не слышала ни единого его слова.

– Но вы-то не Инес, – сказала старуха. Она говорила с легким восточноевропейским акцентом, но вела себя как истинная американка.

– Я не Инес. Вы правы. Но залог она внесла за меня. От моего имени. Мне сказали, что комната будет готова к сегодняшнему дню. Точнее даже, к вчерашнему. – Он уже начал злиться.

– Мэлоун? – произнесла девушка таким слабым голосом, что он едва расслышал ее слова.

– Да, меня зовут Майкл Мэлоун. – Ему казалось, что секретарша Несса не должна была называть его имени. Но, может, и к лучшему, что она сообщила им, как зовут их квартиранта.

Девушка вдруг резко осела, словно почувствовав, что вот-вот потеряет сознание, и почти исчезла за прилавком. Наверное, у нее там стоит табурет, подумал Мэлоун.

– Да что на тебя нашло, Даниела Кос? – отрывисто бросила старуха. – Ты больна?

Девушка, которую звали Даниелой, снова поднялась. Лицо у нее было белым как снег.

– Я в порядке, Зузана. Все верно, Инес Стэйли. Да. Так ее звали. – И она вышла из-за прилавка. – Я покажу вам комнату, мистер… мистер… – Она оборвала фразу, словно ожидая, что он подскажет ей свое имя, хотя сама только что его назвала.

– Мэлоун.

– Да-да. Мэлоун. Майкл Мэлоун, – словно сама себе не веря, повторила она.

Что за странная девушка.

– Даниела! Что ты натворила? Нам нужно все обсудить! – крикнула старуха.

– Что-то не так? – спросил он. Он говорил ровным голосом, но уже готов был немедленно развернуться и уйти.

– Нет, все в порядке, – заверила его Даниела, энергично мотая головой. – Я ждала вас вчера. И не знала… я не знала… что это будете вы. – Она шагнула к нему, взяла у него из рук пальто и шляпу. Он отдал их ей с большой неохотой, но она не оставила ему выбора.

– Ты не знала, что это будет кто? Кто, Даниела? Кто этот мужчина?

– Зузана, мистер Мэлоун – наш новый квартирант. Он будет жить в комнате внизу. Как мы и договаривались. Залог уплачен. И сумма по договору, за следующие шесть месяцев. Мы ведем себя очень… невежливо.

Старуха смотрела на Даниелу так, словно у той выросла еще одна голова. Мэлоун ее вполне понимал. Все здесь казалось ему крайне странным.

– Следуйте за мной, мистер Мэлоун, – произнесла Даниела, не выпуская из рук его пальто и шляпу.

Старуха – Зузана – пропустила Даниелу вперед, а Мэлоуну преградила путь своей тростью.

– Сэр, нам нужна рекомендация, – величественно произнесла она. – Кто вы такой и чем занимаетесь?

– Как я уже сказал, меня зовут Майкл Мэлоун. Я… консультант.

– И кого же вы консультируете, мистер Мэлоун?

Он помедлил. Он не знал, о чем им уже сообщили, и не хотел наговорить лишнего.

– Он из полиции, – мягко ответила за него Даниела. – Ведь так, мистер Мэлоун?

– Да, – признал он. – В некотором роде. – Наверное, Инес Стэйли ей что-то такое сказала.

– Ты жульничаешь, Даниела, – возмутилась старуха. – Я хочу услышать обо всем от мистера Мэлоуна, а не от его одежды.

Жульничаешь? Мэлоун уставился на женщин, совершенно не понимая, что происходит.