Последняя крепость Никитин Юрий

Глава 1

Стивен из ложи для прессы с интересом наблюдал за жаркими дебатами в сенате. Давно обсуждавшийся в прессе вопрос: как допустить неграждан США к голосованию по выборам президента, прозвучал наконец со всей остротой после того, как сенатор от Калифорнии вынес его на голосование.

Всем понятно, что в какой-то мере пора: весь мир не просто следит за выборами президента США, но обсуждает, болеет за того или иного кандидата, прикидывает, чем обернется для него лично, если выберут того или иного. А ведь в самом деле как-то да аукнется, как для американца, так и немца, китайца, араба, русского или африканца. Где бы человек ни жил: в Африке, Европе, России или Китае, но везде понимают, что идут выборы мирового президента. Человечество практически слилось в один народ, пока что говорящий на разных языках…

Сенатора от Калифорнии горячо поддержал алабамец, темпераментно доказывал, что когда-то сделать придется все равно, так не лучше ли сейчас подойти к этому вопросу трезво и взвешенно, обсудить плюсы и минусы, заранее увидеть возможные ухабы и даже опасности. Сенатор от Миннесоты напомнил с предостережением, что большинство населения земного шара все еще относится к США со скрытой недоброжелательностью. Если им предоставить возможность полноценно участвовать в выборах, тут же потребуют, чтобы в кандидаты можно было выдвигать любого достойного члена человечества, и в пику всем американцам предложат какую-нибудь мать Терезу или папу римского. Против таких кандидатур вроде бы и возражать неловко, а надо, потому что какие, на хрен, из них президенты?

Завязался спор, вся суть свелась к таким щекотливым деталям, как наделить правом голосования только часть населения за пределами Штатов. Как ухитриться дать им американское гражданство, но без права въезжать в Штаты, тем самым уже приподнять этих избранных над остальными жителями. Такой жест ничего не будет стоить, да и опасности в нем нет: на каждого жителя планеты в ЦРУ подробное досье, хорошо известно, кто как относится к Штатам и к демократии, симпатизирует или нет экстремистам, и вся прочая важная информация.

Однако превысит ли выгода от их возросшей преданности озлобленность остального населения, которое и так считает Америку империей зла?

На спину обрушился удар открытой ладонью. Мышцы непроизвольно сократились, он вздрогнул и развернулся, весь ощетинившийся и готовый к схватке. Улыбающийся во весь рот директор департамента скрытых операций Дуглас покачал головой.

– Раньше бы не позволил так, со спины, неслышно. Не те рефлексы, не те…

– Ну да, – согласился Стивен, – по-твоему, когда вблизи хлопнет пробка шампанского, я должен уходить кувырками, стреляя из двух пистолетов на звук?

– Это было бы здорово, – сказал Дуглас мечтательно. – Вот бы встряхнули эту публику… Как любят рассуждать о войне, как любят!

Стивен с любопытством смотрел на Дугласа, солидного такого господина, с благородной сединой на висках, с мудрым и чуточку усталым взглядом, одетого строго по вашингтонской моде: добротный костюм с некоторой консервативностью в покрое, что должно свидетельствовать о благонадежности и устойчивости взглядов, в тупоносых туфлях, в то время как все нынешнее поколение щеголяет в остроносых. Даже галстук не кричаще-яркий, как носит большинство сенаторов и даже членов кабинета президента, а сдержанный, в мелкую клеточку, с характерным рисунком, по которому знаток определил бы выпускника Гарварда какого-то там года.

– А ты стал типичным, – отметил он. – Да, типичным.

– Кем? – переспросил Дуглас.

– Типичным, – повторил Стивен злорадно. – Очень даже.

Дуглас покачал головой, рука скользнула в карман, на свет появился мобильник с раскладывающейся книжечкой. Умело нажал крохотные кнопки, сдвинул джойстик, и на экране замелькали взрывы, из двух крохотных динамиков едва слышно доносились звуки боя. Динамики высшего класса, Стивен различил выстрелы из танковых орудий, минометные разрывы, сухие очереди крупнокалиберных пулеметов.

Женский голос быстро и взволнованно перечислял последние новости. Вчера на Западном берегу Иордана убиты шесть израильских солдат и восемнадцать палестинцев. В ответ на гибель израильтян премьер-министр Израиля заявил, что ответ не заставит себя ждать: решительный и жестокий. Израильская армия призвала пять тысяч резервистов, что вызвало бурю возмущения на Ближнем Востоке.

Правительства арабских стран обвинили США в скрытых симпатиях Израилю, который сумел сохранить независимость и армию и потому сейчас безнаказанно убивает арабов благодаря попустительству США. Танки и вертолеты Израиля нанесли ракетно-бомбовые удары по одной из арабских деревень. Убито не меньше тридцати человек местных жителей. Израильтяне приводят в оправдание, что уничтожена большая группа боевиков, однако их заявления тонут в вообще-то справедливых протестах арабов, что если отняли у них право защищаться самим, то почему не защищаете нас вы?

Стивен слушал внимательно, в этом здании ни одно слово не произносится впустую, а Дуглас так и вовсе не взглянет без заднего смысла.

– Это еще не все, – сказал Дуглас деловито. – Мы пропустили самое интересное. Сейчас переключу на Евроньюс, у них чуть позже…

– А что самое интересное на сегодня?

– Сейчас увидишь…

Он снова щелкал, переключал, наконец на крохотном экране замелькали почти такие же кадры артобстрела, затем солдаты в защитных костюмах пошли, прикрывая друг друга, от дома к дому.

– Вот, слушай!

Стивен вслушивался внимательно, хотя ничего необычного не уловил. Ночью прошла зачистка в арабской деревне Бейт-Рима близ Рамаллы. Захватив ключевые посты, израильская армия приступила к арестам боевиков, в результате схваченных не оказалось, но убито двенадцать арабов. Пресс-служба Израиля сообщила, что деревня была опорной базой террористов, однако в мировой прессе, к тревоге и беспокойству израильтян, постоянно подчеркивалось, что израильская армия вошла на чужую территорию и там убила местных жителей.

– Ну и что? – спросил Стивен.

– Ничего необычного? – спросил Дуглас хитро.

– Чуть-чуть больше крови, – ответил Стивен равнодушно. – Почти вдвое больше убитых, чем обычно.

– И это все?

– А чего тебе еще? – спросил Стивен сердито, но Дуглас смотрел хитро, и Стивен вспомнил, что чуть-чуть царапнуло слух в новостях. – Ну, еще мировые СМИ чуть громче, чем обычно, протестуют против действий израильской армии.

Дуглас кивнул:

– Я ж говорил, что у тебя глаз да глаз! И чутье. Я пятерым давал просмотреть эти новости, только ты уловил это крохотное, но такое важное изменение.

Стивен посмотрел настороженно:

– И что особенного? Весь мир у нас под контролем, ядерные запасы уничтожены, военные заводы остановлены по всему миру… кроме Израиля. Понятно, что будет расти давление. Оно и растет.

Дуглас смотрел хитрым глазом.

– Тепло, – произнес он поощрительно, – тепло…

Стивен вздрогнул.

– Погоди, – уточнил он осевшим голосом. – Уже то, что говоришь это мне ты… Вступаем в игру без подставных фигур?

Дуглас по-мальчишечьи огляделся по сторонам.

– Я тебе ничего не говорил, – сказал он. – Даже не намекал! Но, похоже, нам еще придется понюхать пороху. Ты как?

– Счастлив, – ответил Стивен откровенно. – Я на этой бумажной работе закисаю. Хоть разок еще ощутить на себе форму морпеха.

Дуглас подмигнул:

– Ты даже не представляешь, какая теперь форма!.. Я вчера вернулся с одних испытаний… Ну скажу тебе, чувствовал себя совсем нечеловеком, когда примерил этот костюм с сервомоторами. Его можно назвать, скорее, скафандром. Можно, представляешь, запрыгнуть даже на крышу трехэтажного дома. А если включить ранцевый двигатель, то и на сорокаэтажный. Я, правда, не рискнул, но видел умельцев, которым это как горсть чипсов сожрать. Понятно, выдерживает прямое попадание танкового снаряда!.. Конечно, кости переломает, но костюмчик все равно цел…

Он захохотал, очень довольный, Стивен спросил с удивлением:

– Новые разработки?

– Из старых, – отмахнулся Дуглас. – Все разработки нового оружия прекращены даже у нас. Это последнее, что успели запустить в производство. Сейчас решают, останавливать ли завод, все-таки могут быть всякие локальные конфликты…

– Будут, – угрюмо сказал Стивен. – Сколько раз говорили насчет самой последней и окончательной войны!

– Зато войны мельчают, – ответил Дуглас довольно. – После того как нам удалось разложить изнутри Россию, то справиться с Китаем, как помнишь, не представляло труда. С остальными вообще. Так что в конце концов будем воевать только с комарами да тараканами.

– Надеюсь, до этих времен не доживем, – ответил Стивен.

– Зайди ко мне вечером, хорошо? Эльза приготовит твой любимый яблочный пирог.

– Ловлю на слове, – предупредил Стивен.

Он раздумывал над словами Дугласа остаток рабочего дня, так и эдак поворачивал во все стороны. То, что на Израиль оказывается все возрастающее давление, замечают даже поглощенные шопингом домохозяйки. Он очень хорошо помнил день, когда в Париже сожгли еврейский социальный центр. На обгоревшей стене тогда осталась надпись: «Без евреев мир будет счастливее», а также пара торопливо начертанных свастик. Премьер-министр Жан-Пьер Раффарен тут же бросился к месту происшествия и заявил: «Это не Франция. Это отвратительно и неприемлемо. Франция будет действовать крайне сурово против тех, кто проповедует антисемитизм… авторы этого преступления получат по 20 лет тюрьмы». Он также добавил, что прокуратура будет просить максимального наказания, а все силы страны будут мобилизованы, чтобы преступники, совершившие акцию, были в самое ближайшее время арестованы и сурово наказаны.

Эта акция, как тогда писали, потрясла всю Францию. К выражению негодования присоединился весь истеблишмент, начиная с Жака Ширака, который в специальном коммюнике по этому поводу выразил глубокое негодование и громогласно осудил безобразный акт. Его гневную речь крутили по новостям почти неделю непрерывно.

И вот неделю тому сожгли крупнейшую в Париже синагогу. Погибло двенадцать молящихся, получили ожоги не меньше пятидесяти, однако ни президент, ни правительство не обмолвились и словом. Мало ли во Франции происшествий, вон на Сене перевернулся катер с тремя пассажирами, двое суток телекомпании показывают кадры с места трагедии.

Еврейские организации начали было привычно бить тревогу, но все те, кого они подталкивали в спину и требовали гневных выступлений, сейчас вяло отговариваются то плохим здоровьем, то нехваткой времени, то еще чем-то крайне важным. А кто-то даже выразил недоверие, что синагогу подожгли фашисты или антисемиты, потому, дескать, преждевременно их осуждать, а что, если сами евреи и подожгли, чтобы вызвать нужную им реакцию?

Эта точка зрения, как ни странно, восторжествовала. Назначили расследование, причем с таким же рвением, как искали поджигателей, искали улики, что это сами евреи подожгли свою синагогу, как гитлеровцы в свое время – рейхстаг. Население вроде бы даже вздохнуло свободнее, не натыкаясь на гневные филиппики против антисемитизма, на призывы обуздать неофашистов и на требования жестоких наказаний тем, кто хотя бы посмотрит косо на еврея.

Если в прошлый раз, когда сожгли еврейский центр, министр внутренних дел Доминик де Вилльпен потребовал «мобилизовать все усилия, чтобы найти преступников», то нынешний министр внутренних дел отнесся к этому делу так, как должен отнестись министр: дело не настолько важное, чтобы им занимался чиновник такого высокого ранга лично, это в компетенции префекта полиции. Или даже комиссара. Преступления против евреев будут расследоваться так же, как и против французов, а не как против каких-то божественных существ, как было раньше.

Это тоже вызвало, с одной стороны, растерянность и смятение, с другой – ликование, что очень скоро начало приобретать весьма острые формы. Уже весь мир с напряжением и ожиданием чего-то нового следит за Францией, там проживает самая большая еврейская община в Европе, около 600 тысяч евреев. Там же чуть больше двенадцати миллионов мусульман, то есть самая многочисленная исламская община на континенте. Мусульмане воспрянули первыми, их ярость обрушилась на евреев. Двоякие чувства французов отразились в массе новых анекдотов про исламистов и евреев: не любят и тех и этих, но как хорошо, когда одни бьют других! Властям пришлось придерживать мусульман, чтобы не слишком выходили из рамок, а это оказалось не легче, чем обнаглевших, по мнению рядовых французов, от безнаказанности евреев.

Но все равно мир понимает, что на самом деле все начинается в США. И кончается там же.

У себя в кабинете Стивен включил новости, посмотрел, под каким углом подают их крупнейшие телеканалы, быстро проглядел ряд сообщений по Интернету, сразу отсортировав нужные по ключевым словам.

Вошла Джоан, милая секретарша, тихая и застенчивая, настоящая крестьянская девушка из глубинки, лишь самый узкий круг имеет доступ к ее послужному списку и знает укрытое от посторонних глаз звание этой скромницы.

– О, – сказала она одобрительно, – у вас монитор стал пошире. А сам комп мощнее… Даже мышь оптическая… С прицелом?

– Привет, Джоан, – сказал он, – можно мне чашечку кофе?

Она пожала плечами:

– У врача спрашивайте.

Он не понял, переспросил:

– У врача?

– Откуда я знаю, – ответила она обиженно, – можно вам кофе или нет?

Но не выдержала, засмеялась:

– Шеф, хоть кофе и реабилитировали, но… вдруг завтра снова скажут, что это яд? А вы, как истинный гражданин нашей великой державы, колеблетесь вместе с модой на здоровый образ жизни?

Он отмахнулся:

– Я эти вопросы оставляю специалистам. Как говорят, так и поступаю. А о здоровье сейчас принято заботиться.

Она улыбнулась, он видел, что от ее прищуренного взгляда не укрылась ни его слегка помятая рубашка, ни волосы, пора подстричься, ни чересчур быстро отрастающая щетина на подбородке.

– Вы такой обходительный мужчина, – заметила она, – а все еще один. Говорят, вы даже кофе приносили жене каждое утро прямо в постель?

– Верно, – согласился он. – Ей оставалось только смолоть.

Она засмеялась, вышла, через пару минут вернулась с большой чашкой дымящегося кофе.

– Смотрите, шеф, – предостерегла с неизменной улыбкой деревенской простушки, – вдруг да вредный? Может быть, лучше перейти на энерджайзеры? Все ими пользуются!

– Мне кофе навредить не успеет, – ответил он.

– Шеф, – сказала она обиженно, – вы совсем не старый! А то и мне придется вспомнить, сколько мне на самом деле!

– Ты еще ребенок, – ответил он тепло.

Когда она удалялась, он невольно проводил взглядом ее подтянутый округлый зад на длинных ногах. Настоящий мужчина, вспомнилась расхожая мудрость, тот, кто встает утром, пьет чашку кофе и… идет домой. А он совсем еще не старый, но вдруг потерял вкус к этому делу. Способности не потерял, но желание исчезло. Друзья и коллеги по такому поводу уже осаждали бы психоаналитиков, он же помалкивал, а с той поры, как оба сына женились и съехали, вообще жил уединенно.

Друзья пару раз затаскивали его на домашние вечеринки, где ухитрялись оставлять с хорошенькими женщинами. Он привычно занимался с ними сексом, дело знакомое, это как езда на велосипеде: если научился в детстве, то и через сорок лет сядешь и поедешь. Так и у него получалось без сбоев, классически правильно, но только без желания взять номер телефона и повторить все снова через денек-другой.

Старею, мелькнула мысль. Психологическая старость приходит раньше физической. Тело еще способно к альпинизму, но сам считаешь дуростью подниматься по лестнице на третий этаж, когда лифт рядом.

Прихлебывая мелкими глотками горячий кофе, вспомнил анекдот, рассказанный недавно в отделе. Мол, в кафе англичанин, француз, русский, чукча и еврей. Всем подали кофе с мухой. Англичанин выплеснул всё. Француз выбросил муху и выпил кофе. Русский выпил кофе с мухой. Чукча съел только муху, потому что не знал, что такое кофе. Еврей выпил два кофе, так как променял свою муху на чукчин кофе. Все хохотали, снова посмеивались и одновременно признавали хитроумность и небрезгливость еврея, как уже давно признали и закрепили в шуточках педантизм немцев, бабничество французов, болтливость итальянцев, пьянство русских или тупость американцев.

Вообще-то признали бы и простили евреям даже хитроумность, если бы это не было записано у них в их доктрине. Мол, мы – самые умные. Потому что у нас особая кровь, мы – высшая раса, а вы все – говно. Вот это, похоже, современный человек прощать готов все меньше и меньше.

Памятуя, что капля никотина убивает лошадь, а чашка кофе – клавиатуру, он держал ее осторожно и, вытянув шею, заглядывал в экран, где слишком быстро бегут слишком мелкие цифры, а менять разрешение не хотел, предпочитая охватывать всю картинку разом.

От крепкого горячего напитка в голове прояснилось, никакие энергетики так не очищают мозг и не настраивают на работу, как старый добрый кофе, тщательно отобранный у негров, как говорят в рекламе.

Грубо говоря, сперва много веков в жизни людей стояла только одна задача: выжить, обеспечить себя едой и всем необходимым. Но вот совсем недавно – обеспечили. Наконец-то наелись. Да так, что начали лопаться от жира. Встала во весь рост другая, совсем неожиданная и смешная задача: что бы съесть такое, чтобы похудеть?

Но вот, наконец, и с этой задачей почти справились с помощью появившихся чудо-пилюль и фитнес-залов. И тогда, удовлетворив наконец-то самые насущные потребности организма, человек огляделся по сторонам, погладил сытое брюхо, и восхотелось еще и культурки тяпнуть. Можно бы, конечно, и раньше, но это немногие могут, голодая, заниматься культуркой, а нормальный средний человек на то и нормальный средний квирит. И вот теперь он, средний человек, оглянулся и увидел одно неприятное пятнышко, портящее всю картину.

Оказывается, он вот такой замечательный и уникальный – все равно говно, животное, если взглянуть на него с точки зрения еврея. Те – высшая раса, богоизбранный народ, а все остальные – простой говорящий скот, с которым нужно обращаться, как с опасным животным: вежливо, с улыбкой, не дразнить попусту, когда нужно – доить, а когда и вести под нож. Все имущество скота можно отбирать без всяких зазрений совести, этого же не у человека, то есть еврея, у тех нельзя, нехорошо, а у гоя – можно.

Генри Форд сказал однажды: «Евреи не нация. Евреи – организация». Увы, если это было так, все народы с этим охотно смирились бы. Никто не ропщет, что у штангиста лучше мускулы, у шахматиста – извилины, а у летчика – реакция. Тренируйся, и будешь таким же. Никому не заказан путь в нобелевские лауреаты по науке или культуре, это известно, и всяк знает, что у него есть шанс.

Однако же, оказывается, есть народ, который считает себя лучше других всего лишь по факту крови, расы! И это открыто пишет в своей программе или доктрине, как там! Да за такое фашистскую Германию вбили в землю по ноздри, а потом размазали катком. Так чего терпим от евреев такое открытое надругательство?.. И поехало, у сытых и в целом довольных жизнью людей появилась возможность заниматься и этим, раньше третьестепенным, вопросом, который при сытой жизни вышел на первое место и стал жизненно важным.

И закипела кровь в жилах. У кого это выражается в скрытом недовольстве еврейским засильем, у кого в осторожном сопротивлении, а молодежь сразу хватается за бейсбольные биты, поджигает синагоги, рисует на стенах еврейских домов свастику… Не потому, что считает фашизм чем-то хорошим, а чтобы досадить евреям, напомнить, что и на них находится плеть… хоть иногда.

Прозвенел колокольчик, на экране замигал зеленый конвертик: в файл писем и важных сообщений валилась новая порция циркуляров, он поморщился, все свои писульки считают важными, переключил экран на заголовки новостей, быстро пробежался по гиперссылкам.

Вот резкий протест правительства Израиля на заявление Би-би-си, что Израиль якобы обладает арсеналом не только ядерного, биологического и химического оружия, но и проводит спешные исследования по созданию генетического оружия, способного поражать определенные расы и даже нации. Можно, как уверяют эксперты, создать генетическое оружие, что будет поражать только рыжих и щадить блондинов и брюнетов, можно истребить китайцев или сделать их стерильными.

Особый протест вызвало цитирование Торы, где пророчествуется, что все народы вымрут, а останется один Израиль, всемирный Израиль, и тогда лишь люди придут к Богу. В прессе тут же начались спекуляции на тему, что в самом деле возможно создать генетическое оружие, что уничтожит на Земле все население, кроме евреев, и тем самым мечта ортодоксальных иудеев осуществится.

Кое-где по этому поводу прокатились погромы. Отметились в основном подростки, однако воспользовались ситуацией арабские террористы и нанесли несколько чувствительных ударов. Взорваны синагоги вместе с молящимися, убиты восемь из наиболее видных банкиров, с великим трудом удалось предотвратить новый взрыв Всемирного центра торговли, который, как известно, снова оккупировали евреи.

Израильская печать обвинила правительства сразу нескольких государств в том, что террористические акты не расследуются с той тщательностью, как обычно в этих странах. Создается впечатление, дескать, что власти не торопятся вылавливать преступников, убивших множество евреев, а это говорит об антисемитизме самих европейских государств.

В свою очередь, главы европейских государств начали отвечать непривычно резкими нотами. Обстановка в мире весьма накалилась, накалилась… Но, конечно, затихнет само собой, хотя и после наверняка будут сообщения, что израильская армия в ходе большой операции против палестинцев применила неизвестный газ, который по воздействию отличается по всем параметрам от известных ранее. Так положено спускать опасные новости, не обрубая сразу.

А вот сразу в двух газетах вспыхнули жаркие дискуссии, может ли этот неизвестный газ, примененный израильской армией, быть пробой генетического оружия. При этом почти никто не поставил под сомнение его применение, что сперва взбесило, а потом ввергло в отчаяние главу пресс-службы Израиля Аарона Терца. Он обвинил Англию в антиизраильских настроениях, что только вызвало смех у читающих газеты: как будто это новость, что все относятся к израильтянам хуже, чем к любой другой нации, уже на том основании, что те, другие, не заявляют о себе как о высших существах.

Глава 2

Конференц-зал выглядит мирным и уютным, в широкие окна светит ласковое солнышко, по небу медленно и величаво плывут подсвеченные золотом облака. Далеко блестит после дождика скоростное шоссе, быстрыми жуками проскакивают крохотные автомобили. Солнце светит в окна уже на излете, склоняясь к горизонту, отчего лучи приобрели красноватый оттенок.

Файтер невольно скользнул взглядом по юркому самолету, что штопором ввинтился в небо, делая сложный разворот. Мелькнула мысль, что нельзя подпускать самолеты так близко к президентскому дворцу, но тут же усмехнулся: конференц-зал расположен на полукилометровой глубине под скальным массивом, и все эти «окна» – всего лишь экраны из так называемой «электронной бумаги».

В прошлый раз на совещании присутствовали госсекретарь, министр обороны, директора УНБ, ЦРУ и ФБР, а также главы выделенных в отдельные управления разведок воздушной, армейской и морской. Был также начальник военно-космических сил, новое управление, очень быстро набирающее мощь, и то совещание считалось весьма представительным, а сейчас президент готовится принять всего-навсего одного человека, что указывает на столь высокую степень секретности, какая вообще раньше просто не применялась и не существовала.

Распущены все армии мира, подумал он, кроме американской, естественно, что взяла на свои плечи всю тяжесть по поддержанию мира во всем мире. Прекращено производство оружия во всех странах, кроме, конечно, США, но и здесь его производят лишь на замену отслужившего срок. Это сразу дало колоссальный эффект, мгновенно оздоровив экономики всех стран, освобожденных от необходимости кормить ничего не производящую армию и содержать заводы, что выпускают танки, на которых нельзя ни пахать, ни сеять.

Остаются только террористы, но их время истекает. Контроль над вооружением становится тоталитарным, всеобщим. Пока что эти неандертальцы еще мастерят самодельные бомбы, что чаще взрываются у них же в руках, в гаражах, но скоро за всем, могущим послужить взрывчаткой, будет установлено полное наблюдение на всех этапах. Это значит, что о каждом потенциальном террористе будет известно с момента, как он купит килограмм химического удобрения для своего огорода, могущего после очистки стать взрывчаткой.

И только одно место на земном шаре остается закрытым для контроля. Никто не знает, что творится за дверями его научно-исследовательских институтов, никто не знает, сколько у них ядерного оружия, какие там средства доставки, какое еще высокотехнологическое оружие начинает производиться в его военно-промышленном комплексе.

Тихонько звякнуло, автоматические двери распахнулись. Из лифта вышел молодцеватый подтянутый Гартвиг.

На Файтера пахнуло силой и уверенностью кадрового военного. Высокий, с короткой стрижкой ежиком, уже весь в серебре, короткие жесткие усы тоже целиком серебряные, лицо темное от солнца, в тех морщинах, которые не выглядят признаками старости, а именно подчеркивают значительность, мудрость, глубину размышлений.

Файтер знал, что Гартвиг очень немолод, ему почти в деды годится, во всяком случае, в отцы – наверняка, однако и седина, и морщины, и старомодный крой костюма всего лишь оттеняют его мощь. Он даже сидит на совещаниях всегда прямо, никакой расслабленности ни в крепко сбитой фигуре, ни в лице. Глаза всегда смотрят прямо, остро, на лету считывают движения лицевых мускулов, и он почти всегда заранее знает, что ему скажут.

Файтер сделал шаг навстречу, рукопожатие дружеское и очень искреннее, работают вместе давно и доверяют один другому.

– Господин президент…

– Привет, Джордж. Садись поближе. Кофе не предлагаю, сам варить не большой любитель, а этим современным автоматам не слишком доверяю. Больно они сложные…

Гартвиг вежливо улыбнулся, сел на указанное место, привычная церемония: президент приглашает сесть и даже указывает куда, а он благодарит и садится именно в это кресло.

– Господин президент, – начал Гартвиг, – положение очень серьезное, но сегодня я получил еще более угрожающие сведения.

– Террористы?

– Возможно, – ответил Гартвиг, – но не арабы.

– А кто?

– Нанотехнология, – ответил Гартвиг, – увы, набирает скорость, будь она проклята. Некоторые устройства уже через два-три месяца смогут уменьшиться более чем на порядок.

Файтер кивнул, про себя подумал, что хорошо бы таблетку аспирину, спросил, борясь с головной болью:

– Речь о ранцевом варианте?

– Совершенно верно, господин президент, – сказал военный министр угрюмо. – Мы ввели войска в страны, гораздо менее опасные для нас и человечества, но оставляем абсолютно закрытой для нас страну с мощным ядерным потенциалом, мощными ракетными установками, способными нести ядерные заряды на тысячи миль… Я уж не говорю о том, что в их закрытых лабораториях может производиться как биологическое оружие, так и… я не знаю, что они там делают! Может, господин Олмиц знает?

Файтер даже не стал переводить разговор на ЦРУ, его ответ на подобные вопросы он получил вчера, сказал устало:

– Да, при современных темпах миниатюризации скоро крупный военный завод можно будет размещать в простом коровнике. Как я понял, вы пришли с конкретным планом?

Глаза военного министра блеснули, он кивнул и начал вынимать из кейса бумаги. Явно повеселел, на его лице проступило откровенное, что наконец-то дожал президента, наконец-то пришла пора решительных мер. Черта с два ты бы дожал, подумал Файтер хмуро, если бы не общая обстановка в мире. Чуть ли не ежедневно весьма настойчиво спрашивают союзники: почему на Ближнем Востоке оставлено государство, доктрина которого нацелена на мировое господство? И если вы, США, не решаетесь с ним схватиться за власть над человечеством, то уступите место более решительным!

Он внимательно всматривался в бумаги, на лице отразилось недоумение.

– Вы ж намерены задействовать чуть ли не всю армию!

Гартвиг скупо улыбнулся:

– Ошибаетесь, господин президент.

– Как это ошибаюсь?

– Я просил бы вашего разрешения задействовать именно всю. Как ни смешно это звучит, но я предвижу больше сложностей, чем даже когда мы ломали хребет Ирану и Сирии, за которые вступилась Саудовская Аравия и прочие арабские страны… К счастью, Израиль – это узкая полоска средиземноморского пляжа, которая простреливается насквозь.

– И что у вас за вариант?

Гартвиг провел пальцем по карте:

– Со стороны Средиземного моря подводим основную часть нашего флота. Пару авианосцев, десятка три линкоров, а также все транспортники, переоборудованные под плавучие пусковые установки крылатых ракет. Одновременно окружаем Израиль с суши, сконцентрировав войска на границах с Иорданией, Сирией и Египтом. Естественно, над Израилем зависнут наши военно-космические войска…

– Не входя в его воздушное пространство?

Гартвиг наклонил голову:

– Очень точно замечено, господин президент. Они будут находиться в космосе, вне зоны действия международных законов о суверенном воздушном пространстве. На высоте, где носятся все спутники… Но в то же время каждый израильтянин будет знать, что он как муравей под лупой и… под прицелом целой армады!

Файтер скупо улыбнулся.

– Главное, чтобы все поверили, что мы готовы к самым решительным действиям. Потому нужно проделать так, словно речь идет о подготовке к настоящему вторжению. Нужно, чтобы все в Израиле поняли: стоит нам высадить всего лишь морской десант с кораблей, израильтяне проснутся в другом государстве. Вернее, государства уже не будет. А будет территория, которую надлежит благоустраивать на благо всего человечества всем… человечеством. Не только израильтянами.

Файтер долго смотрел на карту. Израиль в самом деле похож на пляж, простреливаемый насквозь. А со всех сторон гигантские арабские государства, которые, по сути, уже не являются государствами, так как лишены армий, военных заводов и даже конструкторских бюро, работающих на вооружение. У всех у них оставлены только полицейские силы.

– Вы считаете, что сумеем дожать этот строптивый народ?

– Сумеем, – ответил Гартвиг твердо и посмотрел ему в глаза. – С арабами не получилось потому, что мы придерживались тактики точечных ударов, а потом на огромных территориях пытались установить привычный нам строй… и еще потому, что мы действовали недостаточно решительно. Потому и столько потерь с обеих сторон.

Файтер кивнул:

– Да, если бы тогда на Иран бросили хотя бы весь военно-воздушный флот, мгновенно парализовали бы страну и армию полностью.

– И другие не пискнули бы, – согласился Гартвиг. – Потому я и настаиваю на таком варианте.

Файтер удержал горестный вздох, произнес ровно:

– Начинайте подготовку. Это займет немало времени, а я буду готовить почву для политиков. Однако помните, нашу операцию… назовем ее «Эллинизация», можем, если вдруг понадобится, остановить в любой момент.

Гартвиг снова посмотрел ему прямо в глаза:

– Я понимаю, господин президент. И никогда нигде не упомянем, что такая намечалась.

– Разумеется.

– Разрешите приступать?

– Да, идите… Ах да, еще один важный момент. Такое передвижение войск не скрыть, так что внимание прессы это привлечет. Однако… на всякий случай, вдруг да какие-то события будут отвлекать внимание масс-медиа… ну всякие там тайфуны, наводнения, женитьба короля Брунея на королеве Англии… нужно, чтобы наша пресса, да и мировая, постоянно освещала передвижение наших войск. Впрочем, этим я сам займусь. Вы будьте готовы в интервью подтверждать, что армия готовится вторгнуться в Израиль.

Гартвиг несколько мгновений смотрел в лицо Файтера, тот не моргнул и глазом. Гартвиг наконец медленно наклонил голову:

– Все сделаю, господин президент. Я польщен вашим доверием.

Стивен не пошел даже на обед, невиданное дело, остался в кабинете у монитора. Джоан принесла еще раз кофе и большую тарелку с горой всевозможных бутербродов, какая уж тут забота о здоровье, вздохнула с завистью: шефу не в коня корм, жрет все подряд и ни одного килограмма лишнего, а тут каждое пирожное считаешь…

На экране сменялись новости, Стивен сразу отсеял СМИ, которые работают прямо или косвенно на спецслужбы, их гораздо больше, чем догадывается простой народ, просматривал, кое-что сразу копировал в особую папку.

На первый план вышли события, которые назревали давно, очень давно. Благородное стремление США слить все народы и нации в единое человечество кое-кто попытался истолковать в очень удобном для себя смысле. Дескать, границ не должно быть, все перемешаются в один народ – и вот хлынули из стран Азии и Африки голодные, не желающие работать, нищие толпы в Европу, но у всех на слуху, что здесь безработным выдают такие денежные пособия каждый месяц, что можно жить по-королевски всю жизнь, не работая…

Первой решительные меры приняла Франция. В рекордно быстрые сроки составили, обсудили в правительстве и приняли закон, по которому мусульмане, отказывающиеся полностью интегрироваться в общество французов, то есть… сохраняющие детали мусульманской одежды, посещающие мечеть и прочее, – должны в течение трех месяцев покинуть страну. Разом вспыхнули митинги, протесты. Прогремело несколько взрывов, как и раньше, когда приезжие полагали удобным моментом выдавить из приютившей их страны новую уступку или льготу. Однако на этот раз Франция приготовилась лучше: наряду с усиленными отрядами полиции решительно выступила и армия, таким образом, протестующих исламистов приравняли не к митингующим, а к вражеским агентам.

Началась массовая депортация, при которой попутно выселяли и тех мусульман, к которым придраться невозможно, но известно, что мусульмане и дома за закрытыми дверьми продолжают оставаться мусульманами.

В Европе такое восприняли с некоторым замешательством, но уже через месяц аналогичный закон прошел в Бельгии. Затем такие же меры приняли в Голландии и Италии. В германском бундестаге выступили с проектом закона об ограничении деятельности иностранцев, под одну из статей этого закона попали и те натурализовавшиеся турки, курды и прочие иностранцы, что уже давно являются гражданами Германии.

В США кривились, однако, в самом деле, неконтролируемый приток людей иного менталитета и отношения к работе грозит обрушить экономику Европы. Тогда голод и катастрофа будут почище тех, что охватили Черную Африку. Более того, сами Штаты усилили пограничный контроль, как на суше, так и на море. Богатые страны потому и богатые, что умеют работать, а не лежат под пальмой и ждут, пока спелый банан упадет в рот. Так что помогать будем, но кормить дармоедов – не беремся. Тем более таких, что не желают даже учить язык приютившей страны и расставаться со своими охотничьими плясками под барабаны.

Звякнула дверь, и хотя входить могут только свои, Стивен быстро переключил канал новостей, чисто инстинктивный жест: даже свои не должны знать, чем в этот момент занимается разведчик.

Вошел Дуглас, чему Стивен слегка удивился, не так уж и часто они видятся в громадном здании. Раз в месяц норма, но чтобы дважды в день…

– Сидишь? – поинтересовался Дуглас. Хохотнул: – Смотри, цыпленка высидишь. Пойдем в буфет чего-нить выпьем.

– И там скажешь, – уточнил Стивен, – чего от меня хочешь?

Дуглас изумился:

– Я?

– Ты, – ответил Стивен, не двигаясь с места. – Я ж тебя насквозь вижу!

– Что, – спросил Дуглас опасливо, – уже и такие линзы изобрели?

Стивен поднялся, размял кости.

– Ладно, пойдем. Не так уж и важно, где проболтаешься.

Дуглас спросил с укоризной:

– Я? Проболтаюсь?

– Якобы нечаянно.

– Зачем мне это?

Стивен сдвинул плечами.

– Наверное, снова хочешь повесить на меня какую-нибудь гадость. Да еще в таком месте, где нет кондиционера, морковного сока…

Дуглас смотрел испытующе.

– А ты откажешься?

Они подошли к двери, Стивен оглянулся. Кабинет просторен, как зал для бальных танцев, стены отделаны дорогими породами дуба, вся мебель от лучших дизайнеров мира, аппаратура на столе и в стенах стоит миллиарды, а за пределами кабинета на него работают сотни высококвалифицированных специалистов, которым он волен повышать и понижать жалованье.

– А ты как думаешь?

– Не знаю, – признался Дуглас.

– Эх ты…

– А что, – ответил Дуглас, защищаясь, – должен же ты наконец проникнуться духом комфорта и роскоши!

– Уже проникся.

– И как?

– Тошнит, – ответил Стивен честно.

В нижнем буфете, что на три этажа ниже уровня поверхности, они выпили, Дуглас – апельсиновый сок, Стивен – морковный. Стивен мазнул взглядом по длинным полкам с множеством бутылок разной формы и емкости: с возросшей модой на здоровый образ жизни стало неприлично пить что-то крепче морковного сока, и спиртное как корова языком слизнула.

Со стаканом молочного коктейля неспешно приблизился Джон Фолдинг, рослый светлокожий блондин, даже солярий не смог изгнать розовость кожи. Голубоглазый, с бровями цвета спелой пшеницы, он смотрел на них, как и на весь мир, с добродушной улыбкой, белые зубы сверкают, как ровно уложенные бриллианты.

Англосакс, невольно подумал Стивен, типичнейший англосакс. Такие вот тысячу лет тому высаживались с драккаров на берега Англии, мелкие пикты бежали в ужасе перед этими белоголовыми великанами. А сейчас Джон все такой же стройный и широкий, без живота, коротко стриженные волосы давно серебрятся, да у глаз множество морщин, а вместо боевого топора в руках Управление содействия армии. За такими общими названиями обычно скрываются те или иные подразделения тайных служб.

Джон допил коктейль, тут же велел отжать стакан мандаринового сока, буфетчица сыпанула оранжевые плоды в давилку, коротко вжикнуло, и в стакан полился густой ярко-желтый сок. Джон пил с наслаждением, мелкими глотками, смаковал. На Дугласа и Стивена посматривал покровительственно, ведь эти мандарины выращены под бдительным взором ФБР, точно известно, что в них нет никаких нитратов, а гены не модифицированы. Дуглас и Стивен, в свою очередь, смотрели на Джона с жалостью: в современных овощах и фруктах давно нет тех минеральных веществ, что были когда-то, а обогащенные витаминами и минералами соки – то, что надо организму.

Джон допил, облизал губы, толстые, как у негритянки. Глаза оценивающе перебегали с Дугласа на Стивена.

– Ты уже сказал? – спросил он Дугласа.

– Нет еще, – ответил Дуглас. Покосился на Стивена. – Только этот жук уже и сам почуял. Собственно, это давно носится в воздухе, но Стивен из тех, кто, основываясь на двух-трех догадках, сможет назвать даже точную дату.

– Вот как? – удивился Джон. Пожевал губами, глаза его оценивающе рассматривали Стивена. – Точная дата и нам бы не помешала.

– О чем вы? – поинтересовался Стивен вежливо.