Пробка Андреева Наталья

Вместо предисловия

– …И я хочу сказать, что все мы будем скорбеть и помнить эту замечательную женщину, которая… была… Которая была… В общем, безвременно ушедшая от нас…

Слова не шли. Речь его была бессвязной, хотя косноязычием никогда не страдал. А сегодня в горле стоял ком, и слова не шли. Ну не клеилось, и все тут! Мямлил, блеял, заикался. Народ вокруг безмолвствовал. Все смотрели как он мучается и молчали. Ждали. И это в момент, когда все они должны понимать, как он любил эту безвременно ушедшую и трагически погибшую! Словом, жену.

Заплакать, что ли? Уронить скупую мужскую слезу? Воды нынче и так предостаточно. Погода премерзкая, с утра льет дождь. Впрочем, льет он все лето, с первых чисел июня. И холодно. Очень холодно. Погода осенняя, больше напоминает конец сентября, чем август. Вот в такую погоду люди с неустойчивой психикой и кончают жизнь самоубийством. От безысходности. От тоски. Тучи нависают, и создается ощущение, что тебя заперли в клетку, где воздуха не хватает, и мысли становятся свинцовыми. А с покойницы что взять? Странная была женщина.

– Замечательная женщина, любящая и любимая жена…

Да провались она! Господи, да что ж это он? Как можно? Сейчас же и провалится, и гроб с ее телом закидают землей. Зло. Очень уж зло. Жаль, конечно, что так получилось. Но ведь все, кто пришел на кладбище, знают, что жили Грековы отнюдь не душа в душу. Нинка постоянно бегала на бывшую работу, жаловаться подругам. Он же в сердцах частенько называл жену Пробкой. Тупая, мол, как пробка. На посиделках с коллегами, дабы посмеяться, говорил:

– Спросил сегодня у Нинки: откуда берется электрический ток? Знаете, что сказала моя Пробка? Из проводов!

Или:

– Попросил мою Пробку записать телевизионную передачу, которую давно хотел посмотреть, по работе надо, так она умудрилась нажать не на ту кнопку! И все записалось в черно-белом варианте! Вот тупая! До сих пор не умеет пользоваться техникой!

Жена, действительно, была не в ладах ни с аппаратурой, ни с микроволновой печью, ни даже с такой пустяковиной, как тостер. Казалось, стоит ей прикоснуться к какой-нибудь кнопке, как техника тут же давала сбой, словно чувствовала человека, не умеющего с ней обращаться. Удивительно, как выстрелил пистолет! По идее, должен был дать осечку.

Ан, нет! Точнехонько в висок! Все удивились: с техникой была не в ладах, а тут не оплошала. Когда брала телевизионный пульт или колдовала над панелью управления стиральной машины, движения ее всегда были неуверенными.

А тут – пистолет!

Впрочем, это был пистолет мужа, а Юрий Греков – человек аккуратный. Оружие у него всегда в порядке. И разрешение имеется: следователь прокуратуры должен уметь себя защищать. А Греков не какой-нибудь дохляк-очкарик, зарывшийся в бумагах. О нет! У Юрия Грекова, между прочим, разряд по спортивной стрельбе. Он даже в соревнованиях участвует – форму поддерживает.

А вот Нина и в слона бы не попала – зрение подвело. Даже в очках она видела плохо и все время щурилась. Сейчас же лежит в гробу, сама на себя не похожая. Видеть жену без очков ему непривычно. Может, потому и мямлит? Вроде бы она, а вроде бы и нет.

Да и гример хорошо поработал. Раздробленный висок закрыт волосами – эту прическу жена при жизни никогда не носила. Напротив, она гладко зачесывала волосы, открывая лоб, и закалывала их на затылке шпильками. И вновь Грекову кажется, что это не она. Без очков, с другой прической. Нет, она! Потому что у него на руках свидетельство о смерти!

– …будем тебя любить и помнить. Все, кто собрались здесь. Я, твой муж, твои родные, твои друзья, коллеги по работе…

Уж извините, бывшие коллеги. Вон они – стоят, сбившись в стайку. Юрий невольно поморщился: библиотекарши, книжные крысы. Или черви? Совсем память отшибло! И хватит уже мямлить! Ну же, Греков, соберись! Как бы там ни было, жену ты любил. Восемь лет прожили.

Из родных на кладбище только он, законный муж. А теперь, значит, вдовец. Детей у них с Ниной не было. Его мать с отцом далеко, и приехать на похороны не смогли – болеют, потому что уже в возрасте, а теще стало так плохо, что на кладбище она присутствовать не в силах. С утра лежит, стонет. Ночью опять «скорую» вызывали. Как бы не пришлось попасть еще на одни похороны! С корабля на…

Совсем очумел! Хорошо, что никто не может подслушать мысли вдовца! Похороны – это не праздник. Не бал. Похороны – это… Это что? Мысли ворочаются в голове, словно булыжники, в щебенку слов не дробятся, потому и застревают на выходе. Ну же! Соберись! И придай лицу соответствующее выражение. Скорбное.

Теща осталась на даче со старшей дочерью, которая на пару с соседкой теперь накрывает стол для поминок. Дача большая, двухэтажная, там просторно. В городской однокомнатной квартире места маловато, да и лето на дворе. Чего тесниться-то?

Застрелилась она тоже на даче. Вот и…

Он покосился на бывших коллег по Нининой работе. Явились! Хотите сказать, что любили ее? А по нему, так завидовали! Что бросила работу, потому как муж обеспечивал, что нужды ни в чем не испытывала, жила, как у Христа за пазухой. Теперь приехали посмотреть, как он будет провожать в последний путь свою Пробку. Благодаря мужу прозвище это так и прилепилось к Нине. За глаза ее иначе и не называли: Пробка и Пробка. Подружки жены ехали в автобусе, сопровождали гроб с телом. И на поминки собираются. Как же! Была бы его воля, ни одну бы на порог не пустил! Потому что знает: Нинка бегала жаловаться. Вон они как смотрят! Глазами сверлят! Может, и запинается он из-за них?

– …будем помнить, каким ты была хорошим человеком, как помогала своим близким, как принимала живое участие…

При этих словах он поймал насмешливый взгляд женщины, которую увидеть здесь уж точно не ожидал. Эта-то зачем приехала? Она здесь, что павлин в стае ворон. Чужая. Все женщины одеты скромно, на головах черные платочки, в руках платочки белые. Эта же стоит поодаль в модном черном костюме из дорогого бутика, на голове шикарная шляпа с вуалью! Да еще огромный зонт – тоже траурный. Черный.

Библиотекарши на даму косятся: кто такая? Греков же в бешенстве. Этой женщины здесь быть не должно! И она это прекрасно понимает! Значит, издевается! Как только он увидел у ворот кладбища ее красный «ягуар», сразу понял: издевается! И этой машины здесь быть не может! Как не могло быть знакомых, ездящих на «ягуаре», у серенькой мышки Нины Грековой, простой домохозяйки. Значит, на «ягуаре» приехала знакомая Юрия Грекова. Тут и думать нечего.

Что она с ним делает? Что?!!

Юрий посмотрел на женщину с ненавистью. Все в ней было вызывающим: внешность, одежда, машина.

Да будь ты проклята!

– …и все, что бы ты ни делала… что бы ты ни делала… что ты делала…

Он запутался и смешался окончательно. Хватит ломать комедию. Сделал вид, что закашлялся, и махнул рукой:

– Опускайте!

Двое могильщиков, молодые парни с испитыми лицами, которым Греков хорошо заплатил, да парочка «кладбищенских» мужиков, бывших здесь на подхвате, поспешно взялись за концы мокрых полотенец.

По-прежнему лил дождь. И когда путаная речь Грекова наконец закончилась и гроб рывками стал опускаться вниз, все вздохнули с облегчением. Хорошо, что оркестр не позвали. Но тут уж Юрий стоял насмерть (простите за каламбур): покойница этого не любила. Так и говорила: никаких церемоний. Она давно уже собиралась на тот свет. По крайней мере, так говорила. Впрочем, все так говорят: «скорей бы я сдох», «вот умру – узнаете», да «поплачете без меня». Только обещают. Эта свое обещание сдержала.

Когда гроб со стуком опустился в яму, где стояла вода, Греков закрыл ладонями лицо, затряс головой и сделал вид, что плачет: по щекам текли дождевые капли. Лучший друг, Володя Петров, тронул за плечо:

– Не надо, Юра.

Не надо так не надо. Зарывайте. В яму полетели комья рыжей глины. Юрий успокоился, только когда все было закончено, и народ цепочкой потянулся к воротам кладбища. Последним плыл огромный траурный зонт. Едва очутившись за воротами, бывшие коллеги покойной дружно повалили в автобус. Правильно: надо согреться.

Как организатор и руководитель церемонии похорон, Греков проследил, чтобы все расселись, и пошел к своей машине. Новенькая серебристая «десятка» была порядком вымазана в грязи. Вот тут он расстроился искренне. Ему стало жалко машину до слез.

– Ты как? – заботливо спросил Володя.

– Не очень.

– Давай, я поведу?

– Что ж…

Юрий достал из кармана и протянул Петрову ключи от машины. Тот сел за руль, Греков же невольно поморщился: сейчас и коврики будут запачканы грязью. Что ж, придется потерпеть.

– Ну что, доволен? – раздался за спиной насмешливый голос. – Освободился?

Греков оглянулся, с ненавистью посмотрел под зонт и прошипел:

– Ты зачем здесь?

– Как же, Юра? Убедиться, что все в порядке! – сказала женщина и подняла вуаль. Синие глаза, два огромных сапфира в оправе густых стрельчатых ресниц, сверкнули. Сапфиры же в ушах остались безмолвны.

– Тебя ведь все видели! – огрызнулся он.

– Ну и что?

– И как мне это объяснить?

– А никак! – В ее глазах была откровенная насмешка.

– Может, ты и на поминки придешь? – со злостью спросил Греков.

– Может, и приду.

– Не валяй дурака! – тут же взвился он. – И… убирайся отсюда!

– Нам в одну сторону, – спокойно сказала незваная гостья.

Не в силах больше выносить такой наглости, Юрий сел в машину.

– А что госпожа Одинцова здесь делает? – спросил Володя Петров.

Вроде бы безразлично спросил. Но он-то знает, что Петров – опер со стажем. Профессионал. И чем безразличнее Володя говорит, тем глубже подтекст.

– Она живет в коттеджном поселке, где у нас дача, – сердито ответил Юрий. – Вроде бы они общались.

– С Ниной? – удивленно поднял брови Петров.

– А что тут такого?

Через стекло, по которому стекали капли дождя, он с ненавистью смотрел, как женщина в шикарной шляпе садится в свой красный «ягуар».

– Какая странная дружба, – заметил Петров, вставляя ключ в замок зажигания.

– Разве я сказал – дружба? Просто знакомая.

– А что, много ее просто знакомых пришло на похороны? – с явным намеком спросил Володя.

– Я не знаю, почему приехала эта… Как ты говоришь? Одинцова? Я ее не звал.

Автобус поехал первым. Юрий посмотрел на «ягуар» – тот стоял на месте. Стекло машины было опущено до половины, но лица женщины разглядеть не удалось – его закрывали поля огромной черной шляпы.

– Поехали, – сказал Греков.

И машина двинулась вперед. Увидев это, словно по сигналу, тронулся и «ягуар».

– Тебе не кажется, что она нас преследует? – спросил Петров.

– Не говори ерунды! – отмахнулся Юрий, но сердце тревожно заныло.

Преследует?! Да она давно уже стала его фантомом! А ей все мало! Едет следом, хотя могла бы пулей улететь вперед, так что только бы ветер в ушах свистел.

В путь

Так они и поехали, впереди автобус с бывшими коллегами покойной. Следом за ним серебристая «десятка» Юрия Грекова, вдовца, за рулем которой его друг Володя Петров. Последним – красный «ягуар» госпожи Одинцовой. Неизвестно-кто-такая-и-зачем-пришла.

Кавалькада смотрелась нелепо: впереди – тихоход, позади – ракета.

Между тем давно уже перевалило за полдень. Юрий Греков нервничал: захотелось вдруг выпить. Он машинально оглянулся, окидывая взглядом салон.

– Что такое? – спросил Володя.

– Выпить бы.

– Ну выпей.

– Так нет ничего! Все там, в автобусе.

Он с ненавистью посмотрел на тихоход, маячащий впереди. Все там: и коньяк, и закуска. Бывшие коллеги небось уже отмечают. То есть поминают. Ну как же он так не подготовился? За хлопотами вылетело из головы. А хорошо бы сейчас выпить рюмочку-другую. Нервишки шалят. Что ни говори, жену похоронил. Жену… Восемь лет прожили…

– …Юра?

– Да?

– Я спрашиваю: а как вы познакомились?

– Разве Нина тебе не рассказывала? Ты же у нас был частым гостем.

И Греков невольно усмехнулся. Володя Петров работал старшим оперуполномоченным в РУВД, в отделе по борьбе с особо тяжкими преступлениями, в том самом районе, где находилась дача Грековых.

Место расположения коттеджного поселка было очень выгодное. Всего в двух шагах Зеленоград, город-спутник. Прописка московская, инфраструктура тоже. До самой же Москвы, той самой, настоящей, полчаса езды на хорошей машине, если без пробок. Если же с пробками, так можно добираться часа два, а то и три.

Но все равно: земля здесь, через дорогу от столицы, была дорогая, нарезанная мелко, по десять соток. А дома, стоящие на этих сотках, огромные. Тут селились люди богатые, и машины в поселок заезжали о-го-го какие!

Про себя, а порою и в разговоре с коллегами злой на язык Юрий Греков называл коттеджный поселок не иначе как Беверли-Хиллз. Подмосковного, конечно, розлива, но суть вещей от этого не менялась. Сам же Греков лет семь назад правдами и неправдами урвал здесь кусок земли. Те же десять соток. По причине того, что в однокомнатной им с женой тесно, да и жить под старость хочется на природе. До старости им с Ниной было далеко, но и дом так сразу не построишь.

Раньше Юрий Греков работал в Москве, а потом ушел в область, вроде бы с понижением. Всем родственникам и знакомым сказал при этом, что на работу стало ездить неудобно: постоянно пробки. Женился, мол, и решил больше времени проводить с семьей. Тогда еще он не знал, что детей у них с Ниной не будет.

Так Юрий очутился в районной прокуратуре, старшим следователем. По работе Греков и Петров частенько пересекались и вроде бы успешно сотрудничали. Считалось, что они друзья. Со временем и Греков стал думать, что Володя Петров – его друг. А учитывая, что других нет, выходит – лучший. Само собой получилось, что Петров стал в их доме частым гостем. Нина его привечала и отношения у них были довольно-таки трогательные. Нина мечтала Володю женить, то и дело сватала кого-нибудь из своих подружек, Петров же упорно сопротивлялся. Это было похоже на игру, в которую вот уже несколько лет оба играли с увлечением. Юрий Греков смотрел на это с усмешкой. Он был уверен, что верх одержит Володя, который гораздо умнее его Пробки. Навязать Петрову чужое мнение невозможно. Если не женится, значит, этому есть серьезная причина.

Беверли-Хиллз считался местом относительно спокойным. Но если Володе Петрову приходилось сюда забредать по службе, он обязательно заходил на дачу к Грековым. Несмотря на нелады с бытовой техникой, Нина замечательно готовила, а покушать Петров любил.

Участок Грековых был на самой окраине коттеджного поселка, сразу за глухим, выше человеческого роста, забором. Что касается двухэтажного дома, это был типичный долгострой. Ну откуда у следователя прокуратуры деньги, чтобы отгрохать шикарный особняк? Потихоньку, кирпичик к кирпичику, дощечка к дощечке. Начали в двадцатом веке, к середине двадцать первого закончим – так порою шутил Юрий Греков. Но он лукавил.

Сейчас дом был отстроен, первый этаж отделан полностью, на втором до вечера суетились строители. Участок обработан, все распланировано: где быть грядкам с зеленью, где бане-сауне, где розовым кустам…

– …Как познакомились, спрашиваешь? – И он невольно усмехнулся. – После развода с первой женой мне пришлось уйти на частную квартиру. Ты ведь помнишь: я не москвич. Квартира изначально была ее, имущество наживали вместе, но я, как благородный человек, ушел с одним чемоданчиком в руках и…

– Я не про квартиру. Про Нину, – перебил Петров.

– Про Нину? Лет девять назад я работал над делом, довольно запутанным, и мне надо было поднять кое-какие газетные материалы. Компьютер в то время далеко не у каждого в доме был, на работе мы его только-только осваивали, об Интернете больше слухов, чем дела. Это сейчас любую информацию можно получить, не сходя с места, а тогда… Помню, помню. Ты о Нине спросил. Это просто. Зашел в библиотеку, а там, в читальном зале, сидела она.

Греков вспомнил: да, так оно все и началось. Пришел в библиотеку, а там, в читальном зале, за кафедрой – маленькая серая мышка. Во внешности его жены не было ничего примечательного. Типичная библиотекарша. Не удивительно, что почти до тридцати замуж никто не взял! Роста невысокого, субтильная, волосы гладко зачесаны, одета скромно. Он же был мужчиной видным, в плечах широк, в талии тонок и лицо… ну, скажем, значительное. Когда Греков смотрелся в зеркало, то с удовлетворением отмечал, что все вроде бы на месте. Красавцем писаным он себя не считал, но если уж по правде, то рядом с ним Нина выглядела и вовсе уж серо.

– Девушка, говорю, дайте мне подшивку газет за прошлый год. Смотрю: она вдруг зарумянилась, вскочила – и бегом в хранилище. Принесла мне подшивку, потом еще одну. Засиделся я допоздна. И вдруг голосок над ухом: «Извините, мы закрываемся». Так и вышли из читального зала вместе. Делать нечего, пришлось ее проводить.

И Юрий Греков вновь невольно усмехнулся. Вспомнилось вдруг: зима, вечер тихий, теплый, с неба мягко падают огромные, как пушинки из бабушкиной перины, снежинки. Она в осеннем пальтишке, но в смешной меховой белой шапке с пришитым сзади пушистым хвостом. У двери в подъезд внезапно краснеет, бормочет «до свидания» и исчезает, не оставив ему даже номера телефона.

Пришлось зайти в читальный зал еще разок. Недоработали.

– Значит, это не была любовь с первого взгляда?

– Любовь? Ах да. Конечно. Любовь.

В действительности же ему надоело жить на частной квартире. Юрий Греков был человек основательный. И делать все умел основательно: содержать семью, зарабатывать деньги и организовывать близких людей так, чтобы всё остальное делали за него они. А не умел он делать ремонт своими руками, готовить, стирать, гладить белье, мыть полы и так далее. Не то чтобы не умел – не хотел. Развод его не столько огорчил, сколько разозлил. Бытовых неудобств Юрий Греков не выносил.

Поэтому, узнав, что у Нины пустует отдельная квартира в Зеленограде, задумался всерьез. Приданым девушку обеспечили, но жила она по-прежнему с родителями. Почему?

– Я так и спросил, когда к дому шли: почему? Она говорит: привыкла, мол. А замуж, говорю, не хочешь? Тут она опять покраснела.

– Так сразу и спросил? – удивился Володя.

– А что такого?

– Ну ты даешь! Я вот их боюсь.

– Кого?

– Женщин. Потому и не женат до сих пор.

– Не женат ты по собственной дури, – сердито сказал Греков.

– А может, потому, что не встретил такую, как твоя Нина? – тихо спросил Володя.

– Чего?

Ну Петров дает! Тоже мне, идеал! Его Нинка-Пробка! Сошелся-то с ней, чтобы какое-то время перекантоваться. А она, дуреха, влюбилась не на шутку. И даже замуж за него пошла.

Настоящий же шок Юрий испытал в первую брачную ночь, узнав, что его невеста – девственница! Выходит, все по-настоящему. Ну откуда она такая взялась? Греков с тоской вспомнил, как пытался ее расшевелить, а она краснела и все пыталась натянуть на них одеяло, хотя на улице уже было лето, и жара стояла нестерпимая. И потом, что бы он ни делал, это было неискоренимо. Нина всегда занималась любовью с законным мужем, натянув на обоих одеяло до макушек, отчего он потел и задыхался. И был уверен: это не доставляет и жене ни малейшего удовольствия. Если уж ему приходится делать над собой усилие, то что говорить о ней! Это обижало, потому что с другими женщинами все было иначе.

Но Петрову он об этом не скажет. Это – личное. Скажет другое:

– Да, она была хорошая женщина.

Вдруг он в зеркало заднего вида с ненавистью посмотрел на красный «ягуар».

– Едет? – поймав его взгляд, спросил Петров.

Володька – профессионал. Не надо об этом забывать. Настоящий профессионал, из числа тех, кто лишнего шума не производят, никогда не суетятся и в компаниях, в шумных застольях о своих подвигах не распространяются. Они тихо и молча делают свое дело.

Юрий вдруг вспомнил, как месяц назад в бассейне наблюдал за двумя пловцами. Перед прыжком один активно разминался, размахивал руками, надувал щеки и демонстрировал девочкам свою мускулатуру. Второй просто стоял и смотрел на воду. Сосредоточенно. Потом они поплыли. Первый двигался шумно – брызги летели стеной, пятки сверкали, руки мелькали, девочки вокруг визжали. Второго никто не замечал, он работал тихо и все так же сосредоточенно. Но первым приплыл именно он – Володя Петров. Тот, который стоя на тумбе размахивал руками, потом кричал: «Это нечестно! Случайность! У меня ногу свело!»

Но все было честно. Юрий Греков в этом не сомневался. Потому что он знал своего друга…

– Знакомая, значит, – еле слышно вздохнул Петров.

– Я и сам не пойму: чего она прицепилась к Нинке?

– Что, часто заходила?

– Видишь ли…

И Юрий Греков задумался. Дом Одинцовых считался самым богатым в коттеджном поселке. И землицы у них было побольше, чем у прочих – соток тридцать. И сам особняк – на загляденье: в три этажа, с зимним садом, с огромной застекленной верандой, флигелями, мансардами, над которыми возвышались островерхие крыши цвета переспелой вишни. Этот огромный дом – символ богатства, успеха и процветания – стоял в самом центре поселка и невольно притягивал взоры. Он был похож на красавец-фрегат, возглавляющий эскадру, а на флагштоке вместо вымпела во время порывов ветра бешено вертелся флюгер. Вокруг сгрудились деревянные ладьи многочисленных построек: тут и русская баня, и сауна с бассейном, и беседка, и еще много чего.

Юрий знал, что хозяйку особняка зовут Алиной. Алина Одинцова и Нина Грекова. Что между ними может быть общего? Да ничего!

– …я не видел, чтобы она заходила к жене.

– Может быть, Нина к ней?

– Ты смеешься? В доме Одинцовых ее могли бы принять только в качестве прислуги. С черного хода. Но этого бы я уже не допустил.

– Тогда как объяснить появление Одинцовой на кладбище?

– Не знаю.

– Я потому спрашиваю, что мне все это несколько странно. Ведь я занимался делом Михаила Одинцова.

– Да, помню, – тут же помрачнел Греков. Лучше бы Володя этого не вспоминал!

– Я просто подумал: какое странное совпадение.

– Какое тут может быть совпадение?

– Два весьма похожих самоубийства. Выстрел в висок, около полуночи. И оба потерпевших жили на моем участке. На территории коттеджного поселка, который до сих пор считался благополучным. Это что, эпидемия? Ведь между первым и вторым самоубийством только полгода прошло!

– Для эпидемии, – кисло сказал Греков, – мало случаев и много времени, которое их разделяет. Это я тебе как следователь говорю.

– И Одинцова вдруг появляется здесь, на кладбище, – гнул свою линию Володя.

– Может, в память о муже?

– Приехала проводить в последний путь женщину, которая умерла так же, как и ее муж? Кстати, а они были знакомы?

– Одинцов и моя жена? Какая чушь!

Юрий чуть не рассмеялся, но вспомнил, что едет с похорон. Собственной жены. Смех в данном случае неуместен. Нина и Одинцов! Домохозяйка, не принадлежащая по уровню доходов даже к среднему классу, и миллионер! Ну Петров сказал!

Разумеется, у миллионеров могут быть любовницы. Но не такие, как его Пробка. Она была не только глупа – она была некрасива. Одевалась безвкусно. Говорила бессвязно. И вообще, истеричка. Разве можно, имея такую жену, как Алина, бросить хоть один взор в сторону Нины Грековой?

Конечно, чудеса случаются, но только в сказках. А следователь Греков мыслит реальными категориями. Между господином Одинцовым и его Ниной не было ничего общего. Вряд ли они были даже знакомы. И если бы не красный «ягуар», по-прежнему маячащий за спиной, то Юрий подумал бы, что появление Алины на кладбище – это сон. Мираж. Но ведь Петров его тоже видит! «Ягуар»!

Наконец-то они выехали на кольцо.

– Как хочется выпить, – тоскливо сказал Греков.

– Потерпи. Меньше чем через час будем на месте.

– Смеешься? Впереди – автобус! Тихоход! Все равно без них не начнем. Может, тормознуть их? Взять бутылку коньяка, и…

– Неудобно.

– Неудобно на гвоздях спать.

– А ты пробовал?

– А ты?

Они переглянулись. Между лучшими друзьями всегда есть соперничество. И незаметна грань, когда оно может перейти в открытую вражду, даже месть – за те моменты, когда приходилось признавать свое поражение. Юрий Греков имел разряд по спортивной стрельбе, Володя Петров – разряд по плаванию. Греков тащил друга к стенду, на котором висели мишени, Петров, в свою очередь, затаскивал его в бассейн, где был явно сильнее. Втайне Греков стал регулярно ходить в бассейн и подозревал, что Петров, втайне же, занимается с инструктором по стрельбе дополнительно. Готовят друг другу сюрприз.

Речь о гвоздях зашла не случайно. Чем проще говорит Петров, тем глубже подтекст. Такова сущность его натуры.

– Ладно, проехали, – миролюбиво сказал Петров.

Он всегда отступает первым. Есть люди, которые ломаются, а есть те, которые только гнутся. Это к вопросу о гвоздях.

– Извини, я не в себе.

– Понимаю. Гляди-ка… Никак пробка! – вдруг воскликнул Петров.

– Да нет, едут, – уверенно сказал Юрий. – Медленно, но едут. Рассосется.

– Не развернуться ли? – забеспокоился Володя. – В другую сторону, кажется, движение нормальное!

– Поезжай вперед!

Как всегда, они друг другу противоречили. Но на стороне Грекова был автобус, который разворачиваться не собирался. И «ягуар», который также не намеревался менять курс. Он только переместился на атакующую позицию, справа.

Греков повернул голову и увидел ее профиль: кончик носа, бледную щеку, в ухе крупный сапфир. Кажется, Алина усмехнулась. Он махнул рукой: давай, мол, проезжай! Но Одинцова не отреагировала. «Ягуар» притормозил и поехал рядом.

Юрий видел, как автобус тоже замедляет ход и вклинивается в поток машин, которых становится все больше и больше, а просвета между ними – все меньше и меньше.

Медленно

– …Слушай, а как все было? – спросил Володя Петров, сосредоточенно глядя на дорогу.

– То есть?

– Когда ты нашел Нину мертвой? И что произошло до того?

– Я же тебе уже рассказывал, – заерзал на сиденье Греков.

– И все-таки.

– О господи! Мы поссорились. Последнее время вообще все шло не так. Уволил бригаду строителей, которые откровенно халтурили, расстроился, увидев их работу, нервы расшатались. Она же потребовала внимания. Слово за слово, дальше ты и сам знаешь. Как это у нас было. Я выскочил из дома и кинулся к машине. Она кричала вслед: «Если ты сейчас уйдешь, ты никогда меня больше не увидишь! Никогда!!!»

– И ты все же ушел?

– Володя, это не в первый раз. Нина постоянно угрожала мне самоубийством, если я подам на развод.

– Допустим. Что касается Нининых угроз в тот вечер, соседи это подтверждают, – задумчиво сказал Петров. – Она действительно так и сказала: «Ты никогда меня больше не увидишь».

– А ты что, проверял?! – возмутился Греков.

– Извини, но это моя работа. А что было дальше?

– Я сел в машину и уехал в Зеленоград.

– Почему же ты все-таки вернулся? – тихо спросил Петров.

– Я вспомнил, что оставил на даче пистолет. Понимаешь, поскольку такие сцены повторялись, по крайней мере, раз в месяц, сразу я этому не придал значения. Не хотел, чтобы жена подумала, будто я поверил ее угрозам! И я уехал. Был уже вечер. Погода мерзкая. Шел дождь. На улице темно, пасмурно. Настроение у меня тоже было мерзкое. Я сидел дома, смотрел в окно…

– Пил?

– Было малость, – кивнул Юрий. – И вдруг я подумал: вот в такую погоду люди, склонные к суициду, и кончают жизнь самоубийством. И вновь вспомнил про пистолет. Тут мне вдруг стало не по себе. Сердце заныло. Как-никак, мы с Нинкой… Ниной восемь лет прожили. Не душа в душу, конечно, но друг к другу притерпелись. Я словно почувствовал что-то. Лег спать, но сон не шел. Ворочался, ворочался, а потом не выдержал. Этот пистолет не давал мне покоя! Что он лежит в ящике, в шкафу. Я встал, оделся и пошел на дачу.

– Пешком пошел?

– Я же выпил. Не садиться же за руль в таком состоянии? У нас там стационарный пост, на выезде из Зеленограда. Рисковать я не люблю. Тем более идти недолго – минут двадцать, а быстрым шагом и того меньше.

– Все время хотел спросить: зачем строить дачу в двух шагах от квартиры?

– Во-первых, не в двух шагах, – вздохнув, сказал Греков. – Во-вторых, это не дача, а загородный дом. Мы планировали, когда он будет готов окончательно, продать свою однушку и переехать туда насовсем.

– Понятно, – кивнул Петров.

– Ну, слава богу! А то я уж подумал, что ты меня в чем-то подозреваешь!

– Что ты, Юра! – отмахнулся Петров.

– Так вот, когда я вернулся, было уже около полуночи. Я удивился, что входная дверь открыта. Легла спать и не закрылась? У нас, конечно, спокойно, но все-таки… Все запираются на ночь. Я вошел в дом и крикнул: «Нина! Ты где?» Мне никто не ответил. Тогда я прошел в гостиную и…

Юрий замолчал. Петров тоже молчал, напряженно глядя на дорогу, потом спросил:

– Тебе тяжело вспоминать?

– Да, знаешь. Непросто. Она была там, в гостиной, на диване. Я сразу все понял. Она все-таки это сделала…

– Эксперт говорит, что она умерла между одиннадцатью и полуночью.

– Да? Что ж… Возможно, – безразлично сказал Греков. – Я сразу же стал звонить тебе.

– Да, я помню, – кивнул Петров, безотрывно глядя на дорогу. – У меня на часах было две минуты первого.

– Извини, но я на часы не смотрел.

– Понимаю. Скажи… – Петров вдруг замялся. – Я знаю, что Нина была не в ладах с техникой. А как же тогда оружие? Если бы она отравилась, или надышалась бы угарным газом, это было бы по-женски. Но пистолет…

– Не забывай, что она была женой спортсмена-стрелка. Разумеется, я показывал ей оружие и пытался научить с ним обращаться.