Советник Демина Карина

Глава 9

Миха

Миха с удовольствием втянул воздух. Пахло… да привычно пахло. Камнем. Скотиной, которую держали прямо тут, в замке, и людьми. Купался в пыли выводок уток. И толстая служанка, переваливаясь с боку на бок, куда-то спешила. На голове её возвышалась плетеная корзина, едва ли не большая, нежели женщина. Но разглядеть, что же в корзине, не получалось.

Стучали молотки.

Кто-то орал, то ли на работников, то ли сам по себе. И солнце палило нещадно.

Хорошо.

После замковых подземелий – даже очень. Он стоял и просто дышал, не способный отделаться от навязчивого смрада, что привязался внизу. Казалось, что и одежда, и сам Миха пропитались этим запахом тоски и безысходность.

Пусть даже пленников он не видел.

Но пыточная.

И человек в том кресле. Гребаный фанатик, конечно, но все равно ведь человек. А об этом никто и думать не станет, если решат, что надо разговорить. И главное, правы ведь будут.

Информация нужна.

Но пытки… Миха надеялся, что ему не придется присутствовать. Все-таки одно дело мертвец, пусть и временно оживший, и совсем другое – живой человек. Он не сможет. Просто-напросто не сможет.

Тюфяк гуманный.

А гуманизм не в моде.

Ица, до того сидевшая на руках тихонько, шевельнулась.

– Плохо думаешь, – сказала она, выворачиваясь.

– Тут грязно, – предупредил Миха.

Нет, во дворе замка, безусловно, убирались. Время от времени. Но люди. И лошади. Свиньи те же. За всем не уследишь.

– Ничего, – она почесала ногу. – Тут посидеть. Тепло. Хорошо.

И огляделась. А потом весьма ловко вскарабкалась на деревянные перила загончика. Внутри гоготали гуси, которые тотчас повернулись к девочке. А та погрозила им пальцем, и гуси снова сделали вид, что они просто так себе безмозглые птицы.

– Расскажешь? – Миха огляделся.

Мага унесут наверх. Джер рядом крутится и вид пренедовольный. Миха взял на себя больше, чем следовало? Потом извинится.

И объяснит, что маленькие девочки, которые ко всему чужие невесты, его не интересуют вот совершенно. А вообще за мальчишкой приглядывать стоит. Мамаша его спит и видит, как бы Миху выпроводить. И конец света приближающийся вряд ли на нее повлияет.

А значит, осторожнее надо быть.

С обеими.

– Что? – Ица мотала ногами.

А люди, которым случалось пройти мимо, старательно делали вид, что ничего-то необычного не происходит.

– Все. Давай с самого начала. Если здесь опасаешься…

Она мотнула головой. Эта девочка определенно ничего не опасалась.

– Мама заболела, – она задумалась, явно пытаясь сообразить, с чего же начать. – Отец любить. Мама. Сильно. Он мочь взять много жен. Много-много.

Она растопырила пальцы на руках.

– Но не стал?

– Ему говорить. Мама родить я. Только. Других нет. Говорить, что слабый. Что надо наследник. А он не хотеть. Даже просто женщин. Там много женщин. И все хотят быть с отец. Раньше. Отец умер.

Она снова задумалась, явно пытаясь свыкнуться с этой мыслью.

А Джер бочком подобрался ближе. Но тревожить не стал, только на Миху поглядел так, что едва совесть не проснулась. Нет уж, совести здесь не место, а знать, что же там случилось, надо.

– Этот жрец…

– Приходить. Раньше. Быть Верховный. Верховный старый. И скоро помереть. Так рабы шептать. Но бояться.

– Верховного жреца?

Она кивнула.

– Страшный такой?

– Нет. Добрый. Он не говорить, что я… нехорошая. И маму слушать. И утешать, когда она плакать. Нет, Верховный… хороший.

– А чего боятся? – не выдержал Джер.

– Он идти вверх, – Ица указала на небо. – И говорить. Приносить богам. Резать.

Она постучала по груди.

– Сердце. Для богов. Он не злой. Но так надо.

– То есть, он приносил в жертву людей?

– Да.

Миха прикусил губу. Добрый дедушка… хотя… палач тоже, если подумать, сам по себе человек не злой.

– Я раньше мало думать. Не видеть. Играть. И с мама. Мама говорить. Многое. Сказки. Я думать, что сказки. А она… она говорить, что жила далеко-далеко. В тайном месте. А потом её привели. И сказали, что она должна. Должна… – девочка произнесла что-то на своем. И Миха пожалел, что отпустил мага.

Потом подумал и решил, что и так ясно, чего она там должна.

– Она думать, что один ночь, – Ица показала палец. – И назад. А отец сказать, что нет. Он сказать, что жена.

То есть у жрецов были планы, но вмешался Император, перечить которому они не рискнули. Или не были уверены, что избранная забеременеет, все же дело такое, тут одной ночи может и не хватить. Или подумали, что не стоит из-за мелочей конфликт нагнетать. В конце концов, Император ведь.

И бабья вокруг него полно.

Рассчитывали, небось, что поиграется да и забудет. С Императорами подобное случается частенько. А он взял и не забыл.

Влюбился.

На сказку похоже? Похоже. Только финал у этой сказки так себе. В духе места и времени.

– Мама тоже любить. Говорить, что никто не заботиться так. Но другие не хотеть её. Жена.

И это тоже понятно.

Император ведь – фигура. И на место подле него рассчитывали многие. А тут появилась некая девица из ниоткуда и разом в дамки. То есть в императрицы. А еще и других жен брать отказался.

Понятное дело, любви это не прибавило.

– У меня быть все. Все, чего хотеть. И отец говорить, что посадит рядом. Что я наследовать, – она ударила в грудь кулаком и едва не упала. – Он дать мне другое имя. Мальчик. И сказать всем, что я мальчик.

Миха переглянулся с Джером, который тоже выглядел несколько озадаченным.

– Так надо. Император править. Кровь. Он водить меня к предкам. Тайна. Первая пирамида. Гореть огонь. Я дать свою кровь. Кровь принять. И предки сделать… – снова непонятное слово, и теперь уже надо бы запомнить, потому как чуется, что сделали предки чего-то такое, о чем стоило бы знать. – Я получить сила. А мама заболеть.

– Погоди, – Миха тоже оперся на ограду. И гуси зашипели. Здоровые твари, однако. – То есть, твой отец отвел тебя куда-то… в особое место, где провел ритуал, который дал тебе способности?

Кивок.

– Сделал это тайно, хотя…

– Думаешь, тайны не получилось? – поинтересовался Джер и поежился. – Не люблю гусей. В детстве на меня такой налетел. Так чуть глаз не выклевал. В комнату подкинули.

Кто подкинул, уточнять, пожалуй, не стоит. Но на вопрос ответил.

– Император ведь. Он не сам по себе. Рядом постоянно охрана. И слуги.

– Рабы, – подсказала Ица.

– И они были?

Кивок.

– Несли, – она загнула пальцы. – Хранить. И еще помогать. Наверх. И жертва нести. Без жертва к богам нельзя. Даже Императору. Порядок.

– Так себе тайна, – оценил Джер. – Или рабы проболтались, или охрана… или вообще соглядатаи. Моя мачеха платила некоторым рабам, чтоб они за мной приглядывали. Издалека. Они и приглядывали. Вечно доносили, куда хожу и что делаю.

Ица подумала и опять кивнула.

– Он прийти. Потом. Тот жрец. Нинус. К мама. И говорить. Долго-долго. Она спорить. Он хотеть забрать меня. К себе. И говорить, что никто не узнает. Что будет другое дитя. Как я.

Она провела рукой по лицу.

Зеркало. То, о котором жрец упоминал. Хитрый засранец, однако. Интересно, впрочем, что пошло не так… когда… ведь если Миха правильно понял, то по изначальной задумке подмена занимает место Ицы, а сама Ица попадает в заботливые руки жрецов.

– Я слушать. Тихо, – Ица указала на уши. – Мама так сказать. И сказать, что нельзя верить. Совсем. Я не понимать. Мама говорить ему, что нет. Она не отдать меня. И отец не отдать. И он понять, что я – не я. И что тогда всем быть плохо. Горе. И что они ошибка. Я ребенок. Ребенок не мочь избавить мир от гнева.

Она явно волновалась.

– Конечно, ошибаются, – сказал Миха спокойно. – И хорошо, что твоя мама это поняла. Смерть одного ребенка вряд ли что-то изменит.

Вздох.

И Джер открывает было рот, чтобы сказать что-то, наверняка успокаивающего толка, но тут же закрывает.

– Мама болеть. Он уехать. Нет. Сначала он уехать, а она болеть. Приходить Верховный. И другие. Все смотреть, но никто не знать. Она стать слабой. Совсем. Потом… потом еще хуже. И она понять. Она велеть мне прийти. Принесть. И говорить. Что жрец хотеть меня убить. Что есть Верховный и жрецы. И есть другие. Тоже жрецы. Тайна.

– Тайное общество?

– Да. Они иметь древний свиток. И читать. И там говорить про то, что мир опять гореть. И надо силы. Много. Чтобы щит бога поднять.

А вот про щит бога стоило бы поподробней.

– Что давно. Очень давно. Еще когда мешек жить на земля Цапли, они знать тайну. И уметь делать так, что был бог, – она заерзала и огляделась. – Сложно. Слов не знать. Бог спать. А когда час, он проснуться. И взять щит. Щит поднять. И тогда огонь там, в небе, сгореть. А земля – нет. И бог быть. Долго. Но потом что-то случиться. И бог спать. Его разбудить, но поздно. Мир гореть, – она вытерла нос рукавом. – И щит был слаб.

Хреново. Очень хреново. Но Миха приложил палец к губам. Он потом подумает над всем этим. Пока надо слушать.

– Жрец говорить, что бог надо сила. Много. И надо собирать. Раньше не собирать, не успеть. И силы мало. Не хватить. Мешеки ставить, – она сложила руки домиком.

– Пирамиды? – догадался Джер. И Ица повторила слово.

– Пирамида. И резать жертва. Сердца. Кормить бога. Бог есть и сил больше иметь. Но все одно спать. Надо разбудить. Так они думать. Но мама иначе.

Ица чуть пожевала губу.

– Мама говорить что тот, кто вести мешек тут, он взять часть бога. И потом разделить. И что потому бог не целый. И не мочь взять щит. Что кровь надо вернуть.

Ничего не понятно.

– А жрецы почему этого не знали?

– Знать. Но они думать, что можно иначе.

– Принеся тебя в жертву?

– Да.

Понятно. Оно же ж куда проще вырезать сердце одному ребенку, чем шариться по миру, пытаясь отыскать части то ли божества, то ли сверхчеловека, то ли вовсе древней машины.

– Итак, твоя мать заболела. Почему она ничего не сказала отцу?

– Бояться. Он любить. Но Император. Узнать, что она… не то. Не сам. Что жрец привезти. Сильно злиться. И убить. Её. Меня. Или решить, что надо и отдать.

Миха подумал, что на месте Императора не столько обиделся бы, сколько бы испугался. Ну или напрягся, если императорам по статусу бояться не положено. Хотя кто их, императоров, вообще знает?

Вдруг бы и вправду решил, что спасение мира важнее жизни отдельно взятого ребенка.

– Она думать, что меня заменить, когда она умереть. И она найти. Женщина. Сказать, что та спрятать. И я идти с ней. Пить вода. А потом заснуть. И проснуться тут. Та женщина обмануть. Предать.

Ица зашипела что-то, явно не благословение.

Впрочем успокоилась она довольно быстро. И задумчиво поглядела на гусей, что топтались в загоне, тянули длинные белые шеи, стремясь достать до девочки.

– Духи знать, – сказала она, наконец. – Духи чертить путь. Я есть ключ.

Рука прижалась к груди.

– А тут сердце бог. Мир не хотеть умирать. И духи. Мы принести сердце бог домой. И подняться.

– На вершину пирамиды?

– Да.

– В жертву я приноситься не хочу, – на всякий случай уточнил Джер. – Даже за спасение мира.

Ица рассмеялась.

– Нет. Там… сила. Много. И там тоже часть бог. И если сердце и другое быть, то бог проснуться. И щит тогда.

Она нарисовала руками полукруг.

– Щит спрятать мир. И огонь гореть там.

На план это походило.

Правда на очень и очень хреновый план.

Глава 10

Ирграм

Со скалы Ирграм спускался осторожно. Если тут и была тропа, то пользовались ею во времена незапамятные, если вовсе пользовались. А потому дорогу приходилось искать наощупь. Тело его, к великой радости Ирграма, оказалось не только сильнее и выносливей старого, но и показало себя весьма гибким.

Теперь он скрупулезно отмечал различия.

Зрение его, утративши цвет, сделалось более острым. При том, что острота эта оказалась весьма интересного толку. Ирграм при желании мог увидеть каждую травинку, а уж движение и вовсе казалось ярким, словно росчерк звезды на небе.

Двигались, впрочем, лишь мыши и какой-то весьма шустрый зверь, на этих мышей охотившийся.

Этот зверь, почуяв Иргама, благоразумно скрылся в трещине.

Трещины попадались на пути часто. Одни были вовсе крохотными, другие расползались темными нитями, грозя со временем обернуться вполне себе крупными разломами. Однажды путь пересек такой, и Ирграм даже решил было искать обход, но тело, сжавшись пружиной, с легкостью перемахнуло пустоту. Когти впились в землю на той стороне, а в нос пахнуло дымом.

И запах этот заставил прижаться, замереть.

Ирграм откуда-то знал, что теперь он невидим для людей с их слабыми глазами и никчемным обонянием. Его же собственное подсказывало, что впереди расположились четверо. И двое из них страдали животом, еще один маялся дурной болезнью. И пожалуй, жить ему оставалось не так и долго.

Костер они развели в яме, прикрыв его ветками, и дым все одно просачивался.

Прячутся?

От кого?

Он осторожно подобрался поближе. И что делать? Уходить? Тропа одна, если и вовсе это тропой можно назвать. Скала в этом месте становилась почти отвесной, и пройти можно было лишь по краю. Зато с другой стороны ветра выгрызли кусок каменной плоти. И под карнизом, который даже издали казался ненадежным, устроились люди.

Назад?

И… еще сутки отсиживаться в пещерах? Вовсе вернуться в подземелья? Дождаться, когда госпожа придет в себя и вспомнит про Ирграма? Или господин?

Нет уж.

Он прижался к камню и осторожно, почти ползком, двинулся вперед.

Шаг.

И замереть, вслушиваясь в темноту. Снова шаг.

Ночь меж тем набирала силу. И свет кривобокой луны добавил серому миру Ирграма оттенков. Теперь он видел и траву, которая казалась седой, и камни, рассыпавшиеся по тропе. Задень такой, и покатится вниз с шумом, шорохом.

Сами легли?

Или люди озаботились? Если так, то люди эти умны… и надо ли с ними связываться? Ирграм подобрался к краю тропы, заглянув в пропасть.

Если отступить назад, поискать другой путь… может, не стоило убивать того безумца? Кровь его согрела, но вдруг бы существовала еще одна, тайная дорога?

– Что делать станем? – Ирграм вздрогнул, потому как показалось, что говорят очень уж близко. Потом вспомнил, что звуки в горах разносятся далеко, да и пространство имеет обыкновение их искажать.

Да и слух у него куда острее прежнего.

Еще шаг.

– А чего тут, – ответил хриплый голос. – Ничего уже тут… возвращаться надо.

– Может, в замок? – робко заметил кто-то третий. – Наняться попробуем.

Смешок.

– Виселицу украшать? – осведомился первый. – Или думаешь, что тама такие наивные… вот урод!

Он добавил пару слов покрепче.

Интересно, о ком это.

– Надеюсь, издох в муках… а ведь как баил… придем, погодить надо будет, пока ворота откроют. А я и поверил, дур-р-рак.

Интересно. Или нет? Их всего четверо. А что четверо наемников смогут сделать, даже если им откроют ворота?

– Не спеши, – этот голос был до того тихим, что кто другой и вовсе не расслышал бы. И звучал он странно, гулко. – Время еще не пришло. Жди.

– Чего?!

– Когда ворота откроют.

– И что? Ты всерьез, Хриплый? Полезешь туда? Там же… видал? Маги, големы… ладно бы только они. Но наемники же ж. А они, если чего заподозрят, то скоренько вздернут, даже спрашивать не станут, кто за чем. Если повезет. А если нет, то… так выспросят, все свои грешки вспомнишь, с самого рождения.

Ирграм осторожно перетек под тень скалы. Не то, чтобы разговор был так уж интересен, но рядом с укрытием он ощущал себя поспокойнее, что ли.

– Я знаю… этого… бледнорожий. Тень. Ему убить, что нужду справить. А хуже того, что он знает меня.

А вот это уже интересно.

Ирграм двигался осторожно. И получалось не задевать разбросанные по дороге камни. А вот эхо сторожевого заклятья он ощутил загодя. Простенькое. Но сложное в обычный амулет не запихнешь. Прежде он бы справился. А теперь?

Все-таки отступить.

И кто эти люди? Наемники? Определенно, если знакомы с Тенью. А ведь он редко выбирается за пределы Города.

– Это не имеет значения, – спокойно отозвался Хриплый.

– Как не имеет? Нам… уходить надо.

– Куда?

– Какая разница!

– Большая. Провалишь заказ, и путь в город закроется.

Точно наемники.

Теперь Ирграм ощущал и пламя костерка, разведенного как-то так, хитро, что обычным глазом свет и не уловишь, и тепло людей, собравшихся рядом. И снова удивился тому, что все-то они были больны.

– Крыс, ты куда опять?

– Живот… крутит… чего-то там нам подсунули… спасу нет…

– Подальше отойти только, а то нас по запаху скоро отыщут.

Крыс буркнул в ответ что-то матерное, душевное. И Ирграм прижался к камню, чувствуя, как вяло меняется мир вокруг. Погасло заклятье. Зашелестели камни по скале.

– Долго мы все одно не просидим, – сказал тот, кто требовал бежать. – Вон, Вежий уже почти того… и Крысу недолго осталось. Мне тоже как-то от… такое чувство, что внутри грызет чего-то. А я ж здоровый, Хриплый. Всегда им был. Меня ни одна зараза не брала, а тут… что в том камушке?

– Надо ли тебе знать?

– Надо, Хриплый. Ты отыскал заказчика. Ты взял заказ.

– Ты не был против.

– Дурак потому что. Мне бы задуматься, что за такое простое дело и этакие деньжищи. Тысяча задатка. И еще по пять на нос после дела. Теперь понятно, откуда щедрость… тысяча ладно, для мага – это не деньги, а потом… обещать – не обнищать. Знал, что не вернемся. Мы. А ты, Хриплый? Чего молчишь?

Кто-то тихо застонал.

И Ирграм осторожно скользнул ближе. Обойти людей все одно не выйдет. А вот убить – почему нет? Со здоровыми он не рискнул бы связаться, но тот, у стены, он и вправду уже отходил. Ирграм чувствовал, как жизнь покидает источенное болезнью тело. И воняло от него… проклятьем?

– И главное, задание-то… простенькое… пробраться в замок, кинуть в колодец камушек да и уйти. Тем более что дверь откроют, пропустить пропустят… и тоже вот. Непонятность. Отчего человек, который нас впустить должен был бы, сам не может камешек бросить? Он же ж все так хорошо порассказал, а стало быть или из местных, или с кем-то из местных завелся. Тогда отчего и не нанял? Почему бы просто не передать этот треклятый камушек? В деревне, скажем?

Стон сделался громче, жалобней. И оборвался бормотанием, когда человек у стены завозился, задергал рукой, будто отгоняя кого.

Еще шаг.

– Да и вовсе… сунул бы кому из стражников. За такие деньги. Согласились бы. А он нам… и тоже… можно же ж было просто пойти. Туда. Наняться. Небось, люди толковые везде нужны… – это бормотание было жалобным. – А мы туточки сидим. Почему?

– Велено ждать.

– Чего? Вон… сперва этот приперся. Магов приволок. Обложил все…

Теперь Ирграм видит. Что костерок, разложенный в яме, обложенный камушками. Что людей у него. Слабые отсветы огня, которых обычным-то глазом не уловить, ложились на лица. И лица эти ночью казались одинаковыми.

– Что в этом камне?!

Человек-тень качнулся и прижал палец к губам. Потом поднялся и подошел к тому, у стены, чтобы склониться над телом. Мгновенье и запахло кровью, запах был таким сладким, ярким, что рот Ирграма тотчас наполнился слюной.