Времена не выбирают Малыгин Владимир

В этом случае совесть моя предпочла заткнуться и промолчать. За рыбу я расплачивался, так что если за лукошко Данила заплатит, то будет все ровно…

Живой рыбе в огромных дубовых бочках не удивился. Бывает, чего уж там. А вот распластанной на деревянных прилавках красной рыбе поразился. Даже подошел вплотную, чтобы пальцем в жабры потыкать. Не поверил, что свежая. В этих-то краях! На соседнем прилавке стерлядь увидел и форель. Думал, привозная рыбка. Не выдержал, расспросил Данилу, откуда привозят. Оказалось, все местное. Надо же…

Поднялись от рынка вверх, прошли вдоль берега мимо деревянной церковки по купеческой улице, свернули к центру, и я замедлил шаг. Поразили стоящие возле своих домов неподвижные и молчаливые женщины разного возраста. Больше всего, само собой, зрелого! Молоденьких совсем немного стояло. И, что самое интересное, каждая из этих женщин держит во рту монетку. Медную или серебрушку. И тишина на улице. Даже рыночный шум сюда почти не долетает.

– Это что тут такое? – спросил товарища. Правда, уже и сам сообразил, что это такое.

– Это веселая улица, – отмахнулся от вопроса мой спутник. Мол, чего спрашиваешь? И так все понятно. А сам головой крутит, то к одной бабенке присмотрится, то к другой.

Спрашивать, почему у одной во рту медь, а у другой – серебрушка, не стал. И так все понятно. Кстати, а губы у тех, кто медяху держит, как будто темной помадой вымазаны! Уж не отсюда ли пошла мода губы помадой пачкать?

Мужички по улице ходят, присматриваются. То к одной бабенке подойдут, о чем-то перемолвятся, то к другой. Договорятся и скроются в доме. Даже кое-кого из дружинников знакомых здесь увидел. И Данила вдруг засуетился, заметался взглядом, притормозил меня:

– Я тут отлучусь ненадолго?

А сам так взглядом к одной разбитной бабенке и прикипел. Что ж, все понятно. Я бы и сам не прочь оторваться, да денег у меня на подобное развлечение не предусмотрено!

– А я пока в сторону дома пойду, – отпустил обрадованного товарища.

Тот даже не стал выспрашивать, почему это я его примеру не следую, так и направился сразу же по намеченному адресу с неотвратимостью выпущенной по цели торпеды.

Пока добирался, то и дело ловил на себе любопытные взгляды прохожих. Открыто никто не пялился, так, мельком поглядывали, и все. Даже пацанята и то не проявляли открытого интереса. Так, сопроводили немного, держась в некотором отдалении, и отстали, стоило мне только оглянуться на них разок.

На набережной у дома – никого. Чуть поодаль какая-то мелюзга по колено в воде бродит, то и дело наклоняются, руками по дну шарят. Вылавливают что-то, наверное.

Калитку за собой на засов закрывать не стал. Еще же Данила прийти должен. Не успел до крыльца дойти, как калитка за спиной скрипнула! Ледяным холодом спину проморозило, крутнулся на пятке, и меч в руке сам собой оказался. И тут же выдохнул, расслабляясь. Клинок плохонький, что мне выдали, в ножны пихнул, еще и ладонью по оголовку рукояти прихлопнул, чтобы в раздолбанных ножнах его хоть как-то зафиксировать.

Эти явно не по мою душу пришли. Тем более не успели в калитку протиснуться, а уже спину переломили, в поклоне склонились. Значит, люди несвободные. И ножей я на поясах ни у кого не наблюдаю. Точно, несвободные. А кто тогда?

– Боярин, прими обратно на службу! – развеял тут же мое недоумение самый старый из них.

Голова седая, волосы чистые и сам весь опрятный такой. Аккуратный даже. И цену себе явно знает. Даже кланяется с достоинством.

Всех рассмотрел. Стоят, не разгибаются, ответа ждут. А какой ответ я могу дать, если у меня на веселых девок денег нт! А девки мне сейчас всяко разно важнее всего непонятного будут. От них великая польза молодому организму бывает. Тем более что болячек интересных здесь еще нет. Наверное…

– Вы кто такие?

– Неужели забыл? – Старик от удивления даже распрямил спину. И остальные головы тут же позадирали. Смотрят, рты пораззявили, но спину продолжают держать согнутой. Точно, смерды! Или холопы? Нет, смерды вроде бы называются.

– Я многое забыл, – протянул, раздумывая, что с этими людьми делать. Понятно уже, кто это. Вопрос только, почему их наряду со всем нашим добром сразу не прибрали? Или они из вольных? Не знаю, нет у меня информации. Другое дело – принимать их назад или нет? Вот зачем они мне нужны? Они же удрали один раз? Значит, предали! И запросто предадут еще. И еще. Платить опять же нечем… Да и вообще, за чем можно в пустом доме присматривать? Если только сами стены охранять в мое отсутствие. У меня даже пыль с бревен протирать не нужно, отсутствует она напрочь.

Пылиться потому что нечему! И даже кухарке тут пока делать нечего! Конюху тем более. Ключнице? Пальцы сами по себе по ключам в кошеле пробежали, словно по клавишам. Каждую железку ощупали, уложили там покомпактнее, рядком, чтобы не торчали в разные стороны, острыми гранями наружу не выпирали. Кожа тонкая, легко прорваться может.

Тут я завис. Потому что одно только это слово всколыхнуло огромный пласт воспоминаний. Сначала знаменитая комедия припомнилась, потом та жизнь перед глазами промелькнула со всеми ее хорошими и плохими моментами. Почему-то плохих оказалось больше. Наверное, потому, что все хорошее быстро забывается?

Вздохнул. Да мне даже водку пока не из чего перегонять! Седой вмиг сообразил, что нет у меня никакого желания всю эту братию назад принимать. А еще на кошель глянул, на то, как я пальцами тонкую шкуру мну. Дошло, видимо, что у меня там кроме ключей ничего и нет. Не тужится моя сума округлыми боками, не перезванивает сыто монетками.

Сообразил – и голову понурил. Но вскинулся сразу же, еще раз уважительно поклонился и, вывернув голову набок, проговорил торопливо:

– Да нам ничего и не нужно, лишь бы крыша над головой была! И харчеваться чтобы позволили. И с батюшкой вашим так же уговаривались!

– Да вам какой прок от такой службы? – Сказать, что я удивился услышанному – значит ничего не сказать.

– Так при боярине служить – честь великая, – объяснил седой.

– Ну служите, коли есть такое желание! – А что им еще сказать? Да и впрямь, что мне, места в доме не хватает, что ли? А так все живые люди рядышком будут находиться.

А расспросить я их позже подробно расспрошу. Почему ушли, чем все это время занимались, где были? И в сказку про то, что одной крыши над головой им будет за службу достаточно, я не верю. Скорее всего, не так он и сладок, этот хлеб свободы. Особенно когда его купить не на что. А если и есть на что, то тогда съесть негде. Вот тут и выплывает она, крыша над головой. Или еще что. Опасаются, что прихолопят? Возможно. Жаль, Данилы нет, он бы подсказал, в чем тут дело. Что-то подзадержался он у разбитной бабенки. Как бы без средств не остался. Ну да это его личное дело. А без людей в доме на самом деле пусто. Возвращаться сюда даже не хочется. А так, глядишь, все веселее будет…

Плюсы ощутил сразу же, когда попытался серебрушку кухарке отдать. Ну а что? По моему разумению, кому еще, как не ей на рынок ходить, раз она кухней заведует? Значит, продукты тоже она должна закупать.

Седой остановил. Покряхтел за спиной, я и сообразил, остановился и оглянулся. Тут-то он мне и присоветовал, даже не присоветовал, неправильно я выразился, а намекнул аккуратно, что деньги лучше ключнице отдать! Она и будет за всем присматривать. И за порядком в доме, и за работниками, и за наличием на кухне продуктов. И руководить. А мне будет достаточно ей свою боярскую волю высказывать. Ну так даже проще для меня.

Седой только рукой поманил, и вот она, хранительница замков и ключей, передо мной явилась. И откуда только вынырнула? Я ведь ее даже близко не видел… Подумал, да и передал ей все мои ключи. Заодно от лишней тяжести освободился.

А тут и Данила объявился. Появлению в доме новых людей не удивился, выслушал мои сбивчивые объяснения и покивал головой:

– Это я их позвал.

И тут же заторопился, зачастил:

– Нельзя боярину в собственном доме без дворовых людей. Никак нельзя! За порядком кто будет смотреть? А кухня? А двор и все остальное? Тем более эти, – кивнул головой на прислушивающегося к его словам седого, – служить готовы за крышу над головой!

– Ой ли? – усомнился я в его словах. И тоже посмотрел на седого.

– А кому они нужны? – удивился в ответ Данила. Потом, видимо, припомнил мои скудные познания в местной жизни и пояснил: – Они же всю свою жизнь чужому роду служили. И никто чужаков к себе в дом не примет просто так. Если только прижмет крепко…

Я еще разок глянул на седого, проверил его реакцию на эти слова. И седой не подвел, тут же головой закивал.

– Ладно, посмотрим…

Если что, отказать им от дома я всегда смогу. Да и чего я так опасаюсь? Воровать в доме нечего. Кроме голых стен, ничего у меня не осталось. Если только то, что Данила притащил? Так оно все на виду. За принятых людей начинаю переживать? Так они знали, куда шли и на что подписались.

Кстати, а с ними какой-нибудь договор нужно заключать?

Оказалось, достаточно устной договоренности. Ну разве так договариваются? Обживусь немного, приподнимусь в хозяйственном и финансовом плане и порушу эту порочную практику. Эти уже один раз нанялись в дом! И благополучно сбежали! Так что договариваться я буду по-другому. Но позже. А пока…

А пока я с удивлением понял, что за эти короткие минуты дом уже перестал выглядеть таким безжизненным. Кто-то где-то чем-то гремел, копошился… Откуда-то появилась пыль, заставила расчихаться.

– Это еще что такое? – удивился происходящему.

– Порядок наводим! – откликнулся тут же седой. – В доме столько чужих побывало, нужно все вымести, отмыть, обереги… – И замялся, понял, что лишнее сболтнул, застыл лицом. И чего так испугался? Неужели меня? Или Данилы?

Так парень вообще мимо ушей все пропустил, ему сейчас больше всего хочется к себе в комнатку убраться да после веселого времяпровождения отлежаться. А мне какая разница? Пусть будут обереги. Поэтому махнул рукой: мол, пустяки, дело житейское. И седой расслабился…

– А гремит там что?

– Так Луша на кухне свое хозяйство перебирает, от грязи отчищает.

– Какое хозяйство? – удивился. – Не осталось же ничего!

– Осталось, еще как осталось. Успели кое-что припрятать!

– Та-ак. А ну-ка пойдем, глянем. А потом ты мне очень подробно расскажешь, что вы еще успели прибрать…

Но больше всего мне интересен тот факт, где это все укрывали? Получается, в доме полно тайников? Выходит, что не только я, но и все те, кто дом обносил, до этих тайников не добрались? Да быть такого не может!

Пришлось благодарить Данилу за его инициативу, не зря он дворню вернул. Пусть и не много они успели припрятать, но кое-какая посуда пришлась как нельзя к месту. А потом седой прошел со мной по дому, показал и другие тайнички.

Была в них кое-какая одежка. В основном та, которая больших даже по местным меркам денег стоит. Не меховая, как мне подумалось, а из дорогой привозной ткани. Шелковой и еще какой-то, более плотной на ощупь. Это не мои слова, это все мне попутно седой объяснял.

Само собой, не обошлось без оружия. А вот денег, на что я больше всего надеялся, нигде так и не оказалось!

– Ты, боярин, в верхней горенке посмотри. Где-то был у твоего батюшки там тайник, это я точно знаю! – Седой сразу догадался о причине моего разочарования.

– Откуда? – придержал я за плечо седого, заставил его остановиться и развернуться ко мне лицом. – Откуда ты все это знаешь?

– Так я же все это сюда и прятал! На такой вот случай. По слову боярина! – не опустил глаз седой. – Степан Борисович как знал, что из своей поездки в Новгород не вернется. И перед самым отъездом вызвал меня к себе. Поручил все это добро припрятать. И на столе у него несколько больших кошелей лежало. Так что есть тайник в кабинете, есть. Только где он находится, то мне неведомо!

– По слову боярина, говоришь, – повторил в раздумье. – Выходит, доверял тебе мой отец, раз поручил такое дело?

– Так я всю свою жизнь вашему батюшке служил верой и правдой, и отец мой, и дед так же служили! – выпрямил спину седой. – Неужель и впрямь ничего не помнишь, боярич? – И тут же спохватился, поправился: – Боярин…

– Как на стене по голове топором получил, так всю память напрочь у меня и отшибло.

– Выходит, люди правду говорят?

– Правду, правду.

– И как же ты без памяти-то, боярин? Как можно жить, не помня ни роду своего, ни племени?

– Да как-то так и живу. Что-то Данила рассказал, что-то ты вот сейчас.

– Может, и вернется память-то?

– Может, и вернется. Так что ты там про тайники еще говорил? Показывай дальше. И, кстати, тебя как кличут?

А то я все ему – седой да седой. Не дело это.

– Прохором зови, – поклонился в пояс седой.

– А ключницу как?

– И это забыл? Ты же за ней дитем сколько бегал, все сладости требовал!

– Ничего не помню, – наконец-то поверил старому и снял руку с его плеча.

– Марья она. Лушу я тебе называл… А конюха Копытом кличут. Его в отрочестве на конюшне у батюшки твоего жеребец прямо в лицо копытом крепко приложил. Повезло еще, что глаза не выбил. Так с тех пор прозвище и прилипло к парню. Так-то его Лех зовут, но об этом уже мало кто помнит.

– Почему Лех?

– Из ляхов он, – с готовностью принялся рассказывать Прохор. – Из набега полон привели, так боярину тогда в числе прочих и он мальцом достался. Лехом тогда же и прозвали. Лях – Лех…

– Понятно. А кроме вас больше никого не осталось?

– Так все остальные в закупе были. И в рабах. Так всем скопом и увели. Куда, не знаю, не спрашивай даже. Но точно в городе никто не остался. Я бы знал.

Дальше расспрашивать не стал. И так все понятно. Или в деревни отправили, или на сторону продали.

– Ладно, ты ступай, делом займись, – отпустил я седого.

Постоял да и пошел в верхнюю горенку, которую кабинетом про себя называл. Остановился в дверях, огляделся по сторонам, на голые бревенчатые стены полюбовался. Протянул руку, провел пальцами по гладкому бревну. Ну и где тут тайник?