Немного ненависти Аберкромби Джо
– Но он сработает как надо.
– Я тебе верю, – сказала она. – И верю тому, что ты говоришь.
На самом деле Вик не верила никому. Она научилась этому в лагерях, параллельно с искусством лгать. Лгать она научилась так хорошо, что могла взять крошечный кусочек правды и растянуть его, распластать, словно ювелир, делающий амальгаму из золотого слитка, пока он не покроет целое поле лжи. Сибальт не сомневался в ней ни на мгновение.
– Жаль, что я не повстречал тебя раньше, – сказал он. – Все могло бы пойти по-другому.
– Но этого не случилось. Так что давай довольствоваться тем, что мы имеем, ладно?
– Судьбы свидетели, Вик, с тобой трудно иметь дело!
– Все мы далеко не такие трудные люди, как кажется.
Ее рука скользнула ему за затылок, сквозь темные, пронизанные сединой волосы. Крепко держа его за голову, Вик взглянула ему прямо в глаза и спросила еще раз:
– Ты уверен, Коллем? Уверен, что ты этого хочешь?
– Чего мы хотим, на самом деле не так уж важно, не так ли? Принимая во внимание вещи более серьезные, чем наши с тобой судьбы? Мы можем заронить искру, от которой разгорится большой пожар. Придет день, и настанет Великая перемена. И такие люди, как мы с тобой, Вик, смогут сказать свое слово.
– Великая перемена, – повторила она, стараясь, чтобы это прозвучало так, словно она верит в сказанное.
– Когда дело будет сделано, мне придется покинуть Адую.
Вик молчала. Это лучшее, когда тебе нечего сказать.
– Ты могла бы поехать со мной.
Надо было ей промолчать и здесь тоже. Вместо этого она спросила:
– И куда мы отправимся?
По его лицу разлилась широкая улыбка. И при виде нее Вик тоже улыбнулась – впервые за долгое время. Казалось, что ее губы уже разучились изгибаться в этом направлении.
Каркас кровати заскрипел, когда он потянулся к полу рядом с кроватью и достал из своих вещей потрепанную книжку – Марин Глангорм, «Жизнь Даба Свита».
– Ты опять за свое? – спросила Вик.
– Ага, опять.
Книжка раскрылась на гравюре, занимавшей весь разворот – сама собой, как будто ее часто открывали на этом месте. Одинокий всадник, вглядывающийся в даль поверх бескрайнего пространства травы под бескрайним небом. Сибальт вытянул руку с книжкой, глядя на изображение так, словно это был вид, открывающийся перед ними из окна.
– Дальние Территории, Вик, – прошептал он, словно эти слова были магическим заклинанием.
– Я знаю, – фыркнула она. – Под картинкой написано.
– Только представь себе: трава без конца. – Он говорил наполовину в шутку. Но это означало, что на вторую половину он говорит всерьез. – Место, где ты можешь уйти так далеко, как только заведет тебя мечта. Место, где ты сможешь родиться заново. Разве это не прекрасно?
– Да, наверное. – Она поняла, что тянет руку к изображению, словно ее пальцы могли коснуться чего-то помимо бумаги, и отдернула ее обратно. – Но это всего лишь чей-то рисунок в книжке, полной выдумок, Коллем!
– Знаю, – отозвался он с грустной улыбкой, словно понимая, что хотя играть в такие мысли и приятно, но это всего лишь игра, не больше. Он захлопнул книжку и кинул ее обратно на дощатый пол. – Рано или поздно приходит пора отказаться от того, чего ты хочешь, и попытаться извлечь максимум из того, что у тебя есть.
Она перевернулась и легла спиной на его живот. Они лежали молча, под теплыми одеялами, в то время как мир снаружи продолжал жить своей жизнью, и свет от горнов с другой стороны улицы бросал внутрь комнаты оранжевые отблески через мутные стекла.
– Когда мы зажжем эту искру… – прошептал он ей в ухо громким шепотом, – …все изменится.
– Не сомневаюсь, – отозвалась Вик.
Снова молчание.
– Все изменится в том числе и между нами.
– Не сомневаюсь, – снова сказала Вик, переплела свои пальцы с его пальцами и крепко прижала его руку к своей груди. – Так давай же брать то, что можем. Если я чему-то и научилась в лагерях, так это тому, что не стоит заглядывать слишком далеко вперед.
Потому что велика вероятность, что ты не увидишь там ничего хорошего.
Ответ на твои слезы
Бывает так, что просыпаешься от кошмарного сна, и тебя накрывает восхитительная волна облегчения, когда ты понимаешь, что все виденные тобой ужасы – всего лишь призраки, а на самом деле ты лежишь в своей теплой постели, и тебе ничто не угрожает.
У Рикке получилось в точности наоборот.
Ей снилось что-то радостное, в каком-то счастливом месте, и она зарывалась глубже в перья с улыбкой на лице. Потом она ощутила холод, заползающий в сердце, как бы плотно она ни сворачивалась клубком. Потом пришла боль в натруженных ногах, и она принялась ворочаться на безжалостно твердой земле. И наконец – голод, терзающий внутренности, накативший на нее вместе с осознанием, где она находится, после чего она со стоном пробудилась.
С огромной неохотой она открыла глаза и увидела над собой холодное серое небо, ветви дерева, поскрипывающие на ветру, и что-то свисающее…
– Черт! – взвизгнула она, вскакивая со своего отсыревшего плаща.
Прямо над тем местом, где она спала, на дереве висел человек. Если бы она встала на цыпочки, то смогла бы коснуться его покачивающихся ступней. Когда она укладывалась, стояла такая темнота, что невозможно было разглядеть собственные руки, не то что висящий над головой труп. Но сейчас не заметить его было трудно.
– Там мертвец! – завопила Рикке, показывая трясущимся пальцем.
Изерн едва удостоила его взглядом.
– Если поразмыслить, я предпочитаю неожиданно столкнуться с мертвыми, чем с живыми. На, держи.
Она вложила что-то Рикке в окоченевшую ладонь. Подмокшая хлебная горбушка и пригоршня этих ужасных горьких ягод, от которых зубы становятся фиолетовыми.
– Завтрак, – пояснила Изерн. – Жуй как следует, потому что это вся еда, которую луна благоволила нам дать на сегодня.
Она сложила чашечкой свои ладони – одна белая, другая синяя – и осторожно подула в них, словно даже дыхание было ценным ресурсом, который следовало расходовать бережно.
– Мой папаша говорил, что можно увидеть всю красоту мира, глядя, как качается висельник.
Рикке оторвала зубами кусок отсыревшего хлеба и принялась жевать саднящим ртом, скользя опасливым взглядом обратно к неспешно поворачивающемуся телу.
– Не могу сказать, что я ее вижу.
– Должна признаться, я тоже.
– Что будем делать? Перережем веревку?
– Сомневаюсь, что он нас поблагодарит.
– Кто это вообще?
– Он, в общем-то, не так уж много может нам рассказать о себе. Может, это один из людей твоего отца, которого повесили люди Стура Сумрака. А может, человек Стура, повешенный людьми твоего отца. Сейчас уже нет большой разницы. Мертвые не сражаются ни за кого.
Человек ее отца? Так, может, Рикке его знала? Как много тех, кого она знала, были убиты за эти последние несколько дней? Она ощутила в носоглотке пощипывание от подкатывающих слез и яростно шмыгнула носом.
– Сколько еще мы сможем вынести? – Она знала, что ее голос звучит визгливо и хрипло, но не могла удержаться.
– Сколько смогу вынести я? – переспросила Изерн. – Мне было шесть, когда папаша впервые послал меня вырезать стрелы из трупов. Я смогу вынести столько, сколько потребуется. А вот сколько вынесешь ты? Когда ты упадешь и не сможешь подняться, мы определимся с твоими границами. Но до тех пор…
Она посмотрела вдаль сквозь деревья, ковыряя кончиком ногтя между зубами, заляпанными ягодным соком.
– Мы не можем просто сидеть на одном месте. Подняться в горы, к моему народу, тоже не получится. Значит, нужно отыскать союзников или людей твоего отца, а они все пятятся к Белой так же стремительно, как козы перед волком. Нам нужно двигаться еще быстрее, чем они, и к тому же враг находится между нами и ними, а значит, чем дальше, тем будет опаснее. Правда, нам еще предстоит много дней перехода. Даже недель.
Недели перехода – через болота и колючие заросли, прячась от врагов, питаясь червями и ночуя под повешенными… Рикке ощутила, как у нее опускаются плечи.
Она вспомнила замок своего отца в Уфрисе. Лица, вырезанные на потолочных балках, и мясо, капающее соком в очаг. Как собаки с печальными глазами выпрашивали подачку, положив морды ей на колени. Как у огня пели песни о великих деяниях, свершавшихся в солнечных долинах прошлого. Как взгляд ее отца затуманивался при любом упоминании Тридуба, Грозовой Тучи и даже Черного Доу, и как он поднимал чашу, когда под сводами пиршественного зала гремело имя «Девять Смертей».
Она вспомнила Названных – как они сидели в ряд по обе стороны от очага. Как улыбались ее шуткам, ее песням. Ох уж эта Рикке, и забавная же девчонка! Конечно, никто не захочет, чтобы у его собственной дочери было не в порядке с головой, но Рикке – она забавная.
Она вспомнила, как по вечерам, пьяная и умиротворенная, убредала в свою комнату, где ее встречала собственная теплая койка с одеялом, сшитым ее матушкой, и куча красивых безделушек, аккуратно расставленных на полке, и куча красивой одежды в сундуке, сухой и восхитительной.
Она вспомнила крутые улочки Уфриса с блестящими от дождя булыжниками, лодки и суденышки в серых водах гавани, гомон людей на рынке, сверкающую рыбу, скользящую на землю из сетей, когда привозили свежий улов.
Рикке знала, что была там несчастлива. Она повторяла это столько раз, что сама устала от собственного нытья. Теперь, щупая грязный и вонючий мех своего плаща, она удивлялась, что ее могли настолько задевать холодные взгляды и колкие слова. Глупость, ребячливость и бессилие… Но, возможно, в этом и состоит взросление: когда ты понимаешь, каким гребаным ослом был прежде.
Во имя мертвых, как же ей хотелось вернуться туда, к теплу и безопасности, чтобы за ней не охотились, а только высмеивали! Но Рикке сама видела горящий Уфрис. Может, Долгий Взгляд и способен заглянуть в прошлое, но в одном можно не сомневаться: он никого туда не перенесет. Мир, который она знала, закончился и больше не вернется, как никогда не вернется к жизни тот повешенный. А мир, который ей остался взамен, был мрачным, промозглым, и вдобавок способным на подлости и открытую жестокость.
Рикке ничего не могла с собой поделать. Она была такой голодной, замерзшей, усталой и испуганной – и впереди ждало в лучшем случае то же самое, только в большем размере. Она стояла, бессильно опустив онемевшие руки, ее плечи тряслись, слезы беззвучно стекали по лицу и капали с носа, оставляя слабый привкус соли на дрожащей нижней губе.
Изерн шагнула к ней, мягко положила руку ей на плечо. Взяла ее за подбородок, приподняла и заговорила таким тихим голосом, какого Рикке еще никогда у нее не слышала:
– Знаешь, что говорил мне мой папаша, когда я принималась плакать?
– Н-нет, – всхлипнула Рикке сквозь сопли.
Резким, сильным движением Изерн дала ей пощечину. Рикке замигала, разинув рот и щупая рукой пылающую щеку.
– Что…?
– Вот что он мне говорил. – Изерн сильно встряхнула ее. – И когда ты получаешь вот такой ответ на свои слезы, то очень быстро перестаешь хныкать и начинаешь делать то, что необходимо.
– Угу, – пробормотала Рикке, чувствуя, как все ее лицо пульсирует от боли.
– Да, тебе довелось столкнуться с трудностями. Болезнь, припадки, все считают тебя сумасшедшей, и так далее и тому подобное. Но вместе с тем ты родилась, имея при себе все части тела и крепкие зубы на хорошеньком личике. Ты была единственным ребенком сильного вождя; пускай без матери, зато у тебя был целый замок бестолковых старых воинов, которые души в тебе не чаяли.
– Проклятье, это нечестно… А!
Изерн ударила ее снова, еще сильнее – так сильно, что к соленым слезам на ее губах прибавился соленый вкус крови.
– Ты привыкла вить из этих стариков веревки. Но если ты попадешься в лапы к Черному Кальдеру, он совьет веревку из тебя. Так совьет, что у тебя не останется ни одной целой косточки, и тебе некого будет винить, кроме себя самой. Тебя изнежили, Рикке. Ты вся мягкая, как свиное сало! – Ее безжалостный палец снова больно ткнул Рикке в грудь. – К счастью для тебя, я оказалась рядом. Я срежу с тебя все это сало, обнажу железо, которое вижу под ним, и хорошенько его заточу.
Тык, тык, в то же самое место, в еще не заживший синяк.
– К счастью для тебя – потому что когда ты окажешься там, эта мягкость убьет тебя, а железо может тебя спасти.
Тык, тык.
– Может быть, пока это только маленькая иголочка, но когда-нибудь мы выкуем из нее кинжал…
– Ах ты сука! – завопила Рикке и со всей силы врезала горянке по зубам.
Удар был нанесен как следует, так что голова Изерн запрокинулась, а вокруг разлетелись капельки слюны. Рикке всегда считала себя слабой – скорее плаксой, чем бойцом. Сейчас в ней вскипела ярость, о существовании которой она не подозревала. Чувство было сильным и приятным. Первый проблеск тепла за все эти дни.
Она снова занесла кулак, но Изерн поймала ее запястье, одновременно схватив за волосы и вывернув ей голову назад, так что Рикке могла только взвыть, с нечеловеческой силой пришпиленная к дереву.
– Вот оно, это железо! – Изерн ухмыльнулась, показывая перемазанные соком и кровью зубы. – Может быть, там все-таки кинжал? И когда-нибудь мы выкуем из него меч, перед которым будут склоняться сильные мужчины и которому будет благоволить сама луна!
Горянка отпустила волосы Рикке.
– Ну что, ты достаточно согрелась? Готова плясать со мной дальше на запад? – Она подняла взгляд к покачивающемуся телу. – Или тебе больше по душе плясать с нашим холодным другом?
Рикке глубоко, прерывисто вздохнула, выдула в морозный воздух струйку пара. Потом подняла вверх пустые руки – костяшки одной болезненно ныли, вдобавок к прочим ее неприятностям:
– Мои вещи собраны.
Молодые герои
– Ублюдки, – выдохнул Юранд, исследуя долину с помощью подзорной трубы.
Лео выхватил у него трубу и направил на гребень холма. Через круглое окошечко, прыгающее из-за его собственного едва сдерживаемого волнения, были видны северяне – черные точечки копий на фоне угрюмого неба. За все утро они не двинулись с места. Там было, должно быть, человек шестьдесят, и они откровенно наслаждались видом постыдного отступления Инглии. Лео сунул подзорную трубу Йину.
– Ублюдки.
– Точно, – согласился Белая Вода со своим густым северным акцентом, опуская трубу и задумчиво скребя в бороде. – Самые настоящие.
Гловард со стоном лег животом на луку седла.
– Кто бы мог подумать, что война окажется такой гребаной скучищей?
– Девять десятых боевых действий состоят в ожидании, – сообщил Юранд. – Так сказал Столикус.
Как будто цитирование знаменитого полководца делало войну хоть капельку более выносимой.
– На войне есть два варианта, – изрек Барнива. – Либо скука, либо ужас. И по моему опыту, скука гораздо предпочтительнее.
Барнива со своим «опытом» начинал надоедать Лео. Эти его вечные разговоры об ужасах, о которых они, остальные, не имеют представления. Его манера хмуриться, глядя на горизонт, словно там, вдалеке, остались какие-то тягостные для него воспоминания. И все лишь потому, что ему довелось провести восемь месяцев в Стирии, причем он всю кампанию держался при лорд-маршале Миттерике, практически не покидая хорошо охраняемый командный пункт.
– Утомленность войной сейчас в моде, но не все здесь такие бывалые вояки, как ты. – Лео в сотый раз за утро высвободил меч в ножнах, вытащил на пару дюймов, затем сунул обратно. – Некоторым из нас хочется действия, черт побери!
– Риттер тоже ждал действия. И дождался, – ответил Барнива, потирая свой шрам кончиком пальца. – Это все, что я могу сказать.
Лео нахмурился, жалея, что у него нет своего шрама.
– Если война так ужасна, почему ты не занялся фермерством или еще чем-нибудь?
– Я пытался. У меня ничего не вышло.
И Барнива нахмурился, глядя на горизонт, словно там, вдалеке, оставались тягостные для него воспоминания.
Юранд поймал взгляд Лео и возвел глаза к небесам. Лео едва успел подавить смешок. Они понимали друг друга так хорошо, что почти не нуждались в словах.
– Что, они по-прежнему там? – Антауп придержал коня, поравнявшись с ними.
Йин вручил ему подзорную трубу, и он привстал на стременах.
– Вон они, – показал Лео.
– Ублюдки. – Антауп мотнул головой, отбрасывая со лба свой вечно свисающий темный чубчик, и тот моментально упал на то же самое место.
Антауп был из тех парней, которых девчонки никогда не оставляют в покое: ловкий и быстрый в движениях, ухоженный, словно призовой скакун. Впрочем, каждый из друзей Лео был по-своему привлекателен. Йин был свиреп в битве не хуже самого Девятипалого, но когда его рыжую бороду прорезала белозубая улыбка, а голубые глаза начинали сверкать, это было все равно что солнышко, выходящее из-за туч. Нельзя было отрицать, что имидж сурового ветерана шел Барниве, особенно в сочетании со шрамом на лбу и продолжающей его седой прядью. Гловард смотрелся как сплошная глыба жизнерадостной мужественности, с его ростом, широкими плечами и щетиной, густо покрывавшей лицо уже через час после бритья.
Такую симпатичную банду молодых героев еще поискать. Как хорошо они бы смотрелись на картине! Может быть, стоит заказать, чтобы их нарисовали… Где бы найти хорошего художника?
Лео поймал себя на том, что косится вбок. Остенгормские дамы, возможно, этого не видели, но Юранд несомненно был самым привлекательным в их стае. Черты его лица можно было назвать мягкими, особенно рядом с раздвоенным подбородком Гловарда или резкими скулами Антаупа, но Лео считал, что они придают ему… деликатность? Утонченность? Может быть, даже крохотную толику уязвимости? И, однако, нельзя было найти человека крепче Юранда, когда речь шла о защите его друзей. Какую выразительность он умел придать одному взгляду! А эти его слегка сдвинутые брови, когда он что-то обдумывал? Изгиб краешка рта, когда он наклонялся поближе, чтобы высказать свою мысль? И это всегда было что-то стоящее, что-то такое, чего никто другой никогда бы…
Юранд взглянул на него, и Лео поспешно отвел глаза, снова уставившись на этих северян на хребте.
– Ублюдки, – проговорил он слегка охрипшим голосом.
– И мы ничего не можем сделать, кроме как сидеть здесь, – посетовал Антауп, елозя в седле и запустив под себя руку, чтобы высвободить застрявшую мошонку. – Словно львы в клетке!
– А вернее, щенки на привязи, – буркнул Гловард, выхватывая подзорную трубу из его руки. – Где тебя вообще носило, черт побери?
– Да так… проверял, все ли в порядке в обозе.
Йин фыркнул.
– В смысле, есть ли там женщины?
– Ну, не только… – В улыбке Антаупа, казалось, было вдвое больше зубов, чем положено по уставу. – Но их там несколько. Человеку необходимо что-то, чтобы не впасть в отчаяние. Кто бы мог подумать, что война окажется таким унылым делом?
Барнива поднял глаза:
– На войне есть два вариан…
– Скажи это еще раз, и я проткну тебя мечом, – пообещал Лео.
– Похоже, нам всем не помешало бы немного приободриться, – Гловард кивнул в сторону колонны гораздо менее нарядных людей, которые брели по дну долины, придерживая свои порванные куртки, истрепанные плащи и протертые до дыр одеяла. Копья торчали над понуро опущенными плечами во все стороны, только не вверх.
Как правило, Лео мог рассчитывать хоть на какое-то выражение радости, когда он появлялся перед простыми солдатами. Пара приветственных возгласов «Молодой Лев!» – и он может потрясти в воздухе поднятым кулаком, хлопнуть кого-нибудь по плечу и в свою очередь прокричать какую-нибудь чушь про короля. Сейчас, однако, люди тащились мимо в полном молчании, не отводя глаз от грязи под ногами, и учитывая, что от Срединных земель пока что не было видно никакой помощи, даже самого Лео гораздо меньше вдохновляло королевское величие, чем бывало раньше. Похоже, времена королей-воинов наподобие Гарода Великого и Казамира Стойкого ушли далеко в прошлое, и запасы патриотической болтовни стремительно подходили к концу.
– Я стараюсь не спорить с твоей матерью насчет стратегии, – хмыкнул Антауп, – но постоянное отступление не очень-то помогает поддерживать в людях боевой дух.
– Вкус победы быстро бы их оживил, – заметил Белая Вода.
– Да и нас тоже. – Гловард подъехал поближе к Лео и понизил голос: – Будет проще простого преподать этим ублюдкам урок. Как тогда, на ферме!
Он стиснул здоровенный жилистый кулак и саданул в воздух.
Лео пошевелил рукоять своего меча, снова высвобождая его из ножен. Он мог воссоздать в памяти ту атаку во всех деталях. Рвущий волосы ветер и грохот копыт. Древко секиры, передающее силу ударов в его ладонь. Искаженные ужасом лица врагов. Головокружительная радость, когда они дрогнули и обратились в бегство.
Между бровей Юранда вновь возникла маленькая озабоченная морщинка:
– Мы не имеем понятия, что находится за этим гребнем.
Лео вспомнил похороны Риттера. Слова, сказанные над могилой. Жена с безвольным подбородком, плачущая у камина… В его руках – жизни людей. Вот этих самых людей, готовых идти в огонь ради него. Его друзей. Его братьев. Он не сможет перенести потерю еще одного.
– Юранд прав. – Он с лязгом отправил меч обратно в ножны, заставил себя убрать руку с рукояти. – Мы не знаем, что находится за гребнем. К тому же, мать меня убьет, если мы туда полезем.
– Если вы туда полезете, мне можно будет уже не утруждаться.
Лео вздрогнул, вновь ощутив эту странную смесь облегчения и протеста, возникавшую всегда, когда он слышал голос матери. Впрочем, с каждым разом облегчения было все меньше, а протеста – все больше.
– Миледи! – Юранд отворотил своего коня в сторону, давая ей место проехать к Лео. Ее офицеры, отстав, толпились дальше на склоне.
– Мы неплохо справились с людьми Стура Сумрака на прошлой неделе, – проворчал Лео.
– Но сейчас Сумрак у нас на правом фланге.
Она рассекла воздух жезлом, указав в южном направлении. Лео поморщился. Все же было что-то неправильное в том, чтобы женщина размахивала полководческим жезлом, даже если она на данный момент действительно командовала войском.
– Это люди Черного Кальдера. А Кальдер не воин, как его сын… или мой, – она взглянула на Лео, подняв одну бровь. – Кальдер любит думать, как и я. Видишь вон тот лесок справа? Там он разместил свою конницу, дожидаясь, пока мы совершим какую-нибудь глупую ошибку.
Юранд выдернул у Гловарда из кулака подзорную трубу и навел в ту сторону.
– Металл, – буркнул он. – Среди деревьев.
Лео должен был чувствовать себя польщенным тем, что сделал разумный выбор. Но вместо этого он лишь рассердился, что упустил нечто столь очевидное.
– И что, мы теперь будем сидеть и позволять им смеяться над нами?
– Было бы жаль, если бы они упустили такое представление. – Его мать кивнула в сторону разваливающейся колонны, где царила еще большая неразбериха из-за необходимости обойти лужу на дороге. – Я послала в долину самых убогих оборванцев, каких только смогла отыскать, с приказом маршировать как можно менее стройно.
– Что?!
– Пускай они посмеются, Лео. Смех не оставляет за собой плачущих вдов. Наши лучшие отряды укрылись в долине за холмами, подальше от глаз. Если на нас нападут, мы будем готовы.
Наклонившись с седла, она откинула волосы с его лба:
– А это что такое?
– Ничего особенного, – отозвался Лео, отпихивая ее руки от заживающего рубца. – Мы тренировались. Я, Антауп и Барнива.
– Наконец-то удалось его зацепить, – сказал Антауп, посмеиваясь.
Юранд покашлял. Мать Лео сдвинула брови:
– Скажи мне, что вы не дрались двое на одного.
Знаменитое умение Антаупа обращаться с дамами, очевидно, не распространялось на губернаторшу.
– Э-э… не то чтобы…
– Когда ты наконец поймешь, что не можешь победить двоих сильных бойцов одновременно?
– Бремер дан Горст мог, – возразил Лео.
– Этот человек – не образец ни для чего! – отрезала его мать. – Подумай лучше о своем отце. Он был храбрым человеком, храбрее любого другого, но после измены твоего деда, и учитывая, какой слабой была Инглия, когда он принял губернаторство, он научился терпению! Он знал, на что годится. И никогда не имел чересчур высокого мнения о себе.
– А я, по-твоему, имею?
Юранд снова кашлянул, а мать Лео рассмеялась.
– Ты знаешь, как я тебя люблю, Лео, но это действительно так, хотя мне и больно это признавать. Впрочем, мало удивительного, что ты вырос таким горячим – ты ведь был зачат на поле боя.
Гловард и Барнива с улыбками переглянулись. Лео почувствовал, что краснеет.
– Мама, неужели это обязательно?
– Нет, конечно, не обязательно. Но ей-богу, каждое новое поколение, похоже, считает, что совокупление – это какое-то великое открытие, о котором до них никто не додумывался. А как они сами-то появились на свет, вот чего я не понимаю? Пора тебе уже обзавестись собственной женой. Кто-то должен за тобой присматривать.
– Я думал, это делаешь ты, – буркнул Лео.
– Мне некогда, мне надо сражаться.
– Вот в этом-то и проблема: ты ни черта не сражаешься!
– Похоже, ты так и не прочел Вертурио, которого я тебе дала? Умение не сражаться – главное на войне.
И она неспешной рысцой удалилась в западном направлении в сопровождении своих людей, как всегда оставив за собой последнее слово.
Юранд опять прочистил горло, и Лео резко повернулся к нему:
– Ну давай уже, откашляйся как следует, черт побери! Сколько можно перхать?
– Э-э, я просто хотел подчеркнуть, что миледи обычно очень здраво смотрит на вещи. И тебе действительно стоило бы прочесть Вертурио…
– Она губернаторша только до тех пор, пока король не утвердит меня на отцовском посту! После этого я смогу делать все так, как я хочу!
Три года прошло с похорон, а Лео все еще ждал гребаного назначения! Кипя яростью, он взглянул через долину на ублюдков-северян, наблюдающих со своего гребня.
– Угу, – пробурчал Юранд. Между его бровями опять залегла озабоченная складка.
– На чьей ты вообще стороне?
– Я на стороне Союза. Так же, как и ты – и твоя мать.
Лео не мог не ухмыльнуться:
– Ты, как всегда, само здравомыслие!
Юранд ухмыльнулся в ответ:
– Должен же хоть кто-то сохранять трезвую голову.
– Здравомыслящие люди дольше живут. – Лео стянул с рук перчатки, небрежно швырнул их Юранду и спрыгнул с седла, пока тот их ловил. – Но кто помнит этих ублюдков после их смерти?
Мальчишка-барабанщик, шагавший в голове следующего отряда, вообще бросил играть. Он брел, задевая коленями свой барабан и стуча зубами от холода. Когда Лео приблизился, он поднял голову и поспешно вытащил побелевшие руки из-под мышек, но не смог удержать палочки, и они полетели в грязь.
Прежде чем мальчик успел нагнуться, Лео наклонился и подобрал палочки. Зажав их в зубах, он скинул с плеч свой плащ и протянул его пареньку:
– Давай меняться!
– Милорд?
Мальчишка едва мог поверить своей удаче, высвобождаясь из постромки, на которой висел барабан, и закутываясь в лучшую в Срединных землях шерсть ценой в несколько дюжин марок.
Барнива, в кои-то веки улыбаясь, спрыгнул со своего коня и пошел в ногу с солдатами. Гловард и Юранд присоединились к нему. Белая Вода Йин тряхнул кудлатой головой, но тоже ухмыльнулся, протискиваясь в середину колонны.
– Я тогда отведу обратно ваших коней, так, что ли? – крикнул Антауп, пытаясь собрать все поводья.
– У меня кобыла! – крикнул ему Гловард. – Ты всегда хвастался, как тебя любят дамы!
По колонне прокатились неуверенные смешки. Впервые за долгое время, судя по виду людей. Лео твердо ухватил пальцами барабанные палочки, как делал это мальчишкой, когда маршировал со слугами вокруг губернаторской резиденции.
«Вождь должен делить тяготы со своими людьми», – говорил ему отец. Этим вечером Лео ждал сухой шатер, жаркий огонь и сытная трапеза, а им хорошо если достанется хоть какое-то одеяло и миска супа. Однако если по пути ему удастся немного их подбодрить, это уже будет неплохо. Неплохо для них, и неплохо для него. Кое-что, что можно показать этим ублюдкам, засевшим на холме.
Кроме того, во всем мире не было человека, меньше подходящего для безделья, чем Лео.
– Сейчас я попробую вспомнить, как барабанить, – крикнул он через плечо солдатам, – а вы попробуйте вспомнить, как маршировать!
– Я не такой гений, как Юранд, – отозвался Гловард, поворачиваясь к нему лицом и идя задом наперед, – но насколько я помню, секрет в том, чтобы ставить одну ногу впереди другой.
– Мы уж постараемся, милорд! – крикнул ему кряжистый сержант.
Читать бесплатно другие книги:
