Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец Полищук Вадим

Трактор замирает, мы отцепляем пожеванное траками бревно, переносим вперед и опять цепляем его. На этот раз продвижения трактора хватило для того, чтобы зацепиться за грунт и выдернуть из грязи пушку. СТЗ в грязи по самую крышу, пушка полностью заляпана грязью, мы тоже. Когда впереди замаячило Киевское шоссе, радости нашей не было предела. Но длилась наша радость буквально десять километров. Выясняется, что наши уже сдали Сухиничи, и мы опять попадаем в грязные объятия российских дорог. Начинаем испытывать трудности с горючим, запасы Петровича позволили продержаться два дня. Пару раз сливали бензин с брошенных машин, один раз удалось заправиться на сельской МТС. Начались проблемы с продовольствием, все идут голодные, грязные и злые.

Двенадцатого октября пошел первый снег. Снег быстро сменился дождем и также быстро растаял, напомнив о неизбежном приходе зимы. Среди отступающих начала проявляться хоть какая-то организованность, теперь мы движемся на восток в составе колонны тыловых частей пятидесятой армии. Хоть мы и оказались приблудными, но нас стали подкармливать, и даже выделили полсотни литров керосина. Тринадцатого почти весь день стоим. Где-то впереди идет бой, канонада глушится лесом и едва слышна, но мы понимаем, что сейчас решается наша судьба. Утром следующего дня начинаем движение на северо-восток. Канонада постепенно удаляется, а потом и совсем стихает. Видимо, прямо на восток пробиться не удалось. Сейчас нам предстоит форсировать реку. Мост на дороге разрушен – то ли наши постарались, то ли немцы. Скорее всего, наши. Впрочем, мост, грузоподъемностью в две телеги, наш трактор и так не выдержал бы. Речка так себе, но от осенних дождей поднялась, наш берег болотистый, противоположный обрывистый. Всего полметра обрывчик, но все же.

Хватаю первое, что попадается под руку – лопату, и иду мерить глубину. Полы шинели погружаются в воду, вода льется за голенища сапог.

– Около полуметра, – выливая воду из сапога, инструктирую Петровича. – Дно вязкое, возьми метров на семь-восемь левее, там вроде берег пониже, а мы его сейчас подкопаем.

Зря воду выливал, мы с Пашей опять лезем в воду и лопатами срываем землю с берега. СТЗ осторожно, словно боясь замочить гусеницы в ледяной воде, вползает в реку, доходит до берега и бессильно месит гусеницами воду. Приехали. Мы подкапываем берег, Петрович газует, трактор дергается вперед, скользит и бессильно сползает обратно. Рядом с нами еще медленнее пытается форсировать речку короткий и высокий трактор с открытой кабиной. На радиаторе надпись «Сталинец», на прицепе здоровенная пушка, похоже корпусная А-19. Трактор доходит до берега и также не может на него забраться, тяжелое орудие не пускает.

– Петрович, у тебя еще один трос есть?

– Есть.

– Длинный?

– Метров двадцать будет.

– Отцепляй пушку.

– Да ты что…

– Отцепляй, говорю, вытащим мы ее.

Пока Петрович с Пашей отцепляют орудие, я продолжаю работать лопатой.

– Готово, – докладывает механик.

– Давай вперед и вон к той березе, – указываю на дерево в десяти метрах от берега.

На этот раз СТЗ, лишенный тормозящего прицепа, выскакивает на берег с первой попытки. Половина дела сделана. Буксировочный трос цепляю за передний крюк, обвожу вокруг березы и опять цепляю к крюку. Артиллеристы ожесточенно вгрызаются лопатами в берег перед огромным радиатором своего «Сталинца».

– Давай потихоньку назад.

СТЗ пятится к реке, но через пару метров трос натягивается, и гусеницы начинают скользить. Надеюсь, что для задуманной операции прочности у этой березы хватит. Более толстого дерева в округе нет.

– Стой! Снимай правую гусеницу с ведущего колеса.

Пока Петрович и Паша возятся с гусеницей, я протаскиваю трос через прицепное устройство пушки и делаю на концах две петли. Вожусь с ними минут пятнадцать, но сейчас все зависит от их прочности. Одну петлю на задний крюк, вторую цепляю за зуб ведущего колеса, получается примитивный полиспаст.

– Петрович, вперед помалу.

Механик включает правый фрикцион, и трос медленно наматывается на колесо, как на барабан. Пока пушка ползет по дну, все идет нормально, но когда она подтягивается к берегу, трос натягивается как струна, и… передний ход прыжком оказывается на берегу, задний выходит проще.

– Врубай заднюю.

Я начинаю сматывать трос с колеса, но тут к нам подбегает лейтенант артиллерист.

– Братцы, зенитчики, не бросайте! Мы же ее, считай, от самого Бреста тащим! Выручайте!

Я смотрю на механика.

– Ну, если трос выдержит… – бурчит Петрович.

На этот раз просто цепляем трос за колесо, пойти на прежний вариант длина не позволяет. Поехали. Дизель «Сталинца» ревет, береза трещит, трос вибрирует и со звонким щелчком рвется, хлестнув по кузову СТЗ. Но «Сталинец» успел-таки перевалить через мертвую точку, доворачивает вправо и выдергивает сначала передок, а потом и саму пушку. Лейтенант подходит к Петровичу. Вижу, как он устал, даже на эмоции сил у него нет. Он молча жмет руку сначала механику, потом мне и возвращается к своему трактору. Расчет облепляет пушку, причем вижу, что расчет явно неполный.

– Хороший был трос, – ворчит Петрович, собирая куски.

Может еще пригодиться. Интересно, если бы пережил такое купание в своем времени, уже бы лежал в мягкой кроватке с градусником и пил теплое молочко с медом. А здесь только вылил воду из сапог, портянки отжал и вперед. И ведь никакая зараза не берет.

Через неделю мы вместе с частями пятидесятой армии вышли к Белеву и переправились на правый берег Оки. Наконец-то смогли хоть немного обогреться, обсушиться и очистить грязь. Наши оставили Мценск, но еще удерживают рубеж на реке Зуше. Похоже, немецкое наступление подвыдохлось. Они тоже не железные роботы, правда, в грязи они купались меньше нас, больше передвигаясь по хорошим дорогам. Двадцать четвертого октября нас грузят в железнодорожный эшелон на станции Арсеньево, и мы едем в Елец, куда уже были отправлены остатки нашего полка. Эшелон ползет не торопясь, подолгу стоит на станциях. Во время стоянок мы бегаем за кипятком, чтобы согреться. Температура чуть выше нуля, над землей висят низкие серые тучи, временами заряжает дождь. Зато облачность не дает разгуляться немецкой авиации, и мы благополучно достигаем цели нашего путешествия через двое суток.

Старый купеческий Елец встретил нас разбомбленным железнодорожным узлом и мелким серым дождичком. Тем не менее станция продолжает работать. Воронки на основных путях засыпаны, рельсы восстановлены. Маневровый паровозик шустро заталкивает несколько платформ с техникой в тупик. СТЗ и орудие выгружали уже в темноте и чуть не перевернули, но обошлось. У военного коменданта станции узнаем, где находится наш полк, и получаем пропуск. Наш трактор, разгоняя темноту тусклым светом фар, а тишину лязгом гусениц, неторопливо ползет по старинным узким улочкам, едва вписываясь в повороты. Патрули несколько раз проверяли у нас пропуск, город находится на военном положении и в нем действует комендантский час. У патрульных же узнавали дорогу и добрались довольно быстро. В расположение полка прибыли уже после отбоя, когда из командиров на месте был только дежурный лейтенант. Да и полка как такового тоже не было. В приспособленном под казарму здании находилось сотни две красноармейцев и командиров, во дворе стояло несколько пушек, в основном тридцатисемимиллиметровых, а также грузовики и еще один СТЗ.

По сравнению с елецкой брянская казарма была верхом комфорта. Ни о каких матрасах речи не шло, все спали на голых досках. Вместо подушки – вещмешок, вместо одеяла шинель. Холод собачий, центральное отопление не работает, печей в здании нет. Утром меня растолкал Паша, сказал, что если я не встану, то точно просплю завтрак. Упоминание о еде произвело волшебное действие, и я выполз из-под шинели. По-моему, нигде так мерзко не кормят, как в запасных полках. Еды мало, но даже то, что дают, на вид выглядит отвратительно, а на вкус лучше не пробовать. Но голод не тетка, ничего, сожрал, и добавки бы попросил, да просить бесполезно.

После завтрака на нас натыкается командир с двумя шпалами в петлицах. Некогда гладкая морда посерела и осунулась, из окружения выходил вместе со всеми.

– Кто такие?

Я объясняю. Протягиваю майору бумажку с приказом Костромитина. Тот внимательно читает.

– ПУАЗО и дальномер с вами?

– В кузове, товарищ майор.

Командир заметно веселеет.

– Благодарю за спасение ценного военного имущества и добросовестное выполнение приказа командования.

– Служим трудовому народу! – вразнобой отвечаем мы.

– Приборы сдайте капитану Анисимову и займитесь регламентом орудия и трактора. Завтра решим, куда вас направить.

– Есть, товарищ майор! А как же проверка?

– Шустрый какой! Первый раз вижу, чтобы красноармеец в особый отдел попасть хотел, – и поясняет: – Некому проверять, особист пропал без вести вместе со всей своей канцелярией. Да и незачем проверять. Вы же из нашего полка, приказ комбата у вас есть.

Майор уже начал поворачиваться чтобы уйти, но притормозил.

– А это не ты ПУАЗО чинил и в дерьмо нырять отказался?

– Я, товарищ майор!

– Понятно, – загадочно усмехается майор и уходит.

Я поворачиваюсь к Петровичу.

– Это кто был?

– Комполка. А ты что, не знал?

– Откуда? Я его первый раз вижу. Ладно, пошли Анисимова искать.

Капитан Анисимов оказался начальником полковой школы, готовившей младших командиров. Узнав, что в полку появился еще один ПУАЗО, он немедленно припахал нас и еще нескольких бойцов на его разгрузку. Вот это тяжесть! В Брянске мы закинули его в кузов всем расчетом на раз, два, взяли! А здесь с помощью досок, вдесятером, еле вытащили из кузова и с трудом отнесли в помещение, где были собраны приборы и учебные пособия полковой школы. Что вы хотите? На такой кормежке только ноги протянуть можно. Капитан бегал вокруг, приговаривая:

– Не уроните прибор, товарищи красноармейцы. Осторожнее, там же очень тонкая механика.

Я еще тогда подумал, что капитан из интеллигенции и даже армия не сумела вытравить из него сущность. Нормальный командир давно бы уже крыл нас по матушке и грозил за порчу военного имущества всеми возможными карами, от наряда и до расстрела на месте, а этот – товарищи красноармейцы. Причины капитанского беспокойства оказались понятными, когда мы втащили, наконец, ПУАЗО в помещение. В просторной комнате стояли еще два, один такой же, как наш, второй – явно предыдущего типа. Как сказал капитан – оба неисправные. Анисимов тут же начал проверять принесенный прибор, забыв о нашем существовании. Пользуясь моментом, остальные тихо рассосались из комнаты, остались только Петрович, Паша и я. Чем дальше шла проверка, тем больше светлело лицо капитана – прибор оказался исправным. Он хотя и требовал выверки, но работал правильно. Наш ехал в кузове трактора и, видимо, растрясло его меньше, чем те, которые везли в грузовиках, да и грязи с водой на него меньше попало.

Капитан, закончив проверку, обратил внимание на нас.

– Мне нужен один человек – помочь в выверке прибора.

Я отправил Петровича с Пашей заниматься трактором, а сам остался, было очень интересно до конца разобраться с этим хитрым ящиком. Бесполезно. Три головы надо иметь, чтобы все запомнить. Даже Анисимов, прекрасно освоивший работу с прибором, имел смутное представление о принципах его работы. Это для меня ПУАЗО всего лишь аналоговый электромеханический компьютер. А капитан и слова такого не знает. Когда я учился, такие аналоговые устройства еще пылились в кладовых и темных углах лабораторий, но на них уже никто не обращал внимания – наступила эра электроники и цифровой техники. И все же было у таких устройств одно важное преимущество – они в принципе не могли зависнуть.

Когда закончили, капитан заинтересовался моей личностью, красноармейцы моего возраста ему еще не попадались. Это через год-полтора я никого удивлять не буду, если доживу, конечно. Когда дошли до починки этого самого ПУАЗО, капитан спросил:

– Как вы обнаружили неисправность в приборе?

– Случайно. Мы по электрическим цепям лазили, перепутанную полярность искали, а неисправность на самом виду была. Я как глянул, так меня словно током ударило, вот же он – чертов ролик.

Следующий вопрос Анисимова меня насторожил:

– А вы нигде не преподавали?

– Нет, товарищ капитан, – не моргнув глазом вру я, – нет у меня предрасположенности к педагогике.

– Жалко. Не хотите ли пойти ко мне, в полковую школу. Инженер мне бы очень пригодился, да и вам легче будет. Звание сержанта сразу получите.

На секунду задумываюсь. Заманчивое предложение, тыловой полк, непыльная работенка и командир – интеллигент, мечта, а не служба.

– Спасибо за предложение, товарищ капитан, но разрешите мне при орудии остаться.

– Учить других сейчас не менее важно, чем стрелять.

– Это я понимаю, товарищ капитан, только у меня к немцам длинный счет уже накопился, а из запасного полка его трудно предъявить будет.

– Понятно, – кивает капитан. – Хорошо, вы свободны.

– Есть!

Уже в дверях капитан окликает меня:

– Насчет полковой школы вы все-таки подумайте.

На следующий день меня вызвали в штаб полка. Посыльный указал на дверь, а сам смылся. Ох, не нравятся мне эти внезапные вызовы к начальству. Открываю дверь, делаю шаг.

– Товарищ майор, красноармеец…

Мой доклад прерывают не дослушав:

– Не надо так орать, товарищ красноармеец, здесь на слух никто не жалуется.

Кроме командира полка, в комнате сидит капитан Анисимов и еще один незнакомый майор.

– Лучше скажите, – продолжает комполка, – какие команды подаются командиром орудия при ведении огня по пехоте?

Отвечаю.

– А что называется батарейным веером? – задает вопрос незнакомый майор.

Да это же самый настоящий экзамен. Начинаю лихорадочно вспоминать, что я читал об этом веере. Дальше вопросы посыпались один за другим.

– В каких случаях ведут стрельбу заградительным огнем?

– Какие способы стрельбы применяет зенитная артиллерия?

– В чем заключается проверка ПУАЗО три?

– Какие работы проводятся при осмотре и проверке орудия перед стрельбой?

Так меня гоняли около часа, в помещении холодно, а я вспотел. Пару раз все-таки поплыл, но вроде не смертельно. И тут командир полка задает мне задачку:

– Вам надо защитить мост от удара с воздуха одним орудием среднего калибра. Ваши действия.

Чувствую, что одним пересказом правил стрельбы по штурмовой авиации здесь не отделаться, нужно что-то большее. Пытаюсь выиграть время.

– Разрешите лист бумаги и карандаш, товарищ майор.

– Пожалуйста.

Пока рисую мост, соображаю. Приборов определения дальности нет. Все поправки можно в прицел ввести, кроме дальности. Где дальность взять? Стоп. Это ведь мост, длинный и узкий, немцы будут заходить строго по оси моста, а параметры пикирования можно прикинуть. Скорее всего, пошлют «восемьдесят седьмых». Дай бог памяти, какая у них высота сброса бомб? Пятьсот метров? Пусть будет пятьсот. Угол пикирования примем семьдесят пять градусов. Зенитку ставим по оси моста на расстоянии пятьдесят… Нет, пятьдесят мало, промажут фрицы по мосту, и мы этот перелет поймаем. Тогда двести метров на восточном берегу. Наиболее вероятно, что фрицы атакуют, подходя со своей территории, а разворачиваться будут уже над нашей. Вычисляю дальность, решая прямоугольные треугольники. Теперь установки прицела. Скорость пикирования? Пусть тоже будет пятьсот, потом подкорректируем. Определяю установки прицела и взрывателя. Когда отрываюсь от листка, Анисимов просто цветет.

– Ну что, товарищ майор?

Незнакомый майор только разводит руками. Комполка подходит ко мне и протягивает руку.

– Поздравляю с успешной сдачей экзамена на должность командира зенитного орудия среднего калибра и присвоением звания сержанта.

Анисимов и второй майор присоединяются к поздравлениям.

– Ну что? Зачем вызывали? – интересуется Петрович, когда я выхожу из здания штаба.

– Ты как перед сержантом стоишь? Смирна-а!

Видели бы вы рожу красноармейца Семяхина в этот момент. Я еле сдержался, чтобы не заржать. Секунды через три до него, наконец, доходит, что это шутка. Петрович вытягивается, прогибаясь в спине.

– Виноват, тащ-щ сержант! Исправлюсь, тащ-щ сержант! Какие будут приказания?

Тыкаю его пальцем в живот.

– Ремень подтяни, р-разгильдяй! Пузо почти до колен висит.

Глядя на наш спектакль, присутствующие смеются. Живот механика не висит, а скорее липнет к спине, хотя кормят на новом месте лучше, чем в Брянске. Я уже заметил, что чем меньше часть, тем лучше кормят. Есть, конечно, исключения, но они только подтверждают правило. В Брянске была огромная столовая, куча поваров, а в котелки красноармейцам попадало существенно меньше, чем здесь, где все готовят в полевых кухнях и повара из своих. Да и качество пищи здесь лучше, может, просто возможности украсть меньше, все свои и все на виду, от полка меньше трехсот человек осталось.

– А ты это… Насчет сержанта серьезно?

– Абсолютно. Только что экзамен сдал.

– Отметить бы, – размечтался Петрович.

Наркомовскую норму на новом месте мы еще ни разу не получали. Обещали выдать на седьмое ноября.

Первого ноября выпал снег и больше уже не таял, на улице устойчивая отрицательная температура. В казарме поставили несколько печек-буржуек, но толку от них немного. Теперь основная обязанность дневальных топить эти печки, а остальные немалое время тратят на заготовку дров. Мы до сих пор ходим в хэбэ и пилотках, зато выдали толстые зимние портянки и шерстяные перчатки. Хозяйство полка на новом месте понемногу налаживается, нам выдают денежное довольствие и обещают скоро выдать красноармейские книжки. За четыре месяца я получил тридцать четыре рубля, то есть по восемь пятьдесят за каждый месяц в Красной армии. Теперь как командиру орудия мне будут платить семнадцать пятьдесят, а если доживу до третьего года службы, то советская власть будет отваливать мне аж сто двадцать пять рублей в месяц. Лучше бы выдали положенную шапку и зимнее обмундирование.

В полку сформировали три учебные батареи: две МЗА и одну СЗА. Полк приступил к своей основной задаче – подготовке артиллеристов-зенитчиков. Наша пушка оказалась пятой в батарее, а это хуже, чем пятое колесо в телеге. Зато пополнили расчет, у нас есть теперь штатный заряжающий, установщик прицела и установщик взрывателя. В учебном процессе мы участвуем мало, больше на первых порах, когда идет индивидуальное обучение номеров расчета. Когда же переходят к отработке действий в составе взвода и батареи, мы остаемся не у дел.

В середине ноября ударили морозы, и немцы возобновили наступление, выбравшись из «грязевой ванны». Фронт постепенно приближается к городу, мы чувствуем это по начавшейся эвакуации гражданского населения и участившимся налетам авиации. В городе появляется штаб тринадцатой армии. В начале двадцатых чисел меня вызывает командир полка.

– Слушай сюда, сержант, нашему полку поставлена задача: обеспечить противовоздушную оборону автомобильного моста через реку Сосна на Воронежском шоссе. Послать туда хотя бы одну батарею я не могу, нарушится учебный процесс. Поэтому пошлем твое орудие.

– Товарищ майор, это же…

– Во-первых, товарищ сержант, не перебивайте старших по званию, а во-вторых, я и сам знаю, что много вы там не навоюете. Но нет у меня другого варианта, поэтому поедешь ты. Немцы этот мост еще ни разу не бомбили, он им самим нужен. Скорее всего, тебе стрелять вообще не придется. Вопросы?

– Вопросов нет, товарищ майор, есть пожелания.

– Излагай.

– Лопаты потребуются, копать нам придется много. Пила нужна, два топора, зимнее обмундирование, хотя бы один тулуп для караульной службы и валенки.

– Хорошо, получите. Идите и готовьтесь. Да, зайдите в строевой отдел. Я распорядился выписать вам красноармейские книжки. Вы за пределы части убываете, вот с вас выдачу и начнем.

Наконец я становлюсь обладателем своего первого официального документа – красноармейской книжки. Пока без фотографии, с этим в стране тяжело, хотя место под нее предусмотрено. Зато с печатью.

Перед мостом через Сосну нас останавливают. Предъявляю приказ комполка, и через несколько минут около СТЗ появляется старший лейтенант.

– Почему прислали только одну пушку?

Это вместо «здравствуйте».

– Было же указание прислать батарею.

Я только пожимаю плечами, дескать, не ко мне вопрос.

– Что вы молчите как рыба об лед? Я вас спрашиваю!

– Мне приказали прибыть, я прибыл. А почему прислали только меня, не знаю. Этот вопрос командованию полка задавать надо.

Старлей поливает меня презрительным взглядом, но какой с меня спрос. Чем он тут, интересно, командует? Заградотрядом?

– Ладно, – бросает местный царек, – сейчас укажу вам место для позиции. Но это дело я так не оставлю.

– Извините, товарищ старший лейтенант, но место для позиции я выберу сам.

– Что?!

Он искренне изумлен, что какой-то сержант осмеливается ему возражать.

– Выбор позиции зенитного орудия обусловливается рядом специфических факторов. Где попало пушку не поставишь, поэтому прошу разрешения выбрать позицию самостоятельно.

Старлей так и застыл, набрав в грудь воздух. Никак не может решить, то ли обматерить меня, то ли согласиться. Наконец, он выдыхает, потом бросает:

– Разрешаю.

Поворачивается и уходит. Крайне неприятный тип. СТЗ переползает через мост, и я иду искать место нашего будущего обитания. Справа и слева от дороги на расстоянии около полукилометра находятся два пригородных поселка Лавы и Казинка. Шоссе проходит как раз между ними. Мост железобетонный, если его будут бомбить, то, скорее всего, пятисотками. Насколько помню, у этой бомбы разлет осколков полтора километра. Как-то сразу захотелось встать от моста подальше. На двести пятьдесят, нет, на триста метров. Снаряду эти пятьдесят метров ерунда, а нас они спасти могут. Дальше просто. Выбираю место справа от дороги, где слой снега толще. Под снегом земля не успела промерзнуть, и мы начинаем копать.

Хрясь, ш-ш-ших, хрясь, ш-ш-ших. Мы раскидали снег и лопатами прорубили тонкую корочку льда. Дальше началась не промёрзшая земля, и дело пошло быстрее. Хрясь, ш-ш-ших, хрясь, ш-ш-ших. Раньше думал, что воевать это значит стрелять. Ничего подобного, теперь для меня слово воевать тождественно слову копать. Начинаю завидовать пехотинцу, который роет окоп только для себя. Хрясь, ш-ш-ших, хрясь, ш-ш-ших. К вечеру еле успеваем выкопать огневую позицию для пушки. На землянку для самих себя времени не остается. К тому же для землянки нужны бревна, а до леса здесь ой как далеко. Первую ночь проводим в землянке охраны моста, это действительно заградотряд, только кого он здесь ловит непонятно. Реки уже замерзли и для одного человека препятствием не являются.

На следующий день мы копаем землянку для себя, но тут меня отрывают от работы.

– Глянь, командир. Бежит кто-то.

Со стороны моста, путаясь в полах шинели, к нам бежит красноармеец и что-то кричит. Что кричит, понять не могу, далеко.

– А ну тихо! – затыкаю рты своим горлопанам.

И тут даже не слышу, а скорее понимаю, что кричит бегущий. Воздух!

– К бою.

Буквально через пять секунд мы уже облепляем пушку. Немцев пока не видно, видимо, их обнаружил пост ВНОС и сообщение передали старлею. Еще не факт, что фрицы идут по нашу душу… Накаркал, едва на северо-западе в небе появляются черные точки, как я понимаю – по нашу. Сразу вспоминаю экзаменационную задачу и выставляю угол прицеливания восемь девяносто. Командую Паше:

– Меньше ноль семьдесят.

– Взрыватель десять! Курс ноль!

Кланц – лязгает затвор, пожирая снаряд. Самолеты уже перестроились в цепочку и сейчас начнут пикировать. Припадаю к окуляру оптической трубы и как только первый «юнкерс» появляется в поле зрения, командую:

– Огонь!

Г-гах! И пошло. Г-гах! Блям-с, кланц. Г-гах! Блям-с, кланц. Г-гах! Блям-с, кланц. Орудие ведет огонь с максимальным темпом. Не знаю как по дальности, а по направлению разрывы наших снарядов ложатся хорошо. Даже очень хорошо! Бах! Первая бомба взрывается в русле реки. Туда же попадают вторая и третья. Нам не до них. Г-гах! Блям-с, кланц. Г-гах! Блям-с. Ба-бах! Четвертая бомба взорвалась на самом берегу, через позицию проходит ударная волна и спустя пару секунд летят комья земли. Г-гах! Блям-с, кланц. Г-гах! Блям-с, кланц. Стреляет пушка. Бах! Бах! Ба-бах!!! Еще одна бомба взрывается на нашем берегу еще ближе к позиции, ударная волна бьет сильнее, а комья земли крупнее. Г-гах! Блям-с, кланц. Г-гах! Блям-с, кланц. Г-гах! Блям-с, кланц. Бах! Бах! Г-гах! Блям-с.

– Прекратить огонь!

В нос бьет запах сгоревшего пороха, на земле дымятся остывающие гильзы. Восемь самолетов набрали высоту, а девятый еще разворачивается на запад, но делает он это как-то неуверенно. Похоже, одного мы все-таки повредили. Жаль, мало ему досталось! Смотрю на мост, вроде цел. А где посыльный? Серый бугорок хорошо виден на белом снегу, испещренном черными комьями земли. Убит? Ранен?

– За мной!

Мы бежим к лежащему на снегу.

– Жив?

– А?! Что? Не слышу.

Жив, но оглушен. Возможно, контужен, кровь из ушей не идет, это хорошо. Мы берем его под руки и ведем к мосту. Посыльный не единственная потеря, оба находившихся на мосту часовых погибли. Опоры моста и пролетные строения повреждены осколками, но на прочность всего сооружения это вроде бы не повлияло. На меня с пистолетом в руке налетает «заградотрядовский» старлей. Думал, убьет. Оказалось, что он не только послал своего красноармейца предупредить нас, но и организовал зенитный огонь из стрелкового оружия. И сам стрелял по пикировщикам из пистолета. Он сильно возбужден, говорить может только междометиями. Первый раз, что ли, под бомбежку попал. Когда он успокаивается, то начинает, наконец, отдавать внятные приказы, эвакуировать раненого и убрать погибших. Однако пистолетом в кобуру попадает не с первого раза. Отдаем раненого своим и возвращаемся. Надо чистить ствол орудия и продолжить копать землянку.

Едва обустраиваемся на новом месте, как нас с него выгоняют. Для прикрытия моста с воздуха приходит целая батарея из отдельного зенитного артиллерийского дивизиона армейского подчинения. Посмотрев на две здоровенные воронки у моста, комбат выбирает позицию там же, где и мы. Я надеялся, что нас отзовут обратно. После землянки казарма запасного полка кажется пятизвездочным отелем. Однако получил из полка приказ оставаться на месте, и мы перебираемся на сотню метров дальше от моста. Опять копаем начинающую промерзать землю. На глубине метр восемьдесят под ногами начинает хлюпать вода, дальше копать нельзя. В одной из стен делаем подобие камина, трубу прорубаем в земле. Тяга, конечно, никудышная и коптит это сооружение будь здоров, но хоть немного греет. Сейчас все мы похожи на негров, на дрова пускаем пустые ящики из-под снарядов. На мост было еще два налета, оба безрезультатные – мост стоит на прежнем месте. С соседями мы договорились, что они ставят завесу на пути пикирующих самолетов, а мы следим за тылом батареи и стреляем по выходящим из пикирования. Еще один «юнкерс» ушел от нас не совсем целым, но ушел, гад.

В ночь на первое декабря началась метель, а ночью температура опустилась ниже тридцати градусов. Днем мороз был около двадцати. Но это были еще цветочки. Утром третьего мы оказываемся на позициях стрелкового полка. Ночью полк отошел и занял оборону на окраинах пригородных поселков. Разбудила нас немецкая артподготовка. Артиллерия и минометы бьют по Лавам, там гремят взрывы и горят дома. Соседняя батарея открывает огонь на минимальном прицеле, трассеры летят над самыми крышами. Видимо, немцы подошли к самому поселку, и батарея получила целеуказание от пехоты. А нам стрелять пока некуда. К полудню бой начинает приближаться. Видимо, предшествующая контратака двух батальонов успеха не имела, и удержаться на окраине нашим не удалось.

От крайних домов поселка на белом заснеженном поле появляется редкая цепь серых фигурок. Наши не выдержали обстрела немецкой артиллерии и атаки пехоты. Минуты через три между домами замелькали другие серые фигурки. Гах, гах, гах, гах, бьют пушки соседей и между домами появляются яркие вспышки, окутанные черным дымом.

– Осколочным!

Лязгает затвор.

– Готово!

– Прицел шесть! Взрыватель десять!

Подвожу стрелку под промежуток между двумя домами, в котором пульсирует дульное пламя немецкого пулемета.

– Огонь!

Г-гах! Недолет. Пулемет продолжает вести огонь. Поднимаю прицел чуть выше.

– Осколочным!

Кланц.

– Готово!

– Огонь!

Г-гах! Блям-с. Пулемет затыкается. То ли ему конец, то ли фриц штаны меняет. Отрываюсь от окуляра и начинаю искать новую цель.

– Танки! Танки слева!

Из-за крайних домов поселка показывается ползущая по дороге немецкая колонна. Впереди несколько танков, за ними грузовики с пехотой и артиллерийские тягачи. Совсем охренели фрицы! Сейчас не лето, чтобы наши позиции в походной колонне атаковать.

– Бронебойным!

Правая лихорадочно крутит маховик горизонтальной наводки. В поле зрения появляется угловатый силуэт с коротким, словно обрубленным стволом орудия. Кланц.

– Готово!

– Прицел десять!

Останавливаю стрелку прицела перед передним танком, и как только он доходит до нее передней частью корпуса, командую:

– Огонь!

Г-гах! Блям-с.

На таком расстоянии снаряд до цели летит около секунды. Словно в замедленной съемке вижу, как трассер втыкается в башню немецкого батальоненпанцера, и в следующее мгновение между угловатым корпусом и рубленой башней вспухает желто-оранжевая щель, подбрасывающая башню вверх и превращающаяся в яркодымный взрыв. Эффектно получилось.

– Бронебойным!

Ловлю в прицел следующий силуэт. Кланц.

– Готово!

– Огонь!

Г-гах! Блям-с. Мимо! Механик-водитель второго танка резко затормозил и даже успел дернуть свою машину назад. Трассер прошел в считаных сантиметрах от его корпуса. Не уйдешь, гад!

– Бронебойным!

– Готово!

В этот момент немецкий танк, мне показалось, даже подпрыгнул. В него одна за другой попадают сразу три бронебойные гранаты. Проснулись соседи, а цели толком не распределили. На моторном отсеке танка медленно, словно нехотя, разгорается пламя. Поворачиваю ствол вправо, ищу другую цель. В поле зрения попадает грузовик.

– Огонь!

Г-гах! Блям-с. Попадание без видимого эффекта, бронебойная граната не взрывается. Тонкого автомобильного железа не хватает для взведения взрывателя.

– Осколочным!

Лязгает затвор.

– Готово!

– Огонь!

Г-гах! Блям-с, кланц. Пошла потеха. Г-гах! Блям-с, кланц. Г-гах! Блям-с, кланц. Голову вражеской колонны мы выносим в пять длинных зенитных стволов буквально за несколько минут. Вижу, как мечутся между горящей техникой крохотные черные человечки. И с чувством какого-то остервенелого злорадства ловлю этих человечков на острие стрелки прицела и командую:

– Огонь!

– Огонь!

– Огонь!

Вот вам, суки, за брестский поезд! За Серегу Костромитина! За Сему Лившица! Я радуюсь, когда взрывы моих снарядов бросают человечков на черно-белую землю, и они больше не поднимаются. Внезапно цели заканчиваются, и я отрываюсь от прицела, чтобы увидеть общую картину боя. А-а-а-а-а! Поле перед Лавами покрыто сотнями маленьких фигурок, бегущих по тонкому еще снегу к крайним домам поселка. Батальон, не меньше. Гах, гах, гах, гах, соседи уже перенесли огонь на поселок. Надо поддержать их контратаку, и я опять навожу прицел на крайние дома. Мы успеваем выпустить несколько осколочных гранат до того, как наши врываются в поселок.

Все, цели кончились. В нос бьет запах сгоревшего пороха, а мороз, на который в запале боя не обращали внимания, опять начинает вползать под шинель.

– Убрать гильзы, – командую я, чтобы занять расчет делом.