Мечи Дня и Ночи Геммел Дэвид
— Ты намекаешь на то, что и я Возрожденная, не имеющая души?
— Про душу я ничего не сказал. И это не намек. Я знаю, что ты Возрожденная. Вот почему они охотились за тобой. Вот почему Декадо назвал тебя Джианой.
— Я не верю тебе! Я знаю, что я Аскари!
— Да, ты Аскари. — И он, как мог, пересказал ей то, что узнал от Ландиса Кана — о том, как кусочки кости пропускаются через магическую машину, а затем помещаются в чрево согласной на это женщины. — Ты родилась точно так же, как всякий другой ребенок. Тебя вскормили грудью и вырастили. Но основа твоего телесного существа взята от Джианы Вечной. Вы с ней одинаковы во всем. Потому-то она и Вечная. Для того и выращивают молодых женщин, чтобы обеспечить ее сменными телами. По прошествии пары десятилетий она бросает очередное стареющее тело и берет... занимает... новое.
— Выбросив из него душу?
— Да.
— Куда же эти души деваются?
— Уходят в Пустоту, а потом, может быть, и дальше. Не знаю.
— Мне предназначалась такая же участь?
— Вряд ли. Полагаю, что тебя Ландис Кан создал для своих нужд. Мне кажется, он любил Вечную, а она его бросила. Он видел в тебе свое будущее, потому и хотел увезти тебя в дальние страны.
Аскари смотрела на него, не сводя глаз. Гнев еще не утих в ней, но она больше не могла отрицать очевидного. Скилганнон назвал ее Джианой при первой встрече. Декадо тоже без колебаний признал в ней Джиану. Внутренне смятение рождало в ней желание ударить, причинить боль.
— Тебя Ландис Кан сотворил тем же способом? — спросила она.
— Думаю, да.
— Мальчик родился, вырос, возмужал, а потом у него отняли душу, и его тело, по твоим же словам, занял ты?
Удар попал в цель. Сапфировые глаза затуманились, на лице отразилось страдание.
— До чего же я глуп! Мне это и в голову не приходило. Я был чересчур занят собой. Ну конечно. Юношу вырастили, а потом убили, чтобы я мог вернуться.
Аскари почувствовала себя виноватой в том, что заставила его так страдать, и ее гнев прошел.
— Для чего же он тебя воскресил?
— Он думал, что я могу положить конец правлению Вечной. Меня он уверял, что хочет защитить свой народ, но это не так. Все, чего он хотел, — это жить с тобой, не боясь, что Джиана отыщет вас.
— Он надеялся, что ты убьешь ее, верно?
— Не знаю, на что он надеялся. Он опирался на древнее пророчество, где говорится о моих мечах и неком серебряном орле. Это и побуждало его искать так упорно мою могилу.
— Серебряный Орел? Он летает среди звезд и исполняет желания добрых волшебников. Старый охотник рассказал мне эту сказку в ту ночь, когда сделал мой первый лук. Боги выковали его из серебра, вдохнули в него жизнь и пустили в небо. С тех пор он летает вокруг земли, гоняется за луной и кормится солнцем.
— Может, и моя судьба такова, — улыбнулся Скилганнон. — Быть выпущенным в небо, чтобы найти там его гнездо. — Его улыбка померкла. — По правде сказать, я до сих пор не знаю, в чем она, моя судьба. Знаю только, что должен сразиться с Вечной и сделать все от меня зависящее, чтобы ее царство кончилось.
— А ты сможешь?
— В свое время я верил, что нет на свете ничего такого, что мне бы оказалось не по зубам. Но тогда я был молод. Теперь я — муж пятидесяти четырех лет в молодом теле, заброшенный в чуждый мне мир. Я не могу исправить зла, которое сотворила Джиана. Но я знал женщину, изрекшую это пророчество, и доверял ей. Значит, каким-то образом я все же могу победить.
— И ты веришь, что ответ можно найти в этом пропавшем храме?
— Да. Вся магия на свете, мне думается, проистекает оттуда. Я был там когда-то и видел машины древних, видел светильники, горящие без огня. Я прожил там месяц. Мне сдается, все тамошние монахи были волшебниками того или иного рода.
— Но ты говоришь, что его больше нет?
— Гамаль сказал мне, что гора, в которой помещался тот храм, исчезла бесследно. Вместо нее осталась пустыня, где металлы меняют форму, а законы природы не имеют силы.
— Горы не исчезают.
— Вот и я про то же. — Скилганнон расхохотался, громко и весело. — Послушайте, что говорит мертвец, пролежавший в земле тысячу лет и живущий в мире, населенном чудовищами. Мне ли отрицать силу магии?
В это время с деревьев ниже пещеры взлетели птицы и черной тучей поднялись в небо. Ветер улегся, на землю опустилась мертвая тишина.
— Так не бывает! — воскликнула, поднявшись, Аскари. Под землей прокатился глухой рокот.
— Землетрясение! — закричал Скилганнон. — Все вон из пещеры! Слышишь, Харад? — Он схватил Аскари за руку, и они побежали. Земля колебалась под ними. Скилганнон пошатнулся, Аскари бросило на него. С утеса валились камни, потом отломился и рухнул огромный кусок скалы. Из пещеры выбежали Харад и Чарис. Гигантский валун прокатился по тому месту, где они только что были. Чарис упала, и Харад, подхватив ее, помчался на открытое место. Теперь вниз катилась целая каменная лавина. На склоне, по которому они все бежали, негде было укрыться. Внезапно Скилганнон повернул назад.
— Что ты делаешь? — крикнула Аскари.
— Нельзя убежать, не видя, что у нас позади.
На них несся валун высотой в два человеческих роста. Скилганнон отскочил влево. Валун врезался в дерево и переломил ствол. Под ногами у Аскари разверзлась земля. Скилганнон успел поймать ее за руку. Какой-то миг казалось, что она увлечет его за собой в трещину, но он удержался. С его помощью Аскари, упираясь ногами, вылезла из провала. Земля с гулом и скрежетом сомкнулась за ней. Вокруг клубилась пыль, валились деревья, вздымалась земля, и бежать было некуда. Скилганнон крепко прижал Аскари к себе, и она, бессильная против неистовства природы, вдруг успокоилась и приникла к нему щекой. Так они и стояли, ожидая конца.
Потом тишина вернулась в обезумевший мир, и пыль стала медленно оседать.
— Подумать только, мы живы, — с искренним удивлением сказала Аскари. Кругом лежали громадные валуны и поваленные деревья. Одно рухнуло в каких-нибудь десяти футах от них.
— Похоже на то. — Скилганнон разжал объятия, и Аскари сразу сделалось одиноко. — А где же Харад? — Они снова побежали по искореженной земле, пробираясь среди бурелома. Харада пригвоздило к земле стволом вяза, но пульс у него на шее, как убедился Скилганнон, бился ровно и сильно. Он не мог судить, целы ли у Харада кости и нет ли внутренних повреждений. Вместе с Аскари они попытались поднять дерево, но оно уступило только на несколько дюймов.
— Ты держи ствол, — сказала Аскари, — а я попробую вытащить Харада.
Оба заняли места и приготовились.
— Давай! — крикнула Аскари, и Скилганнон, напрягшись, приподнял ствол. Она ухватила Харада за кафтан и дюйм за дюймом потащила прочь. — Есть! — сказала она наконец, и Скилганнон с облегчением отпустил дерево.
С дрожащими руками и окровавленными ладонями он поспешил к Хараду.
— Крови на губах нет — это добрый знак. Пульс тоже хороший. Если посчастливится, он отделается ушибами. — Скилганнон посмотрел вокруг. — Теперь надо Чарис найти.
— Я уже нашла ее, — тихо сказала Аскари. — Давай займемся Харадом.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Харад открыл глаза и удивился, не почувствовав боли. Он помнил, как вытолкнул Чарис из-под падающего дерева, как оно сбило с ног его самого. Он ударился головой о камень и впервые в жизни лишился сознания.
Теперь он чувствовал себя превосходно, хотя землетрясение изменило все вокруг до неузнаваемости. Небо сделалось серым, деревья словно скосило. Он сел и огляделся. Ни одного дерева — ни целого, ни поваленного. Что за притча? С Чарис и Скилганно-ном был еще один мужчина, чем-то знакомый Хараду. Мощного сложения, в черном кожаном колете с блестящими наплечниками, в круглом шлеме, с топором Харада в руках. Ничего не понимая, Харад спросил Скилганнона:
— Что тут такое творится?
Скилганнон, не отвечая, посмотрел на седобородого человека с топором. Тот подошел и опустился на колени рядом с Харадом.
— Ты как, паренек?
— Хорошо. — Харад, посмотрев в его льдисто-голубые глаза, перевел взгляд на шлем с эмблемой серебряного черепа в обрамлении двух топориков. — Вы Друсс.
— Он самый.
Чарис тоже подошла и приложила ладонь к его щеке.
— Тебе не следует быть здесь, любовь моя, — сказала она.
— Где ты, там и я. Так всегда будет.
Скилганнон почему-то был одет по-другому, его мечи подевались куда-то, и он больше походил на батрака, чем на воина.
— Я что-то не пойму ничего, — сказал ему Харад. — А где Аскари?
— Не знаю, кто такая Аскари.
— Ты что, спятил? Девушка, которая путешествует вместе с нами.
— Я и тебя не знаю, дружище. Меня зовут Геоваль, и я живу... то есть жил... у моря. Теперь я перебрался сюда, в этот страшный серый край.
— Выходит, это я спятил. А может, просто сон вижу?
— Да, паренек, что-то вроде сна. Нелегко говорить такое, поэтому скажу напрямик. Чарис погибла на том горном склоне. Поэтому она здесь, в Пустоте. Как ты здесь оказался, это статья особая.
С неба внезапно раздался клекот, и Харад вскочил. Крылатое чудище неслось прямо на Друсса, распустив когти. Старый воин рубанул его С нагой по ребрам, и демон исчез бесследно.
— О чем это я? А, да. Тебе здесь не место, Харад. Жизнь еще слишком сильна в тебе. Поверь, тебе нельзя оставаться.
Харад, попятившись от Друсса, взял руку Чарис и припал к ней губами.
— Это неправильно. Так не должно быть. Мы вернемся обратно вместе. Покончим с этим дурным сном и заживем, как мечтали.
Чарис обняла его и поцеловала в заросшую щеку.
— Ах, как бы мне хотелось вернуться! Но я не могу. — На глазах у нее выступили слезы. — Ты ничего не помнишь, да? Поверь, Харад, милый, я никак не могу вернуться. Ты все поймешь, когда сам возвратишься туда.
— Я без тебя не пойду.
— Нет, Харад. Пожалуйста, не говори так. Ты ведь жив. Ты должен прожить свою жизнь до конца.
— Без тебя мне не будет жизни. И как я очутился здесь, раз я живой?
— Тебя сюда привела любовь, — сказал Друсс. — Я это хорошо понимаю. Нелегко мужчине перенести смерть любимой. Но Чарис права. Ты не должен здесь находиться. Чарис уже чувствует зов Золотой Долины. Я ее провожу туда. А тебя зовет жизнь. Я знаю, ты противишься ей, Харад, но она сильнее.
Харад, понурившись, поцеловал Чарис.
— В тебе вся моя жизнь. Я не хочу существовать без тебя. Не хочу!
— Любовь не умирает, Харад, — прошептала она. — Я буду ждать тебя в той долине.
Он хотел ответить, но голова у него сделалась легкой и все тело словно утратило вес.
— Нет! — закричал он. — Не теперь еще!
Вес вернулся к нему. Он почувствовал, что лежит на твердой земле, и горный воздух наполнил его легкие.
Харад открыл глаза. Справа от него сидел Скилганнон — настоящий, с рукоятью меча за плечом, — слева Аскари.
— Мы уж думали, что потеряли тебя, — сказал воин. — Твой пульс на время стал совсем слабым.
— Где Чарис?
— Она умерла, Харад. Мне очень жаль. Мы с Аскари похоронили ее.
Харад хотел сесть, но боль прошила его правый бок, и он с ругательством повалился назад.
— Тебя сильно помяло, дружище, — сказал Скилганнон, — и пара ребер может быть сломана. Ты нуждаешься в отдыхе.
— Как она умерла? Я ведь оттолкнул ее. Дерево ее не задело.
— Ее убил камень. Мгновенная смерть.
— Я видел в Пустоте твоего двойника. Вместе с Друссом. Его зовут Геоваль, он жил у моря.
— Друсс говорил мне, что кого-то оберегает там. — Скилганнон вздохнул. — Этого человека убил Ландис Кан, чтобы отдать мне его тело. Он занял в Пустоте мое место. — Он положил руку на плечо Харада. — Поспи немного. Скоро наступит ночь.
— Для меня теперь всегда будет ночь.
Скилганнон и Аскари отошли, оставив Харада одного.
— Мы солгали ему, но это спасительная ложь, — сказала она.
— Бархатная ложь, как говорил когда-то один мой друг. Правды он не выдержал бы.
У свежей могилы Скилганнон подобрал с земли Снагу. Одно из лезвий покрывала засохшая кровь. Скилганнон воткнул топор в землю, а затем дочиста вытер пучком травы.
— Нам кажется, что жизнь — это нечто постоянное, а она может оборваться в мгновение ока.
— Я знаю, но это жестокая смерть.
— Смерть всегда жестока, каждая на свой лад. И солгал я только наполовину. Топор, вылетев из руки Харада, скорее всего потом отскочил от камня. Чарис даже не поняла ничего. Она умерла мгновенно и без мучений.
— Но бессмысленно.
— Почти все умирают бессмысленно. Даже те, кто, казалось бы, делает это с целью. Сам я погиб, спасая народ, который стал для меня родным. Теперь его больше не существует. Ангостинцы, как и множество других, стали прахом истории. Моя жертва в конечном счете оказалась бессмысленной. Все человеческие деяния в конечном счете ни к чему не приводят.
— Не согласна. Мне с детства запомнилось, как Киньон спас одного мальчика. Тот взобрался на скалу, очень высоко, а слезть обратно не мог. Киньон полез за ним. Шел дождь, он скользил и пару раз чуть не сорвался, но все-таки добрался до мальчика, посадил его себе на спину и спустился с ним вниз. Следующей весной мальчик умер от лихорадки. Выходит, Киньон рисковал собой понапрасну?
— Нет, конечно же, нет. Мой учитель фехтования говорил, что существует только Сейчас. Прошлое — память, будущее — мечта, только настоящее можно потрогать руками. Нам доступно одно — жить Сейчас, миг за мигом, и стараться делать это достойно. Киньон совершил достойный поступок. Твой упрек справедлив. Мы должны жить сейчас, не задумываясь о том, что через тысячу лет этой цивилизации уже не будет.
— И что же мы сейчас будем делать?
— Мы?
— Ты не хочешь, чтобы я оставалась с тобой?
— Я не хочу, чтобы тебя убили.
— Если мы покончим с Вечной, этого не случится. Я не очень хорошо понимаю, что такое судьба, и мне нет дела до Вечной и ее волшебства. Нет и не было никогда. Я хотела одного: жить в горах, охотиться, плавать, есть досыта, смеяться от всей души. Но мне кажется, мы сошлись вместе не без причины — ты, я и Харад. Трое Возрожденных, все из одного времени. Расскажи-ка мне снова про то пророчество, и мы попытаемся разобраться в нем.
— Не в чем там разбираться. Из того, что когда-то напророчила Устарте, сделали глупые стишки. «Герой, возрожденный из серых пустот, Мечи Дня и Ночи с собой принесет». Остального Ландис мне не сказал — упомянул только, что герой должен убить горного великана с золотым щитом и похитить яйцо серебряного орла.
— Может быть, разгадку надо искать в моей сказке про орла.
— Про птицу, которая летает вокруг солнца?
— Нет. Солнцем он кормится, а летает вокруг земли.
— И исполняет желания волшебников. Ну да, я помню.
— Ты слушал меня только краем уха, а ведь в каждой сказке есть доля правды. Киньон так говорил. Просто эта правда со временем приукрашивается.
— Верно, — засмеялся Скилганнон. — В библиотеке Лан-диса я прочел то, что понаписали про меня самого. Память ко мне тогда еще не вернулась, и я хотел знать, кто я такой. Рассказы о моей жизни, достоверные в целом, скрывались под грудой небылиц о летучих конях и огнедышащих драконах. Ты права, сказки заслуживают пристального рассмотрения. Расскажи мне еще раз все, что помнишь об этом орле.
Аскари начала рассказывать, но он внезапно прервал ее.
— Почему волшебники?
— Что?
— Почему орел исполняет желания одних только волшебников? Почему не героев, скажем? Почему не крестьян?
— Не знаю. «Добрых волшебников», говорится в сказке. А ты как думаешь?
— Волшебники сведущи в магии. Они творят заклинания. Птица не по своему выбору исполняет их желания — это они ее заставляют. — Скилганнон задумался. — Этот орел не живой. Он просто источник силы, к которому прибегают волшебники. Он серебряный — стало быть, рукотворный, как те машины в храме и во дворце Ландиса Кана. Да, навыдумывал я, — потряс головой Скилганнон. — Машина, летающая в небесах и каким-то образом посылающая волшебную силу на землю? Чепуха. Как ее могли запустить в небо? И почему она обратно не падает?
— Об этом нам сейчас не стоит задумываться. Все равно что о твоем крылатом коне. Главное — это орел и яйцо, которое тебе надо похитить.
— Или разбить. — Скилганнон выбранился вполголоса. — Нет, самого главного нам все еще не хватает. Орла запустили в небо в глубокой древности, а машины древних ожили не так уж давно. В мое время немногочисленных Смешанных создавали надирские шаманы — те орды, которые мы видим теперь, никому и не снились. — Он в раздумьях сел на поваленное дерево. — Просто голова кругом идет. Мы строим догадки на основе чего-то совершенно неправдоподобного. Серебряный орел почему-то утратил свою великую силу, а потом обрел ее вновь. А тут еще великаны с золотыми щитами... — Сказав это, Скилганнон вдруг замер.
— В чем дело? — спросила его Аскари.
— Золотой щит. Я его видел. Не в руках у великана, а на вершине горы, над Храмом Воскресителей. Он огромен. Небесное Зеркало, так называли его монахи. Да, теперь я вспомнил. В храм меня привел один молодой послушник. По дороге он рассказывал мне про настоятелей былых времен и про Зеркало. Когда оно появилось впервые, в темных чертогах зажегся свет. Без огня, будто солнце послало туда частицу своих лучей. Монахи верили, что солнечный свет идет в недра горы через Зеркало. Именно тогда магия древних ожила вновь. Теперь я, кажется, понял. Орел никогда не терял своей силы, но лишь через Зеркало эта сила может струиться с небес. Этим же объясняется и тщеславие.
— Тщеславие? О чем это ты?
— Ландис Кан сказал, что орел тщеславен, ибо влюблен в свое отражение. Орел смотрится в Небесное Зеркало, и благодаря этому магия поступает в наш мир.
— Она идет в яйцо, — подсказала Аскари.
— Вот-вот, а уже из него машины как-то черпают силу, чтобы работать. Если уничтожить яйцо, они опять остановятся. Возрожденных больше не будет, а Вечная станет смертной, как и все мы. — Скилганнон перевел дыхание. — Я должен найти этот храм.
— Не ты, а мы, — сказала Аскари. — Далеко ли до того места?
— Трудно сказать. Я ни разу не ездил туда из этих краев. Я садился на корабль в Мелликане, на восточном берегу, и плыл на эту сторону моря, к устью реки Ростриас.
— Киньон должен знать, где это. Он родом с севера.
Охота снова прошла удачно. Ставут, довольный, сидел у костра и резал поджаренную оленину. Рядом спали Шакул и еще девять джиамадов с туго набитыми животами. Восемнадцать других под началом маленького серо-пегого Гравы вернулись еще раньше. Им тоже сопутствовала удача, хотя понять это Ставуту удалось не сразу, уж очень невнятно говорил Грава. Однако то, что Грава привел с собой еще двоих джиамадов, Ставута не удивило. Скоро все беглые джики, бродящие в этих горах, как пить дать, войдут в стаю Красношкурого.
Он ухмылялся. Страх перед джиамадами остался в прошлом. Ему нравилось уходить с ними на долгие вылазки — там ему было даже спокойнее. Киньон и другие крестьяне, несмотря на все старания Ставута, по-прежнему боялись зверей и даже поговаривали о возвращении в деревню: авось враги больше не станут туда наведываться. Эти разговоры Ставут решительно пресекал. «Скилган-нон сказал, что враг непременно вернется, а он не их тех, кто склонен преувеличивать. Вперед, и только вперед. Я уверен, что Алагир нам поможет».
С ним, как ни странно, почти не спорили — просто кивали и отходили прочь. Мало кто отваживался теперь спорить со Ставутом. «Это, наверно, потому, что я показал себя таким хорошим вожаком», — думал он.
Грава, вернувшись с двумя новичками, поставил их перед Красношкурым. Ставут, поднявшись на ноги, холодно оглядел их. Это вошло у них в ритуал, которым он от души наслаждался.
Парочка была тощая, один сутулый, почти горбатый, другой длинный, очень темной масти. Оба посмотрели на Граву, и тот прорычал им нечто малопонятное.
— Служить Красношкурый, — сказал горбун.
— Как звать? — спросил Ставут.
— Железный, — показал на себя горбун. — Уголь, — показал он на черного.
— Вы будете охотиться с нами. Убивать голокожих нельзя. Оба кивнули.
— Помните об этом. Теперь ступайте.
Новое высказывание Гравы все встретили клокочущим звуком. Ставут, знавший теперь, что они так смеются, с улыбкой кивнул и снова сел у костра.
Шакул заворочался, потянулся и громко пукнул.
— Прелестно, — сказал Ставут.
— Хорошо спал. Сны не видел.
— Это самое лучшее. — Ставут поскреб темную щетину на подбородке. Обычно он брился каждый день, но теперь решил, что Красношкурому борода больше пристала. — Пора возвращаться к нашим селянам. Они, поди, изголодались по свежему мясу.
Шакул понюхал воздух и заявил:
— Они ушли.
— Как ушли? Куда?
— На юг.
— Быть того не может!
Шакул повел плечами, взял недоеденную оленью ногу и сказал:
— Горелое мясо.
— Давно ли они отправились?
— Мы ушли, и они ушли. Значит, вчера утром.
— Зачем они это сделали? — спросил Ставут.
— Боятся нас. Красношкурый боятся. — Ставут, посмотрев на янтарные глаза и огромные клыки Шакула, вдруг понял, почему крестьяне не вступали с ним в спор. Уважение тут ни при чем. Они просто испытывали ужас перед зверями и все сильнее боялись его самого.
— Я бы их пальцем не тронул, — сказал он.
Шакул снова задрал голову, вбирая ноздрями дующий с юга ветер.
— Много голокожих, — промолвил он. — Лошади. Джики.
— Солдаты? — спросил Ставут. У Шакула загорелись глаза.
— На нас охота?
— Не думаю. Где они?
— На юг. Твои голокожие скоро их видеть. Ставут выругался.
— Надо идти на выручку. Если это вражеский отряд, им грозит опасность.
— Голокожие нет пользы. Охота нет. Ничего не делать. Без них лучше.
— Да, верно — но ты сам сказал, что это мои голокожие. Им надо помочь.
Шакул завыл, и это мигом подняло на ноги остальных джиа-мадов.
— Надо быстро, — сказал он. — Красношкурый медленно. Шакул понесет Красношкурый.
Ставут оказался в затруднительном положении. Он понимал, что Шакул предлагает ему единственный разумный выход. На своих двоих он будет идти очень долго и придет слишком поздно. Пока он доберется до цели, крестьян уже перебьют. С другой стороны, как Шакул его понесет? Либо на руках, как младенца, либо на спине. Первое просто смешно, и звери могут потерять к нему уважение. Второе тоже не годится: руки у него не сильные, и он не сможет долго держаться за Шакулову шерсть. Начнет падать, и джиамаду волей-неволей придется взять его на руки.
— Хорошо, — сказал Ставут, чтобы выиграть время. — Повторим еще раз, что нам всем надо делать. Мы ищем моих друзей. Если они в опасности, мы их спасаем. Первым не нападает никто. Мы подойдем поближе, посмотрим, как там дела, потом я скажу, что делать. Понятно?
— Да, — сказал Шакул. — Теперь пошли?
Ставут окинул взглядом стаю. В нее входило теперь около сорока джиамадов. Некоторые из них сохранили дубины с гвоздями, тяжелые мечи или боевые шесты. Кое на ком еще болталась и портупея с пустыми ножнами. Ставут велел двум таким снять ремни, сцепил вместе медные пряжки и сказал Шакулу:
— Нагнись. — Тот повиновался, и Ставут через голову накинул на него шлею. Шакул был больше всех остальных, и петля доходила ему до бедер. — Стой смирно. — Ставут стал ногами в петлю, выпрямился и взялся за длинную шерсть на плечах Шакула. — Вот теперь пошли!
Шакул взял с места в карьер, и Ставута швырнуло назад. Он держался цепко, стараясь попасть в ритм. Очень скоро его затошнило — не меньше, чем при первом выходе в море. Он с железной решимостью приказал животу успокоиться, а голове — думать о чем-то другом, но подлое естество норовило взбунтоваться при каждом шаге бегущего Шакула.
Ставут чувствовал, что долго не выдержит, но тут он увидел такое, от чего тошноту как рукой сняло.
Стая вбежала на стоянку, покинутую ими вчера. Повозка Ставута стояла на том же месте, лошадей, Скорохода и Ясного — вернее, то, что от них осталось, — так никто и не отвязал.
— Стой! — заорал Ставут и спрыгнул. Ноги подкашивались под ним, земля шаталась. Двое серых волков выскочили из кустов и убежали в лес. Крестьяне оставили лошадей привязанными и запряженными, не подумав, что этим обрекают их на съедение.
— Я любил этих лошадей, — сказал Ставут Шакулу. Джиамад промолчал. Двое из стаи подались было к окровавленным останкам, но Шакул рявкнул на них и отогнал.
— Двинулись дальше, — распорядился Ставут. Больше его не тошнило. На сердце легла тяжесть, и он желал одного — найти крестьян в целости и сохранности. Тогда он передаст стаю Шакулу, добудет новых лошадей и поедет на север.
Он услышал, что Шакул говорит ему что-то, и напряг слух.
— Кровь пахнет, — сказал тот, нюхая воздух. — Кровь го-локожих.
Ночь прошла, и настал новый день, а двое путников оставались на том же месте. Харад сидел у могилы Чарис, глядя куда-то перед собой. Скилганнон не вторгался в его горе, Аскари пошла на охоту и вернулась уже в сумерках с тремя зайцами.
— Они вкуснее, когда повисят немного, — заметила она, готовя еду.
Скилганнон поблагодарил ее за ужин и вышел прогуляться. Светила луна. Мысли его постоянно возвращались к призрачной встрече с Мемноном. Опасный человек, очень опасный. Ни гнева, ни ненависти, холодный ум и глаза, видящие тебя насквозь. Вот кого следует опасаться.
Он рассмеялся вслух, подумав об этом. Мало ли кого следует опасаться в этом краю, где бушует война? Тут и армии Смешанных, и кавалерия, и пехота. Мемнон — просто еще одно имя в списке, и Джиана тоже, и Декадо, и неизвестно, кто еще.
Скилганнон вздохнул, оглянувшись на сидящего у костра Ха-рада. Это парень потерял любимую девушку, и его мир рухнул. Скилганнон хорошо понимал его чувства, вспоминая тот день, когда узнал о смерти Джианы. Станет ли Харад когда-нибудь таким, как прежде? К топору он не прикасался весь день. Снага лежал у скалы, забытый.
К Скилганнону подошла Аскари.
— Хочешь побыть один?
— Нет. Нам надо выйти завтра, чтобы перехватить Киньона. Или найти кого-то другого, знающего дорогу к Ростриасу. Я уверен, что как только увижу реку, то и храм смогу отыскать.
Во мраке заржала лошадь. Аскари сняла с плеча лук, наложила стрелу. Вскоре появился всадник — Декадо.
Его черный колет стал серым от пыли. Он явно удивился, увидев их, и остановил коня.
Аскари натянула тетиву, но Скилганнон ее удержал.
— Не спеши его убивать.
— Мило с твоей стороны. — Декадо легко соскочил с коня, вперив взгляд в Скилганнона. — Стало быть, ты мой пращур. Честно говоря, не нахожу между нами сходства.
— А вот мне оно видно. Тот же затравленный взгляд, тот же страх.
— Я ничего не боюсь. Ни тебя, ни этой красотки с луком, ни Теней. Ничего.
— Лжешь. Ты боишься лишиться своих мечей. Никогда их не упускаешь из виду. Даже вечером ты должен быть убежден, что они лежат рядом. Постоянно трогаешь их, а утром первым делом гладишь их рукоятки.
— Это правда, — с холодной улыбкой признал Декадо. Нажав на изумруд, вставленный в рукоять у себя за плечом, он извлек из ножен Меч Огня. Скилганнон, отступив на шаг, обнажил собственные клинки.
— Долго же ты ехал, чтобы найти свою смерть, мальчик. Декадо вынул второй клинок.
Читать бесплатно другие книги:
