Мечи Дня и Ночи Геммел Дэвид
— Нет, ничего.
На пятый день воскрешения Ландис Кан поднялся по винтовой лестнице на башню в восточном крыле дворца. Слепой старец Гамаль сидел на балконе, завернувшись в теплое одеяло. Ландис смотрел на него с содроганием. Старик стал очень хрупок, и его истончившаяся кожа казалась почти прозрачной.
— Ах, Ландис, дружище, — с мелодичным смехом сказал Гамаль, — твои мысли мечутся, как вспугнутые голуби.
— Когда-то ты был настолько вежлив, что не читал мысли своих друзей, — заметил Ландис, подходя и целуя старика в щеку.
— К сожалению, это не так. Просто тогда я еще умел делать вид, будто их не читаю.
— Значит, ты лгал нам все эти годы? — с притворным удивлением вскричал Ландис.
— Конечно, лгал. Разве ты захотел бы проводить время в обществе человека, которому якобы известны все твои мысли?
— Не захотел бы, да и сейчас не хочу.
— Ах, Ландис! — опять засмеялся Гамаль. — Ты прекрасно знаешь, что все мысли я прочесть не могу. И не мог никогда. Я чувствую, когда человек лжет, когда он пытается меня обмануть. Чувствую людские горести и радости. Когда ты вошел, голова твоя была занята Скилганноном, и перед тобой стояло его лицо. Потом ты увидел меня, и тебя одолели мысли о смерти и одиночестве. Так что успокойся и скажи мне, почему наш гость так беспокоит тебя.
— Он не такой, как я ожидал.
— Как же иначе? Ты воображал, что он равен богам и из глаз его бьет пламя.
— Ничего подобного. Я знал, что он человек.
— Человек, который летал на крылатом коне?
— Опять ты за свое! Не верю я, что он летал на крылатом коне. Просто это одна из первых историй, которые я запомнил о нем. Я был ребенком, милосердные боги! Вот откуда у меня в голове взялся этот крылатый конь.
— Ладно, друг мой, прости. Никаких больше крылатых коней. Продолжай.
— Прошло пять дней, а он почти все время сидит у себя, ничего не делая. Не задает мне вопросов. Он слушает мои рассказы, но я не знаю, что он при этом думает. Неужели в старых преданиях так мало правды? Он вообще не похож на воина. От него не стынет кровь, как от Теней, он не вызывает ужаса, как Декаде.
— Мне понятно твое беспокойство. Однако в твоих словах далеко не все верно. Ты сказал, что он сидит у себя, ничего не делая. Это неправда.
— Ну да, да. Я знаю, что он упражняется. Знаю, что все служанки без ума от него. Мне сдается, с одной из них он уже переспал.
— С двумя, — поправил Гамаль. — Третья милуется с ним в это самое время. Что до его упражнений, как ты их называешь, то это очень древняя гимнастика, требующая большой гибкости, силы и чувства равновесия. Когда-то его тело проделывало все это без труда, новое же, видимо, уступает в гибкости и силе тому, которое помнит он. Прежде чем стать прежним собой, он должен привести свое тело в гармонию с памятью. Ты сказал еще, что он не похож на воина... Что тебе на это сказать? — Старик развел руками. — От Теней стынет кровь, это верно — так они и задуманы. Их создают, чтобы убивать. То же самое, полагаю, относится и к Декадо, ведь он не совсем в здравом уме. Ясно, что Скилганнон не внушает тебе страха. Ты не сделал пока ничего, что позволило бы ему видеть в тебе врага. Будем надеяться, что и впредь не сделаешь. — Старик, помолчав, глубоко вздохнул. — Скилганнон был когда-то монахом.
— В его истории об этом ни слова нет, — изумился Ландис.
— Есть, только надо знать, где смотреть. Я нашел это в Кетелиновой «Книге сует». Очень занимательно.
— Я эту книгу перечитывал много раз. О Скилганноне там ничего не сказано.
— Зато много раз упоминается имя, которым он звался в монашестве — брат Лантерн. Кетелин называет его Проклятым.
Ландис раскрыл рот и покрылся гусиной кожей.
— О небо! Так Скилганнон — это Лантерн? Тот, кто поубивал столько народу у монастыря Кетелина?
— Для человека науки ты слишком спешишь с выводами, Ландис. Да, Кетелин отзывается о нем как о безумном убийце. Но так ли это? Ведь толпа шла в монастырь, чтобы перебить монахов, а Лантерн остановил ее.
— Путем убийства, — заметил Ландис.
— Он стал убивать лишь после того, как кто-то из них ударил ножом Кетелина. Ты коришь меня за упоминание о крылатом коне, — усмехнулся внезапно Гамаль, — а сам до сих пор находишься в плену своих детских представлений. Скилганнон был героем, это бесспорно. При этом он был убийцей. Всякий, кто выходил против него, умирал.
— Он был воином, этим все сказано, — отрезал Ландис.
— Больше чем воином. И погоди пока волноваться о том, что он не внушает тебе трепета. Дай ему время, Ландис. А там мы увидим, какой была Устарте — прозорливой или полоумной.
— Мы уже не раз говорили об этом, — с кривой улыбкой промолвил Ландис. — И каждый раз ты умудрялся бросить на ее пророчество тень сомнения.
— Благословенная, насколько я помню, оставила нам целую книгу пророчеств.
— Ну, Гамаль, это нечестно. Ты же знаешь, что их нельзя назвать пророчествами в полном смысле слова. Она говорила, что будущих много, и давала примеры осуществления этих будущих. Ее пророчество относительно Скилганнона — совершенно иное дело.
— Принцип тот же. Жрица видит много будущих и не в силах отличить то, что будет, от того, что может случиться. Не сомневаюсь, что ее видения показывали ей пришествие Вечной. Нет сомнения и в том, что она видела в возвращении Скилганнона средство одержать над Вечной победу. Но разве тебе не ясно, Ландис, что это будущее по-прежнему остается одним из многих? Жизнь не дает нам уверенности ни в чем.
— Мне необходимо верить в это пророчество, Гамаль, — вздохнул Ландис, — и ты знаешь почему. — Он встал и подошел к перилам балкона, глядя на горы. — Пока все это было мечтой, озарявшей мое сердце и ум, я ни секунды не сомневался. Теперь же, когда мечта стала действительностью, она кажется мне какой-то... мелкой. Я мечтал привести в мир могущественного героя, наделенного несгибаемой силой духа. Теперь я начинаю чувствовать себя дураком.
— И напрасно! Не спеши его судить, Ландис. Видя его в Пустоте, я чувствовал и силу, и тот несгибаемый дух, о котором ты говоришь. Там обитают чудовища много страшнее тех, что ходят по этой земле. Скилганнон встречал их отважно. Ты еще убедишься в том, что мифы не преувеличивали его мастерства. И не принимай мой цинизм близко к сердцу. Я, как многие циники, в душе романтик. Мне тоже хочется верить в Благословенную и в ее пророчество. Мне тоже хочется видеть, как Вечная будет посрамлена. Поэтому сосредоточимся на положительных сторонах. Скилганнон возродился — вот тебе первое чудо. Теперь мы должны помочь ему вновь обрести память. Именно память делает нас тем, что мы есть, Ландис. Воспоминания — те кирпичики, из которых складываются наши души.
— От него зависит столь многое. Это пугает меня, — немного успокоившись, сказал Ландис.
— А вот меня больше нет. Возможно, это благо, посылаемое всем смертным.
— Почему ты не позволяешь мне тебя оживить? Я дал бы тебе еще тридцать лет полного здоровья, ты же знаешь. Не понимаю я этого стремления к смерти.
— Я всем доволен, Ландис, — усмехнулся старик. — Я прожил много полных жизней. Слишком много. Теперь я нахожу вкус в своей старческой слабости. Даже моя слепота в некотором смысле благо. Думаю, и смерть будет им.
— Но ты нужен нам, Гамаль. Нужен всему человечеству.
— Ты слишком превозносишь мои таланты. Расскажи лучше, как поживает Харад.
Ландис снова сел на свой стул.
— Он силен — я не знаю никого, кто был бы сильнее. Работа ему как будто по вкусу. Но он вспыльчив и подвержен припадкам насилия. Люди избегают его, и друзей у него нет. Ты думаешь, Скилганнону пора встретиться с ним?
— Пока еще нет, но скоро будет пора. — Гамаль умолк, и Ландис, думая, что старик уснул, тихонько поднялся с места. — Еще не поздно, Ландис, — со вздохом промолвил Гамаль. — Ты можешь еще передумать.
— Скилганнон уже здесь. Я не могу сложить его кости обратно в гроб.
— Я говорю не о нем. О других Возрожденных. То, что ты делаешь, больше чем глупость, Ландис. Это погубит все, чего ты достиг здесь.
Ландис тяжело опустился на стул.
— Давно ли ты знаешь?
— Почти с той минуты, как летом приехал сюда. Я увидел ее лицо в твоих мыслях. Не могу поверить, что кто-то из людей, знающих Вечную, способен быть столь бесшабашным. У нее есть Мемнон, а он гораздо искуснее меня. Если уж я проник в твою тайну, то неминуемо проникнет и он.
— Возможно, да, а возможно, и нет. — Ландис, склонившись над стариком, погладил его руку. — Ты знаешь, в чем моя слабость, а Мемнон не знает. И я тоже умею ставить защитные чары.
— Защитные чары не отведут теневой клинок, Ландис.
— Никто не знает об этом, кроме нас с тобой, — упорствовал Ландис.
— Пусть же это останется правдой как можно дольше, — с чувством ответил Гамаль.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Обнаженный Скилганнон стоял на своем широком балконе и, глубоко дыша, выполнял упражнения для растяжки мускулов. Он стал теперь гибче, молодые мышцы охотно повиновались ему. Стоя на согнутой в колене левой ноге, он вытянул правую назад, свел ладони поднятых рук и медленно, следя за тем, чтобы дыхание совпадало с движениями, прогнул спину так, что его тело образовало правильный полумесяц. Но тут мышцы правого бедра задрожали, и под левой лопаткой возникла легкая боль.
Когда-то эти упражнения давались ему легко, судя по пролетавшим в памяти клочьям воспоминаний. Он медленно выпрямился и оперся на перила, давая обрывкам улечься.
Мысленным взором он увидел высокое, освещенное луной здание. Где-то внизу виднелись острые скалы. Стоя на парапете кровли, он подпрыгнул, сделал в воздухе пируэт и легко стал ногами на то же место. Одно неловкое движение, неверный расчет, и он разбился бы насмерть.
Потом картина померкла, и Скилганнон стал продолжать, стараясь не слишком нагружать свое тело — главным сейчас была растяжка, а не полная отдача. Тем не менее, час спустя он устал и остановился.
Надев полотняную кремовую рубашку, кожаные штаны и короткие сапожки, он вышел и направился в библиотеку, которую в первый день показал ему Ландис Кан. Слуги в голубых ливреях шмыгали мимо него, опустив глаза. Он не докучал им. Ему не хотелось ни с кем разговаривать.
В библиотеке он продолжил розыски, которые вел среди наиболее старых записей. Истории о его собственной жизни помогли ему меньше, чем он надеялся. Там утверждалось, что он дрался с драконами и владел крылатым конем, который носил его над горами. У него был также плащ, делавший его невидимым для врагов. Кроме того, он родился в шести разных странах, от четырех разных отцов и трех матерей. Он был златокудрым, черноволосым, бородатым и безбородым. Был высоким, низеньким, неимоверно могучим и при этом стройным и быстрым.
Совпадений встречалось не так уж много. Все сходились на том, что он имел два меча и носил их в одних общих ножнах. Они назывались Мечами Дня и Ночи. Погиб он в сражении, спасая свою страну. Он был полководцем. Жена у него умерла. Кроме нее, он любил еще некую загадочную богиню. На этом тоже сходились все, хотя ее имя оставалось спорным. В одних легендах она была богиней смерти, в других — любви, мудрости и войны.
Сегодня он решил поискать рассказы не о себе, а о древних странах. Что-нибудь, что может связать его с прошлым, которого он не помнил. Он отнес охапку свитков на подоконник и стал просматривать их.
Первый, повествующий о войне между забытыми им народами, не принес никаких открытий, но во втором говорилось о людях, которые назывались дренаями. Сердце Скилганнона забилось чаще, и ему вспомнилось имя.
Друсс.
Он увидел перед собой мощную фигуру в черной с серебром одежде. Стараясь не упустить ее, он зажмурился, и картины полились плавно. Друсс Топор, штурмующий лестницу цитадели, где содержится... кто же? Девочка по имени Эланин. Появилось еще одно лицо, сильно обезображенное, и в памяти всплыло еще одно имя: Бораниус, Железная Маска. Теперь Скилганнон увидел себя — он бился с этим человеком под бешеный звон клинков. Потом картина заколебалась. Он попытался ее удержать, но она уплыла прочь, как сон после пробуждения.
Он вернулся к себе, накинул бурый шерстяной плащ, отороченный черной кожей, и вышел из дворца. Впервые после своего возвращения к жизни он чувствовал себя успокоенным и свободным. Он пересек городок Петар, обойдя шумную торговую площадь, и пришел к старому каменному мосту над быстрой рекой. Молодой парень сидел на перилах и удил рыбу. За мостом начиналась изгородь, преграждающая дорогу в горы. Это озадачило Скилганнона, поскольку он не видел здесь ни коров, ни овец.
Когда он направился к запертой калитке, парень отложил удочку и крикнул ему:
— Эй, чужеземец! В горы лучше не ходить. — Он перекинул ноги на мост, спрыгнул и подошел к Скилганнону. — Там опасно.
— Почему опасно?
— Там джиков обучают, а они не любят людей.
— Я их тоже не люблю. — Скилганнон улыбнулся, перескочил через калитку и пошел дальше. Вскоре он двинулся легкой трусцой, а там и бегом. Поднимаясь все выше, он наконец выдохся и остановился на берегу ручья. Там он напился. Холодная вода чудодейственно освежала. Сидя у воды, он видел на дне круглую гальку — камешки были в основном белые, но попадались и зеленые, и черные как смола. Опустив руку в воду, он зачерпнул камни в горсть. Когда-то его жизнь так же изобиловала воспоминаниями, как этот ручей галькой. Теперь от этого богатства остались только разрозненные обрывки. Он высыпал камешки обратно в воду и встал.
Небо было ясное, в горах дул свежий ветерок. Белый город остался далеко внизу. «Я здесь чужой», — думал Скилганнон, созерцая незнакомый вид.
Потом до его слуха донеслись какие-то сухие щелчки и удары. Заинтригованный, пошел на эти звуки, перевалил через холм и стал спускаться. На поляне внизу бились на шестах бородатые воины, как показалось ему с первого взгляда, в панцирях из черной кожи и в кожаных с мехом штанах. Скилганнон понаблюдал немного за ними. Потом глаза его сузились, и по телу прошел холодок.
Это были не люди. Он видел это по их уродливым лицам с удлиненными челюстями. Джики, так назвал их тот парень. Скилганнон в свое время знал их как Смешанных. В памяти вспыхнула картина: женщины и дети, сбившиеся в кружок, и сам он, отражающий вместе с другими бойцами атаку таких же полузверей. Те были громадные, ростом до восьми футов — намного крупнее, чем эти джиамады внизу. И зверообразнее. Эти, на взгляд Скилганнона, больше напоминали людей — может быть, из-за панцирей и коротких кожаных юбочек (за меховые штаны он принял их мохнатые ноги).
Ветер переменился и донес его запах до поляны. Джиамады почти тут же прервали учебный бой и уставились на то место, где в тени деревьев стоял Скилганнон. Ему захотелось уйти подобру-поздорову, но вместо этого он ступил на открытое место и зашагал вниз. Подойдя ближе, он увидел на виске каждого джиамада голубой драгоценный камень. Что за нелепость! Зачем этим страшилам нужны украшения?
Самый большой, угольно-черный, футов семи вышиной, вышел ему навстречу.
— Голокожим нельзя, — гортанно сказал он. Скилганнон, тоже немалого роста, смотрел снизу вверх в желтые глаза, горящие холодной злобой.
— Почему это?
Другие джиамады тоже подошли и окружили его.
— Наше место. Голокожим опасно. — Продолговатая морда ощерилась, показав острые клыки. Из пасти вырвались отрывистые рычащие звуки, тут же подхваченные другими — смех, решил Скилганнон.
— Я недавно в этих краях, — сказал он, — и не знаю ваших обычаев. Почему здесь опасно?
— Голокожие хлипкие. Легко сломать. — Джиамад смотрел тяжело, и Скилганнон чувствовал исходящую от него ненависть.
—Уходи.
Другие звери подступили еще ближе. Один, плоскомордый, скалился во всю пасть, по-кошачьи.
— Другие голокожие нет, — сказал он. — Этот один.
— Оставь его, — сказал первый.
— Убей его, — сказал кто-то еще. Первый зверь устрашающе рыкнул и заявил:
— Нет! — Золотистые глаза по-прежнему глядели на Скилганнона. — Уходи, голокожий.
Скилганнон повернулся, и тут похожий на кота джиамад двинул его шестом по ногам. Скилганнон, без единой сознательной мысли, взвился в воздух, ударил ногой по кошачьей морде и сбил зверя с ног. Легко опустившись на ноги, он подхватил упущенный зверем шест. Джиамад с рычанием вскочил и бросился на человека. Скилганнон треснул его шестом по виску, и тот, оглушенный, снова свалился. Скилганнон отступил, держа шест наготове на случай нового нападения. Никто не двинулся с места, а вожак сказал:
— Нехорошо! Уходи.
Скилганнон с холодной улыбкой швырнул шест на землю.
— Сожалею, что прервал ваши учения. Как тебя звать?
— Большой Медведь.
— Я запомню, — сказал Скилганнон и зашагал прочь. Поднимаясь в гору, он услышал позади жуткий вопль, полный боли и отчаяния. Предсмертный вопль. Он не стал оборачиваться.
Спускаясь обратно к городу, Скилганнон увидел направляющегося через мост всадника — Ландиса Кана. Наездник он был неважный и болтался в седле, не умея приспособиться к шагу своего крепкого гнедого конька. В памяти Скилганнона ожил толстый монашек с испуганным лицом. Как будто окно открылось в его душе, и он снова увидел свою жизнь в Кобальсинском монастыре, где он обрабатывал землю и занимался в библиотеке под благожелательным взором настоятеля Кетелина.
Скилганнон глубоко вздохнул. Воздух был свеж, и он вдруг ощутил покой. Всё новые воспоминания приходили к нему. Того толстячка звали Брейган. Скилганнон расстался с ним в разоренном войной городе Мелликане, а сам с Друссом-Легендой и еще несколькими людьми отправился спасать маленькую Эланин, увезенную в степную надирскую крепость.
Бурное ликование наполнило Скилганнона, смыв все уныние последних дней. Он пока помнил не все, но знал, что с драконами никогда не дрался. И крылатого коня у него не было. Девять десятых рассказов о нем были выдумкой, а оставшуюся долю исказили до неузнаваемости.
Ландис подъехал к нему и неуклюже слез с коня.
— Ты заставил нас поволноваться, — сказал он.
— Я повидал ваших Смешанных. Они не такие страшные, как те, что помнятся мне.
— Память возвращается? — пристально глядя на него, спросил Ландис.
— Не целиком. В ней еще много провалов. Но теперь я знаю гораздо больше, чем прежде.
— Это хорошо, друг мой. Пора тебе встретиться с Гамалем.
— Кто это?
— Старик, самый мудрый из нас. Я пригласил его пожить у меня прошлой весной, когда он ослеп окончательно. Это он нашел в Пустоте твою душу и вернул ее нам.
Скилганнон содрогнулся, внезапно увидев перед собой голую землю под серым небом. Потом это прошло.
Они пошли рядом — коня Ландис взял под уздцы. Стайка женщин поднималась им навстречу, в сторону леса. Поравнявшись с Ландисом и его «гостем», женщины разом умолкли и опустили глаза. Скилганнон заметил у них в руках корзинки с едой.
— Они несут обед лесорубам, работающим в горах, — проронил Ландис Кан.
— Не проще ли послать повозку с одним возницей? Или женщины доставляют туда не только еду?
— У некоторых там мужья, — улыбнулся Ландис, — возможно, эти пары и уединяются в кустах. Но основная их задача — принести поесть. Ты прав, в повозке поместилось бы больше, и ездит она быстрее. Но такой способ, пусть и более выгодный, не обеспечивает сплоченности, чувства взаимной выручки.
— Мудрый принцип, — сказал Скилганнон. — Отчего же тогда эти женщины прошли мимо нас молча и с потупленными глазами?
— Хороший вопрос — но мне кажется, ответ на него ты уже знаешь. Сплоченность необходимо поощрять. Людям нужно знать, что их ценят. Но вождь совершил бы непростительную глупость, поставив себя наравне с ними. Он должен держаться отдельно. Если он будет сидеть и точить лясы вместе со всеми, кто-нибудь непременно спросит, а почему он, собственно, вождь. Я подобен пастуху, Скилганнон. Он перегоняет овец на хорошие пастбища, но это не значит, что он должен опуститься на четвереньки и щипать с ними траву. Разве в ваше время было иначе?
— Я много лет служил королеве-воительнице, не терпевшей, чтобы ей кто-то перечил. Все, кто высказывался против нее — или хотя бы думал об этом, — умирали. Ее народ во многих отношениях жил припеваючи. У дренаев, с другой стороны, королей не было. Их вожди избирались посредством всенародного голосования. И их расцвет тоже длился много веков.
— Однако, в конце концов, оба государства пали, — заметил Ландис.
— Любой империи когда-нибудь приходит конец, будь она хорошей, дурной, жестокой или благостной. Каждому рассвету сопутствует свой закат, Ландис.
До самого дворца они больше не разговаривали. Конюх принял гнедого, а Ландис и Скилганнон поднялись на самый верх круглой башни.
— Гамаль очень стар, — предупредил Ландис. — Он ничего не видит и стал слаб здоровьем. Но он восприимчив к чувствам других людей и изучал практику древних шаманов.
Он открыл дверь, и оба вошли в круглую комнату, устланную коврами. Гамаль сидел в старом кожаном кресле, с одеялом на худых плечах. Он поднял голову, и Скилганнон увидел его глаза цвета бледных опалов.
— Добро пожаловать в новый мир, воин, — сказал старик. — Придвинь себе стул и посиди со мной.
Скилганнон занял другое кресло. Ландис тоже хотел сесть, но Гамаль сказал ему:
— Нет, дорогой мой, оставь меня на время со Скилганноном. Тот удивился и даже немного обеспокоился, однако выдавил улыбку.
— Да, разумеется.
Когда он вышел, старик, подавшись вперед, спросил:
— Ты уже знаешь, кто ты?
— Знаю.
— Я буду честен с тобой, Скилганнон. Я не из тех, кто склонен верить в пророчества. Ландис, хоть он мне и дорог, просто одержимый. Я привел твою душу назад по его просьбе. Но это, как столь многое в нашем нынешнем мире, деяние противоестественное. И противоречит моей морали. Я должен был воспротивиться.
— Отчего же не воспротивился?
— Этот вопрос заслуживает лучшего ответа, чем тот, который я могу тебе дать, — грустно улыбнулся старик. — Ландис просил меня, и я не мог отказать. — Гамаль вздохнул. — Пойми, Скилганнон: Ландис хочет защитить эту страну и живущих в ней людей. Будущее страшит его, и в этом он прав. Мятежные армии воюют между собой, но эта война близка к завершению. Когда она будет выиграна, Вечная, очень возможно, обратит свой взор к этим горам. Ландис пойдет на все, чтобы не дать поработить свой народ. Разве его можно винить за это?
— Нет. Бороться с захватчиками — удел всех сильных мужчин. Расскажи мне о Вечной.
— Если я расскажу тебе все, что знаю, — улыбнулся Гамаль, — это будет лишь ничтожной долей того, что следует знать. Достаточно сказать, что она правит всеми землями между этим краем, южными морями и далекими горами на западе. Ее армии ныне ведут сражения на двух континентах. Мы живем в мире, который уже пятьсот лет только и делает, что воюет. И почти все это время у власти стоит Вечная. Она, как и мы с тобой, Возрожденная. Думаю, она уже потеряла счет телам, которые износила.
Гамаль умолк и задумался. Скилганнон терпеливо ждал продолжения. Старик испустил глубокий вздох, и по его плечам пробежала дрожь.
— Я служил ей пять своих жизней и за эти триста тридцать лет почти перестал быть человеком. Как и она сама. Мы не созданы для бессмертия, Скилганнон. Я и теперь это не до конца понимаю, но знаю, что смерть для чего-то нужна. Может быть, только для того, чтобы мы видели разницу. Разве могли бы мы так радоваться восходу, не зная ночного мрака?
Скилганнон пропустил философский вопрос мимо ушей.
— Если она правила столько времени, почему Ландис Кан раньше не спохватился?
— Он тоже служил ей верой и правдой. Эти земли он получил в награду.
— Думаю, это не вся правда. Потому ты и не хотел, чтобы Ландис остался здесь.
— Да, — помедлив, сказал старик. — Ты очень проницателен. Мы с Ландисом научились использовать предметы, оставшиеся от древних — народа, существовавшего задолго до того, как ты сражался со своими врагами, Скилганнон. Их могущество превышало всякое воображение. Мы, несмотря на все наши открытия, узнали лишь малую часть. Это все равно, что держать в руках прелый листок и пытаться по нему угадать, каким было дерево.
Твердо мы знаем лишь то, что древние уничтожили сами себя, но, как и почему, остается тайной.
— Все это крайне интересно, но не лучше ли нам придерживаться собственной тропки?
— Да, конечно. Прости, мой мальчик. Я отвлекся. Ты хочешь знать, почему Ландис оказался в такой милости. — Старик помолчал, будто собираясь с мыслями. — Это он нашел ее кости и отвоевал для нее право на новую жизнь. Когда он добился успеха, мы с ним еще глубже проникли в науку древних, чтобы дать ей бессмертие. Так мы создали Вечную.
— Теперь понятно, за что она вас наградила. Но почему вы стали бояться ее?
— Один из ответов — это ты, мой мальчик. Благословенная и ее пророчество. Ты знаешь, о ком я говорю?
— Это Устарте. Она пришла ко мне перед последней битвой и попросила исполнить ее желание.
— Она хотела сама распорядиться твоими похоронами.
— Да.
— Она в самом деле была так мудра, как гласит предание?
— Я плохо знаю ваши легенды. Те, в которых говорится обо мне, просто смешны. Но Устарте была мудра, это так. Она сказала мне, что видела много будущих, и некоторые из них вселяют отчаяние.
— Не говорила ли она, зачем ей нужно твое мертвое тело?
— Нет. Да я и не спрашивал. Все мои мысли были отданы битве со згарнами. Устарте заверила меня, что я одержу в ней победу.
— Так и вышло.
— Да.
— Ты не трогал Мечи Дня и Ночи больше десяти лет. Что заставило тебя взяться за них снова?
— У меня не было выбора. Мне стукнуло пятьдесят четыре, и мой расцвет давно миновал. Мечи помогли мне.
— Они же стали твоим проклятием, Скилганнон.
— Я знаю.
— Из-за них ты и блуждал в Пустоте столько веков. И не мог пройти в зеленые кущи.
— Нет, не из-за них. Ни в одной из легенд не говорится обо всех злодеяниях, которые я совершил при жизни.
— Ты говоришь о резне в Пераполисе.
— Откуда ты знаешь о ней? — удивился Скилганнон.
— Я знаю много такого, чем пока не делился с Ландисом. Мы беседовали с тобой в Пустоте. Сначала ты не желал возвращаться. Твоя душа признавала, что заслужила эти скитания. Но когда демоны нападали, ты дрался с ними. Ты не хотел, чтобы твоя душа погибла навеки.
— Этого я не помню.
— Со временем вспомнишь. Ты теперь вновь стал существом из плоти и крови, а воспоминания плоти возвращаются гораздо быстрее, чем духовная память.
— Для чего я здесь, Гамаль? Что нужно от меня Ландису?
— Он сам толком не знает, — пожал плечами старик. — И я не знаю. Возможно, все это пустая затея. Мне сдается, что ты, даже с мечами в руках, не сможешь одолеть полчища джиамадов. Это тайна, Скилганнон. Жизнь полна тайн. — Гамаль, запахнувшись в одеяло, проковылял на балкон. Скилганнон вышел следом. Старик сел в плетеное кресло с мягкой подушкой для спины. — Красиво, правда? — сказал он, указав тонкой рукой на горы.
— Да, — согласился Скилганнон.
— Я до сих пор вижу их мысленным взором, а если понадобится, могу направить туда свой дух. Я уже делал это и наблюдал твою встречу с нашими джиамадами. Тебя нелегко напугать.
— Кого они там убили?
— Думаю, ты и сам знаешь. Большой Медведь убил джиамада, которого ты повалил. Перегрыз ему горло. Когда-то давно, — вздохнул Гамаль, — Медведь был хорошим человеком. Моим другом.
— А вы превратили его в зверя.
— Пришлось. Чего не сделаешь, когда волки сбиваются в стаи. — У Гамаля вырвался слабый смешок. — Это я дал ему такое имя. Будучи человеком, он очень любил медведей. Эта любовь и стоила ему жизни. Он постоянно ходил в горы, наблюдал за ними, изучал их поведение. У него осталось много записей о них. Однажды у горного водопада он встретил медведицу с медвежатами, и она вдруг накинулась на него. Видел ты когда-нибудь, как нападают медведи?
— Да. Быстрота у них устрашающая для таких крупных зверей.
— Он испытал это на себе. Охотники нашли его и принесли назад, но мы ничего не смогли поделать. Он был весь искалечен, к тому же раны воспалились. Умирая, он выразил желание стать джиамадом. Мы смешали его с молодым медведем.
— Он помнит, кем был раньше? Гамаль покачал головой.
— Кое-кто из джиамадов помнит, но такие недолго выдерживают. Сходят с ума. Обычно после смешения возникает новая личность. Человеческие свойства — дружба, преданность — чаще всего отмирают.
— Ваши джиамады все добровольцы?
— Нет. В основном это преступники — воры, разбойники, насильники и убийцы. Суд приговаривает их к смерти, а во время казни их смешивают.
— Неразумно, мне кажется, делать убийцу еще более сильным.
— Неразумно, да, но на это у нас есть средство. Ты заметил камни у них на висках?
— Да.
— Через эти камни мы управляем джиамадами. Мы можем вызывать у них удовольствие или боль, можем убить их или сохранить им жизнь. Они знают об этом и потому слушаются. У джиамадов Вечной таких камней нет. Но ее не заботит, что они могут взбеситься и перебить сколько-то там крестьян.
На балконе подул свежий ветерок. Гамаль поежился и вернулся в комнату, где горел огонь в очаге. Старик опустился на колени, протянул руку к пламени, нашел ощупью полено и добавил в очаг.
— Быть слепцом — такая докука.
— Мне думается, если ты способен смешивать человека со зверем, то и глаза свои можешь вылечить, — заметил Скилганнон.
— Могу — но больше не стану этого делать. — Старик снова уселся в свое кресло. — Я прожил много жизней и в самонадеянности своей думал, что служу высшей цели. Оказалось, это обман. Возрожденные часто себя обманывают. Раз мы бессмертны, то важней нас будто бы и на свете никого нет. Что за вздор! Однако поговорим о тебе. Чего бы тебе хотелось?
— Не знаю пока. Только не идти опять на войну — это уж точно.
— И вполне объяснимо. Ты провоевал в Пустоте тысячу лет. Кому угодно с лихвой бы хватило.
— С кем я там дрался?
— С демонами и душами проклятых. Пустота — страшное место для тех, кто осужден там скитаться. Почти все души быстро минуют ее, некоторые задерживаются на время. Такой долгий срок, как у тебя — редкость. Впрочем, там тебе помогали. Помнишь?
— Нет.
— Когда я там был, чья-то сияющая фигура помогла тебе отразить нескольких демонов, загнавших тебя в ров.
— Я уже говорил, что ничего не помню о Пустоте. Да, пожалуй, и не хочу вспоминать. Ты спрашивал, чего я хочу. А если я скажу, что хотел бы уехать? Навестить памятные места?
— Я пожелал бы тебе удачи, снабдил бы тебя деньгами, оружием и хорошим конем. Боюсь только, что далеко бы ты не уехал. Война охватила два континента. Она влечет за собой смерть и разрушение. Всюду бродят шайки беглых джиамадов и людей, которые еще страшнее зверей. В одних областях вовсе не стало жизни, другие страдают от голода и болезней. Война ужасна во все времена, но эта особенно жестока. Если ты уедешь один, повторится то же, что было с тобой в Пустоте — но здесь не будет сияющей фигуры, чтобы помочь тебе.
— И все-таки я рискну. Я смотрел карты в библиотеке Ландиса — Петара на них нет. Где мы находимся по отношению к Наашану?
— В твое время это была страна дренаев близ границы с сатулами. Наашан за морем. Ты можешь отплыть туда из Драспарты — когда-то этот город, кажется, назывался Дрос-Пурдол. Но могу ли я попросить тебя об одном одолжении, прежде чем ты отправишься в путь?
— Проси.
— Повремени месяц до того, как примешь решение. Ты теперь снова молод, и месяц для тебя ничего не значит.
— Я подумаю, — сказал Скилганнон.
— Вот и хорошо. Тем временем ты, возможно, поможешь нам разгадать одну тайну. Завтра Ландис возьмет тебя в горы. Есть там один человек, с которым мне очень бы хотелось тебя свести.
— Что за тайна?
Читать бесплатно другие книги:
