Мечи Дня и Ночи Геммел Дэвид

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Безоружные гвардейцы, каждый раз поднимаясь в гору, уносили своих раненых и мертвых. Это заняло у них несколько часов. Ставут ушел к пруду, где лежали раненые дренаи. Многие ветераны имели при себе иголку и нитки, но не успевали позаботиться обо всех, кто в этом нуждался. Ставут снял кольчугу и шлем, положил саблю и подсел к молодому солдату, который пытался зашить собственный бок. Рана начиналась от бедра и загибалась на спину. Ставут велел ему лечь и забрал у него иглу.

— Кольчуга не выдержала, — сказал раненый.

— Лежи смирно.

— Ее еще мой прапрадед ковал, вот кольца кое-где и протерлись.

— Сегодня ты сможешь выбрать себе любую кольчугу. — Под скалой грудой лежали снятые с убитых доспехи. Ставут сшил вместе последние клочья кожи, затянул потуже нить, завязал узелок, снял с пояса солдата нож и обрезал нитку. Раненый побледнел и покрылся потом.

— Спасибо тебе, Ставут, — сказал он и встал, покряхтывая.

— Куда это ты?

— Поищу новую кольчугу. — Солдат пошел к куче доспехов и стал рыться в ней.

Ставут перешел к другому раненому, но тот уже истек кровью и умер. У некоторых солдат были сломаны руки и ноги. Лубки делали из снесенных к пруду вражеских щитов. Ставут зашивал раны, подбадривал страдальцев и спрашивал себя, зачем он все это делает. Теперь в атаку пойдут звери, а их назад не повернешь. Все эти швы и лубки — напрасная трата сил. Враг все равно никого в живых не оставит. Он удивлялся, слыша, как раненые шутят и переговариваются.

Пришел Друсс. Поговорив с Легендарными, он снял кольчугу и вошел в пруд, чтобы смыть с себя кровь.

Друсс.

Ставут больше не думал о нем, как о Хараде, да и как бы он мог? То, что он видел сегодня, вселило в него трепет. Этот воин стоял, как скала в бушующем море, неподвижный среди неудержимой стихии. Друсс вышел на берег, обсох, снова оделся и натянул на себя кольчугу. Вода размыла подсохшие было раны, и из них опять потекла кровь.

— Давай зашью, — предложил ему Ставут.

— Только вот эту, над глазом. Чертовски бесит, когда в бою приходится смаргивать кровь.

— Что случилось с Харадом? — спросил Ставут.

— Ты, паренек, не бойся. В конце этого дня он вернется. Я ведь не вор.

— У меня и в мыслях не было называть тебя вором, — улыбнулся Ставут.

— В этой молотилке, да еще с трещиной в черепе, он бы не выжил.

— Ты все еще думаешь, что мы победим? — спросил Ставут, не удержавшись от смеха.

— Победа — это еще не все, Ставут. Хотя многие думают иначе. Иногда важнее выстоять в битве со злом, чем это самое зло побить. Когда я был молод и служил в Бессмертных у Горбена, взяли мы один город. Правил им злой человек. Мне рассказали там, как солдаты этого правителя схватили нескольких священников Истока и собрались сжечь их заживо. Один горожанин стал уговаривать их не делать этого. Говорил, что это злодейство, и стыдил их.

— И что же, спас он священников?

— Нет. И его самого тоже убили. Но знаешь что, паренек? Когда я вспоминаю этого человека, у меня становится светло на душе. И у тех горожан, которые это видели, на душе тоже стало светлее. Зло всегда лучше вооружено. Оно собирает огромные армии, которые жгут, грабят и убивают. Но хуже всего не это. Зло хочет внушить нам, что единственный способ его победить — это стать такими же, как оно. И это самое худшее и прилипчивое из всех зол. Тот человек мне напомнил об этом и помог мне жить, не отклоняясь от правил.

Ставут воткнул иглу в кожу над глазом Друсса и старательно зашил порез.

— Но ты ведь веришь, что сможешь победить зло с топором? Разве ты сам себе не противоречишь?

— Нет, паренек. Я стараюсь не впадать в этот грех. Кроме того, я сейчас стою на своей земле. Если они сунутся ко мне, я убью их. Сам я к ним не вторгался, не жег их города, не насиловал женщин. Я не пытаюсь поставить их на колени или обратить в свою веру. Думаю ли я, что мы победим сегодня? Мне сдается, мы уже победили. Я видел это в глазах гвардейцев. Умрем ли мы? Все может быть.

Ставут завязал узелок и обрезал нитку.

— Время подходит, — сказал Друсс, посмотрев на небо. — Надевай-ка свои латы.

— Нет, Друсс. Я останусь тут, с ранеными. Буду воевать без меча.

— Вот и ладно, паренек. — Друсс взял топор и пошел к дороге.

Алагир смотрел, как гвардейцы уносят последние тела своих воинов. Поле боя очищено, и если Друсс был прав, следующими в атаку пойдут джиамады. У дренаев осталось меньше ста бойцов, из которых многие ранены и все до единого измотаны. Впрочем, сотню джиамадов они все равно бы не побороли, даже и со свежими силами. На сердце у Алагира было тяжело. За последние дни он много узнал о роли вождя, об отваге и благородстве, которые так часто присущи воинам. Узнал он также, что отличает обычных бойцов от таких героев, как Друсс. Сегодня в бою один из врагов сбил Алагира с ног и приготовился нанести смертельный удар. Друсс бросил взгляд в его сторону, но на помощь ему не пришел. Алагира спас Гильден, убивший вражеского солдата. После битвы Алагир вновь проиграл в уме эту сцену. Если бы Друсс поспешил ему на выручку, то вынужден был бы повернуться к врагу спиной. Поэтому он, не раздумывая, принял решение остаться на месте. Смерть Алагира огорчила бы его — как надеялся Алагир, — но сдержать натиск врага было намного важнее. Сам Алагир, как, впрочем, и большинство других людей, не смог бы столь хладнокровно вынести такое решение. Друсс в бою — это убойная машина, наделенная громадной мощностью и решимостью. Он кажется несокрушимым, и это устрашает его противников. Хорошо, если на джиамадов Друсс окажет такое же действие.

Подумав об этом, Алагир посмотрел вниз. Джиамады строились в ряды — одни с огромными мечами, другие с дубинами.

— Стройся! — скомандовал он, обернувшись. Легендарные с луками бежали к дороге. Друсс подошел к Алагиру и тоже посмотрел на зверей.

— Удар надо нанести отсюда, а потом ряд за рядом отходить к пруду. Проход там узкий, и оборонять его легче.

Алагир, согласившись, отдал солдатам необходимый приказ. Сорок человек приготовили луки и стрелы. В двадцати шагах позади них стали еще пятнадцать стрелков. Еще три таких шеренги Алагир расставил через равные промежутки до самого входа на пруд. Там же остался и Друсс, Алагир же вышел к первой шеренге.

Джиамады были на середине подъема, когда дренаи дали по ним первый залп. Стрелы, поднявшись в воздух, обрушились на ряды наступающих. На таком расстоянии они сразили только двух джиамадов, и один из них сразу встал. Другие просто выдергивали вонзившиеся в них стрелы или вовсе не обращали на них внимания. Теперь звери поднимались в гору бегом. Новый залп повалил троих, эти уже не встали.

Теперь дренаям стал слышен их рев, грохочущий эхом в горах. Вблизи стрелы били прицельнее и сильнее. Алагир насчитал не меньше десятка убитых, но понимал, что этого мало.

Последний залп лучники дали всего в двадцати шагах.

— Назад! — скомандовал Алагир.

Стрелки повернулись и побежали, проскочив между лучниками следующей шеренги. Те дали свой залп и тоже пустились бежать.

Звери с невиданной скоростью устремились в атаку. Они догнали четвертую шеренгу и накинулись на людей. Одного бросили в пропасть, других растерзали или изрубили на части. Солдаты, успевшие добежать до входа на пруд, побросали луки и взялись за сабли. Первого из зверей встретил Друсс и раскроил ему череп, а затем, выдернув топор, тут же сокрушил ребра другому. Алагир своим золотым клинком пронзил сердце страшилища с длиннющим мечом. В предсмертных судорогах зверь рубанул им по бронзовому панцирю, отшвырнув Алагира к скале. Солдаты вокруг сражались отважно, но число убитых росло. Громадные, очень сильные звери одолевали людей. Один только Друсс стоял на месте как вкопанный. Двое джиамадов прорвались сквозь ряды защитников. Запах крови ударил им в голову, и они бросились к пруду, где лежали раненые. Несколько человек, способных еще держать луки, стали стрелять по ним.

Алагир силился встать. Кто-то рывком поднял его на ноги — Ставут. Без доспехов, но с саблей в руке. Разговаривать было некогда, и Алагир снова принялся колоть и рубить.

Он бился — и знал, что все бесполезно. Еще несколько мгновений, и звери сомнут их.

И тогда перед врагами вырос огромный Шакул. Он сбил с ног одного джиамада и сбросил с обрыва другого. Вся прочая стая врезалась во вражеские ряды, и чужие звери начали отступать.

— Вперед! — взревел Друсс. — В атаку!

Алагир знал, что это поворотный момент — Друсс просто высказал это вслух.

— За мной, дренаи! — закричал Бронзовый Князь, подняв золотой меч. — Победа!

Уцелевшие бойцы ринулись за ним. Могучий Шакул, пронзенный двумя копьями, продолжал драться. Чей-то меч ударил его в бок, и он заревел от боли. Друсс убил зверя, который ранил его. Мимо Алагира пробежал Ставут. Алагир крикнул, отзывая его назад, но тот не слушал.

— Шак! — кричал Ставут. — Шак! Я с тобой!

Чужой джиамад ударил его копьем в спину. Ставут зашатался и упал. Шакул, прыгнув на копейщика, отшвырнул его прочь. Другое копье вонзилось в него самого. Это подсекло даже его богатырскую силу. Он повалился сперва на колени, потом набок. Алагир с Легендарными поднажали и обратили в бегство оставшихся джиа-мадов.

Стая Шакула бросилась за ними в погоню. Ставут полз к Шакулу, оставляя за собой кровавый след. Алагир поспешил к нему. Ставут добрался до зверя, привстал на колени. Тот, с двумя копьями в груди, перевернулся на спину.

— Шак, Шак, зачем ты вернулся? Я так хотел, чтобы вы были вольными!

Копье пробило Ставута навылет, из обеих ран текла кровь. Слабея, он упал Шакулу на грудь. Гильден и другие Легендарные стали вокруг, глядя на мертвого человека и умирающего джиама-да. Шакул обнял Ставута одной рукой и проговорил:

— Вольный... теперь. Алагир опустился на колени.

— Спасибо, друг. Мы все тебе благодарны.

Гильден коснулся одной из ран на груди Шакула и поднес палец ко рту.

— Унести с собой, — сказал он.

Янтарные глаза Шакула, устремленные на него, закрылись. Подошла стая, и каждый взял немного крови из раны. Алагир встал.

— Прощай, лудильщик. Я буду скучать по тебе. Маленький узкоплечий джиамад сказал ему что-то. Алагир не понял, и тот повторил помедленнее:

— Теперь мы уйти. Охота. Олени.

Стая, в которой осталось пятнадцать зверей, последовала за ним. Друсс, стоя на узком участке дороги, махал Алагиру рукой. Когда тот подошел, Друсс показал ему на вражеский лагерь. Джи-амады разбежались, и приготовлений к новой атаке не было видно.

— Похоже, паренек, мы все-таки победили.

— Да, но какой ценой... Мне стыдно, Друсс, очень стыдно. Всю свою жизнь мы учили назубок дренайские предания. Отвага, честь, благородство. В этих преданиях говорилось также, что джи-амады — бездушные чудовища, дьяволы во плоти. А они вернулись и погибли за нас. Скажи, в Пустоте есть животные?

— Нет. Только человеческие души.

— Значит, им даже уйти некуда после смерти.

— Я этого не сказал. Сердце подсказывает мне, что и для них есть какое-то место. Для них и для всего живого. Ничто не умирает навеки, Алагир.

Гильден звал их сверху, показывая на долину. Там, где был раньше кратер, стояла гора. На ее вершине сверкал золотой щит.

Джиана вышла из комнаты, оставив Скилганнона умирать на полу. Она заколола его скорее инстинктивно, чем преднамеренно, и ужас содеянного только начинал просачиваться сквозь загородки, которые она поставила у себя в голове.

Внутренности сводило, в горле стоял комок. На глаза наворачивались слезы. Умом она сознавала, что убить его было необходимо. Олек никогда не пошел бы на компромисс. Это знание шло вразрез с ее обещанием воскресить его. Еще двадцать лет в Пустоте, пока не подрастет его Возрожденный, не изменят ни его натуры, ни его взглядов.

Ты только что увила своего любимого. От этой мысли ей делалось дурно. Барьеры падали один за другим. Первым рухнул Самообман. Она всегда твердила себе, что вовсе не хотела становиться Вечной. Свою первую войну она начала, чтобы спасти храм, все другие — ради спасения своей новой жизни. Теперь она как никогда ясно видела, что это неправда. Ей нравилось снова быть молодой и сильной, набирать армии и захватывать города. Она наслаждалась поклонением своих новых сторонников. Поначалу она убеждала себя в том, что построит новый мир, без войн и бедствий, и воскресит Скилганнона, чтобы он правил совместно с ней. Тогда они будут счастливы, и все, о чем она как будто бы мечтала, сбудется. Ложь, все ложь.

Понурив голову, она остановилась у подножия большой винтовой лестницы.

В Наашане, когда она впервые встретила Олека, ею тоже владели мечты. Она помнила, как они рассуждали у него в саду о школах и больницах, о подаче чистой воды в бедные кварталы, где всегда гнездилась зараза. О новом Наашане, где люди будут счастливы и довольны, зная, что их правительница печется о них. Наивные мечты юности, как говорила она себе позже. Мечты, не выдерживающие столкновения с суровой действительностью, где каждый стремится тебя предать или занять твой трон. Правитель должен быть холоден и отстранен, должен чуять измену на расстоянии. Народ должен его уважать, а уважение покупается ценой страха.

Сейчас, совершив убийство, она поняла, что и это большей частью была ложь.

Алагир и его люди пошли за Скилганноном не потому, что боялись его, а потому, что верили в его дело. Звери слушались

Ставута не потому, что в противном случае он бы убил их, а потому, что он их любил.

Джиана испустила долгий вздох и вытерла слезы. Венцом ее пятисотлетней власти стало убийство единственного мужчины, которого она любила по-настоящему.

Одержимая мрачными мыслями, она стала медленно подниматься по лестнице. Ржавые ступени скрипели у нее под ногами. Открыв незапертую дверь наверху, она вошла в Кристальный Алтарь.

Стены огромной круглой комнаты были обшиты блестящим металлом. На нем вспыхивали таинственные знаки, красные и зеленые. В центре, на помосте, окруженном серебряными перилами, поднималась ввысь сквозь сводчатый потолок золотая колонна. Кожу Джианы стало покалывать, и она ощутила легкие колебания, идущие через пол. По десяти ступеням она взошла на помост. У основания золотой колонны стояла прозрачная труба высотой фута в три. В ней завивались кольца разноцветного дыма, а в середине медленно вращался большой белый кристалл. Свет, отражаемый его гранями, бросал радужные блики на потолок.

Орлиное Яйцо, источник мировой магии! Оно было прекрасно, и Джиана, стоя рядом с ним, почувствовала приток свежих сил.

Мы уже близко, ваше величество, прошептал у нее в голове голос Мемнона. Скилганнон с вами?

— Я убила его, — ответила она вслух, и желудок снова скрутило узлом.

Превосходно.

Дверь в боковой стене открылась, и в зал вошел Декадо с Мечами Огня и Крови в руках. С мечей капала кровь.

На Джиану он смотрел без улыбки. За ним шел Мемнон — не в обычных длинных одеждах, а в дорожном костюме: синий камзол, пурпурные облегающие штаны и великолепные сапоги из кожи ящериц. Войдя, он не поклонился Джиане.

Горе не притупило ее разума и ее острого чутья.

— Мне кажется, здесь пахнет изменой, мои дорогие? — спросила она, глядя на них поверх серебряных перил.

— Изменой, ваше величество? — отозвался Мемнон. — Давайте рассмотрим этот вопрос. Вы ведь не станете отрицать, что я верно служил вам? Есть ли у вас хоть малейшие доказательства, что я когда-нибудь злоумышлял против вас?

— Нет — до настоящего времени.

— Но ведь тогда я не знал того, что знаю теперь. Все эти годы вы убивали моих детей, лишали меня привилегии истинного долголетия. Быть может, в эти последние мгновения своей вечной жизни вы скажете мне почему?

— Сам знаешь, — засмеялась Джиана. — Как смертный, ты верно служил мне, бессмертным сделался бы для меня угрозой. Основная причина этого, как и многих других вещей — самосохранение. Насколько я понимаю, ты уже убил других моих Возрожденных?

— Последняя умерла час назад. Ваше правление заканчивается здесь, ваше величество. Достойное место, не правда ли?

Джиана с улыбкой перевела взгляд на Декаде

— И это ты, милый, нанесешь мне смертельный удар?

— Что же здесь трудного? — сказал он. — С одной стороны у нас вероломная сука, которая приказала меня убить. С другой... постой-ка... все та же вероломная сука. Скажу честно: я не могу дождаться этой сладостной минуты.

Джиана достала саблю, и Декадо громко расхохотался.

— Мы уже фехтовали с тобой. В лучшие времена. Сражаясь со мной, ты выиграешь лишь пару мгновений жизни, не больше. Однако я сегодня настроен милостиво, поэтому уравняем немного наши возможности. — Он убрал Меч Огня в ножны и поднял Меч Крови. — Я буду драться левой рукой. Она у меня чуточку уступает правой.

— Правда твоя, — сказал чей-то голос. — Ни дать ни взять ребенок, который отмахивается палкой от пчел.

Джиана обернулась. На пороге дальней двери стоял Скилган-нон с Мечами Дня и Ночи.

— Теперь моя радость полна, — сказал счастливый Декадо. — Мне предстоит убить прославленного героя.

Декадо, несмотря на веселые речи, был неспокоен. Не страх был тому причиной — Декадо не боялся никого из живых и был совершенно уверен, что убьет Скилганнона. Но с той самой ночи после боя с Тенями, когда ему явился дух Мемнона, в его душу закралось сомнение.

Он уехал от Скилганнона и остальных, чтобы подумать, как ему быть дальше. В ту же ночь к нему в пещеру пришел Мемнон. Декадо уже наблюдал этот магический трюк. Опомнившись немного после появления мерцающего образа, он подбавил в костер еще одну хворостину.

— Можешь посылать всех Теней, сколько их есть у тебя — живой ни одна не уйдет.

— Полно, успокойся, мой мальчик. Ты же знаешь, что от гнева у тебя сразу начинает болеть голова. Я искал тебя, потому что ты меня беспокоишь.

— Я видел, как ты беспокоишься. Они чуть не доконали меня.

— Я послал к тебе самых старых и медлительных. Это все, что я мог сделать. Вечная приговорила тебя к смерти. Но я всегда был тебе другом, Декадо, — ты же знаешь, что это правда.

— Да, — признался Декадо, — ты всегда был очень добр ко мне. Я не трону тебя, когда приду убивать эту суку.

— Она творит одно только зло, — согласился Мемнон. — Приговор, который она тебе вынесла, подкосил мою преданность. Вместе мы сумеем свергнуть ее. Нам надо встретиться. Способен ли ты довериться мне и дождаться меня в этой пещере?

— Довериться человеку, который пытался меня убить? Вряд ли, Мемнон.

— Подумай как следует. Я ведь знал, где ты. И мог бы послать побольше Теней, чтобы они убили тебя во сне. Разве не так?

— Да, верно. Хорошо, я подожду тебя здесь.

Почти сутки спустя Мемнон верхом подъехал к пещере.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Хорошо. Голова совсем не болела.

— Прекрасно. Я привез тебе лекарство на случай нового приступа.

В пещере он вручил Декадо медальон с драгоценным камнем и наказал передать его Аскари.

— Зачем? — спросил Декадо.

— Когда придет время, я посредством этого камня помогу Вечной перейти в тело Аскари. Джиана окажется в стане наших врагов, без поддержки своей Гвардии. Ты тоже придешь к Скил-ганнону и будешь всячески ему помогать.

— Зачем?

— Потому что он может найти пропавший храм. Там хранятся сказочные сокровища, Декадо. Они дадут нам великую власть. Я буду связываться с тобой, и наши планы будут меняться в зависимости от ситуации. А теперь мне пора возвращаться.

— Пока ты не уехал, скажи честно: ты в самом деле пошел на это предательство из-за меня?

Мемнон, опустившись на одно колено, положил руку ему на плечо.

— Да, мой мальчик. Ее приговор тебе ранил меня в самое сердце. Ты ведь мне как сын.

Искренность, звучавшая в его голосе, тронула Декадо.

Он не чувствовал себя предателем, когда примкнул к Скилган-нону, и совесть его не мучила. Во время совместного путешествия он проникся симпатией к этому человеку, к дренайским солдатам и даже к купцу Ставуту. Их цель не имела ничего общего с богатством, с местью или со славой. Они собирались спасти мир от зла и готовы были умереть за это. С ними Декадо обрел чувство товарищества и душевное тепло, которого никогда не знал прежде.

Битва за правое дело рядом со Скилганноном стала величайшим мгновением всей его жизни, и он почувствовал, что разрывается надвое, когда голос Мемнона зашептал у него в голове после боя:

Теперь оставь их, мой мальчик. Я прошел через другой перевал и жду тебя около храма. Скилганнон тоже скоро будет здесь, а с ним и Джиана. Победа близка.

Они спрятались в скалах у кратера. Когда появились Скилганнон и Джиана, у Декадо упало сердце. Ему очень не хотелось убивать этого воина. В тот миг он пожалел, что послушался Мемнона и не дождался последней битвы вместе с дренаями. Только теперь он понял, что совершает предательство — раньше он думал только о том, как отомстить вероломной Джиане. Но Скилганнон шел навстречу опасности, не ведая о том, что женщина рядом с ним — его враг и что еще двое врагов затаились поблизости.

Ему вспомнился их последний разговор:

«Что ж, удачи тебе, Декадо».

«Ты не просишь меня остаться? Не взываешь к моей преданности?»

«Нет. Спасибо за то, что ты сделал для нас сегодня. Ты отменный воин. Может быть, мы еще встретимся, в лучшие времена».

Лучшие времена?

Скилганнон и Джиана сошли в кратер — и вдруг исчезли. Декадо с обнаженными мечами подбежал к краю воронки и увидел отражение тайной дороги. Тем же способом, что и Скилганнон, с идущим позади Мемноном, он добрался до открытых теперь дверей и вошел в храм. Внутри Мемнон присел, закрыл глаза и погрузился в транс. Декадо ждал рядом с мечами в руках. Вдалеке завывали какие-то звери, потом раздался чей-то предсмертный вопль. Мемнон очнулся и сказал:

— Ступай вперед. Я буду тебя направлять. Нам нужно подняться на самый верх. Будь осторожен, здесь повсюду чудовища.

На них нападали трижды. Первым был огромный уродливый пес, которого Декадо убил без труда. С другим чудищем, двухголовым и четвероруким, пришлось повозиться несколько дольше.

Одна из голов гнила и была вся зеленая, другая беспрестанно вопила. Чудище накинулось на Декадо с зазубренной железякой в одной руке. Из-за обилия этих мельтешащих рук Декадо никак не мог добить его окончательно. После долгой борьбы в узком коридоре он применил трюк, который много раз использовал в Дирана-не. Он подкинул меч к потолку острием вверх, поставил носок под рукоять и выбросил ногу вперед. Меч, пущенный, как копье, пронзил бледную грудь чудовища. Руки у него бессильно поникли, и Декадо, метнувшись вперед, снес живую голову с плеч.

Третья атака могла оказаться самой опасной. К винтовой лестнице, по которой они поднимались, сбежались десятки зверей. Поначалу те оставались на месте, но Декадо оглянулся и увидел, что несколько похожих на собак тварей прыжками несутся за ними.

Наверху была дверь. Мемнон с Декадо закрыли ее за собой и вставили в скобы лежавший рядом деревянный засов. Дверь тут же содрогнулась от удара снаружи, с косяка посыпалась пыль.

— Не знаю, долго ли она выдержит, — сказал Декадо.

— Тогда поспешим.

Они взбежали еще по двум пролетам лестницы и наконец вошли в этот зал с золотой колонной и мерцающими огнями.

Здесь Декадо стало еще тяжелее. Он услышал слова Мемнона о его убиенных детях и понял, что наставник предал Вечную не ради него. Он, Декадо, послужил лишь орудием его мести.

Затем вошел Скилганнон, и горе Декадо сделалось еще глубже.

— Теперь моя радость полна. Мне предстоит убить прославленного героя, — как-то помимо него произнес его собственный голос.

Раскаяние захлестывало его, как воды темной реки.

Джиана смотрела, как два противника описывают круги. Олек держал мечи по-наашански — правый опущен, левый поперек груди. Видя, что Декадо ищет брешь в его обороне, он внезапно поменял их: левый опустился вниз и выдвинулся вперед, правый занял защитную позицию у груди. Этому его много веков назад обучил Маланек. Клинок, опущенный вниз, служит для ответных ударов. Бойцы, одинаково хорошо владеющие обеими руками, как Олек, запутывают противника этими молниеносными переменами, и тот не знает, откуда ему ждать атаки. Декадо прыгнул вперед, целя Мечом Крови в грудь Олека. Тот с легкостью отразил этот выпад и сделал ответный, который Декадо блокировал Мечом Огня. Мелькающие мечи сошлись вместе, и рубящие удары вперемешку с колющими посыпались градом. Стальная песнь наполнила зал. Скорость и мастерство бойцов завораживали Джиану. Олека она видела в деле и раньше, но никогда он еще не выступал против столь одаренного воина, как Декадо. Оба двигались, как танцоры, словно долго репетировали каждый свой шаг, а клинки перемещались так быстро, что Джиана не всегда могла уследить за ними. Лишь когда выше локтя Декадо показалась первая кровь, она поняла, что он задет. Этот безумный темп не мог продержаться долго — бойцы разошлись и опять стали кружить. Теперь Джиана видела, что у Олека на шее тоже появился порез и рубашка у него на груди разрезана. Еще волосок, и Декадо рассек бы ему шейную артерию. Теперь в атаку пошел Скилганнон, а Декадо пятился, отчаянно отбиваясь. Ноги у него работали безупречно, и он ни на миг не потерял равновесия. Он отразил навесной удар и попытался ответить, но безуспешно. Когда они сошлись близко, Скилганнон внезапно боднул его и отбросил назад. Из рассеченной брови Декадо струилась кровь.

— Такому в школах не учат, — сказал он. — Надо запомнить.

— Надолго запоминать не придется, мальчик.

— Хорошо сказано, родич, — засмеялся Декадо, начиная новый круг, — но я не хуже тебя знаю, что гнев — второй враг дуэлянта.

Он предпринял молниеносную контратаку. Теперь уже пятился Скилганнон, и его тоже спасали ноги. Меч Декадо прорвал его длинный кафтан. Джиана ахнула, подумав, что это смертельный удар, но взмах Меча Ночи ее разуверил. Скилганнон зацепил ногой лодыжку Декадо и двинул его плечом. Тот упал, но тут же вскочил, не дав Скилганнону добить себя, и кружение началось снова.

Дверь, закрытая Мемноном, внезапно слетела с петель, и в зал ворвалось существо с тремя руками — третья росла у него из груди. Вытянутая вперед голова, безгубый рот с двумя рядами острых зубов. За ним в выломанную дверь повалили другие чудища. Два здоровенных пса, больше львов, кинулись на Мемнона. Тот прыгнул на помост. Джиана почти безотчетно схватила его за руку и помогла перелезть через перила.

— Благодарствую, ваше величество, — сказал он — и ударил ее ножом в бок.

Джиана с криком упала навзничь. В тот же миг чудовищная собака вскочила на помост, и ее зубы сомкнулись на черепе Мемнона. Раздался хруст. Зверь с мордой, перемазанной мозгами и кровью, не обращая внимания на Джиану, взял Мемнона в зубы и слез с возвышения.

Посмотрев вниз, Джиана увидела рукоять кинжала, торчащую из ее тела — близко к сердцу, судя по углу, под которым вошел клинок. Грудь жгло как огнем, голова кружилась. «Мне следовало бы уже умереть, — подумалось ей. — Это кристалл, который вращается там, среди завитков дыма, поддерживает во мне жизнь». Ухватившись за перила, она поднялась. Декадо и Скилганнон, прервав поединок, спина к спине сражались с чудовищами. Камзол Декадо промок от крови. Она видела, что он слабеет и что долго они не протянут.

Она снова перевела взгляд на чудесный кристалл. Скилганнон и Легендарные рискнули всем, чтобы его уничтожить. Радужные блики заплясали вокруг Джианы, боль усилилась. Кристалл исцелял ее, заживляя рану вокруг ножа. Взявшись за рукоять, она собралась его вытащить и замешкалась, чтобы взглянуть на Скил-ганнона. Он продолжал биться. Декадо зашатался, и Скилганнон, заслонив его собой, вонзил меч в грудь гигантского зверя.

Пока кристалл цел, она всегда будет Вечной, и такие люди, как Скилганнон, будут сражаться и умирать, чтобы лишить ее власти.

Хватая ртом воздух, Джиана подняла саблю и ударила ею по стеклянному цилиндру, защищающему кристалл. Сабля отскочила обратно. Она ударила еще дважды — тщетно.

— Олек! — крикнула она тогда, теряя силы — Я не могу его разбить! Брось мне меч!

Он, пригнувшись под тремя руками нелепого чудища, вогнал Меч Дня ему в сердце. Выдернул меч, увернулся от другого врага и метнул Меч Ночи Джиане. Она, верно рассчитав полет острого как бритва клинка, поймала его за рукоять.

Отгоняя одолевающую ее тьму, она грохнула по стеклу Мечом Ночи. В цилиндре появилась трещина, за ней другая. С третьего удара цилиндр распался. Из него повалил цветной дым, а кристалл с глухим стуком упал к подножию колонны. Собрав остаток сил, Джиана обрушила на него Меч Ночи. Большой камень разлетелся вдребезги, ослепительно сверкнув напоследок.

Свет в зале померк, гул и вибрация под полом остановились. Настала тишина. Чудовища одно за другим повалились на пол и больше не шевелились.

Теперь алтарь освещала только луна за окном. Джиана, выронив меч, повернулась к Скилганнону. Он стоял на коленях рядом с лежащим неподвижно Декадо. Она сошла с помоста и дотащилась до них. Декадо был в сознании. Окровавленный кусок металла торчал из его живота.

— Боли нет, — сказал он. — Для меня это нечто новое. И ног я не чувствую. Это, кажется, дурной знак?

— Да, — сказал Скилганнон. — Почему ты меня не убил?

— Ты слишком силен для меня, родич.

— Я знаю, что я силен — но, как говорил мой старый учитель, всегда найдется кто-то сильнее. Такой нашелся, и это ты. Три раза ты мог прикончить меня и все три раза воздерживался. Почему?

В зал вошел кто-то, и Скилганнон вскочил, подняв меч.

— Эй, паренек, полегче, — сказал Друсс. За ним шли Ала-гир и несколько Легендарных.

— Скажи, — попросил Скилганнон, снова опустившись на пол рядом с Декадо. — Мне нужно знать.

Но Декадо умер.

— Ты не знаешь почему? — спросил Скилганнон, повернувшись к Джиане.

Она, мертвенно-бледная, пошатнулась и упала ему на руки. Задев за рукоять, он увидел торчащий у нее в груди кинжал.

— Я думала... что убила тебя, — прошептала она, лежа у него на плече.

— У старика был... — Тут Скилганнон вспомнил о разбившемся кристалле и с ней на руках побежал к помосту.

— Мне больно! — закричала она. — Положи меня, Олек!

— Сейчас, любовь моя. Ты только держись! — Он уложил ее на помост, подобрал большой осколок кристалла, хотел приложить его к ране — и замер со стоном. — Нет, нельзя. Я не вправе тебя спасать. Я отдал бы жизнь, лишь бы Джиана была со мной, но не могу допустить возвращения Вечной.

— Все правильно, Олек, — прошептала она. — Время Вечной прошло. Хорошо, что мы... встретились... снова. Я так... по тебе скучала.

Голова ее запрокинулась, глаза закрылись. Скилганнон склонился над ней, поцеловал в губы и сел рядом, опустив голову. По телу Джианы прошла судорога, и с губ сорвалось:

— Стави!

Скилганнон, резко повернувшись, выдернул кинжал из ее груди. Она вскрикнула, и он тут же поднес к ране кристалл.

— Лежи тихо, Аскари. Просто лежи, и силы вернутся к тебе. Ее щеки слегка порозовели, глаза открылись.

— Где Стави? — спросила она.

— Я не знаю.

— А я где?

— Лежи. Я все объясню, когда ты поправишься.

Она опять закрыла глаза. Алагир тронул Скилганнона за плечо и сказал ему на ухо:

— Ставут убит.

— Посиди с ней, — сказал Скилганнон. — Держи кристалл здесь, над раной. — Он отдал Алагиру осколок и подошел к Друссу.

— Я готов вернуться в Пустоту. Как мне это сделать? Как вернуть тому юноше его тело?

— Никак, паренек. Когда я провожал Чарис в Золотую Долину, тот парень шел вместе с нами.

— Нет! — вскричал потрясенный Скилганнон. — Единственный человек, которого я любил, только что ушел в Пустоту! Мне надо быть там!

— Будешь, но не теперь. Если я встречу ее там, то помогу ей всем, чем только возможно.

— Так ты возвращаешься?

— Да, паренек. Мое время здесь истекло. Пойду домой, к Ровене. Хорошо было подышать снова горным воздухом, но резней и убийствами я сыт по горло. Больше я не приду.

Скилганнон вздохнул и потряс руку Друсса.

— Когда-нибудь и я, может быть, дойду до вашей Золотой Долины.

— Ты можешь сделать это, когда захочешь, паренек.

— Нет. Я же помню, что был покрыт чешуей, как все прочие демоны.