Башня Зеленого Ангела. Том 2 Уильямс Тэд
Теперь, когда Эолейр почувствовал себя спокойнее, он вступил в обсуждение – сначала нерешительно, но, когда увидел, что к его мнению относятся с достаточным уважением, стал говорить открыто и уверенно о Наглимунде, который знал почти так же хорошо, как Таиг в Эрнисдарке. Он много раз там бывал и замечал, что Джошуа был очень полезен, если речь шла о нововведениях при дворе его покойного отца, короля Джона Пресбитера. Принц – один из немногих людей, кто мог выслушать новую идею и поддержать ее, если она этого заслуживала – независимо от того, выгодна она ему или нет.
Они говорили долго; в конце концов костер погас, и остались лишь тлеющие угольки. Ликимейя достала из своего одеяния несколько хрустальных сфер и поставила их на землю перед собой. Постепенно они начали испускать сияние, и очень скоро их круг залил яркий свет.
Эолейр встретил Изорна на обратном пути с совета ситхи.
– Привет, граф, – сказал юный риммер. – Вышел прогуляться? У меня есть мех с вином – из твоих погребов в Над-Муллахе. Давай найдем Уле и выпьем.
– С радостью. У меня выдался странный вечер. Наши союзники… Изорн, я никогда не встречал никого похожего на них.
– Они очень древние и к тому же язычники, – безмятежно ответил Изорн и тут же рассмеялся. – Мои извинения, граф. Иногда я забываю, что ты эрнистириец…
– И тоже язычник? – Эолейр слабо улыбнулся. – Никаких обид. Я привык быть чужаком за годы, проведенные при дворе эйдонитов. Но никогда прежде я не испытывал таких странных чувств, как сегодня вечером.
– Ситхи отличаются от нас, Эолейр, но они отважны, как гром.
– Да, и умны, – согласился Эолейр. – Многое из того, что они говорили, я не понимал, но, думаю, никто из нас еще не видел сражения, подобного тому, которое состоится у стен Наглимунда.
Его слова заинтриговали Изорна, и он приподнял бровь:
– Похоже, это из тех историй, которые лучше рассказывать с чашей вина в руке, но я буду рад услышать ее в любом случае. Если мы выживем, нам будет чем порадовать наших внуков.
– Если мы выживем, – повторил Эолейр.
– Давай пойдем быстрее, – весело предложил Изорн. – Я чувствую, как меня одолевает жажда.
На следующий день они пересекли Иннискрич. На поле сражения, на котором Скали одержал победу, а король Ллут получил смертельную рану, все еще лежал снег, всюду виднелись небольшие холмики, тут и там валялись ржавый металл или древки сломанных копий. Хотя многие тихо произносили проклятия или молились, никто из эрнистирийцев не хотел задерживаться там, где они потерпели столь сокрушительное поражение и погибли многие их соплеменники. Для ситхи это место не имело особого значения, большая армия быстро его миновала, и они двинулись дальше на север, вдоль течения реки.
Река Баррейлеан отмечала границу между Эрнистиром и Эркинландом, народ Утаниата, живший на восточном берегу, называл реку Зеленым Бродом. В те дни вдоль ее берегов селилось совсем немного людей, поэтому водилась рыба. Погода стала теплее, но Эолейр видел, что земля выглядела безжизненной. Те немногие, кто уцелел, влачили жалкую жизнь у южных окраин Фростмарша, а теперь попросту бежали перед приближавшейся армией ситхи и людей, они не ждали ничего хорошего от новых, закованных в доспехи захватчиков.
Наконец, после недели, прошедшей после того, как они покинули Над-Муллах, – даже когда ситхи не особо спешили, они двигались быстро, – армия перешла реку и углубилась в Утаниат, восточную оконечность Эркинланда. Здесь все вокруг было однообразно серым. Густые утренние туманы, которые стелились по земле, когда они скакали по Эрнистиру, больше не исчезали с восходом солнца, и армия, словно души умерших в загробной жизни, двигалась от рассвета до заката в холодной влажной дымке. Казалось, страну окутал похоронный саван. Воздух был таким морозным, что холод проникал до самых костей Эолейра и его спутников.
Вокруг царила почти мертвая тишина, которую нарушали лишь шорох ветра и приглушенный стук копыт, здесь даже не пели птицы. По ночам, когда граф вместе с Мегвин и Изорном жался к костру, тяжелая неподвижность нависала над всем миром. Казалось, как сказал однажды вечером Изорн, они пересекают огромное кладбище.
С каждым днем они все дальше углублялись в бесцветную, лишенную радости страну. Риммеры Изорна молились и часто делали знак Дерева, между ними без особой на то причины постоянно вспыхивали ссоры. Эрнистирийцы Эолейра в меньшей степени поддавались мрачному настроению. Но даже ситхи казались более сдержанными, чем всегда. Нескончаемый туман и неприятная тишина делали все их усилия лишенными смысла.
Эолейр обнаружил, что надеется скоро увидеть хоть какие-то следы неприятеля, он уже не сомневался, что дурные предчувствия, нависшие над жуткими, безлюдными землями, более коварный враг, чем любое создание из плоти и крови. Даже ужасающе чуждые норны были предпочтительнее, чем путешествие через этот потусторонний мир.
– Я что-то чувствую, – проговорил Изорн. – Что-то укололо меня в шею.
Эолейр кивнул, но тут же сообразил, что сын герцога не может его видеть из-за тумана, хотя он ехал совсем рядом.
– Да, и меня тоже, – признался Эолейр.
Прошло девять дней после того, как они покинули Над-Муллах. Либо погода ухудшилась, либо зима не уходила из этой небольшой части мира. Землю покрывал снег. По обе стороны дороги, поднимавшейся на невысокий холм, лежали высокие сугробы. Слабое солнце давно исчезло за тучами, день выдался отвратительно серым, и им уже казалось, что они больше никогда не увидят сияния дня.
Впереди послышались лязг доспехов и мелодичный говор текучей речи ситхи. Эолейр прищурился сквозь туман.
– Мы останавливаемся. – Он пришпорил лошадь и поскакал вперед. Изорн и Мегвин, которая молчала весь день, последовали за ним.
Ситхи действительно остановились и теперь молча сидели на своих лошадях, чего-то дожидаясь, их яркие разноцветные доспехи и гордые знамена, казалось, потускнели в тумане. Эолейр проехал через их ряды к Джирики и Ликимейе. Они смотрели вперед, но в движущемся тумане ничего нельзя было разглядеть.
– Мы остановились, – сказал граф.
Ликимейя повернулась к нему.
– Мы нашли то, что искали, – сказала она.
Черты ее лица оставались неподвижными, словно оно превратилась в маску.
– Но я ничего не вижу. – Эолейр повернулся к Изорну, который пожал плечами, соглашаясь.
– Подождите немного, – ответила Ликимейя.
Эолейр, продолжая смотреть вперед, с сомнением погладил шею лошади. Снова поднялся ветер и взметнул полы его плаща. Туман заклубился, и внезапно в сумраке появилось нечто темное.
Мощная фронтальная стена Наглимунда была неровной, множество камней выпало, точно чешуйки гниющей рыбы. Посреди серого камня виднелась заполненная камнями брешь с воротами, напоминавшими обвисший беззубый рот. Дальше сквозь щупальца тумана выступали высокие квадратные башни Наглимунда, и их темные окна походили на пустые глазницы черепа.
– Бриниох, – воскликнул Эолейр.
– Клянусь Спасителем, – ответил похолодевший Изорн.
– Теперь вы видите? – спросила Ликимейя, и Эолейру показалось, что в ее голосе прозвучал жутковатый смех. – Мы прибыли на место.
– Это Скадах, – с ужасом сказала Мегвин. – Дыра в Небесах. Теперь я ее вижу.
– Но где город Наглимунд? – спросил Эолейр. – Где целый город, располагавшийся у подножия замка!
– Мы проехали мимо него, во всяком случае, миновали руины, – сказал Джирики. – Все остальное скрывает снег.
– Бриниох! – Ошеломленный Эолейр сначала посмотрел на неровные комья, покрытые снегом, у себя за спиной, потом перевел взгляд на груды камней впереди. Все вокруг выглядело мертвым, однако нервы у него напряглись, точно натянутые струны лютни, а сердце отчаянно забилось в груди. – И мы просто туда въедем? – спросил он, ни к кому не обращаясь.
Мысль об этом показалась ему подобной прыжку головой вперед в темный туннель, полный пауков.
– Я туда не поеду, – резко заявила Мегвин, которая заметно побледнела. Впервые с того момента, как ею завладело безумие, она выглядела по-настоящему напуганной. – Если мы войдем в Скадах, то лишимся защиты Небес. Оттуда никто не возвращается.
Эолейр даже не смог сказать ничего успокаивающего, лишь протянул руку и сжал ее ладонь, затянутую в перчатку. Их лошади стояли рядом, и облачка дыхания смешивались.
– Мы не станем туда заезжать, – серьезно ответил Джирики. – Во всяком случае, сейчас.
Пока он говорил, в черных провалах окон башен начал мерцать желтый свет, словно тот, кому принадлежали эти пустые глаза, проснулся.
Дракониха Рейчел беспокойно спала в своей крохотной комнатке в подземелье Хейхолта.
Ей снилось, что она в своей прежней комнате, где жили горничные, которую она так хорошо знала. Она была одна, и ее переполнял гнев: вечно она должна искать глупых девчонок.
Кто-то скребся в дверь, и у Рейчел вдруг появилась уверенность, что это Саймон. Даже во сне она помнила, что однажды ее уже обманул такой шум. Она тихо подошла к двери и некоторое время стояла возле нее, прислушиваясь к непонятным звукам, которые доносились снаружи.
– Саймон? – позвала она. – Это ты?
Она услышала голос своего давно пропавшего подопечного, но он показался ей высоким и тонким, словно доносился издалека.
Рейчел, я хочу вернуться. Пожалуйста, помоги мне. Я хочу вернуться. – Царапанье возобновилось, настойчивое и странным образом громкое…
Прежняя госпожа горничных проснулась, дрожа от холода и страха, чувствуя, как колотится в груди сердце.
Вот. Снова шум, такой же, как она слышала во сне – но сейчас Рейчел проснулась. Странный звук – не столько царапанье, сколько скрежет, далекий, но ритмичный. Рейчел села.
Теперь она знала, что это не сон. Рейчел вспомнила, что слышала нечто похожее, когда засыпала, но тогда она не обратила внимания на необычные звуки. Может, крысы в стенах? Или что-то похуже? Рейчел спустила на пол ноги с соломенного матраса. Маленькая жаровня, наполненная тлевшими углями, почти не давала света.
Крысы в толстых каменных стенах? Возможно, но маловероятно.
А что еще это может быть, старая дура? Кто-то ведь скребется у тебя за дверью.
Рейчел бесшумно подошла к жаровне, взяла пучок заранее приготовленного тростника и прижала его конец к углям. Кода он загорелся, она подняла факел вверх.
Комната. Хорошо знакомая после многих проведенных здесь недель, была пустой – если не считать сделанных ею запасов. Рейчел наклонилась, чтобы заглянуть в темные углы, но и там никого не обнаружила. Скребущие звуки стали слабее, но не исчезли. Казалось, они доносились от дальней стены. Рейчел шагнула к ней и задела босой ногой деревянный сундучок, который не задвинула обратно к стене после того, как изучала его содержимое вчера вечером. Она тихонько вскрикнула от боли, уронила несколько горящих тростинок и быстро взяла кувшин, чтобы залить их водой. Покончив с этим, она осталась стоять на одной ноге, потирая свободной рукой пальцы ноги.
Когда боль стихла, она поняла, что стало тихо. Либо ее крик испугал того, кто шумел, – весьма возможно, если это была мышь или крыса, – или кто-то сообразил, что его слышат. Мысль о том, что кто-то мог затаиться между стенами, совсем не понравилась Рейчел.
Крысы, – сказала она себе. – Конечно, это крысы. Они учуяли еду, которую я тут собрала, проклятые маленькие демоны.
Так или иначе, но шум прекратился. Рейчел села на стул и стала надевать туфли. Она знала, что теперь уже не заснет.
Что за странный сон о Саймоне, – подумала она. – Может быть, это бродит его беспокойный призрак? Я знаю, что его убил чудовище Прайрат. Существуют легенды, утверждающие, будто мертвые не могут найти покоя, пока их убийцы не будут наказаны. Но я уже сделала все, что могла, – и к чему это привело? Теперь от меня никому нет пользы.
Мысли о Саймоне, приговоренном к одинокой тьме, были печальными и пугающими.
Встань, женщина. Сделай что-нибудь полезное.
Рейчел решила выставить еще немного еды для бедного слепого Гутвульфа.
Она зашла в комнату с узкими окнами наверху и увидела, что рассвет уже близится, потом посмотрела на темно-синее небо и тускневшие звезды, и к ней стала возвращаться уверенность.
Я по-прежнему просыпаюсь вовремя, пусть и живу по большей части в темноте, как крот. И это уже что-то.
Рейчел спустилась в свое тайное убежище, помедлив у двери и прислушиваясь к тишине, царившей в комнате. После того как она собрала еду для графа и своей подруги кошки, она надела тяжелый плащ и направилась к лестнице потайного хода, что находилась за гобеленом.
Подойдя к тому месту, где она обычно оставляла еду для Гутвульфа, Рейчел с огорчением увидела, что ее предыдущее подношение осталось нетронутым: ни мужчина, ни кошка вчера не приходили.
Он ни разу не пропускал двух дней подряд с того самого момента, как я начала его кормить, – с тревогой подумала Рейчел. – Благословенный Риап, неужели несчастный где-то упал?
Рейчел собрала старую еду и поставила на ее место свежую, словно рассчитывала, что новая порция все тех же сушеных фруктов и вяленого мяса может соблазнить бродившего по коридорам графа.
Если он сегодня не придет, – решила она, – я отправлюсь на поиски. Больше о нем некому позаботиться. Так должен поступить любой эйдонит.
Встревоженная Рейчел вернулась в свою комнату.
Бинабик, сидевший верхом на серой волчице, точно на боевом коне, с посохом в руке, который он держал как копье, при других обстоятельствах выглядел бы забавно, но Изгримнуру совсем не хотелось улыбаться.
– Я все еще не уверен, что это правильное решение, – сказал Джошуа. – Я очень боюсь, что нам будет не хватать твоей мудрости, Бинабик из Иканука.
– В таком случае мне следует отправиться в путь прямо сейчас, и тогда я вернусь быстрее. – Тролль почесал Кантаку за ушами.
– А где твоя леди? – спросил Изгримнур, оглядываясь по сторонам. Приближался рассвет, но на склоне холма было пусто, если не считать трех мужчин и волчицы. – Я думал, она захочет с тобой попрощаться.
Бинабик не стал смотреть на Изгримнура, его взгляд остановился на косматой спине Кантаки.
– Мы попрощались рано утром, Сискви и я, – тихо ответил он. – Ей трудно видеть, как я уеду.
Изгримнур почувствовал глубокое сожаление, вспомнив множество своих глупых замечаний о троллях. Они были маленькими и странными, но столь же отважными, как большие люди. Он протянул руку, чтобы обменяться с Бинабиком рукопожатиями.
– Безопасного тебе путешествия, – сказал герцог. – И возвращайся к нам.
Джошуа сделал то же самое.
– Я надеюсь, ты найдешь Мириамель и Саймона. Но даже если нет, в том не будет твоей вины. Как сказал Изгримнур, возвращайся к нам, как только сможешь, Бинабик.
– А я надеюсь, что у вас все будет хорошо в Наббане.
– Но как ты нас найдешь? – неожиданно спросил Джошуа, и на его лице появилась тревога.
Бинабик посмотрел на него и неожиданно громко рассмеялся:
– Как я найду смешанную армию обитателей лугов и материка, которую ведут знаменитый, якобы погибший, герой и однорукий принц? Не думаю, что мне будет трудно узнать новости о вашем местоположении.
Джошуа не выдержал и улыбнулся в ответ:
– Наверное, ты прав. До свидания, Бинабик. – Он поднял руку, и стали видны кандалы, которые он носил как напоминание о плене и долге его брата.
– До свидания, Джошуа и Изгримнур, – ответил тролль. – Пожалуйста, передайте мои слова прощания всем остальным. – Он наклонился и что-то прошептал на ухо терпеливо ждавшей волчице, а потом повернулся к друзьям: – В горах мы говорим так: Инидж коку на сикваса мин так – «Когда мы встретимся снова, это будет хороший день». – Он положил обе руки на спину волчицы. – Хиник, Кантака. Найди Саймона. Хиник амму!
И Кантака помчалась по влажному склону. Бинабик раскачивался на ее широкой спине, но держался уверенно. Изгримнур и Джошуа смотрели им вслед, пока необычный всадник не перевалил через вершину холма и не исчез из вида.
– Боюсь, я никогда больше его не увижу, – сказал Джошуа. – Мне холодно, Изгримнур.
Герцог положил руку на плечо принца. Ему и самому было не слишком тепло и спокойно.
– Давай вернемся. Нам нужно, чтобы более тысячи человек пришли в движение к тому моменту, когда солнце поднимется над холмами.
Джошуа кивнул:
– Ты прав, пойдем.
Они повернулись и зашагали обратно по мокрой траве.
30. Тысяча листьев, тысяча теней
Мириамель и Саймон провели первую неделю после побега в лесу. Путешествие было медленным и болезненно утомительным, но Мириамель решила, что лучше потерять время, чем быть пойманной. Дневные часы они проводили, продираясь под ворчание Саймона между деревьями и сквозь плотный подлесок, и по большей части вели лошадей в поводу.
– Радуйся тому, – сказала ему однажды Мириамель, когда они отдыхали на поляне, опираясь о ствол старого дуба, – что нам удается иногда видеть солнце. Когда мы выйдем из леса, двигаться будем только по ночам.
– По крайней мере, когда мы будем ехать по ночам, мне не придется следить за разными штуками, пытающимися содрать с меня кожу, – мрачно ответил Саймон, потирая через потрепанные штаны покрытое синяками тело.
Мириамель обнаружила, что у нее улучшилось настроение, когда появилась возможность что-то делать. Ощущение беспомощного ужаса, которое владело ею в течение недель, исчезло, позволив ясно мыслить и смотреть на мир новыми глазами… и даже получать удовольствие от того, что рядом находился Саймон.
Она и в самом деле радовалась, что Саймон поехал с ней. Иногда ей даже хотелось, чтобы удовольствие не было таким сильным. Ее преследовало ощущение, что она его каким-то образом обманывает. И вовсе не потому, что скрыла от него причины, заставившие ее покинуть дядю Джошуа и отправиться в Хейхолт. Мириамель чувствовала, что не может считать себя полностью чистой и готовой для общения с другими.
Дело в Аспитисе, – думала она. – Он это сделал со мной. До него я была чистой.
Но так ли это? Он ведь не взял ее силой. Она позволила ему сделать то, что он хотел, – в некотором смысле даже приветствовала. Аспитис оказался чудовищем, но он попал в ее постель так же, как поступают другие мужчины с любимыми женщинами. Он ее не насиловал. И если то, что они делали, неправильно и греховно, ее вина не меньше.
А как быть с Саймоном? Мириамель испытывала смешанные чувства. Он уже больше не был мальчиком, и какая-то ее часть опасалась мужчины, которым он стал, как и любого другого. Однако в нем осталась какая-то необычная невинность. В искренних попытках делать все правильно, в плохо скрытых обидах, когда она обходилась с ним слишком резко, все еще проглядывало что-то детское. От этого у нее портилось настроение, и она понимала, что он не знает настоящей Мириамель. Именно в моменты особенной доброты, когда он ею восхищался и делал комплименты, она сердилась на него сильнее всего. Казалось, он сознательно оставался слепым.
Испытывать подобные чувства было крайне неприятно. К счастью, Саймон, казалось, понял, что его искреннее восхищение ей неприятно, и начал вести себя в насмешливой дружеской манере, которая устраивала Мириамель гораздо больше. Когда, находясь рядом с ним, она могла не думать о себе, Саймон становился для нее хорошей компанией.
Несмотря на то что Мириамель выросла при дворах деда и отца, у нее редко появлялась возможность проводить время с мальчиками. Рыцари короля Джона по большей части умерли или вернулись в свои поместья, разбросанные по всему Эркинланду и другим местам, и двор ее деда в последние годы его жизни стал пустым, если не считать тех, кто остался для безбедной и беззаботной жизни. Позднее, после смерти матери, отцу не нравилось, если он видел ее с немногими ровесниками. Он не заполнил пустоту своим присутствием, а окружил Мириамель неприятными пожилыми мужчинами и женщинами, которые читали ей лекции о ритуалах и обязанностях принцессы, находя недостатки во всем, что она делала. К тому моменту, когда ее отец стал королем, одинокое детство Мириамель закончилось.
Служанка Лелет осталась практически единственной молодой спутницей принцессы. Девочка восхищалась Мириамель, внимая каждому ее слову, и, в свою очередь, рассказывала длинные истории о своем детстве с братьями и сестрами – она была младшей в большой семье барона, – и Мириамель завороженно ее слушала, пытаясь не жалеть о семье, которой никогда не имела.
Вот почему ей было так трудно снова видеть Лелет после того, как она добралась до Сесуад’ры. Полная жизни, веселая девочка, которую она помнила, исчезла. До того как они вместе сбежали из замка, Лелет иногда становилась очень тихой, многие вещи ее пугали, но теперь казалось, что за глазами маленькой девочки прячется совсем другое существо. Мириамель пыталась вспомнить какие-то признаки того, что Джелой обнаружила в ребенке, но ничего не приходило ей на ум, если не считать того, что Лелет посещали яркие, сложные и пугающие сны. Некоторые из них – детальные и необычные в ее пересказе, и Мириамель практически не сомневалась, что девочка их выдумывала.
Когда отец Мириамель взошел на трон, она обнаружила, что окружена людьми – и ужасно одинока. Казалось, все обитатели Хейхолта заразились пустыми ритуалами власти, но Мириамель прожила с ними так долго, что они полностью потеряли для нее интерес. С тем же успехом можно было наблюдать за непонятной игрой невоспитанных детей. Даже те немногие молодые люди, что за ней ухаживали, – точнее, за ее отцом, ведь большинство из них интересовало лишь богатство и власть, которые они могли получить, женившись на принцессе, – представлялись ей какими-то другими видами животных, непохожими на нее, скучными стариками в телах юношей, угрюмыми мальчиками, делавшими вид, что они взрослые.
Единственными обитателями Мермунда и Хейхолта, способными получать удовольствие от жизни, были слуги. В особенности в Хейхолте, где трудилась целая армия горничных, грумов и поварят, – казалось, это какая-то совсем другая разновидность людей, живущих бок о бок с теми, кто ее окружал. Однажды, в момент ужасной печали, Мириамель увидела огромный замок как перевернутое кладбище, населенное мертвецами, разгуливавшими сверху, в то время как живые пели и смеялись внизу.
Так Саймон и немногие другие слуги привлекли ее внимание – мальчики, которые хотели только одного: быть мальчиками. В отличие от детей придворных они не пытались повторять гнусавую медленную манеру речи старших. Мириамель наблюдала, как они неспешно выполняли свои обязанности, смеялись, прикрывая рот рукой, над глупыми проделками приятелей или играли в жмурки во дворе, и ей ужасно хотелось быть как они. Их жизнь казалась ей такой простой. И даже после того, как мудрость возраста научила Мириамель, что она тяжела и утомительна, принцесса иногда мечтала отбросить свое королевское происхождение, как плащ, и стать одной из них. Ее никогда не пугала тяжелая работа, но она боялась одиночества.
– Нет, – твердо сказал Саймон. – Тебе не следовало подпускать меня настолько близко.
Он повернул рукоять меча так, чтобы завернутый в ткань клинок оттолкнул ее оружие в сторону, и внезапно она поняла, что он стоит совсем рядом. Его запах, смесь пота, кожаной куртки и раздавленных листьев, оказался очень сильным. А какой он высокий! Иногда она об этом забывала. Столкновение помешало Мириамель ясно мыслить.
– Теперь ты стала совершенно беззащитной, – сказал он. – Если бы я воспользовался кинжалом, у тебя не осталось бы никаких шансов. Помни, ты всегда будешь сражаться с тем, у кого руки длиннее.
Вместо того чтобы поднять меч для продолжения поединка, она уронила его на землю и двумя руками толкнула Саймона в грудь. Он отлетел назад, с трудом сохранив равновесие.
– Оставь меня в покое. – Мириамель повернулась к нему спиной, отошла на несколько шагов и наклонилась, чтобы подобрать несколько веток для костра, стараясь хоть чем-то занять дрожавшие руки.
– Что случилось? – удивленно спросил Саймон. – Я сделал тебе больно?
– Ничего. – Она бросила собранный хворост в круг, который они расчистили для костра. – Просто мне на данный момент надоела эта игра.
Саймон покачал головой, потом сел и принялся снимать ткань, которой обмотал клинок своего меча.
В тот день они разбили лагерь рано, когда солнце еще находилось высоко над вершинами деревьев. Мириамель решила, что завтра они пойдут вдоль берега небольшого ручья, который давно был их спутником, к Речной дороге, что шла вдоль Имстрекки, мимо Стэншира, в Долину Асу. Она считала, что лучше выйти на дорогу к полуночи, чтобы иметь возможность идти по ней в темноте, до самого рассвета, чем провести всю ночь в лесу.
Так у них впервые появилась возможность взяться за мечи за последние несколько дней, если не считать необходимости прорубать себе дорогу через заросли. Именно Мириамель предложила час позаниматься перед ужином, чем невероятно удивила Саймона. Она ужасно хотела сказать, что тут нет его вины, но у нее возникло смутное ощущение, что каким-то образом он виноват – в том, что он мужчина, что она ему нравится и он отправился вместе с ней в то время, как она предпочла бы страдать от одиночества.
– Не обращай на меня внимания, Саймон, – наконец сказала она, почувствовав себя слабой из-за этих слов. – Я просто устала.
Саймон немного успокоился, закончил возиться с мечом, бросил тряпки в седельную сумку и присоединился к Мириамель, уже сидевшей у костра.
– Я просто хотел предупредить тебя, чтобы ты соблюдала осторожность. Ты слишком наклонилась вперед, – сказал он.
– Я знаю, Саймон, ты уже говорил.
– Ты не должна близко подпускать того, кто намного больше.
Мириамель вдруг отчаянно захотелось, чтобы он замолчал.
– Я знаю, Саймон. Просто я устала.
Он почувствовал, что снова вызвал у нее раздражение:
– Но ты стала лучше, Мириамель. Ты сильная.
Она кивнула, сосредоточившись на кремне. Искра упала на завитки трута, но огонь не загорелся. Мириамель наморщила нос и сделала еще одну попытку.
– Хочешь, я попробую?
– Нет, я не хочу, чтобы ты пробовал. – Она снова взмахнула кремнем, но у нее опять ничего не получилось.
Мириамель чувствовала, как руки у нее наливаются усталостью.
Саймон посмотрел на деревянную стружку, перевел взгляд на лицо Мириамель и быстро опустил глаза.
– Помнишь желтый порошок Бинабика? С его помощью он мог разжечь огонь даже во время ливня. Я однажды видел, как он это сделал в Сиккихоке, а тогда шел снег и дул сильный ветер…
– Ладно. – Мириамель встала, позволив кремню и стальному бруску упасть на землю. – Давай ты. – Она подошла к своей лошади и стала рыться в седельной сумке.
Саймон собрался ей ответить, но промолчал и принялся разжигать костер. Довольно долго у него также ничего не получалось. Наконец, когда Мириамель вернулась с платком, в котором лежали вещи, найденные ею в сумке, ему удалось высечь искру – и огонь загорелся. Когда она стояла над ним, Саймон заметил, что ее волосы успели отрасти, и золотые локоны окутывали плечи.
Он смущенно на нее посмотрел, и его глаза были полны тревоги.
– Что-то не так? – спросил Саймон.
Она не ответила на его вопрос.
– Тебе нужно подстричь волосы, – сказала она. – Я этим займусь после того, как мы поедим. – Она развязала платок. – Тут два последних яблока. Они в любом случае уже начинают портиться – я даже не знаю, где Фенгболд их нашел. – Ей рассказали об источниках запасов Джошуа, которые удалось конфисковать у врага. Они получали удовольствие, поедая запасы напыщенного хвастуна. – У нас осталось еще немного вяленой баранины, и очень скоро нам придется попытать счастья с луком.
Саймон открыл рот, но тут же его закрыл.
– Мы завернем яблоки в листья и спрячем под горячие угли. Конюх Шем всегда так делал. Тогда уже не будет иметь значения, что они немного вялые.
– Как скажешь, – ответила Мириамель.
Мириамель откинулась назад и облизала пальцы. Они все еще слегка болели от горячей яблочной кожуры, но оно того стоило.
– Конюх Шем наделен поразительной мудростью, – сказала она.
Саймон улыбнулся. Его борода слиплась от яблочного сока.
– Это было вкусно. Но больше у нас нет яблок.
– В любом случае я наелась. А завтра мы выйдем на дорогу в Стэншир. Я уверена, там мы сможем найти что-нибудь такое же хорошее.
Саймон пожал плечами.
– Интересно, где сейчас старина Шем? – проговорил он после небольшой паузы. Огонь зашумел, поглощая почерневшие листья, в которых они готовили яблоки. – И Рубен. И Рейчел. Как ты думаешь, они все еще живут в Хейхолте?
– Почему нет? Король, как и прежде, нуждается в конюхах и кузнецах. Кроме того, без Госпожи горничных обойтись никак нельзя. – По губам Мириамель пробежала слабая улыбка.
Саймон сдавленно фыркнул:
– Это правда. Я даже представить не могу, чтобы кто-то мог вынудить Рейчел уйти – если только она сама не захотела бы. С тем же успехом можно пытаться согнать дикобраза с голого пня. Даже король – твой отец – не сумеет заставить ее против воли покинуть Хейхолт.
– Сядь. – Неожиданно у Мириамель возникло желание что-то сделать. – Я собираюсь тебя подстричь.
Саймон пощупал свой затылок.
– Ты думаешь, уже пора?
Мириамель бросила на него суровый взгляд:
– Даже овец нужно стричь один раз в сезон.
Она достала точильный камень и принялась править свой нож. Звук получился очень резким, перекрыв стрекотание сверчков, прятавшихся в темноте.
Саймон оглянулся через плечо:
– Я чувствую себя так, словно меня сейчас будут разделывать для пира на Эйдонмансу.
– Никто не знает, что произойдет, когда закончится вяленое мясо, – заявила Мириамель. – А теперь смотри вперед и помалкивай. – Она встала у него за спиной, но света костра не хватало. Когда Мириамель села, его голова оказалась слишком высоко. – Сиди на месте.
Она притащила большой камень, оставляя колею на влажной земле, а когда на него уселась, оказалась на правильной высоте. Мириамель приподняла волосы Саймона и внимательно на них посмотрела.
– Немного снизу. Нет, нужно срезать побольше.
Его волосы оказались более тонкими, чем она думала. Густые, но довольно мягкие. И грязные после многих дней путешествия. Она подумала о том, как выглядят ее собственные волосы, и нахмурилась.
– Когда ты в последний раз мылся? – спросила она.
– Что? – Саймон заметно удивился. – Что ты имеешь в виду?
– А ты сам как думаешь? В твоих волосах полно веточек и грязи.
Саймон фыркнул:
– А на что ты рассчитывала, если я столько дней болтался в дурацком лесу?
– Ну, я не могу их стричь в таком виде. – Мириамель немного подумала. – Я собираюсь их вымыть.
– Ты сошла с ума? Зачем их мыть? – Саймон приподнял плечи, словно защищаясь от удара ножом.
– Я же сказала. Чтобы тебя постричь.
Мириамель встала и направилась к меху с водой.
– Это наша питьевая вода, – запротестовал Саймон.
– Я наполню мех снова перед тем, как мы двинемся дальше, – спокойно ответила она. – А теперь закинь голову назад.
Она подумала, не нагреть ли воду, но ее рассердили жалобы Саймона, и она получила удовольствие, слушая, как он возмущается, когда она вылила холодную воду ему на голову. Затем она взяла прочный костяной гребень, который ей подарила Воршева в Наглимунде, и постаралась расчесать волосы, игнорируя протесты Саймона. Часть веточек так сильно запутались, что ей пришлось распутывать узлы ногтями – и подойти к нему вплотную. Запах мокрых волос смешался с сильным запахом Саймона, показавшимся ей приятным, и Мириамель начала тихонько напевать.
Закончив с узлами, Мириамель взяла нож и принялась подравнивать волосы. Как она и подозревала, просто подрезать кончики оказалось недостаточно. Двигаясь быстро, чтобы Саймон не успел начать протестовать, Мириамель взялась за дело и вскоре увидела бледную часть его шеи – волосы скрывали ее от солнца.
Когда она посмотрела на шею Саймона, расширявшуюся у основания, где рыже-золотые пряди становились более густыми, Мириамель неожиданно почувствовала волнение.
В каждом человеке есть что-то волшебное, – мечтательно подумала она. – В каждом.
Она провела пальцами по щеке Саймона, и он подпрыгнул от неожиданности.
– Эй! Что ты делаешь? Щекотно!
– Закрой рот. – Она улыбнулась за его спиной, но он этого не увидел.
Мириамель подровняла волосы над ушами, оставив столько, чтобы они скрывали начало бороды. Затем подрезала волосы спереди, чтобы они не попадали ему в глаза. Снежная прядь выделялась, как молния.
– Здесь на тебя попала кровь дракона. – Белая прядь на ощупь ничем не отличалась от остальных волос. – Расскажи еще раз, как все произошло.
Саймон хотел ответить что-нибудь легкомысленное, но сделал паузу.
– Это было… – тихо заговорил он, – необычно, Мириамель. Все произошло очень быстро. Я испугался, а потом словно кто-то протрубил в рог у меня в голове. И, когда кровь меня коснулась, я почувствовал ожог. А больше я ничего не помню – пока не пришел в себя рядом с Джирики и Эйстаном. – Он тряхнул головой. – В общем, совершенно невероятное переживание. Некоторые вещи трудно объяснить.
– Я знаю. – Она выпустила пряди его влажных волос. – Я закончила.
Саймон поднял руки и пощупал шею и виски.
– Кажется, ты подстригла меня очень коротко, – сказал он. – Я бы хотел на себя посмотреть.
– Подожди до утра, тогда сможешь увидеть свое отражение в ручье. – Она вдруг почувствовала, что на ее губах появилась глупая улыбка – без всякой на то причины. – Если бы я знала, что ты такой тщеславный, то захватила бы с собой одно из моих зеркал.
Он повернулся к ней, чтобы бросить наигранно суровый взгляд, и тут выпрямился.
– У меня есть зеркало, – проворчал он. – Подарок Джирики. Оно в седельной сумке.
– Я думала, это опасно! – воскликнула Мириамель.
– Нет, если только смотреть в него. – Саймон встал и направился к седельным сумкам, а потом принялся энергично в них рыться, как медведь, ищущий мед в дупле. – Вот, нашел, – сказал он.
Читать бесплатно другие книги:
