Укротить ловеласа Сойфер Дарья
Когда слушатели зааплодировали, а музыканты поднялись на поклон, Надя вдруг отчетливо поняла одну вещь. Она всегда будет прощать Платона. Что бы он ей ни сделал. И бог с ним даже, с Сашей, рассорь ее Платон с родной матерью, Надя бы и тогда не смогла долго злиться. Потому что едва он брался за инструмент, для нее все переставало иметь значение. Весь мир превращался в горку несущественных пустяков по сравнению с этим звуком, что пробирался через барабанные перепонки в самую душу.
Это открытие было и простым, и страшным одновременно. Надя поняла, что Платон стал ее личным наркотиком. И пусть сегодня с утра вел себя, как ее лучший друг – впервые за много лет, – кто знает, что он вытворит завтра? Чего лишит ее, когда забудет о дружбе, а на горизонте появится еще одна девушка, готовая отдаться за пару сюит?
Надя не знала точно, влюблена ли она в Платона. Но пришло время взглянуть на себя со стороны: если бы он прямо сейчас спрыгнул со сцены и потащил ее в номер, она бы не смогла отказать. Да, порой ей казалось, что она его ненавидит, – не далее, как вчера она прокручивала в голове разные варианты казни с участием его длинного смычка, – но Платон подмигивал ей со сцены, и внутри все тянулось к нему, будто она когда-то умудрилась проглотить невидимый рыболовный крючок с его удочки. Зависимость. Болезнь – вот как это называлось.
Эмоциональные качели расшатали Надю основательно. Ночью она пыталась забыться в объятиях шампанского, а что дальше? Повышение градуса, смена веществ? И так до тех пор, пока она не проснется однажды на улице, на замызганной картонке в незнакомом городе, и лишь какой-нибудь добряк швырнет ей монетку на сухари?
С этим надо было заканчивать. И выходя из зала, чтобы проверить, готовы ли столики для автограф-сессии, Надя утвердилась в своем решении пойти к начальству и отказаться от Платона. Сказать ему об этом в лицо, когда он так радовался удачному выступлению? Нет, только не сейчас. Слишком уж счастливым он выглядел, сиял, как отполированный, даже походка пружинила.
– Ну как? – он уселся за столик и посмотрел на Надю как верный пес, который только что выполнил все команды хозяина.
Странный вопрос. Знал же сам, что гениально, как и всегда. Выложился на полную: волосы были еще влажными, словно Платон попал под дождь, а глаза лихорадочно горели.
– Отлично, – Надя не сдержала улыбку.
– Прекрасно! Ве-ли-ко-леп-но! – Как чертик из табакерки, не пойми откуда, выскочил Шульц, вихрем налетел на Платона и принялся трясти его руку. – Прорыв! Катарсис! Мы так благодарны, что вы согласились выступить у нас!
Надя не стала переводить Платону: от Шульца прямо-таки разило восторгом, и только слепоглухонемой не понял бы смысла его восклицаний.
– Спасибо, – по-английски ответил Платон. Уж это-то слово он сумел запомнить.
Надя оставила его наедине с благодарной публикой, а Шульца отвела в сторонку. Не хотела, чтобы Платон усомнился в своем успехе.
– А что с публикой? – понизив голос и стерев с лица улыбку, осведомилась она.
– А что с публикой? – вернул ей вопрос Шульц с искренним недоумением.
– Не было и половины зала! И как быть? Дирекция Музикферайн больше не захочет, чтобы Платон здесь выступал.
– Ах, это… – Шульц поморщился, будто обнаружил волос в тарелке с супом. – Да ничего страшного, поверьте моему опыту. Такое случается. Я же вам говорил: ходит какой-то новый грипп, люди боятся, пресса нагнала паники… Пустяки. Главное – Платон играл замечательно, и все это оценили. Вот видите? – он указал на столик Платона, и Надя обернулась.
К сожалению, ничего утешительного она там не увидела. Только стайку старушек, вспоминающих молодость и безбожно флиртующих с Платоном. Благо, величественные стены Музикферайн не располагали к тому, чтобы просить автограф на нижнем белье, иначе Платону неизбежно пришлось бы расписаться на паре-другой панталонов.
Надя снова устремилась на выручку. Платон, конечно, улыбался своим престарелым поклонницам, но она знала его слишком давно, чтобы сразу считать усталость и напряжение.
– Благодарю вас, автограф-сессия окончена! – возвестила Надя по-английски и по-немецки. – Мы с нетерпением ждем новых встреч.
– Ты спасла меня… – выдохнул Платон, когда Надя препроводила его в гримерку, подальше от кокетливых морщинстых прелестниц. – Одна женщина решила, что я поляк, и стала мне рассказывать, что у ее отца тоже польские корни.
– А, то есть это ты все-таки понял? Успел подтянуть английский?
– Не знаю, как объяснить, – Платон расстегнул рубашку, и Надя отвела взгляд. – Но когда дело касается женщин, я как-то лучше понимаю иностранную речь.
– Даже если эти женщины помнят Вторую мировую?
– А что? Та, с палочкой, была очень даже ничего.
– Фу, гадость. Дай мне это развидеть!
– А вот это уже эйджизм!
– Чего?! – Надя подняла на Платона глаза и тут же пожалела об этом: он уже вовсю выпутывался из концертных штанов.
– Как расизм, только про возраст, – он залихватски ей подмигнул, и Надя поняла, что он в очередной раз издевается. – Может, гульнем, а? Время детское, а я Вену так и не посмотрел.
– Поздно уже. С утра – вылет, – Надя заботливо водрузила костюм на вешалку.
– Да брось, тебе же хочется! Романтика, ночные огни, ресторанчик…
Наде и правда хотелось, но она знала, что не сможет долго молчать. Не пройдет и получаса, как совесть загрызет ее поедом, и она расколется. Признается Платону, что собралась передать его с красным бантиком на макушке другому агенту. И тогда все станет слишком сложно. Он начнет ее отговаривать, показывать умилительные пантомимы с пальцевым человечком. Или, не приведи господь, достанет виолончель и сыграет что-нибудь эдакое из популярного. Джазовое и хулиганское. И тогда все, пиши пропало. Конец всем грандиозным планам на светлое будущее. Надя сдастся, а дальше… Дальше по сценарию: падение в никуда и замызганная картонка на городской площади.
Потому-то она и отказалась от прогулки. И по той же причине соврала, что не хочет ужинать, и поскорее заперлась у себя в комнате в отеле, стараясь не слушать, как Платон напевает в душе. И даже в самолете раздобыла у стюардессы маску на глаза, сослалась на мигрень и сделала вид, что проспала весь полет. А в Москве, едва забросив вещи домой, поехала в агентство, словно боялась, что любое промедление заставит ее передумать.
– Олег Натанович? – постучала она в кабинет шефа.
– Да-да, Наденька, проходите.
Надя, сжав зубы, зашла. Она не любила, когда посторонние называли ее уменьшительным именем. Всегда представлялась полным. Надежда – звучно и солидно. Но почему-то каждый второй считал своим долгом через пару предложений понизить ее до Нади или и вовсе до Наденьки и Надюши. И ладно Платон: ему было позволено так ее называть, как-никак, столько лет дружбы за спиной. Но остальные? Почему они всегда опускались до подобного панибратства? Наденька – это ведь не знаток своего дела, не взрослая женщина, а какая-то девчонка в колготках, сморщенных на коленках.
– Олег Натанович, у меня к вам разговор, – Надя присела на край стула и огляделась.
Кабинет шефа был с пола до потолка увешан афишами, и никто не знал, какого цвета на самом деле там стены. Почему-то Олег Натанович не снимал старые плакаты, а новые лепил прямо поверх, бесконечно перемещал их и перевешивал, будто собирал огромный пазл.
– По поводу Барабаша, я так понимаю? – Воскобойников, о деловой хватке которого ходили легенды еще со времен Советского Союза, поерзал в кожаном кресле и снял изящные прямоугольные очки без оправы.
– Откуда вы… – Надя растерялась на мгновение, но вовремя спохватилась: пора уже было перестать удивляться, что Олег Натанович знает все обо всех. – В общем, я хотела бы попросить у вас другого клиента. У Платона шикарное портфолио, перспективы, он будет не против остаться с нашим агентством, но…
Она резко замолчала, потому что Воскобойников замотал головой, отчего седые вихры над мочками его ушей всколыхнулись.
– Ответьте мне на один вопрос, Наденька. Вы с ним, с позволения сказать, перешли границы?
– Что?
– Личные отношения, роман, интрижка? – он наклонился вперед, будто хотел заглянуть Наде в самый мозг.
– Нет! Что вы, нет, конечно. Просто…
– Тогда послушайте меня, – тонкие губы Воскобойникова сжались, и интеллигентное лицо благонравного старика стало жестким. – Ваша работа, с позволения сказать, никуда не годится. Я уже беседовал с господином Шульцем: на концерт в Вене не распродано и половины билетов. Вы поторопились – и сильно. Барабаш не готов был выступать на подобной площадке. Потому что туда надо заходить или с триумфом – или никак.
– Но… Я думала, это шаг вперед… – Надя ожидала чего угодно, только не разноса.
– Надо было готовить почву. Наращивать популярность, нарабатывать имя. А это, – Воскобойников ткнул пальцем в афишу венского концерта, непонятно откуда взявшуюся на стене, – позор. Еще и с ошибкой… Я бы уволил вас, если бы он вами так не дорожил. Словом, я даю вам полгода. И если через полгода имя Платон Барабаш по-прежнему будет пустым звуком для европейского слушателя, я выполню вашу просьбу: передам его другому агенту. А вас, Надежда, уволю.
Надя моргнула. Впервые Олег Натанович назвал ее полным именем, вот только особой радости это почему-то не принесло.
Глава 5
– И что ты теперь будешь делать?
Надя съежилась. На нее смотрели четыре пары глаз: Машкины, Ромины, Димины и Юлины. У Юли на груди еще висел Андрюха, но ему в свои два месяца до теткиных рабочих перипетий не было никакого дела.
Весь цвет семейства Павленко собрался на родительской кухне. Стоило Маше написать в общий чат под названием «Семейники» с кучей аляповатых эмодзи, что Надю вот-вот уволят и вообще у нее, по ходу, депрессия, как Юля подхватила младшего, а Дима отпросился у жены. Маше с Ромой ехать ниоткуда не требовалось: они вместе с Надей все еще обретались в четырехкомнатном семейном гнезде.
Такова уж была традиция Павленко: на чьи-то проблемы реагировали всем кланом. Тут же собиралась опергруппа, и хотел ли того виновник торжества, нет ли, – сообща разрабатывали план действий.
Надя была бы не против сейчас побыть одна, но сама допустила роковую ошибку: проболталась Машке. А та и рада была поднять тревогу и объявить чрезвычайное положение. Куда деваться? Пришлось выкладывать братьям и сестрам, к чему привела карьера музыкального агента.
– Не знаю… Может, написать по собственному? – Надя уныло потянулась за сушкой.
– Еще чего! – Машка звонко шлепнула сестру по руке. – Никакого заедания углеводами.
– Сейчас кризис, – Дима задумчиво потер отросшую щетину. Как только решил поддаться моде и отрастить бороду, так и трогал ее, не переставая, а то вдруг бы кто не заметил главный признак маскулинности. – Самой увольняться – самоубийство.
– А как я его тебе за полгода раскручу до уровня Мацуева? – возмутилась Надя. Легко всем советовать, когда они в этой сфере ничегошеньки не понимают!
– А Мацуев – кто у нас? – нахмурился Рома и тут же полез гуглить.
Что и требовалось доказать! Роме-то повезло: он выбрал такую профессию, что остаться без работы ему не светило вовсе. Будучи гейм-дизайнером, он от компьютера отрывался в двух случаях: когда хотел спать или в туалет. Даже еду ему мама, смирившись, приносила в комнату.
Забавно, но за него родители переживали сильнее, чем за остальных отпрысков, ведь Рома лет с семи почти не выпускал из рук джойстик. Даже ставили ему в пример Надю. Вот, мол, посмотри, сама решила музыкой заниматься, на скрипочке играет… И что в итоге? Рома заколачивает больше ста в месяц, и уже давно мог бы накопить на квартиру или ее снять, если бы ему не было настолько лень. А Надя впахивает, как проклятая, и ее же еще грозят уволить. И пойми после этого, где в этом мире справедливость!
– Дирижер, что ли, – пробормотала Юля, поморщившись от боли: третий из ее детей оказался самым прожорливым.
– А можно это как-то свернуть? – Рома брезгливо хмыкнул. – Мы тут, вообще-то, чай пьем…
– Это – твой родной племянник, – отрезала Юля. На правах старшей она из всех споров выходила победителем. – А будешь продолжать в том же духе, кроме него тебе некому будет подать стакан воды в старости.
– А, пианист, значит, – Рома отложил телефон на стол. – Ну да, у него в инсте несколько лямов подписоты. Поди, целая команда пиарщиков.
– Ну, вообще-то я тоже веду «Инстаграм» Платона, – Надя гордо приосанилась.
– О, дай глянуть! – оживился Рома и снова вцепился в телефон, как будто за пару секунд без гаджета у него начинали нестерпимо зудеть пальцы.
Надя, конечно, всеми силами стремилась осваивать просторы соцсетей. Понимала, что в двадцать первом веке без этого никуда. Но к особым успехам ее потуги не привели, хотя она исправно выкладывала фото и видео с концертов. Вообще-то Олег Натанович даже ставил ее в пример другим агентам: вот, мол, все по-современному, и оформление красивое.
– Тысяча подписчиков?! – Рома звонко хлопнул себя по лбу, а Дима, Юля и Маша синхронно покачали головами.
– Эпикфейл, систер, – осуждающе протянула Маша. – Даже у меня больше.
– У моей тоже около того, – поддакнул Дима. – Но она и не продвигается особо, так, селфится и беременное пузо выкладывает.
– Так это же классическая музыка! Ее сейчас почти никто не слушает!
Наде стало обидно: она-то рассчитывала, что братья и сестры ее поддержат и дружно ополчатся на Воскобойникова или хотя бы скажут, что ты, мол, сделала все, что могла, а твой труд никто не оценил, а они – вон что! Предательски ножом в спину…
– И откуда тогда у Мацуева несколько миллионов? – Дима аж подался вперед: ага, попалась!
– Так его по телику вечно крутят… – Надина уверенность в себе таяла с каждой секундой.
– Да кто его смотрит! – отмахнулся Рома. – Просто ты не можешь генерить нормальный контент.
– А знаешь, малой дело говорит, – Юля забила последний гвоздь в гроб Надиной самооценки. – Тебе просто нужен план.
– И где я его возьму?
– А мы на что? – Дима ловко выхватил сушку и закинул в рот: с детства был чемпионом по пищевому баскетболу. Как-то даже с пары метров попал спящему отцу в открытый рот кукурузной палочкой. Правда, в углу потом стоял до вечера, зато очень собой гордился.
– Да, тебе просто нужен портрет целевой аудитории. – Странно было слышать подобные слова от кормящей женщины, но Юля всегда хваталась за любую возможность отвлечься от детей и хоть ненадолго почувствовать себя деловой. – Опиши мне Платона. Кому он больше всего зайдет?
– Тут и думать не надо, – усмехнулась Надя. – Женщинам.
– Нет, ты опиши, – не унималась Юля. – Может, сейчас найдем его фишку.
– Ну… – Надя прикрыла глаза, вызывая в памяти образ Платона на последнем концерте. – Он классический такой красавчик. Высокий, мускулистый… На виолончели так играет… Как будто это прелюдия. Не в смысле музыкальная, а в смысле…
– Мы поняли, – подала голос Машка. – В смысле секса.
Теперь всеобщее внимание переключилось на младшенькую.
– Так-так-так… – по-отцовски начал Дима. – А тебе откуда знать?!
– Мне вообще-то восемнадцать! – Машка с вызовом выпятила подбородок. – У меня тоже может быть личная жизнь!
– Да нет у нее никого, – успокоила старших Надя. – Просто мелодрамы с утра до ночи по телику гоняет.
– Ах, так!.. – Маша задохнулась от обиды. – А она… она… Ее парень бросил!
– Еще одного спугнула?! – все снова повернулись к Наде.
– Саше-то ты чем не угодила? – Юля сочувственно вздохнула. – Такой хороший был…
– Это вас не… – начала было Надя, но Маша влезла вперед нее.
– Потому что она у Платона вечно торчит! Влюбилась, точно вам говорю!
– Я?! – пискнула Надя, потеряв свой нормальный тембр от возмущения.
– Ну точно, – констатировала Рома. – Втрескалась. Она всегда переходит на ультразвук, когда ее палят.
– Да не влюбилась я! – Надя аж вскочила. – Он… Он бабник, каких свет не видывал! Мне оно надо?
– Я когда свою встретил, тоже думал, что не по мне такая цаца, – Дима в очередной раз поскреб щетину и мечтательно уставился куда-то вдаль. – Думал, она меньше, чем за «лексус» не того… А она приличная девушка оказалась.
– Ну да, ну да, – саркастично скривилась Надя: Димина жена ей никогда особо не нравилась, лихо развела его на ипотеку и адскую работу с бешеными командировками. Но блажен, кто верует.
– Если хочешь знать мое мнение… – авторитетно затянул Дима.
– Не хочу, – быстро пробормотала Надя, но было уже поздно.
– Мужики гуляют от скуки. Или от недостатка уверенности в себе. А если ему мозги вправить… Я, кстати, и поговорить с ним могу…
– Глупости! – Юля спрятала грудь и подняла Андрюху вертикально, подложив на плечо сложенную пеленку. – Горбатого могила исправит. Тут дело в другом: если он тебе правда нравится, то это кончится плохо. Лучше тогда уволься сразу и не встречайся с ним больше. Потом сама спасибо скажешь.
– Да не влюблена я ни в кого! – крикнула Надя, и Андрей обиженно заканючил на плече у матери.
– Ч-ч-ч-ч… – зашипела Юля, стрельнув в среднюю сестру неодобрительным взглядом. – Могла бы просто сказать.
– А просто вы не понимаете, – уже тише добавила Надя.
– Сядь уже, все мы поняли, – Рома кивнул на свободную табуретку. – Если тебе надо его раскрутить – раскрутим. Я тебе кину ссыль на бесплатный курс по SMM. Там прям по делу, и много крутых лайфхаков. Зазырь – и будет ясно. А я тебе потом одного чувачка дам. По таргету. Я его по блату в фокус-группу игрухи моей включил, он за бесплатно во все новинки рубится. Вот пущай и отрабатывает.
Надю не часто радовало обилие родственников, которые готовы были сунуть не только нос, но и все остальные части тела в ее жизнь, однако сегодня был не тот случай. Вооружившись наушниками, блокнотом и здоровенной кружкой кофе, она плотно засела за изучение секретов продвижения.
К утру голова гудела от переизбытка информации, а в глаза будто засыпали песку, но Надя чувствовала прилив вдохновения. Теперь она знала, что самый последний тренд – это короткие ролики, которые пользователи захотят расшарить по Сети. Идея созрела сама собой: Платон должен играть не на сцене, а специально для своих подписчиков. Подписчиц, точнее. И делать это так, чтобы они неизбежно к нему прикипали. Всего-то и надо было, что объединить два главных таланта Платона: игру на виолончели и гипнотическое влияние на женщин. И во все это добавить щепотку эротизма для хайпа.
Надя чувствовала себя Менделеевым, который только-только очнулся после своего знаменитого сна про таблицу. Разница заключалась только в том, что Надя еще не ложилась, а потому ей срочно требовалась пара часов отдыха – и в бой.
Распластавшись на кровати и завернувшись в одеяло, она готова была уже забыться сном победителя, но не успела она отдаться в сладкие объятия Морфея, как противная телефонная трель выдернула ее из дремы.
– Да! Павленко! – пробормотала она в трубку, старательно разлепляя отяжелевшие веки.
– Да! Барабаш! – передразнили ее на том конце.
Надя застонала и откинулась на подушку.
– Я сплю!.. – жалобно протянула она.
– Ты что, опять?… – Платон явно напрягся. – Слушай, если у тебя проблемы с алкоголем, у моей мамы на лестничной клетке живет один нарколог…
– Да не пила я! Просто всю ночь не спала…
– Это что-то новенькое! Не иначе с Шуриком помирилась? Какой он у тебя, однако, выносливый… – Платон хихикнул, как подросток, прочитавший в лифте неприличное слово. – Я хочу знать подробности!
– Я отключаюсь.
– Ну погоди, погоди! – взмолился он. – Я ж любя… У меня тут билеты есть на «Золотую маску», может…
– Никаких билетов, никаких масок, – отрезала Надя. – Я – спать, а после обеда буду у тебя. И разгреби бардак, – и она сбросила звонок, поставила телефон на беззвучный и до кучи запихнула под подушку. Чтобы уж наверняка.
Проснулась она под бодрое громыхание посуды на кухне. Попробовала спрятаться от этого звука, но какое там! Если мама бралась за готовку, то заглушить могла даже воздушную тревогу.
– Ма-а-ам! Можно потише! – крикнула Надя, прорываясь сквозь звон кастрюль.
– О, Надек, ты уже проснулась! – зашаркали по коридору тапочки, и мама заглянула в комнату. – Заболела, что ли? Темно, как в бункере.
И, невзирая на Надины слабые протесты, раздвинула шторы и взяла со стола кружку из-под кофе.
– Маша говорит, тебя уволить хотят, – мама потрогала Надин лоб, словно той снова исполнилось пять. – Ты не переживай, у отца в автосервисе как раз приемщица в декрет ушла…
– Мам, у меня есть работа. Все нормально.
– Ну вот и ладненько. Я там харчо варю, приходи, как умоешься.
Надя дождалась, пока мама скроется в коридоре, и заставила себя сползти с кровати. Бойтесь своих желаний, так ведь люди говорят? Вот и Надя, всю жизнь сетовавшая на нехватку родительского внимания, теперь внезапно огребла его сполна. Аккурат к двадцати пяти годам, когда положено уже вылетать из гнезда. А куда лететь, если зарплаты хватит либо только на съемную квартиру, либо только на еду?
Впрочем, все, что ни делается – к лучшему. Теперь-то Надя это видела отчетливо, словно кто-то вставил ей в глаза линзы. Ей и правда не хватало навыков грамотного продвиженца, и, оказавшись на грани увольнения, Надя это осознала. Платон и его «Инстаграм» – вот ее пропуск к новому уровню жизни. Раскрутив аккаунт и одарив подопечного армией восторженных фанатов, Надя наконец обретет свободу. И тогда-то ей будет плевать, оставит ее Воскобойников в конторе или нет: она сможет стать частным концертным директором. Узнав об истории успеха Барабаша, к Наде выстроится очередь из музыкантов, и она будет зарабатывать даже больше, чем Рома. Но в отличие от него просиживать треники дома не станет, а найдет себе отдельное жилье.
Поднявшись на этаж Платона с блокнотом в сумочке и идеями в голове, Надя нажала кнопку звонка. Не хотела больше выпроваживать незнакомых девиц без особой надобности: на рейс ведь они сегодня не опаздывали. Дверь распахнулась через пару секунд, Платон явно был наготове. И Надя от неожиданности сначала обернулась: не стоит ли у нее за спиной какая-нибудь красотка? Ведь не мог же он так расстараться именно к ее, Надиному приходу?
Мало того, что на сей раз Платон был полностью одет, так поверх спортивных штанов был еще и повязан фартук, а с плеча свисало клетчатое кухонное полотенце. Кому-то, видимо, пришло в голову поиграть в образцовую хозяюшку.
– Ты кого-то ждешь? – озадаченно нахмурилась Надя, и тут ее осенило. Ну конечно! На свете была только одна женщина, ради которой Платон бы пошел на подвиг домоводства. – Римма Ильинична приехала?
– Мама? Нет, чур тебя, – Платон поморщился и отмахнулся. – Я сказал ей, что у меня репетиции с утра до ночи всю неделю. Она, правда, хочет теперь послушать, что мы там репетируем, но я что-нибудь придумаю… Да проходи уже, что ты стоишь!
Надя осторожно шагнула через порог. Так аккуратно, словно пол под ее ногами мог разверзнуться в любой момент, и тогда бы выяснилось, что все вокруг – всего лишь иллюзия, а сама Надя до сих пор мирно спит в своей комнате.
– Я приготовил белковую запеканку с куриными грудками и цветной капустой, – Платон нагнулся, чтобы поставить перед Надей тапочки. – Калорий мало, а вкусно так, что пальчики оближешь.
– Давай начистоту, – Надя закрыла за собой дверь и оперлась о косяк, чтобы скинуть туфли. – Ты все-таки был с той родинкой у дерматолога? Тебе брали биопсию? Все плохо?
– Чего? – хлопнул глазами Платон.
– Тебе осталось жить несколько месяцев? – продолжала гадать Надя. – Иначе с чего бы ты вдруг решил меня покормить? Грехи замаливаешь?
– Вот уникальный ты человек! – Платон обиженно цокнул. – Простого «спасибо» было бы достаточно. Я что, не могу сделать обед своей лучшей подруге?
Надя чуть рот не разинула от изумления. Либо Платона подменили на границе с Россией, либо этой ночью над ним ставили опыты инопланетяне. Лучшая подруга? С каких пор? Да, в детстве они дружили, но за последние месяцы… Даже нет, за последние годы он ни разу не спросил, как у нее вообще дела. И тут вдруг такое? Подозрительно. Очень и очень подозрительно.
В чудеса Надя не верила, в благие намерения Платона – тем более. Либо он успел где-то накосячить по-крупному и теперь готовил почву, чтобы об этом сообщить, либо собирался попросить о чем-то существенном и ужасно неприятном. И, намыливая руки в ванной, Надя гадала, чем для нее обернется запеканка с куриными грудками. Запахи, конечно, в квартире витали дразнящие, но аппетит пропал начисто. Надя могла только осматриваться по сторонам, включив дедукцию на максимум, и перебирать в голове самые ужасающие варианты событий. Заложил виолончель? В карты ее проиграл? Решил бросить музыку? Хочет сделать ремонт и временно поселиться в квартире Павленко? Или, не дай бог, подселить к ним Римму Ильиничну?
Надя вяло ковыряла вилкой запеканку и вполуха слушала беспредметную болтовню Платона. И вдруг ее словно молнией прошибло. Догадка была простой, но от этого не менее страшной. И, забыв про еду, Надя судорожно втянула в себя воздух, отчего кусочек курицы влетел не в то горло.
Надя распахнула рот, захрипела, как Дарт Вейдер, вцепилась в стол, отчаянно пытаясь вдохнуть. Глаза наполнились слезами, грудь сдавило от нехватки кислорода. Платон сориентировался моментально: бросил вилку, ломанулся к Наде и, сдернув ее со стула, обхватил сзади, чтобы сделать прием Геймлиха.
Такое Надя раньше видела только в кино и всегда думала, что подавившегося человека достаточно просто похлопать по спине. Ей казалось неправдоподобным, что в фильмах застрявшая еда всегда выскакивает изо рта, как снаряд из рогатки. Но сейчас курица, пусть и частично, совершила первый в своей жизни полет. На удивление, дальний. Недожеванный кусочек мяса пересек кухню и впечатался в окно, будто убиенная птица всю жизнь мечтала о свободе.
– Дышать можешь? – Платон развернул Надю лицом к себе: вид у него был перепуганный.
– Где ты… – она жадно глотнула воздуха. – Где ты этому научился?
– Нигде. В кино видел…
Вот и отрицай после этого великую силу искусства!
– Слушай, – Надя рухнула на стул и отодвинула тарелку от греха подальше. – Признайся честно, а? Ты решил сменить агента? Или агентство?
Платон посмотрел на нее очень печально и внимательно. Потом приложил ладонь к ее лбу точь-в-точь, как недавно сделала Надина мама. А потом склонился над ней, заглянул в глаза и медленно, тщательно выговаривая каждое слово, спросил:
– Тебе вообще сегодня поспать не удалось?
Надя раздраженно закатила глаза и откинулась на спинку стула.
– Давай вот без этого цирка! – простонала она. – Просто ответь: да или нет?
– Нет. Ноу. Найн, – он обошел вокруг стола и сел на свое место. – А теперь, будь добра, поясни мне, дураку, откуда у тебя вообще такие мысли?
– Просто… – от облегчения Надю аж бросило в холодный пот. – На работе проблемы, а тут еще ты со своей запеканкой…
– Напомни мне больше тебя никогда не кормить! – Платон снова вскочил и бросил полотенце на стол. – Я тут стараюсь…
– Ну, извини. Перенервничала, – теперь Наде уже стало стыдно за свое поведение.
Она поняла, почему преступники становятся рецидивистами: когда от человека ждешь плохого, он невольно продолжает вести себя соответствующе. Может, и Платон по какой-то неясной Наде причине вдруг решил стать другим и сделать ей приятное, а она тут сидит, обвиняет его во всех смертных грехах и плюется курицей.
– Знаешь что? – Платон вдруг подошел к Наде и опустился на одно колено. – У меня к тебе предложение.
Паника, отступившая было ненадолго, накатила с новой силой.
– Не-е-ет… – машинально прошептала Надя. – Только не это!
– Сейчас было обидно вообще-то, – скривился Платон. – Но я о другом. Надежда Викторовна Павленко, будете ли вы моим агентом в болезни и здравии, в горе и в радости, отныне и во веки веков?
Надя физически не смогла не улыбнуться. Иногда Платон становился таким трогательным, что мог уделать по умилительности целую стайку щенков лабрадора. И Надя тут же забыла, что всю свою гениальную стратегию затеяла только для того, чтобы от него отделаться.