Летчик. На боевом курсе! Малыгин Владимир

© Владимир Малыгин, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Пролог

Сентябрь выдался тёплым. Лето изо всех сил цеплялось за свои воспоминания о недавнем жарком августе и никак не хотело расстаться с Петербургом. Отступало чуть в сторону под ленивым напором осени на время короткого ненастья, выжидало подходящий момент и снова упорно возвращалось. Вот и сегодня колкий утренний дождик с восходом резко иссяк, словно испугался наступающего утра и не по-осеннему жаркого солнца. Забравшееся на небосклон светило лениво потянулось, огляделось, удивилось наступившему сырому непорядку в своих владениях и быстро высушило мокрую землю, мощёные мостовые, парки и даже дворовые подворотни, в которые оно ни разу в жизни не заглядывало. Да и зачем ему туда заглядывать, если это самим людям не нужно, иначе бы они так не строили.

Так что погода с утра радовала, и этой радости нисколько не мешал солёный ветер с залива, разгоняющий мелкую волну на Неве, разбивающий вдребезги зеркальные отражения величавых зданий на набережных. А к вечеру и ветер утих, словно высказал всё задержавшемуся в столице лету и почти перестал шуршать листьями в кронах деревьев, выбирая самые слабые и сбрасывая их вниз, расцвечивая тёмно-зелёную палитру парков и садов, украшая их первыми багряными и жёлтыми мазками…

На звонкий цокот копыт выглянул из сторожки караульный, настороженно осмотрел остановившуюся напротив извозчичью пролётку.

«Принесла кого-то нелёгкая под вечер», – успел недовольно нахмуриться своим мыслям седоусый ветеран и тут же прогнал их прочь. Внимательный, цепкий взгляд битого жизнью и умудрённого службой унтера успел заметить и «клюкву» на кортике спрыгнувшего на брусчатку офицера, и уж само собой, отметил Георгия на его мундире. Руки сами, неосознанно и отработанным за годы службы движением скользнули вниз, пробежались пальцами по ремню, сгоняя отсутствующие складки гимнастёрки за спину.

Пока офицер рассчитывался с извозчиком, на мостовую спрыгнул второй пассажир.

«Этот попроще, из нашего брата, но тоже умудрился Георгия заслужить. Явно не на японской, больно он для неё молод. Тогда, получается, уже на этой? Когда успел?» – и караульный потянулся к телефону, вызванивая начальника караула. Потому как уже ясно, что эти гости прибыли именно к ним. Вот пусть начальство с ними и разбирается.

А офицер подхватил чемодан и саквояж, шагнул вперёд, легко перепрыгнул пару ступенек низкого крылечка и остановился на широкой площадке, весело оглядывая вынужденного отступить в глубину караулки унтера.

– Позвонил? – понимающе глянул на телефонный аппарат.

– Так точно, ваше благородие! – на всякий случай вытянулся караульный. Кто его знает, что за хлыщ к ним пожаловал. Сейчас, конечно, не то, что раньше, в морду просто так, походя, бить никто не станет, прошли те времена, но хватает ещё барства в белой кости, которая иной раз на солдата словно на окопную вошь глядит. Поэтому ну его, лучше поусердствовать лишний раз, тем более это ничего не стоит.

– Это хорошо, что так точно. Значит, подождём. Миша! Ты что там застрял? – обернулся к задержавшемуся на улице товарищу поручик.

«Миша… – тут же отметил неуставное обращение к вахмистру караульный. – Получается, из нормальных он будет. Да и то, раз Георгия заслужил, значит, повоевал. А в окопах всю дурь быстро выбивает». И тут же вспомнил, где служит. Да-а, здесь редко кто эти самые окопы-то вживую и видел. Если только сверху, с неба. Потому как позади, за караулкой, находились мастерские. Где строили аэропланы…

Глава 1

До нужного нам адреса на Васильевском острове добрались на извозчике. Получилось не то чтобы быстро, но и не медленно. В общем, нормально получилось, зато за это время удалось по сторонам посмотреть.

Вещи, то есть чемоданы, оставили в караулке, а вот саквояж я лучше с собой прихвачу. Привык уже. Правда, при этом приходится терпеть недоумённые взгляды встречных и сопровождающих, но это пустяки. Терплю, не объяснять же каждому встречному-поперечному, что у меня там находится. Вот и караульный солдатик окинул сначала меня внимательным взглядом, потом Михаила и задержался глазами на моей ноше. Явственно прочиталось на лице: «У каждого свои тараканы». Да и ладно. Короче, пусть все со своим удивлением мимо ходят.

Однако вот так с налёта миновать проходную с вооружённым солдатом не вышло. Пришлось доставать документы и ждать оформления. И высокое караульное начальство. Потому как без личного пропуска на территорию завода не пропускали. Ну и ладно, подождём, порядок есть порядок. На место мы прибыли, это главное. И торопиться теперь вроде бы пока некуда. Осмотрюсь тогда.

Кованая ажурная ограда забора позволяла рассмотреть низкие деревянные строения чуть в глубине территории, буквально в десятке метров за караулкой. Да нет, не похоже это на мастерские, слишком уж они маловаты по своим размерам. Скорее, на жилые дома или на небольшие административные здания. Ладно, что гадать, всё равно скоро всё узнаю. А вот за ними уже двухэтажное длинное здание красного кирпича, это что-то более всего похоже на завод. Да ещё и с высокой кирпичной же трубой справа, уткнувшейся в удивительно безоблачное небо. Теснота-то какая. Как они здесь самолёты собирают? Нереально. Если только мелочь какую. М-да, серо, уныло и грустно. Единственным светлым пятном на этом фоне кованые решётки ограды выделяются. Вот где красотища!

Оформление закончилось. Начальник караула лично каждому из нас по пропуску выдал. Красного цвета картонный кусочек бумаги с чёрными, типографской печати, буковками. Сверху, слева и справа, символы государственности отпечатаны – двуглавые орлы с регалиями в лапах и коронами. Между ними текущий год, чуть ниже номер пропуска и в самом низу наименование завода. На обратной стороне – кому он выдан. Серьёзно всё, не по-детски.

Первым делом нас провели к Сикорскому. Как объяснили, нужно бы для порядка сначала к директору, Климексееву, пройти и представиться или к председателю правления Шидловскому, но ни того, ни другого уже нет, уехали.

Рабочий день хоть и закончился, но тем не менее кое-где в мастерских вовсю кипела работа. Энтузиасты старались, свои идеи в жизнь воплощали. И, да, я угадал, те деревянные домишки были именно административными зданиями. Успел прочитать вывески, пока мимо проходили. Сразу слева за воротами располагалось караульное помещение с казармой, за ним и ещё левее большое здание управления завода, куда нас и проводили. Прямо напротив ворот два, похоже, жилых домика, огороженных деревянным кривым забором высотой в человеческий рост. Справа вообще непонятное строение с наглухо заколоченными окнами. Ещё правее увидел угол следующего такого же деревянного домика, но подробности не удалось разобрать, не видно. И вообще, что-то много деревянных развалюх на территории. Передёргиваю, конечно, но не дело, когда на таком важном предприятии так много легковозгорающихся сооружений. Это если не считать многочисленных разросшихся деревьев вокруг всех строений.

И пыль… За день земля в основном просохла, поэтому смог вдоволь насладиться этой слегка позабытой в последнее время экзотикой. Сапоги враз плотным серым налётом покрылись. Но пыль пылью, а пару раз пришлось и через глубокие лужи перебираться. Что же здесь в непогоду творится? Непролазная грязь же получится? И об этом красноречиво свидетельствуют подсохшие после дождя и уже начавшие осыпаться глубокие тележные колеи с такими же глубокими отпечатками лошадиных копыт. Правда, кое-где, наверняка в самых грязных местах, было сделано что-то вроде деревянных тротуаров. Просто бросили попарно вдоль забора и домишек несколько длинных досок, уложили их на деревянные чурки.

Вот и все удобства, вся цивилизация. М-да…

Грустно как-то стало при виде всего этого «великолепия». И как я умудрился во всё это вляпаться? А ведь времени с моего появления здесь, в самом конце весны одна тысяча девятьсот четырнадцатого года прошло совсем немного, всего чуть больше трёх месяцев.

Вновь припомнились недавние события, перечеркнувшие всю мою прежнюю жизнь. Авиационная катастрофа там, в моей реальности… Рёв сирены, мигание красных ламп, густой дым в кабине и жилые кварталы внизу… От которых обязательно нужно успеть увести горящий самолёт с практически полностью отказавшим управлением. И несущиеся прямо в лицо сосны… Спину передёрнуло ледяным ознобом…

Очнулся я уже здесь, в госпитальной палате уездного города Пскова в теле поручика Грачёва, тоже потерпевшего аварию на своём допотопном аэроплане и сильно разбившего себе голову. Похоже, душа парня не пережила такого сотрясения и покинула это тело. С тех пор мне на память остался шрам через весь лоб. А уходящее сознание поручика оставило на память кое-какую информацию об этом мире, окружающей меня действительности и прожитой короткой жизни молодого дворянина. Именно благодаря этим знаниям и полученной травме удалось более или менее вписаться в окружающую среду. Ловил на себе иной раз косые взгляды товарищей, потому как наверняка выбивался из общепринятых норм поведения, не мог не выбиваться, но всё-таки вписался. Потому и сказал, что именно очнулся в палате, а не пришёл в себя. Шок ещё тот был. Приходить в себя пришлось долго. Но пришёл, примирился с попаданием, с шансом на вторую жизнь, с окружающей действительностью, с прежним сознанием… И с потерей семьи там, в своём родном времени… Повезло и с финансами. Очередная бессонница вывела на ночную прогулку по спящему городу, где и столкнулся с экспроприаторами чужого добра. В результате этого столкновения в экспроприатора превратился уже я – удалось прихватить имущество грабителей и оставить их самих в ночи в виде двух остывающих тел. А по-другому никак было не обойтись. Попереживал, конечно, после такого. Остатки сознания и щепетильности прежнего хозяина тела постоянно вступали в некое противоречие с моим сознанием выходца двадцать первого века, вынуждая порой совершать абсолютно, казалось бы, нелогичные поступки. Но в конечном итоге справился с самим собой. Да, именно уже с самим собой… А летать на древней технике неожиданно для себя понравилось. Казалось бы, архаика полная, а эмоций море. Тонкая фанерка под ногами или вообще полное отсутствие таковой – ноги над бездной висят, кабины, по сути, нет, крылья – страх полный, на тонких тросиках держатся, в полёте ходуном ходят. За спиной моторчик тарахтит, норовит в лицо отработанным горячим маслом брызнуть. Оглядываться за спину страшно, потому что при малейшем движении рулей хвостовое оперение скручивается. Как ещё не отламывается? И всё это удовольствие имеем при полном отсутствии средств индивидуального спасения. Парашютов нет! А они, авиаторы местные, ещё и форсят, летают не пристёгиваясь! И погибают от такого форсу… Как представлю, так вздрогну. Но нравится до жути! И романтики лётной профессии столько, что хоть… гм, ложкой ешь! К месту пришлись мои лётные навыки из прошлой жизни – правда, пришлось их усиленно и в короткий срок восстанавливать, моторика тела-то другая. Но ничего, и с этим успешно справился. Благодаря своему новому или, скорее, старому опыту быстро поднялся в глазах товарищей и командования. Наверняка вопросы у них имелись, но вслух мне никто ничего не говорил. А дальше, как заметили, так и карьера сдвинулась с мёртвой точки, куда-то пошла. Посмотрим, куда придёт.

И основное. Менять историю? А каким образом? Я как бы и не против, но слишком много этих самых «но»! Хорошо ещё, что почти сразу это осознал и принял. Было время поразмышлять на эту тему в той самой госпитальной палате. Нет у меня никакой возможности хоть как-то повлиять на умы и поступки власть имущих, где и кто я, и где они все. Слишком уж я малая величина. Так что с этим мимо. Никак даже на винтик в колесе истории не потяну. А вот на песчинку, попавшую в этот самый механизм и изменившую его работу, – вполне могу. Поэтому окончательно отказываться от какого-либо прогрессорства не стал, да и не смог бы, правду говоря. Где возможно, приложу и прикладываю все свои силы, чтобы чего-то добиться, что-то сделать. К чьей пользе? Надеюсь, что своей страны.

Пока была возможность – походил, побродил по городу в штатском, посмотрел на то, как люди живут. Очень уж мне хотелось понять, отчего такая круговерть чуть позже завертится. Неужели так уж плохо всё в этом обществе? И ничего не понял. Потому как ничего особенного не увидел. Что мы там так же живём, что они сейчас. В главном и целом, всё у нас одинаково, и ничего не изменилось. Есть те, кто побогаче, и те, кто победнее. Между ними прослойка, которая ни туда и ни сюда. А люди, полное впечатление, что те же самые, с теми же тараканами в головах, рвущиеся в сказочное светлое будущее, где работать не нужно и всё почти безвозмездно, то есть даром… Кому-то мошна давит на голову, и начинают деньгами сорить налево и направо, а кто-то концы с концами еле сводит. Так что ради чего скоро затеется великий передел, непонятно. Только ради власти? И всё? Отобрать дом у соседа, попользовать его жену, напялить его новое пальто и тут же пройтись перед ним, пока он в лучшем случае связанный в телеге лежит… Не понимаю и не хочу понимать. Ничего в сознании человека за столетия и тысячелетия не меняется…

Пришлось вскоре и повоевать, используя кое-какие свои знания будущего, – Первая мировая оказалась не за горой и через пару месяцев началась, как и положено. И повоевать удалось очень даже эффективно. За что нас и отметили высокими наградами. Нас, это меня и моего стрелка. Нашёл себе второго члена экипажа, обучил его, начали слётываться. Оказалось, вполне успешно. Благодаря своей атаке на немецкие крейсеры сорвал планы по обстрелу Либавы, а сам получил некоторую известность. А потом и до замершей на месте армии Ренненкампфа добрался, передал в штаб и лично командующему полученные снимки воздушной разведки. Вот так вот пытаюсь что-то сделать по мере сил и возможности.

Надеюсь, что на последовавшее вскоре наступление этой армии в какой-то мере повлияли и мои сведения. По крайней мере, армия Самсонова останется более или менее целой и избежит печального разгрома…

Одно плохо – историю я знаю не то чтобы отлично, так, основные вехи в её развитии помню и всё. Больно много времени прошло с тех пор, когда изучал сей предмет. Поэтому тяжело что-то конкретное планировать и предвидеть – только то, что чётко осталось и зафиксировалось в памяти. Зато судьба уже свела с довольно-таки значимыми лицами – с генералом Остроумовым, адмиралом Эссеном, Александром Васильевичем Колчаком. И другими не менее известными и славными личностями… Даже с Нестеровым познакомился в Москве. Поговорили с ним несколько раз за жизнь. Посмотрим, чем эти наши разговоры закончатся, потому как постарался донести до него, да и не только до него, свои соображения по лётной работе и по жизни вообще. Скорее всего, только через подобные знакомства и разговоры смогу что-то сделать…

Что ещё? Ах, да… Итогом всех моих телодвижений за последнее время и стало вот это прибытие в Петербург за новым самолётом. Из истребителей, хотя такого слова ещё нет, я становлюсь… А пока не знаю, кем именно становлюсь. Пока просто пересаживаюсь на большую многомоторную машину. Всё-таки это более привычные мне самолёты. Изучу аппарат и вернусь в Ревель…

Пришлось отстраняться от накативших воспоминаний, потому как мы пришли к зданию управления. Скрипучее крылечко, такие же скрипучие истёртые деревянные лестницы и переходы на второй этаж. Сопровождающий тянет на себя обыкновенную обшарпанную деревянную дверь, заходит внутрь, что-то бубнит – я не прислушиваюсь, потому как нет в этом острой необходимости, всё и так понятно. Поворачивается и приглашает нас войти…

Главный конструктор оказался на удивление молодым человеком, примерно моего возраста. А я почему-то представлял его гораздо старше.

Простое лицо, с печатью неимоверной усталости, явными следами недосыпа, с набрякшими мешками под покрасневшими глазами и шикарными чёрными усами. Зато энтузиазма через край, аж в коридор выхлёстывает.

Предписание быстро просмотрел, вернул мне, изучил наши пропуска, небрежно бросил картонки на стол и, с интересом глядя на наши награды, начал задавать вопросы. Пришлось отвечать. Удивился я, когда узнал, что нас тут ждали. И о нашей атаке на германские крейсера знают. Слухи дошли, или… Оказалось – или…

Вот в чём дело! Остроумов поспособствовал. И Глебов! Расхвалили за глаза мою светлую голову. Даже в какой-то мере неудобно стало. Впрочем, своё стеснение быстро засунул поглубже, не в том я положении нахожусь, собрался и начал отвечать. Больше всего внимания и вопросов конструктор уделил моему переделанному «Ньюпору», тому самому, который я с десятой одноимённой модели дорабатывал на московском заводе.

Сикорский сам лётчик, поэтому интересовался не только его конструктивными изменениями, но и поведением и управляемостью машины в полёте. Впрочем, это я так говорю – машина, а сам конструктор называл его аппаратом.

На удивление коротко, буквально вскользь, коснулись и «Ильи Муромца». Даже не ожидал такого краткого рассказа. Думал, сейчас конструктор начнёт расхваливать своё детище, ан нет, ничего подобного.

– Полагаю, на первое время достаточно разговоров. Будет у нас с вами ещё время для обсуждения, когда ознакомитесь с моим богатырём, – взял со стола наше предписание, ещё раз его изучил, протянул мне. – Вы где остановились?

– Пока нигде. Мы сразу с поезда сюда…

– Похвальное стремление, похвальное. Могу предложить устроиться здесь, на заводе. Или нужно что-то более… – покрутил пальцами. – Цивилизованное?

– Мы, конечно, неприхотливы, но уж коли оказались в столице, то и разместиться хотели бы где-нибудь ближе к центру. Чтобы успеть хоть краем глаза осмотреть достопримечательности города.

– Да? Думаете, у вас будет на это время? Впрочем, вам решать. Сейчас распоряжусь насчёт коляски. Или автомобиля – вас отвезут. Как устроитесь, обязательно известите меня о своём нахождении. Вот наш номер.

Наклонился к столу, черкнул несколько цифр на оборотной стороне пропуска, на той, где наши имена и фамилии накарябаны, и протянул мне обе наши картонки:

– Жду вас завтра с утра. Поедем на аэродром, представлю вас персоналу. Заодно познакомитесь и с «Ильёй».

– А я думал, что он где-то здесь стоит, в канале… – растерялся я.

– Ну где здесь? У него верхнее крыло тридцать два метра. Куда ему в канале-то…

– Понял…

Хотя пока ничего я не понял. Он же вроде как должен быть гидросамолётом? С поплавками? Какой ему аэродром? Хотя-а, в моё время летающие лодки прекрасно на суше себя чувствовали, хоть и выглядели несколько не… Скажем так, несколько не так, как в своей воде. Ладно, хватит свою некомпетентность показывать, лучше промолчать. Завтра сам всё увижу, своими глазами.

– И, Сергей Викторович… Ничего, что я так? По-простому? Всё-таки мы с вами энтузиасты своего дела и оба лётчики! – в конце фразы Сикорский покосился краем глаза на Михаила, как бы извиняясь за сказанное.

– Конечно, конечно…

– Настоятельно рекомендую устроиться где-нибудь поближе. Позже сами оцените мой совет…

– Хорошо. Ничего конкретно не порекомендуете?

– Распоряжусь. Да сейчас вместе и поедем. Засиделся я что-то…

А Миша всё это время так и простоял скромненько за моей широкой спиной. Представить-то я его представил и коротенько, буквально в двух словах рассказал, в качестве кого я его представляю в экипаже «Ильи».

Три последующих дня пролетели как один миг. И не до прогулок по городу нам было, поэтому все местные достопримечательности пока остались без нашего должного внимания. Слишком много навалилось на нас впечатлений, разговоров, новинок. Пришлось изучать конструкцию самолёта. Это необязательно, но тут уже я проявил инициативу на радость изобретателю и к искреннему огорчению моего товарища. Ничего, рано или поздно всё пригодится, мало ли как жизнь может повернуться? Иной раз она от такой мелочи может зависеть, что даже обидно становится, когда её, этой мелочи, под рукой в нужный момент не оказывается. Или тех же знаний…

Так что хоть быстро и несколько поверхностно, но сей аппарат мы изучили. Но здесь было легче – покрутились по сборочным мастерским, там руками пощупали, тут своими глазами посмотрели. Пообщались с мастерами, как-то на удивление быстро нашли с ними общий язык и незаметно вписались в рабочий коллектив. По мне так ничего сложного, проще простого. Потому как половина из них была в форме, служила то есть. Да ещё мы попали как раз в тот момент, когда на заводе обозначился активный приток новых кадров, расширялось производство. А лётчик у них всего один, тот самый лейтенант Лазарев, который так в действующую армию рвётся.

Что самое интересное, так это мои первые впечатления при виде стоящих на салазках корпусов в столярной мастерской. Трамвай… Вот честное слово, именно такая ассоциация в голову пришла. Хорошо хоть ума хватило свои мысли при себе удержать и выражение лица нейтральное сохранить. Право слово, когда самолёт собран и покрашен, он совсем по-другому выглядит и ощущается. А так, когда перед глазами лишь прямоугольный деревянный короб скелета фюзеляжа с редкими пока элементами фанерной обшивки – трамвай-недоросток, да и только…

Лезть с советами и подсказками не стал, ни к чему. Пока. Но зарубочку для себя сразу сделал. Чуть позже обязательно хотя бы про остекление внизу подскажу. Иначе как бомбометание производить? Как прицеливаться? Кстати, здесь я впервые ознакомился с теми самыми прицелами, о которых меня в своё время расспрашивали в кабинете у Эссена. Что сказать? Хоть что-то. Но остекление внизу кабины всё равно не помешает. И лёгкое бронирование пола и боковин в жизненно важных местах. Это я штатные места экипажа имею в виду и сами моторы. Да, про парашюты бы не забыть. Кто его знает, как жизнь сложится? Ох, что-то я совсем фаталистом заделался, на воду дую, перестраховываюсь везде.

Короче, ознакомился я и с новым самолётом. Впечатляет. Особенно после моего «Ньюпора». Миша вообще эти первые дни словно в ступоре ходит. Невиданная им доселе летающая громадина.

Самое сложное было разобраться с моторами. Редко где можно было встретить все двигатели одной марки, не говоря уже об их мощности. В основном приходилось использовать сборную солянку. И на этом гидросамолёте повторилась та же история – установили два «Сальмсона» и два «Аргуса». С началом войны эти немецкие «Аргусы» в Россию перестали поставлять, поэтому на заводе спешно разрабатывали свою собственную конструкцию. Ну как свою? Пытались скопировать те же самые «Аргусы» и «Бенцы». К сожалению, разработка тормозилась. Потому как не только сами двигатели перестали поступать, но и комплектующие к ним, само собой, и даже прокатный металл, медные трубы, что шли из Швеции. Приходилось срочно искать новых поставщиков, кое-что производить самим, а это время, которого всегда не хватает…

На Комендантский аэродром поехали на следующий же день после нашего прибытия. Там я и увидел первый раз вживую, так сказать, этот аппарат и понял давешнее удивление конструктора моим вчерашним словам. Действительно, ну какой ему канал при его-то габаритах? С таким размахом крыльев там никак не пройти, даже под мостом на набережной не протиснуться. И не только по размаху, но и по высоте, соответственно. Слишком уж большая получилась махина, огромная. Для этого времени, само собой.

Что мне понравилось больше всего, так это боковая дверка в фюзеляже – никуда карабкаться не нужно, чтобы в кабину попасть. Удобно.

Внутри не так просторно, как ожидалось. Хотя… это я привередничаю, смотрю сейчас с позиции своего прежнего опыта. А для этого времени действительно очень огромный и просторный самолёт. Игорь Иванович с гордостью представлял своё детище, показывал и рассказывал, даже умудрился в историю его создания заглянуть. Впрочем, мне на самом деле интересно, поэтому слушал рассказ инженера с удовольствием, даже ахал в самых напряжённых моментах, подыгрывая рассказчику. С удовольствием послушал про презентационный самолёт. Тот самый, который показывали его императорскому величеству, с роскошным пассажирским салоном, туалетом и ванной, и огромными позолоченными двуглавыми орлами на кабине.

Вдохновился и установленными на «Муромце» поплавками. Как-то в Ревеле особо не обращал внимания на эти детали тамошних гидропланов. Ну, стоят на них поплавки и ладно. Наверное, потому, что размеры самолётов разные и особо сей элемент конструкции в глаза не бросается. А тут увидел и на какой-то миг у меня даже голос просел. Реально огромная и неподъёмная вещь. Это же сколько полезной грузоподъёмности они съедают? Почти семь метров длины, одуреть можно! Почему бы не использовать для этой цели дюралюминий вместо тяжёлой фанеры? Есть же он у немцев? Не постеснялся, спросил. М-да, оказывается, у нас построили завод по выплавке алюминия, но в чистом виде он слишком хрупок и не подходит для использования в самолётостроении. Если перед войной дюраль закупали и привозили в страну, то с наступлением оной эти поставки, само собой, также прекратились. Дёрнулся было облагодетельствовать инженера нужным составом так необходимого ему сплава, да тут же остановился. А потому что не помню я в точности этот состав. Никель вроде бы добавляли в малых долях, а что ещё? Медь и марганец? Говорю же, не помню. А ведь знал когда-то, учил. Видимо, так учил. Ничего, может, ещё и вспомню, куда я денусь-то… А потом и про патенты с финансами вспомнил. Облагодетельствовать, оно, конечно, можно и даже необходимо, но и о себе любимом забывать не грех.

Задумался и прослушал, что там мне конструктор дальше вещает. Извинился, переспросил. Понятно, в ближайших планах руководства переносить производство «Муромцев» на Корпусной аэродром. Там и места больше, есть где развернуться, и само лётное поле под боком будет. А зачем? Так и спросил:

– Игорь Иванович, а для чего так далеко забираться, через весь город? Вот же под боком Комендантский аэродром? Тем более у вас уже и ангары под мастерские на нём почти закончены, а там всё с нуля начинать?

Ответа на свой вопрос так и не получил. Изобретатель только вздохнул тяжко и промолчал. Понятно, всё как всегда и везде. И разговор как-то разом скомкался.

Тут же я познакомился и с Поликарповым, двадцатитрёхлетним молодым инженером. Именно он и занимался этими поплавками – его, так сказать, вотчина на заводе. Вот и подброшу ему свои идеи-воспоминания о предположительном составе дюралюминия, пусть с технологами разбирается. Сошлюсь, что слышал от кого-то когда-то. Отмазка, конечно, детская, но вдруг прокатит?

Познакомился я и с директором завода, и с председателем правления. То есть, если правду сказать, это со мной их познакомили. Климексеев, директор. Ничего о нём не помню, поэтому просто познакомился. Почему бы и нет? А вот Шидловский… Михаил Владимирович… Увлечённый любимым делом. Даже несколько авантюрист по своей натуре, которая вскоре и сыграет свою значимую роль в его дальнейшей судьбе. Человек на своём месте. Голова! Со своей знаменитой шикарной бородой! Именно через него мне и удалось вживую познакомиться с его императорским высочеством великим князем Александром Михайловичем…

Сидим с Михаилом в фанерной богатырской утробе, осваиваемся, автоматические навыки нарабатываем. Прикидываем, где именно и как расположить пулемётные точки, секторы обстрела определяем и нарезаем, как лучше бомбы грузить и сбрасывать. Нет, тут уже вроде как всё определено, но есть одно «но». Нам не совсем нравится то, что уже определено. С точки зрения нашего опыта. А, вернее, с моей точки зрения и моего опыта. Поэтому сегодня вечером обязательно необходимо встретиться с полковником Глебовым, предварительно договориться с ним, и пусть он дальше согласовывает с начальством задуманные мной изменения. Хотя, насколько я успел понять конструктора, просто так договориться с ним не получится. Обязательно придётся доказывать, спорить. Поэтому полковник-то договариваться пойдёт, куда он денется с подводной, как говорится, лодки, но и мне где-нибудь поблизости придётся покрутиться на всякий случай. Если я прав в своих предположениях. Может, придётся обосновывать и доказывать свои… Нет, не требования и не просьбы даже, а… Да даже и не знаю, как и обозвать их, эти свои предполагаемые изменения. Может быть, это необходимость? Жизненная и, как я уже говорил, подкреплённая боевым, что в данном случае весьма не маловажно, опытом. А сделать это обязательно нужно здесь, когда есть под рукой необходимая производственная база и нужные специалисты!

Да! И ещё один, пожалуй, самый для меня основной момент. Непринципиальный, но тем не менее весьма важный. Вот не нравится мне автомобильная баранка на «Муромце». И не потому, что я к рогам в своём времени привык, а потому, что рога во всех смыслах удобнее. Мелочь, казалось бы, пустяк, но! Здесь же приходится постоянно смотреть за положением баранки, отвлекаться от более важных дел. Напрягает это. И хорошо бы на будущее обязательно установить дублирующее управление на этих самолётах для второго пилота. Так же удобнее и проще. А то сидишь в этой огромной кабине один, что до левого борта рукой не дотянуться, что до правого. Это я уже не говорю о том, что в полёте вниз за борт не посмотреть, только вперёд. Не дело это. И при выполнении посадки некомфортно. Зато, к чести конструктора, здесь приборы хоть какие-то есть – альтиметр и, о, чудо! Наконец-то установили компас! Даже что-то вроде простенького линейного авиагоризонта присутствует. Вот только с указателем скорости так ничего и не получается, нет их пока. Да, отвлёкся я что-то на воспоминания, слетел с темы…

Так вот, сидим мы с вахмистром в самолёте, замечаниями перекидываемся, думаем-обсуждаем, как в случае чего будем действовать. Дверка входная на борту чуть прикрыта, это чтобы ветер не так задувал, да тут же прихватизированной верёвкой в этом положении и зафиксирована. За ближайшую расчалку привязана, чтобы не хлопала.

Погода вроде бы как с самого утра отличная, но небольшие тучки изредка на небо набегают, тогда и ветерок порывами по земле проносится, норовит внутрь пылюги надуть, дверкой хлопнуть. А закрывать её нет возможности, будет не то что темно, а просто сумеречно. Это впереди светло – в пилотской кабине окошки большие, а тут, в хвостовой части фюзеляжа – темновато. В отличие от пассажирского варианта на этой модели всего несколько маленьких квадратных окон по всему корпусу, и всё. Так-то вроде как и видно всё, но нам-то с Михаилом требуется гораздо больше освещения, пока мы по закоулкам ползаем. Вот сейчас себе вариант необходимой перепланировки нарисуем и в мастерские отправимся. В сборочные. Там на месте будем уточнять и согласовывать с мастерами наши желания и реальные возможности. Пока на уровне разговоров. Поползаем по голому скелету фюзеляжа, по рёбрам шпангоутов и стрингеров, прикинем, получится ли сделать так, как нам нужно. А дальше займусь чертежами с помощью Михаила, само собой. Потому как правильно угадал я в своё время, есть у него соответствующее образование, и не такой он простой человек. К вечеру предварительные наброски сделаем, чтобы было с чем к Глебову идти.

До Игоря Ивановича, само собой, про наши расспросы и ползания в мастерских враз доведут, но к тому времени, я так надеюсь, уже и Глебов вплотную к делу приступит. На чертежи много времени не нужно, они тут пока и в виде простых схем сойдут. Главное, договориться, найти общий язык с Сикорским, получить его принципиальное согласие. А там найдётся, кому эти схемы в чертежи превратить.

Снова отвлёкся. Так вот, ползаем мы, значит, с Михаилом по самолётному чреву, бумагу мараем, на поднявшийся снаружи шум и суматоху соответственно никакого внимания не обращаем, не до того нам, сами должны понимать. На четырёх костях потому что большее время, да ещё, извиняюсь, задом кверху. Только лишь и услышали, что кто-то в кабину заглянул. Даже не услышали, а просто на какой-то миг резко потемнело в кабине. Судя по тому, что сразу же дверку закрыли – нас не заметили. Да и тяжело нас в хвосте заметить. В здравом уме там просто нечего делать.

Пришлось так задом и выбираться нам из хвостовой части фюзеляжа, призывая про себя, само собой, на голову вредителя всяческие кары с помощью распространённой повсюду ненормативной лексики в более или менее приличных выражениях. Иначе бы Михаил меня не понял. Да и никто бы не понял – не пристало офицеру настолько грубым языком вслух выражаться. Не в окопах, чай. Так что ползу спиной вперёд… Или не спиной? Или в этом случае назад? Да какая разница! И бурчу вполголоса всякие несуразности, так чтобы и не разобрать было, что именно, и понятно стало, что я недовольство своё таким образом выражаю. Вот уж приспичило какому-то лешему нашу верёвку развязывать. Теперь вот снова придётся вылезать и дверь фиксировать в полуоткрытом положении. И на тебе, в этот момент дверь снова распахнулась. А мы к ней задом, да на четвереньках. Меня и накрыло от раздражения.

Первым делом на обычных любопытствующих визитёров погрешил, по-накатанной вслух чертыхнулся, мол, ручонки бы за отвязанную верёвочку кое-кому пообрывать. Она у нас, дверка, в конечном итоге была ограничена в своих возможностях тут же найденной верёвкой, привязана так, чтобы в одном положении находилась и по борту не стучала. А тут раз, и с помощью чьих-то шаловливых ручонок закрылась. А затем снова распахнулась. Ну, я и чертыхнулся. Потому что зря пришлось вылезать!

Обернулся через плечо, голову поднял, а там посторонний в кабину заглядывает. Нижний обрез дверного проёма фигуру ровно по пояс обрубил, к нам как раз верхняя половина и заглядывает. На свет только силуэт и виден. И видно, что силуэт этот в форме, потому как уж очертания фуражки на голове ни с чем не спутаешь. И прямые контуры плеч явно на погоны указывают. Пришлось раздражение своё резко в себя же и затолкать. Да уже поздно было! Слово вылетело, попробуй вернуть.

А вокруг тишина-а… Снаружи то есть. Аэродромной суеты совсем не слышно. Птицы только разорались во всю глотку. Как-то сразу на это внимание обратил. Обычно там, снаружи, хоть какой-то шум да есть. То гремят чем-нибудь, то что-то перетаскивают, то ещё какая-нибудь суматоха, без этого не бывает. Это не говоря о рабочих разговорах и обычной аэродромной шумихе. А тут тишина! Сразу насторожился, язык свой поглубже упрятал, прищурился, так и стараюсь через плечо рассмотреть визитёра. А потому что пока ещё мне никак не развернуться, товарищ мой впереди или позади, не знаю, как в этом случае будет правильно, – ползёт, соответственно мне мешает.

Краем глаза через плечо-то назад поглядываю, увидел взметнувшуюся с колен фигуру Михаила, тут же громкий и глухой удар от соприкосновения его головы с фанерным потолком кабины, сдавленный «Ох!», стук коленей грохнувшегося на пол Михаила, и снова тишина.

Ну и я, хоть пока ничего и не понял, но на всякий случай быстро пополз вперёд или назад, к свободе, оттеснил товарища к борту, протиснулся мимо, а там и на ноги поднялся, развернулся, только голову к подбородку прижал, чтобы Михайлов подвиг не повторить.

– Кто такие?!

В проёме люка только силуэт, против света ничего не видно, а начальственный рык быстрого ответа требует. А что это именно оно, начальство, так по рыку сразу понятно стало.

– Поручик Грачёв, вахмистр Лебедев! Изучаем материальную часть самолёта! – отрапортовал молодецким голосом. Потому как пятая точка именно так порекомендовала сделать. Видимо, грядущие неприятности почуяла.

– Грачёв, Грачёв… Лебедев… Что-то такое мелькало недавно… Так… Команда на построение не для вас?

– Ничего не слышали, ваше… – замялся, потому как всё так же ничего против света не вижу, как ни стараюсь. Не привыкли пока глаза к перемене освещения. Ну да, это же я в самом хвосте находился, мне там всяко темнее было. Лишь Михаил за спиной как-то подозрительно часто меня кулаком в бок толкает, что сразу насторожиться заставляет.

– На выход! Оба!

– Есть! – полез к выходу, гадая, чего плохого мне от этого визитёра ожидать, потому как хорошим я за эти месяцы явно не разбалован.

– Грачёв, Лебедев… Ревель? Точно, Ревель! – наконец-то освободил проём неизвестный, отодвинулся в сторону, скрылся за обрезом люка, пробормотал в полной тишине вполголоса. Потому и услышал его бормотание. А на лётном поле даже птицы примолкли и ветер утих. Интересно…

Пока выползали из чрева самолёта и выпрыгивали на землю, глаза привыкли к свету, можно было не щуриться. Сразу в процессе выползания и успел осмотреться. Понятно, высокое начальство пожаловало. Не в плане своего роста, хотя и роста этому начальству хватает. Явно на голову выше окружающих, и это оно ещё у самолёта находится, остальные же чуть поодаль теснятся. А если всех в ряд поставить?

Утвердился на земле, мешковатый комбинезон оправил, складки на животе постарался за спину согнать, насколько это возможно. При этом выпрямился, вытянулся во фрунт, глазами высокое начальство ем. А как иначе? Ещё Пётр Первый эту истину на все века вперёд озвучил. Главное, вид иметь лихой и придурковатый, дабы не смущать своим умом это высокое начальство.

Михаил спрыгнул, пришлось мне чуть в сторону переступить, чтобы локтями с ним не толкаться. Как же плохо не от мира сего быть! Придётся мозги напрягать, хотя они у меня и так чуть ли не плавятся от напряжения. Гость высокий, по должности и званию высокий, не по росту, хотя и по росту соответствует, но об этом я уже упоминал.

И Михаил его точно знает, потому что вон как суматошно меня в спину кулаком пихал. Кстати, больно пихал, надо будет потом ему на это попенять.

Значит, это наверняка кто-то с самого верха, судя по погонам, аксельбантам и отношению сопровождающих его лиц. Да и поведение такое, соответствующее… Опять же мордовороты в охране… Великий князь? Кроме него вряд ли кого может нелёгкая на аэродром занести, да ещё и в самолёт носом сунуть? Он же шеф Императорского военно-воздушного флота, ему, так сказать, по велению сердца и души, не говоря уже и о должности, это положено сделать. И растительность на лице характерная такая для Романовых, запоминающаяся. И не только растительность, а и черты лица. На ныне царствующего Николая Второго похож. Больше-то я никого из них не помню.

Ну и что мне ему отвечать? Если спросит, само собой. И при этом нужно умудриться под возможную раздачу не попасть, потому как сопровождающих у гостя хватает, и все в немалых таких чинах. Погоны и аксельбанты так золотом и сверкают.

Мысли промелькнули в одно мгновение, я только-только складки комбинезона за спину согнал и в сторону шаг сделал, освобождая место Михаилу. Да вытянулся, строевую стойку принял. Ждём-с.

От сопровождающей высокую особу группы офицеров и штатских лихим фертом подлетел к князю офицер, что-то зашептал тому на ухо. А князю не понравилось. Что? Услышанные сведения? И рядом с нами как-то незаметно несколько мордоворотов образовалось – единственное, что пока под руки не хватают.

– Так почему команды не слышали? Или слышали, но решили не выполнять? – уточнил свой вопрос Шеф, обозначив кивком осознание доведённой на ухо информации и согнав эмоции с лица. А как его ещё называть про себя? Не полным же именем со всеми причитающимися ему званиями? Пусть так и будет. А вот наушника он сразу же отослал назад, это хорошо. Только чуть заметно бровью повёл, и тот сразу ретировался. Я и то с трудом заметил, да и то только потому, что лицом к ним стоял. Однако князь ждёт, пора отвечать.

– Никак нет! Так точно! – вытянулся ещё сильнее, поедая глазами начальство.

А ведь раскусил он меня. Вон в глубине глаз князя хитрые чёртики играют. Стою, краем глаза точно так же вытянувшегося и замершего сбоку от меня вахмистра вижу.

– Го-осподи-ин поручик… – чуть-чуть, еле заметно протянул моё звание князь, а сразу стало понятно, что дальше дурака валять не следует. Пришлось выражение своего лица чуть-чуть попроще сделать и ответить более внятно и развёрнуто.

– Команды не слышали! Да вообще ничего не слышали, потому как увлеклись изучением материальной части самолёта и наброском необходимых предварительных изменений в конструкции… – и попытался стрелки перевести. – Кто-то заглядывал в кабину, но мы не разглядели кто именно. И нас в темноте не увидели, потому и не предупредили.

Так лучше будет. Вон сразу его своей заумной фразой с толку сбил. Не ожидал князь от меня такого. А мой перевод стрелок вообще не заметил или внимания не обратил. Облом-с.

– Вы ещё и инженер? А Игорь Иванович знает о ваших устремлениях к изменению конструкции его детища?

– Пока не знает. Но будет знать!

– Так… – Александр Михайлович, его императорское высочество великий князь на практически незаметное мгновение задумался и решил сменить тему разговора: – А страшно было на немецкие крейсера в атаку идти?

– Страшно ли? Пожалуй, нет, не страшно, – чуть потянул фразу, вспоминая свои ощущения перед атакой. Сколько времени с тех пор прошло, а всё словно вчера было. Честно продолжил: – Скорее, азартно. Опять же, если правду сказать, в той атаке никакого риска не было. Ну, почти никакого. Не думали, да и не ожидали немцы, что мы на этакую наглость решимся. Потом, конечно, опомнились, сообразили, да уже поздно было. Да ещё и Михаил постарался, пулемётным огнём их хорошо причесал.

– Как? Причесал? Интересное выражение, – и перевёл взгляд на Михаила. – Вахмистр, вас же в том самом бою ранило?

– Так точно, ваше императорское высочество, – пустил петуха Лебедев, вытягиваясь ещё сильнее. Хотя куда уж сильнее…

– Та-ак. Что за изменения вы задумали? – снова сменил тему князь.

Пришлось рассказывать, а потом и показывать на пальцах в кабине самолёта, где именно и почему мы хотим сделать пулемётные гнёзда. Вроде бы удалось разумно объяснить и убедить Александра Михайловича. Хотя было трудно. Харизмой князь так и давил, сбивая с мысли неожиданными вопросами, бесцеремонно перебивая в процессе разъяснений.

Бедолага Сикорский извёлся весь снаружи. Внутрь его никто не пустил. Те мордовороты вообще никого к кабине не подпускали. Так что общались мы с его высочеством наедине.

Потом наверняка придётся перед Игорем Ивановичем объясняться и извиняться. Не успел я, к сожалению, с Глебовым пообщаться, всё откладывал и откладывал это мероприятие. Думал, соберу в одну кучу все мои пожелания, тогда и поговорю сегодня вечером. А оно вон как вышло. Как бы отношения с изобретателем после такого совсем не испортить. Вот кто меня за язык тянул со всеми этими изменениями? Оправдался, называется. Лучше бы отмолчался.

А потом меня и Михаила выпроводили, правда вежливо, из самолёта, а его салон мигом заполонили сопровождающие князя лица. И каждый из них, пробираясь в салон, хоть краем глаза, но косился в мою сторону. Уф-ф, свершилось именно то, о чём меня предупреждал перед отъездом из Ревеля Александр Васильевич Колчак. На пустом месте умудрился нажить себе огромную кучу недоброжелателей. Ещё бы, столько времени одному мне великий князь внимание уделил… И принесла же его нелёгкая…

Глава 2

Всё, высокие гости скрылись в чреве самолёта, остались мы с Мишей у приоткрытого люка в гордом одиночестве и в полной тишине. Впрочем, соврал, не в полном одиночестве, но в тишине-то точно. Охрану я не посчитал, тех самых мордоворотов. Только так думаю, толку от них в случае чего будет мало. Это я из только что произошедшего такие выводы делаю. А если бы в самолёте не мы, а кто-то другой – с недружественными намерениями – прятался? Что бы тогда было? То-то! Ладно, пока я всё равно ничего не могу сделать и ни на что не повлияю. А выводов из этого происшествия, мне кажется, никто так и не сделал. Да что там кажется! Уверен!

Ладно, и куда нам теперь? Как-то оставаться здесь не хочется. А что там за построение? И я закрутил головой по сторонам.

Понятно. Это мне просто из-за фюзеляжа не видно. А стоит только чуть-чуть, буквально на несколько шагов в сторону хвоста сместиться, и оп – возле недавно построенных ангаров вытянулась неровная шеренга аэродромного народа. И все в мою сторону смотрят. Ну-ну. Головёнки набок посворачиваете. Хотя я-то тут при чём? Это они высокого гостя стараются увидеть и запомнить. Дабы было, что потом рассказывать всяким любопытным. Семье, например, у кого она есть. Ну и так далее. Так что не обольщаемся, не на меня смотрят, не заслужил я ещё подобной известности.

Вот же засада! Удрать не получится. Хотя почему не получится-то? Мы тут сами по себе, ни к кому не приписаны, ни от кого не зависим и ни перед кем не отчитываемся за свои поступки. Поэтому аккуратно беру Михаила за рукав и тяну в сторону.

Трудное это дело. Он же, как и все, уставился на дверной проём «Муромца» и застыл на месте. Поэтому пришлось приложить больше усилий, чтобы стронуть его с места. Получилось! Так бочком, бочком обошли самолёт и, словно по-другому и быть не может, обогнули строй и скрылись за ангаром.

Одну из основных заповедей мудрого служивого исполнили – держаться подальше от начальства. В смысле от такого большого, незнакомого, а потому и непредсказуемого. Да и там, в свите, ещё столько всякого разнообразного начальства, что ну их куда… далеко!

А потом быстренько скинули комбинезоны и переоделись в свою повседневную форму. И отправились домой. В смысле в гостиницу. На сегодня у нас рабочий день закончен. Появилась прекрасная возможность с полковником Глебовым встретиться…

Свободно покинули аэродром, оставили за спиной ангары. Кручу головой по сторонам, вызывая сим действием явное недоумение Михаила. Наконец он не выдержал и притормозил меня вопросом:

– Сергей Викторович, ты чего так головой крутишь? Что случилось-то?

– Да пытаюсь хоть какую-то охрану увидеть.

– Какую охрану? – удивился мой товарищ.

– Какую-какую… Да ту самую! Которая должна князя охранять!

– А зачем? От кого охранять-то?

– А ты считаешь, что не от кого? Ну-ну… – глянул искоса на удивлённого моими словами Михаила и ускорил шаг. – Ладно, пошли быстрее, у меня сегодня дел ещё мно-ого.

– Погоди, я спросить хотел. Ты что, великого князя не узнал? Ну, там, в кабине? – задумался на мгновение над моими последними словами Лебедев и всё-таки решил продолжить разговор.

– А как бы я его узнал? – попытался отговориться. – Я же в самом хвосте сидел, в отличие от тебя. Ты же мне весь свет своим широким задом загораживал. А потом пока развернулись, пока глаза к свету привыкли…

– А-а, понятно тогда. А я уж подумал… – и замолчал, спохватился.

А мне интересно стало, что же такое он мог про меня подумать. Какие ещё тараканы в его голове бегают? Спросил, не постеснялся. Ответу несколько удивился.

– Да обо всём этом! – решительно махнул рукой мой товарищ. – Как можно великого князя не узнать? Ну ладно, глаза к свету не привыкли, а потом-то? Я же видел, что в тебе никакого почтения к нему нет. Словно не понимаешь ты, кто перед тобой стоит. А так не бывает, не видел я ещё такого непочтительного отношения к… К великому князю, в этом случае. Словно не от мира сего ты. Или ты из этих? Из социалистов? Ответь. И главное. Знаю, что русский, что нашего роду-племени, а иногда как скажешь что-то этакое, так прямо оторопь и берёт. Не может русский человек такое говорить и так себя вести. Опять же в церковь ты не ходишь, не крестишься никогда, значит, и в Бога не веруешь. Скажи, как такое может быть? И ещё много всякого в тебе, непонятного для меня. Это другим оно всё незаметно, а я-то сколько времени с тобой рядом нахожусь…

– О, как! – А ведь придётся что-то отвечать. Вот до чего демократия в наших рядах довести может. И ведь я сам настоял на подобных отношениях, на приятельских. Хорошо хоть ума хватило сразу предупредить товарища, что подобные отношения только наедине возможны, когда вокруг посторонних глаз нет. Он вроде бы и сам в подобных вещах соображает неплохо, сообразил бы, никуда не делся, но тут уж я перестраховался и предупредил. Как знал. А вот теперь изволь выкручиваться. Только как? Ладно, попробую, переведу стрелки. – Эх, Миша, Миша. У каждого из нас свои секреты. И у тебя они есть. Я же не спрашиваю, каким образом ты такой умный в солдаты попал? Из тебя же образование так наружу и лезет, сколько бы ты простым крестьянином ни прикидывался. А я… Я тебе рассказывал, что после аварии разбился и частично память потерял? Рассказывал. Ты просто забыл. Поэтому просто имей в виду, что многих вещей я не то что не знаю, а просто не помню.

– Частично же? А тут… Это как вот такое может быть? И великого князя не помнишь?

– И его. Да почти никого не помню. Поэтому и стараюсь с людьми поменьше знакомиться, чтобы впросак не попасть.

– А знания? Почему знания из твоей головы никуда не пропали?

– Спроси что-нибудь полегче. Доктор в госпитале сказал, что голова предмет мало изученный, и что в ней происходит – никому доподлинно неизвестно. Кстати, потому и в церковь не хожу, хотя крест всегда ношу. Потому что ни одной молитвы не помню. Что я там делать буду? Своим незнанием к себе внимание привлекать? Так мне его и так достаточно, чужого внимания-то…

– А…

– Миша, хватит, – оборвал его на полуслове. – Ты уж определись, со мной дальше идёшь или без меня. И, кстати, о себе-то ты мне ничего так и не рассказал.

– А что мне о себе рассказывать, – отвернулся и как-то сразу сдулся мой спутник. – Батя собрался насильно оженить, вот я и удрал.

– Что? Так просто? – А я-то себе нафантазировал! А тут, оказывается, простая бытовая элементарщина. – А зачем удрал-то? Жил бы себе спокойно, жена всегда была бы под боком.

– Это потому ты так говоришь, что той жены не видел. Деньги моему отцу понадобились, вот он и решил с моей помощью положение и поправить.

– Ладно, понятно. Твоё дело, и ничего говорить не буду. Так что решил? Ты со мной или?

– Да куда я от тебя денусь? – глянул искоса, хмыкнул весело. – Опять же, где я ещё такие награды получу? А там вдруг и офицерское звание выйдет… Тогда даже папаня мне слова против не скажет…

Прошли несколько шагов в тишине, и Михаил снова подхватился, вспомнил:

– Так от кого охранять-то великого князя? От бомбистов?

– От них, от них. Да мало ли ещё от кого подобного! И ни охраны вокруг, ни полиции, ни жандармов нет. Глупость какая-то… Мы вон свободно мимо прошли и тихонько ушли. Никто никакого внимания не обратил. И любой так же смог бы. И не только уйти, но и войти… Миша, давай ты об этом позже спросишь? Ну, нет у меня сил сейчас разговаривать!

На удивление, окончание этого дня прошло спокойно, никто нас не побеспокоил. Да и назавтра всё пошло по заведённому распорядку, словно вчера ничего и не было. Ну и славно! И с Глебовым я встретился, теперь вот жду окончания его переговоров с Игорем Ивановичем. Получится или нет? Должно же получиться? Ведь лучше же делаем?

Скоро и меня выдернули в кабинет. Пришлось давать более подробные объяснения и обосновывать планируемые изменения. Объяснил и обосновал, как сумел. Увидеть результат этого обоснования не успел – снова попросили пойти погулять. Ну и ладно, подожду.

А через часок и сам Глебов на улице показался. Красный и потный. Ничего себе! Каков изобретатель-конструктор! Закалённого полковника ушатал до такого состояния!

Поспешил навстречу и уже на подходе увидел довольную улыбку Глебова. Неужели получилось?

– Конечно, получилось! – подтвердил мои предположения Александр Фёдорович. – Самолёт наш, поэтому все работы полностью под нашу ответственность. Пришлось согласовывать их выполнение рабочими мастерских и утверждать время и сроки проведения работ. Да и то, вряд ли всё так бы просто оказалось, если бы не уточнил, что всё будет оплачено нашим ведомством. Только тогда и удалось договориться, но за каждый рубль пришлось сражаться. Крепок инженер, несмотря на молодость. Даже не ожидал такого. Уф-ф… В Москве-то попроще было…

– Когда работы начнутся? – задал самый главный для меня вопрос.

– Да завтра с утра и начнутся. Игорь Иванович обещал приступить к выполнению договорённостей, не дожидаясь перечисления обговорённой суммы. Ну и я со своей стороны потороплю Адмиралтейство. Сергей Викторович, у вас ко мне ещё какие-нибудь вопросы есть? Нет? Ну, тогда прощайте…

И Глебов поспешил откланяться. И я раскланялся, стараясь опередить полковника. А то как-то не по себе стало – Александр Фёдорович старше меня и в званиях, и по должности, это не говоря уже о возрасте, а я тут торможу… Но всё равно на душе тепло стало. Значит, серьёзно меня он воспринимает, с уважением относится.

Поторопился обрадовать новостью Михаила. На этой ноте даже решили посетить местную ресторацию и поужинать. Правда, особо отмечать сие событие не стали, побоялись сглазить, ну и обошлись без горячительных напитков. Просто посидели, поговорили, отвели душу. На людей посмотрели и себя, так сказать, показали. Меня никто не узнавал, в мою сторону пальцем не указывал, к моему глубокому облегчению. А публика в зале собралась разношёрстная. В том смысле, что перемешались мундиры и костюмы с платьями. А вот простого народа не наблюдалось.

Вечер закончили чаепитием. Соседи при этом так явно на нас покосились, удивились, похоже, столь редкой в этой ресторации картине, но сильно постарались своего удивления не показать. А мне было как-то всё равно.

Михаил после позднего ужина отправился в номер, а я решил перед сном прогуляться. Не люблю с полным животом в постель ложиться. Эх, сколько раз себе говорю, что вечером есть нужно меньше, а никак со своим желудком договориться не получается. Хотя это он впрок отъедается. Наверняка предвидит наступающие трудности…

Редкие уличные фонари разгоняют ночную темень в стороны, за ограды и редкие деревья, и ещё сильнее уплотняют её в подворотнях и дворах. Нечастые встречные прохожие торопятся по своим неотложным делам, прошмыгивают мимо, косятся искоса на мои погоны. На всякий случай руку рядом с кобурой держу, мало ли кого ночной порой на улице встретить можно.

Хорошо! Воздух пока ещё тёплый, осенней промозглостью и не пахнет. Единственное, что эту вечернюю идиллию портит, так это периодически налетающий ветер с реки. Продувающий в этот момент до костей. Бр-р. Однако пора возвращаться.

За всеми своими размышлениями и воспоминаниями я и не заметил, как несколько кварталов отмахал. На автомате ноги сами понесли в сторону завода. По привычному уже маршруту. Опомнился только тогда, когда знакомые решётки ограды и мастерские увидел. Что ж, пора разворачиваться.

И уже совсем было развернулся, как впереди отметил некую несуразность. Боковым зрением зацепил. И пока голова удивлялась приоткрытой двери в будку караульного, тело уже начало действовать.

Чуть присел, длинным мягким шагом перетёк под защиту ограды, спрятался в её тени. На улице, правда, и так темень, хоть глаз коли, но так оно надёжнее будет. Рука скользнула вниз, к бедру, пальцы отстегнули клапан кобуры, потянули наружу ребристую рукоять револьвера.

Ещё сильнее присел, чтобы меня не видно было через решётку на фоне реки, медленно и осторожно двинулся вперёд. Ну не может дверь в это время оставаться открытой, не положено.

Тихо вокруг, ни звука. Только подсыхающие листья деревьев где-то над головой шуршат. И луны, на моё счастье, в этот момент нет, за облаками спряталась. Это хорошо, что спряталась, потому что мне это сейчас на руку.

Замер, остановился. Ну и куда я лезу? Что, собрался через открытую дверь проходить? А ведь там светло, сразу меня и заметят. Не пойдёт! Револьвер на место, застёгиваю клапан кобуры, проверяю, надёжно ли. Отступил чуть назад, ухватился руками за верх чугунной решётки, оттолкнулся от земли одной ногой, потом и другой от какой-то завитушки толкнулся, промежуточную опору нашёл. В два движения перемахнул через ограду, мягко приземлился на другой стороне, придерживаясь рукой за чугунину и смягчая приземление. Вот что зарядка животворящая с телом делает!

Зря я на деревья и кустарник грешил, именно сейчас они оказались как нельзя к месту. Вслушался в тишину. Вроде бы тихо вокруг, даже редкие по эту пору на улице прохожие куда-то враз пропали. Револьвер в руку и вперёд. Вот и сторожка впереди. А внутрь заглядывать не хочется. Потому как светло там. Кому не надо сразу меня обнаружат. Ладно, лучше гляну, что там с караулкой. Присел, наклонился почти к самой земле, метнулся через дорогу. Прижался спиной к стене, отдышался, вслушиваясь в ночь. Не заметили! А в караулку дверь-то закрыта. Ну, то, что она закрыта, это понятно, а вот то, что доской подпёрта, это не дело. А кем подпёрта? Где все враги-то? Никого не слышу и не вижу. Тут и луна на краткий миг проглянула, двор осветила. У меня даже сердце в пятки провалилось. Меня же сейчас на фоне стены отлично видно! Быстро огляделся. Нет, всё равно ничего постороннего не вижу. И через кусты я крался, никого не слышал. Ладно, доска пусть так и остаётся, не хочу шуметь, вдруг кто-то за двором присматривает.

Здесь оставаться нельзя, нужно вперёд пробираться. Но через освещённый луной двор не пойду, вдруг всё-таки кто-то за ним присматривает. Так, а с какой целью сюда злоумышленники залезли? Заводоуправление?

И я вдоль стеночки покрался вперёд. Ну вот наконец-то что-то прорисовывается. Возле входной двери тёмный силуэт виднеется. На фоне стены черным пятном выделяется. И луна как раз скрылась. Тихо-тихо, на цыпочках медленно пробираюсь вперёд. По-другому никак, только вдоль стеночки, потому что пространство всё открытое. Так неудобно эта дверь расположена, точно по центру здания. Не могли сбоку её сделать, приходится теперь изгаляться, рисковать своей шкуркой.

Мысль о шкурке промелькнула и пропала. Потом, всё потом. И как он меня не видит? Головой по сторонам крутит, прислушивается. Ну, пусть прислушивается. Здесь меня ветерок с реки прикрывает. А я ещё на него ругался. Зря.

Всё, дальше нельзя, спинным мозгом чую. Пальцами левой руки нашариваю на земле камушек и плавно бросаю его вперёд. Фигура впереди резко разворачивается на шум падения, вскидывается изломанной чёрной ветвью рука.

«Да он вооружён!» – краем приходит понимание, а я уже пружиной распрямляюсь и прыгаю вперёд, рукояткой револьвера резко бью сбоку в голову. Подхватываю обмякшее тело левой рукой, правой пытаюсь перехватить оружие. Не получается, у меня же в ней свой револьвер. Хорошо ещё, что здесь грунт, а не твёрдое покрытие. Поэтому чужой пистолет мягко и беззвучно шлёпается в подсохшую грязь. Но не так беззвучно, как мне бы хотелось. Всё-таки он шмякается с глухим стуком. Впрочем, тут же успокаиваю сам себя, это мне слышно, поскольку я рядом. А для других, да на фоне шороха листвы вряд ли что можно понять.

Оглядываюсь, а, скорее, вслушиваюсь в окружающую ночь. Тихо всё. Вытягиваю ремень из штанов раскинувшегося на земле тела, свиваю двойное кольцо так, как в детстве учили, и стягиваю им руки преступника за спиной. Его же картуз вбиваю ему в рот, пусть так полежит. Надо бы его прикончить, но рука не поднимается. Понимаю, что глупость несусветная, оставлять за спиной живого противника, но пока ничего с собой сделать не могу. Не воспринимаю я серьёзно всё происходящее, словно немое кино смотрю с собственным участием. И ведь точно знаю, что не кино, а… Ладно, куда теперь? Внутрь?

Осматриваюсь, а точнее вслушиваюсь в темноту и ничего кроме шороха листьев не слышу. Значит, точно внутрь.

И я тяну на себя тяжёлую дверь. Мерзкий скрип разрывает ночную тишину. Проскальзываю на небольшую площадку холла, секунду раздумываю, куда двигаться дальше? По лестнице наверх? В кабинет Сикорского? Шидловского? Или в боковой коридор к кассе? Какая у грабителей цель?

– Что там? – сверху раздаётся чужой голос.

Вот и нет у меня альтернативы выбора. Не в кассу мне, а наверх, к кабинетам начальства.

– Что молчишь, Хмурый? Кому было сказано на улице оставаться? Хмурый? – в голосе спрашивающего проскальзывает тревога, и темноту разрезает луч фонаря. Бьёт по глазам и гаснет, оставляя после себя боль и яркие цветные пятна. А ведь вроде как успел зажмуриться и не помогло. Отшатываюсь в сторону и прижимаюсь к стене.

Тут же грохочет выстрел, и чётко слышу, как пуля впивается в доски пола. Там, где я только что стоял. Шаг вперёд и выстрел в ответ. Почти наугад, по памяти. И тут же назад, под прикрытие стены. Всё, поиграли в демократию и терпимость – хватит. В глазах прыгают разноцветные пятна, крепко зажмуриваюсь несколько раз, ещё сдвигаюсь в сторону на пару шагов и чуть отворачиваюсь, стараясь боковым зрением поймать хоть какое-то движение наверху. Этот приём срабатывает, успеваю заметить метнувшуюся тень. Тут же стреляю в это движение, слышу вскрик и, плюнув на всё, несусь вверх по лестнице широкими шагами, перепрыгивая за раз через несколько ступеней. Замираю перед площадкой, прижимаюсь к ступеням, почти распластываюсь над полом, вслушиваюсь в тишину. Глаза зажмурил, опасаясь очередной порции света.

В здании ни звука. Лишь моё запалённое дыхание разносится по площадке. Стоп, какое такое моё? Я же совсем не запыхался, так что это не я!

Призрачный бледный свет проясняет темноту, это за окнами союзница-луна выглянула из облаков, к моему счастью. Потому что успеваю приоткрыть глаза и заметить стальной отблеск лежащего совсем рядом фонаря. Того самого, выпавшего из руки подстреленного бандита.

Тихонько тянусь к лежащей коробочке, грохочет совсем рядом выстрел, руку бьёт и обжигает, а я стреляю на вспышку, прокатываюсь через площадку и стреляю ещё раз на стон. И замираю. Тишина. В лунном свете еле заметно клубится дым сгоревшего пороха, кислый запах щиплет нос.

Сколько их? Ещё кто остался или уже всё?

На улице сухо трещит приглушённый окном револьверный выстрел, заставляя напрячься. Тут же ему в ответ вторит звонкий винтовочный. Через секунду вспыхивает короткая заполошная стрельба и сразу же обрывается, в стёклах лестничного окна заметались изломанные в лунном свете тени. Кавалерия подоспела…

Тьфу ты. Караул на свободу вырвался. Двойное оконное остекление позволяет услышать практически неразборчивую ругань снаружи, команды начальника. Снова скрипит входная дверь и остаётся открытой. И никто не заходит. Опасаются. И правильно делают.

– Здание окружено! Выходите по одному, оружие перед выходом выбрасывайте на землю!

Я даже хмыкнул от умиления. Прямо чем-то родным повеяло.

– А некому выходить! – пришлось ответить. – Двое их тут пока было, да ещё один на улице рядом со входом должен лежать связанный. Вы там посмотрите внимательно.

– А ты кто?

– Поручик Грачёв. Лётчик.

– Знаем такого. Только сам понимаешь, поручик, это только слова. Ты бы спустился вниз и во двор вышел.

– Не могу, коридоры держу… – Вот оно мне нужно, спускаться-то? – Лучше уж вы сюда поднимайтесь.

– Уверен, что больше никого не осталось?

– Потому и говорю, что поднимайтесь. Потому как совсем не уверен.

– Поднимаемся.