Призрачные огни Кунц Дин
– Тебе его не понять. В такой ситуации, когда нет войны, если есть куда сбежать, если его не зажали в угол, он всегда предпочтет сбежать, а не стрелять. Это лучший выбор с моральной точки зрения, видишь ли, а ему нравится думать о себе как о хорошем парне. Здесь, в лесу, полно места куда бежать. Значит, если мы стреляем и убиваем его, все кончено. Но если мы промахиваемся, он не станет стрелять, этот ублюдок и ханжа, он побежит и даст нам еще шанс пристрелить его и будет продолжать давать нам такие шансы, пока рано или поздно мы его или упустим, или прикончим. Только ради всего святого, никогда не загоняй его в угол, всегда оставляй ему лазейку. Когда он побежит, мы сможем выстрелить ему в спину, и это будет самый мудрый выход, потому что этот парень был морским пехотинцем, и чертовски хорошим, лучше многих, пожалуй, самым лучшим, должен отдать ему справедливость, лучшим из лучших. И, похоже, сохранил форму. Так что если он будет вынужден, то снесет тебе голову голыми руками.
Пик так и не мог решить, какие из новых откровений Шарпа более омерзительны: то ли, что, сводя какие-то счеты, они собираются убить не только невиновного человека, но человека высоких моральных принципов, которые он свято блюдет и скорее подвергнет себя смертельному риску, чем будет пытаться убить их, готовых с легким сердцем прикончить его, или что они собираются выстрелить ему в спину, если им представится случай; или что этот парень, если у него не будет выбора, способен справиться с ними без всякого труда. Пик последний раз спал накануне днем, больше суток назад, и ему очень хотелось спать, но, выслушав откровения Шарпа, он забыл про сон, раздумывая, какие сделать из них выводы.
Шарп неожиданно наклонился вперед, как будто заметил идущего с юга Шэдвея, но, по-видимому, тревога была ложной, потому что он снова откинулся на сиденье и шумно вздохнул.
Он не просто зол, он напуган, подумал Пик. И напрягся, собираясь задать вопрос, который наверняка разозлит Шарпа.
– Вы его знаете, сэр?
– Да, – коротко подтвердил Шарп, явно не желая вдаваться в подробности.
– Откуда?
– Это было не здесь.
– А когда это было?
– Давно, – отрезал Шарп, тоном давая понять, что больше задавать вопросы не следует.
Со вчерашнего вечера, сначала это го расследования, Пик не переставал удивляться, что человек, занимающий пост заместителя директора, сам непосредственно участвует в операции, плечом к плечу со своими подчиненными, вместо того чтобы управлять ими из офиса. Дело, безусловно, было важным. Но Пик сподобился участвовать и в других важных делах, и ему еще ни разу не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из высокопоставленных офицеров пачкал собственные руки. Теперь он понял, в чем дело: Шарп предпочел влезть в самую грязь, потому что обнаружил, что его давний недруг, Шэдвей, замешан в это дело и, только непосредственно участвуя в операции, он сможет убить Шэдвея и сделать так, чтобы убийство казалось оправданным.
– Давно, – повторил Шарп больше самому себе, чем Джерри Пику. – Давным-давно.
Внутри просторного багажника «Мерседеса» было тепло, так как его нагрело солнце. Но свернувшийся в темноте Эрик Либен ощущал другое, более сильное тепло: странный и почти приятный жар в крови, в плоти, в костях, жар, который, казалось, превращал его во что-то… иное, отличное от человека.
Внутренний жар и тепло багажника, темнота, движение машины и завораживающее шуршание шин убаюкали его и привели в состояние, похожее на транс. На какое-то время Эрик забыл, кто он такой, где он, как сюда попал. Мысли лениво плавали в его голове, как пятна мазута на воде, меняя форму, смешиваясь и образуя небольшие омуты. Временами то были приятные и легкие мысли: очаровательные изгибы тела Рейчел, гладкость ее кожи, Сара, другие женщины, с которыми он занимался любовью, его любимый плюшевый медвежонок, с которым он всегда спал в детстве, отрывки из понравившихся фильмов, строчки из любимых песен. Но иногда в мозгу появлялись темные и пугающие образы: дядя Барри, манящий его к себе; незнакомая мертвая женщина в мусорном контейнере; еще одна женщина, распятая на стене, мертвая, голая, уставившаяся на него невидящими глазами; Смерть в капюшоне, притаившаяся в тени; изуродованное лицо в зеркале; странные, чудовищные руки, каким-то образом присоединенные к его запястьям…
Один раз машина остановилаcm, и прекращение движения заставило Эрика выплыть из транса. Он быстро сориентировался, и его снова наполнила та самая ледяная ярость рептилии. Он с удовольствием сжал и разжал свои сильные, удлинившиеся пальцы с острыми ногтями, предвкушая, как с их помощью выпустит из Рейчел дух – она отказала ему, отреклась от него, послала его навстречу смерти. Он едва не выскочил из багажника, но услышал мужской голос и заколебался. Судя по тем отрывкам разговора, которые ему удалось расслышать, и скрежету бензинового шланга, Рейчел остановилась у бензоколонки, а там вполне могли оказаться несколько человек. Стоит подождать более удобного случая.
Еще раньше, в гараже, когда открыл багажник, он сразу заметил, что задняя стенка его представляет собой сплошную металлическую панель и у него не будет возможности просто сорвать заднее сиденье с креплений и проникнуть в машину. Более того, замок багажника не открывался изнутри, так как был закрыт металлической пластиной, привинченной винтами. К счастью, Шэдвей и Рейчел увлеклись собиранием бумаг по проекту «Уайлдкард», а Эрик тем временем успел схватить отвертку, снять пластину, забраться в багажник и закрыть крышку. Даже в темноте он мог найти замок, засунуть острие отвертки в механизм и без труда открыть его.
Если при следующей остановке он не услышит голосов, то сможет выпрыгнуть из багажника за пару секунд и схватить Рейчел раньше, чем она поймет, что произошло.
На бензоколонке, терпеливо и молча лежа в багажнике, Эрик дотронулся до лица руками, и ему показалось, что оно за это время еще как-то изменилось. К тому же, ощупав шею, плечи и большую часть своего тела, он почувствовал, что сложен теперь не так, как раньше.
Внезапно ему показалось, что его пальцы, скользя по коже, дотронулись до… чешуи.
От отвращения у него застучали зубы.
Он быстро прекратил изучать себя.
Но он хотел знать, во что превращается.
И в то же время не хотел этого знать.
Он боялся, что не перенесет, если узнает.
Он смутно подозревал, что, намеренно откорректировав небольшую часть своей генной системы, нарушил баланс в неизвестных жизненных химических процессах. Возможно, их и нельзя познать. Этот дисбаланс не был слишком серьезным до его смерти, но после его измененные клетки начали действовать непредсказуемо, заживление происходило с неестественной стремительностью и в пугающих масштабах. Эта деятельность – бурный поток гормонов роста и белков – каким-то образом разрушила генную стабильность, уничтожила биологический регулятор, который обеспечивал медленный-медленный, размеренный темп эволюции. Теперь же он эволюционировал с безумной скоростью. Правильнее было бы сказать, он деградировал, потому что его тело стремилось воссоздать древние формы, память о которых хранилась десятки миллионов лет в его генах. Он понимал, что с точки зрения умственной деятельности колеблется между привычным современным интеллектом Эрика Либена и чуждым сознанием нескольких примитивных человеческих предков. Он боялся, что деградирует как умственно, так и физически до какого-то непонятного существа, которого уже не помнило человечество, что перестанет быть Эриком Либеном и его личность растворится навсегда в доисторическом сознании обезьяны или рептилии.
Она виновата в том, что с ним случилось, – убила его, запустив в действие механизм его генетически измененных клеток. Он жаждал мести, жаждал до боли, хотел растерзать эту стерву, распороть ей брюхо, вырвать глаза, размозжить голову, разодрать хорошенькое лицо, это надменное, ненавистное лицо, сожрать ее язык, а затем припасть ртом к ее артериям, из которых бьет кровь, и пить, пить…
Он снова содрогнулся, только на этот раз то была дрожь примитивной потребности, дрожь нечеловеческого наслаждения и возбуждения.
Заправившись, Рейчел снова вернулась на шоссе, и Эрик опять впал в транс, убаюканный монотонностью движения. На этот раз его мысли были более странными, более похожими на сон, чем раньше. Он видел, как бежит, низко пригнувшись, по укутанной туманом местности; вдалеке на горизонте клубятся горы, и небо над ними такое чистое и темно-синее, каким он его никогда не видел, и тем не менее оно ему знакомо, как и окружающая его пышная растительность, никогда не встречавшаяся Эрику Либену, но хорошо известная какому-то другому существу внутри его. Затем он видит себя в этом полусне уже и вовсе не на ногах, он уже совсем другой, ползет на животе по теплой влажной земле, заползает на сгнивший ствол дерева, рвет его лапами с длинными когтями, срывает кору и трухлявую древесину, пока не добирается до огромного гнезда копошащихся личинок, в которое он жадно погружает свое лицо…
Охваченный темной первобытной дрожью, он застучал ногами по стенке багажника, что заставило его на короткое время очнуться от полусна, наполненного мрачными образами и мыслями. Потом сообразил, что стук может обеспокоить Рейчел, и прекратил.
Машина замедлила ход, и Эрик принялся шарить в темноте в поисках отвертки на случай, если придется срочно открывать замок и вылезать. Но тут машина снова пошла быстрее – Рейчел не поняла, что такое она слышала, – и он снова утонул в тине первобытных воспоминаний и желаний.
Пока он мысленно находился в каком-то отдаленном месте, Эрик продолжал меняться физически. Темный багажник напоминал матку, в которой развивается не поддающийся воображению мутант-ребенок, что формируется снова, и снова, и снова. То было одновременно что-то очень старое и что-то совершенно новое, чего никогда не видел свет. Что-то, чье время прошло – и все еще не наступило.
Бен догадывался: они решат, что он вспомнит про ряд машин, припаркованных с восточной стороны шоссе, и будут караулить его там. Более того, они, очевидно, полагают, что он пойдет вдоль дороги на север, прячась в канаве с восточной стороны при приближении машин. Еще они могут подумать, что он останется на восточном склоне, с той стороны, где горы, и будет осторожно двигаться вдоль шоссе под прикрытием деревьев и кустарников. Но вряд ли они ждут, что он перейдет через дорогу, зайдет в лес на западной стороне, со стороны озера, направится на север под прикрытием этих деревьев и выйдет к стоянке машин сзади.
Он сообразил правильно. Пройдя некоторое расстояние, причем дорога находилась у него справа, а озеро – слева, он спустился по склону, спрятался за последним камнем и осторожно посмотрел на юг, в сторону машин. Он увидел двух мужчин, пригнувшихся на переднем сиденье темно-зеленого седана. Они пристроились за «Доджем», так что, подойди он к ним с юга, а не сзади, он бы их не заметил. Они смотрели в другую сторону, наблюдая за дорогой через боковые стекла стоящих впереди машин.
Бен слез с парапета и минуту полежал на склоне на спине. Матрасом ему служили еловые иголки, сухая трава и неизвестные растения с толстыми листьями, которые смялись под ним и смочили своим холодным соком его рубашку и джинсы. Но он так вымазался и устал, поспешно спускаясь с горного склона от дома Эрика, что его уже не заботило, испачкается ли он еще и об эти растения или нет.
Заткнутый за пояс «магнум» больно давил на спину, и Бен слегка подвинулся, чтобы изменить положение тела. Как ни мешал ему сейчас «магнум», с ним он чувствовал себя увереннее.
Раздумывая о парочке, ждущей его на шоссе, он уже прикидывал, не пойти ли ему на север и не поискать ли другие машины. Возможно, ему удалось бы украсть автомобиль и уехать подальше отсюда, пока они догадаются, что его здесь нет.
С другой стороны, он может пройти милю, две или даже три и не встретить ни одной машины, припаркованной вдали от своего владельца.
И маловероятно, что Шарп со своим коллегой будут так долго ждать. Если Бен вскоре не объявится, они решат, что неправильно поняли его намерения. Начнут ездить по шоссе взад-вперед, а время от времени, возможно, останавливаться, чтобы порыскать по лесу с обеих сторон дороги, и, хотя он в принципе дал бы им сто очков вперед в этих играх, он не мог быть полностью уверен, что они где-нибудь на него не наткнутся.
В данный момент у него было преимущество, потому что он знал, где они, тогда как они не имели представления, где он. Бен решил этим преимуществом толково воспользоваться.
Первым делом он огляделся в поисках гладкого камня величиной с кулак, нашел то, что требовалось, и прикинул его на вес в руке. Вполне удовлетворительно. Расстегнул несколько пуговиц; на рубашке, засунул камень за пазуху и снова застегнул рубашку.
Держа «ремингтон» в правой руке, он крадучись прошел вдоль парапета в южном направлении, пока не оказался, по его расчетам, как раз под их «Шевроле». Снова поднявшись на склон, увидел, что правильно рассчитал расстояние: задний бампер «Шевроле» находился в нескольких дюймах от его лица.
Окно со стороны Шарпа было опущено – обычные правительственные машины в редких случаях могли похвастаться кондиционером, – и Бен понял, что окончательно приблизиться должен в полнейшей тишине. Если Шарп услышит что-нибудь подозрительное и выглянет из окна или даже просто посмотрит в боковое зеркало, он увидит пригнувшегося за «Шевроле» Бена.
Сейчас бы не помешал какой-нибудь посторонний шум, и Бен от души пожелал, чтобы ветер усилился. Хороший порыв, сотрясающий деревья, скроет его…
Но ему повезло больше: с севера послышался приближающийся звук мотора. Бен напряженно ждал, и действительно с севера появился серый «Понтиак-Файерберд». С приближением машины усилились звуки рок-музыки: пара подростков на прогулке, стекла опущены, магнитофон надрывается, Брюс Спрингстин поет с энтузиазмом о любви, машинах и сталеварах. Превосходно.
В тот момент, когда шумный «Понтиак» проезжал мимо «Шевроле», когда шум мотора и вопли Спрингстина достигли апогея и внимание Шарпа было, несомненно, отвлечено в направлении, прямо противоположном его боковому зеркалу, Бен быстро перебрался через парапет и прокрался за седан. Он пригнулся пониже, чтобы его не было видно в заднее стекло и в боковое зеркало, если второй агент Бюро вздумает проверить дорогу сзади. Когда шум мотора «Понтиака» и голос Спрингстина стихли, Бен ползком обогнул левый угол «Шевроле», глубоко вздохнул, вскочил на ноги и выпустил заряд в заднюю шину. Грохот потряс тишину гор с такой силой, что сам Бен испугался, хотя и знал, чего ждать. Мужчины в машине заорали.
Один из них крикнул:
– Пригнись!
Машина осела со стороны водителя. Руки у Бена болели от отдачи после первого выстрела, но он выстрелил снова, на этот раз с целью напугать их, целясь низко над крышей, чтобы дробь ее задела, а сидящим внутри показалось, что часть дроби попала внутрь. Оба мужчины тут же легли на переднее сиденье, а из такой позиции они не только не могли стрелять, но даже и видеть Бена.
На бегу он сделал еще выстрел в землю, затем задержался около дверцы водителя и выстрелил в переднюю шину, после чего машина осела еще больше. Потом всадил еще один заряд в то же колесо для пущего эффекта – громоподобный звук, издаваемый ружьем, действовал на нервы даже ему, так что Шарпа и другого парня он должен был просто парализовать, – и взглянул в лобовое стекло, чтобы убедиться, что оба его противника все еще прячут головы. Их не было видно, и тогда он сделал шестой, и последний, выстрел по лобовому стеклу, уверенный, что он не повредит серьезно ни одному из сидящих в машине, но напугает их настолько, что они еще минуту-другую не отважатся поднять головы.
Дробь еще продолжала сыпаться на заднее сиденье «Шевроле», осколки стекла – на переднее, а Бен уже успел сделать три шага и, упав на землю, залезть под стоящий рядом «Додж». Когда они решатся поднять головы, то подумают, что он кинулся в придорожный лес, где перезаряжает ружье и дожидается, чтобы они показались. Им ни за что не придет в голову, что он прячется под рядом стоящей машиной.
Его легкие стремились делать судорожные, шумные глотки воздуха, но он принудил себя дышать медленно, легко, ритмично и тихо.
Ему хотелось помассировать руки и ладони, которые болели от отдачи ружья – ведь он стрелял так много и из такой неудобной позиции. Но Бен отказался от этой мысли, просто терпел, зная, что боль и одеревенение пройдут сами по себе.
Через некоторое время он услышал, как они разговаривают, потом послышался звук открываемой дверцы.
– Черт побери, Пик, пошли, – приказал Шарп. Шаги.
Бен повернул голову направо, выглядывая из-под машины. Увидел, что рядом появились черные ботинки Шарпа. У Бена были точно такие же. На ботинки налипла грязь, а к шнуркам прицепились колючки.
Слева никакой обуви не появилось.
– Давай, Пик, – повторил Шарп хриплым шепотом, который прозвучал как крик.
Открылась еще дверца, потом послышались нерешительные шаги, и в поле зрения Бена с левой стороны машины появились туфли. Более дешевые черные туфли Пика оказались еще в худшем состоянии, чем у Шарпа: грязь покрывала их до самого верха, налипла кусками на каблуки и подошву, а колючек на шнурках болталось вдвое больше.
Мужчины стояли по разные стороны «Доджа» молча, прислушиваясь и осматриваясь.
Бену пришла в голову безумная мысль, что они услышат биение его сердца, потому что, с его точки зрения, оно стучало, как барабан.
– Может, он там, впереди, между двумя машинами, ждет, чтобы дать нам чем-нибудь по башке, – прошептал Пик.
– Он ушел в лес, – так же тихо ответил Шарп, но в голосе его звучало презрение. – Наблюдает сейчас за нами из укрытия и едва сдерживается, чтобы не заржать. Гладкий камень величиной с кулак давил на живот Бена, но он не рискнул переменить положение, потому что малейший звук мог его выдать.
Наконец Пик и Шарп двинулись параллельно друг другу, и Бен перестал видеть их ноги. Скорее всего они осторожно заглядывали в машины и между ними.
Но вряд ли они встанут на колени и посмотрят под машинами, потому что было чистым безумием для Бена прятаться там, лежать на животе практически беспомощным, не имея возможности быстро выбраться. Они могли пристрелить его без всяких хлопот. Если риск, на который он пошел, окупится, ему удастся сбить их со следа, заставить искать там, где его нет, что даст ему возможность умыкнуть какую-нибудь машину. Однако, если они решат, что он такой дурак или такой умный, чтобы спрятаться под машиной, ему конец.
Бен взмолился в душе, чтобы владелец «Доджа» не вернулся в самый неподходящий момент и не уехал на своей машине, оставив его на виду.
Шарп и Пик дошли до конца ряда и, не найдя своего врага, вернулись, все еще двигаясь по разные стороны машин. Теперь они разговаривали громче.
– Вы сказали, он никогда не станет в нас стрелять, – горько заметил Пик.
– Он и не стрелял.
– В меня он стрелял, это точно, – возразил Пик, повышая голос.
– Он стрелял в машину.
– Какая разница? Мы же были в машине. Они снова остановились около «Доджа».
Бен посмотрел налево и направо на их ботинки, надеясь, что ему не захочется чихнуть, кашлянуть или выпустить газы.
– Он стрелял по шинам, – пояснил Шарп. – Видишь? Какой ему смысл было портить машину, если он собирался нас убить.
– Он выстрелил в лобовое стекло, – снова возразил Пик.
– Да, но мы сидели пригнувшись, он знал, что не попадет в нас. Говорю тебе, он неженка, сраный моралист, считает себя кристально чистым. Он будет в нас стрелять, если у него не останется выбора, и он никогда не выстрелит первым. Нам надо действовать. Послушай, Пик, если бы он хотел убить нас, он сунул бы ружье в любое из окон и прикончил нас обоих за пару секунд. Подумай об этом.
Оба помолчали.
Вероятно, Пик размышлял о сказанном.
Бен пытался догадаться, о чем думает Шарп. Он сильно надеялся, что Шарп не вспомнил «Похищенное письмо» Эдгара Аллана По. Хотя вряд ли; Бен не верил, что Шарп вообще в жизни читал что-нибудь, кроме порнографических журналов.
– Он там, в лесу, – наконец заявил Шарп, повернувшись спиной к «Доджу» и продемонстрировав Бену свои каблуки. – Там, поближе к озеру. Готов поспорить, он нас сейчас видит. Смотрит, что мы будем делать.
– Нам нужна другая машина, – заметил Пик.
– Сначала тебе надо пойти в лес, оглядеться, посмотреть, нет ли его там.
– Мне?
– Тебе, – подтвердил Шарп.
– Сэр, я неподходяще одет для такого дела. Мои туфли…
– Здесь меньше подлеска, чем у дома Эрика Либена, – сказал Шарп. – Справишься.
Пик поколебался, но все же спросил:
– А вы что будете делать, пока я там шарю?
– Отсюда, – ответил Шарп, – я могу видеть между деревьями и кустами. Если ты к нему там, внизу, приблизишься, он может попытаться уйти от тебя, прячась за кустами и камнями, а ты этого не заметишь. Но отсюда, сверху, я обязательно его увижу, если он зашевелится. А когда увижу, то нападу прямо на него.
Бен услышал непонятный звук, как будто у банки майонеза отвинчивали крышку. Сначала он не мог решить, что бы это значило, потом сообразил, что Шарп отвинчивает глушитель с пистолета.
Шарп подтвердил его подозрения.
– Возможно, ружье и дает ему преимущество…
– Возможно? – повторил Пик в изумлении.
– …но нас двое, два пистолета, и без глушителей нам легче будет попасть в цель. Давай иди, Пик. Иди и выкури его оттуда для меня.
Казалось, Пик вот-вот взбунтуется, но он все же пошел.
Бен продолжал ждать.
Мимо проехала пара машин.
Бен лежал неподвижно, наблюдая за ботинками Шарпа. Немного погодя Шарп отошел на шаг от машины, дальше начинался парапет и за ним – крутой склон и лес.
Когда мимо проезжала еще одна машина, Бен воспользовался шумом, выскользнул из-под «Доджа» со стороны водителя и сжался за водительской дверцей, стараясь не высовывать голову выше стекла. Теперь они с Шарпом находились по разные стороны от «Доджа».
Держа ружье в одной руке, Бен расстегнул рубашку и достал камень, найденный им в лесу.
Шарп зашевелился.
Бен застыл, прислушиваясь.
Скорее всего Шарп просто двигался вдоль парапета, чтобы не потерять Пика из виду.
Бен знал, что должен действовать быстро. Если мимо проедет еще машина, он предстанет перед ее пассажирами в престранном виде: перепачканная одежда, в одной руке ружье, в другой – камень, за поясом – револьвер. Одно нажатие на клаксон, и проезжающий мимо водитель, предупредит Шарпа об опасности за его спиной.
Слегка выпрямившись, Бен взглянул поверх крыши «Доджа» прямо в затылок Шарпа. Если Шарп сейчас повернется, одному из них придется пристрелить другого.
Бен напряженно ждал, пока не убедился, что внимание Шарпа приковано к северо-восточной части леса. Тогда он изо всей силы швырнул камень высоко через крышу машины, через голову Шарпа, чтобы ветер от полета камня не привлек его внимания. Он надеялся, что Шарп не увидит камень в полете, что камень не попадет в дерево слишком рано, но залетит далеко в лес, пока не столкнется с чем-нибудь.
В последнее время он только и делал, что надеялся да молился.
Не дожидаясь результатов, он снова упал у машины и здесь услышал, как его «ракета» наконец упала с весьма ощутимым шумом.
– Пик! – закричал Шарп. – Сзади тебя, сзади тебя! Вон там! Там, в кустах, около дренажной канавы!
Бен услышал скрежет, шорох и стук, по-видимому, это Шарп перелез через парапет и кинулся к лесу. Подозревая, что он принимает желаемое за действительное, Бен осторожно приподнялся.
К его изумлению, Шарп исчез.
Теперь шоссе было в распоряжении Бена. Он быстро прошел по ряду машин, пробуя дверцы. «Чеветте» четырехлетней давности оказалась открытой. То было ужасное рвотно-желтое сооружение с ярко-зеленой обивкой. Но выбирать ему не приходилось.
Он сел в машину и аккуратно закрыл дверцу. Вынул «магнум» из-под ремня и положил его на сиденье, у себя под рукой. Прикладом ружья принялся колотить по замку зажигания, пока вовсе не сбил его с рулевой колонки.
Отложив «ремингтон», он торопливо нащупал провода зажигания, соединил зачищенные концы и нажал на педаль газа. Двигатель кашлянул раз и завелся.
Если Шарп не слышал стука, то уж наверняка услышал звук включенного мотора, понял, что это значит, и, вне сомнения, сейчас поспешно взбирается по склону, по которому только что спустился.
Бен снял машину с ручного тормоза. Включил скорость и выехал на дорогу. Он двинулся на юг, потому что машина стояла в эту сторону передом, а на разворот у него времени не осталось.
За ним раздался жесткий звук пистолетного выстрела.
Он поморщился, втянул голову поглубже в плечи, взглянул в зеркало и увидел Шарпа, выбегающего из-за «Доджа» на середину дороги, откуда ему было удобнее стрелять.
– Ты опоздал, недоносок. – Бен вогнал педаль газа в пол.
Машина закашляла, словно больная чахоткой старая кобыла, которую попросили поучаствовать в дерби Кентукки.
В бампер или крыло ударила пуля, а мотор взвыл, как от боли.
Но потом машина перестала кашлять и содрогаться и рванулась наконец вперед, выпустив облако синего дыма. В зеркало заднего обзора Бен видел окутанного дымом Шарпа, похожего на демона, спускающегося назад в преисподнюю. Возможно, он снова выстрелил, но Бен не расслышал выстрела за завыванием машины.
Дорога поднялась на холм и спустилась вниз, свернув направо. Бен слегка сбросил скорость, вспомнив помощника шерифа у магазина спортивных товаров. Может, блюститель закона все еще там. Бен решил, что ему и так слишком повезло, не стоит искушать судьбу, превышая скорость в стремлении поскорее убраться из этих краев. Не стоит забывать, что на нем грязная одежда, при нем ружье и «магнум», так что, если его остановят за превышение скорости, вряд ли можно рассчитывать, что удастся отделаться штрафом.
Он снова был в пути. Сейчас это главное – ехать, пока он не догонит Рейчел либо на шоссе 1–15, либо в Вегасе.
С Рейчел все будет в порядке.
Он уверен, с ней все будет в порядке.
По голубому летнему небу плыли низкие белые облака. Облачность явно сгущалась. Края некоторых облаков были серого, стального, оттенка. По обеим сторонам дороги лес уходил все глубже в темноту.
Глава 28
Жар пустыни
Рейчел доехала до Барстоу без двадцати четыре во вторник днем. Она было хотела остановиться на шоссе 1–15 и перехватить бутерброд. За весь день она съела только яйцо и две маленькие шоколадки на автозаправочной станции. Кроме того, кофе, который она выпила утром, и кока-кола начинали действовать, возникла потребность воспользоваться туалетом. Но, поразмыслив, она решила не останавливаться. Барстоу был достаточно крупным городом, чтобы иметь полицейский участок и отдел калифорнийской патрульной службы. И хотя вероятность того, что она встретится с полицией и в ней узнают ту предательницу и шпионку, о которой говорилось по радио, была, в общем, невелика, легкий голод и давление в мочевом пузыре не показались ей основанием, чтобы идти на риск.
Она будет в относительной безопасности на участке дороги между Барстоу и Вегасом, потому что полиция редко посылала патрульные машины на такие длинные участки дороги. Здесь почти не существовало опасности быть остановленным за превышение скорости, и машины обычно двигались на этом участке со средней скоростью в семьдесят или восемьдесят миль в час. Хотя Рейчел разогнала «Мерседес» до семидесяти миль, другие машины все равно обгоняли ее, и это давало ей уверенность, что патрульная машина, если произойдет чудо и таковая появится, не остановит ее.
Она припомнила, что милях в тридцати расположен пункт отдыха для водителей, где есть все необходимые удобства. Надо потерпеть и воспользоваться туалетом там. Что касается еды, то вряд ли она рискует умереть от недоедания, если пропустит обед и поужинает в Вегасе.
Рейчел заметила, что по другую сторону перевала Эль-Кайон облачность стала сгущаться, и чем дальше в глубь пустыни она ехала, тем больше портилась погода. Сначала облака были белыми, потом белыми с бледно-серыми бородками, а теперь они казались сплошь серыми с полосками цвета антрацита. Пустыне не помешали бы осадки, но иногда летом небеса разверзались так, что, казалось, собирались повторить библейскую историю о Ное и потопе, выливая такие потоки воды, которые голая земля не могла впитать. На большинстве участков шоссе было проложено выше уровня стока, но то тут, то там стояли знаки, предупреждающие: «ВОЗМОЖНОСТЬ ЗАТОПЛЕНИЯ». Она не слишком боялась наводнения. Однако сильный дождь мог замедлить ее продвижение, а ей хотелось добраться до Вегаса не позже половины седьмого.
Она не почувствует себя хоть немного в безопасности, пока не устроится в полуразрушенном мотеле Бенни. И не почувствует себя полностью в безопасности, пока Бенни к ней не присоединится, они опустят шторы и закроются от всего белого света.
Через несколько минут после Барстоу она проехала Калико. Бензозаправочные станции, мотели и рестораны остались позади, впереди лежали шестьдесят миль практически ненаселенной пустыни, если не считать крошечного Бейкера. Дорога и движение по ней были единственными признаками, что это – населенная планета, а не стерильный, лишенный жизни обломок скалы, вращающийся безмолвно в безвоздушном пространстве.
Как обычно во вторник, машин на дороге было немного, в основном грузовики, а не легковушки. С четверга по понедельник десятки тысяч людей ехали в Вегас и обратно. Зачастую по пятницам и воскресеньям движение было настолько плотным, что казалось, будто всех машиновладельцев большого города перенесли во времени в пустынную эру еще до мезозоя. Но сегодня машина Рейчел была единственной на ее стороне шоссе.
По обеим сторонам дороги – безжизненный пейзаж, голые сопки и покрытые высохшей травой равнины с разбросанными по ним белыми, серыми и коричневыми камнями, напоминающими обглоданные части скелета – там ключица и лопатка, тут лучевая и локтевая кости, сбоку бедренная и две тазовые, а подальше – кучка костей стопы. Земля напоминала кладбище гигантов прошедших эпох, чьи могилы были развеяны веками ветров. Многорукие деревья Джошуа напоминали статуи Шивы. Других кактусов в этих засушливых районах не водилось. Из растительности встречались только какие-то жалкие кусты и шары перекати-поля. Пустыня здесь в основном состояла из песка, камней, солончаковых равнин и твердых участков лавы. На севере вдали виднелись горы Калико, за ними дальше к северу вздымались величественные темно-красные гранитные горы, а к юго-востоку – горы Кэди. Это были голые, заостренные каменные монолиты, и они производили пугающее впечатление.
В десять минут четвертого Рейчел добралась до пункта отдыха, о котором вспомнила раньше. Сбавила скорость и съехала с шоссе на просторную пустую стоянку. Остановилась у низкого бетонного строения, где располагались мужские и женские комнаты отдыха. Справа от них был сооружен навес из тяжелой металлической решетки на четырех металлических столбах в восемь футов высотой, под которыми в пронизанной солнцем тени стояли три складных столика. Все кусты здесь были старательно выкорчеваны, и остался только чистый белый песок. Невдалеке помещались несколько синих мусорных бачков с откидывающимися крышками, на которых белым было написано вежливое воззвание: «ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СОРИТЕ».
Рейчел вылезла из «Мерседеса», захватив с собой только сумочку и ключи и оставив пистолет и коробки с обоймами под передним сиденьем, куда спрятала их, еще когда останавливалась заправиться. Захлопнула дверцу и закрыла ее – больше по привычке, чем по необходимости.
Взглянула на небо, которое уже почти сплошь покрылось облаками стального цвета, как будто одевалось в броню. Жара еще не спала, что-то между девяноста и ста градусами по Фаренгейту, хотя два часа назад, когда небо начало заволакиваться облаками, было все-таки на десять или даже на двадцать градусов жарче.
По шоссе с ревом проехали два огромных, шестнадцатиколесных грузовика, направляющиеся на восток, и на мгновение разорвали тишину пустыни, оставив после себя еще более глухую тишину.
Направляясь к двери в женский туалет, Рейчел заметила табло, предупреждающее путешественников, что надо опасаться гремучих змей. Наверное, им нравилось приползать из пустыни и греться, растянувшись во всю длину, на бетонных дорожках.
В туалете было душно, проветривался он только через жалюзи, но, во всяком случае, там недавно убирали. Пахло хвойным дезодорантом. Она также ощутила слабый запах потрескавшегося на сильной жаре бетона.
Эрик медленно очнулся от очень яркого и запоминающегося сна или, возможно, погружения в невероятно древнюю генетическую память. Во сне он не был человеком. Он полз внутри полого дерева, не он, а какое-то другое существо, полз вниз, следуя за терпким запахом и твердо зная, что внизу есть нечто такое, что он сможет сожрать в темноте. Заметив пару янтарных глаз, понял, что может встретить сопротивление. Мохнатый теплокровный зверек с острыми зубами и когтями набросился на него в надежде защитить свое подземное гнездо. Внезапно он оказался вовлеченным в жаркую битву, которая его и испугала, и возбудила. В нем поднялась холодная ярость рептилии, заставив забыть голод, который вел его в поисках еды. В темноте он и его противник кусали, царапали и рвали друг друга. Эрик шипел, зверек визжал и плевался, но Эрик наносил более тяжелые раны, чем получал, и вскоре полый ствол дерева наполнил густой, великолепный запах крови, мочи и фекалий…
Обретя человеческое сознание, Эрик почувствовал, что машина больше не движется. Он понятия не имел, как давно она остановилась, может, всего мину-ту-две назад, может, прошло уже несколько часов. Борясь с гипнотической силой, влекущей его в мир снов, который он только что покинул, стремясь снова очутиться в том месте, полном пьянящего насилия, где он чувствовал себя так покойно и уверенно и где существовали лишь самые примитивные потребности и удовольствия, он резко прикусил нижнюю губу, чтобы прочистить мозги, и был удивлен, да нет, пожалуй, не так уж и удивлен, обнаружив, что зубы его оказались более острыми, чем он помнил. Эрик прислушался, но не услышал никаких голосов снаружи. И даже подумал, что они уже доехали до Вегаса и машина теперь стоит в том самом гараже, куда Шэдвей велел Рейчел ее поставить.
Холодная, нечеловеческая ярость, охватившая его во сне, все еще кипела в нем, но направлена была уже не на зверька с янтарными глазами, обитавшего в дупле, а на Рейчел. Душившая его ненависть к ней, потребность добраться до ее горла, разорвать ее на части превращались в бешенство.
Он в темноте поискал отвертку. Хотя в багажнике светлее не стало, Эрик теперь не чувствовал себя таким слепым. Если он и не видел своей камеры, то, очевидно, каким-то новообретенным шестым чувством ощущал ее, потому что мог почти точно сказать, как выглядит каждая металлическая стенка. Он также почувствовал, что отвертка лежит у стены, около его коленей, и, когда протянул руку, чтобы проверить себя, сразу наткнулся на ребристую ручку инструмента.
Он приоткрыл крышку багажника.
Внутрь проник свет. Сначала в глазах появилась резь, потом они привыкли.
Он откинул крышку.
Удивился, увидев пустыню.
Вылез из багажника.
Рейчел вымыла руки горячей водой (мыло, правда, отсутствовало) и высушила их с помощью сушилки, которая здесь заменяла бумажные полотенца.
Выйдя на улицу и захлопнув тяжелую дверь, она не обнаружила гремучих змей на дорожке. Успела сделать всего несколько шагов, когда заметила, что крышка багажника «Мерседеса» открыта.
Она остановилась и нахмурилась. Даже если багажник не был заперт, крышка его не могла открыться самопроизвольно.
Неожиданно она поняла: Эрик.
Не успело его имя возникнуть у нее в мозгу, как он сам появился из-за угла, где-то футах в пятнадцати. Он остановился, уставившись на Рейчел, как будто ее вид вызвал у него такое же отвращение, как его вид у нее.
То был Эрик и одновременно не Эрик.
Она не могла отвести от него испуганных и недоумевающих глаз. Не в состоянии сразу постичь его причудливые метаморфозы, она сознавала, что виной всех этих чудовищных изменений является его переделанная генная структура. Тело его казалось деформированным, но из-за одежды было трудно точно сказать, что именно с ним произошло. Что-то странное случилось с его коленными суставами и бедрами. И он стал горбатым: красная рубашка натянулась на спине, готовая разорваться под напором горба, протянувшегося от плеча до плеча. Руки удлинились на два или три дюйма, это сразу бросалось в глаза, даже если бы его узловатые кисти со странными суставами не высовывались так далеко из манжет. Удлинившиеся пальцы с увеличенными суставами заканчивались когтями; кожа была покрыта желто-коричневыми пятнами и в некоторых местах казалась чешуйчатой. Деформированные, по человеческим меркам, руки все же выглядели устрашающе сильными, в них чувствовались гибкость, ловкость и какая-то целесообразность.
Но ужаснее всего было его лицо. Когда-то красивое, оно странно и страшно изменилось, хотя его все еще можно было узнать. Казалось, что все кости лица переродились: одни стали более широкими и плоскими, другие – наоборот, уже и закругленнее. Лобная кость стала значительно толще, глаза ушли вглубь, челюсть резко выдавалась вперед. Кошмарный костяной гребень шел от самых шишковатых бровей и исчезал, утончаясь, под волосами.
– Рейчел, – позвал он.
Голос был низким, хриплым и вибрировал. Ей послышалась печальная, даже меланхолическая нотка.
На его лбу виднелись две выпуклости конической формы, явно находившиеся в процессе формирования, по окончании которого они превратятся в рога длиной в большой палец Рейчел. Рога вроде бы не имели смысла, если бы не чешуйчатые пятна на лице и на руках и не складки гладкой кожи под подбородком и на шее, как бывает у земноводных. У некоторых ящеров есть рога, и, возможно, в какие-то отдаленные периоды своей эволюции человек проходил стадию земноводных и мог похвастаться такими рожками (хотя и маловероятно!). Одни черты этой ужасной внешности еще напоминали человека, другие – обезьяну. Рейчел смутно начала понимать, что в нем проявляются сейчас десятки миллионов лет генетического наследства, что каждая стадия эволюции одновременно борется за господство в его теле. Давно забытые формы в их великом множестве сражаются за выживание, меняя его тело, будто это пластилин.
– Рейчел, – повторил он, но не двинулся с места. – Я хочу… я хочу… – Казалось, он не может найти слова, чтобы закончить мысль, а может, и не знает, что хочет сказать.
Она тоже не могла двигаться, прежде всего потому, что ее парализовал страх, но также и потому, что ей хотелось понять, что же с ним происходит. Если на самом деле его раздирает на части заложенная в его генах память, если он деградирует, превращаясь во что-то дочеловеческое, в то время как его современный вид и интеллект тщетно пытаются сохранить господство над телом, когда каждое изменение в нем должно служить какой-то цели, быть связанным с определенным доисторическим периодом. Но, похоже, дело обстояло иначе. Пульсирующие артерии, выпуклые вены, костные наросты и впадины, казалось, существовали сами по себе и не были связаны ни с каким определенным известным существом на эволюционной лестнице. То же самое – горб на спине. Она подозревала, что наряду с воссозданием различных форм из биологического наследства человека мутированные гены вносили случайные изменения или стремились превратить его в некое чуждое существо, не имеющее ничего общего с человеком.
– Рейчел…
Какие острые у него зубы.
– Рейчел…
Серо-синие зрачки его глаз уже не были круглыми, они имели форму вертикального овала, характерную для пресмыкающихся. Но еще не полностью. Скорее всего они еще в процессе метаморфозы. Но это уже и не глаза человека.
– Рейчел…
Нос его вроде бы провалился, и ноздри были куда лучше видны, чем раньше.
– Рейчел.„ пожалуйста… пожалуйста… – Он протянул одну чудовищную руку к ней просящим жестом. В хриплом голосе слышалась мольба и одновременно жалость к самому себе. Но еще яснее звучала в этом голосе любовь и тоска, которая удивила его, казалось, не меньше, чем ее. – Пожалуйста… я… я хочу…
– Эрик, – сказала она почти таким же странным голосом, как и у него, искаженным страхом и тяжелой печалью. – Что ты хочешь?
– Я хочу… я… я хочу… не…
– Да?
– …не бойся…
Она не знала, что ответить.
Он шагнул к ней.
Она немедленно попятилась.
Он сделал еще шаг, и она заметила, что ему трудно передвигать ноги, как будто они изменились и им уже неудобно в обуви.
Она снова отступила.
Эрик, как в агонии, выдавливал из себя слово за словом:
– Я хочу… тебя…
– Эрик, – произнесла она тихо и с жалостью.
– …тебя… тебя…
Он сделал три быстрых тяжелых шага, она отступила на четыре шага назад.
Голосом человека, мучающегося в аду, он проговорил:
– Не… отвергай… меня… не… Рейчел, не…
– Эрик, я не могу тебе помочь.
– Не отвергай меня.
– Тебе уже нельзя помочь, Эрик.
– Не отвергай меня… снова.
У нее не было никакого оружия, только ключи от машины в одной руке и сумочка – в другой, и она выругала себя за то, что оставила пистолет в машине. И еще попятилась назад.
С диким криком ярости, от которого кровь у Рейчел похолодела, Эрик бросился на нее.
Она швырнула сумочку ему в голову, повернулась и кинулась в пустыню за автозаправочной станцией. По мягкому песку было трудно бежать, она пару раз едва не подвернула ногу, едва не упала. Редкие колючие кусты цеплялись за нее, мешая бежать, но она продолжала лететь вперед как ветер, пригнув голову, прижав локти к бокам, спасая свою жизнь.
Когда Эрик увидел Рейчел на дорожке около туалетов, его первая реакция удивила его самого. При виде ее прелестного лица, медно-рыжих волос и прекрасного тела, которое он когда-то обнимал, его неожиданно охватило чувство сожаления, что он так скверно с ней обращался, и ощущение огромной потери. Горящая в нем примитивная ярость внезапно исчезла, дав место более человеческим эмоциям. Глаза жгли слезы. Он с трудом мог говорить, и не только потому, что изменения, происшедшие с его горлом, затрудняли речь, но и потому, что задыхался от сожаления, печали и неожиданного страшного одиночества.
Но она снова отвергла его, подтвердив худшие его подозрения и вырвав его из тины печали и жалости к самому себе. Холодная ярость первобытного существа, похожая на поток мутной воды, перемешанной со льдом, снова затопила его. Желание погладить ее волосы, ласково дотронуться до гладкой кожи, обнять ее мгновенно пропало, уступив место чему-то куда сильнее желания – страстной потребности убить ее. Теперь он хотел выпустить ей кишки, впиться ртом в ее еще теплую плоть и завершить свой триумф, помочившись на ее безжизненные останки. Он бросился на Рейчел, все еще желая ее, но уже с другой целью.
Она побежала, он кинулся за ней.
У него было преимущество – инстинкт, генетическая память о бесчисленных преследованиях, не только заложенная в закоулки его мозга, но и пропитавшая его кровь. Он настигнет ее рано или поздно.
Она мчалась быстро, это высокомерное животное, но они всегда бегают быстро, подгоняемые ужасом и инстинктом выживания, однако долго это не продлится. К тому же убегающий в страхе значительно менее хитер, чем охотник. Так подсказывал ему опыт.
Он пожалел, что не снял обувь, она ему мешала. Но уровень адреналина в крови был так высок, что он пренебрег болью в стиснутых пальцах ног и пятках. Сейчас этот дискомфорт не имел значения.
Читать бесплатно другие книги:
