Призрачные огни Кунц Дин
Фонарь над дверью снаружи освещал часть холла, хоть и не такую большую, как она надеялась. Было видно, что никто не затаился на расстоянии первых шести или восьми футов, но дальше царила темнота, где кто угодно вполне мог спрятаться.
Бен, не знавший всего и соответственно не могущий оценить реальной степени опасности, не ожидал никого страшнее Винсента Бареско с еще одной «пушкой» и действовал более смело. Он прошел мимо Рейчел в дом, нащупал выключатель на стене и зажег свет.
Она вошла следом, но поспешила тут же его обогнать. – Черт побери, Бенни, не торопись переступать через порог. Давай действовать медленно и осторожно.
– Хочешь верь, хочешь нет, но я смогу справиться с любой девчонкой, которая набросится на меня с кулаками.
– Я не любовницу имею в виду, – бросила она.
– Тогда кого?
Сжав губы и держа пистолет наготове, она пошла впереди него по дому, по дороге зажигая свет.
Голый ультрамодерновый интерьер, даже более футуристский, чем в других обителях Эрика, граничил со стерильностью операционной. Отполированный до блеска пол казался холоднее льда, нигде ни коврика. Металлические жалюзи вместо занавесок. Жесткие на вид стулья. Диваны, которые, если их задвинуть в чащу леса, сошли бы за огромные грибовидные наросты. Все в бледно-серых, белых, черных и серо-коричневых тонах, нигде ни одного цветного пятна, за исключением разбросанных то тут, то там предметов искусства, выдержанных в разных оттенках оранжевого.
В кухне был полный разгром. Белый полированный кухонный стол и два стула перевернуты. Другими двумя стульями, превратившимися в щепки, колотили по чему ни попадя. Холодильник помят и поцарапан, жаростойкое стекло в дверце духовки разбито, столы и шкафчики – все в щербинах, углы разломаны. Посуду и бокалы вытащили из шкафов и били о стены: пол сверкал тысячами острых осколков. Продукты вышвырнуты из холодильника на пол: соленья, молоко, макароны, салат, горчица, шоколадный пудинг, консервированная черешня, кусок ветчины и еще что-то, что уже невозможно было распознать, застывали в отвратительной луже. С висевшего над раковиной держателя для ножей все шесть ножей были сняты и с огромной силой запущены в стену – некоторые вошли в нее на половину их длины, а два – по самую рукоятку.
– Ты полагаешь, они что-то искали? – спросил Бен.
– Возможно.
– Нет, – не согласился он. – Я так не думаю. Тут все выглядит так же, как в спальне в Вилла-Парке. Непонятно. От этого – мурашки по коже. Это делалось в гневе. В страшной ярости, в безумии, в бешенстве. Или тут поработал кто-то, получающий настоящее удовольствие от самого процесса разрушения.
Рейчел не могла отвести взора от торчащих из стены ножей. Возникло ощущение тошноты. Грудь и горло сжал страх.
Пистолет в ее руке казался ей теперь совсем другим. Слишком легким. Слишком маленьким. Почти игрушкой. Если ей придется стрелять из него, будет ли это достаточно эффективно? Против такого противника?
Со значительно большей осторожностью они пошли дальше по молчаливому дому. Даже на Бена подействовала та патологическая ненависть, следы которой он только что лицезрел. Он уже больше не дразнил Рейчел своей смелостью, но старался все время быть рядом с ней и соблюдать максимальную осторожность.
В главной спальне они снова столкнулись с разгромом, хотя и не в таком масштабе, как в кухне, совершенным, пожалуй, с меньшим бешенством. Около огромных размеров кровати из черного полированного дерева и нержавеющей стали валялась разодранная подушка, из которой высыпались перья. Простыни были сдернуты на пол, а стул перевернут. Одна из двух черных прикроватных ламп сброшена со столика и разбита, абажур раздавлен. Абажур другой лампы покривился. Картины на стенах тоже висели криво.
Бен наклонился и осторожно поднял обрывок простыни, чтобы разглядеть его получше. На белом хлопке неестественно ярко алели маленькие точки и большое смазанное пятно.
– Кровь, – констатировал он. Рейчел почувствовала, что покрывается холодным потом.
– Немного. – Бен выпрямился. – Немного, но, вне сомнения, кровь.
Тут Рейчел заметила кровавый след на стене рядом с дверью, ведущей в ванную комнату. Это был отпечаток большой мужской руки – как будто мясник, уставший от своего отвратительного труда, облокотился на минуту о стену, чтобы перевести дух.
В огромной ванной комнате горел свет – единственное место, где не было темно, когда они туда попали. Через открытую дверь можно было видеть практически все, либо прямо, либо отраженным в зеркалах, закрывающих одну из стен: серая плитка с желто-коричневой каемкой, большая заглубленная в пол ванна, душ, унитаз, край подставки для умывальника, вешалки для полотенец из сверкающей бронзы и в углублениях в потолке – лампы в бронзовых держателях. На первый взгляд в ванной комнате никого не было. Но когда Рейчел переступила через порог, то услышала чье-то частое, прерывистое дыхание. Ее сердце, которое уже и так билось достаточно быстро, отчаянно заколотилось.
Стоя за ее спиной, Бен спросил:
– В чем дело?
Рейчел показала на матовую загородку душа. Непрозрачная, она не давала возможности разглядеть стоящего там человека, даже его смутные контуры.
– Кто-то там есть.
Бен наклонился вперед и прислушался. Рейчел прижалась к стене, направив дуло пистолета на загородку.
– Давайте-ка выходите оттуда, – обратился Бен к человеку в душе.
Никакого ответа. Только торопливое, свистящее дыхание.
– Немедленно выходите, – приказал Бен.
– Выходите, черт побери! – крикнула Рейчел, и голос ее резким эхом забился в серой плитке и блестящих зеркалах.
Из душа раздалось неожиданно жалкое хныканье, в котором звучал откровенный ужас. Как будто там спрятался ребенок.
Удивленная и обеспокоенная, Рейчел осторожно подобралась поближе к душу.
Бен шагнул вперед, взялся за бронзовую ручку и открыл дверь.
– Боже милостивый!
Они увидели голую девушку, жалко скорчившуюся на кафельном полу в темном углу душа и прижавшуюся спиной к стене. На вид ей было не больше пятнадцати-шестнадцати лет, этой, судя по всему, последней – самой последней – жалкой «победе» Эрика. Худенькими руками она прикрывала грудь, но больше из боязни и для защиты, чем из скромности. Ее трясла крупная неуемная дрожь, в широко раскрытых глазах стоял ужас, а лицо было бледным, болезненным, восковым.
Возможно, она и была хорошенькой, Но наверняка это трудно было сказать, и не из-за темноты в душе, а из-за синяков и ссадин у нее на лице. Огромный синяк красовался под правым глазом, и глаз уже начал затекать. На левой щеке, от угла глаза до подбородка, назревал безобразный кровоподтек. Верхняя губа разбита, из нее все еще текла кровь, весь подбородок в крови. Синяки и кровоподтеки виднелись и на ее руках, и один, самый большой, на левом бедре.
Бен отвернулся, чтобы не смущать девушку. Но он был явно потрясен увиденным.
Опустив пистолет и наклонившись, Рейчел спросила:
– Кто это сделал, милая? Кто это сделал? – Она и сама знала ответ, боялась его услышать, но не могла не спросить.
Девушка не сумела ответить. Ее разбитая губа шевельнулась, она попыталась что-то произнести, но они услышали только тоненькое жалобное подвывание, время от времени прерываемое особо сильным приступом дрожи. Она явно была в шоке и не совсем четко воспринимала реальность. Казалось, она только частично осознает присутствие Рейчел и Бена, потому что большая часть ее внимания была сконцентрирована на ее личном, внутреннем ужасе. Хотя она и встретилась с Рейчел глазами, вряд ли она ее видела. Бен протянул руку:
– Милая, все в порядке. Все в порядке. Никто тебя больше не обидит. Ты можешь выйти. Мы не позволим никому тебя обидеть.
Девушка смотрела сквозь Рейчел и что-то торопливо и тихо бормотала про себя, потрясенная той волной страха, которая недавно пронеслась через ее внутренний мир.
Рейчел отдала пистолет Бену, вошла в душ и встала на колени около девушки. Все время тихо и успокаивающе разговаривая с ней, она мягко коснулась ее лица и рук, пригладила взлохмаченные светлые волосы. При первых прикосновениях девушка вздрогнула, как от удара, хотя они явно вывели ее из транса. Она посмотрела уже на Рейчел, а не сквозь нее и позволила уговорить себя встать и выйти из душа, хотя, переступив порог, она снова впала в состояние полуступора, не могла ни отвечать на вопросы, ни просто кивнуть, когда к ней обращались, ни встретиться с Рейчел глазами.
– Нам надо доставить ее в больницу, – сказала Рейчел, поморщившись, когда разглядела получше раны на теле девушки. Два ногтя на ее правой руке были почти полностью сорваны и кровоточили; один палец, похоже, сломан.
Бен принялся рыться в шкафах и ящиках в поисках одежды, а Рейчел усадила девушку на край кровати и села рядом.
Она прислушивалась, не раздастся ли где-либо в доме какой-нибудь посторонний звук.
Но ничего не слышала.
Тем не менее она продолжала прислушиваться.
В дополнение к трусикам, бледно-голубым джинсам, синей клетчатой блузке и паре кроссовок Бен обнаружил целый склад наркотиков. В нижнем ящик? одного из прикроватных столиков лежали штук пятьдесят-шестьдесят косячков, полиэтиленовый пакет, набитый яркими таблетками непонятного назначения, и еще один пакет, содержащий примерно пару унций белого порошка.
– Наверное, кокаин, – заметил Бен.
Эрик наркотиками не баловался: он их презирал. Всегда говорил, что наркотики только для слабых, для неудачников, которые не могут справиться с жизнью на ее собственных условиях. Но, судя по всему, он не находил ничего зазорного в том, чтобы снабжать этим нелегальным зельем своих юных содержанок, обеспечивая таким образом их послушание и зависимость от него и продолжая в то же время растлевать несчастных девчонок. Никогда Рейчел не презирала его так, как в этот момент.
Однако, если эта девушка и принимала наркотики, ее нынешнее полубессознательное состояние, сопровождаемое приступами дрожи и время от времени подвыванием, было вызвано не ими, а только шоком и ужасом.
Рейчел пришлось одеть девушку, как если бы она была маленьким ребенком. Галантный Бен тактично смотрел в другую сторону. Разыскивая одежду, он наткнулся на сумочку и теперь рылся в ней, чтобы найти какие-нибудь документы.
– Ее зовут Сара Киль, ей исполнилось шестнадцать только два месяца назад. Похоже, она приехала с запада, из… Коффивилла, штат Канзас.
Еще одна беглянка, подумала Рейчел. Возможно, сбежала от кошмаров домашней жизни. А возможно, из бунтарей, отказывающихся подчиняться дисциплине и считающих, что если жить самостоятельно, без всяких ограничений, то жизнь станет сплошным блаженством. Вот и едут они в Лос-Анджелес попробовать себя в кино, мечтают стать звездами. Или просто ищут разнообразия, избавления от скучной монотонности равнин Канзаса.
Вместо ожидаемой романтики и блеска Сара Киль нашла то, что находит большинство подобных ей девиц, когда рушатся радужные калифорнийские надежды: тяжелую, бездомную жизнь на улице и в конце концов – заботливое внимание сутенеров. Эрик, по всей видимости, либо выкупил ее у кого-нибудь из них, либо разыскал сам, охотясь за свежей плотью, которая помогла бы ему чувствовать себя молодым. Став игрушкой богатого человека, поселившись в дорогом доме в Палм-Спрингс и имея столько наркотиков, сколько душа пожелает, Сара, безусловно, стала убеждать себя, что предназначена судьбой для сказочной жизни. Эта наивная девочка не могла осознать всей глубины опасности, в которую была вовлечена, не могла даже представить себе тот кошмар, что однажды войдет в ее жизнь и превратит ее в ничего не соображающее и онемевшее существо.
– Помоги мне отвести ее в машину, – попросила Рейчел, закончив одевать девушку.
Бен обхватил ее за талию с одной стороны, Рейчел – с другой, и хотя Сара самостоятельно передвигала ногами, без поддержки она бы несколько раз упала. Колени у нее подгибались.
Летний ветерок доносил до них запах жасмина, но он же и шевелил кусты, заставляя Рейчел в страхе вглядываться в темноту.
Они посадили Сару в машину и пристегнули привязным ремнем, на котором она тут же обвисла, опустив голову. В «Мерседесе-560» можно было разместить и третьего человека, только ему приходилось сидеть боком в открытом багажном отделении за двумя передними сиденьями, где было тесновато. Бен не подходил по размерам, так что втиснуться туда пришлось Рейчел, а Бен сел за руль. Когда они съехали с дорожки, из-за угла показалась машина, осветив их светом передних фар, а когда выехали на улицу, машина сделала рывок, устремляясь прямо на них. Сердце Рейчел бешено забилось, и она воскликнула:
– Черт возьми, это они!
Приближающаяся машина намеревалась встать поперек улицы, чтобы преградить им дорогу. Не тратя времени на вопросы, Бен немедленно свернул, крепко ухватившись за руль, и оставил другую машину позади. Вдавил в пол педаль газа, шины взвизгнули, «Мерседес» прыгнул вперед и, набрав приличную скорость, помчался мимо низких темных домов. Впереди виднелся перекресток, вынуждающий их свернуть или вправо, или влево, так что Бену пришлось притормозить. Рейчел, наклонив голову, посмотрела в заднее стекло, к которому была прижата, и увидела, что какой-то «Кадиллак» шел за ними очень близко, очень, очень близко.
Бен взял поворот на большой скорости, машина опасно накренилась, и Рейчел силой инерции выбросило бы из нее, не будь она так плотно втиснута в багажное отделение за сиденьями. Там не было места, чтобы шевельнуться, и не нужно было ни за что держаться, но она все равно вцепилась в спинку Сариного сиденья, потому что чувствовала себя так, будто мир рушился вокруг нее. «Господи, пожалуйста, пусть машина не перевернется», – взмолилась она.
«Мерседес» не перевернулся, напротив, он выбрался на прямой участок и прибавил скорости. Зато «Кадиллак» едва не опрокинулся на повороте, и перестаравшийся водитель так резко повернул руль, что чуть не врезался в «Корвет», припаркованный неподалеку. В воздух взлетели искры и рассыпались по асфальту. От удара «Кадиллак» вильнул, и сначала казалось, что он врежется в машины, стоящие на другой стороне, но водителю удалось справиться с ним. Слегка отстав, он снова решительно устремился в погоню.
Бен бросил маленький «Мерседес» еще в один поворот, на этот раз не такой крутой, и полтора квартала держал педаль газа на пределе, так что они больше напоминали ракету, чем автомобиль. Когда Рейчел почувствовала, что ее вжимает в стенку с такой силой, что, казалось, они вот-вот преодолеют силу земного притяжения и взлетят на орбиту, Бен проделал какие-то манипуляции с тормозами с легкостью великого пианиста, исполняющего «Лунную сонату», и при подъезде к следующему указателю «Стоп», которому не собирался повиноваться, повернул руль так резко, как только отважился. Со стороны могло показаться, что «Мерседес» просто слетел с той улицы, по которой ехал, и исчез на дороге, ответвляющейся влево.
Уходя от погони, Бен показал такой же высокий класс, как недавно в рукопашном бою. Рейчел хотелось спросить: «Кто, черт возьми, ты есть на самом деле, ведь не скромный же торговец недвижимостью и коллекционер игрушечных поездов, любящий музыку свинг!» Но она ничего не сказала, боясь отвлечь его внимание, – ведь если она отвлечет его на такой скорости, они обязательно перевернутся или, еще хуже, обязательно погибнут.
Бен знал, что «Мерседес-560» легко обойдет «Кадиллак» на открытом шоссе, но на таких узких улицах, во избежание превышения скорости кое-где перерезанных специальными заграждениями, дело обстояло иначе. Вдобавок, по мере того как они приближались к центру города, попадалось все больше светофоров и ему приходилось хоть немного снижать скорость на перекрестках даже в это мертвое время суток, чтобы избежать прямого столкновения с каким-нибудь редким любителем ночных автомобильных прогулок. К счастью, «Мерседес» брал повороты в тысячу раз лучше «Кадиллака», так что Бену не приходилось так сбрасывать скорость, как их преследователям, и каждый раз, как он сворачивал на новую улицу, он немного отрывался от «Кадиллака», которому не удавалось сократить разрыв на следующем прямом отрезке пути. К тому времени, как Бен, постоянно сворачивая, приблизился на квартал к Палм-Каньон-драйв, «Кадиллак» отстал от «Мерседеса» на полтора квартала и продолжал отставать. Бен уже уверился, что ему удастся стряхнуть со своего хвоста этих поганцев, кто бы они ни были, как вдруг он заметил полицейскую машину.
Она была припаркована впереди целой шеренги машин у поворота на Палм-Каньон, всего в квартале от них. По-видимому, полицейский увидел в зеркальце, что Бен мчится, как камень, пущенный из пращи, потому что на крыше машины загорелась сине-красная мигалка, ясно видимая впереди по правую сторону.
– Ура! – обрадовался Бен.
– Нет! – крикнула за его спиной Рейчел прямо ему в ухо. – Нет, мы не можем обратиться к полиции! Мы умрем, если обратимся к полиции.
Тем не менее, приближаясь на бешеной скорости к полицейской патрульной машине, Бен начал тормозить, потому что она так и не объяснила ему, почему они не могут положиться на полицию и попросить защиты, а по характеру своему он был человеком, который не верил, что можно подменять собой закон. К тому же те парни в «Кадиллаке» наверняка дадут деру, увидев полицейских.
– Нет! – снова закричала Рейчел. – Бенни, ради Бога, доверься мне, слышишь? Мы умрем, если остановимся. Они вышибут нам мозги, можешь быть в этом уверен.
Бена обидело ее обвинение в недоверии к ней. Он доверял ей, видит Бог, доверял полностью, потому что любил ее. Он ни хрена не понимал, особенно сегодня, но он ей доверял, и это обвинение было ему как острый нож в сердце. Он снял ногу с тормоза и снова нажал на педаль газа, промчавшись мимо черно-белой машины с такой скоростью, что свет от ее вращающейся мигалки только раз мелькнул в «Мерседесе», а через секунду они были уже далеко. Обернувшись, Бен разглядел двух ошеломленных полицейских. Он решил, что они дождутся второй машины и погонятся за обеими, а это было бы здорово, просто здорово, потому что парни в «Кадиллаке» не смогут догнать его и пристрелить, имея на хвосте полицейскую машину.
Но, к великому огорчению и удивлению Бена, полицейские рванули прямо за ним. Взревела сирена. Возможно, они были так изумлены видом «Мерседеса», мчавшегося на них со скоростью ракеты, что не заметили другой машины сзади. Или, может быть, они и увидели «Кадиллак», но были слишком поражены «Мерседесом» и не поняли, что вторая машина приближается к ним практически с той же скоростью. Но что бы они там ни думали, они сорвались с места и повисли у Бена на хвосте, когда он сворачивал на Палм-Каньон-драйв.
Бен повернул с бесшабашным нахальством каскадера, уверенного, что специальные стабилизаторы его машины, противоударные устройства и другие хитрые приспособления делают любой рискованный маневр безопасным, вот только у него-то не было этого хитрого оборудования. Он понял, что плохо рассчитал, что едва не превратил Рейчел, Сару и себя в консервы, в подобие колбасного фарша внутри дорогого немецкого металла. Машина наклонилась набок, двигаясь на двух колесах, послышался запах жженой резины, казалось, целый час они находились на грани, но милостью Божией и благодаря таланту конструкторов «Бенца» машина, подпрыгнув, снова встала на все четыре колеса. Каким-то чудом шины остались целы, вот только Рейчел ударилась головой о потолок и с такой силой выдохнула, что Бен почувствовал тепло ее дыхания у себя на шее.
Он заметил старика, выгуливающего палевого коккер-спаниеля, когда машина еще продолжала подпрыгивать на рессорах. Они переходили улицу в середине квартала как раз в тот момент, когда «Мерседес» вырвался из-за угла, как черт из табакерки. Он надвигался на них с жуткой скоростью. Они застыли в удивлении и страхе, и человек, и собака, головы подняты, глаза расширены. Старику было лет девяносто, собака тоже выглядела престарелой, и им было совершенно нечего делать на улице в два часа ночи. Им полагалось спать и видеть сны о фонарных столбах и хорошо подогнанных зубных протезах, но тем не менее они были здесь.
– Бенни! – закричала Рейчел.
– Вижу, вижу!
Он знал, что остановиться вовремя не сможет, так что не только нажал на тормоза, но и повернул машину поперек Палм-Каньон, что заставило «Мерседес» круто развернуться, одновременно заскользив юзом. В результате они развернулись на сто восемьдесят градусов и остановились на противоположной стороне. К тому времени, как Бен рванулся в северном направлении, старик с собакой уже доплелись до безопасного тротуара, а полицейская машина приблизилась к ним почти вплотную.
В зеркальце Бен видел, что «Кадиллак» тоже свернул за угол и продолжает гнаться за ними, невзирая на присутствие полицейской машины. С ума сойти, «Кадиллак» даже пытался обогнать ее!
– Они полные придурки, – заметил Бен.
– Хуже, – простонала Рейчел, – значительно хуже.
Сидящая на пассажирском месте Сара Киль настойчиво издавала какие-то звуки, но, казалось, вовсе не осознавала грозящей опасности. Кошмар дикой гонки не испугал ее, а только поднял со дна памяти воспоминания о другом, худшем кошмаре, который ей пришлось пережить немного раньше.
Набирая скорость и устремляясь на север по Палм-Каньон, Бен снова взглянул в зеркальце и увидел, что«Кадиллак» поравнялся с полицейской машиной. Казалось, они соревнуются друг с другом, кто кого обгонит, просто две машины с людьми, решившими позабавиться. Выглядело это… надо прямо сказать, глупо. Но неожиданно перестало казаться глупым, так как стало ужасающе ясно, чего хотят парни из «Кадиллака», потому что из окна машины вылетели повторяющиеся вспышки и раздалось тра-та-та-та выстрелов из автоматического оружия. Они стреляли в полицейских из автомата, как будто дело происходило не в Палм-Спрингс, а в Чикаго в буйные двадцатые годы.
– Они стреляют в полицейских! – воскликнул Бен, удивившись, как никогда не удивлялся в жизни.
Полицейская машина потеряла управление, выскочила на тротуар, пересекла его и врезалась в зеркальную витрину элегантного магазинчика одежды, но парень в «Кадиллаке» все еще продолжал высовываться из окна и стрелять в полицейскую машину, пока она была в пределах досягаемости.
– Ой, ой, ой! – застонала Сара. Она извивалась и всхлипывала, как будто на нее сыпались удары. Видимо, она снова переживала то, что было с ней недавно. На опасность, грозящую ей в настоящий момент, она по-прежнему внимания не обращала.
– Бенни, ты снизил скорость, – настойчиво проговорила Рейчел.
Потрясенный увиденным, он машинально ослабил давление на педаль газа.
«Кадиллак» приближался к ним так же хищно, как акула надвигается на какого-нибудь одинокого пловца.
Бен попытался продавить педалью газа пол, и «Мерседес» отреагировал на это, как кот, которому дали пинка под зад. Они вырвались на Палм-Каньон-драйв, которая на довольно большом отрезке была совершенно прямой, и Бену удалось несколько оторваться от «Кадиллака» еще до поворотов. А потом он начал раз за разом поворачивать, направляясь теперь в западную часть города, выше к холмам, затем снова вниз к югу, через старые жилые кварталы, где деревья, посаженные вдоль дороги, образовали своими кронами туннель, затем опять через более новые районы, где деревья и кустарники были еще редкими и низенькими и не могли скрыть, что город на самом деле построен в пустыне. И с каждым поворотом увеличивался разрыв между ними и убийцами в «Кадиллаке».
– Они прикончили двух полицейских, – произнес наконец пораженный Бен, – только потому, что те попались на пути.
– Они хотят заполучить нас любой ценой, – ответила Рейчел. – Именно это я и пытаюсь тебе все время втолковать. Они хотят заполучить нас любой ценой.
Теперь «Кадиллак» был от них в двух кварталах. Еще пять или шесть поворотов, и Бен окончательно оторвется от них, потому что они не смогут видеть «Мерседес» и не будут знать, куда он свернул.
К собственному удивлению, заговорив, Бен заметил дрожь в своем голосе, эдакую вибрирующую нотку, которая ему сильно не понравилась:
– Но, черт побери, у них, по сути, не было шансов нас поймать. Их развалюха не идет ни в какое сравнение с нашей красавицей. Они же это видели. Должны были видеть. Один шанс из ста. В лучшем случае. Один шанс из ста, и они все равно убивают полицейских.
Он сделал еще один резкий скользящий поворот и выехал на новую улицу.
– О, Боже мой, Боже мой, Боже мой! – тихо простонала Сара, съезжая по сиденью так низко, как только позволял ремень. Она снова обхватила себя руками, как делала в душе, когда была голой.
За дальним поворотом сзади показались огни все более отстающего «Кадиллака». Бен повернул еще раз и помчался по темной сонной улице, застроенной старыми и уже несколько обветшавшими домами, не соответствующими представлению Торговой палаты об образе Палм-Спрингс. – Но ты говорила, что парни в «Кадиллаке» доберутся до тебя быстрее, если ты обратишься в полицию.
– Да.
– Тогда почему они не захотели, чтобы полицейские нас остановили?
– Дело в том, что, если я буду под охраной полиции, меня легче будет найти, – объяснила Рейчел. – У меня вообще не будет никаких шансов. Но тогда меня нельзя будет убить по-тихому, все может выйти наружу. А люди в «Кадиллаке» предпочли бы разделаться со мной один на один, даже если им потребуется для этого больше времени.
Фары «Кадиллака» еще не показались, а Бен снова свернул. Еще минута – и им его не догнать.
– Какого дьявола им от тебя нужно? – спросил он.
– Две вещи. Первое… секрет, который, как они считают, я знаю.
– А ты знаешь?
– Нет.
– А что второе?
– Другой секрет, который я знаю. Тут мы с ними на равных. Они тоже уже знают и хотят помешать мне кому-либо раскрыть его.
– И что это?
– Если я тебе расскажу, у них будет столько же оснований убить тебя, как и меня.
– У меня создалось впечатление, что они уже гоняются и за моей задницей, – возразил Бен. – Я слишком глубоко завяз. Так что выкладывай.
– Следи за дорогой, – велела она.
– Рассказывай.
– Не сейчас. Ты должен сосредоточиться и уйти от них.
– Об этом не волнуйся и не пытайся, черт возьми, оправдывать этим свое молчание. Еще один поворот, и нам не о чем беспокоиться.
Тут лопнула правая передняя шина.
Глава 10
Гвозди
Для Джулио и Риза эта ночь была длинной.
К 0.32 последний мусор в контейнере был просмотрен, но голубую туфлю Эрнестины Фернандес так и не нашли.
После того как с мусором было покончено и тело увезли в морг, другие детективы отправились бы немного поспать, чтобы со свежей головой начать следующий день. Но только не лейтенант Джулио Вердад. Он хорошо знал, что в первые часы после обнаружения тела след самый свежий. Кроме того, каждый раз после получения нового задания по меньшей мере сутки он плохо спал, никак не мог смириться с ужасом насильственной смерти.
К тому же в данном случае он испытывал особую ответственность перед жертвой. По причинам, которые для других вряд ли показались бы достаточно обоснованными, но которые для него были решающими, он чувствовал себя в большом долгу перед Эрнестиной. Найти того, кто ее убил, стало для Джулио не просто работой, а делом чести.
Риз Хагерсторм, его напарник, следовал за ним, не жалуясь на позднее время. Ради Джулио, и только ради него, он готов был работать круглосуточно, отказывая себе не только в сне, но и в выходных, обедах и ужинах, и вообще способен был идти на любые жертвы. Джулио знал, что, если когда-нибудь понадобится заслонить его спиной и умереть за него, этот крупный мужик не станет колебаться ни одной секунды. Оба они знали это сердцем, чувствовали нутром, но никогда не обсуждали.
В 0.41 они сообщили о смерти Эрнестины ее родителям, вместе с которыми она жила в скромном домике между двумя магнолиями, немного восточнее Мейн-стрит. Семья уже спала, и страшному известию сначала не поверили, убежденные, что Эрнестина дома и тоже спит. Но, разумеется, ее постель была пуста.
Хотя у Хуана и Марии Фернандес было шестеро детей, они восприняли этот удар, как будто Эрнестина их единственный ненаглядный ребенок. Мария сидела на розовом диване в гостиной, стоять она не могла. Рядом с ней поместились два ее младших сына – оба еще подростки – с покрасневшими глазами и чересчур потрясенные, чтобы заботиться о сохранении внешней мужественности и невозмутимости, за которыми обычно прячут свои переживания мальчики-латиноамериканцы. Мария держала в руках фотографию Эрнестины в рамке, плакала и вспоминала, какая у нее была замечательная дочь. Другая ее дочь, девятнадцатилетняя Лаурита, сидела одна в столовой, безутешная, никого к себе не подпуская, сжимая в руках четки. Хуан Фернандес как маятник ходил по комнате, сжав челюсти и яростно моргая, чтобы сдержать слезы. Ему, как главе семьи, необходимо было служить всем примером, держать себя в руках, не дрогнуть и не сломаться перед этим визитом к ним muerta7. Но задача оказалась непосильной, и он дважды удалялся в кухню, и из-за закрытых дверей слышались его сдавленные рыдания.
Джулио не мог ничем облегчить их горе, но он сумел внушить им веру в справедливость и возмездие, возможно, потому, что его собственный долг перед Эрнестиной был для него абсолютно ясен и от него исходило ощущение непреклонного упорства – сродни упорству гончей, идущей по следу: Или причиной была его жгучая ярость по поводу существования смерти, смерти вообще, которая ясно читалась по его лицу, глазам и голосу. Эта ярость кипела в нем уже долгие годы, прошедшие с того дня, когда он увидел крыс, перегрызающих горло маленькому брату, и к настоящему времени ее огонь разгорелся так ярко, что стал заметен всем.
От мистера Фернандеса Джулио и Риз узнали, что Эрнестина ушла на весь вечер со своей лучшей подругой Бекки Клинстад, с которой они вместе работали официантками в местном мексиканском ресторане. Они уехали на машине Эрнестины – серо-синем «Форде» десятилетней давности.
– Если такое случилось с Эрнестиной, – сказал мистер Фернандес, – то где же бедняжка Бекки? С ней, наверное, тоже что-то стряслось. Что-то ужасное.
Из кухни Фернандесов Джулио позвонил семье Клинстад, живущей в Ориндже. Бекки – Ребекка – домой еще не приходила. Ее родители не волновались, потому что она была женщиной взрослой, а еще потому, что те дискотеки, куда любили ходить Бекки и Эрнестина, работали до двух часов утра. Но теперь они начали волноваться.
1.20 ночи.
Джулио сидел за рулем неприметного седана, припаркованного напротив дома семьи Фернандес, бессмысленно уставясь в ночь, благоухающую магнолией.
Сквозь открытые окна доносился шорох листьев, потревоженных легким июньским ветерком. Холодный, тоскливый звук.
Риз воспользовался установленным на консоли компьютером, чтобы передать в участок последние данные и объявить розыск серо-синего «Форда». Он узнал его номерной знак у родителей Эрнестины.
– Посмотри, нет ли там для нас чего, – попросил Джулио.
Ему не стоило сейчас прикасаться к компьютеру. Он был в ярости, и ему хотелось что-нибудь разбить – все равно что, – ударить обоими кулаками, а если у него что-нибудь не заладится с компьютером или он по ошибке нажмет не на ту клавишу, то, пожалуй, выместит свое зло на машине просто потому, что она подвернулась под руку.
Риз вызвал банки в главном полицейском управлении и запросил введенную туда информацию. По дисплею побежали бледно-зеленые, слегка мерцающие буквы. То был отчет полицейских, которых Джулио отправил в морг, чтобы они убедились, не принадлежат ли скальпель и окровавленный халат, найденные в мусорном контейнере, кому-нибудь конкретно. Официальные лица в морге подтвердили, что из кладовки исчезли скальпель, лабораторный халат, хирургическая одежда, включая шапочку, и пара туфель, пропитанных антистатиком. Однако никто из тамошних работников не был связан с кражей этих предметов.
Подняв глаза от дисплея и снова уставившись в ночь, Джулио сказал:
– Это убийство как-то связано с исчезновением тела Эрика Либена.
– Может, просто совпадение, – заметил Риз.
– Ты веришь в совпадения? Риз вздохнул.
– Нет.
О лобовое стекло бился мотылек.
– Может, тот, кто украл труп, убил Эрнестину? – предположил Джулио.
– Зачем?
– А вот это нам предстоит выяснить.
Он включил мотор, и они уехали от порхающего мотылька и перешептывающихся листьев. Джулио свернул на север и поехал прочь из делового района Санта-Аны.
Он ехал по Мейн-стрит, где горели яркие фонари, но в нем самом царила непроглядная тьма, и от нее было не уйти.
1.38 ночи.
До дома в стиле испанского модерна, принадлежащего Эрику Либену, они доехали быстро, потому что все улицы были пусты. В этом богатом районе ночь казалась особенно тихой. Их шаги по покрытой плиткой дорожке гулко отдавались в тишине, а когда они нажали кнопку звонка, звук донесся до них как с самого дна глубокого колодца.
Ни Джулио, ни Риз никакими полномочиями в Вилла-Парке не обладали. Он вообще находился на довольно приличном расстоянии от их участка. Однако в округе Ориндж, представлявшем, по существу, один большой растянутый город, разделенный на много жилых районов, преступники редко брали в расчет необходимость придерживаться одного района, контролируемого определенным полицейским участком. И если возникала потребность собрать улики в другом районе, нужно было взять с собой сопровождающего из местной полиции, или получить соответствующее разрешение, или попросить коллег самих проделать нужную работу. Обычно такие просьбы встречались благосклонно.
Но на все эти формальности требовалось время, так что Джулио и Риз частенько обходились без них. Они ехали туда, куда им было нужно, разговаривали с тем, с кем нужно, и извещали местные власти только в тех случаях, когда обнаруживали что-то важное по делу или если ситуация грозила перерасти в столкновение.
Мало кто из детективов действовал так смело. Несоблюдение формальностей могло кончиться выговором. Повторные нарушения правил могли рассматриваться как огорчительное отсутствие уважения к порядку и наказываться временным отстранением от работы. Слишком большое количество подобных нарушений – и даже самый лучший полицейский мог забыть о повышении и начать волноваться, удастся ли ему дослужить до пенсии.
Все эти соображения не слишком волновали Джулио и Риза. Разумеется, им хотелось получить повышение. И до пенсии дослужить. Но гораздо важнее карьеры и финансового благополучия было для них довести свои расследования до конца и засадить убийц в тюрьму. Тот не полицейский, кто не рискует жизнью ради своих идеалов, а если ты рискуешь жизнью, стоит ли волноваться о таких мелочах, как прибавка к зарплате или пенсионный фонд.
Когда никто не вышел на звонок, Джулио подергал дверь, но она была заперта. Он не стал пытаться открыть замок или взломать его. Поскольку ордера на обыск у них не было, для того чтобы проникнуть в дом Либена, им требовался предлог, хотя бы предположение, что там имеют место какие-то преступные действия, что могут пострадать невинные люди и их присутствие там вызвано острой необходимостью.
Когда они обошли дом, то увидели то, кто искали: разбитое стекло огромного окна, ведущего с террасы в кухню. Разумеется, профессиональный долг тут же заставил их предположить худшее: вооруженный преступник, разбив окно, ворвался в дом с целью грабежа или причинения вреда его законным обитателям.
Вытащив револьверы, они осторожно вошли. Под ногами хрустели осколки стекла.
Они переходили из комнаты в комнату, всюду зажигая свет, и увидели достаточно, чтобы оправдать свое вторжение. Кровавый отпечаток ладони на подлокотнике белого дивана в гостиной. Полный хаос в спальне хозяина. А в гараже… они нашли серо-синий «Форд» Эрнестины Фернандес.
При осмотре машины Риз обнаружил пятна крови на заднем сиденье и на ковриках под ногами.
– Некоторые еще липкие, – заметил он.
Джулио подергал крышку багажника и обнаружил, что тот открыт. Внутри опять была кровь, а еще сломанные очки и… одна голубая туфля.
Туфля принадлежала Эрнестине, и при виде ее Джулио почувствовал, как что-то сжалось у него в груди.
Насколько Джулио было известно, Эрнестина очков не носила. Но на фотографиях, которые он рассматривал в доме Фернандесов, ее лучшая подруга и коллега-официантка Бекки Клинстад почти везде была в похожих очках. По-видимому, обе женщины были убиты и засунуты в багажник «Форда». Позднее тело Эрнестины оказалось в мусорном контейнере. Но что случилось с другим телом?
– Позвони в местную полицию, – велел Джулио. – Пора начать соблюдать формальности.
1.52 ночи.
Возвращаясь от своего седана, Риз задержался, чтобы открыть электрические двери гаража и избавиться от запаха крови, поднимающегося из открытого багажника «Форда» и достигшего уже самого дальнего уголка длинного помещения. Как раз когда двери пошли вверх, он заметил в углу брошенную кем-то больничную одежду и пару туфель.
– Джулио! Подойди-ка посмотри.
Джулио внимательно рассматривал окровавленный багажник, боясь до чего-нибудь дотронуться и уничтожить драгоценные улики, но одновременно стараясь не упустить ни малейшей детали. Он подошел к Ризу, стоящему около брошенных тряпок.
– Что, черт бы побрал, происходит? – спросил Риз.
Джулио промолчал.
– Вечер начался с пропажи одного трупа, – продолжал Риз. – Теперь пропали два – Либена и этой девушки, Клинстад. И мы нашли третий труп, который бы с радостью не находили. Если кто-то коллекционирует трупы, то почему он не присоединил к своей коллекции тело Эрнестины Фернандес, а?
Раздумывая над странными находками и непонятной связью между кражей трупа Либена и убийством Эрнестины, Джулио машинально поддернул рукава сорочки и поправил галстук и запонки. Даже в летнюю жару он всегда носил галстук и рубашку с длинными рукавами, чего некоторые детективы не делали. Но Джулио считал, что детектив – это что-то вроде священника. Он тоже выполняет священные обязанности, трудится на благо Богов Справедливости и Правосудия, и потому одеваться неофициально казалось ему таким же богохульством, как если бы священник служил мессу в джинсах и майке.
– Местные едут? – спросил он Риза.
– Да. И как только мы им все объясним, нам придется поехать в Пласеншию.
Джулио удивился.
– В Пласеншию? Зачем?
– Я проверил сообщения, когда ходил к машине. Там есть важное из участка. Полиция в Пласеншии нашла Бенни Клинстад.
– Где? Живую?
– Мертвую. В доме Рейчел Либен. Пораженный, Джулио повторил вопрос, который Риз задал несколько минут назад:
– Что, черт бы побрал, происходит?
1.58 ночи.
Чтобы попасть в Пласеншию, им пришлось проехать из Вилла-Парка через часть округов Ориндж и Анахим и по Тастин-авеню на мост через реку Санта-Ана, которая в это засушливое время года полностью пересохла. Они проехали мимо нефтяных скважин, где огромные насосы, подобно молящимся шаманам, качались вверх и вниз, еле различимые во мраке, и их непонятные и слегка таинственные контуры делали ночную темноту еще более зловещей.
Пласеншия считалась одним из наиболее спокойных городков, где жили обеспеченные, но не слишком богатые люди, жили комфортабельно и спокойно. За ним не числилось никаких ужасных недостатков, не было у него и особых преимуществ перед другими городами, за исключением, пожалуй, огромных и великолепных финиковых пальм, высаженных вдоль некоторых его улиц. На улице, где стоял дом Рейчел, пальмы были особенно развесистыми и красивыми, и их нависающие над дорогой широкие листья казались горящими при свете красных мигалок «скорой помощи» и множества полицейских машин, припаркованных под ними.
У дверей дома Риза и Джулио встретил местный полицейский в форме по имени Орин Малвек. Он был бледен. И глаза какие-то странные, как будто он только что увидел нечто такое, что бы ему, будь его воля, никак не хотелось помнить, но что он в то же время никогда не сможет забыть.
– Соседка позвонила. Видела, как из дома выбежал человек, который ей чем-то показался подозрительным. Когда мы приехали проверить, дверь была настежь открыта и везде горел свет.
– Миссис Либен дома не было?
– Нет.
– И не знаете, где она?
– Нет. – Малвек снял фуражку и нервно пригладил волосы. – Господи, – проговорил он, обращаясь больше к самому себе, чем к Джулио и Ризу. Потом добавил: – Нет, миссис Либен уехала. Но в спальне миссис Либен мы нашли тело мертвой женщины.
Направляясь за Малвеком в дом, Джулио сказал:
– Ребекку Клинстад.
– Угу.
Малвек провел Джулио и Риза через уютную гостиную в персиковых и белых тонах с синей мебелью и бронзовыми лампами.
– Как вы узнали, кто покойная?
– На ней был медальон с медицинским предупреждением, – объяснил Малвек. – По поводу разных аллергий, включая на пенициллин. Вы знаете эти медальоны? Имя, адрес, состояние здоровья. А до вас мы быстро добрались, потому что запросили наш компьютер проверить Бекки Клинстад по банку данных и получили ответ, что вы ее разыскиваете в Санта-Ане в связи с убийством Фернандес. – Банк данных по борьбе с преступностью, которым с помощью компьютеров пользовались всевозможные полицейские организации для обмена информацией, был новинкой, естественным результатом компьютеризации управления шерифа и местных полицейских участков. С его помощью удавалось сэкономить часы, а иногда и дни, поэтому Джулио в очередной раз порадовался, что работает полицейским в компьютерную эпоху.
– Женщину здесь убили? – спросил Джулио, пока они огибали внушительного лаборанта, осматривающего мебель в поисках отпечатков пальцев.
– Нет, – ответил Малвек, – слишком мало крови. – Он все еще продолжал приглаживать пальцами волосы. – Убили в другом месте и… привезли сюда.
– Зачем?
– Вы увидите зачем. Но, черт возьми, вряд ли вы поймете зачем.
Раздумывая над этим загадочным заявлением, Джулио шел за Малвеком в хозяйскую спальню. Остановившись на пороге, он открыл рот от изумления и на какое-то время потерял способность дышать.