Элджернон, Чарли и я Киз Дэниел

Глава 20

Когда писатели уподобляются святым угодникам?

После выхода романа (была весна 1966 года) я осмелел. Настолько, что разослал свое резюме в университеты, претендуя на должность, которая гарантировала бы мне в будущем зачисление в штат. На сей раз я получил целых три приглашения на собеседование. Одно из них, из университета Огайо в городе Атенс, казалось многообещающим.

Профессор Эдгар Ван, завкафедрой факультета английского языка и литературы, сказал мне:

– Прочел ваши «Цветы для Элджернона». Великолепная вещь. Предлагаю должность лектора – будете вести курс в рамках нашей программы «Писательское мастерство». При таком раскладе кафедра сможет включить вас в штат сразу, причем как профессора, а не как профессорского ассистента. Вам обязательно направят официальное приглашение – через несколько дней; я же хотел лично и сразу сообщить, что вы приняты на работу.

– Весьма польщен, профессор.

– Видите ли, я всегда считал, что изящную словесность должны преподавать настоящие писатели, а не всякие там эстеты от литературы и прочие критики. Однако, по моим наблюдениям, кафедры английского языка и литературы относятся к писателям примерно так же, как Церковь относится к святым угодникам.

– В смысле?

– Стараются не иметь с ними дела, покуда они живы.

Я согласился на предложение университета Огайо. С Ореей и девочками, Хиллари и Лесли, мы перебрались в Атенс. Это было летом 1966 года. Осенью начинался мой первый семестр.

На следующий день после переезда мне позвонил Уолтер Тевис, автор романа «Король бильярда», и сообщил, что рад приветствовать меня в Атенсе. Сам он с прошлого года тоже преподает литературу и писательское мастерство, так что мы теперь коллеги еще и по университету.

Наша личная встреча состоялась в ресторане; мы обменялись соображениями о писательском труде и пожалились друг другу на превратности писательского житья. Тевис сказал: хоть он родом из Кентукки, но всегда мечтал осесть в Нью-Йорке – это ведь самая середка литературного подиума. Он говорил о своих коротких рассказах, вынужденно проданных «глянцу» – журналам, которые печатаются на мелованной «глянцевой» бумаге, но по качеству прозы недалеко ушли от «макулатурных». «Короля бильярда» опубликовали еще в 1959-м, продолжал Тевис; а какой удачный получился фильм с Полом Ньюманом и Джеки Глисон!

Несмотря на успех, с горечью отметил Тевис, журнал «Харперс» отверг второй роман, «Человек, который упал на Землю», и пришлось Тевису продать текст издательству, которое занималось книжками в мягких обложках. С тех пор, признался мой новый друг, его как писателя «заклинило» – он не выдал ни единой строчки, даром что роман также был успешно экранизирован (с Дэвидом Боуи в роли инопланетянина) и высоко оценен.

Вот еще что сообщил Тевис: у них тут писательское сообщество. Сейчас все разъехались – лето как-никак; но через несколько недель вернутся. Я познакомлюсь с поэтом Холлсом Саммерсом, с писателем Джеком Мэтьюсом, который работает в жанре романа и короткого рассказа, а также с публицистом Норманом Шмидтом[35].

– Норм – парень бывалый, – добавил Тевис. – У него пара-тройка романов вышла под псевдонимом «Джеймс Норман». Он еще в тридцатые в Европе американские газеты представлял, комментатором для Испанского республиканского правительства работал. Он даже с Хемингуэем пересекался; на войне, где ж еще.

Я поблагодарил Уолтера – мы действительно очень тепло, очень приятно пообщались. Никогда еще мне не доводилось поговорить со своим братом-писателем. Зато я часто воображал себя в Париже двадцатых годов, среди авторов-экспатриантов, что проводят время в кафешантанах на Монмартре. Вот где, по моим представлениям, била ключом литературная жизнь!

В заданных обстоятельствах (1966 год, штат Огайо) приходилось довольствоваться тем, что предложил Уолтер. Но я не роптал. Среди писателей мне будет комфортно и жить, и преподавать, и творить – в этом я не сомневался.

Играя тем вечером с дочками, я поймал себя на том, что насвистываю популярный мотивчик: «О, когда вступают святые, Господи, как я хочу быть в их числе»[36].

Глава 21

«Чарли» в Голливуде

Первый тираж «Цветов для Элджернона» – 5000 экземпляров – разошелся в считаные дни. «Харкорт» срочно допечатал еще тысячу, затем еще тысячу, затем еще и еще. И все же с 1966 года и поныне книга ни разу не появлялась в твердой обложке. «Харкорт Брейс» переиздавало ее строго в серии «Современная классика».

Американская ассоциация писателей-фантастов присудила «Цветам» премию «Небьюла» как лучшему роману 1966 года; «Бэнтам букс» купило права на перепечатку для масс-маркета (опять же только в мягкой обложке).

Тем временем я подал заявку на членство сразу в две писательские колонии, чтобы будущим летом писать роман о радиационном заражении. Обе заявки были удовлетворены. Первые два месяца я провел в колонии Яддо, что в Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк, а третий месяц – в колонии Макдауэллов, что в Питерсборо, штат Нью-Гемпшир.

На второе, а может, третье утро в «Яддо», за завтраком, я наблюдал молодого человека, чей дебютный роман как раз готовился к публикации. Молодой человек выглядел совершенно раздавленным. Не ел толком, а бормотал что-то невнятное, низко склонившись над чашкой кофе. Лишь когда он повторил фразу в третий раз, мне удалось разобрать слова:

– Вирджиния Киркус назвала мой роман скабрезным…

Вспомнив собственное отчаяние после рецензии в «Бюллетене Вирджинии Киркус», я попытался утешить собрата по перу.

– Не берите в голову, – сказал я. – Не позволяйте всяким выбивать вас из колеи.

Вряд ли несчастный вообще меня расслышал. Он так и продолжал бормотать над кофе: «Киркус пишет, мой роман – скабрезный… Скабрезный!..»

Тот молодой человек оказался Робертом Стоуном; речь шла о романе «В зеркалах», который был экранизирован с Полом Ньюманом и Джоанн Вудворд в главных ролях. Позднее Стоун получил Национальную книжную премию за роман «Псы войны» (1975 год), а в финалисты этой премии выходил еще дважды – в 1982 и 1992 годах. В 1998 году Стоун вновь получил Национальную премию за роман «Дамасские ворота». Всякий раз, когда я читаю или слышу похвалу его произведению, мне вспоминается бормотание за завтраком в колонии «Яддо»: «Скабрезный! Киркус считает, что мой роман – скабрезный!»

В «Яддо» продолжилась моя работа над вторым романом – о молодых супругах, зараженных радиацией. Дописывал я уже в колонии Макдауэллов. Издательство «Харкорт Брейс» приняло мой роман и определило для него название – «Прикосновение»; публикация была назначена на будущий год.

А что же фильм Клиффа Робертсона? Немало выдающихся писателей заявляли словно в один голос: их тексты, их труды были буквально уничтожены экранизациями. Всем, кто связан с большой литературой, известно: как только Голливуд подписывает контракт, автор экранизируемой книги становится там персоной нон-грата. Единственный способ для автора избежать жесточайшего разочарования – «забрать гонорар и сделать ноги»; так говорят все пострадавшие.

Но я не мог бросить Элджернона и Чарли. Я к ним сердцем прикипел. Что с ними станется в мире кино? Что Робертсон вытворит с финалом? С тех пор, как я нелицеприятно высказался о сценарии Уильяма Голдмана, Робертсон будто в воду канул. Целый год от него не было вестей.

Вскоре после того, как «Бэнтам букс» выпустило «Цветы для Элджернона» в мягкой обложке, Клифф Робертсон посетил университет Огайо, где ему вручили награду за достижения в авиации. На своем личном самолетике Клифф приземлился в аэропорту Атенса; репортеры только и ждали, когда он высунется из кабины пилота. После многочисленных фотовспышек Клифф заметил меня и улыбнулся.

– Дэн, вы останетесь мной довольны. В «Чярли» я таки сохранил пессимистический финал.

Я сразу вспомнил его планы – чтобы Элджернон в заключительной сцене пошевелил усами, вскочил и бросился бежать по лабиринту в доказательство, что он живехонек. Но я промолчал.

Визит Робертсона предоставлял возможность сфотографироваться с ним; назавтра «Атенс мессенджер» и «Пост», университетская студенческая газета, пестрели снимками и изобиловали интервью. Кафедра биологии предоставила белую мышь, и фотографы вдоволь нащелкали и Робертсона с Элджерноновым двойником, и меня с переизданием «Цветов», только уже под названием «Чярли», со сценой из фильма на мягкой обложке – Клифф и Клэр Блум над водой.

Наутро мы с Робертсоном вместе позавтракали в ресторане отеля. Робертсон без умолку говорил о фильме. Гордился тем, что, как сопродюсер, осуществляет контроль над творческим процессом. Режиссера, Ральфа Нельсона, Клифф лично отправил в Канаду, на ЭКСПО-67 – изучать новые технологии в киноиндустрии. Далее, Клифф похвастался, что прием с полиэкраном, использованный в фильме, – его заслуга; он на этой инновации настоял. Саундтрек сочинил и исполнил сам Рави Шанкар, задействовав и свой знаменитый ситар, и другие струнные, как экзотические, так и широко известные, наряду со старинными и современными духовыми инструментами.

Лишь одно не удалось, посетовал Клифф. Еще в детройтском аэропорту Робертсон делился со мной соображениями насчет Элджернона – мол, он не умрет. Однако в ключевой сцене, на ладони у Чарли, Элджернон выглядит мертвым. Так вот, еще до выхода фильма Робертсон звонил режиссеру, Ральфу Нельсону, который тогда находился в Лондоне, и просил снять с максимально близкого расстояния ладонь – без разницы, чью – с живой белой мышью, которая шевелила бы усами. Потом эти кадры пошли бы в фильм.

– Погодите, Клифф. Вы же вчера сказали, что оставляете пессимистический финал!

Робертсон пожал плечами.

– А куда деваться, если Ральф мне крупный план так и не снял?

На берлинском кинофестивале «Чярли» назвали «Американским открытием 1968 года». Осенью прошел премьерный показ в Нью-Йорке. Помню, я занял позицию напротив кинотеатра «Баронет»; я видел, какая очередь выстроилась за билетами – выползала аж из-за угла, словно змея.

Вдохнув бродвейского воздуха, я пересек улицу, встал в хвост очереди и купил билет, как все.

И вот я в кинозале. Огни гаснут, звучит гнусавый шанкаровский ситар, великовозрастный Чарли раскачивается на детских качелях. Сразу нахлынуло то, давнее – «А что бы произошло, если?…».

Зачем они перенесли действие в Бостон? Чем им Нью-Йорк не угодил? Разочарование кольнуло, и пребольно: ведь я отдал Чарли воспоминания о Нью-Йорке – городе моего детства.

Отзывы были восторженные. В «Лонг-Айленд пресс» фильм назвали «динамичным», а финал охарактеризовали как «створаживающий кровь» и «обладающий глубоким подтекстом».

Выходило, что мой пессимизм сохранился и для экрана; что люди во всем мире получат именно мой посыл.

Первая награда поступила от издательства «Сколастик», которое публиковало рассказ «Цветы для Элджернона» в 1961, 1963, 1964, 1965 и 1967 годах. В 1968-м «Сколастик» присудила «Чярли» премию «Звонарь»[37] как лучшему фильму года.

В «Бэнтам букс» кому-то пришла светлая мысль: а роман-то обладает изрядным потенциалом для использования в сфере образования! Итогом стал пилотный проект «ЦВЕТЫ ДЛЯ ЭЛДЖЕРНОНА – ЧАРЛИ – БЭНТАМ БУКС/СИНЕРАМА ДЖОЙНТ ПРОМОУШН». Планировалось спонсировать предварительные показы для педагогов в тех городах, где затем пройдет премьера для всех желающих.

Первый такой просмотр имел место в Чикаго. Посетили его 450 учителей, и каждому был выдан комплект: экземпляр романа в мягкой обложке, методичка для работы над книгой с учениками и распечатка – обсуждение совместной деятельности Ральфом Нельсоном (режиссером и продюсером) и Стирлингом Силлифантом (сценаристом).

Клифф Робертсон явил себя публике и был встречен овациями; аплодировали ему стоя. Клифф же и рулил симпозиумом, последовавшим за демонстрацией фильма. Назавтра он делал то же самое в Милуоки, где специальный предварительный показ был организован для Национального совета преподавателей английского языка.

В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, где фильм уже стартовал, учителей приглашали на запланированные сеансы. Даром что в Нью-Йорке шла тогда преподавательская забастовка – фильм все-таки посмотрели около пяти сотен учителей из частных и приходских школ. Каждый из них также получил «комплект».

«Бэнтам букс» и «Синерама» продолжали устраивать предварительные показы в крупных городах США; в результате количество побывавших на сеансе преподавателей английского (считая с их семьями) достигло двадцати пяти тысяч человек. Понятно, что всем им было выдано и по экземпляру романа. Директор продаж держал меня в курсе событий. Вот что он писал: «Интерес и активность сейчас на пике».

Голливуд полнился слухами: Клифф Робертсон, мол, непременно будет выдвинут Киноакадемией как лучший актер.

Так и случилось. Клифф получил «Оскара».

Как и других писателей, чьи произведения были экранизированы, меня часто спрашивают: «Что вы думаете о фильме?» Вопрос из категории «неудобных»; попробуй, ответь честно и не предстань при этом неблагодарным занудой. Впрочем, одному студенту, который писал курсовую по теме «Экранизация литературных произведений», я все же ответил – в письменной форме.

Понятно, писал я, что совсем без изменений экранизация невозможна. Порой изменения даже идут произведению на пользу – раскрывают некий дополнительный посыл, усиливают воздействие на эмоции. Например, в романе Чарли, чтобы как-то справиться с потрясением от внутреннего роста, идет на Таймс-сквер, в кино; я сам так поступал. В фильме место действия перенесено в Бостон, и Чарли отправляется на автодром. Что и говорить – так гораздо нагляднее. Мысль о смятении чувств передана точно и при этом деликатно.

Затем, когда Чарли-гений в ночном кошмаре видит себя прежнего, ищущего выход из лабиринта гостиничных коридоров; тоже удачная режиссерская находка, дополненная великолепной работой оператора. Весь эпизод дополняет сцену из книги, в которой Чарли-гений обнаруживает, что прежний Чарли никуда не делся.

Однако фильм изобилует эпизодами, техническими приемами и сценами, по моему мнению, неуместными и играющими во вред моей истории. Например, я недоволен тем, как показано развитие отношений между Чарли и Алисой. Особенно мне претит сцена их прогулки по лесу, где использована замедленная съемка. В такой стилистике только рекламу шампуня или дезодоранта снимать.

Далее, напористость Чарли в отношении Алисы и тот факт, что Чарли примыкает к компании байкеров, которые носят черные косухи и употребляют наркотики. Мой персонаж – не такой, и точка. Принципиальный момент в романе: характер Чарли с ростом интеллекта не меняется. Чарли остается самим собой.

Перечисленные модные «примочки» – полиэкран, смена угла съемки – по-моему, просто дань новым трендам в кинематографе; их использовали из коммерческих соображений. Один из рецензентов отмечает, что в истории не столь глубокой и трогательной они, пожалуй, и были бы оправданными, а для истории Чарли Гордона совершенно не нужны.

Этому рецензенту вторит критик из «Лайф мэгэзин»: «Лучшие сцены – вроде той, где Чарли состязается с мышью в прохождении лабиринта – взяты из книги. Худшие – например, обличительная речь Чарли на медицинском симпозиуме – придуманы для фильма».

Фильм немало теряет, потому что развязка, по сути, вырезана. Вот Чарли осознает, что обречен, – и вот уже с окаменевшим лицом сидит на детских качелях; скачок слишком резкий, слишком многое создатели фильма «перепрыгнули». Робертсон говорил, что аудитория, по его личному мнению, не вынесет нравственных страданий за деградирующего Чарли. Я же считаю, что именно в них, в этих страданиях, и заключена основная мощь как рассказа, так и романа; недаром же «хребтом» обоих произведений стала эмоциональная «дуга»! Следовало и в фильме показать трагедию спуска с интеллектуальной вершины.

Нет, я не призываю съемочную группу неукоснительно следовать литературному произведению – однако изменения должны способствовать сохранению цельности произведения, а не модифицировать его ради коммерческого успеха.

Насчет актерской игры Клиффа Робертсона: по-моему, «Оскар» им вполне заслужен.

И все же признаюсь: я рад, что Ральф Нельсон не сыскал в Лондоне белую мышь, которая согласилась бы пошевелить усами.

Глава 22

Обреченный Бродвею

Семь лет спустя после премьеры фильма «Чярли» пришло письмо от Дэвида Роджерса. Этот автор сочинил по моему роману пьесу для любительских театров. Сейчас он от себя и от лица композитора выражал заинтересованность в том, чтобы сделать первоклассный мюзикл для большой сцены. Идея мне понравилась. Действительно, Чарли с Элджерноном не появлялись еще только в мюзикле.

Роджерс предложил идею композитору Чарлзу Страузу, автору мюзиклов-хитов вроде «До свидания, птичка», «Золотой мальчик» и «Аплодисменты». Близилась премьера его нового мюзикла, «Энни», так что Чарлз Страуз горел желанием взяться за «Цветы для Элджернона».

К слову, пьесу (для любительских театров) вот уже семь лет с успехом ставили в старших классах и драматических кружках по всей стране. Финансировать мюзикл вызвалась «Драмэтик паблишинг компани». Продюсер рассчитывал выпустить новое шоу к концу 1977 – началу 1978 года.

Я напомнил о Клиффе Робертсоне и его «праве первого отказа»; почему-то все были уверены, что Робертсон, не имея интереса в постановке мюзикла, не создаст и проблем.

Как бы не так.

Получив предложение «отказаться», Робертсон оспорил мои права на сделку. Понадобилось три года, чтобы дело рассмотрели в арбитражном суде Лос-Анджелеса.

Тем временем я, разбирая письма, которые читатели «Цветов для Элджернона» слали сотнями, обнаружил нехоженую тропу, приведшую меня впоследствии сразу к двум новым романам. А указала мне ее одна корреспондентка, врач-психиатр.

Она с коллегами проводила исследование: примеры аутоскопии в литературных произведениях (сейчас аутоскопию иногда называют внетелесными переживаниями или отстраненностью). Так вот, группа психиатров отметила, сколь часто в моем романе появляются эти самые примеры. Что имеется в виду, я сообразил; только не понял, почему применительно к «примерам» моя корреспондентка употребляет слово «многочисленные».

Тогда я стал перечитывать роман. К моему удивлению, примеров действительно нашлось изрядно.

Чарли-гению постоянно мерещится прежний Чарли. На концерте в Центральном парке, обняв Алису, Чарли замечает «юнца лет пятнадцати, притаившегося за деревом».

«Пока мы добирались до ее дома, у меня не выходил из головы этот парень и то, что на секунду я увидел нас его глазами». (В издании «Харкорт» это страница 101.)

«Алкоголь каким-то образом сломал барьеры, прятавшие прежнего Чарли Гордона в глубинах моего подсознания. Как я и подозревал, он ушел не навсегда. Ничто в нас не исчезает без следа. Операция прикрыла Чарли тонким слоем культуры и образования, но он остался. Он смотрит и ждет» (стр. 195).

«Я чувствую, что я – это не я. Я занял принадлежащее Чарли место и вышвырнул его оттуда, как меня самого выкинули из пекарни… Все, чего я хотел, доказать, что Чарли существовал в прошлом как личность и что именно этим оправдано мое собственное существование. Слова Немура, будто он создал меня, оскорбительны… Но я обнаружил, что Чарли существует и сейчас, во мне и вокруг меня» (стр. 201).

«На какой-то миг я все же почувствовал, что он смотрит – из темноты за окном, где я сам был несколько минут назад. Мгновенное переключение восприятия, и вот я уже там, вместо него, и смотрю на мужчину и женщину в объятиях друг друга.

Отчаянное усилие воли, и я снова с Фэй, а за окном – жадные глаза. Что ж, несчастный ублюдок, подумал я про себя, гляди. Плевать.

Он смотрел, и глаза его стали совсем круглыми» (стр. 209).

Если верить моей корреспондентке-психиатру, авторы, описывающие аутоскопию, делятся на две категории. Иногда (как в случае с Эрнстом Теодором Амадеем Гофманом) подобные пассажи говорят о душевном расстройстве. Иногда они – просто литературный прием. Корреспондентку мою крайне интересовало, к какой категории принадлежу я. Пришлось объяснять: никогда в жизни, мол, от тела не отделялся; в романе задействовал исключительно свое воображение, а если Чарли видит себя со стороны – значит, так надо для развития темы.

Однако столь частое появление аутоскопии в моих книгах подвигло меня штудировать специальную литературу. От статей о внетелесном опыте я перешел к статьям по смежным предметам и узнал немало занятного о двойниках (темных и обычных), об альтер-эго, о раздвоении личности и, наконец, о множественном расстройстве личности, которое сейчас называют еще диссоциативным расстройством личности.

Также я прочел несколько произведений, где фигурируют двойники: рассказ «Вильям Вильсон» Эдгара По, повесть «Двойник» Федора Достоевского, рассказ «Тайный сообщник» Джозефа Конрада. Разумеется, не обделил я вниманием и две истории из категории нон-фикшн, которые в свое время наделали шуму. Я имею в виду «Три лица Евы» и «Сибиллу»[38]. До меня дошло: никто раньше не писал романов об этом феномене.

Корреспондентка-психиатр посеяла зерна, и скоро проклюнулись ростки моего третьего романа, «Пятая Салли» – о разуме, который не в ладах с самим собой. Вот вам и еще одна «данность», или «donne».

А вскоре я полетел в Лос-Анджелес, где мы с Клиффом Робертсоном два дня давали показания по делу об авторских правах на «Цветы для Элджернона». Через несколько недель пришло письмо с арбитражным решением.

«Дэниел Киз, далее именуемый ИСТЕЦ, обладая всеми правами по контракту от 18 августа 1961 года, волен передать любому лицу права на постановку музыкального спектакля по произведению „Цветы для Элджернона“, созданному единоличным интеллектуальным трудом ИСТЦА».

Ну а покуда я трудился над «Пятой Салли», поющий Чарли и танцующая белая мышь активно репетировали.

Сейчас вкратце опишу свои впечатления от первой аудиозаписи, которую мне прислали Роджерс и Страуз. Открывается спектакль простеньким «детским» напевчиком с соответствующими стишками: «Я сегодня встретил друга, а без друга было туго…»

По мере того, как растет интеллект Чарли, усложняются и тексты, и мелодии песен. На интеллектуальном пике звучит почти оперная ария под названием «Чарли». Затем, параллельно с интеллектуальной деградацией, идет упрощение песен, а завершается все речитативом «А я и вправду тебя любил».

Тексты песен и мелодии выступили в мюзикле эквивалентами моему литературному приему: в романе мы читаем речь Чарли – в мюзикле мы ее слышим.

Мюзикл – одноактный. Значит, на второй акт ни один «заяц» не проскочит. В финале грустный Чарли сидит у мышиной могилки.

Из-за тяжбы об авторских правах премьеру мюзикла отложили. Поскольку один из мюзиклов Чарлза Страуза столкнулся с проблемами в округе Колумбия (билеты плохо раскупались), Страуз перенес хит из «Чарли и Элджернона» в новое шоу. Хит назывался «Завтра»; он здорово повлиял на продажи и популярность.

В результате «неходовой» мюзикл «Энни» сам стал хитом.

Я не смог попасть на премьеру, которая состоялась в театре «Цитадель» канадского города Эдмонтон; мне вообще не удалось посетить первые несколько спектаклей. Впрочем, продюсеры слали мне обнадеживающие письма.

Сам же я посмотрел «Чарли и Элджернона» лишь в лондонском Вест-Энде, в театре Ее Величества. Зато это была премьера. Правда, давали британскую версию бродвейской постановки. Чарли играл молодой актер – популярный в Британии, но мне лично не известный. Пел и танцевал он сам, без дублеров.

Совершенно зачарованный, я наблюдал, с какой деликатностью совершается смена эмоционального настроя: печальные детские воспоминания о терзаниях отца и матери окрашиваются комизмом, когда Чарли с белой мышью исполняют на сцене почти водевильный танец. В одном эпизоде Элджернон резвится на плечах Чарли, одетого в черный свитер с высоким горлом. В другом Чарли отбивает чечетку, в то время как Элджернон нарезает вокруг него правильные круги, причем оба, человек и мышь, выхвачены из темноты каждый своим отдельным софитом. Это был коронный номер, на нем зал неизменно разражался аплодисментами.

Лондонская постановка удостоилась похвальных отзывов, однако с самого начала над ней висела туча. Дело в том, что премьерная неделя совпала с введением налога на добавленную стоимость – очень обременительного с точки зрения потребителей. Причем распространялся налог почти на все товары. Лондонцы спешно – пока цены не выросли – покупали холодильники, стиральные машины и автомобили. Им было не до театральных билетов.

В «Уолл-стрит джорнал» писали: «Лондонский театр… пребывает в глубокой финансовой дыре… нынешнее почти двукратное увеличение национального налога с продаж, известное как налог на добавленную стоимость, он же – НДС, взвинчивает цены на билеты и отпугивает потенциальную аудиторию. Вест-эндские продюсеры и актеры шокированы закрытием двух шоу, каждое из которых обещало стать хитом. Например, постановку „Цветы для Элджернона“ дали всего 29 раз».

Я тогда путешествовал по Англии с семьей; известие о том, что мюзикл снят, застало нас в Оксфорде. Мы поспешили в Лондон и успели как раз к прощальной вечеринке. Вместе с потрясенными актерами, вместе с подавленными осветителями, музыкантами, костюмерами – словом, всей театральной братией – мы пили из бумажных стаканчиков и прощались, едва не плача.

Через много лет я зашел за кулисы к тому самому актеру, что играл Чарли; это было уже в Нью-Йорке. Актер поведал мне, что Эндрю Ллойд Уэббер, увидев, как он танцует с мышью, предложил ему главную роль в своей новой постановке.

Мюзиклу «Энни» досталась песня Чарли, «Завтра».

Сам же поющий и танцующий Чарли – Майкл Кроуфорд – стал первым исполнителем роли Призрака Оперы.

Впрочем, продюсеров не покидала мысль о Бродвее. Новая американская адаптация романа для сцены получила и новое название – «Чарли и Элджернон» – с подзаголовком «Совсем особИный мюзикл». Спонсорами выступили: «Центр Кеннеди», театр Фишера, Изобел Робинс Конеки и «Фолджер театр груп». Стартовало шоу в Вашингтоне, округ Колумбия.

Роль Чарли исполнил П. Дж. Бенджамин; сказал, что посвящает мюзикл своей сестре и «всем особенным людям».

На ограниченное количество спектаклей, что прошли в Вашингтоне, отзывы были прекрасные. Из Вашингтона мюзикл отправился в Лонг-Бич, в театр «Терраса»; там продавали даже стоячие места. А потом, «по многочисленным просьбам зрителей», мюзикл вернулся в Вашингтон, но уже в театр Эйзенхауэра, рассчитанный на полторы тысячи мест.

Для «Нью-Йорк таймс» рецензию писал Мэл Гуссо. Цитирую:

«Материал, на первый взгляд совсем не подходящий для мюзикла… становится основой шоу, которое полностью завладевает нашими умами… во время титульной песни – саркастической, водевильно пародийной – расстроенный Чарли пускает мышь бегать по сцене – и что же? Возможно ли такое? Или глаза наши лгут? Словом, мышь танцует под музыку! Бодрая мелодия сменяется композицией „Лабиринт“ в духе Жака Бреля – этот сумбур призван показать замешательство Чарли, который никак не может найти выход… Элджернон – отдельная тема. Эта мышь уж точно заслужила сыр».

После такой рецензии мюзикл переместился на сцену театра Хелен Хейс, что на Бродвее. Все полагали, что постановку ждет бурный успех.

Первым тревожным звоночком стало известие, что одновременно с нашим мюзиклом стартует «Сорок вторая улица» Дэвида Меррика, шоу, основанное на фильме-хите 1933 года. Наши продюсеры узнали об этом случайно. Казалось, «Сорок вторая», со своей массированной рекламой, просто задавит наш скромный мюзикл.

Впрочем, надежда умирает последней… Как выразился один колумнист, «в „Чарли и Элджерноне“ коронный номер – танец человека и мыши; слухи о таких диковинах быстро распространяются, создавая ажиотаж».

Ежемесячное издание для театралов «Плейбилл» напечатало «титры»; согласно им, Элджернон играл самого себя, причем «прошел школу джазового танца и чечетки, а также курсы ориентирования в лабиринте». Сообщалось, что, услыхав новое название мюзикла, Элджернон стал аплодировать передними лапками, хотя «предпочел бы перечисление имен в той последовательности, в какой проводились операции».

Словом, Чарли с Элджерноном попали на Бродвей. Вот, гордый донельзя, я с семьей, родственниками и друзьями сижу в первом ряду. Гаснут огни, занавес ползет вверх под детский наивныймотивчик…

Тексты и мелодии композиций усложняются по принципу снежного кома. За «Лабиринтом» следует песня «В любое время» – печальный дуэт Чарли и Алисы, предвестие финала.

Что до музыкальной композиции «Чарли», знаменующей пик интеллектуального роста, – мне и не снилось, что такой надрыв возможен в мюзикле. Я думал, подобного трагизма достигают только оперные исполнители. Почти утонувший в музыке, я поймал себя на нелепом уповании: хоть бы в последний миг режиссер изменил финал! Заодно со всеми зрителями, я душой болел за Чарли: пусть не все будет у него отобрано! И пусть Элджернон живет.

На финальной песне «А я и вправду тебя любил» мои глаза – совершенно нежданно – наполняются слезами.

В заключительной сцене, у мышиной могилки, Чарли сидит при звенящем молчании зала. Занавес падает – и зал взрывается аплодисментами. Под овацию Чарли выходит на поклон с Элджерноном в руках. Гремят барабаны. Элджернон делает круг по сцене.

Восторженный рев. Аплодируют стоя.

Нет, нереально передать восторг и счастье театральной премьеры, особенно когда и герои, и сама история – твои, кровные.

Наконец зрители тянутся на выход, а мы, причастные – продюсеры, спонсоры, актеры, друзья, колумнисты, театральные критики – по традиции отправляемся отмечать премьеру в ресторане «У Сарди». Мы пируем в ожидании кульминации – таков ритуал. А кульминация – это рецензия в утренней «Нью-Йорк таймс», которая появляется в гранках к одиннадцати вечера. Мы не волнуемся – разве Мэл Гуссо уже не превознес «Чарли и Элджернона» в Вашингтоне для той же «Таймс», разве не сказал про мюзикл, что он «полностью завладевает нашими умами»?

Итак, входим. Сразу вспоминается провальная попытка «второактинга» на одной премьере – как давно это было! Тогда, помахивая чужим, оброненным театральным журналом, я вступил в заведение Сарди как большой – но только затем, чтобы посетить туалет. Сейчас ситуация другая. В ресторане «У Сарди» я нахожусь по праву. Сбылась моя мечта.

Через некоторое время чую неладное. Что-то такое возникло в воздухе; некий холодок. Народ начинает расходиться. Да в чем дело? Понятно. Газеты доставили. В груди защемило. Кто-то сунул мне «Нью-Йорк таймс». Вот она, рецензия Фрэнка Рича.

«Несмотря на заявленные нестандартность персонажей и множественные философские трюизмы, коих должно было хватить на дюжину гадательных печенюшек, мюзикл – самая что ни на есть заурядная, а временами даже и нервирующая развлекалка».

Либретто Дэвида Роджерса и тексты песен подверглись еще более жесткой критике:

«Мистер Роджерс подает своего умственно отсталого героя с предсказуемыми сантиментами… Взятая им тональность ничего общего не имеет с вдохновением; он пытается манипулировать зрительскими чувствами посредством мелодий, которые каждый из нас уже где-то когда-то слышал… Режиссерские приемы отдают нафталином, хореограф не напрягался – шоу катастрофически недостает цельности».

Далее Фрэнк Рич прошелся по музыке Чарлза Страуза: она, дескать, «громкая, но не зажигательная». Не догадываясь, что песня «Завтра» изначально была написана для Чарли, Рич констатировал:

«Отдельные композиции силятся переплюнуть эффект, который возымела песня „Завтра“ из мюзикла „Энни“ того же мистера Страуза».

Не понравились Ричу и декорации, да и само место действия – «уныло», «приземленно», «сплошная рутина» – вот какие эпитеты выбрал Рич.

Похвал удостоился только П. Дж. Бенджамин:

«Как только Чарли умнеет, симпатяга мистер Бенджамин начинает демонстрировать сладчайший тембр голоса и недюжинное умение очаровывать. Данные качества, пожалуй, оправдывают всю постановку».

Зато актрисе, исполнявшей роль Алисы, досталось от Рича на орехи: и голос у нее «тусклый», и «окрыленность» отсутствует.

В конце Рич добавил:

«Разумеется, я не забыл про Элджернона. Вполне симпатичный грызун. Недурно бьет чечетку. Но даже и его трагическая кончина, подогнанная к финалу мюзикла, оставила меня равнодушным».

И в заключении:

«Поистине, „Чарли и Элджернон“ не стоят пролитых над ними слез почтеннейшей публики».

Мы – я и мои гости – собираемся уходить. Заведение Сарди к этому моменту практически безлюдно. Все будто воды в рот набрали. Над обеденным залом, где официанты убирают почти нетронутые закуски и напитки, простерла крыла сама смерть – по крайней мере, такое у меня ощущение.

Усилиями продюсеров мюзикл идет еще тридцать дней. Он номинирован на премию Тони как лучшая музыкальная постановка. Увы – слишком поздно. Фрэнк Рич успел уничтожить «Чарли и Элджернона». И даже смерть маленькой белой мыши «оставила его равнодушным».

Ну, а чего я ожидал? Я ведь сам настаивал на трагическом финале – мне ли теперь жаловаться? В мозгу так и вертится строка последней песни: «Теперь уж точно конец».

Хотя, ясное дело, конца как такового просто не бывает.

Глава 23

А что было потом?

С семидесятых по девяностые я написал и издал еще несколько книг – и все это время телепродюсеры домогались меня как напрямую, так и через разнообразных агентов. Им хотелось получить права на телефильм «Цветы для Элджернона». Начиная с 1961 года, с того дня, как я подмахнул контракт с Клиффом Робертсоном на съемку полнометражного кинофильма, меня не оставляла уверенность, что права на телефильм принадлежат мне.

В каком бы контракте ни обнаружились слова «автор передает право на телепостановку такому-то лицу» – я требовал их вычеркнуть. Робертсон в свое время получил права на кинофильм практически даром. Но даже тогда, будучи молодым и плохо подкованным в юриспруденции, я понимал: агенты и всякие прочие уполномоченные с поверенными готовы буквально за гроши продать труд нашего брата писателя.

Вот почему я так упорно сохранял за собой права на телефильм.

Тем не менее некоторые известные импресарио вполне поддерживали Клиффа Робертсона – тоже считали, что прав на телефильм у меня нет. Я ведь подписывал контракт, когда не существовало ни телефильмов, ни телепрограммы «Фильмы недели». По специфическим законам индустрии развлечений, ставя подпись, я наверняка подразумевал (ключевое слово – «наверняка»), что оставляю за собой исключительно права на телепостановки.

Студия «Цитадел Интертейнмент» испросила моего согласия на съемки полнометражного телефильма; я обратился к Клиффу Робертсону на предмет «права первого отказа». Робертсон через поверенного заявил, что права принадлежат ему и в деле разрешения на съемки от меня, автора, ничего не зависит.

Через три года, с помощью «Цитадел интертейнмент», я вернулся в Беверли-Хиллз ради арбитражного разбирательства. Через десять лет после предыдущего разбирательства (которое касалось прав на мюзикл) я получил извещение:

«РЕШЕНИЕ АРБИТРА

Истец уполномочен демонстрировать, передавать права на драматизацию, а также использовать любыми другими способами произведение „Цветы для Элджернона“, созданное единоличным интеллектуальным трудом Истца, в соответствии с договором, заключенным со студией „Цитадел интертейнмент“.»

Дэвид Гинсберг, президент «Цитадел интертейнмент», в интервью журналу «Голливуд репортер» выразился следующим образом:

– Будучи не чужд юриспруденции, я верил, что мы получим права законным путем. Будучи не чужд творчеству, я мечтал заняться этим проектом – мечтал настолько горячо, что ничуть не сожалею о годах, потраченных на судебную тяжбу, которая разрешилась в нашу пользу.

Новый двухчасовой фильм, сохранивший оригинальное название, впоследствии был сочтен «Си-би-эс-ТВ» главным событием на телевидении по рейтингу Нильсена за февраль 2000 года. Мне очень понравился сценарий Джона Пилмейера, автора пьесы «Агнец Божий». А Мэтью Модайн, актер, выбранный на роль Чарли, вызывал мое восхищение еще с тех пор, как я увидел его в «Птахе» Алана Паркера. Основные съемки начались в апреле 1999 года – ровно через сорок лет после первой публикации рассказа в «Фэнтези энд сайенс фикшн».

К слову, роман «Цветы для Элджернона» никогда не попадал в список бестселлеров – просто потому, что продажи его растянулись на тридцать четыре с лишним года. И однако, пусть медленно, мои «Цветы» стали прорастать по всему миру. Так, издательство «Бэнтам букс» реализовало почти пять миллионов экземпляров в мягких обложках. «Цветы» подлежат обязательному изучению в школах любого типа на территории Соединенных Штатов.

В Японии продажи романа в твердой обложке (издательство «Хаякава паблишинг») достигли полутора миллионов экземпляров. В японских школах также изучают мой роман, причем и на японском языке, и на английском – дети учатся английскому на орфографических ошибках Чарли Гордона.

Роман издан на двадцати семи иностранных языках.

Все сорок лет, что минули с выхода рассказа, мне постоянно задают два вопроса: «Почему вы пишете книги?» и «Почему вы написали эту конкретную книгу?».

Помню, покойный Уолтер Тевис признался, что написал романы «Король бильярда», «Человек, который упал на Землю» и «Цвет денег» ради «славы, денег и любви красавиц». У меня причины другие; но как сформулировать ответ, чтобы он получился внятным и вразумительным? Пожалуй, настоящая книга и является попыткой ответить на вопрос «Почему?». Это – «Подводя итоги» от Дэниела Киза; Сомерсет Моэм их, итоги, тоже подводил.

Недавно мне достался совсем нежданный подарок – нечто связавшее меня с прошлым. И теперь я знаю, почему стал писателем.

В то утро, когда семидесятисемилетний Джон Гленн заодно с командой «Челленджера» и ведомством НАСА готовился к посадке шаттла на Землю, я готовился к Семнадцатой ежегодной конференции писателей, которая проходила всего в нескольких милях от мыса Канаверал, на космическом побережье США, во Флориде, а если точнее – в Коко-Бич. На моей совести был основной доклад мероприятия. Я корпел над докладом всю предыдущую ночь – и все-таки не сочинил эффектного финала. Удрученный и усталый, я сел завтракать. Тут-то и принесли пухлый конверт из коричневой бумаги.

В конверте, не сопровождаемые никакими пояснениями, обнаружились тридцать штук писем от школьников, которые прочли рассказ «Цветы для Элджернона» и пожелали выразить свои впечатления. Позднее я узнал, что все ребята были из выпускного класса средней школы, точнее, из двух параллельных классов для одаренных учащихся, и писали они в рамках соревнования. Я растрогался. Авторам трех лучших писем (их выбирали сами ребята) полностью оплатили поездку на писательскую конференцию – иными словами, право посидеть рядом со мной.

Дальнейшее получилось спонтанно. Уже на самой конференции, добравшись до конца доклада, я процитировал комментарий Уолтера Тевиса насчет «славы, денег и любви красавиц» – и стал читать вслух отрывки из писем, полученных всего за несколько часов до выступления.